Текст книги "The Phoenix (СИ)"

Автор книги: Gromova_Asya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Каждый его вопрос попадает в цель: я чувствую, как внутренности от напряжения нестерпимо ноют. Мне нужны ответы. И пусть я не могла довериться умирающему, мне хотелось услышать о Чарли еще хоть слово. Чарли. То самое, ради чего я согласилась принять действительность таковой, какой она является на сегодняшний день. Я готова умирать, сражаться, разрывать зубами чужую плоть – лишь бы Чарли остался жив. Это чувство глубже подсознательных инстинктов.

Я знаю, что Нико кричит, истошно и злобно, когда я шагаю в сторону незнакомца. Знаю, что он считает меня дурой в этот момент. Знаю, что он вряд ли сможет меня простить. Я не попыталась выбраться, не попыталась сражаться, не сделала абсолютно ничего для того, чтобы остаться в живых. А ведь я могу умереть.

Только он вряд ли понимает, насколько сильной была любовь и тоска по Чарли. Потому я, не обернувшись, присаживаюсь на колени перед израненным телом мужчины.

–Что я должна делать?

У него голубые, пронзительные глаза. Я запоминаю это последним, перед тем, как его ладонь опускается на мой лоб.

–Поверить мне.

James Newton Howard – I’m Listening

Hans Zimmer and James Newton Howard – Corynorhinus

Если пустоту можно назвать пустой, то это именно то, что окружает меня. Я слепа. Любой шорох или движение, раздающиеся в округе, заставляют мое тело принять боевую стойку. Так учил Нико. А он не позволит мне вот так просто погибнуть.

Он не хотел бы, чтобы я так погибла.

Вот только пульс еще бьется под кожей, а сердце заунывно колет от страха в груди. Значит, я еще жива.

Ты не умрешь, Беатрис. Я не позволю этому случиться.

Меня встряхивает, словно от удара током. Я пытаюсь разглядеть во тьме пустоты хотя бы намек на собеседника. Пустота остается пустотой. Ничего не изменилось, кроме эха, расползающегося в прежней шероховатой тишине. Единственное, что я успеваю понять: я слышала этот голос прежде.

Ты слышала меня тысячи раз до этого. Я приходил к тебе тогда, когда ты нуждалась в этом. Когда была ослаблена, ранена или больна, Беатрис. Когда отчаивалась. Когда нуждалась в опоре и поддержке.

Голова начинает раскалываться от громкого голоса незнакомца, а уши улавливают в его голосе все тот же булькающий звук. Воображение рисует его лицо и как по нему стекает алая жидкость. Я пячусь назад, углубляясь в ничто.

Может, ты не знала моего имени, но помнила, как обратиться ко мне.

Хриплый голос совсем рядом, над ухом. Он добрый, по отцовски мягкий, пронизывающий добротой до кончиков пальцев.

–Вы… это вы были в моих снах? Вы звали меня?

Иначе я никак не мог связаться с тобой. Они бы заметили. Они бы нашли тебя.

–Кто они? О чем вы говорите? – мой голос словно отталкивается от невидимых стен, возвращаясь ко мне волной вибрации и эха. – Вы обещали, что скажете мне, где мойры держат Чарли!

И я скажу, Беатрис. Непременно скажу. Но сначала ты должна узнать правду. Понять, зачем ты здесь и почему столкнулась с миром полукровок.

–Чарли! Все остальное не имеет значения!

Но его это мало волнует. Хриплый голос его стихает, а в черной пустоте раздается нарастающий шум. Словно совсем рядом взлетно-посадочная полоса, и надо мной вот-вот взлетит самолет. Мне даже приходится закрыть уши руками, чтобы вой не оглушил меня окончательно. Из горла вырывается слабый крик, когда шум достигает своего апогея.

В тот самый момент он вновь начинает свою речь.

Ты знала, что твое имя означает «храбрая»?

Пустота вокруг нас распадается. Мелкими песчинками она осыпается на пол, пропуская свет – яркий, солнечный свет – на свободу. Глаза режет от неожиданной боли, но он тут же исчезает. Как исчезает и неведомый голос незнакомца, ужасный шум, страх или любые другие эмоции.

Я оказываюсь в маленькой комнатке. Мебель здесь обтертая и старая. Затхлый запах гари и теплой выпечки смешивается во что-то знакомое и далекое. Повсюду картины, разбросанные игрушки и детские вещи. С улицы, из крохотного, едва приоткрытого окошка, доносится шумы машин, вой завода. Мне не нужно выглядывать наружу, я уже знаю, что нахожусь в съемной квартире на окраине города.

Вся дешевизна помещения и теплый запах вкусностей заставляют мое сердце сжаться от неимоверной боли и тоски, будто…

…будто я вернулась домой.

Но в какой-то момент вся радость испаряется из этого места. Вся теплота и уют будто выцветают с цветочных обоев, окрашенных в некоторых местах в рыжие полосы ржавчины. Я слышу чей-то слабый всхлип за стеной, а за ним только тишину, что наполнена чужой, неизведанной мне тревогой.

Толкнув дверь рукой, я оказываюсь в крохотной кухоньке. Здесь фурнитура ничуть не лучше – такая же грязная и обшарпанная. Окно выходит на пузатое здание завода, от труб которого взвинчиваются клубы серого дыма. На подоконнике сидит хрупкая, тоненькая женщина, с сигаретой, зажатой между выцветших губ. У нее светлые выгоревшие волосы, ниспадающие каскадом на ее плечи. Руки у нее худые, а пальцы совершенно тонкие. На ее лице играют лучи закатного солнца.

Рядом тикают часы. Совсем близко, где-то над ухом.

Повинуясь немыслимому порыву, я оборачиваюсь. Видеть его таким: одетым в чистую белую рубашку и темные джинсы было немного странно. У него по-прежнему лазурные глаза и слабая, вымученная улыбка. Помимо изменений в одежде, на нем нет еще и ран. Пальцы его нервно выстукивают по столу надрывный ритм. Он нервничал. Как никогда прежде.

–Пэгги, – голос его очень ласковый, практически умоляющий.

–Нет, это просто невозможно, – вторит его голосу женщина.

Кажется, будто она едва не плачет.

–Ты предлагаешь мне уехать? Вот так бросить дом, работу? Бросить ее одну?

Последнее предложение дается ей с трудом. Она нервно затягивается и так же резко выдыхает клубящийся, белесый дым. Ее плечи изредка подрагивают, а голова безвольно опускается на окно.

–Ты должна скрыться. Рано или поздно они найдут тебя, и тогда пощады не жди,– уверенно говорит мужчина, забыв о нежностях. – Пэгги, ради нее, ты должна умереть.

От таких слов у меня в жилах стынет кровь, а вот женщина только усмехается. Горько. Обиженно. Болезненно.

–Тебе не было столько лет. Двенадцать или уже тринадцать, Гелли?

–Ты должна бежать. Не позже сегодняшней ночи, – мужчина встает со своего места у стола, чтобы подойти к женщине вплотную. – Пойми же, нам не скрыться. Только не вместе.

–Потому ты бросил нас?

Такой горькой, практически обозленной обиды в голосе, я не слышала никогда прежде. Ее глаза упрямо уставляются на мужчину, который опускается рядом с ней на подоконник. Он ласково берет ее лицо в свои ладони и смотрит так, как никто и никогда не смотрел на эту женщину.

–Я ушел, чтобы никто и никогда не причинил вам вреда, милая…

Она вырывается, отворачивается от него. Роняет сигарету на пол и еще долго смотрит на нее, словно в этом и заключается смысл ее жизни. Мне так жаль эту хрупкую, маленькую и несчастную женщину, что хочется кинутся на незнакомца. Но она, кажется, привыкла. Привыкла к его отсутствию и даже не удивилась его появлению.

–Ты был рядом. Всегда рядом со мной. Оберегал на расстоянии, не смея приблизиться. Почему? Почему так произошло? С тобой? – говорит она и поспешно добавляет: – С нами?

Вот только он не знает ответа. А в комнату уже врывается темноволосое чудо. Девочке не больше двенадцати. У нее веснушчатое лицо, светлая улыбка и зеленые глаза с оттенком золота. Лучи солнечного света, касаясь ее, приобретают серебряный оттенок, словно ластясь к ней.

–Мам, в магазине не было сыра, я купила…

Она замирает в проходе, увидев незнакомца, но свой заветный вопрос «кто это», она так и не задает. Маленькая женщина устало улыбается ей, а затем произносит:

–Погуляй немного, милая. Я скоро закончу.

–Все хорошо, мам? – подозрительно переспрашивает девочка.

Мужчина улыбается, глядя на золотые блики солнца в ее волосах.

–Все отлично, Беатрис.

Прежде, чем я успеваю кинуться к женщине, комната, подобно пустоте, осыпается. Свет становится теплым, еще более мягким и я узнаю его – теперь я в кафе. Том самом кафе, где мы сидели с Нико. Когда картинка восстанавливается полностью, и я обретаю способность видеть, я оказываюсь у кассы. Той самой, где у незадачливого кассира я заказывала нам кофе. Растерянная и пугливая. Жалкая, на самом деле – так бы, наверняка, сказал Нико.

К своему удивлению, я обнаруживаю того самого кассира в компании израненного прежде незнакомца. Приходится подойти ближе, чтобы расслышать их грубый разговор.

–…особенно сегодня, когда…

–Знаю, – отзывает светловолосый. – Я начеку, папаша. Не боись.

Но мужчина слишком серьезен, чтобы так просто закончить этот разговор. Он сжимает плечо парня и тот, вместо того, чтобы вскрикнуть, выдавливает из себя наглую улыбку. Я восхищаюсь смелостью этого малого. Но незнакомец продолжает удивлять меня.

–Они будут здесь с минуты на минуту. Ты должен все подстроить так, как будто бы это случайность, иначе…

–Мойры найдут тебя, – заканчивает за него парень. – Ты доверился мне, а я доверился тебе, так что перестань строить из себя дутого индюка – свое дело я знаю.

–Ты не понимаешь, – качает головой растерянный мужчина. – Она… она обязательно должна выжить.

Ты не знаешь его, Беатрис. Хотя встречала прежде уже не раз.

–Кто это? – бросаю я в пустоту, в надежде, что голос откликнется.

Тот, кто был твоим хранителем все эти годы, пока я не мог подобраться к тебе ближе. Он защищал тебя и оберегал, пока ты считала его лишь прохожим…

Вспышка. Яркая. Белесая. Словно белое полотно снега. Проспект. Он полон спешащих людей, снующих меж светофоров. Яркое солнце, что заливает все пространство, слепит играющимися на снегу брызгами диамантов. Где-то фырчит снегоуборочная машина, но она стихает, как только голос возвращается вновь.

Он был рядом, пока ты не подозревала этого.

Звонок телефона раздается в замершей тишине. Люди продолжают идти, а единственный звук – гул мобильного телефона. Я пытаюсь отыскать хозяина надрывающегося гаджета. Звук все сильнее. Мои перепонки готовы лопнуть от слишком сильного, отдающего вибрацией шума. Но когда глаза натыкаются на незадачливого прохожего, шок парализует мое тело.

Это я. Я иду, глядя на небо, словно зачарованная. Это я не слышу звука собственного мобильного, разглядывая снег под ногами. Толпа все летит семимильными шагами куда-то вперед, жужжит, надрывается. Я – отдельно существующий орган, который то замирает, то продвигается вперед мелкими перебежками.

Но меня останавливают. Сердце глухо бьется в груди, набирая обороты. Тот же светловолосый парень, та же извиняющаяся, лукавая улыбка.

–Девушка, у вас телефон звонит…

Тот же насмешливый голос.

Он следовал за тобой попятам, помогая тому, кто был в состоянии защитить тебя…

Переулок темнеет. Над улицей вспыхивают тысячи различных фонарей и вывесок. На этот раз я не слепну. Я вижу чью-то тень, мелькнувшую на проспекте, и ноги сами несут меня вслед за ним. Хочется закричать, позвать его, привлечь внимание. Но я не могу – я всего лишь невесомая, легкая тень, скользнувшая в чужие воспоминания. Это запрещает мне любые поступки главного действующего лица. Я – лишь наблюдатель.

Нико бежит вперед, но толпа словно заглатывает его. Парня швыряет из стороны в сторону, а он продолжает выкрикивать мое имя. Так же, как тогда, перед куполом. Сердце сдавливает в тиски от обиды. Я ведь предала его, поддавшись мимолетному порыву и оказавшись в этой неразберихе. Но он не услышит и не увидит меня, потому я продолжаю следовать за ним сквозь толпу. Он чертыхается, вспоминает всех греческих богов, но ему едва ли удастся догнать меня…

Он сражается с толпой, а она так удачно все пополняется новыми лицами. Будто кому-то это было на руку. Мойрам, к примеру. Тот самый день, когда они похитили Чарли. Он бессилен. Как ему найти меня в этой давке? Как узнать, что я свернула два квартала назад?

Но неожиданно его толкают в сторону. С такой силой, что он едва не вышибает стекло витрины. Он злится еще больше, а за тем поддается назад, в поисках шутника. Он видит светлые волосы убегающего парня и вместо того, чтобы продолжить поиски, Нико допускает ошибку: поддается эмоциям, хотя так умело скрывал их прежде. В руках уже блестит меч и мне страшно представить, что видят вместо него прохожие. Он следует за обидчиком нервно закусывая внутреннюю сторону щеки. Его лицо во время бега очень сурово, собрано и полно ненависти.

Но оно разглаживается, как только в сознании раздается чей-то голос.

«Беатрис»

И он нашел тебя, ведь твой хранитель указал ему дорогу.

–Кто этот человек?

Не человек, Беатрис. А тот, кто давно занимается моей работой. День за днем моя колесница скользит по небу, благодаря ему.

Вспоминать мифы не приходится. Это слишком просто.

–Апполон…

А ты моя дочь, Беатрис.

–Это невозможно… Нелепо, просто. Я не полукровка, – упавшим голосом говорю я.

Потому, что ты не признана своим родителем. Именно поэтому мы здесь. Я признаю тебя. Ты – дочь солнечного божества…

–Гелиос, – хрипло произношу я, чтобы затем мое сознание и тело разорвало жгучей, отчаянной болью.

В последний момент я слышу только тиканье часов. Где-то рядом. Совсем над ухом.

====== XX ======

Ludovico Einaudi – Experience

Ludovico Einaudi – Monday

Ludovico Einaudi – Nightbook

Боль – пронзительная, исступленная – овладевает моим телом за несколько секунд. Дышать сквозь приступы адской, невыносимой муки, практически невозможно. Ощущение, будто горячий, расплавленный металл вливают в мою черепную коробку мизерными дозами. Кричать в пустоте, в том самом рассыпавшемся «ничто», бесполезно. Звуки поглощает тишина. Она же сдавливает мою голову тисками.

Все несущественное стало за одно мгновение слишком важным. Мое существование свелось к тому, что я должна спасти своего брата любой ценой. И самое жуткое и неестественное в этом то, что остальное не волновало меня. Ни то, что я полукровка, ни то, что моим отцом стал Гелиос, ни то, что он умирал у меня на глазах, ни то, что моим опекуном с самых малых лет был Апполон.

– Ты обещал сказать, где Чарли! – кричу я сквозь боль, чувствуя, как стекают по щекам пот и слезы. – Мне плевать, что ты на грани смерти! Плевать, слышишь? Кем бы ни была моя мать, кем бы ни был ты – вы бросили меня! Так не позволь им забрать у меня Чарли!

Истошный вопль, пущенный в ничто, умирает. Темнота обволакивает меня. Я по-прежнему в одиночестве. Я мечусь из стороны в сторону, хотя прекрасно понимаю, что не сдвинулась с места. Нематериальна. Словно мертва. Горечь предательства разъедает глотку. Меня обманули. Нет никаких ответов. Он не знает Чарли, он просто желал навлечь на меня беду, принимая меня в ряды полукровок. Что же, как оказалось, все рассказы моих друзей о том, что боги думают только о себе – чистая правда. И от этого вдвойне обидно.

Нико предупреждал меня. В последнее мгновение, когда я обернулась к нему, ди Анджело был буквально в бешенстве. Но то, что проступало сквозь пелену ненависти – дикое, всепоглощающее отчаянье. Бесстрашный, храбрый, сосредоточенный Нико просто не мог контролировать свои эмоции в этот момент, и потому, я видела, насколько зол он был. На меня? На самого себя? На мир вокруг? Я не знаю. Знаю только то, что подвела его. И от этого не становилось легче.

Верно.

Меня вновь прошибает пот, а по коже бегут мурашки. Боль чуть отступает, давая возможность расслышать его слабый, едва слышный голос.

Все верно, Беатрис. Держись сына Аида…

Его булькающий голос с каждым мгновением становится все тише. Ощущение, что кто-то просто выключает звук в этом помещении, не позволяя его последним словам достигнуть моих ушей.

Тени. Ты должна отправиться к ней по теням… Пэгги… Найти ее в мире теней. Она расскажет тебе. Обязательно…

– Вы обещали мне!!! Вы, а не Пэгги! – кричу я.

На этот раз все иначе: шум моего голоса разносится по помещению яростным эхом. Истерический, надорванный крик забивается в уши воском. От страха у меня трясутся руки, которых быть не должно. Единственное, что я понимаю: мое пребывание в «нигде» заканчивается. Сердце вновь слышно бьется между ребер. Я ощущаю дуновение ветра, слабое покалывание на спине, соленые капли, стекающие по щекам к шее.

Слишком мало времени…

Купол пал у меня на глазах. Серебряный ободок вспыхнул и погас. Вслед за этим исчезло и тело божества. Вместо него на песке оказался тлеющий пепел. Он клубился в воздухе дымкой, принося за собой запах тленья. Меня воротило от этого. Казалось, я бы стерпела вид трупа без особых расстройств, вместо пепла, что оседал на моих собственных плечах. Я с ужасом отдираю его от кожи, а он все липнет к вспотевшему телу, словно деготь. По-моему, я кричу. От отвращения и ужаса. Подумать только: он сидел только что передо мной, а теперь его останки осыпаются на песчаный берег.

Кто-то несколько раз встряхивает меня за плечи, а я продолжаю соскребать с кожи этот отвратный пепел, пахнущий чужой плотью. Он был моим отцом всего несколько секунд назад, а что теперь? Что теперь?! Ни ответов, ни Чарли, ни надежды. Одни слова, брошенные напоследок. Пэгги? Тени? Сын Аида?

– Трис! – голос.

Чужой, инородный, но до ужаса знакомый. Я вскидываю свои глаза вверх. Лицо Нико наполнено такой жуткой тревогой, что мне поневоле становиться не по себе. Он встряхивает меня за плечи, стараясь перехватить словно обезумевшие ладони. Мои плечи исполосованы красными линиями. Словно я пыталась содрать кожу живьем.

– Ты в порядке, слышишь?! Ты в порядке! – он кричит и все хватает мои ладони.

Я цепляюсь за него. Что-то невнятно бормочу себе под нос. И только тогда, когда его руки обхватывают меня, а что-то неизмеримо легкое и вязкое касается поврежденной кожи, понимаю, что говорю:

– Унеси меня отсюда.

Я в порядке? Не похоже, если честно. Тени буквально окутывают нас. Бояться их бессмысленно, ведь они повсюду. Мои глаза замечают полупустые глаза чужих теней, но я не пытаюсь вырваться из кольца рук ди Анджело. С ним ничего не страшно. Наверное, так будет всегда.

Когда глаза привыкают к лунному свету, я, наконец, выпускаю из рук складки его футболки. Пальцы онемели. Сердце бешено стучит в груди. А глаза блуждают по песчаному берегу. Нет, я все еще в реальности. Это не сон. Другая сторона острова? Потаенное местечко, которое заприметил Нико? По-моему, неплохо. Оно окружено с обеих сторон скалами, а все остальное – неважно. Уединение. Мне оно так нужно.

Мне приходится свыкнуться с собственным телом. Такое ощущение, что я ходила по земле целую вечность назад. Я ступаю медленно, в надежде, что не упаду. Ди Анджело держится в стороне. Наверное, считает меня жалкой, трусливой и безрассудной. Я ведь обещала ему не соваться на рожон, и вновь не сдержала своего обещания. Проблемы с дисциплиной.

Пятки все глубже опускаются в песок. Босые ноги омывают холодные волны. И только ледяная вода более или менее приводит меня в чувство. По мере того, как проясняются мысли, я захожу все глубже, и, что нескончаемо радует, никто не бросается останавливать меня. Нико дает мне волю действий. Или просто испытывает ко мне свое привычное отвращение. Быть может, чуть менее сильное, чем в первые дни. В конце концов, мы стали близки. Как ученик и наставник. Как знакомые, но явно не друзья.

Глубоко вздохнуть. Позволить холоду решить все за тебя. Тело коченеет, и, когда я выбираюсь на берег, я не чувствую собственных конечностей. Ничего, на берегу около тридцати градусов, отогреюсь я быстро. Огонь уже горит рядом с ссутулившимся Нико. И я задаюсь очередным глупым вопросом: почему этот парень так хорошо меня понимает?

– Спасибо, – охрипшим голосом благодарю я.

Он только кивает головой, усаживаясь напротив. Огонь потрескивает, языками пламени взмывает вверх, создает уют, который был в сложившейся ситуации некстати. Все, о чем я мечтаю – очнуться. Каждый божий день я молила кого-то об этом. Вот только боги не нашей стороне, и вряд ли откликнуться на мои просьбы.

Боги. Воспоминание об отце, который был им всего несколько минут, разъедает душу, а запах – гниющий и тлеющий – останется в моей памяти на всю оставшуюся жизнь. Но есть Чарли, а он, пусть и не успел сказать, но знал что-то о нем. Остается вторая часть загадки: Пэгги, которая должна поделиться со мной своими знаниями. Вот только…

Мир теней. Загробный мир. Души тех, кто не смог найти покоя. Нико. Черт, Нико может помочь мне.

Я реагирую мгновенно. Всего несколько сантиметров. Я сжимаю его ладонь и смотрю в темные, поблескивающие огоньками пламени, глаза. Не знаю, что он видит в моих собственных, вот только шарахается ди Анджело от меня как и прежде. Хорошая традиция.

– Ты должен помочь мне.

– Вернись на место, Трис, – отчеканивает он.

– Нет, послушай. Ты не понимаешь, кто я. Гелиос сказал мне, что я его дочь, а это значит, я такая же, как и все вы, Нико. Я – полукровка.

Глаза сына Аида остаются безучастными. Он выдергивает свою руку из моей стальной хватки.

– Это бред. Гелиоса заточила Тройка еще в битве за Нью-Йорк против Кроноса.

Настала моя очередь удивляться. Моя хватка слабнет, и он, наконец, свободен. Я сижу ровно напротив него и могу заметить, как невыносимо тошно ему быть к кому-то так близко. Мой отец – предатель?

Но есть кое-что и похуже.

– Дитя предателя породит кровь, – шепчу я, запуская руку в волосы. – Если Гелиос тот самый предатель, а я его дочь…

– Ты не его дочь, – резко обрывает Нико. – Ты вообще не полукровка, Трис.

Я не слушаю его, все глубже погружаясь в собственные мысли. Я – то самое, почему началась война? Но как такое вообще возможно?

– Зря стараешься, ты все равно никогда не была частью нашего мира…

Безучастный, надменный голос Нико заставляет мою спину покрыться мурашками. Не часть их мира. Тогда что я такое? Ужас и страх накатывают на меня, словно волны, ластящиеся к береговой линии. Руки все сильней сдавливают пряди волос. Кажется, я в силах вырвать их с корнем. Но неожиданно моя рука касается оголенной кожи шеи, и я незамедлительно чувствую волну слабой, пекущей боли.

– Я хотел бы оказаться на твоем месте, – хрипло продолжает Нико. – Да, Чарли пропал, но он все еще жив, а Бьянка…

Но он замолкает мгновенно. Что-то, чего говорить ему не следовало бы. Мои пальцы находят пекущую ранку, исследуя странные, круглые углубления. С каждым касанием мне все больней, но любопытство превозмогает боль. Где я могла так пораниться?

– И ты не можешь вечно защищать нас, потому что это выглядит, по меньшей мере, глупо, Трис. Ты еще ребенок.

Я игнорирую его слова, продолжая упоенно касаться болезненной кожи.

– И я бы хотел, – он неожиданно запинается, – мы бы все хотели, чтобы ты вернулась в Нью-Йорк. Как можно скорей. Когда мы узнаем у Калипсо…

– С чего вы взяли, что она что-то знает? – резко бросаю я.

Нико на мгновение замирает, и хмурые складки появляются на его лбу.

– Лео сказал, что мы найдем ответы именно здесь. Это же очевидно.

– Вслушайся в свои слова, Нико. Ты учил меня мыслить трезво, а сам полагаешься на интуицию. Откуда Лео мог знать, что Феникс находится на Огигии? И почему, когда мы уже имели предположение о его местонахождении, не сменил курса?

Нико все сильнее хмурится. Мрачные тени, отбрасываемые от костра, пляшут на его лице. Он кажется мне воплощением мужества и уверенности, и пусть я по-прежнему чувствовала себя дурой, я была его ученицей. А значит, тоже на что-то годилась.

– Лео нуждался во встрече с Калипсо, но он не эгоист. Мы могли отправиться в храм Феникса, но почему-то не остановились на пути к острову. Купол пропустил нас не потому, что магия ослабла…

– Кто-то хотел встретиться с нами, – продолжает Нико сухо.

Я качаю головой.

– Не просто встретиться. Он запрограммировал всех нас, Нико. Мы должны были оказаться на этом острове.

Недоумевающее выражение лица ди Анджело граничит с насмешливостью.

– Но зачем кому-то понадобилось…

– Это был Гелиос, – запинаюсь я. – И, по всей видимости, я его дочь.

Я скручиваю волосы в конский хвост и укладываю на бок, оборачиваясь к наставнику спиной. Футболка лагеря не закрывает шеи. И я чувствую, как спустя доли секунды чьи-то знакомые, холодные пальцы касаются раны. Он обводит ее – мою новую татуировку, выжженную на светлой коже. Завершенный круг с крохотной точкой в середине. Знак Солнца. Знак Гелиоса. Сказать, что теперь Нико наверняка поверит мне, сложно. Но с тем, что на острове мы оказались неспроста, ди Анджело придется согласиться.

– Он сказал, что «принял» меня, перед тем как… – я снова запинаюсь, вспоминая жуткий запах. – Как все это случилось.

– Божественный родитель должен признать своего ребенка, иначе он так и остается неопределившимся. Но обряд посвящения проходит безболезненно. Это просто облако, всплывающее над головой…– бормочет он больше для самого себя, чем для меня.

– По всей видимости, на детей Гелиоса ведется охота, и это единственный способ не привлекать внимания. Так, по крайней мере, считал он сам, – я поворачиваюсь к Нико. – И Огигия лучшее место для этого – на нас нельзя напасть извне, что дает мне немалую фору, прежде, чем Олимп найдет меня.

– Ты – человек, – упрямо повторяет Нико, глядя мне прямо в глаза.

Я пожимаю плечами, выпуская волосы, что тут же осыпаются на плечи. Ему сложно поверить, понять или принять тот факт, что я не просто безмозглая девочка, идеализирующая реальность. Что ж, наверное, я заслужила это.

– Ты должен помочь мне. Гелиос показал мне много из того, чего я просто не помню. Моя жизнь была другой, Нико. Совершенно другой, понимаешь? Я будто из другого века, оказалась здесь и сейчас просто лишней… И единственное, что я знаю точно – я должна приложить все усилия, чтобы спасти Чарли.

Глаза его на секунду блекнут, словно в моих словах он узнает что-то знакомое. Будто сталкивался с этим чувством прежде. Он передергивает плечами, глядя на то, как потрескивает огонь. В это мгновение у меня в груди слабо заныло сердце. До чего хочется помочь ему – помочь жить с той болью, которую ему довелось пережить. Которой он ни с кем другим и не собирается делиться. Боль меняет людей. Они черствеют и обветриваются на теплом ветру меняющейся жизни. Но кто бы мог подумать, что я мечтаю заглянуть в теплые карие глаза в надежде увидеть счастье, а не тоску?

– Да, Би, – слабо говорит Нико. – Ты – полукровка. Слишком ты храбрая.

– Помоги мне. Доставь по теням к женщине по имени Пэгги, – прошу я, когда пауза между нами становится обязывающей. – Она знает, где Чарли, и я уверена, она сможет дать нам ответы на многие наши вопросы.

– Трис, – возвращаясь к старому имени, просит Нико.

– Ты единственный, кто может помочь мне.

– Это опасно. Если имя – это все, что ты знаешь, поиск затянется на долгие годы. Я уже пытался отыскать чужую душу в тенях, и тогда я слишком хорошо знал погибшего человека, а теперь…

– Это моя мать. Я найду ее, поверь мне.

Он снова обескуражен, а времени объяснять, как обычно, просто нет.

– Если ты отпустишь мою ладонь – никогда не вернешься назад. Ты потеряешься во времени среди чужих теней, Трис. И я ничем не смогу тебе помочь.

Я улыбаюсь ему обнадеживающей, слабой улыбкой. Врать ему о том, что ничего не боюсь, что я готова и абсолютно точно доверяюсь ему – бесполезно. Он знает, что мне страшно. Он чувствует меня, и объяснить, откуда я знаю это просто невозможно.

Поэтому он без слов берет меня за руку, сплетая наши пальцы. Впервые в жизни они теплые.

– Готова?

Я слабо киваю головой.

Комментарий к XX Вот такая короткая глава. Всего 10 страниц, но, как по мне, совать еще и сюда свой излюбленный экшн было бы кощунством. Надеюсь, вам нравится. Музыка, как и всегда, вот здесь: https://vk.com/gromova_asya_writer

Люблю вас,

Громова

====== XXI ======

ЧАСТЬ XXI

БЕАТРИС

Я привыкаю к теням так же быстро, как и они ко мне. Воздух среди мрака теплый, едва уловимый. Ты понимаешь, что дышишь только тогда, когда кислорода становится критически мало. И ты все хватаешь его ртом, в надежде не задохнуться. Темнота – поток бушующей массы, что кружится в пространстве. Мы как будто не движемся, зато движется все и вся вокруг нас. Летит. Прерывается. Приходит в движение. Снова замирает. Возвращается в нелепый, подвижный танец.

Вокруг нас нечто похожее на полотно звездного неба. До него можно дотронуться, оно, словно ватное, растворяется от моего касания и вновь восстанавливается по мириадам звезд. Свет в полумраке – теплый и мягкий – завораживает. Мы то выныриваем к самим звездам, то оказываемся в низинах, темных и густых, как и души, касающиеся нас. Ди Анджело напоминает мне об опасности, которая подстерегает нас здесь, но я не понимаю, как подобная красота могла быть источником опасности.

Лицо Нико сосредоточено на чем-то впереди нас. Он чуть наклоняется и шепчет:

– Держи образ матери в голове. Повторяй ее имя – тени сами приведут нас.

Я пытаюсь думать о том, что так важно, но покрываюсь мурашками, прикрывая глаза. Нико – друг и наставник, – рядом. Совсем рядом, запредельно близко. И об этом совсем нетрудно забыть, когда его рука, отпуская мою ладонь, касается то предплечья, то изгиба локтя. Словно боится потерять контакт со мной.

Ну конечно. Это необходимость, чтобы я «не застряла» в тенях. И я в который раз напоминаю себе об этом. Приходится поднапрячься, вспоминая имя той хрупкой женщины с сигаретой во рту, ведь ее образ – с отблеском седины в светлых волосах, тонкими губами и сутулой, по-девичьи красивой осанкой – навсегда отпечатался в моем сознании. Поверить в то, что эта женщина – моя мать, так же сложно, как и понять: как девочке из воспоминаний Гелиоса могло быть двенадцать лет?

Я не врала Нико, когда рассказывала историю о том, как оказалась в приюте. На самом деле, я раскрыла ему душу, не задумываясь об этом, а значит, врать в тот момент было моей последней задачей. И все же – это была я. Я – темноволосая, зеленоглазая, с прорезью веснушек и ямочками на лице. Я в двенадцатилетнем возрасте оказалась за пределами приюта. Возможно ли это?

Ее звали Пэгги. И, если мое имя могло значить «храбрая», то ее, скорей всего, означало «светлая». Именно это слово пришло на ум, когда я впервые увидела ее. Имя женщины тает на губах, хотя я даже не произношу его вслух. Все, что нужно помнить – ее ссутулившуюся спину, глаза, полные ласки и улыбку, такую же теплую и обезоруживающую, какой была она сама.

И это имеет некий отклик в тенях. Резкий толчок воздуха нам в спины, и ладонь Нико сильнее сжимает плечо. Все эфемерные, легкие и парящие чувства исчезают из моей души.

– Что происходит? – едва слышно спрашиваю я.

– Будь начеку, – бросает Нико как-то совсем тихо.

– Я думала в тенях мы в безопасности.

– Так и было, – отвечает ди Анджело, но помедлив, добавляет: – раньше.