Текст книги "Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ)"

Автор книги: Gromova_Asya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

– Мне нужна твоя помощь, – говорит он серьезно.

По мне все еще стекает вода, проходит замирающая дрожь, когда он оборачивается к толпе позади нас. «Добровольцы» одеты в такие же примитивные плавательные костюмы, что и я, но в глазах вместо моего отчаянного страха, я замечаю лишь радость и предвкушение. Вода. Она словно кусочек счастья в бесконечной череде тренировок. Я выдавливаю из себя улыбку. Дети – есть дети, пусть даже им пришлось повзрослеть так рано.

– Почему вы еще не в воде? – с надменной холодностью спрашиваю я.

Намек понят. Один за другим, рассчитавшись на пары, они отправляются на плавательные дорожки, отведенные им по номеру корпуса. Циничная ирония проскальзывает в этой систематизации: будто кровавые казематы, увенчанные страхом, потом и рвотой – единый Панем, а номера корпусов – отведенные для них Дистрикты.

Многие из моих учеников делают огромные успехи: словно мальки они мельтешат на поверхности, ныряют, уворачиваются, скользят по воде. И я невольно радуюсь тому, что Капитолий был обеспечен настолько, чтобы любой уважающий себя гражданин мог позволить себе такую недостижимую роскошь как бассейн. В брызгающейся толпе замечаю дикий взгляд Хейвен – вот кто никак не мог смириться с водной стихией.

Будто читая мои мысли, Пит изрекает:

– Она боится плавать. Ей просто страшно находится в воде – это единственная, но самая горячая ее фобия.

– Как будто ты сам умеешь плавать, – пытаюсь шутить я, – Считаешь это можно исправить?

Напарник размеренно качает головой.

– Мне кажется, это нечто, что она не может преодолеть. Ты ведь с ней так и не поговорила?

Я краснею.

– Мне… мне не о чем с ней говорить…

– У вас с Хейвен, гораздо больше общего, чем ты думаешь, – улыбаясь, говорит Пит.

Он подходит сзади и забирает промокшее полотенце. Я чувствую, как его пальцы касаются моей прохладной кожи, и меня бросает в дрожь – не от холода, от его прикосновений.

– Я знаю, как много ты делала для каждого из них. Знаю, что и ты нашла себе любимчиков, но все о чем я только могу попросить – если я вообще могу о чем-то просить тебя – помоги ей. Она заслуживает этого Китнисс, правда заслуживает.

– Почему именно она? – спрашиваю я и в лоб уставляюсь на своего напарника.

Неожиданно понимаю, что в голос закрались страшные нотки ревности, но к моему счастью, Пит не замечает этого, а лишь оборачивает меня к себе. По-дружески, так, как бы сделал это Гейл.

Черт. Гейл.

Прежде, чем успеваю продолжить эту мысль, мои глаза встречаются с небесным, лучистым взглядом Пита. Теперь все воспоминания и мысли сводятся к одному – к слабым, забытым, но вспыхивающим, словно фейерверк, чувствам. Я знаю, что все, что есть у меня теперь, я могу выменять на один такой взгляд – игривый, насмешливый, заботливый.

– Ты знаешь, что означает её имя?

– А оно что-то значит?

– Хейвен – убежище или пристанище. Думаю, ты не раз замечала то, как она смотрит на остальных, то, как они смотрят на неё, Китнисс. Она их убежище – достаточно только ее взгляда, чтобы почувствовать беспристрастный уют. И она подарила мне этот уют, это счастье. Она мне как сестра, которую я должен уберечь и защитить и на самом деле, я очень плохой брат раз не могу оградить ее от будущих Игр…

Она дарит ему счастье – это так важно для меня. Я вижу ослепительные глаза Пита и понимаю, с каким завороженным, будто очарованным видом он смотрит на неё. Ей не больше пятнадцати, хотя раньше я бы не дала ей и тринадцати лет. Осиная талия, круглые бедра, точеная линия груди – я сжимаю всю волю в кулак, чтобы не восхититься пружинками ее курчавых и длинных волос. На свету, который проникал сквозь широкие стеклянные окна Тренировочного Зала, они кажутся золотыми.

Хейвен боится воды и это видно невооруженным глазом. Команда, которую я озаглавила «профи» посмеиваются над ней на самой глубокой точке бассейна. Девушка одергивает промокший локон, но продолжает ослепительно улыбаться, будто все было под контролем.

– Китнисс, – шепчет Пит, – Я мечтаю о том, чтобы именно ты стала её ментором, ведь ты обязательно сможешь вытащить её. Ты обладаешь мудростью Хеймитча, его характером и стойкостью, когда как я, поддамся чувствам, а значит не смогу сохранить её жизнь.

– А если нет, Пит? Если я тоже поддамся … эмоциям?

– Помоги ей, Кит, пожалуйста…

Он никогда не звал меня «Кит». Никогда не просил о помощи. Никогда не признавался в своих чувствах к другой. Это странный, истерзанный пошлостью и иронией анекдот, но я вновь прибегаю к силе своего характера.

– Хорошо.

Он не успевает ответить, как я скидываю полотенце и ныряю в воду. Дети оборачиваются на всплеск, но я уверенно направляюсь к Хейвен, которая жалась на мелководье.

«… И она подарила мне этот уют, это счастье…»

«… Я должен ее защитить…»

«… Он мог пожертвовать своей жизнью, а я не могу…»

«…Это желание. Не любовь, Китнисс…»

Шум воды, гам веселившихся детей замолкает, и все, что я слышу эти строки. Они пульсируют в моей голове, словно таблоиды с нашими откровенными поцелуями с Питом. Я хочу сжаться в клубок и горько заплакать, почувствовать боль в полной мере, чтобы перестать давить из себя эту фальшивую улыбку.

Я открываю глаза. Чистый, благородный янтарь её глаз обдает меня пугливым холодом. Бледная, будто мраморная кожа, на которой теперь блестели стекающие капли воды. Светлые, обрамляющие веко, ресницы, оттенявшие ее лицо. Девичье, бесконечно юное и приятное личико, искаженное гримасой стыда. Я пытаюсь выдавить улыбку, но лишь ухмыляюсь – я меркну по сравнению с ее красотой. Будто бы подделка, тускнеющая в лучах диковинного камня. Он выбрал ее – не меня.

– Хейвен, – холодно приветствую я, – Почему ты не нарабатываешь навыки плаванья?

– Я… Мне очень жаль, мисс Эвердин, я …

– Здесь все говорят со мной на ты. Я ничем не отличаюсь от вас – удача отвернулась от меня, Хейвен, точно так же, как она не снизошла до вас. Я равная тебе, ладно?

Девушка коротко кивает.

– Расскажешь в чем дело?

– Это Пит тебя прислал?

Я открываю рот от удивление. Ни нахальства, ни препирательства от спокойной, и такой безучастной Хейвен, я ожидать просто не могла.

– Разве мои разговоры с Питом должны касаться трибутов? – резко спрашиваю я.

Глаза девушки на секунду стекленеют от ужаса, губы сжимаются в тонкую линию, и я начинаю жалеть о собственных словах.

– Прости. Я переживаю за всех вас, и я искренне хочу, чтобы ты сражалась. Если не ради себя, то ради него, – я опускаю глаза на светлую воду, – Он нуждается в тебе, и он верит в тебя – этого достаточно для победы.

– Я ведь не владею никаким оружием, как им владеешь ты или Пит. Я нескладная, слишком нежная и боязливая для арены, – приглаживая волосы, говорит она, – Я знаю, что ты потеряла сестру, Китнисс. И знаю, что это произошло по вине моего народа…

– Здесь нет вины капитолийцев. И нет разницы между нами, понимаешь? Мы одно целое и Панем – наш общий дом. Пока мы не сможем жить под одной крышей, такие, как Койн будут жаждать расправы, Хейвен.

Неожиданно я понимаю, как крепко сжимаю ее ладонь – прохладную, теплую и надежную. Такую же надежную ручку Прим.

– Я помогу тебе. Мы одно целое, помнишь? – я ободрительно улыбаюсь ей.

Янтарные глаза светятся лучистой надеждой. Это благодарность за мою непокорность и непоколебимость. Я верю в неё, верю в то, что шанс есть всегда. И она выберется. Я клянусь, что вытащу её, если это понадобится. Если я стану ее ментором, или им будет кто-либо другой. Если придется пожертвовать своей честью или званием. Если приложу все силы революционеров, чтобы первой высвобожденной с арены была именно янтароглазая Хейвен.

***

– Скажи, что ты шутишь?

– Разве я сказал, что-либо смешное, солнышко? – негодует Хеймитч.

– Она не могла… просто – не могла, – по буквам изрекает Пит, – Разве для этого не существует Фликермена? Сопровождающих? Любых других телеведущих?

– Все, чего она хочет – зрелища, Пит. Она поняла, что дети стали частью всех вас, когда Китнисс набросилась на миротворца.

– Она вызвала тебя для этого? – шипит Джоанна, – Ты унесся стремглав еще с утра. Тебя забрала личная машина этой суки…

– Джоанна, – воскликнула Эффи.

– Заткнись, парикоголовая! Не смей врать мне, Хеймитч, понял? Я не Сойка – топор всегда при мне. Что она сказала тебе? Чтобы этим занимались мы? Чтобы мы лично сопроводили их прямиком в пекло? Ты идиот? Ты не мог сказать ей – нет?! Нет, понимаешь? Отказаться? Воспротивиться? Где закаленный характер победителя, мать твою?!

– Джо, – выдыхает Бити.

Он выше Мейсон на полголовы. Темные, зачесанные назад волосы, блекнут на фоне его светлых, горящих глаз. Он смотрит на ее словно одержимый, словно больной человек, ищущий взглядом флакон с антидотом. Прежде, чем Джоанна кидается на Хеймитча, руки Технолога сгребают ее в охапку. Из горла Победительницы вырывается сдавленный, животный рык, который заполняет комнату чувством полного сумасшествия. Руки удерживают ее, но она по-прежнему рвется на волю, словно загнанный зверь.

Я не могла представить, что дети – всего лишь дети – так важны для «мясорубки из Седьмого». Я никогда не думала о том, что она мечтала о семье – свадьбе, светлых вечерах в кругу близких, светловолосом мальчишке с карими, как и у нее, глазами. Я никогда не считала ее сумасшедшей – сумасшедшей настолько, чтобы зубами вгрызаться в плоть своего напарника. Кровавые следы виднелись на руках Бити, но он не разжимал руки.

Душевная боль превозмогала физическую.

– Убери её, – слабо просит Хеймитч.

Крики Джо остаются во мне. Они разжигают во мне страх, отчаянье, боль, даже, когда в комнате остаемся только мы вчетвером.

Тебя забрала личная машина этой суки…

Койн. Почему же она не может оставить нас всех в покое? Почему ей так трудно поверить в то, что Панем может воссоединится? Почему не поддается вере и надежде? Потому, что она давно уяснила, что они бесполезны в коммерческих делах. Потому, что реальность жестока настолько, чтобы последовать примеру своего предшественника.

– Когда Жатва завершится, вы будете свободны. Остальным детям подарена амнистия – вознаграждение.

В руках бьется дрожь. Пит сжимает спинку стула так, что я замечаю побелевшие костяшки его пальцев. Ему больно – больно так же, как Энобарии, Джоанне, Бити, мне или Хеймитчу. Я вижу понурый взгляд ментора, который вглядывается в мои черты лица, словно сравнивая их. Я вспоминаю фотографию его возлюбленной и понимаю, что отчасти я точная её копия. Моя боль – его боль, мы слишком породнились за этот год.

– Она хочет, чтобы мы вытащили их имена на Жатве? – сипло спрашивает Энобария, – Я согласна с Джоанной – это нечестно, Хеймитч. Мы можем отказаться?

– Да, несомненно, можете, но тогда это аннулирует договор с Капитолием – но о том, чтобы стать менторами своих любимчиков, можете просто забыть.

– Но она не найдет нам замены, Хеймитч! Не так скоро! До Игр остался всего лишь день, – протестую я, хватаясь за эту соломинку, как за спасительный круг.

– Китнисс, мне жаль. Но она уже нашла, – он оборачивается к двери, где жмется Эффи, – впусти их.

Бряк затравленно смотрит на него из-под полуопущенных ресниц, не накладных на этот раз, а светлых, словно испепеленных огнем. Она смотрит на него, как на предателя и я чувствую злость и отчаянье, которое кипит в моей сопровождающей. Поддаваясь, он разжимает кулаки и открывает дверь.

В комнату проникает холод. И я замечаю Шестерых. Разного роста и наружности, они, тем не менее, напоминают мне единую серую массу идущую плечом к плечу. Четверо мужчин и двое женщин. Некоторые улыбаются нам, у других же на лице написана нескрываемая нервозность и гнев. Мне не страшно, я просто медленно поднимаюсь с перины дивана. Понятия не имею, как выгляжу, но чувствую, как непроизвольно губы сжимаются в тонкую линию, а брови сводятся друг другу, образуя хмурые складки. Их улыбки – фальшь и я рада, что есть из них те, кто хотя бы не скрывает правды.

– Доброго всем вечера, – говорит сладкоголосая девица моего роста.

Она равняется со мной, оставляя остальную часть команды позади себя. Протягивает ладонь с длинными, угловатыми ногтями и при пожатии грубо впивается в кожу. Я стараюсь отплатить тем же, сдавливая её ладонь до слабого хруста. Она хмурится.

– Китнисс Эвердин, полагаю?

– Разве мы знакомы? – выдавливаю сквозь зубы я.

– Меня зовут Тагетис – я уроженка Третьего дистрикта. Очень глупо предполагать, что я не узнаю тебя, Китнисс. Мы все, – она оборачивается к остальным, – прекрасно вас знаем. Пит, Хеймитч, Энобария, всем нам выпала огромная честь работать вместе с вами. Возможно, даже потягаться.

Её рот изгибается в подобии улыбки. Жизни трибутов – жизни детей, которые на протяжении месяца стали мне родными – не значат для нее ровным счетом ничего.

– Позвольте представить – Хорн, Деметрий, Бриан, Дальтон и Иллайн.

Я осматриваю их, натыкаясь на колючие, прожигающие взгляды будущих менторов. Они вселили бы в меня ужас, не будь я защитницей своих подопечных. Своих детей.

Койн нужны убийцы – не помощники. И она сделала абсолютно все, что было в ее силах, чтобы дети не смогли победить в заранее проигранной битве. Не будет борьбы за спонсоров, не будет вмешательства менторов – будет кровавая резня, которая рано или поздно унесет с собой 23 детских жизни. В списке которых могла оказаться и Хейвен.

Я сгребаю ее за шиворот и потягиваю к себе, будто это был жест вежливости, протягиваю нараспев:

– Если она все еще думает победить, передайте ей, что она серьезно просчиталась. Едва она хоть пальцем тронет моих детей.

– Сойка решила показать свой характер? Не особо удачный ход, Китнисс. От твоего гостеприимства зависит наше отношение к твоим детям, – искривляясь в усмешке, говорит Тагетис.

Она смахивает мою руку.

– Не будем играть в радушных соседей. Никто из нас не рад подобной встрече – сотрите с лица фальшивые улыбки. Вы могли выбрать перемирие, и мы бы вместе смогли безболезненно лишить их жизни – без излишнего фарса, но теперь…

Пряди ее волос слиплись и висят неухоженными лоскутами. Глаза разрывают меня на части, но я вряд ли уступаю ей в этом.

– Я лично прослежу, чтобы все было, как можно красочней.

– С новосельем, – выдавливает Хеймитч, – на сегодня вы и так достаточно сказали друг другу.

– Мистер Эбернети, кажется, мы договаривались с вами, что подготовите ребят к нашему приезду, но я не замечаю особо радушного приема.

– Ребят? – вспыхиваю я, – Повтори, сук…

– Китнисс, – чья-то рука обвивает мои плечи, – идём.

Я пытаюсь возразить, но Пит выхватывает мою ладонь и тянет вглубь коридоров. Я слышу сдавленные смешки нам в спину и пытаюсь вырваться. Но во время вспоминаю обезумевший взгляд Джо, ее сумасшедшее поведение. Я не должна быть такой – на мне бремя символа. Неожиданно на ум приходит взгляд Бити – живой, желающий, испепеляющий. И болезненный. Он словно чувствовал страх и отчаянье Джоанны, будто разделил боль между ними, чтобы ослабить её. Я, наконец, прихожу в себя.

Как раз во время. За мной запирается дверь. Щелчок и я уже лицом к лицу с Питом. В комнате стоит полумрак, и я все еще слышу сдавленное биение своего сердца.

– Зачем ты сделал это? – сквозь зубы спрашиваю я.

– Сделал что? Вытянул тебя оттуда? Чтобы ты не расцарапала ее лицо.

–Одним лицом она бы не ограничилась, – выплевываю я, – Разве ты не видишь – она сделает все, чтобы они не вернулись! Кто знает, кого мы вытянем на Жатве? А если это будет Хейвен, Пит? А если это будет тот мальчишка, которого я спасла от лап миротворца?

– Изуродовав Тагетис – ничего не изменится, и они по-прежнему должны будут полагаться на волю случая и удачу.

– А что изменит? Скажи мне – и я сделаю это!

Глаза напарника блестят в темноте. Боль ли это? Страх? Испуг? Помню, с каким непониманием я глядела на Джоанну, как ее вид, заставлял стыть в жилах кровь, а беспокойство сменятся чувством ужаса.

Неожиданно он делает ко мне шаг. Протягивает руки, и улыбается. На его лицо падает ночной свет, и я невольно задыхаюсь: светлое, искреннее, а главное игривое выражение не сходит с его лица. Я любуюсь блестящей полоской его волос, которая оказывается в лунном свете; проникающими в самую душу глазами, странным прикосновением его пальцев к моим плечам.

– Иди ко мне, – прижимая меня к себе, говорит он.

Ткань его футболки трется о мою щеку так, что я ощущаю тепло его тела. Я словно теряю дар речи, продолжая прерывисто вдыхать запах Пита. Безопасность. Я снова и снова погружаюсь в нее, словно в беспроглядный омут, который накрывает меня со всех сторон.

– Пит, что ты…

– Мы сможем это сделать, Китнисс. Я обещаю, что все изменится – только верь мне.

Он отстраняется и прижимается лбом к моему лбу.

– Мы же друзья, помнишь? Единое целое, а значит я не позволю тебе сдаться, а именно этим ты и займешься, когда Тагетис попадет в больницу. Разве ты не понимаешь – Койн ждет этого от тебя. Она слишком хороша изучила тебя в Тринадцатом. Она на шаг впереди, потому, что ты поддаешься эмоциям.

Хорошее начало, Пит. Весомый аргумент. Но все же ты не учел одной маленькой детали – начало всех эмоций закипающих во мне это ты.

– Я не могу иначе…

– Нет, можешь. Ты должна, – неожиданно он открывает глаза.

Я чувствую, как к щекам приливает кровь. Как сердце выбивает бешеный ритм, стучащий, словно колеса локомотива. Как замирает дыхание, когда его губы слабо касаются моей щеки – будто в благодарность, оставляя на коже согревающее клеймо.

– Идем спать.

– То есть…– сипло спрашиваю я.

– Вместе.

_________________________________

Дорогие мои Читатели, те которые еще не сбежали, а дождались очередной проды. Хочу поделится с вами не особо хорошей новостью. к несчастью наступил учебный год, а значит времени у меня теперь в самый, что ни на есть, обрез. Проды будут выходить намного реже, чем в июне-июле до моего отъезда. Но они будут регулярными ( я буду очень стараться). Раз в неделю. Не меньше, я думаю.

Оставляя пожалуйста свои отзывы, для меня это важно.

Спасибо, ваша Ася.

========== Глава 26 : Правда. ==========

Эту главу я хочу посвятить самой понимающей и ободряющей, самой ответственной и позитивной подруге, которую я, по счастливым обстоятельствам нашла на просторах интернета. Мариночка, я никогда не верила в женскую дружбу, как таковую, не то, что на соц.сайтах. Но именно ты спасла фанфик на мой личном пределе, когда у меня готовы были опуститься руки. Мы меньше стали общаться, потому, что у каждого с приходом учебного года много заморочек, но я все так же тебя люблю. Спасибо тебе за все. А главное за твой прекрасный фанфик “Ты излечишь меня” – он мое второе дыхание.

___________________________

Сердце отбивает гулкий ритм, выдавая мою небрежно скрытую бессонницу. Я чувствую, как Пит заворочался во сне и поскорее прикрываю глаза – нет, он не должен узнать о том, что я наблюдаю за ним:за его вздрагивающими ресницами, переливами и отблесками светлых волос, счастливым и умиротворенным выражением лица. Он уснул, сжимая мою ладошку в своей руке, будто отогревая занемевшие пальцы. Всю ночь – а это последние несколько часов – я слежу за нашими сплетенными пальцами в недоумении. Нормально ли это? Хочет ли он этого? И что будет с нами после? На следующее утро, когда его чувства «придут в норму»?

Я часто замечаю в нем перемены настроения. Будто внутри него, по-настоящему борются две различные личности, сражающиеся за свободу. Иногда это удается Мальчику с хлебом, и тогда я замечаю странный блеск его глаз. Иногда обреченная, дружественная холодность выдает обновленного Пита с потрохами. А иногда – как например, сегодня – они оба примиряются с моим присутствием, возможно, желают, а возможно, пытаются сократить время нашего общения к минимуму. Я слабо вздыхаю – мыслей, как всегда слишком много. Мне нужно взбодриться, чтобы бы, наконец, уснуть, чтобы быть готовой к завтрашней тренировке.

Я выбираюсь из постели. Словно кошка – беззвучно и мягко – ступаю по тонкому настилу ковра. Накидываю на плечи куртку и выскальзываю из собственной комнаты. Издалека, в темноте коридоров, доносится шум телевизора – это Хеймитч, и ему снова не по себе. Я чувствую вину – за все то время, проведенное в Капитолии, мы ни разу не поговорила тет-а-тет. Я ни разу не попыталась уберечь от боли и пьянства. Ни разу не задумалась о его состоянии души.

Ноги сами несут меня к его комнате – он нуждается во мне, хотя прекрасно помню, что о радикалах мне придется держать язык за зубами. Телевизор вещает очередную программу, когда я проникаю словно тень в комнату бывшего ментора. Здесь пахнет отчаяньем: истлевшим воздухом и тошнотворным перегаром. На столах замечаю полупустые, допитые, надколовшиеся, катающиеся по полу, бутылки.

Хеймитч сидит в кресле спиной ко мне. Слышу слабый и мирный храп. Одна рука ментора сжимает бутыль, другая, почти касается пола. Крадучись, пытаюсь выудить из его рук алкоголь, но едва я дотрагиваюсь до его руки, бутылка с грохотом ударяется о пол.

– Забыла, солнышко, я сплю с ножом? – хриплым голосом спрашивает он.

– Тут уж забудешь… – нервно отрезаю я, – Хватит, Хеймитч. Мне страшно смотреть на тебя.

– Ты можешь не смотреть – я ведь, кажется, не звал гостей. Ты по-прежнему можешь выяснять отношения с Питом, делить с ним койку, делать вид, что тебе безразличен этот парень – я лично не возражаю. Если пришла за советом, то опоздала – для этого я слишком пьян…

Я даже злиться на него не могу. Жалость и скорбь – единственные чувства, которые я испытываю к Эбернети.

– Ты жалок.

Хеймитч слабо пожимает плечами, неотрывно глядя на мерцающий экран.

– Возможно.

– И ты не желаешь изменить этого? – нервно спрашиваю я.

Усаживаясь на колени, я смотрю во вздернутые хмельной пленкой глаза моего наставника. И этот человек спас мне жизнь? Подарил шанс, чтобы до конца дней убивать в себе последние горсти человечности?

– Ты нужен и мне и Питу. Не представляешь как нужен! Особенно теперь, Хеймитч, когда они собираются отправить детей на арену. У тебя ведь наверняка есть план, который поможет нам воспротивится Койн? Ты ведь просто выжидаешь, так ведь?

– Они всегда хотели отправить их на арену, солнышко. И нет – нету у меня никакого плана. Сделай то, что сделал я, едва переступив порог этого чертового места…

– Что? – недоумеваю я.

– Сдайся, – хрипит он, – Нет ни плана, ни времени, ни возможностей. Сноу – жаждал власти над людьми, Койн – жаждет расплаты. И поверь, если у тебя есть столько соратников, сколько теперь есть у нее, наша борьба выльется нам большими проблемами.

На языке вертятся слова утешения – ведь есть еще «Огненный Морник». Тысячи сильных, достойных людей желающий для всего Панема только мира, но я не позволю этим словам слететь с языка. Это не правильно и опасно для Эбернети.

– Послушай, Хеймитч. Эффи не желала тебе такой участи…

Неожиданно в глазах ментора вспыхивает искра – пылающая, восторженная искра, блекнущая под пеленой опьянения. Он переводит на меня пустой взгляд, и серые, похожие на мои глаза, изучают меня так, будто видят в первый раз.

– Причем здесь парикоголовая?!

– Не считай себя самым умным, ты действительно плохо скрываешь все свои эмоции, – уверенно говорю я, хотя его слова бросают меня в дрожь, – Я знаю, что это все не просто так, что есть что-то большее между вами, и поверь, она не заслужила видеть тебя в подобном состоянии.

– Не указывай мне, девчонка… – яростно говорит ментор.

– А разве ты имеешь на это право?

– Я вытащил тебя с арены, если ты забыла. Спас твою никчемную жизнь не для того, чтобы ты считала нужным читать мне нотации! Не смей больше касаться этой темы – ты слышишь меня? – никогда больше!

Его голос звенит в ушах, как битое стекло. Я сжимаю ладони в кулаки, чтобы он не заметил дрожь, проходящую по мне. До боли прикусываю губу, чтобы справиться с разочарованием и страхом.

– Ты считаешь, что любовь – это слабость. Но именно она помогла выбраться двум бесперспективным трибутам с кровавой бойни арен. Напомнить тебе, что это произошло дважды, что не слишком похоже на счастливое стечение обстоятельств? – Я уверенно встаю с колен и смотрю на него сверху вниз, – Любовь делает человека бесстрашным, готовым на все ради людей, которых он любит.

По коже прокатывается разряд. Я узнаю эти слова, словно он стоит над моим ухом и тихо шепчет, повторяя их, как заезженную пластинку: « Я был бесстрашным человеком, готовым на все ради тебя – человека, которого я любил». Шепот становится едва различимым, но Пит, как будто дышит мне в спину, заставляя мурашки стайкой расходится по всему телу. Я обнимаю себя руками, будто стараясь, отгородится от подобных мыслей, но чувствую только слабый и пронзительный запах моего напарника. Я пахну им.

Неожиданно в мое сознание врывается слабый смех Хеймитча.

– Я сказала что-нибудь смешное?

– Все дело в том, как выросла наша пташка, – утирая выступившие слезы, отвечает он, – Еще год назад она не могла разглядеть в глазах парня такую откровенную любовь, а уже теперь, поучает своего старика нудными нотациями. У него нахваталась?

– Пит тут не причем. Как и наши с ним отношения, – грозно говорю я, но тут же смягчаюсь, – Эффи уже не та сопровождающая, которая приветствовала нас в Дистрикте-12. Она…

– Перестань, – говорит Хеймитч, приподнимаясь с кресла.

Он разминает отекшую спину и равняется со мной. Его пальцы больно щелкают меня по носу. И я чувствую прилив нежности – как будто он часть меня. Он и есть часть меня.

– Но Хеймитч!

– И слушать не желаю, – категорично, заявляет он, – Сейчас, когда буду выслушивать нытье Бряк по поводу того, что я разбудил ее, обязательно упомню эту фразу.

– Но…

Я осекаюсь. Перевариваю эту фразу и благодарно улыбаюсь ментору. Его глаза по-прежнему блестят алкоголем, но я замечаю искреннее счастье, без тени сарказма или недовольства.

– Боюсь разбудить вас, – как бы, между прочим, замечает он, – Конечно, парикоголовая ведет себя довольно тихо…

– Ох, заткнись!

– Думаю, после объяснения в любви и пылких поцелуев…

Я закрываю уши руками и выбегаю из комнаты. Ступая по коридору, все еще слышу разгоряченный смех Эбернети, брошенный мне в спину. Чертов кретин – улыбка сама поселяется на моем лице.

Личная жизнь Хеймитча и Эффи меня и пугает, и радует одновременно. Как странно вспоминать его жеманные поцелуи на сцене в день Жатвы, её высокомерное поведение и осознавать – передо мной теперь совершенно другие люди. Они оба изменились – силами Койн или Сноу, Капитолия или Проклятых Игр, болью или счастьем, состраданием или ненавистью – стали моей частью, частью друг друга. Кто мог знать, что мы станем самыми близкими друг другу людьми? Кто знал, что мы станет семьей?

В моей комнате горит свет. Черт – неужели смех Эбернети разбудил его? Ускоряю шаг и чувствую, как разочарование обрывается внутри меня. Пита нет в комнате. Постель пуста и только смятые простыни, только тонкий запах его одеколона, напоминают о его былом присутствии, разжигая во мне потрясение.

Ни в душевой, ни в уборной его нет. Словно ошпаренная, выскакиваю из комнаты и мчусь к его комнате. Я испытываю странное волнение, будто с ним могло что-нибудь случиться. Комната остается не запертой, и я без труда проникаю в апартаменты своего напарника. Пустота обжигает легкие – Пит здесь не появлялся. Кровать с широким подголовником, точеными ножками и шелковыми простынями остается не застеленной. Здесь его присутствие – в каждом предмете, в каждом дюйме комнаты – ощущается намного сильнее. Куда он мог уйти?!

Хейвен? Что за глупости? Среди ночи нестись в отдаленный квартал Капитолия, только для того, чтобы … Ох…

Почему мысль об измене так ярко предстала передо мной? Наверное, потому, что мы оберегаем только то, что не принадлежит нам. Я вспоминаю, какой прекрасной была янтароглазая девушка, вспоминаю, какими мягкими и дразнящими могут быть поцелуи Пита и меня бросает в лихорадочную дрожь. Как идеально бы легли его руки на плечи девушки, как слепящие позолоченные волосы Хейвен, сливались с отливающими блеском волосами Пита. Как между ними возникла бы связь – не дружественная, не вынуждающая – а настоящая связь, которая бы не позволила бы ему, вот так просто провести с ней ночь так и не прикоснувшись к ней, как это было со мной.

Я не считаю Хейвен ребенком. Мне кажется в прозорливых глазах девушки достаточно ума, достаточно смелости и мудрости, чтобы понять и принять любовь моего Мальчика с Хлебом. Не терпя одиннадцати лет, не выжидая Голодных Игр.

Единственное, что мне остается делать – сдаться. Хотя бы в этом: я проиграла Пита Мелларка, и если не переродку, то хотя бы ей. Я опускаюсь на кровать своего напарника, сжимая в руках лоснящуюся ткань простынь. Запах безопасности ударяет в нос – он ведь спит здесь каждую ночь. Каждую ночь принимает свои кошмары точно так же, как и я. Неожиданно, я понимаю, что с самого приезда в Капитолий они не трогали мое беспокойное душевное состояние – будто отступив в тень.

Но ведь кошмары теперь не самое страшное в моей жизни?

Я вытерплю – я смогу.

Слеза слетает со щеки, ударяясь о подушку с тихим звуком.

Кап.

Я смогу – я вытерплю, пусть даже теперь от меня отвернулся даже Гейл.

Кап. Кап.

Я верю в себя – я ведь сильная. И мне не нужны чувства, чтобы… выжить. Чтобы жить, чтобы помочь выжить моим детям. Они точно так же, как Хеймитч и Эффи – моя недостающая часть, которые я собираю крупинка за крупинкой.

Кап.

Мне холодно. Сжимаюсь в комок и стараюсь отогреть окостеневшие пальцы. Не от холода – от недостающей частички меня – Пита.

– Китнисс? – слабый шепот пронзает меня, и я резко вскидываю голову.

Пит смотрит на меня сверху вниз. От чего-то, он без прежней ситцевой рубашки, а вокруг его бедер обмотано полотенце. Песчаные волосы взъерошены и покрыты гелем – нет, не гелем, водой. Свет мерцающих фонарей за окном отбрасывают на его тело слабые тени. Широкие плечи, те самые мягкие и нежные пальцы рук, рельефный пресс, линия изгиба ключиц. Я задыхаюсь и отворачиваюсь. Не для меня – для неё.

– Что ты тут делаешь? – без тени злобы спрашивает он.

– Я подумала, ты ушел.

– Так и было, после того, как ты исчезла.

– Я … не могла уснуть, – запинаясь, говорю я.

– Кошмары? Почему ты не разбудила меня?

– Пит, я знаю правду, – обрываю я.

Он должен знать, что его чувства к Хейвен для меня не секрет. Должен знать, что я не желаю делить с ним кровать, если он уходит к ней.

– Правду?

– Насчет тебя и Хейвен.

Я поднимаю на него глаза и замечаю, как шокирован мой напарник. Шокирован, но не удивлен. Эта мысль для него не кажется абсурдной.

– Китнисс…

– Когда ты хотел сказать мне?

– Я неуверен, что должен был, – виновато отвечает он.

– Должен был?! Это просто аморально, Пит! – вскрикиваю я, – Это…неправильно!