Текст книги "The Phoenix (СИ)"
Автор книги: Gromova_Asya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
– В сторону метрополитена, затем два квартала по переулку, – говорит Лео, когда Би выпускает его из объятий. – Готовы к пробежке?
Возвращаясь обратно, никто из нас не проронил больше ни слова. И, надеюсь, это не потому, что эти слова стали бы нашими последними. Но то, что доводило до исступленного непонимания: почему нас не пытаются убить?
Проходя внутрь заброшенной забегаловки, первое, что бросает в глаза – заледенелые фигуры у кассовых аппаратов, за прилавками и столами. Я насчитываю всего двенадцать. Но даже от этих двенадцати незнакомых мне фигур становится не по себе. Среди чужих страшно увидеть знакомые лица.
К Беатрис кидается вся наша группа. Казалось, даже Талия рада видеть ту, что не побоялась остаться с нами. А вот к Нико бросается только Хейзел, и от этого становится немного не по себе. Ди Анджело стоял с нами плечом к плечу, но до сих пор считался, если не изгоем, то не доверительным лицом уж точно. Когда Левеск отпускает его, я подхожу к ним вплотную.
– Мы собираемся отметить победу с парнями, не хочешь с нами?
Лицо сына Аида выглядит озабочено.
– Нас сегодня могут кокнуть, – говорит он серьезно. – А все о чем ты думаешь – это выпивка?
Некоторая пауза между нами заполняется тихим смехом позади нас. Но черты лица Нико смягчаются, и тогда я произношу:
– Мы – одно целое. И я не позволю никому из вас умереть.
– Это так очевидно, Джексон, – ухмыляясь, отвечает он.
– Но вернемся к нашему плану, – отчеканивает Талия. – Как мы попадем на Олимп? Если, не долетев до Чайна-тауна, нас сбивает ледяная артиллерия Хионы.
Мы возвращаемся к остальным и располагаемся рядом с плитой, на которой прежде поджаривалось сочное мясо для бургеров. В животе неприятно заурчало.
– На обратном пути нам не встречались ни фригасы, ни гончие, – косится на нее Беатрис. – Может, это связано с тем, что на Олимпе они нужны больше, чем здесь?
– С другой стороны, что они могут сделать богам? – резонно замечает Пайпер.
– Просто решим, как быть дальше. Иначе, это все лишь отвлекающий маневр, а около башни нас ждет орава монстров, – говорит Талия, затачивая наконечник стрелы о железную поверхность кухонного стола. – Ворвемся на Олимп…
–… на лифте? – вмешивается Би и заслуживает презрительный взгляд дочери Громовержца. – Почему Эмпайр-стейт-билдинг? Почему шестисотый этаж? Почему на лифте?
– Предлагаешь пешком?
– Просто это Олимп, и я представляла себе это…
– Думал, тебя уже ничем не удивить, – вмешивается Нико. – Много мечтаешь понапрасну. Олимп – скотный двор, не более того.
Би замолкает и, насупившись, возвращается к Лео, что тщетно возился с газовой плитой.
– Прорваться на Олимп – половина дела, как насчет Чарли? – чуть тише спрашиваю я. – Как забрать его у мойр, если они заодно с олимпийцами?
– Никак. Мальчишку надо оставить, – так же безжалостно говорит Талия. – Жертвуй малым, ради спасения многих.
Я подаюсь вперед.
– Он – Феникс.
– Тем более. Олимпийцы сами решат его судьбу, к тому же, если он так опасен...
– Исключено, – молниеносно реагирует Джейсон. – Мы уже все решили. Ты остаешься здесь, Талия. Изабель и Джордану нужна охрана. Калипсо, к несчастью, это касается и тебя. Никто не знает, чего ожидать от олимпийцев. Если что – Чарли нужен тот, к кому он сможет вернуться.
Голос Джейсона тверд, но Талия лишь передергивает плечами, опуская заточенные стрелы в колчан.
– Не тебе решать судьбу этого мальчишки. Он слишком важная персона, братец. А боги не отдают слишком важных вещей за просто так.
– Что насчет Урана? Все это его рук дело?
– Холод не по его части, – вмешивается Талия в привычной ей беспринципной манере. – Но кто знает, на что он способен теперь? Если то, что сказала Хиона правда, и пропажа полукровок – жертвоприношение, могу представить, какую силу возымеет Уран после возрождения.
– Но мы же знаем, как остановить его? – подает голос Изабель, прижимаясь к Джордану.
– Да, не дать вам погибнуть. Понятия не имею, сколько смертей еще нужно этой Ледышке, но вы так просто не избавитесь от меня, – обещает Талия, дергая девочку за выбившийся рыжий локон.
И, наконец, я слышу это. Безжалостно тихую, очарованную, давящую на уши тишину. А за ней – резкий хлопок. Стекла лопаются, превращаясь в сыпучую белую крошку, что ударной волной осыпает нас с ног до головы. Первым делом, я накрываю собой Изабель и Джордана, которые жались к печи. Ветер с улицы заставляет меня задрожать от новой морозной волны холода. Руки стынут, а горло перехватывает от ледяного, пропитанного колющей болью кислорода. Изабель дрожит, словно в приступах лихорадки. Молчаливый прежде Джордан согревает ее тельце, тщетно растирая плечи рыжеволосой.
С улицы доносится хрип и лай. Будто тысячи собак столпились под дверью забегаловки, в надежде отхватит свой кусок мяса. Только мясо, на этот раз – это мы.
А затем, голос, пронизывающий до мозга костей, ласково произносит:
– Вас уже ждут, друзья.
Я поднимаю взгляд, чтобы наткнуться на испепеляюще-светлый взгляд прежнего бога солнца.
Комментарий к
XXV
Надеюсь, вы ждали не зря. Жду всех своих читателей в группе https://vk.com/gromova_asya_writer ;))
====== XXVI ======
Комментарий к
XXVI
Музыку прошу слушать обязательно, вы можете найти ее здесь:http://vk.com/gromova_asya_writer
XVI
Перси
Храбрость исчезла
Из твоих глаз
Навсегда.
(!) Hans Zimmer and James Newton Howard – Antrozous
Hans Zimmer and James Newton Howard – Agent Of Chaos
Hans Zimmer and James Newton Howard – Corynorhinus
Лифт поднимается слишком медленно. Ощущение, будто на легкие давит гравитация, а вместе с тем она лишает тело живительного кислорода. Триста сорок четвертый. Триста сорок пятый. Шестой. Седьмой. По правую руку от меня стоит Аннабет, в руке она сжимает свой кинжал, словно готова кинуться на божество в любую секунду. Тот наблюдает за нами с прищуром и лукавой, отвратной улыбкой. Он знает, что нам не сбежать. Он знает, что Чарли – Феникс. Он знает, что для нас история окончена. Только взгляд его ежеминутно скользил в сторону, будто менялся, приобретал оттенок горечи и соболезнования. Беатрис. Так он смотрел на собственную, преданную дочь. Сжалась в углу, как будто это все ее вина. Растрепанные волосы, снежно-белое лицо от испуга, и рука, лежащая на спате. Она готова кинуться в бой в любую минуту. Прежде лучезарные глаза налиты гневом. Почернели, озлобились. И это слишком сильно напоминало мне ди Анджело, который как бы невзначай оказался рядом с ней.
Этот поиск затянулся. Затянулся настолько, что грань между смертью и жизнью стерлась окончательно. Гелиос знал, что мы окажемся в Нью-Йорке, это было очевидно. Очевидно было и то, что мы лишены всякой надежды на спасение. Кто за нас вступится? Родня, которая пыталась прикончить нас на пути к Огигии? Или друзья из Лагеря, которые вряд ли остались в живых? Сердце предательски ухает вниз. Если так, то полукровок в этом мире осталось не так уж много, да и те в данный момент отправлялись на плаху.
– Предатель, – слетает с чьих-то губ.
Оборачиваюсь и вижу, как по щекам Би стекают слезы. Хотелось бы мне кинуться к ней, но понимаю, что теперь она не нуждается в этом.
– Моя мать умерла из-за тебя, из-за чертовой любви к богу. А ты предаешь меня, словно ее смерть ничему тебя не научила, – хрипит девушка, сжимая рукоять спаты.
– Не передергивай, Беатрис, – отвечает Гелиос, улыбаясь. – В этом мире все относительно. Отношения, любовь, преданность, дружба... Все, чему меня научила вечность – выживанию. Нужно вовремя менять соперников, подстраиваться под ситуацию…
– Поэтому ты был заодно с Кроносом в битве за Нью-Йорк? – вмешивается Лео.
– Отчасти. Мне нужно было уберечь свою семью…
– Себя, – грубо отрезает Нико. – Тебе нужно было уберечь себя.
Гелиос улыбается так же отвратно, как и прежде, но что-то меняется в его лице, словно Нико задел божество за живое.
– Что ты знаешь о семье, отродье Аида?
– Только то, что за нее страшно умереть, – так же грубо отрезает ди Анджело.
Они оба изменились. Приобрели лучшие качества друг друга, смешиваясь, словно черная и белая краска. Сложно не заметить, как старательно ди Анджело пытается не смотреть на Беатрис. Семья. Ди Анджело ничего не знал о семье. Но сын Аида кое-что знал о дружбе и, наверное, совсем чуть-чуть о привязанности к прежде лучезарной девушке со светло-пепельными волосами.
Гелиос замолкает. По кабине разносится писк. С глухим треском разъезжаются двери. Шестисотый этаж. Олимп.
Или то, что от него осталось.
Удары грома отдаются в моем собственном теле легкой вибрации. Машинально сжимаю руку Аннабет. Повсюду руины. Пыль поднимается облаками серого вещества, что, забиваясь в легкие, мешает дышать. Прежде величавое место превратилось в гору мусора из золотых обломков статуй и сколов мрамора. Это место напоминало скорей заброшенный пустырь, чем место обитания древнегреческих богов. Может, здесь нам повезет больше, и мы сможем вырваться из лап Гелиоса? Найдем Чарли, наконец, выберемся отсюда? Феникс станет залогом нашей безопасности, но в тоже время, это слишком отчаянный шаг.
Аннабет в ответ сжимает мою ладонь, и на мгновение – всего на одно невесомое мгновение – серые грозовые глаза заглядывают в самую душу.
– Все будет хорошо, обещай мне, – говорит она скомкано, следуя за божеством.
– Обещаю, – отвечаю я, хотя сам до конца не верю в это.
Позади нас Талия. Она держит наготове лук, но это вряд ли поможет нам от разгневанных богов. Позади нее Изабель и Джордан – полукровки, чья жизнь висела на волоске пуще нашего. Они последние. Значит, Гелиос пришел за ними.
– Где олимпийцы? – спрашивает Джейсон, закрывая собой Хейзел и Пайпер.
– О, вы еще не догадались? – умиляется божество. – Пытаются остановить неизбежное.
– Пробуждение Урана, – произносит Аннабет.
Она все еще держится за меня, словно я действительно мог уберечь ее. Хоть кого-то из нас. Чувство страха сильнее чувства ненависти ко всему олимпийскому отродью.
Но прежде, чем я успеваю ответить Гелиосу, впереди, у подножия трона Зевса, возникает темно-черное облако. Прежде я уже видел его. И от этого на душе не становится спокойней. Черное марево рассеивается, обдавая нас могильным холодом. У одной из них в руках пряжа, у другой веретено, а у третьей поблескивающие серебром ножницы. Мойры.
– Они не в силах остановить пробуждение первородного, – говорит та, в руках которой поблескивают нити чужих жизней.
– Первородный пробудится со смертью птицы.
– Птица принесет мрак и отчуждение человеческому миру, – одна из них перерезает чью-то жизнь.
– Необратимо, – заключает одна из них.
Меньше всех говорит старуха с проблеском седых волос. Она выглядит слишком молодо по сравнению с остальными. В ее руках серебрится веретено. Мойра определяет судьбы людей. И, похоже, она не спешит спорить с сестрами.
Неожиданно меня отталкивают в сторону. Прежде, чем я успеваю понять, Беатрис уже набрасывается на одну из старух со спатой. Пытаюсь остановить ее, но не могу пошевелиться, будто все тело налито жидким металлом. С ужасом наблюдаю за тем, как подруга заносит меч над одной из мойр. Над той, в руках которой пылают нити, среди которых есть и нить жизни Беатрис. Гром заглушает звуки вокруг, но, единственное, что раздается гулким эхом – неестественно громкий голос моей подруги.
– Где Чарли?!
– Она не знает, – объясняет одна из них.
– Она не помнит, – подхватывает другая, распуская пряжу.
– Медальон отобрал воспоминания, – наконец, произносит третья. – Ты должна была забыть.
– К черту ваши предсказания! Верните мне моего брата! – Беатрис вне себя от ярости.
Руки ее дрожат, а сама она едва не задыхается от злобы. Я не могу даже рта открыть, чтобы предупредить, чтобы уберечь ее. Это бесполезно. Успокаивает только то, что, если бы они хотели убить Би, она была бы уже мертва. Слепая опрометчивость застилает глаза подруги. Она сделает все, чтобы спасти брата. И это может привести к худшему.
– Ты прошла весь путь от начала до конца, – продолжает мойра судьбы. – Ты сохранила жизни избранных. Теперь птица может расправить крылья.
– Сомневаюсь, – доносится откуда-то со стороны.
Чувствую, как начинают зябнуть онемевшие руки. Хиона никогда прежде не была так сильна, как теперь. За мгновение все в округе покрывается морозной коркой льда. Вздыбленные облака пыли оседают, остается только ощущение вибраций и громкие отголоски ненавистного грома где-то над головой.
– Птице суждено взлететь, – шуршащий тон мойры, забираясь в уши, будто успокаивает.
– Это было бы в том случае, если бы боги смогли остановить моего хозяина, но, к несчастью, такой власти у Олимпийцев нет. Едва он пробудится, и миру придет конец. Как и самим богам.
– Первородному не пробудиться…
– Без крови Феникса, – продолжает мойра, злобно клацнув ножницами.
– Тогда я не вижу особых препятствий, – она оборачивается к нам, продолжая улыбаться. – Здравствуй, Гелиос. Ты выполнил свое обещание, забери детей и отправляйся к огню.
Божество на мгновение замирает, а затем покорно опускает голову.
–Да, госпожа.
Он жалок. Жалок настолько, что мое бессмысленное желание убить вечного бога солнца становится единственным, что заставляет меня сопротивляться тягости собственного тела. Отчаянно пытаюсь сжать пальцы. Вырваться из оков мойр, преградить путь Гелиосу во чтобы то ни стало.
– Прости меня, Беатрис, – говорит он тихо.
– Не смей, – тут же отзывается подруга.
Огромная глыба льда мгновенно возрастает между нами. Вижу сквозь лед, как Беатрис наносит по твердой преграде череду бессмысленных ударов. Гелиос проходит мимо меня, минует Джейсона и Фрэнка и хватает за руки Джордана и Изабель. Те ни живы, ни мертвы. Они послушно следуют за ним. Боль. Боль – единственное, что я испытываю. Не могу кричать, не могу произнести ни слова! Просто гляжу, как предатель уводит последних полукровок к огню Гестии. Мойры исчезают следом за ним.
И тогда льдина падает. Би пытается рвануть вперед, но Хиона мгновенно вырастает перед ней.
– Согласна на сделку, Беатрис? – начинает она. – Смерть твоего брата взамен смерти твоих друзей? Или наоборот?
Слова раздаются внутри меня гулким эхом. Воздух продолжают сотрясать удары молний. Боги сражаются. Бессмысленно сражаются с первородным. К телу медленно возвращается подвижность. Первым делом я выхватываю Анаклузмос. Хиону не убить, но ранить ее все-таки можно. Всего шаг. Один шаг навстречу богине, и в ногу впивается нечто острое. Чувствую, как на место холода приходит боль.
– Перси!
Аннабет не может пошевелиться. Ее ранило. Точно так же, как и остальных. Так или иначе, Хиона калечит нас, чтобы мы не попытались вмешаться. Боль настолько невыносимая, что меня сгибает пополам. Тяжесть собственного тела тянет к земле. Ледяное острие проткнуло голень. Голос Аннабет, ее молящий тон – единственное, что заставляет меня поднять голову.
– По легендам, только Фениксу дано свергнуть первородного, – рассуждает Хиона. – К несчастью, остановить его может только хранитель.
– Он мой брат! Он ничего не сможет сделать! Он – ребенок! – кричит Беатрис не своим голосом, глядя на нас.
На этот раз крик раздается позади. Талия.
– Прекрати!
– Твой брат – избранный. От этой участи никуда не деться. Лучше бы тебе поторопиться, – Хиона сжимает ладонь, и на этот раз льдина проходит насквозь.
– Все в порядке, Би, – сквозь зубы говорю я.
Кровь стекает по рукам, когда я пытаюсь сломать ледяное острие.
– Несомненно, – так же надменно продолжает богиня. – Мне не нужны были полукровки, как и семерка избранных, Беатрис. Все, что мне нужно было, все, чего желает мой Господин, это ты.
– Не слушай ее! – истошным голосом вопит Фрэнк.
– Твой выход, Беатрис. Кровь избранного то, из-за чего погаснет пламя олимпийского очага. Ты, Беатрис, должна убить Феникса.
По-моему, на мгновение наступает мертвая тишина. Ни грома, ни молний, ни вскриков, ни вибрации – ровным счетом ничего. Вижу, как меняется лицо Би. Спата выпадает из ее рук, она медленно опускается на колени. Очередной вскрик. На этот раз Джейсон. Он знает, что она не предаст брата. Лучше смерть, чем предательство – это наш негласный девиз, которому мы старались следовать беспрекословно.
– Ну же, Беатрис.
Она вздрагивает.
– Я не смогу… Чарли…
– А как же твои друзья? Разве они заслужили такой участи? – подстегивает Хиона, проходя мимо нас. – Посмотри, им больно Би. Ты должна что-нибудь сделать.
– Хватит, – молчит она. – Прекрати это…
– А как же тот, кого ты успела полюбить всем своим сердцем, а? Бросишь его? Оставишь погибать здесь, на Олимпе?
– Би, все в порядке, – повторяет за мной Лео.
Но она говорит не о Лео. Не обо мне. Не о Фрэнке и не о Джейсоне. Нико досталось больше всего. Его плечо будто насажено на ледяную глыбу. Черные глаза упрямо смотрят вперед. Но это не страх и не трепет. Это удивление. Такое явное удивление, которое обращено к той, от кого теперь зависели наши жизни.
– Ты не знал, отпрыск Аида, верно? Наверное, потому что она сама до конца этого не знает. Купидон любезно поделился всеми вашими тайнами, когда объединился с нами. Быть может, мне стоит раскрыть и твою тайну?..
– Оставь их в покое, – хрипло произносит Би.
Хиона мгновенно оборачивается. В ее глазах настоящее безумие.
– Ты согласна? Согласна убить Феникса?!
Бой где-то над нами завершен. Тишина расползалась по телу вместе с холодом и болью. Веки медленно закрываются сами собой, как бы я не сопротивлялся. Аннабет все еще сжимает мою руку, ее ранило, но это всего лишь глубокий порез. Она выберется из этого ада. Она сможет.
– Идем, Беатрис, – подзывает ее Хиона.
– Не смей, Трис, – раздается надрывный голос позади нас. – Это Чарли! Все тот же Чарли, которого ты любила! Ты не можешь! Это твой брат!
Нико. Никогда прежде я не видел сына Аида в таком состоянии. На меня накатывают волны страха – если страшно ди Анджело, значит выхода действительно нет. Боль. Она повсюду. Меня сгибает пополам, я вжимаюсь в ледяные, разбитые мраморные плиты, в надежде найти успокоение.
– Это Чарли, Трис! Это твой Чарли!..
На этот раз договорить Нико не успевает, ледяная глыба прорывается глубже. Беатрис не оборачивается. Она не сможет этого вынести. Она идет следом за Хионой, словно на плаху. Боль становится невыносимой. Аннабет склоняется надо мной. Серые глаза наполнены слезами. Бледное лицо обрамлено вьющимися завитками золотых волос. Даже теперь, когда шанса на спасение не было, эта красота оставалась для меня самой большой загадкой в мире. Она гладит меня по волосам, стараясь не задеть моей раны.
– Все будет хорошо, помнишь? Ты обещал мне…
– Я тебя люблю, Воображала, – тихо бормочу я.
– Даже не думай, Перси, – говорит она, доставая что-то из кармана. – Если ты и умрешь, то только от моих воплей, ясно?
– Аннабет…
– Ты обещал мне! Ты обещал, что все будет хорошо!
– Аннабет, останови Би. Она не должна сделать этого.
– Я не брошу тебя, – вкладывая мне в рот амброзию, говорит она.
– Но бросишь Би?
Вопрос застает ее врасплох. Прежде, чем она успевает ответить, замечаю некое движение позади нас, пытаюсь обернуться. Аннабет уже приготовила нож. Напряжение растет слишком стремительно. Должен. Должен защитить Аннабет. Должен остановить Беатрис. Мысли путаются, а боль заглушает трезвый рассудок. Пытаюсь приподняться, но Воображала сдавливает мое плечо. Почему она так переживает за меня? Но в какой-то момент хмурые складки на ее лбу разглаживаются. Кажется, она… удивлена?
– Не придется, – светловолосый парень склоняется надо мной. – Подрывайся, Джексон, время не ждет.
– Апполон?
На самом деле, он последний, кого я ожидал увидеть в этом мерзотном месте. Бог выглядит потрепанным, лишенным сил и по-настоящему уставшим. Таким я видел его в первый и последний раз. Никакой особой красоты от девятнадцатилетнего на вид парня не исходило. Ни доспехов, ни устрашающего оружия. Складывалось ощущение, будто его пару раз переехало грузовиком, хотя, по сути, грузовик, наверняка, был менее болезненным, чем встреча с Ураном. Он помогает подняться Джейсону, вручая ему целый мешок целебной абмрозии.
– Помоги остальным и отступайте. Внизу вас будет ждать Арго-II. Мы заберем Беатрис и вернемся к вам.
– Арго? Мы же оставили его в воздухе на подлете к Манхеттену…
– Да, крайне опрометчивый шаг, – отвечает бог. – Мой подручный немного разбирается в технике, потому он и спасет ваши задницы. Не медли, сын Зевса.
Аннабет помогает мне подняться. Теплота от принятой абмрозии расходится по всему телу. Нога продолжает ныть нестерпимо, но я, сжав зубы, стараюсь не замечать этого.
– Сейчас будет больно, – усаживаясь рядом, говорит Чейз.
Не сразу понимаю о чем идет речь, но прежде, чем вопрос успевает слететь с моих губ, она «снимает» мою ногу с огромного ледяного штыря. Вовремя зажав мой рот рукой, она лукаво улыбается:
– Я предупреждала.
– Подрывайся, Перси, – кидает мне Апполон. – Нужно торопиться.
Облокачиваюсь на плечо Аннабет, и мы начинаем движение. Нужно успеть. Нужно успеть во чтобы то ни стало. Эта мысль – единственное, за что я могу ухватиться как за спасительный круг. Воображале очень тяжело тащить меня за собой, но пока все, что я могу предложить ей – это невовремя опираться на здоровую ногу, тем самым сбивая ритм нашего шага.
– Почему ты помогаешь нам? – задыхаясь, спрашивает она.
– Я – хранитель Беатрис, в неком роде. Гелиос приставил меня к ней с самого детства, только о его планах я и не догадывался.
– А как же Олимпийцы? Ты бросил их?
– Битва окончена, освободился как только смог.
Он говорил это так, словно был за стойкой в баре, а не пытался предотвратить пробуждение Урана. Узкая тропа из устоявших плит мрамора сужается. Это место больше похоже на дом Аида, чем на обиталище Олимпийцев. Все заметено снегом, кое-где все еще рушатся и осыпаются мраморные хоромы. Мы переходим на легкий бег, но вопрос, что еще не слетел с языка, повисает между нами.
– Кто победил? – резко бросаю я.
Ампутировать ногу, так же как и задавать вопрос, на который ты уже знаешь ответ, нужно быстро. Пока надежда все еще теплилась в душе.
– Не глупи, Джексон, – упавшим голосом произносит Апполон.
Но я отвлекаюсь. Отвлекаюсь от угрюмого лица божества, потому что впереди маячит зловещая картина. Внутри все замирает, а сердце начинает учащенно биться. Хиона нависает над пепельноволосой, шепча ей что-то на ухо. Беатрис. Моя славная и добрая Беатрис нависает над бездыханным телом своего брата. Он еще жив. Будто спит, не замечая того, что происходит вокруг. В руке она сжимает заостренный нож. Рядом с Чарли полыхает совсем маленький, танцующий в тревожном танце огонек. Пламя Олимпа. Силы богов заключены в этом тихом, спокойном и умиротворенном танце. Аннабет ускоряет шаг, Апполон бросается вперед, но я ясно понимаю, что им не успеть.
В какой-то момент она заносит кинжал. Беатрис. Та самая Беатрис, которая удивлялась фотографиям полукровок на стене. Та самая Беатрис, которая вызывала восхищение и заставляла меня быть сильнее. Та самая Беатрис, которая была для меня всего лишь человеком, а теперь, казалось, будто она могла свернуть целый Олимп ради своего брата. Брата, которого она собиралась убить ради нас. Прежде, чем опускается на тело Чарли, она делает едва уловимое движение. Кинжал впивается в тело богини, не нанося ей при этом никакого ущерба.
– Неверный выбор, Беатрис, – хрипит Хиона как раз в тот момент, когда Би закрывает своим телом тело брата.
– Отойди от нее, – произносит Апполон. – Заберите их отсюда, а я разберусь с ней.
Мы бросаемся в сторону, когда очередная глыба льда с характерным свистом несется прямо на божество. Хиона разрождается разъяренным воплем, когда мы бросаемся в сторону Би. Апполон преграждает ей путь, удерживая гнев ледяной богини с большим трудом. Нога продолжает покалывать, но теперь я могу передвигаться без помощи Аннабет. Склоняясь над Беатрис, я встряхиваю ее хорошенько за плечи, приводя в себя. Светлые глаза выглядят по-настоящему испуганными. Она плачет, не в состоянии остановить потока слез. Единственное, что она повторяет – заветное имя: «Чарли».
– С ним все в порядке, – вторит моему голосу Аннабет.
– Почему он без сознания?! Почему едва дышит?
– Би, – начинаю я грубо, – нам нужно уходить! Немедленно! Апполон не продержится долго!
– Я боялась, так боялась, что вы не успеете. Мне казалось, что мне придется убить его. Думала, вы никогда не простите меня.
– Все в порядке, Би, – продолжаю успокаивать ее я.
Она слишком много пережила. Настоящая истерика, вопрошающий вопль о помощи. Она едва не убила своего брата. Обнимаю ее настолько крепко, насколько это вообще возможно. Она всхлипывает, пытается собраться с последними силами. Позади нас раздается отголоски боя. Холод продолжает крепчать, а это говорит лишь о том, что времени у нас критически мало.
– Пожалуйста, – хрипло прошу я, – соберись с последними силами. Мы должны идти.
Она слабо кивает головой. Я беру на руки тело Чарли. Его лицо совсем детское, беззаботное и спокойное, словно он прибывал во сне. Там, где Би все еще с ним. Там, где Би всего лишь человек, а не герой, который пошел на все ради спасения своего брата, ради спасения нас самих.
Неистовый вопль Хионы.
– Не смейте!
Аннабет, должно быть, бросается следом. Чувствую, как сзади раздаются все новые удары. Апполон держит оборону из последних сил. Быть может, это стоит богу слишком много сил, но он продолжал защищать нас так, словно мы были действительно важны. Боль в каждом нерве отдается пульсирующими, колющими ударами по всему телу. Игнорировать это невозможно. К выходу из храма Гестии осталось сколько? Сто шагов? Пятьдесят?
Метр за метром.
Хромая на одну ногу, несусь вперед. Боль, ужас – все это я оставляю позади. У нас еще был шанс. Шанс из миллиона. Шанс, что мы выберемся. Проношусь мимо льдин и раскуроченных плит, в попытке прорваться к лифту. Вот оно. У нас почти получилось. Я огибаю последнее острие, прижимая тело Чарли к себе. Мы смогли? Это конец. Это, черт побери, конец. Дальше будет хуже. Мы должны будем научиться выживать в ледяном замороженном мире, но разве это важно? Мы смогли! Я едва не плачу, чувствуя, как радость заполняет меня всего до остатка. Это желание жить бьющее через край заставляет меня забыть о боли, о страхе, об отчаянии.
Этот поиск завершился. А мы снова остались живы. Воображала будет рядом. Будет рядом, как и Беатрис. Как и ее брат. Все наладится. Мы выстояли теперь, выстоим и в следующий раз. Десятки тысяч раз.
– Аннабет, скорее, – бросаю я, обернувшись.
Хиона больше не нападает. Апполон больше не пытается защитить нас. А Воображала не следует за мной. Она так и замерла у пламени Гестии, словно дивуясь причудливому, завораживающему танцу. Она стоит ко мне спиной, ссутулившись в своей привычной детской манере. Аннабет держит в руках свой кинжал, стирая с него что-то одним легким, едва уловимым движением. Я пытаюсь позвать ее, но не успеваю, потому что она оборачивается. Серые грозовые глаза не излучают ни йоты эмоций. Светлые вьющиеся волосы смазаны в бордово-темных тонах чего-то липкого, отчего золотые пряди липнут ко лбу девушки. Лагерная футболка, выглядывающая из-под пуховика, застлана кровавыми следами. Она наклоняется над очагом, и, словно стряхивая капли воды, окропляет столетнее пламя чьей-то кровью.
– Все это время вы ошибались, – произносит она не своим голосом. – Вы мечтали поймать Феникса тогда, когда он был под вашим носом. Мальчик – всего лишь приманка моего Господина.
Пламя гаснет мгновенно.
– Истинный Феникс всегда был в теле этой девушки.
Толчок вибрации расходится на многие несуществующие мили вокруг. Холод, время, ощущения, целый Олимп замирает. Не происходит ровным счетом ничего, словно вместе с пламенем погас целый мир. Пепельные волосы покрыты алой кровью. Темно-зеленые глаза замерли, глядя на нас с Чарли. Она лежит, не двигаясь, будто наблюдая за нами со стороны. Ладошка прижата к губам, словно она была действительно удивлена. Губы почему-то не тронула лукавая добрая улыбка прежнего Карманного Солнца.
–Беатрис…
Hans Zimmer – 12 Years A Slave – Solomon
Мы всходим на корабль тогда, когда Эмпайр-стейт-билдинг, как и весь Манхеттен в округе, накрывает тьма. Свинцовые неестественные тучи скрывают Нью-Йорк в глумящейся, мертвой тишине. На корабле тихо. Джейсон бинтует кому-то раны, Пайпер раздает амброзию, у руля незнакомый мне парень. Фактически ничего не изменилось. Все кидаются к нам, принимая из моих рук тело двенадцатилетнего мальчугана. Апполон восходит на Арго-II, сжимая в руках тело Аннабет, последним. Он последний. За нами никого нет.
Хейзел спрашивает меня о чем-то. Пытается объяснить что-то, но я мало слушаю ее. Мало слушаю, потому что не понимаю ее. Не понимаю ее, как и то, зачем вообще оказался живым. Не понимаю, почему доверился собственной слепой вере в то, что все будет в порядке.
Но это не последнее испытание. Испытание, к которому я не был готов.
Он оказывается рядом в ту же секунду. Оказываюсь прижатым к мачте. Разъяренный жуткий взгляд полный ненависти и один единственный вопрос, на который у меня не хватало сил ответить:
– Где она? – членораздельно произносит сын Аида.
Мне тяжело дышать, но не из-за его мертвой хватки, а потому, что сил не хватит признать правду: я не сумел спасти второго близкого ему человека.
– Ее больше нет.
Пламя Олимпа гаснет только теперь. Только теперь, когда Карманного Солнца больше не было рядом с нами.
====== Эпилог ======
John Murphy – Sunshine (Adagio In D Minor)
Когда я открываю глаза, повсюду лишь темень. Холод пробирается по вымышленному телу. Все, что я чувствую – легкость и пустоту. Ни мыслей, ни воспоминаний, ни желаний, ни потребностей. Единственное, что беспокоит меня – неведомая тень, скользящая в темноте где-то впереди меня. Начинаю движение. Наверное, у меня есть для этого ноги. Только чем старательнее я иду за тенью, тем дальше она отдаляется от меня. Тишина. Она будто заполняет все пространство.
Пустота и тишина. Это место напоминает мне «ничто». «Ничто», которое старается поглотить меня. Оно стерло мои воспоминания и выпило до дна любые жалкие попытки к существованию. В этом месте я есть только благодаря тени, скользящей впереди, но и она, кажется, слишком невесомой мне.
В мире все относительно. Желания. Мысли. Помыслы.
Все относительно моей жизни и моего существования. «Ничто» доказывает это. Кажется, я долго боролась. Долго и мучительно. Тело устало от борьбы, так же, как и моя душа. Теперь нет ни того, ни другого. И так проще. Так легче.
Единственное, что тревожит меня – чужое, неясное мне имя. Холод забирается внутрь. Чувствую, как дрожу от немыслимого ледяного дыхания. Чувств нет. Нет, так же как и желаний. Эту молитву я повторяю как проклятая. Может быть, от того мне и было легче? Имя вертелось на языке. Я знала его. Знала, что миллионы и тысячи жизней назад произносило его так же ясно, как теперь эту однотонную молитву об отсутствии любых признаков жизни.
