Текст книги "The Phoenix (СИ)"
Автор книги: Gromova_Asya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
====== I ======
ЧАСТЬ I
Беатрис.
You are a brig tied to me that’s dragging me down.
Strike a match and I’ll burn you to the ground.
Давай. Протяни руку и возьми деньги, не будь трусихой. Я нервно кусаю губы, глядя в усталые, затасканные глаза Бенджамина Франклина. Слишком сложно. Я одергиваю руку, но взгляд вновь и вновь возвращается к злосчастной купюре. Давай же, Би! Или снова будешь клянчить у Аннабет? Или подпевать в зловонном баре? Или просто голодать весь следующий месяц? Возьми чертовы деньги, идиотка.
Я чувствую как мой собственный голос раздается в каждом уголке сознания. Тело бьет мелкой дрожью, я чувствую себя вором. От этого мне становится не по себе: гнусно, противно, даже отвратно. Но это деньги отчима, а тебе нужно как-то существовать. И пусть теперь четверть всех «украденных» будет уходить на проживание и учебу. Да, пусть. Пусть мне придется петь в зловонном баре, клянчить у Аннабет или даже голодать – в это адское логово я не вернусь.
Неожиданно меня будто парализует. Чьи-то черные сверкающие глаза в полутьме. И тьма. Я разжимаю мышцы рук. Купюра хрустнула в моей ладони. Отлично, Би. Только пиши пропало, если Энди уже проснулся.
Я выскальзываю из комнаты отчима и несусь к своей. В душе по-прежнему шумит вода. Время еще есть, но кто сказал, что его сынок позволит мне улизнуть так просто? Черт, шевели конечностями. Сердце готово выпрыгнуть из груди, на лбу выступила испарина, а я чувствую тяжелую истому, что легла мне на плечи. Энди. Энди. Энди.
В голове одно имя, и у меня такое ощущение, что оно будто сваи, вбивающиеся в мое сознание. По коридору. Еще несколько шагов.
Я радуюсь закрытой двери напротив. Мой сводный брат так и не проснулся, а значит, я успею добраться до выхода даже в том случае, если он проснется прямо сейчас….
Я широко улыбаюсь. Наконец я пойму, что такое свобода. Что такое настоящая, заслуженная свобода. Даже проклятая стодолларовая купюра больше не жжет задний карман. Все хорошо. Впереди колледж. Друзья. Вечеринки. Я, наконец, смогу рисовать.
Одна только мысль об этом заставляет все мое нутро затрепетать от теплоты. Но, в мгновение ока, это чувство разбивается вдребезги.
Энди прокололся. Прокололся в такой глупой и пустяковой мелочи. В приоткрытой на полдюйма двери. Вы скажете, я больная? А я поспешу с вами согласиться. Живя с Марджерами, вы станете замечать любую мелочь, хотя бы для того, чтобы снова не оказаться в интернате, который отчим любезно называл «школой».
Нет. Я не могу. Я должна быть уверенной. Сильной. Бесстрашной.
Дверь поддается мгновенно, и вот я снова посреди комнаты, в которой провела долгие одиннадцать лет. Здесь я плакала, здесь старалась быть сильной, здесь закалялись стальные нервы восьмилетней девочки с синдромом СДВГ. Горло сдавливает крик.
На моей кровати, откинувшись на новые простыни, лежит Энди. Его черные глаза буравят потолок. Во всей его позе столько расслабленной непринужденности, что этот разговор можно было бы считать дружеским. Если бы это был не Энди. Если бы это была не я.
– Я вот думаю, ты действительно такая дура? Или на тебя это временами находит? – насмешливо хрипит он. – Вернулась за деньгами, небось? Да, я не ожидал от тебя такого, сестренка.
Он задевает меня за живое. Я чувствую, как напрягается каждая мышца моего тела.
– Я вернулась, чтобы забрать свои вещи, – сквозь зубы отвечаю я.
Энди приподнимается на локтях. Он, как обычно, без футболки. В свете ночника его тело кажется слишком худым, но оно по-прежнему сохраняет свою неосязаемую красоту. Я нервно сглатываю. Все хорошо, Би.
Я не замечаю его надменной, кривой усмешки. Просто перекидываю спортивную сумку через плечо и забираю последние учебники для вуза. Со стороны может показаться, что мы просто брат и сестра. Просто ссора. Просто издевки. Но если бы оно так и было….
– Как твоя блондинистая подружка? Аннабель, кажется?
Тишина. Я должна держать себя в руках. Я считаю тетради, укладываю учебники в сумку, лишь бы не слышать этого тона.
– Ты говорила, у тебя теперь есть друг, Би? Не хочешь поделиться с братом?
Социология. Психология. Конспект. Ручки.
– Может быть, мне стоит провести лекцию о половом созревании подростков?
Верно. Карандаши. Нужно забрать их. Дрожащими пальцами я открываю шкаф и выгребаю оттуда художественные кисти, акварельные краски, альбомы, огромную упаковку сточенных карандашей. Да, и точилку – огромную автоматическую точилку с рожицей панды.
Скрип кровати.
– Ты не хочешь со мной попрощаться? Или я чем-то обидел тебя? – обеспокоенный, поддельный, хриплый тон вводит меня в состояние полного оцепенения. – Может, что-нибудь случилось? Беатрис, не молчи…
Неожиданно его рука касается моего предплечья. Боль. В глазах вспышка ярости. Страх. Воспоминания, возвращающиеся за одно мгновение. Полутьма комнаты и снова глаза, налитые ненавистью. Внутри обрывается нить моего спокойствия. Из рук валятся учебники, а комната в диком вихре начинает кружить перед глазами. Вся моя напускная уверенность, твердость духа и безразличие – все это обрывается в одну единственную секунду, когда его шершавые пальцы сжимают мое плечо.
– Ее зовут Би. – уверенный голос разрушает мое оцепенение, – Запомни или запиши, Энди.
Прежде чем столкнуться глазами со старшим братом, я перевожу дыхание и оборачиваюсь. В дверном проеме, прижав странную кособокую сову, стоял мой спаситель. В своей мятой пижаме и сонными глазами он, казалось, излучал свет. Но я узнаю этот взгляд – решительный взгляд зелено-карих глаз. Мой храбрый воин.
– Чарли…
Я слабо улыбаюсь. Мальчик выжидающе уставляется на меня.
– Ты уходишь?
И что мне ответить? Как я могу бросить его? И могу ли вообще? Теперь сумка с вещами тянет меня вниз. Я не могу оставить его.
– Слушай, малец, – Энди отпускает меня и возвращается на прежнее место. – Ты все же мой родной брат. Будь любезен, выйди вон.
– Не в курсе как так произошло, что моим родным братом стал урод вроде…
– Идем, Чарли.
Ко мне возвращается уверенность. Руки впиваются в поверхность учебников. Я не успела захватить многие вещи, но я не позволю своему защитнику сболтнуть лишнего, а он сболтнет, не возьми я себя в руки.
Я выхожу из комнаты и, поравнявшись с Чарли, оборачиваюсь. Комната. Моя старая узница. Теперь все, что меня останавливает, так это пустой взгляд моего брата. Его ручонка греет мою ладонь, но вряд ли я смогу объяснить свое исчезновение так просто. Поэтому я просто смотрю поверх головы ухмыляющегося Энди. Это наше прощание. И я надеюсь, что в этот раз окончательное.
Мы идем по коридору. Чарли едва поспевает за мной. Но я не могу больше терять ни минуты. В ванной уже не шумит вода, а значит, через несколько минут оттуда выглянет мой отчим.
Я благодарна мальчишке. Он не задает лишних вопросов, просто следует за мной, крепко прижавшись ко мне. Он знает. Знает, что это наше прощание. На глазах выступают слезы. Я и не могла представить, что это будет так сложно. Так невозможно.
Я замираю у выхода, потому что в тишине сонной квартиры слышен щелчок замка. Скрип двери ванной комнаты. Мое тело откликается мгновенно. Я срываю куртку с вешалки, на ходу обуваю кеды на босу ногу. У меня нет времени. Чарли так же быстро натягивает на мою голову шапку и шарф. Слишком криво и неумело. Теперь я вижу его только одним глазом, а шарф не дает возможности нормально дышать.
Я начинаю задыхаться слезами. Все тело содрогается в истерике. Я не могу забрать его с собой, ведь Чарли принадлежит этой семье. Я не могу оберегать его, пока не наступит мое совершеннолетие. Но сердце разрывается от гнусной боли – я люблю этого пепельноволосого малыша. Он вырос вместе со мной.
Больно. Слишком больно.
– Чарли, – шепчу я сквозь слезы, – я не бросаю тебя, маленький, слышишь? Я не брошу тебя никогда на свете…
– Запомни, я не маленький, – уверенно хрипит он, стирая с моих щек соленые капли, – и ты не должна оправдываться, ясно? Я все знаю, Би. И если ты не поторопишься, все повторится снова.
Я сгребаю его в охапку. Запоминаю приторный аромат детского шампуня. Чувствую около своего уха его теплое сопение и тихие всхлипы. Никогда прежде он не обнимал меня так сильно, так безысходно. Он догадывается… Ведь я уже приняла решение.
Я уходила из дома прежде, но всегда возвращалась. Как блуждающая кошка, что рано или поздно находит дорогу домой. Но только не теперь. И Чарли знает это.
– Сынок, просыпайся.
Я слышу голос отчима, и мгновенно руки ребенка размыкаются за моей спиной. Он с силой толкает меня в грудь и подбирает упавшие учебники.
– Беги, глупая.
Головокружение. Адреналин. А самое главное – страх. Дикий, всепоглощающий, животный, практически невозможный страх, от которого можно сойти с ума. Тело становится ватным, но уверенные ручонки Чарли выталкивают меня за порог. Резкий хлопок. Щелчок.
С широко распахнутыми глазами я уставилась на закрытую дверь. Слышу чьи-то быстрые приближающиеся шаги. Чей-то удивленный, спокойный голос. Вопросы. А потом крик. Это Чарли.
«Беги, глупая».
И я бегу.
В ушах стучит пульс. Щеки обжигает морозный ветер. А я даже не в состоянии поправить шапку, которую заботливо надел на меня Чарли. Я знаю, что весь гнев отчима теперь обрушится только на него. И это моя вина. Только моя.
Но я не могу оплакать его участи. Слезы пересохли на обветренных щеках. Растрескавшиеся губы дрожат, и я на грани срыва. Только благодаря прохожим, что с недовольными минами толкают меня, словно мяч из стороны в сторону, мгновениями, яркими вспышками, я возвращаюсь в реальность. Оживленный центр города кишит людьми, несмотря на то, что на часах только семь утра.
Мне нужно было успеть на учебу. Да, с утра я, кажется, только об этом и думала, но теперь все потеряло свой смысл. И краски в рюкзаке, и сто долларов в кармане, и незримая, светлая свобода. Дурацкая мечта, которая привела меня к тому, что я потеряла Чарли. Я все еще чувствую его крепкие объятия, но они разжигают меня чувством вины.
Моего лица неожиданно коснулось что-то теплое. В глаза ударяет свет, и я невольно жмурюсь. Когда я снова обретаю зрение, над городом повисает невольная тишина. Я встречаюсь взглядом с теплым, зимним солнцем. В округе вспыхивают мириады звезд. Это вечерний, выпавший снег.
Вроде слов поддержки – надейся, Би.
Неожиданно чья-то рука ложится мне на предплечье, и я вздрагиваю. Нет, всего лишь прохожий. Он смотрит на меня и странно, виновато улыбается.
– Девушка, у вас телефон звонит…
И ко мне возвращается слух. Знакомая мелодия надрывается в сумке. Я спешно благодарю прохожего и тщетно пытаюсь найти мобильный. На меня оборачиваются, меня прожигают недовольными взглядами. Но я, наконец, выуживаю телефон. На экране высвечивается знакомая улыбка. Серые глаза, волнистые светлые волосы.
– Аннабет.
– Не угадала, – вместо спокойного, тихого голоса подруги, я слышу игривый смех. – Би, ты скоро? Мы замерзли, и Энн пошла за кофе. У тебя ни стыда, ни совести.
– Привет, Пер…
– А ты знаешь, как она злится, когда кто-нибудь опаздывает. Я могу прикрыть тебя и сказать, что ты снова застряла в пробке, но её это вряд ли это остановит. – продолжал он, – Мне надоело выслушивать какую классную книгу она купила на днях в «Букмекере».
– Перси Джексон! – на другом конце провода послышался нервный визг Чейз.
– Слышала? У нас с тобой большие проблемы. До связи, – и я снова услышала его заливистый смех.
Я глянула на часы. До конца жизни Персея Джексона оставалось пятнадцать минут. Дольше ему не протянуть.
Я поправляю шапку, откидываю назад взлохмаченные каштановые пряди волос, покрепче цепляюсь за лямки сумки и тяжело вздыхаю. Я буду бороться за тебя, Чарли, и, однажды, я вернусь за тобой. Солнце по-прежнему ластится ко мне: в волосах играют его лучи, на щеках оно оставляет свои мягкие касания. Кажется, оно возрождает во мне счастье. Вернусь за Чарли. Я буду рядом с ним. С самым родным человеком на всем белом свете. Я буду учить его рисовать, а он будет злиться, что у него ничего не выходит. Я буду раз за разом повторять эти тяжкие уроки мучения вместе с ним. Мы будем вместе. Однажды.
Я улыбаюсь. Искренне улыбаюсь своему будущему. Я знаю, что так оно обязательно и будет, ведь так?
Ноги несут меня к метро. Там я обычно встречалась с этими двумя. Не знаю, имеете ли вы представление о том, какого общаться с Джексоном и Чейз. Это два химических элемента, которые несовместимы по факту. По счастливой, и не особо понятной мне случайности, эта парочка продолжали терпеть друг друга.
За полгода нашей дружбы я поняла только одно – это любовь. Когда они были в ссоре, приходилось выслушивать мнение каждой стороны, а потом стараться утешить их обоих. Я была вроде совы. Любимой совы, на самом деле. Впервые в жизни, я нашла людей, которые желали моего присутствия, которые нуждались во мне.
И я благодарна воле случая, что они поступили именно на мой факультет. Знаю, знаю. Джексон не в восторге от архитектуры и дизайна, но эту цену ему пришлось заплатить, чтобы следовать за Аннабет хвостиком.
И если Энн разбавляет вспыльчивый характер, то Джексон… Да кого я обманываю? Я подавляю приступ смеха.
На противоположной стороне улицы я замечаю раскрасневшееся лицо Аннабет. Она чересчур жестикулирует руками, а значит – дело мое плохо. Я вздыхаю и прощаюсь с тишиной. На лице моем по-прежнему играет улыбка.
====== II ======
ЧАСТЬ II
Беатрис
– Мистер Джексон, что вы можете рассказать о барокко? – гнусавый голос преподавателя выводит меня из транса.
Все поля моей тетради по истории архитектуры исчерчены зигзагообразными линиями. Нелегкая судьба тетради каждого художника. Неделя семинара. Неужели это самое ужасное, что может быть в жизни человека? Не знаю, но, кажется, Перси вырубит преподавателя, если он не перестанет заваливать его тупыми вопросами об архитектурных направлениях. То ли дело Аннабет. Она сидела рядом со мной и ухмылялась. Мол, не учил, твои проблемы. Жестоко, но я солидарна с ней – Джексон слишком часто плевал в потолок.
Когда Аннабет встречает мой укоризненный взгляд, она только пожимает плечами. Ладно, Перси Джексон. Твой толстый зад буду спасать я.
– Ну… это архитектурное направление возникло в начале 19… – я отрицательно машу головой и в воздухе рисую римскими число 16. – Двадцатого… Нет, подождите. Тринадцатого? Ах, да. Четырнадцатого столетия.
Я начинаю злиться. От такой жестикуляции у меня сводит мышцы рук. Серьезно, Джексон? Ты настолько туп, чтобы не различать цифры? Именно сейчас мне почему-то кажется, что друг делает это назло Энн. И это раздражает. Он не учит, чтобы досадить ей, а я подставляюсь, чтобы помочь ему. Не логично? В духе Джексона.
– Отлично. – С издевкой говорит мистер Доддерс. – Что-нибудь еще?
Морские глаза умоляюще уставляются на меня. Аннабет по-прежнему молчит, но теперь, подперев лицо ладонью, наблюдает за мной. Ха-ха, как смешно. Я спасаю шкуру твоего ненаглядного, чтобы того не выперли из университета, а ты смеешься надо мной. Я еще вспомню это тебе, Чейз.
Я стараюсь показать Перси, что это направление берет свое начало в эпохе Возрождения. Для этого я замертво падаю на парту, а потом словно «возрождаюсь», принимая обычное положение. Аннабет давится смехом. Глаза друга округляются, и он смотрит на меня так, словно я ненормальная. Я повторяю это телодвижение еще раз, но ему все нипочем.
– В чем дело, мистер Джексон?
– Я забыл, секунду. На языке вертится, – он корчит гримасу недоумения, пытаясь понять, что означает мое странное поведение.
Остальные по-прежнему молчат. Кроме Аннабет, театр одного актера видит только Перси. Ладно, быть изгоем круто. Ты мало кого интересуешь и можешь делать все, что тебе угодно. Но вот Джексону эта привилегия мало помогает. Вот бы Катрин или Джерри подсказали ему, Доддерс ведь глуховат, а они сидят в первом ряду. Но они звезды вуза, а это Перси Джексон, так что расклад явно не в его пользу.
Я шагаю пальцами в воздухе, пытаясь передать смысл предложения, и снова падаю на парту. Пришло из Возрождения.
– Этот стиль шел в ногу со смертью…
Послышались гулкие смешки. Та самая Катрин откинулась на сиденье и игриво поправила волосы. Мне обидно за Перси, ведь он совсем не глуп. Но, кажется, об этом знаем только я и Аннабет, которая все время пыталась опровергнуть этот факт.
– И что же в нем такого смертельного?
– Я думаю, слишком острые и хаотичные углы, – уверенно говорит друг и улыбается ни то аудитории, ни то Доддерсу, ни то мне. – Ведь стиль барокко средневековый, а люди в то время думали не о здоровье, а о красоте.
Хохот стал слишком громким, но преподаватель не обратил на это никакого внимания.
– И что же? Как люди с этим справлялись? – с неподдельным интересом спрашивает он.
– Жили как-то, – подумав, отвечает Джексон. – Слушайте, мистер Доддерс, давайте расскажу о древнегреческой архитектуре и ее влиянии на развитие искусства архитектуры?
Преподаватель стягивает очки и промакивает глаза салфеткой.
– Персей, у вас очень интересное имя, не находите? Может быть, вы знаете, в честь кого вас назвали? Если ответите, ставлю плюс балл к вашему ответу.
Перси слабо ухмыляется и посылает Аннабет гневный взгляд. Та скептически поджимает губы и кривит недовольную гримасу. Негласная перепалка продолжается не больше десяти секунд, но из этой «драки» Перси выходит победителем.
– Знаете, мистер Доддерс, – он искренне улыбается преподавателю, – не в курсе.
– Что ж так, мистер Джексон? Это неуд. Это третий неуд за этот семестр. Вы движетесь в неверном направлении.
– Скажите об этом древнегреческому герою-полубогу, – криво ухмыляется Джексон и бредет на свое место.
В аудитории повисает тишина. Он знал ответ и молчал? Я удивляюсь этому парню все больше. Не понимаю, зачем он зарабатывает себе плохую репутацию? Неужели хочет вылететь из университета? А как же Аннабет? А я?
А как же я?
Видимо, весь мой испуг, непонимание и замешательство написаны у меня на лице, потому что в следующее мгновение он по-дружески треплет меня по щеке. Дурацкая привычка. Дурацкий Джексон. Дурацкие щеки. Я зла на весь мир, а в первую очередь на этого самодовольного идиота.
Остальные полчаса семинара проходят в относительно спокойной обстановке. Не считая буквально искрящегося воздуха между мной и Перси. Выступления остальных моих однокурсников не вызывает в аудитории ровным счетом никаких эмоций. Не потому, что они выступали лучше, а потому, что они не были Джексоном. Если речь заходит о моем друге, в мгновения ока найдется какой-нибудь остроумный шутник-выпендрежник. Если раньше он хотя бы позволял вступаться за себя, просто на просто не закрывая мне рот, то теперь наш мистер «я большой мальчик и умею пользоваться сливом», вставал в позу, едва я заикалась о его защите.
Аннабет считает это его новой отличительной чертой характера. Они знакомы с Перси с седьмого класса. Тогда Джексон был главной задирой школы, теперь же, будто устав от амплуа петуха, через чур быстро стал пацифистом. Какого черта, хочется спросить?
Наконец, лента заканчивается, и последний докладчик садится на свое прежнее место. Доддерс диктует темы для новой работы, но я не слушаю его. Во мне кипит злость и обида, недоумение и смятение, грусть и отчаянье. Я думаю и о провале Перси, и о Чарли, и обо всех несчастьях, что навалились на меня. Мне нужно искать работу, потому что теперь я снимаю квартиру вместе с четой Джексонов. И не смотря на то, что затраты мы делим на троих, они обходятся моему бюджету в круглую сумму. К тому же, мне нужны новые краски, холсты и кисти. Не тащить ведь все с университета?
– Ну, чего ты? – голос Джексона звучит примирительно, но меня это раздражает.
– Мой лучший–друг идиот, как мне с этим быть?
– Никак. У моего парня рыбьи мозги, Би. – Аннабет треплет угольные волосы парня, за что получает кривую гримасу недовольства. – Будем считать, мы в расчете.
– Этот старик просто валит меня.
– Просто у тебя рыбьи мозги, – пожимает плечами Энн.
– Я хочу есть, а когда я хочу есть, я слишком зол для того, чтобы обсуждать серьезные вопросы, Воображала.
– Не хочу вас расстраивать, но вы оба ведете себя как дети, – говорю я, скрещивая руки на груди.
– С такими-то щеками, – Джексон снова едко ухмыляется.
В мгновение ока парень вылетает из аудитории, а я несусь следом за ним. Позади слышен смех Аннабет. Да, вы серьезно ошибались по поводу первого курса.
В столовом помещении слишком людно. Для социофоба вроде меня это настоящая пытка. Но радует одно – напротив меня сидят два моих любимых идиота. Я думаю о том, как круто изменилась моя жизнь со школы. Не смотря на то, что я оставалась аутсайдером нашей группы, в душе появилось чувство уверенности: рядом со мной теперь Чейз и Джексон. И я постараюсь быть самой собой. Постараюсь.
Это дается мне с трудом, потому что рассказывать им о своей болезни так же сложно, как признаться в том, что я ушла из дома. Пусть хоть для кого-то я буду обычной и нормальной девушкой со слишком сложным характером.
Я смотрю на Аннабет. Не знаю, почему эта блондинка ломает стереотипы? Она слишком умна для своих белесых волос. Даже сейчас она держит в руках книгу, и, кажется, в такие минуты нас с Перси для нее просто нет. Нет для всей этой ужасной реальности, что нас окружает.
– Даже не пытайся, – с набитым ртом констатирует друг, – она в отключке.
Я оборачиваюсь к Джексону и чуть не давлюсь со смеху. На подносе этот обжора унес все то, что плохо стояло на столовском прилавке. И теперь, смачно жуя картофель фри и куриные крылья, он успевал досаждать Аннабет, выводя на ее щеке узоры из соуса. Девушка не реагировала, но, кажется, больше из принципа, чем из действительной заинтересованности в книге.
– Ты уже собрала вещи? – подала голос Аннабет.
От неожиданности Перси выпустил из рук крылышко, а то, в свою очередь, оставило на его новой синей рубашке жирное пятно. Он громко выругался, а я заметила на лице подруги слабую ухмылку. «Что творится с этими двумя?» – спросите вы. К несчастью, это называется любовь.
– Да. Только я сомневаюсь, что квартира выдержит нас троих.
– Если ты про шум, то не бойся. Ночью мы ведем себя довольно тихо, да, Энн? – оттирая пятно, прыснул Перси.
Аннабет залилась краской. Не знаю, зачем Джексон играет с огнем, но, кажется, этому парню в детстве отбили последние мозги.
– Я имела в виду совсем не это, – как можно более непринужденно отвечаю я.
– Твои родители не были против?
Меня снова овевает оцепенение. Липкими щупальцами к сердцу пробирается страх, но я стараюсь выдавить улыбку.
– Я же взрослая девочка, Энн. Думаю, они были только рады, что я нашла свою компанию. Чарли, – голос предательски надломился, – да, Чарли слегка расстроился.
– Твой младший сводный брат? – неожиданно лицо Перси становится серьезным и пустым.
Я согласно киваю головой. Такая смена настроения меня пугает. Но Аннабет незаметно толкает меня плечом и улыбается. Поняла – эта тема-табу. И я лучезарно улыбаюсь ей в ответ.
– Но главное, что этот Новый Год мы встретим вместе. Это ж куча конкурсов, еды, вкусняшек. Только Воображала, Рыбьи Мозги и … Эй, а про меня-то вы забыли?
– Би, – тихо перебивает Перси.
– Сразу нет. Никакой Щекастой или Хомячки, понял? Придумай, что-нибудь поумнее, шутник.
– Би, – словно эхом отзывается Энн, – послушай…
– Не подсказывай ему, – по-детски, упрямо прошу я.
– Мы уезжаем, – хрипло говорит Перси.
Меня словно током ударило.
– Вы уезжаете на рождественские каникулы?
– Да. Это не наша прихоть, правда. Я бы очень хотела с тобой остаться, но…
Она замолкает и умоляюще уставляется на Джексона. Они уезжают. Мое настроение холодеет градусов на пятнадцать. Она ждет, что парень выдвинет какое-нибудь логическое объяснение тому, почему они снова срываются и уезжают в неизвестном мне направлении.
– Опять катание на лыжах или дайвинг с семьей? – колко подмечаю я.
Перси сразу мрачнеет и отворачивается от меня. Аннабет смотрит прямо перед собой, но теперь ее глаза не горят интересом, а обеспокоенно скользят по поверхности книжных страниц.
Я любила этих двоих. Мы были лучшими друзьями. Но даже у нас были секреты.
Они могли пропасть на две-три недели. Не отвечать на звонки, не отвечать на сообщения. Просто – бах! – и этих двоих словно сметало ураганом. Они слишком часто меняли телефоны. Так часто, что я не успевала вносить их в память своего гаджета. Однажды я просто перестала удалять старые номера своих друзей, и к концу месяца память моего телефона была забита до отказа. Спустя месяц я плюнула на это занятие.
Я отшучивалась, называя их «подпольными наркодилерами», но, так или иначе, была у этих двоих какая-то своя, неизвестная мне, жизнь. Это не обижало меня, ведь и я не была с ними до конца откровенной. Но это рождественские каникулы! О которых мы с Аннабет мечтали с начала ноября.
– Знаешь, чтобы не тянуть, – прочистив горло, говорит Перси. – мы вернемся к концу января.
Это уже удар ниже пояса. Значит, весь январь я проведу в толпе незнакомых людей, которые то и дело будут подкалывать меня? Мало того, что новогодняя ночь в край испорчена, так я еще и пушечным мясом стану?
Я пытаюсь дышать спокойно, но у меня попросту сдают нервы. Я закрываю глаза и считаю до десяти. Должно помочь, если всегда помогало.
– Но есть и хорошие новости, – как-то неуверенно начинает Аннабет.
Я скептически уставляюсь на подругу. Не могу поверить, что в этой ситуации применимо слово “хорошие новости”.
– Мы устроим вечеринку в честь окончания учебного года. Если ты не забыла, сегодня двадцать восьмое, – на ее лице играет улыбка, а мне хоть на стену лезь. – сегодня к нам приедут старые друзья. Мы с ними вместе… эм…
– Отдыхали в лагере.
Да, конечно, в лагере. Я так и поверила.
– Ты не против?
– Не наркоманы? – выдавливаю кривую ухмылку я.
– Не то чтобы… – начинает Перси.
Меня пробирает хохот. Я смеюсь сквозь слезы, потому что действительно не готова отпустить их обоих. Первым мой заразительный настрой подхватывает Перси. Он пытается потрепать меня по щекам, но от смеха сгибается пополам. Аннабет сдается не многим позже. Сквозь слезы я замечаю, как она сгребает парня в охапку и запускает руку в черные волосы.
Мне от чего-то становится по-доброму грустно. Я хотела бы быть на месте Аннабет. Быть такой же счастливой, любимой, пусть и по-особенному, пусть странно и иногда пугающе, но любимой. Джексон дергает девушку за прядь волос, от чего та наклоняется ниже. Приличный человек должен отвести взгляд, а я продолжаю улыбаться, глядя на них.
Он целует ее. И я запоздало утыкаюсь носом в тарелку. Я довольно странный друг. Возможно, они просто избегают меня, не желают моего общества. Я зациклена на этом. Одиночество избивало меня столько лет, а я продолжала строить из себя сильную. Для себя ли? Для Чарли? Вспоминая его слова, я думаю о том, как быстро он вырос. Как повзрослел, хотя мне казалось, что он все тот же маленький неумелый мальчишка с зелеными глазами.
А теперь? Теперь рядом со мной они, пусть странные, пусть скрытные и не вполне адекватные… Но друзья – это отражение нас самих. И мне кажется, моя идея-фикс не так уж плоха, раз для них я стала чем-то дорогим.
И неожиданно я понимаю, что всю жизнь я нуждалась именно в Перси и Аннабет. Эта мысль сваливается на меня из неоткуда, но уверенность в том, что так оно и есть, не покидает меня. И снова солнце. Оно пронизывает университетское здание теплыми лучами, словно нити тонкого чарующего материала. Я оборачиваюсь к окну и снова ощущаю беззаботное тепло и умиротворенное спокойствие. Я словно солнечная батарейка, что от одного касания звезды вспыхивает внутренним светом.
Улыбка, не сползающая с лица, становится шире.
– Перси Джексон, ты не вытер губы! – по все столовой разносится дикий вопль Энн.
– Серьезно? Ты собираешься играть в волейбол? – скептически спрашиваю я.
Аннабет пожимает плечами, натягивая футболку.
– Ты можешь остаться здесь. Я не против надрать задницы нашим курицам в одиночку.
– Не много ли агрессии, Чейз? – смеясь, спрашиваю я. – Что-то мало на тебя похоже.
– Видела Катрин на истории? Пялилась на Рыбьи мозги, как шлю…
– Ревнуем?
Аннабет тут же недовольно хмыкает. Ну, ясно. Куда мы без упрямства и гордости?
– И не подумаю. – уверенно говорит Энн, – кому он нужен?
Я утыкаюсь носом в свой альбом, стараясь не засмеяться. Вожу карандашом по бумаге и думаю о предстоящем вечере. Старые друзья. Интересно, где они познакомились на самом деле? И что собой представляет эта кучка «не наркоманов»?
– Анни, – зову я, – а кто эти старые друзья?
Чейз закатывает глаза и махает рукой. Еще одна тема-табу?
– Не увиливай. Теперь мы живем втроем, и я должна знать, кого вы пускаете на порог нашей квартиры, – делая акцент на последних словах, уверенно произношу я.
– Ты еще не переехала, – усмехается подруга, – а уже выкручиваешь руки. Они, правда, отличные ребята, и я уже достаточно давно их знаю. Минимум выпивки, и они будут паиньками.
– Серьезно? Выпивка? – ною я.
– Это конец первого семестра. Мы дожили до него, – говорит она как-то задумчиво, – у тебя нет причин отказываться.
– К тому же, ты, наконец, увидишь пьяную Воображалу. Это многого стоит, – в дверях показывается Джексон.
На его губах по-прежнему играет ухмылка. Интересно, он хоть когда-нибудь перестанет корчить эту мину? В руках он крутит волейбольный мяч и как-то по особенному щурит глаза.
– Я не понял, Марджер, – говорит он грубо, – ты почему еще не на поле? Чего ухмыляешься, Чейз, тебя это тоже касается.
Ну да. Старший тренер расформированной женской команды по волейболу. Корчит из себя командира. Аннабет пихает меня плечом и незаметно для своего парня подмигивает мне. Я фыркаю и возвращаюсь к рисованию.
– Простите, Мистер Джексон. Такого больше не повторится, – лепечет она сладким голоском.
Они оба просто невыносимы. Держась за руки, парочка выходят из раздевалки, и я, наконец, остаюсь одна. Знаю, знаю. «Наконец» – громко сказано, но предвкушая вечер, я действительно чувствую облегчение.
Облокачиваясь на шкафчики, я уже представляю образ некой незнакомки, что появится на бумаге. У нее высокий лоб, точеные высокие скулы и задорная полуулыбка. По-моему, у нее есть веснушки. Курносый нос, светло-карие глаза. Сперва я хочу собрать ее волосы в хвостик, но тогда незнакомка получается уж слишком взрослой и строгой, и этот образ не вяжется с милой пепельноволосой девчушкой в моем воображении.
Я уже представляю, как стану накладывать тени на ее лицо. Пусть у нее тоже будут круглые щеки, как у меня. Не одной же мне мучится с Джексоном? К глазам я приступаю в последнюю очередь. В них должны отражаться чувства человека, его переживания, помыслы. И я придумываю историю для этой девушки. Но чем дальше продвигается дело, тем больше я понимаю, что улыбка лишний элемент на ее лице.
