Текст книги "The Phoenix (СИ)"
Автор книги: Gromova_Asya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
Когда картина замыливает взгляд, я просто продолжаю прорисовывать детали, не обращая на общий вид никакого внимания. Но теперь, оторвавшись от ее черно-белых черт, я понимаю, как ошиблась. В глазах девушки призыв к действию, моление и необъяснимая мне тревога. Несмотря на слишком неестественную улыбку, она кажется мне до боли знакомой. Я узнаю зигзагообразный, едва заметный шрам у виска. Веснушчатые щеки и тот самый курносый нос, что создало мое воображение. Но это не его рук дело.
Неожиданно, я чувствую резкую головную боль. Она пронзает тело, и я чувствую, как из рук выпадает карандаш. Меня сворачивает пополам, и, чтобы не закричать, я кусаю губы. До боли. До крови.
Хлопья снега опадают на мои плечи, а я продолжаю ловить их ртом, зажмурив глаза от удовольствия. Чувство свободы пьянит меня, и я не замечаю никого в округе. Только странную, статную фигуру человека в черном плаще. Он пристально наблюдает за мной со стороны.
Но это мой первый снег, и я счастлива, как никогда прежде. А какое мне дело до незнакомцев? Мне семь – меня это мало волнует. Я хлопаю в ладоши и кружусь в безмолвном танце. Внутри меня согревает что-то теплое, что-то родное, найденное, возрожденное.
Но, неожиданно, кто-то с силой останавливает меня.
– Тебе не следует так себя вести. Ты привлекаешь слишком много внимания, дитя.
Я сопротивляюсь рукам незнакомца. Того самого, что еще секунду назад наблюдал за мной.
– Пустите меня, пустите!
– Ты должна быть осторожна, – его стальной голос поражает меня в самое сердце.
Теперь даже снег не кажется мне таким прекрасным. Даже теплое солнечное свечение сквозь серые тучи. Я чувствую, как к губам скатываются слезы. Страшно. И я понимаю, что зову кого-то по имени. Зову от страха. Зову от безысходности. Руки незнакомца впиваются в мою ладошку и тянут в неизвестном направлении. Он идет слишком быстро, и я едва поспеваю за ним.
Я плачу. Продолжаю звать кого-то на помощь. Но на нас никто не оборачивается, хотя в округе много прохожих. Они глядят прямо перед собой и продолжают идти вперед. Я пытаюсь схватиться за руку проходящего мимо человека. Почему-то мне кажется, что тогда я смогу вырваться. Но как только моя рука касается кончиков его пальцев, меня пронзает жуткий холод. И тогда я замечаю пустые глазницы прохожего.
Я чувствую, как перехватывает дыхание. В спешке я оборачиваюсь и разглядываю остальных прохожих. Слезы мгновенно пересыхают, я просто немею от ужаса.
Они все мертвы.
Кто-то зовет меня по имени. Бьянка...
Я широко открываю глаза. В глаза бьет свет, но я не чувствую боли. Вообще-то, я мало что чувствую. Странное ватное ощущение безграничной усталости. Кажется, в позвоночник впились миллиарды инородных острых тел. Я готова кричать, но по-прежнему кусаю губы. Страшно.
Тут я ощущаю чье-то мягкое касание. Подняв глаза, я выдавливаю кривую улыбку.
– Перси? – хриплым голосом спрашиваю я.
– Как же ты меня напугала, Би! – друг неожиданно прижимает меня к себе.
Меня вдруг окатывает волной нежности. Я чувствую чужое тепло, и, кажется, оно ограждает меня от страхов. Странная особенность Джексона: он всю жизнь пах прибоем. Свежестью приливной волны, морским берегом, запахом спокойствия. Я цепляюсь за складки его спортивной куртки, но по-прежнему ощущаю, как мелкая дрожь расходится по моему телу.
– Что это было?
– Это я хотел тебя спросить. – нервно передергивает Перси, – Аннабет попросила проверить как ты. Она как чувствовала. Ты задыхалась, Би. Если бы мы не откачали тебя, я… я не знаю, что бы с тобой сделал.
Я стараюсь смеяться как можно тише. Наконец, друг отпускает меня, все еще цепляясь за мои ладошки. У него слишком горячие руки. Или это температура моей кожи схожа с температурой льда? Он помогает мне сесть.
– Ты что-нибудь помнишь?
– Только головная боль. Я рисовала, а потом вдруг… – Я неожиданно напрягаюсь, потому что ощущаю в раздевалке присутствие «чужака».
Я оборачиваюсь к окну и понимаю, что не ошиблась. Черная фигура напоминает мне ужасного человека из сна. Даже не смотря на солнце, что отбрасывает на его темную одежду легкие светотени, он кажется слишком мрачным. Я сжимаю руку Джексона до хруста.
– Перси, мне кажется мы не одни.
Джексон слабо улыбается мне и треплет по щеке. Дурацкая привычка. Проявлять дружескую любовь на людях самое тупое, что он мог придумать. Даже острые и выгнутые углы в барокко не могли сравниться с этим. Я одергиваю его, но он по-прежнему улыбается.
– Это мой друг, Би. Помнишь, мы говорили про вечеринку? Он приехал чуть раньше, потому что не умеет вовремя отвечать на звонки.
– Я не собирался приезжать вообще, – подает голос друг Перси, но продолжает стоять к нам спиной.
– Нико слишком крут, чтобы признать, что скучал по нам, – подмигивает мне Джексон. – Оставь ее альбом в покое.
Я напрягаюсь. Мой альбом? Какого черта? Я пытаюсь встать, но Перси силой усаживает меня на место. На самом деле, боль притупилась, и я могу передвигаться самостоятельно. По крайней мере, мне так кажется. Но этого делать не приходится. Парень в черной куртке оборачивается, и я впиваюсь взглядом в родной альбом.
Но прежде чем что-либо возразить, он разворачивает его ко мне. Я узнаю лицо незнакомки, но от чего-то ее лицо изуродовано черными грифельными линиями карандаша. И я не знаю, что удивляет меня больше: испорченный рисунок, или следующие слова незнакомца:
– Ее зовут Бьянка, – тихо произносит Нико, глядя на портрет.
====== III ======
Часть III
Беатрис
Вода отрезвляет меня. Наконец-то. Пусть я еще ощущаю дрожь страха, пусть меня всю изламывает в странном чувстве холода, пусть я совершенно выбита из колеи – я дома. Нет, не так. Я, наконец, вернулась домой.
На секунду внутри все сжимается от счастья, и я снова задыхаюсь, но уже не от боли, а от предвкушения. Я резко отдергиваю себя и проворачиваю кран до упора. Поток ледяной воды очищает мой затуманившийся разум. И все плохие мысли, воспоминания, все жуткие сны утекают в канализацию. Там им самое место.
Когда я вылезаю из ванной, в голову ударяют прежние мысли. Перед глазами маячит образ той незнакомки. Нико назвал ее Бьянкой, но разве… Разве она не плод моего воображения? Да и кто такой этот Нико? Странный подросток – гот? И если все друзья Джексона ведут подобный образ жизни, то я очень сомневаюсь в успешности сегодняшнего вечера.
Всю дорогу до дома Аннабет порхала вокруг меня, словно наседка, чем порядком надоела всем пассажирам метро. Это было и мило, и раздражающе, и дизориентирующе одновременно, но я мало обращала на это внимание. Я чувствовала себя словно сломанная кукла, которой нужно сменить батарейки. В глазах попутчиков угадывались фигуры тех мертвых теней, что я видела во сне, и, не смотря на попытки друзей согреть меня, я по-прежнему ощущала пробирающий холод. Единственным спокойным человеком во всей нашей компании был именно Нико. Кажется, маска безразличия никогда не сходила с его лица. Он упорно вглядывался в черный мрак за пределами вагона, что-то бормотал, оглядывался. Но то, что словно стало брешью в его отрешенности – беглый, ищущий взгляд. Черные глаза останавливались на моей сумке. Он прожигал ее взглядом, и я могла понять его. Казалось, словно сквозь ткань сумки меня касаются веснушчатые щеки той самой Бьянки.
Я могла бы назвать это совпадением, могла бы просто не поверить догадкам юного гота и сослаться на стечение глупых обстоятельств. Но что настораживало меня в особенности, так это то, что я уже знала цвет глаз псевдо – Бьянки, видела прежде этот странный шрам, изгиб губ, волны вороных волос. Я знала цвета, которые будут играть на ее коже при свете. Память художника намного точнее памяти любого человека, и могу сказать точно – я будто тысячи раз рисовала ее до этого. Чувство дежа-вю красной тряпкой маячило перед глазами.
– Ты там уснула что ли? – послышался веселый голос Джексона.
Я словно просыпаюсь ото сна. Глаза впиваются в мое испуганное отражение. Сколько времени я провела в таком положении?
– Выхожу.
Я кутаюсь в махровый халат Аннабет и стараюсь отогнать глупые мысли. Пусть и не совпадение, пусть и незнакомку действительно зовут Бьянка – должно быть я видела ее прежде. Приди в себя, Би.
Едва я открываю дверь, меня озаряет яркая вспышка. От неожиданности я пячусь назад, но после дикого хохота, что расходится по комнатке, я мгновенно включаю режим «фурии».
– Какого черта, Джексон?
Когда сквозь пелену бликов и мигающих полукружий я, наконец, замечаю довольное лицо Перси, меня едва не трясет от злости. В руках он крутит фотографию, на которой проявляется мое глупое сереющее лицо.
– Традиция, Би, и тебе не укрыться от нее, – он хватает меня за руку и тянет в зал. – Идем.
Я не успеваю возразить, так как приходится лавировать меж кроватью, разбросанными вещами, моими учебниками и чертежами Аннабет. Да, я, правда, не ожидала, что слово «свобода» подразумевает под собой свинарник.
На самом деле, Перси мало похож на первокурсника. Даже на выпускника. Я слишком часто замечала отсутствие логики в его поступках. Глаза цвета морской закатной бирюзы всегда горели каким-то детским, неподдельным и слишком живым интересом ко всему, чего касались его руки. Он напоминал мне Чарли, но в более взрослой, непринужденной, и все еще порывающейся к открытиям версии.
Неожиданно Джексон останавливается. Странно, но мы стоим посреди гостиной комнаты, а я по-прежнему не замечаю ничего выдающегося.
– Не догадалась еще?
Я окидываю друга вопросительным взглядом. Он просит меня подождать и скрывается в своей комнате. И в тот же момент мой взгляд цепляется за стены. Фотографии. Словно фотообои, расклеенные по всему периметру уютной гостиной. Я подхожу ближе и даже пробую их на ощупь – нет, настоящие. Их так много, что даже попытайся я их сосчитать, сбилась бы на сотне. На многих из них я узнаю знакомые и счастливые лица Перси и Аннабет. На некоторых им не больше одиннадцати, на других около шестнадцати. Все фотографии сделаны в разное время, но они как будто отражают одну и ту же эмоцию, написанную на лице моих друзей – счастье. Я замечаю некую закономерность: разглядывая фотографии более ранних лет, Чейз и Джексон сторонятся друг друга.
Рядом с ними часто мелькают незнакомые лица, но мне кажется, что мои друзья в центре внимания всего… лагеря? Они не врали мне? Оранжевые футболки? Фотографии посиделок у костра? Странные доспехи и мечи? Слишком необычно, но почему бы и нет?
– Лагерь Полукровок.
Я оборачиваюсь и замираю. Джексон словно завороженный глядит на фотографии и слабо улыбается. Это печальная улыбка, словно ностальгия, которая душит своими одновременно жаркими и холодными объятиями. Он проводит пальцами по одной из фотографий и бормочет себе под нос:
– Селена и Чарли…
– Чарли? – услышав знакомое имя, встреваю я.
Перси слабо кивает.
– Он был отличным парнем, как и его девушка.
– Был? – хрипло спрашиваю я. Не знаю, почему я задаю эти вопросы, зачем только донимаю Перси, ведь эта тема наверняка не особо приятна ему.
Джексон опускает глаза и хмурится. Я часто замечала за ним эту странную привычку: он делал так всегда, когда был расстроен или озадачен. Озадачен – не запуган. Слово «страх» неизвестно этому парню.
– Они погибли в автокатастрофе.
Я поднимаю голову и замечаю ту самую фотографию. На ней темноволосая, прекрасная, другого слова тут не подберешь, девушка и улыбчивый афроамериканец. Он с такой любовью и нежностью смотрел на нее, что у меня в животе появилось некое странное трепещущее чувство восторга. По сравнению с этой хрупкой бледнолицей девушкой, он был просто огромным. Но даже это несоответствие не портило ощущение того счастья, что искрилось между ними.
– А это Кларисса и Крис, – указывая на другое фото, говорит Джексон. – Она ненавидит меня, а вот Крис славный малый, пусть слегка чудаковат. Это братья Тревис и Коннор. От них в лагере одни проблемы, и знаешь что? Они хуже чем я, ты можешь себе представить, Би?
А я не могу себе этого представить. Я просто смотрю в усталые, вздернутые пеленой воспоминаний глаза Перси, и чувствую себя самым счастливым человеком на всем белом свете. Он продолжает называть странные незнакомые мне имена, а я, не отрываясь, гляжу на фото двух влюбленных. Они счастливы, и, кто знает, быть может, они счастливы и теперь, вне досягаемости этой гнусной реальности, в которую я вляпалась. Вляпались все мы.
Неожиданно, я крепко-крепко прижимаюсь к Джексону. Порыв эмоций снова заставляет меня делать необдуманные вещи, но я действительно рада, что нуждаюсь в нем. Как нуждаюсь и в моей Воображале. Как нуждаюсь в них обоих. Мне только бы дотерпеть до совершеннолетия, и тогда я смогу быть с Чарли. Тогда мое счастье станет невосполнимым.
– Ну, чего ты? – смущаясь, говорит Перси. – Хочешь, чтобы я заткнулся, да?
– Спасибо, что вы у меня есть, – как можно спокойнее отвечаю я. – Это похоже на безумие, но я никогда…
– Я знаю.
– И что вы терпите меня…
– Знаю, знаю, – Джексон бессовестно перебивает меня и треплет по влажным волосам, но я даже рада, что не приходится выдавливать из себя красноречивые предложения.
– Мне всегда нужен был старший брат вроде тебя…
– Вроде такого умного, успешного и привлекательного?
– Не надейся, Рыбьи Мозги.
Я оборачиваюсь и в дверях замечаю Аннабет. В ее руках полно сумок, но на этот раз она не возмущается, только улыбается и молча ставит их на пол. Да, Воображала действительно тронута.
– Чего ты, Би?
Я слабо улыбаюсь. Она одета в дутую куртку цвета лазури (кажется, они с Джексоном повернуты на морской тематике), и напоминает мне огромного снеговика. Чейз подходит к нам, и, словно перенимая из рук своего парня, по-сестрински прижимает меня к себе.
– Накатило, – бурчу я.
Я слышу щелчок и тут же отпускаю Энн. В дверях стоит Нико, и от его холодного, не то презрительного, не то выжидающего взгляда, мне сразу хочется скрыться в комнате. Но это вряд ли.
– Где молоко для коктейлей? – вопит с кухни Аннабет.
Я стараюсь не участвовать в этом празднике жизни, уткнувшись в ноутбук. Серьезно, организаторские способности Чейз начинаются и заканчиваются тоталитарным режимом. Она слишком уж любит командовать, но, к несчастью, в этом вся Воображала.
На меня взвалили обязанности ди-джея, но на деле… я понятия не имею, что будут слушать их старые друзья. Перси отмахнулся от моего вопроса, мол, сойдет любая, но я не хочу упасть в чужих глазах, а уж тем более в глазах друзей моих лучших друзей. Ужасно звучит. Я пыталась заговорить с Нико. Честно, первые пять секунд я считала, что у меня почти вышло, но потом он вдруг поднял на меня глаза и … все кончилось. В прямом смысле этого слова. Я просто заперлась у себя в комнате.
Что касается музыки – я меломан. Не уверена, что друзья Перси станут слушать что-нибудь вроде Basteline, Coldplay или Matchbox Twenty. Вообще-то, они могли бы сами об этом позаботиться, ведь я могу просто испортить этот вечер. И снова все сводится к тому, что я аутсайдер-неудачник. Как предсказуемо. В конец концов, я просто ввожу «популярная музыка» в поисковик, но, к сожалению, и тут меня ждет неудача: попса на попсе, которую я, к несчастью, не переношу просто физически.
Едва я откладываю ноутбук, как в комнату вваливается Джексон. С яростным криком он падает рядом со мной и зарывается под гору подушек, сваленных у изголовья кровати.
– Аннабет? – интересуюсь я.
Гулкий возглас согласия доносится из-под перин.
– Ты не пробовал быть с ней милым?
Перси реагирует мгновенно: он резко выбирается из-под завала и яростно прожигает меня взглядом.
– Не пошла бы ты … к ней?
Я поднимаю руки вверх.
– Рокировка, Джексон. Ты на музыке, я на кухне.
Что ж, наверное, я просто поспешила с выбором. Здесь творился настоящий погром. Мы собирались обойтись стандартным набором еды: пиццей, чипсами, печеньем, чем-то, что могло спасти от похмелья, но когда дело касается Аннабет Чейз, вы можете забыть о своих планах. Ей хотелось быть на высоте, несмотря на недостаток времени, продуктов и кулинарных способностей.
Сейчас подруга была в подаренной мною футболке. Сквозь пятна муки и странной жидкой субстанции (подозреваю – это были яйца), виднелась улыбающаяся рожица совы. На месте птицы, я бы обиделась.
– Ты пытаешься загримировать себя?
Чейз посылает мне такой же гневный взгляд, что и ее парень.
– Кексы. У меня ничего не выходит, – обиженно говорит Энн. – Я бездарность. У Салли они никогда не выглядят как подгоревшие угольки.
Она достает противень, и я мысленно соглашаюсь с ней. По сравнению с этими кексами, раскаленные угольки выглядят аппетитнее.
– А без них никак?
– Нет, я хочу…
– Да, да. Ошарашить всех своим кулинарным умением, которого у тебя нет, – улыбаюсь я. – Кухня – не самая сильная твоя сторона.
Подруга обиженно фыркает и возвращает противень на прежнее место. Кажется, она надеется исправить свое бедственное положение. Я вздыхаю и подхожу к ней. Она злится на меня. Хотя, скорее не на меня, а на правду. Признавать свое поражение для нее вроде приговора.
– Давай ты приведешь себя в порядок. Сходишь в душ, отмоешь волосы от… это тесто, я надеюсь? – смеюсь я, обнимая ее за плечи, – постараешься убрать с лица эту злую гримасу, а я наведу здесь порядок и что-нибудь придумаю с твоими кексами, идет?
– Ты ведь не умеешь готовить? – упрямо замечает подруга.
– Есть вариант, в котором ты идешь на вечеринку как идиот – грязная и злая. Я не против.
Аннабет смешно хмурится. Мне кажется, я буквально слышу шестеренки, что крутятся в ее голове. Она, как настоящий архитектор, взвешивает все за и против, анализирует, оценивает бедствие обстановки по шкале от одного до десяти. И, наконец, произносит:
– Обещай, что ты просто выкинешь этот ужас и никому об этом не скажешь? – жалобно просит Энн, кивая в сторону кексов.
– Оставлю как компромат, – смеюсь я.
Она уходит с поля боя с кривой усмешкой проигравшего. И я остаюсь один на один с подгоревшими кексами. Почему всегда так: я сначала говорю, а потом думаю? Напросилась выбирать музыку? Готовить кексы, которые и не готовила вовсе?
Все объяснимо, Би. Это ты.
На холодильнике, единственном уцелевшем предмете кухни, висит потрепанный временами рецепт «Морских кексов». Да ладно. Они действительно повернутые. Стандартный набор для выпечки: мука и яйца. Единственным странным ингредиентом был только синий краситель. Я теперь войду в историю, как самый безрукий пекарь. Возможно, только после Аннабет.
Ладно, до прихода гостей остается чуть больше часа. А значит, у меня в распоряжении не так много времени.
– Значит, на две порции нужно одно яйцо? Тогда на девятерых, – я нервно закусываю губу, – нужно шесть.
Не знаю, почему я не следую рецепту, а просто бухаю в миску шесть яиц. Мне нужно добавить ровно пять ложек сахарной пудры, а я зачем-то опрокидываю туда почти всю оставшуюся после «пыток» Аннабет пачку. Нужно вымешать субстанцию в пену, но у меня она получается слишком густой. Так не должно быть. Я знаю как выглядит пена.
– Не выливать же все это? – уже вслух возмущаюсь я.
– Не пробовала следовать рецепту? – раздается чей-то голос позади меня.
Меня словно током ударило. Ни то от неожиданности, ни то от нервозности. Я оборачиваюсь и замечаю, что за столом напротив меня сидит Нико. В свете кухонной лампы я вижу, что его лицо цвета мелованной бумаги. Я не поднимаю глаза выше его курносого носа. Горький жизненный опыт показал, что это плохо заканчивается. Мне кажется, это что-то вроде запрета перед смертельным номером: «Не смейте повторять этого дома».
– Я не особый кулинар, – запоздало отзываюсь я.
– И поэтому ты вызвалась заменить Аннабет?
В точку. Я отворачиваюсь и продолжаю вымешивать густую массу, которая в рецепте называется «пеной».
Меня немного раздражает его поведение. Он не помогал ни Аннабет, ни Перси, ни мне. Он просто уткнулся носом в телевизор, а когда я побеспокоила его, казалось, этот парень просто уничтожит меня взглядом. Может я и не кулинар, но от чужой помощи я бы не отказалась. Да только, кажется, этот Нико понятия не имел, что такое помощь.
И все друзья Джексонов ведут себя подобным образом?
– Слушай, я понял. Тебе нужна помощь, – выдает Нико, – только оставь в покое ложку, это раздражает.
Я с ужасом замечаю, как громко вымешиваю пену, которая превратилась в жидкость. Всего-то нужно было разозлится. Этот мрачный парень все же внес свою лепту в приготовление кексов. Осталось дело за малым.
– Ладно, давай попробуем заново, – начинаю я, – я Би.
– Прям так сразу?
– А ты, оказывается, шутить умеешь. – удивленно говорю я. – Прогресс.
– Нико, – я протягиваю ему руку, но он только скептически ухмыляется, – обойдемся без рукопожатий.
Меня это должно было задеть? Надо познакомить этого парня с Марджерами. Я слишком уравновешенная для его грубости.
– Приготовь краситель. На упаковке написано соотношение воды и порошка.
На этот раз он без вопросов становится за кухонный стол. Я же продолжаю борьбу с тестом.
Помню, как в счастливом детдомовском детстве меня ударило током. По глупости, я, будучи ребенком, схватилась за оголенные провода. Чудом, настоящим чудом, я осталась живой и невредимой. Вот и сейчас, я ощущала приблизительно тоже. Только теперь вместо того, чтобы отпустить провода, я сжимаю их все сильнее. Грустно это.
– Готово, – прерывает мой поток мыслей Нико.
Я смотрю на глубокое блюдце, и действительно. У него получилось довольно не плохо.
– Можешь быть свободен, – пожимая плечами, говорю я.
– Серьезно?
– Я вижу, что тебе не особо радостно это занятие. Не хочу никого принуждать, – говорю я, смешивая краситель с получившимся пышным тестом. – Я тоже не люблю людей, но от них не скроешься, если честно.
Неожиданно я слышу сдавленный смешок. Победа. Мизерная, но победа. Я смогла продержаться дольше пяти секунд и не сбежать? Би, ты идешь в верном направлении.
– Но тогда я буду плохим гостем, – серьезно говорит парень.
– Я здесь такая же гостья, как и ты, можешь просто развлечь меня болтовней, – предлагаю я. – Помощь уже лишняя, я чувствую себя профессионалом.
Думаю, он вряд ли согласится. Разве что под строгим взглядом Джексона, он свыкнется с мыслью, что нужно быть со мной милым. Хотя знакомо ли ему слово «мило»?
К моему удивлению, он усаживается за стол. Но самое глупое, или странное, то, что Нико продолжает играть в молчанку. У него очень тяжелый характер, но что и говорить о его взгляде? Я буквально физически ощущаю его. И почему ты снова сначала говоришь, а потом делаешь, Би?
– Что у тебя за имя? – внезапно спрашивает он.
Этот парень кладезь неожиданных поступков.
– А что с ним не так? – удивляюсь я.
– Это сокращение или… Что с ним вообще? Одна буква – «би»?
Я незаметно улыбаюсь. Мне даже нравится, что он завел этот разговор. Пусть из вежливости, но меня радует, что я лишена привилегии бежать в комнату сломя голову.
– Мое полное имя – Беатрис. Но у меня такое жуткое ощущение, – я тяжело вздыхаю и снова кусаю губы, – будто оно не совсем мое. Как будто я украла его у кого-то. Странно звучит, да?
– Жутко.
Это сарказм, но у меня такое ощущение, что это он серьезно.
– А что не так с Беатрис?
Я задумываюсь. Наконец, достаю из формочки последний подгоревший кекс Аннабет и с горкой накладываю собственное тесто цвета морской волны. Что не так с Беатрис?
– Оно глупое. Как «крыса Беатрис», или «Крис влюблен в Беатрис», или «Мы подвесим Беатрис лицом вниз». – Весело говорю я, ставя кексы в духовку.
– Ты это сейчас серьезно? Больше похоже на детские кричалки.
Я потягиваюсь и опустошенно вздыхаю. Ничего сложного, эти ваши «Морские кексы». Но мне не хотелось бы выглядеть как ничтожество на вечеринке, а на мне еще уборка кухни. Ах, да. Вопрос Нико.
– Это они и есть. В интернате никто не мог придумать ничего умнее этого. Вообще-то, я знаю, почему мне не нравится это имя. – Я усаживаюсь напротив Нико, все еще разглядывая стены увешанные фотографиями моих друзей, – Когда меня оформляли в семью опекунов, у приюта не было моих документов. Дату моего рождения узнали по браслету из роддома: моя мать отказалась от меня еще в больнице. Меня нашли на улице двадцать четвертого июня. С тех пор, это день моего рождения. А про имя… На браслете было только одна буква «би». Вот и вся история.
Я продолжаю смотреть на фотографии, но чувствую себя как на рентгене. Нехорошо получилось. Я так давно не говорила никому об этом. То есть, вообще никому.
Я вообще никому об этом не говорила.
Сердце начинает выбивать быстрый ритм, к вискам приливает кровь – я начинаю паниковать. Черт. Как я могла проболтаться? Да еще и кому?
Ни Перси, ни Аннабет не должны знать об этом. Я должна оставаться прежней, нормальной девушкой из малообеспеченной семьи. Какая же ты ослица, Би!
– Послушай, я не хотела… Не должна была этого говорить. Просто …
– Да. Забудем, – резко бросает Нико. – Ты давишь на жалость, а это лишнее.
Я не успеваю ничего ответить, потому что он просто встает и уходит прочь. Провожая взглядом его ссутулившуюся спину, я совершенно забываю о том, как обрела свою мизерную победу. Смогла вытянуть из него хоть слово, а потом нагрузила своей ни к чему не обязывающей историей детства. Эта победа не идет ни в какое сравнения с жутким провалом и зияющей пустотой в моей груди.
====== VI ======
От автора:
Дорогие читатели! Поздравляю вас с наступившим 2014-ым годом. Хочу пожелать вам только счастья, терпения и благополучия. Успехов вам во всех ваших начинаниях. Пускай ваши мечты обязательно сбудутся! Ну, а моя главная мечта на этот Новый Год – ваши комментарии и оценки. Возможно, если затруднительно оставить длинный, содержательный отзыв, вы можете отписываться чем-то вроде: “+”, “!”, “.” . Просто, чтобы я знала, что не пишу в стол.
С любовью,
Громова
Часть IV
Беатрис
We are the jack-o-lanterns in July
Setting fire to the sky
Когда за последние несколько секунд я хоть на минуту оставила в покое свои пальцы? До хруста, до колющей боли в конечностях, я продолжала выкручивать и изламывать их. СДВГ не дремлет. Возможно, оттуда мои вечные перемены настроения, жуткая нервозность и странные незнакомки, появляющиеся на альбомных листах.
Мы сидим в гостиной в ожидании пятерых малознакомых мне личностей, а если вспомнить, что, ко всему прочему, я еще и социофоб, ставлю свою единственную сотку на то, что этот вечер я, мягко говоря, «испорчу».
Аннабет реабилитирует свой авторитет в украшении зала и последних приготовлениях к приходу гостей. Перси запускает диски с музыкой и мучается с видеоигрой «Виртуальный Батл». К слову сказать, он ужасный механик, и скорее ее установит Нико, чем он… А, впрочем, о нем я хочу думать в последнюю очередь. Мне казалось, будто что-то обрушилось после нашего последнего, и, можно считать, первого разговора. Мы слишком разные. Пусть оба замкнутые, но я слишком люблю свет, солнце, слишком люблю теплоту, что дарят мне друзья, а он…Он по-прежнему мрачен, замкнут и молчалив.
Я слезаю с дивана и усаживаюсь рядом с Джексоном, который в этот момент, кажется, матерится на греческом. Еще одна странная особенность этой парочки, которую они отказывались объяснять.
– Помочь? – сочувственно спрашиваю я.
Он криво усмехается и продолжает рыться в инструкциях.
– Я хотела спросить…
– Решила выкинуть шутку про твистер? Поздно, Аннабет опередила тебя. Я все равно установлю эту чертову программу! – грубо отвечает Перси, теребя в руках злосчастный пульт от телевизора. Кажется, ему как раз больше всего и достанется.
– Нет, я хотела спросить о … – я запинаюсь и добавляю намного тише, – о Бьянке.
Джексон неожиданно напрягается и смотрит на меня каким-то холодным, пронизывающим взглядом. Меня словно выбросило в открытый штормящий океан.
– Он обознался, Би. Не бери в голову, – друг спешно возвращается к инструкции.
– Просто, мне показалось, что я узнала ее.
На этот раз я замечаю, как под футболкой друга буграми напрягаются мышцы спины.
– С чего ты это взяла? – и снова этот колючий взгляд. – Ты уверена? Может быть видела ее во сне? Говорила с ней?
Я чувствую себя словно на электрическом стуле. Шаг лево, шаг вправо и обрыв. Его глаза наливаются какой-то незнакомой мне прежде свинцовой яростью.
– Би, ты видела ее?
– Мне… мне только так показалось, – запинаясь, отвечаю я. – Разве это так важно?
Лазурь его глаз сереет. Кажется, они отливают цветом грозовых туч, точь-в-точь как у Аннабет.
– Важнее, чем ты можешь себе представить…
Неожиданно по комнате разносится гулкий звон. Он заставляет сердце выбивать настойчивый, ускоренный ритм, в уши пробирается срывающимся свистом неизвестных птиц. Я еще долго прихожу в себя, глядя в мерцающие морские глаза. Джексон молча встает и уходит прочь. Разговор окончен. И я думаю о том, как бы поскорее скрыться в своей комнате, но неожиданно до моих ушей долетают веселые возгласы чужаков.
Мой час-Х пробил.
Я и не подозревала, что моя дислексия может обостриться до такой степени. Пальцы беспрерывно стучат по клавишам ноутбука. Меня трясет, предвкушение провала лижет пятки, но я стараюсь держать себя в руках. Как будто это так просто.
Со стороны прихожей доносятся веселые крики, смех, а я сижу взаперти, надеясь, что обо мне просто забудут. Но если вспомнить, кто главный неудачник года, я сомневаюсь, что Аннабет вот так просто позволит мне остаться в своей новой комнате. Когда сердце завершает очередное сальто, я стараюсь обострить свое внимание на окружающей обстановке.
Обои кофейного цвета сливались с гавайской плетеной мебелью. Мои художественные принадлежности вписывались сюда как нельзя кстати. Все в комнате будто создано для меня, и пусть за стеной бушевал праздник, здесь создавалось ощущение утопической безопасности. Это спокойствие расходится по телу и заставляет сердце принять его нормальный ритм. Все в порядке, Би. Я глубоко вздыхаю и шумно выдыхаю. Закрываю глаза, раскачиваясь из стороны в сторону, как если бы меня качали на руках. Это успокаивает.
В этот момент в комнату врывается фоновый шум. Я широко раскрываю глаза и встречаюсь с разгневанным взглядом серо-голубых глаз.
– Ты серьезно думала, что просидишь здесь вечер? – отрезает Энн.
– Я хотела загрузить плейлист… и … забыла. Мне не хорошо… Может мне не стоит выходить отсюда? Не уверена, что это вообще нужно. Вы давно знакомы, и я не хочу быть седьмым колесом в телеге.
Аннабет неожиданно светлеет, а на лице ее появляется та самая добрая, пронизывающая до мозга костей улыбка. Она закрывает двери и усаживается рядом со мной.
– Я знаю, что ты не привыкла к большим компаниям, но они не такие, – Уверенно говорит Чейз. – Знала бы ты, как часто они выручали меня, Би.
– Но это ты, а это я.
