Текст книги "The Phoenix (СИ)"
Автор книги: Gromova_Asya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
– Это ничего не меняет, – качает головой Энн.
Она обнимает меня за плечи и треплет по волосам.
– Ты мне как сестра. Точно так же, как Пайпер и Хейзел.
– Дело не в том, что они хорошие. Дело в том, что я… я не такая, понимаешь?
Аннабет неожиданно заливается смехом. Искренним, настоящим. Таким, что я даже обидеться на нее не могу.
– Идем, – она сталкивает меня с кровати. – Ведешь себя как Нико.
И эти слова действуют на меня мгновенно. Вскакивая с пола, на ходу расплетая несколько косичек, я сменяю спортивные, потертые штаны, джинсами. Расплавляю смявшуюся ткань футболки. Взбрызгиваю волосы лаком, улыбаюсь своему светящемуся отражению. Я уверенно хватаюсь за ручку двери.
– Ну, и кто теперь ведет себя как Нико? – высокомерно спрашиваю я.
Когда я выхожу из комнаты, подруга все еще смеется. Может надо мной, может над моим странным поведением. Но я чувствую, как к щекам приливает кровь, а вместо страха перед незнакомцами я чувствую только пьянящую радость.
По какой-то странной причине, я не хочу быть похожей на Нико. Пусть даже в такой мелочи, как глупая, детская прихоть не участвовать во всем бедламе сегодняшнего вечера.
– Вау, Джексон. У вас пополнение, что ли? – раздается чей-то насмешливый голос позади меня.
Я встречаюсь со светлыми глазами друга. Перси улыбается во всем тридцать два зуба.
– Это Би.
Я до сих пор не обернулась. Давай выкинь шуточку про мою ориентацию.
– И нет, это наша сожительница.
Сожительница? Хорошо хоть не нахлебница. Придурок-Джексон. Я оборачиваюсь и слабо улыбаюсь, протягивая ладонь незнакомцу. За что сразу цепляется взгляд, так это глаза – не такие светлые, как у Перси, и не такие темные, как у Нико. Молочно-кофейные, со странными, игривыми искорками интереса. Страх отступает окончательно.
– Лео Вальдес, мадам. Но для Вас можно просто Горячий Лео.
– Вальдес, ты в своем репертуаре, – неожиданно, рядом с ним оказывается самое прелестное создание, которое я когда-либо видела.
Это смуглая девушка со взъерошенными, коротко стрижеными волосами. Я не сразу сообразила, что ее глаза, оттенка зеленой мяты, сверкнули лазурью и, неожиданно, стали темно-карими. Калейдоскоп цветов остановился на легкой бирюзе. Словно излучая свет, она оттолкнула галантного Вальдеса и протянула мне свою ладонь. Она была на полголовы выше меня, но это не мешало ей оставаться самой симпатичной ненакрашенной девушкой за всю мою жизнь.
– Пайпер. Аннабет столько о тебе рассказывала.
Наверное, мои щеки стали пунцовыми. Я постаралась улыбнуться, но это было роковой ошибкой, поэтому вместо этого, я просто уткнулась носом в пол. Хорошее начало, Би. Неожиданно чьи-то знакомые руки сдавливают меня. Наверное, меня пытались обнять, но вместо этого, я, кажется, слышу хруст своих ребер.
– Она у нас как диковинный зверек, – смеется Джексон, – всех боится и стесняется.
Я буквально готова убить его. Вот только выберусь из его стальной хватки.
– Хейзел, ну где тебя…? – кричит Лео, запрыгивая на диван.
Хоть кто-то чувствует себя как дома. Ни смятения, ни раздражения. У этого шоколадного парня все в шоколаде. В отличие от меня.
Лишь бы дожить до конца вечера.
Джейсон сделал Перси в первом раунде, запросто выполнив все па «Виртуального Батла». Я никогда прежде так не смеялась: Перси выглядел ошеломляюще первые десять секунд до начала игры. Он много хвастал своими танцевальными способностями, подстегивал напарника, а в результате облажался так, как полагается Джексону.
Я же умостилась рядом с Хейзел и Фрэнком, кажется, они были такими же заядлыми участниками вечеринки, как и я. Темноволосая много смеялась, часто, как-то по особенному, улыбаясь мне. На самом деле, я думала, что все будет намного хуже. Но нет. Я продолжала смеяться, улыбаться, иногда даже выкидывала пару остроумных, как мне казалось, шуток. Я приобрела какое-то новое, ранее неизведанное чувство домашней теплоты и уюта.
Еще одна милая особенность Хейзел: она всегда крепко сжимала ладошку своего парня по имени Фрэнк. Честно говоря, смотря на них, я вспоминала ту самую пару, что разбилась в автокатастрофе. На фоне хрупкой, миниатюрной темнокожей Хейзел, Чжан смотрелся нелепо. Но я мало сужу людей по виду, а значит, добродушная знакомая нашла в нем нечто большее, чем груда мышц и смешной разрез глаз.
– Би, ты с нами? – донесся звонкий голос Аннабет.
Подруга изрядно выпила, но это ничуть не отразилось на ее поведении. Джексон, ты мудак.
– Куда?
– Аннабет говорила, ты умеешь петь, – улыбаясь, произносит Пайпер, протягивая мне руку. – Да брось. Я вот совершенно этого не умею.
Это одновременно и льстит и пугает меня. Я не могу петь в присутствии друзей. Слишком стыдно, непривычно… Я нервно кусаю губы и снова изламываю пальцы до хруста.
– У меня… нет настроения. Тем более, у нас нет караоке.
– Кто тебе сказал такую глупость? – вертя в руках микрофон, странно ухмыляется Лео.
Теперь мне не особо нравятся его игривые глаза и лукавая улыбка. Возьми себя в руки, Би! Ломаешься, как ребенок. Ничем не лучше Нико. И реакция моя незамедлительна. Я стараюсь улыбаться, быть милой, но нервозность и неприязнь сквозят в моих резких движениях вихрем эмоций. Мне не все равно, что обо мне подумают.
Неожиданно моего запястья касается чья-то теплая рука. Я оборачиваюсь и встречаюсь с небесно-голубыми льдинками, от которых, по необъяснимой причине, веет теплом.
– Вперед, Би. – Джейсон приветливо улыбается мне и отпускает.
Я выхватываю из рук Лео микрофон и, широко улыбнувшись, показываю ему язык. Позорится, так позорится по полной. Так, как это делает Джексон. Вокруг меня, полукругом, расположились мои новые друзья. Хейзел по-прежнему сжимает руку Фрэнка, но теперь будто гипнотизирует меня приветливым взглядом. Пайпер устраивается на коленях своего парня, рядом с Перси и Энн. Лео не разделяет их мнения по поводу комфортности дивана, и потому усаживается на пол, подперев впалые щеки руками.
Это так странно, так ненормально и непривычно. Я не могу поверить, что зная этих людей всего несколько часов, мой страх перед публикой, пусть не рассеивается, но преображается в нечто более умиротворенное. Их глаза светятся, хотя не сомневаюсь, они тоже стыдятся моего будущего провала.
Я уставляюсь в экран плазмы. Сотня лучших новогодних песен, начиная с самых заезженных треков и заканчивая нововведенными хитами. Серьезно? Листая списки минусовок, я понимаю, что пауза затягивается. Ладно, методом исключения большая половина отпадает сразу. Когда в моем распоряжении остается не больше тридцати, взгляд натыкается на знакомое название, и я готова кричать от радости.
Эту песню я пела Чарли. У этого мальчонки просто железные нервы: каждое рождественское утро он врывался в мою комнату с магнитофоном, без разбору рылся в моих дисках, и, когда диск был найден, под вой брата мне приходилось вставать с постели и следовать его примеру. Была ли я охрипшей или сонной, уставшей или злой? Его не волновало это. Это традиция, а их нужно чтить. Но в этом году ей не суждено было сбыться. Я чувствую, как к рукам возвращается прежняя холодность, колючим пощипыванием ко мне возвращается чувство одиночества.
Первые слова даются мне с трудом. Сиплые звуки, вырывающиеся из моего горла, отдаются жуткими хрипами в микрофоне. За такое пение меня бы выставили из придорожного кафе. Но я не в кафе. Я среди друзей.
Это заставляет меня улыбнуться, и тогда я расслабляюсь. Я прикрываю глаза, представляю себе серо-зеленые глаза брата. Его мягкий, внимательный, но по-прежнему изучающий взгляд. Его улыбку, в которой прячутся солнечные лучи. Его смешной курносый нос усыпанный веснушками. Милые ямочки на круглых, как у меня, щечках. Кажется, вокруг меня снова пасмурная комната Марджеров. Теплое, пахнущее сыростью одеяло не греет, а заставляет сильнее зарыться в складки собственной кофты. Я слышу его веселый вскрик, что разносится по коридору. Чарли всего восемь, и я даже и подумать не могу о том, чтобы разозлится на него. Стук босых пяток по скрипучему паркету. Он приносит в комнату запахи омелы и печенья, запахи настоящего, чистого и искреннего праздника. Он прыгает на моей кровати, а притворятся спящей, ровно как и противится этому демону в полосатых штанах, бессмысленно. Чарли поет последний куплет. Мне бы поспеть за ним. Его ручки стягивают с меня одеяло, и он крепко прижимается ко мне щекой. Это счастье. Счастье от его хриплых, бессвязных выкриков, что он называет пением. Бессмысленное болтание, щекочущие поцелуи, братские объятия, сияющие глаза и полыхающий огонь домашнего уюта. Вот оно. Ты рядом, Чарли.
Я открываю глаза. Позади меня раздается кульминационный аккорд песни, и, набрав в легкие, я протягиваю:
–… Это ты.
Звон колокольчиков, мотив рождественских мелодий стихает. А я продолжаю улыбаться, глядя в пустоту под ногами. Что-то теплое по-прежнему разливается по телу, приходя на смену холодному оцепенению.
– Черта с два, Джексон, ты заставишь меня спеть после этого, – подает голос Лео.
Я перевожу взгляд на темноволосого, и сердце пропускает череду ударов. Он заворожено смотрит на меня, хлопая пушистыми ресницами. В его глазах сквозит недоверие и смятение. Не знаю, что меня пугает больше: взгляд Лео, отсутствие всякой реакции окружающих, или замерший в проходе Нико.
Я невольно заглядываю в его черные, безучастные глаза, которые продолжали прожигать меня холодом и безразличием. Это обижало. Это обжигало. Это заставляло чувствовать дискомфорт. Но сейчас обиды не было. Не было даже дискомфорта. У меня есть только одно желание: если счастлива я, почему бы в этот Новый Год этому странному, одинокому и одичалому парню не быть счастливым? Я собираю всю свою волю в кулак, чтобы не оторвать взгляда, не сбежать с поля боя. Улыбка, появившаяся на моем лице, становится шире, и я искренне улыбаюсь ему, просто потому, что я счастлива. Просто потому, что я готова поделиться счастьем со всеми вокруг.
– Это лучшее, что я слышал за всю свою жизнь, Би! – вопит Джексон, прижимая Энн к себе еще крепче, – Предлагаю тост!
Он хватает со стола пластиковый стакан, и его примеру следует все вокруг. Они слабо улыбаются и все еще ошеломленно смотрят на меня. Кто-то хвалит, кто-то просто сопровождает восхищенным взглядом. Теперь слова Джексона о «диковинном зверьке» не кажутся мне такими дикими.
– В жизни многое можно купить или выменять, получить в награду или приобрести с жизненным опытом. Но то, за что я благодарен судьбе, Богу или кому-либо еще… Я не покупал никого из вас, ребят. Вы со мной просто потому, что … Вы – это я. – Он улыбается, глядя в счастливые глаза Чейз, – пусть еще хоть десять, двадцать, пусть пройдет хоть сорок лет … Я хочу всегда видеть ваши счастливые лица.
– Ты пугаешь меня, Рыбьи Мозги, – смеется Аннабет, чмокая Перси в щеку.
– Аминь, – шутливо говорит Лео.
– Что ты с ним сделала, Чейз? – отзывается Пайпер.
– Во всем виноваты девушки, – кряхтит Джейсон, усаживая ее к себе на колени.
Они смеются. И я смеюсь вместе с ними. Это счастье? Это счастье.
– Идем, красотка. Хочу показать тебе, в чем я по-настоящему силен, – улыбаясь, просит Лео.
Я думаю, это плохо кончится, потому что бесята в его глазах стали тлеющими, яркими огоньками. Но как только он берет меня за руку, переплетая наши пальцы, мне на секунду становится плевать. Как будто мы знакомы сто лет, и это наша главная традиция – сходить с ума.
И если вы не танцевали с Вальдесом, можете считать, что прожили жизнь зря. Я знала, что у этого парня не все дома, но чтобы на пьяную голову включить старый хит в стиле кантри и потащить меня танцевать… Тут моя логика бессильна: я действительно считаю, что с ним что-то не так.
Это было около часа ночи. Но, честное слово, я не чувствую себя усталой даже теперь, когда кроме нашего дуэта в гостиной комнате остались только Джейсон и Перси. Они смеялись над нами, и первое время я даже краснела, глядя на ухмылки, которыми давились друзья, но потом… Что-то будто щелкнуло, и я стала самой собой – девушкой больной дислексией. Кажется, я скакала не хуже своего напарника.
Он наступает мне на ноги, и я стараюсь не оставаться в долгу. Кажется, я смеюсь как ненормальная, но на самом деле, внутри только чувство парения и счастья.
– Я умру от смеха, Би, и в этом будешь виновата ты, – перекрикивая музыку, давится смехом Джексон.
Я смеюсь, но отступаю от Вальдеса.
– Хватит на сегодня.
– Неужели Вам не понравилось, мадам? – он обиженно скрещивает руки на груди.
Этот парень черт в табакерке, не иначе.
– Кто где спит? – интересуюсь я, все еще пытаясь отдышаться.
– Джейсон и Пайпс в моей комнате. Тут, по-моему, нет других вариантов, – язвит Джексон, толкая друга плечом, – я с Энн в гостевой. Фрэнк и Хейзел в комнате Аннабет. Лео, предлагаю тебе комнату Би, ты же не против, я правильно понимаю?
Мои щеки вспыхивают румянцем. Пошло, в духе Джексона. Я нервно, хотя, скорее по привычке, кусаю губы. Лео действительно негде спать.
– Иди в зад, Перси, – одергивает его Джейсон. – Оставь их в покое.
Этот парень матерится? Я улыбаюсь. Уж слишком он похож на примерного сынка богатенького папочки. На удивление, он был чутким и отзывчивым. Он поддержал меня, когда я едва не провалила свое выступление. От этого сердце забилось чуть быстрее: я была кому-то небезразлична.
– Мы спать, голубки. Постарайтесь к утру не разгромить здесь все… Ну, ты понимаешь, – подмигивает мне Джексон.
Честное слово. Будет возможность, я возьмусь за нож, и тогда, шутник, тебе не отвертеться. Но Перси и Джейсон уходят, а я остаюсь наедине с раскрасневшимся Лео. Бесята в его глазах прыгают от счастья. Лишь бы он не накинулся на меня.
– Серьезно? Ты такого обо мне мнения?
Я неуверенно склоняю голову на бок. Алкоголь пульсирует в моей крови, обдавая и до того разгоряченное тело странным жаром.
– Какого?
– Ты смотришь на меня, как жертва на насильника. – сдержанно говорит друг, улыбаясь мне. – В твоей жизни не было друзей мужского пола?
Я не хочу врать, и поэтому прикидываю, сколько же друзей у меня вообще было. Два? Три друга за все школьные года? И были ли они вообще моими друзьями?
– Я не особо общительный человек.
– По тебе не скажешь.
– Это все алкоголь, – развожу руками я, – идем. Покажу тебя нашу комнату.
Лео закатывает глаза и давится от смеха. В коридоре темно, и мы движемся на ощупь, словно мыши, стараясь никого не разбудить. Внутри меня по-прежнему бушует какая-то новая, еще неизвестная мне, Би МакДауелл. Которая вот так просто собралась спать с парнем, которого знает всего несколько часов. Но, поскольку та Би, что пряталась на задних партах и была главной тихоней потока, услужливо заткнулась, я решила отдаться воле случая.
Наконец, в темноте я нашариваю шершавую ручку двери. Чувствую, как сзади меня сопит Лео. Не знаю, чем это все кончится. Мне ужасно стыдно, но все чувства перебивает странный, приторный вкус алкоголя. Я не так много выпила… Или все-таки много?
Но когда я открываю дверь, все мои страхи будто улетучиваются. В свете уличных фонарей, что отбрасывают причудливые тени на стены моей комнаты, я замечаю чью-то знакомую фигуру, развалившуюся на плетеной кровати. Черная куртка валяется у ее подножия, футболка с серыми надписями лежит рядом. Я хочу закричать и возмутиться. Но это Нико. Спящий Нико. Он не хамит мне, не ощетинивается каждый раз, когда я пытаюсь с ним заговорить. На секунду я забываю о Лео. Что-то странное, сестринское просыпается внутри меня. Я слабо соображаю, и прихожу в себя только тогда, когда мои руки опускают на вздрагивающую спину парня ткань одеяла.
Я оборачиваюсь. В дверном проеме за моими движениями следит Лео. Я не могу разглядеть в полутьме комнаты выражение его лица, но знаю, что оно не выражает ничего хорошего. Выхожу прочь из комнаты, прикрывая за собой дверь. Сестринское чувство отхлынуло в ночную темень. Слабо вздыхаю, и, опираясь о стену, усаживаюсь на пол. Что-то не так со мной. Со всеми нами. До безумия странная ночь.
Я не знаю, сколько проходит долгих, тянущихся как горячая патока минут, прежде чем Вальдес несмело усаживается рядом. Тишина разрывает, но я благодарна другу – обойдется без лишних вопросов.
– Расскажешь мне свою грустную историю, – шепчет Лео.
– У меня нет грустной истории, – слабо пожимаю плечами я. – Нам все равно придется где-то спать. Предлагаю вернуться в гостиную.
– Ты увиливаешь, а значит не хочешь говорить об этом.
– Так может и не будем, раз я не хочу? – без тени злобы предлагаю я.
– Ты действительно хочешь спать? – удивляется Лео.
В темноте его глаза блестят странными, завораживающими искорками. Вы когда-нибудь замечали, как причудливо извиваются языки пламени в своем витиеватом, бушующем танце? Как они то замирают, то взметаются ввысь, становясь чем-то вроде обезумевших, жаждущих свободы птиц. Я смотрю на Лео, но вижу только танцующие, чарующие языки пламени, что горят в его глазах. Рядом с ним по-настоящему уютно, как у рождественского камина, от которого веет свежей омелой.
– У меня нет грустной истории. – улыбаясь, повторяю я, – Я родилась в семье малообеспеченного эконома. У меня есть братья Энди и Чарли. Не то, чтобы я их очень люблю…
– И это все? – когда тишина начинает давить на уши, спрашивает Лео. – Ты уложилась в два предложения.
– А что на счет твоей грустной истории?
Вальдес грустно ухмыляется.
– Ты серьезно хочешь знать историю Горячего Лео?
– Ты пытаешься шутить, а смех – лучший способ скрыть свою боль, – тихо говорю я.
Эти слова слетели с моих губ по мановению случая. Я будто машина, воспроизводящая введенные в мою память строки. Но лицо Лео мгновенно вытягивается, а пальцы друга начинают выстукивать по паркету странный, прерывающийся ритм.
– Моя история. Да, моя история, – бормочет он. – Моя мама погибла, когда мне было 8… Это был несчастный случай. Мастерская. Было очень жарко. Она предложила мне подождать на улице, но когда двери за мной закрылись, началось пекло. Пожарные прибыли слишком поздно… Ну, а меня, маленького Горячего Лео, отправили в приют. Там я познакомился с Пайпер и Джейсоном. Такими же отбитыми и обездоленными идиотами, как и я. Конец истории.
Он улыбался. Сумасшедшей, лишенной всякого смысла улыбкой человека, который потерял в одно единственное мгновение все самое дорогое. Сейчас мною овладело отвратительное чувство счастья: я не знала своей матери, значит, была чуточку счастливее этого растрепанного, искреннего парня с огненными глазами.
Его история была краткой. Непонятной, сумбурной и дезориентирующей. Лео продолжал выстукивать странный ритм костяшками пальцев. Все чего мне хотелось – обнять его. Не изменить его прошлое, не повлиять на ход событий в будущем, а просто дать понять – он не один. Ведь так часто, этого понимания не хватало мне самой. Но прежде, чем он позволил мне коснутся себя, Вальдес мотнул головой и продолжил:
– А потом появилась она. Странная и уродливая, со своими лохматыми волосами. Ох, как же она бесила меня. Мы провели вместе неделю, и это были худшие дни за всю мою жизнь! – почему-то Вальдес повысил голос, – но, знаешь, единственной хорошей ее особенностью было то, что она не боялась испачкать руки. Извозится в грязи, а потом станет смотреть на меня своими золотыми глазами. Сядет и смотрит. Нормальный бы человек так смог?
Лео оборачивается ко мне. В ответ я качаю головой, боясь проронить хоть слово.
– Это было в чужом городе, где я никого не знал, кроме нее. Ждал только, когда эти муки кончатся. Правда, она отлично готовила. И шила тоже неплохо. Как-то она подарила мне холщовую армейскую куртку, сказав, что ее бесит мой костлявый вид. Она страшно меня раздражала. – голос друга странно надломился, – а потом мне пришлось уехать. Случилось это как-то сумбурно, я даже не знал, что придется покинуть ее так быстро. Она все стояла и смотрела на меня своими золотыми глазенками. Ухмылялась, наверное. Избавилась от груза, что повис у нее на шее, так я думаю. А потом, вдруг поцеловала и сказала: «Не было этого, Вальдес, запомнил?» и ушла. Мне нужно было спешить, а у меня и сил не было, Би. У нее походка странная: обнимет себя за плечи, ссутулится, как обидевшийся ребенок, и бредет, не различая дороги.
Стук его пальцев замер, словно забыв ритм. Мои губы ныли от боли, чувствовался металлический вкус крови – я искусала их до странного колющего ощущения на кончике языка. В историях Вальдеса нет и толики лжи. И мне больно, по-настоящему больно за этого парня.
– Она меня жутко раздражала. Но я обещал вернуться, я поклялся. Странно только, прошел год, а я так и не нашел ее. Переехала, сбежала, не желает видеть. Это неправильно. Она там одна, а я здесь с вами. Я могу с тобой говорить, а ее ото всюду гонят, разве это честно?
– В жизни мало честного, – сипло отзываюсь я.
– Ненавижу ее. Страшная и уродливая. – улыбается Вальдес.
– Влюбился, да?
Он тяжело вздыхает. Кажется, вместе с этим вздохом уходит вся его боль. Я накрываю его замершую ладонь своей, но он не оборачивается. Смотрит прямо перед собой, будто гипнотизируя тени, замершие на стенах. В глазах друга погас странный огонек. Он наедине с девушкой-мечтой, которую ему пришлось оставить. Лео снова вздыхает, качает головой, монотонно раскачивается из стороны в сторону.
– Я ведь обещал ей, Би. Как же можно нарушить клятву?
– Ломай стереотипы, – выдаю я тихо, – нет ничего невозможного.
– Но если судьба…
– Судьба – абстрактное понятие, Лео. Все мы не сидели бы здесь за одним столом, если бы отдались воле случая. Да, я благодарна судьбе за встречу с Аннабет и Перси. В действительности, они лучшее, что было в моей жизни. Но я не позволю какому-то стечению обстоятельств отобрать у меня их. – моя ладонь сжимает холодные пальцы Вальдеса до слабого хруста, – борись, Лео. Она бы этого хотела.
Наконец, друг поднимает на меня свои глаза. Тлеющий прежде огонь сияет в своем прежнем игривом танце. Лео Вальдес ожил. Он улыбался, не вымученно, по-настоящему улыбался незнакомому человеку, которому открылся, которому доверился.
– Почему я говорю тебе все это? Накипело, видимо. Тебе хочется доверять, Би. Ты кажешься… лучезарной, – запинаясь, говорит Вальдес. – У тебя глаза добрые. И ты светишься добротой. Ты вообще похожа на солнце.
Он бормочет, запинается и снова бормочет несуразные вещи, над которыми хочется смеяться. Но я улыбаюсь этому открытому, пусть и несчастному парню с тяжелой судьбой. Почему эта участь преследует всех друзей Чейз и Джексона? Я не знаю ответа на этот вопрос. Перед глазами плывет полумрак коридора, витиеватый узор обоев, настенные часы, стрелки которых качнулись к трем часам ночи. И, наконец, его горящие глаза. Совсем близко. Кажется, он обнимал меня, но я не сопротивлялась, так уютно и тепло мне было.
Его рука касается моих спутанных волос. И снова это странное бормотание:
– Я клянусь тебе, Калипсо… Я найду тебя…
Прежде, чем я успеваю понять, к кому обращается мой друг, облачная пелена очередного кошмара растворяет меня в ночном мраке.
====== V ======
ЧАСТЬ V
Перси
Here, here comes this rising tide so come on
Put on your war paint
Я прежде и не замечал, какие у нее странные всклоченные ресницы. Не то, чтобы я очень интересовался чужим волосяным покровом, но обычно все мое внимание привлекали только стальные, самоуверенные глаза цвета осеннего, промозглого неба. А теперь, глядя на то, как изворотливо она свернулась на автобусном кресле, смешно хмурясь каждому новому толчку машины, я, наконец, заметил ее ресницы. Боги, что Афродита делает с людьми. Неужели и Джейсон чувствует тоже? И Фрэнк? Рассматривают сонное, растрепанное, такое знакомое и, казалось бы, изученное до каждой родинки лицо. Это ведь скучно, невероятно нелепо и странно, но я-то почему-то этого не испытываю. Все, что есть – это тепло, как будто бы Аннабет прямо сейчас сжимает мою руку. Как будто я снова под строгим наблюдением этих грозовых глаз. Я даже сомневаюсь, спит ли она сейчас – лицо ее по-прежнему выражает тысячу и одну эмоцию: удивление, восторг, детское недоумение.
Неожиданно Аннабет сжимается, как от удара. Корчится, шумно выдыхает. Нет, снова это.
– Аннабет, просыпайся.
Девушка цепляется за мою кофту, что-то невнятно бормочет. Черт, я не знал, что будет так плохо. Я встряхиваю ее за плечи. Кажется, мы привлекаем слишком много внимания: попутчики оборачиваются на нас.
– Аннабет, давай. Просыпайся, – уже громче повторяю я.
Наконец, она открывает глаза. Тяжело дышит, впивается в покров моей кофты ногтями. Знаю, ей нужно отойти. Они снова беспокоят ее. Они беспокоят нас. Кошмары, что стали теперь едва ли не ежедневными нашими гостями, гнали нас вон из постели. Сколько недель за эти полтора года мы провели без ужасов, которые ждали нас в сновидениях? Я знаю, что спал чуть больше Энн, пусть и кажется, что она все еще держится. Зазнайка не подаст виду, а вымотает себя до изнеможения.
Я улыбнулся, обнимая ее так крепко и нежно, как того позволяли ее ребра.
– Проснулась?
– Я что-то пропустила? – сонно, как ни в чем не бывало, спрашивает Аннабет.
Вот, снова она за свое. Ладно, хватит с нас выяснений отношений. Однажды она просто схватится за свой кинжал, и тогда на одного героя станет меньше.
– Все спят, а ты по-прежнему в курсе всех событий, Зазнайка, – целуя ее в макушку, говорю я.
– Сколько еще?
– Не больше часа, – прикидывая километраж, отвечаю я.
– Ни монстров, ни других полубогов?
– Чисто.
Аннабет хмурится и отворачивается к окну.
– Странно все это…
Я и сам был в некотором шоке от спокойствия, которое царило вокруг семи полукровок¸ что свергли Гею, доставили кучу неприятностей остальным тварям и вернули олимпийцев в их прежнее, адекватное состояние. Но, честно говоря, я даже не радовался этому. Я – полукровка, а значит само слово «спокойствие» не вписывается в мой повседневный график.
Знаю только, что не скажу о своих догадках Зазнайке.
– Может быть, нам впервые в жизни повезло, – как можно более уверенно произношу я. – Или монстры решили взять отгул. С кем не бывает?
Аннабет оборачивается ко мне. У нее очень пронзительный, изучающий, долгий взгляд. Я надеюсь, она скажет мне что-нибудь приятное, но это – Аннабет, а это – я.
– Я знала, что Афродита не отличается особым умом. Всучить мне такого идиота, как ты…
– Зазнайка, я надеру твой зад, как только вернемся в лагерь. Спорим, со своей зубочисткой ты не простоишь на поле и пяти минут? – шутливо перебиваю ее я.
– Твоя ручка, – делая акцент на последнем слове, начинает она, – стала плохо писать. Не от того ли, что у ее хозяина руки не из того места растут?
– Ну, с этим я могу поспорить.
Ее раздражает это. Моя рука мгновенно проникает под покров ее теплого свитера. У меня ледяные ладони, что повышает мои шансы вывести ее из состояния равновесия на двадцать – тридцать процентов. Сначала лицо Аннабет приобретает такой милый, пунцовый оттенок, что я едва не захожусь диким хохотом. Она задыхается от возмущения, но по-прежнему не издает ни единого звука. Что ж, Чейз, ты зря выбрала в противники самого упрямого осла во всем мире (и, кстати, это было доказано не единожды).
– Скажешь что-нибудь перед тем, как станешь молить о пощаде?
Она кусает губы. Знает, что если хоть пискнет, я буду считать себя победителем. Обычно она просто успокаивалась и принимала мою сторону, мол «больному человеку все сходит с рук», но кажется, не сегодня. Аннабет изворачивается в моих руках, резко выбрасывает руку вперед… И вот я уже, кажется, утонул в серебряной, кристально чистой воде. Мне кажется, она просачивается сквозь кожу легким покалыванием. Что ты со мной делаешь, Чейз?
У нее мягкие, самые приятные губы на всей земле. Дурацкое преувеличение, но я отчего-то уверен, что так оно и есть. Последнее время у нас не было таких настоящих, полноценных поцелуев. И все из-за этого дурацкого напряжения, которое мгновенно вспыхивало и искрилось между нами. Я списывал все это на кошмары и наши склоки, но на деле…
На деле я чертовски хотел её. Плечи, губы, шею – всю без остатка, без промедления, без временного ограничения. А Аннабет сторонилась меня как чужого. Что-то пошло не так, а я слишком туп, чтобы понять ее логику и эти механизмы, что шумят в ее голове. Воображала перестала объясняться со мной, в один прекрасный момент, искоренив все страстные, вспыхивающие отношения между нами.
Она прекращает поцелуй так же неожиданно. Отстраняется от меня. Да-да, сейчас она уткнется носом в окно и не будет обращать на меня никакого внимания, в духе ее нового поведения. Я уже готов уставиться на ее затылок, но она по-прежнему уверено смотрит прямо мне в глаза.
– Нам нужно будет серьезно поговорить по приезду, – говорит она как-то отстраненно.
Наверное, я выгляжу, как идиот. Не ответив ничего внятного, я встаю со своего кресла и иду в самый конец автобуса. Там, на заднем сидении развалился Вальдес. Внутри все надрывается и больно ноет, как от рваной, гниющей раны, но что самое страшное, одной амброзией здесь не обойтись.
Я спихиваю ноги Лео с сиденья и усаживаюсь у окна. Зачем я оставил Аннабет одну? Наверное, потому что и сам нуждаюсь в одиночестве. От Чейз веет холодом, пусть она и не похожа на Снежную Королеву или Хиону. И даже если я очень захочу, я не дождусь объяснений, ведь впереди нас ждет «серьезный» разговор. Черт тебя дери, Аннабет! Мы прошли огонь и воду, мы вернулись из глубин Тартара, мы свергли Гею… Что мне еще нужно сделать, чтобы доказать, что я чертовски нуждаюсь в тебе?
Мои пальцы впились в подлокотники. «Серьезный» разговор, что же это может быть? Может, обсудим наше пребывание в лагере? Или новый поиск? Да, было бы не плохо – это объединяет нас. Но я обманываю самого себя, ведь ответ на этот вопрос я давно уже знаю. Воображала решила что-то. Решила не для себя, а для нас двоих. И как бы жутко это не звучало, но, кажется, это конец.
– Я тоже волнуюсь за Би, – неожиданно раздается сонный голос Вальдеса. – Мы оставили ее с Нико, а ты сам знаешь, как он влияет на людей. Через пару дней она станет его копией, а когда вы вернетесь, без разбору котят на улице резать будет.
Меня передергивает. Я совершенно забыл о ней. Я забыл о своем лучшем друге.
– Би слишком … слишком Би, чтобы стать такой же, как Нико. И к тому же, не думаю, что он когда-нибудь резал котят, – я словно оправдываюсь перед собой.
– Все равно, я бы никогда не доверил ее ди Анджело, – обиженно заявляет сын Гефеста. – Даже не смотря на то, что он не такой уж плохой парень.
– Кое-кто крайне незаметно ревнует.
– Я не ревную. Это совершенно другое. Ты бы оставил Пайпер наедине с Нико? – быстро находится друг.
– И что ты предлагаешь? Хирон лично прислал сообщение через Ириду. Отказа бы он просто не принял. В лагере случилось что-то серьезное, – отвечаю я, прижимаясь лбом к прохладному стеклу. – Би славный человек, она будет с ним настолько милой, что Нико вряд ли сможет включить режим «сволочь», а мы, в свою очередь, постараемся закончить со всеми проблемами, как можно быстрее.
