Текст книги "Ставка на верность (СИ)"
Автор книги: Гайя-А
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
– Во Флейе нет ни одного кафедрального собора. Ни одной общественной молельни. Молятся кто где, но в основном – в приделах внутри дома каждой из семьи. И это значит, что, несмотря на то, что на улицах города все выглядит более чем благопристойно, за воротами и дверями каждого из клановых кварталов царят порядки, которых никто из нас не знает. Пока так будет продолжаться, Флейя не станет подчиняться Элдойру по-настоящему. Понимаешь?
– Вы не можете заставить ходить их в храм.
– Пока не могу. Я начал с того, что заставил их строить. Они будут соревноваться в том, кто сколько потратит на строительство. Кто-то попытается сопротивляться – я ловил поджигателей, ловил бунтовщиков, все они казнены тихо и без лишнего шума. Они никогда не будут сопротивляться открыто. Мы вытесним их в их собственных домах.
Сонаэнь притихла. Его плечо вдруг показалось ей каменно-холодным, а собственное дыхание стало неровным, слабым, как истончившаяся нитка.
За время в Мирменделе она успела забыть, кем является ее муж. Кем-то и чем-то большим, нежели просто муж и мужчина. Ниротиль уловил ее замешательство.
– Поверь, простым увещеванием народа с улицы ты не добьешься ничего. Но, если пожелаешь открыть сиротский приют или что-то такое… мы можем поискать тех, кто согласится это оплатить. Может быть, Орден приветствует мирные инициативы.
– То есть, ты будешь вешать и пытать, а я молиться и врачевать? – в горле у леди пересохло, ей было почти больно задавать ему этот вопрос. Полководец только прикрыл глаза.
– Я устал для разговоров.
Он заснул почти мгновенно.
*
За последующие три недели Сонаэнь посчастливилось увидеть своего мужа трижды, поговорить – дважды. Он настоял на том, чтобы леди Орта не покидала дом, он же приказал ей не открывать лица, носить ту же в точности одежду, что ее компаньонка, не садиться за стол, не дав попробовать еду домашним животным или слугам.
Что утешало Сонаэнь, так это осень за окном. В предгорьях она всегда была безупречна. Но Флейя отвергала вольность осеннего ветра. На мощенных площадях и улицах случайные опавшие листья встречались только ранним утром, после же на них набрасывались горожане с метлами и вениками.
Она начинала скучать по морю. Пусть на побережье ей гулять так и не довелось, но запах морской соли, чувствующийся в воздухе, уже был необходим. Почти так же, как вечера с Ниротилем.
Хотя бы иногда видеть его. Пусть даже между ними по-прежнему будет висеть то же отчуждение и враждебность. Читать Писание, зная, что он слушает, подавать лично еду ему на стол, хотя бы зашивать его одежду. Все это ушло. Немногое тепло, родившееся между ними, осталось похоронено в Руинах в Мирменделе, среди врагов, по которым вдруг начала скучать Сонаэнь.
Здесь был холод, а налетевшие осенние ветра уносили прочь несбывшиеся надежды. Внезапно со всей ясностью Сонаэнь осознала, что сердце ее успокоилось, остыло и прекратило биться вовсе. Где-то в прошлом или возможном будущем был Тило и его Мори, его победы или поражения, а она могла лишь равнодушно созерцать происходящее, никак не принимая в нем участия. Это было не обидно. Это не пришло к ней с прежними муками или обидой на его холодность.
В жизни было множество вещей помимо любви, и они все могли ей достаться, если только она научится с этим жить.
*
Как и обещал Ниротиль, Наместник не проигнорировал посещение Флейи женой полководца и пригласил обоих на вечер в свой особняк.
Погода не благоприятствовала приему в саду, и гости, весьма немногочисленные, рассредоточились по запутанным коридорам дома. Как казалось Сонаэнь, почти все галереи и переходы флейских домов состояли из ступеней, лестниц и углов. Иногда это могло быть удобным – если кто-то желал скрыться от посторонних глаз или уединиться с собеседником.
Сонаэнь смутно запомнила предыдущий визит. Свою собственную свадьбу безо всяких церемоний и праздника она не могла воссоздать в памяти, словно была лишена рассудка в тот момент, когда соглашалась. Помнила лишь состояние усталости, оглушенности после долгого дневного переезда и то, как мешали неудобные пуговицы на сером госпитальерском платье.
Сегодняшний вечер встретил ее в голубом атласе и прозрачном белом газе, несколько вычурных кружевах и с уверенной светской улыбкой на устах.
– Достойно выглядишь, – уголком рта улыбнулся Ниротиль, встретив ее паланкин у внутреннего двора особняка. Она ответила такой же холодной улыбкой.
– Вы позволите? – взяла его под руку.
Он не дрогнул. Лишь протянул свободную руку в сторону Ясеня, призывая его и Трельда держаться ближе.
Под рукой Сонаэнь нащупала наручи под рубашкой. Она чуть замедлила шаг, давая мужу пройти первым в зал. Хозяин и его свита оглянулись столь единовременно, что казалось, будто они готовили продуманную засаду. Возможно, в сущности так оно и было.
Вуаль на леди Орте была скорее условной – почти невесомая газовая ткань не мешала обзору.
Дека Лияри первым встретил их, как и подобает Наместнику. Сонаэнь отметила его скользящую походку и легкость поступи. Несомненно, он годы посвятил тренировкам с оружием. Вряд ли он был мечником, сухощавое телосложение и выверенная точность бесшумных движений скорее свидетельствовали в пользу занятий стрельбой.
Судя по напрягшейся руке Тило, именно этот неприметный флейянец представлял наибольшую угрозу. Сонаэнь улыбнулась на мгновение раньше приветствия.
Она еще помнила, что Наместник симпатизировал ей. Может быть, сегодня ей удастся повоевать за Элдойр на своем поле.
Это оказалось труднее, чем виделось.
Южане были язычниками, но их верования оставались практичными, понятными, да и говорили они на мирмите. Флейянцы же, использовавшие исключительно срединную хину, продолжали оставаться загадочными, даже когда обсуждали погоду. В привычной роли молчаливой послушницы Ордена Сонаэнь почувствовала себя увереннее. Она знала эти правила игры. Ее делом было не отвечать на комплименты, игнорировать ухаживания и соответствовать статусу своего воинственного супруга.
Поэтому, когда Дека Лияри обратился к ней напрямую, она трижды промолчала прежде, чем выказать восхищение садами Флейи.
– Скоро закончится сезон фонтанов, миледи, – подхватил беседу Наместник, – полагаю, вам будет интересно взглянуть на самый необычный из них – он расположен на террасе у седьмого внутреннего двора. Дарна, проводи нашу гостью.
Дарна Патини провел Сонаэнь через запутанные и узкие переходы и галереи к обещанному фонтану в полном молчании, но по тому, как он обернулся, она догадалась, что от нее ждут, чтобы она задержалась.
Сонаэнь старалась не думать, какие мысли посещают Ниротиля в ее отсутствие. Но стоило ей задуматься об этом-и на расстоянии двадцати шагов она увидела преспокойно курящего трубку Трельда. Он даже махнул ей рукой, безмятежно выпуская струйку дума в ее направлении. Одновременно из темной арки появился беззвучно и хозяин праздника, Дека Лияри.
– Не правда ли, течение воды успокаивает, – произнес он мягко, останавливаясь от нее в трех шагах у парапета, наблюдая падение воды с высоты.
– Ваш город соткан из спокойствия. Ему не хватает живости.
– Вы оживили его своим присутствием.
Ей следовало быть недовольной его намеком, но она смолчала. Шаг навстречу. Расстояние между ними сокращалось без видимого сближения.
– Вы все-таки стали его женой, миледи.
– Хвала Всевышнему за эту честь.
Она ожидала его реакции, но Дека лишь с легким вздохом отвернулся. Каштановые пряди волос, падающие на его задумчивое лицо, скрывали от нее оттенок его глаз. Она помнила с их предыдущей встречи, что они были синими.
Наверное, синими.
– Положение часто обязывает нас вступать в союзы с теми, кто не оценит их по достоинству, – негромко продолжил Наместник, оборачиваясь и опираясь локтями на парапет, беззастенчиво разглядывая девушку рядом с собой, – Мне известно об этом больше, чем кажется. Флейя выжила лишь благодаря умению подчиняться обстоятельствам и пережидать их.
– Власть его величества для вас – такое обстоятельство?
Дека рассмеялся. Смех, как и голос, у него был очень красивым, поставленным.
– Два года назад таким обстоятельством для меня было ее отсутствие. Кто может мне обещать, что еще через два года мой город не будет разграблен ради новой войны, не имеющей к нам отношения?
– Вы опасаетесь разорения? Флейя вовсе не купается в роскоши.
Лияри придвинулся к ней так близко, что это должно было взволновать Трельда, но оруженосец со своего места куда-то запропастился. Беспокойство, охватившее Сонаэнь, вывело ее из тщательно сохраняемого равновесия.
– Флейя – как вы, миледи, – их руки на мгновение соприкоснулись, – умеет скрывать свою красоту под одеяниями скромности. Прятать свои соблазны под маской добродетели.
Тонкие, но мускулистые пальцы лучника обхватили ее запястье, и она не рискнула кричать или вырываться, предпочитая оставаться недвижимой.
– Возможно, для вас добродетель лишь маска, господин Лияри.
– Отнюдь. Для меня она испытание, как и для вас, моя дорогая леди. Оценят ли ваши жертвы те, ради кого вы их приносите?
«Мой отец мертв, – подумалось Сонаэнь, и она ощутила все тот же противный ком в горле, что так и не пропал со дня его смерти, – моя мать, мои сестры, все мертвы».
– Вы обольстительны в своей добродетели, – рука Лияри скользнула по ее плечу под вуалью, и леди прикрыла глаза, демонстрируя молчаливое одобрение его касаний.
Не поддаваться. Одиночество не стоит наказания за предательство. Не поддаваться.
– Вы позволите спросить? Почему именно мастер Лиоттиэль? – рука Наместника остановилась возле левой ключицы, он чуть надавил пальцами, – я знал вашу семью. Многие достойные дома были бы рады породниться с вами, леди Орта, особенно если мы говорим о тех, что происходят с южного побережья.
Она не ответила. Его рука опустилась ниже, проникла в вырез, и Сонаэнь задышала чаще. Воздух, горячий и тяжелый, доставался ей все тяжелее по мере того, как он продвигал дальше свою руку. Его тонкие губы оказались у самой мочки ее уха, и от его частого дыхания покачивалась сережка с лунным камнем.
– Вы умная женщина, Сонаэнь Орта. Слишком умная, чтобы жертвовать собой в угоду фанатикам и солдафонам, которые уже сыграли свою роль в истории и скоро оставят сцену другим.
– Заговорщикам? – она повернулась к нему лицом, скользнула вуаль по его носу, и их губы теперь не разделяло пространство даже в ладонь шириной.
Дека Лияри прикрыл глаза.
– Политикам, моя дорогая. Что вы скажете?
Он чуть отстранился, и Сонаэнь ощутила непритворную, настоящую дрожь во всем теле. Мучительное чувство между ног превратилось в тупую тянущую боль. Она превозмогла слабость, попыталась сложить губы в светскую улыбку.
– Мне надо вернуться к мужу. Меня будут искать.
– Несомненно. Ваше отсутствие весьма заметно.
Он остался все там же, у фонтана, пока Сонаэнь неверными шагами возвращалась в приемный зал.
Увидев Ниротиля, который едва ли бросил взгляд в ее сторону, она отчаянно возжелала остаться одной, совсем одной – снова быть свободной, незамужней, иметь возможность выбирать снова. Что, если не тщеславие, заставило ее предложить себя в жены полководцу? Если бы то была настоящая добродетель, ей бы не пришло в голову разочаровываться – как не получилось бы и очароваться. Она с достоинством несла бы свое бремя, не жаловалась бы на невнимание или обиды, помня, как приходится тем, у кого нет и этого.
Соблазнитель Дека Лияри знал, о чем говорил. Возможно, его имя или дом не были покрыты воинской славой. Однако в его прагматичном, рациональном подходе к жизни все же было меньше жестокости и нетерпимости, чем у именитых воевод Элдойра.
Сидя в закрытом паланкине по дороге домой, Сонаэнь старалась плакать беззвучно. Мысли, прежде ее даже не посещавшие, пускали все новые и новые корни. Вытесняли прежние чистые чувства и намерения. Слова, что когда-то она не произносила даже про себя, опасаясь бесчестья и гордясь чистотой, вдруг начинали описывать ее собственную жизнь.
И, хотя вечером дверь в комнату мужа была открыта, а он сам дал понять, что не против ее компании, она не воспользовалась его молчаливым приглашением. Впервые.
========== На каждой из сторон ==========
Письмами, которые приходили Ниротилю, можно было протопить небольшой домик в холодный сезон.
Сонаэнь занималась письмами отца, занималась письмами-счетами и письмами-предложениями, которые вошли в моду с появлением дешевой бумаги и увеличением числа грамотных жителей королевства. Обычно это были скучные и однообразные тексты убористым почерком, превозносящие товар продавца и его честное имя.
Важные и личные сообщения полководец Лиоттиэль всегда читал сам. Это требовало наличия увеличительного стекла и сосредоточенности, и Сонаэнь привыкла к своему беззвучному присутствию рядом. Иногда он комментировал прочитанное, давая ей возможность начать обсуждение и поддержать беседу.
Но с отъездом во Флейю все изменилось. И Сонаэнь была весьма удивлена, когда Ниротиль пригласил ее разбирать письма вместе.
Когда она вошла к нему в кабинет, он уже держал одно из них в руке, распечатанным.
– Это интересно. Вторая леди Лияри приглашает тебя «полюбоваться отцветающими хризантемами». Ты знаешь ее?
– Мы встречались.
– Вот как, – Ниротиль даже не поднял глаз от письма, и Сонаэнь выдохнула, не понимая, что заставило ее солгать, – возможно, было бы разумно вам встретиться. Это будет дань уважения.
– Мы отправимся вместе?
– Бог мой! Миледи, нет, – отрезал он, поднимая на нее взгляд и отбрасывая письмо в сторону, – только хризантем мне и не хватало. Ясень увлекается составлением букетов, возможно, он составит тебе компанию. Хоть я и не думаю, что во внутренние покои дворца Лияри пускают посторонних.
Она все еще стояла столбом, когда Ниротиль уже повернулся к жене спиной и сделал жест рукой, который должен был означать прощание. Сонаэнь в эту минуту от души вознамерилась однажды пересолить ему еду или подложить шипы в постель.
*
Огромные ворота во внутренние дворы дворца Лияри, у которых остановился паланкин, казалось, совершенно не были созданы для такого города, как Флейя. Они были монументальны, претенциозны, им следовало стать входом в огромный город, но все, чем они стали – попыткой крошечной семьи из крошечного народа бросить вызов всему миру за пределами своего дома.
То же впечатление произвели чудовищно высокие стены бесполезных башен – Сонаэнь уже могла понять, что они не были ни сторожевыми, ни дозорными. Она удивилась еще больше, увидев замурованный вход одной из них.
Однако дворик, где ожидала ее прибытия леди Лияри, оказался значительно уютнее. Там был разбит цветник, уже укрытый на зиму, и стояли качели. Конечно, это не сравнить было с пестрым, ярким, гостеприимным двором родного дома под Сабой, но все было лучше гигантских монументов тщеславия флейян.
Леди Лияри улыбалась так сладко, словно знала Сонаэнь всю жизнь. В розовом платье без броских украшений, она показалась девушке очень подходящей парой Наместнику. Мелкие черты лица, приятная улыбка и изящные жесты – а особенно голос понравился Сонаэнь, когда флейянка поприветствовала ее и подхватила под руку, проводя к скамейке в саду.
– Не холодно ли вам, моя сестра? – глубоким, чарующим голосом спросила красавица, – мы могли бы принести жаровню. Вы любите хризантемы? Боюсь, в этом году они отцветают так рано.
– Вы прекрасно говорите на хине, – под таким потоком слов Сонаэнь растерялась.
– О, моя дорогая, у меня так мало практики. Приходите в гости чаще, и мы будем учиться друг у друга. Вы любите ткацкий станок?
Она говорила, говорила без умолку, с той светской легкостью, которая возможна только при выработанной привычке. Она говорила обо всем, но ни о чем в частности, и со стороны действительно можно было представить себе, что женщины давно дружили и встретились именно для того, чтобы обсудить ткани, ткацкие станки, моду на платья и всевозможные ухищрения для сохранения красоты.
Прямо за галереей из голубого мрамора леди оставила Сонаэнь со словами, что непременно вернется, когда гостья налюбуется вдоволь красотой обстановки.
Оставшись одна, леди Орта огляделась, но не нашла ничего, чем могла бы любоваться. До тех пор, пока точно позади не раздался негромкий мужской голос:
– А вы действительно умны, миледи. Но больше любопытны, не так ли?
То, с какой скоростью она обернулась, больше подошло бы воительнице вроде Триссиль. Плечом подпирая колонну, скрестив руки на груди, на нее смотрел Дека Лияри. Она чуть склонила голову, приветствуя его. Фамильярно, но с чувством поклонившись в ответ, он подошел ближе.
Он был бесшумен. Легкие его шаги выдавали привычку хищника, охотящегося из засады. Он был прекрасен: золотистые легкие одежды, не похожие ни на что, что прежде видела Сонаэнь, легко развевались, облегая при ходьбе обтянутые красными лосинами длинные мускулистые ноги. От простого, но дорого ремня на гибкой талии до небрежной, растрепанной прически – он был красив и ухожен. Леди Орта невольно задалась вопросом, бывал ли он когда-нибудь болен или ранен.
– Рад встрече, моя прекрасная госпожа, – он опустил взгляд на ее руку, словно раздумывая, взять ли ее, но передумал, заложив вместо этого руки за спину и чуть качнувшись назад, – я надеялся увидеть вас снова.
– Ваша леди… была столь добра ко мне, что пригласила меня…
Дека склонил голову, лицо его приняло скучающее выражение.
– Вторая Сестра умеет быть приветливой к тем, к кому я велю ей быть таковой.
– Вторая Сестра?
– Моя жена. Одна из двух. Первая и Вторая леди Лияри. Возможно, вы развлечете себя беседой с ними.
Сонаэнь и прежде слышала, что Флейя славится отличающимися обычаями. Но никогда прежде не встречалась с женщинами, лишенными имен – это было против всех правил и законов Элдойра. Наместник, однако, не стал заострять внимание на своей семье, и медленно двинулся вдоль галереи.
– Итак, леди, как вам нравится Флейя?
– Весьма… продуманно спроектированный город, – неуверенно заметила Сонаэнь. Мягкий смех, которым ответил ей Дека, заставил ее поднять глаза на него и несмело улыбнуться в ответ.
Было непривычно смотреть постороннему мужчине в лицо после почти двух лет под вуалью. Она забыла, что он видит ее так же близко и отчетливо, как и она его, и рассматривала его беззастенчиво и старательно, отмечая каждую деталь.
Он был примерно того же роста, что и Ниротиль, может, чуть ниже, но грациознее, мягче – в движениях, в жестах. Чувствовался беспрестанный контроль над телом в том, как он двигается рядом, по-прежнему беззвучно, напряженный, как струна, и не тяготящийся этим напряжением.
Его глаза отдавали желтизной и зеленью поровну.
– Вам следует быть при дворе. Украшать собой дворцы, а не воинские шатры. Вам следует быть там, где вас оценят.
Сонаэнь обнаружила, что оказалась около качелей. Не раздумывая, она присела на них, лишь для того, чтобы избежать пугающей близости с мужчиной, который волновал ее. «Он не посмеет сесть рядом». Он и не подумал. Усмехнувшись, обвил своим гибким телом опору качелей и принялся раскачивать их понемногу. Не сильнее, чем это было бы прилично.
Хотя о каких приличиях могла идти речь. Они были наедине, и Наместник почти открыто предлагал ей… что?
– Чего вам не хватает, Сонаэнь Орта? – пропустив обращение и не сделав на этом акцент, спросил мягко Дека, – отчего ваши глаза так грустны? Чего вы ищете? Или, может быть, кого.
– Мне достаточно того, что у меня есть, – бесцветно изрекла она, глядя перед собой и чувствуя пустоту. Качели медленно продолжали двигаться туда и сюда, и она вдруг почувствовала, как его рука задела ее, когда он раскачивал их.
– «Достаточность». Я готов признать это ругательством. Это не о вас, моя леди. Я увидел это в ваших глазах впервые, когда мы встретились, и вижу только яснее сейчас.
Она ничего не ответила, замирая от того, как ласково, почти невесомо его пальцы касаются ее руки, ненавязчиво, поглаживая по костяшкам пальцев, гладя кожу между большим и указательным пальцем, рисуя будоражащими теплыми мазками по ладони.
– Правда в том, Сонаэнь, что «умеренностью» и «достаточностью» прикрывают полное отсутствие всего, что необходимо для счастья. Даже если на самом деле вы нуждаетесь в чем-то больше, чем в воздухе.
– И вы знаете, в чем я нуждаюсь? – она хотела, чтобы это прозвучало, как сарказм, как ирония над его попытками притвориться проникшим в ее тайны.
Наместник с открытой мальчишеской улыбкой отступил назад, и предложил ей руку.
– Я знаю, – едва слышно произнес он.
Комнаты, выходящие во внутренний двор, были лишены дверей – здесь были лишь открывающиеся перегородки и ширмы. Когда Лияри остановился перед одной из них и отпустил, наконец, руку Сонаэнь – они держались далеко друг от друга, но это только усиливало напряжение пространства между их телами – он обернулся к ней с самым серьезным лицом.
Тепло его глаз напоминало ей о весне.
В глазах Тило был холод октября и ветры степной зимы. В его руках была жесткая сила побед и пережитых поражений. В его губах была сладкая горечь близкой разлуки и тревоги.
Дека Лияри смотрел на нее иначе. Зелень его распахнутых, ясных глаз с каким-то кошачьим выражением обещала мягкость, спасающую от всех бед. «Каковы на вкус его губы?», задумалась леди Орта, и, словно прочитав в ее взгляде эту постыдную мысль, мужчина распахнул двери комнаты перед собой.
– Вот что вам нужно, моя леди, – тихо, на грани слышимости сказал он, почти прошептал.
Ноги у Сонаэнь ослабли, а между ними вновь зародилась ноющая щекотка. Отделанная черным полированным мрамором, полудрагоценными камнями, комната перед ней была совершенно пуста, если не считать огромной, высокой, застеленной черным атласным бельем кровати. Светильники за панелями из кварца и янтарных инкрустаций дарили мягкий, рассеянный теплый свет. За кроватью возвышалась резная ширма, отгораживающая остальную часть покоев.
– Вот, что вам нужно, моя дорогая, – голос Лияри вдруг оказался прямо над ее ухом, а его руки – на ее плечах, мягкой, опасной, вкрадчивой тяжестью и жаром, скользнувшим от плеч по рукам ко всему телу и задержавшись в нем вместе с прилившей к коже кровью.
– Новая мебель? – она не узнала свой хриплый голос, откашлялась, и мужчина негромко рассмеялся.
– Как вы смело, решительно, стойко сражаетесь с собой! Но я прав, – и его губы скользнули по ее волосам, по лбу, задержались на щеке, коснулись мочки уха, чтобы прошептать, – вам нужна любовь.
Она отпрянула, не сознавая, что делает это в направлении пугающе громадной кровати. Наместник не казался удивленным.
– У меня есть муж. У меня есть обязанности, которые я исполняю перед ним. У меня есть все, что мне нужно.
Она надеялась, что ее голос звучит дрожащим от ярости, а не от постыдного желания сдаться его обольстительным речам.
– У вас есть ярмо на шее, – чуть резче произнес Лияри, неотвратимо двигаясь в ее направлении, и обманчивая вкрадчивая грация его шагов заставила Сонаэнь отступать назад быстрее, – у вас есть мельничный жернов, который тянет вас ко дну, чтобы вы гнили там, прикрываясь словами о «долге», «обязанностях» и «верности». Еще одна истина, которую мы оба знаем, моя леди, вы и я, так это то, что большая часть долгов, которые мы когда-либо кому-либо отдаем, делает нас самыми несчастными существами на свете, а все, к чему нас обязывают, ничего общего с любовью не имеет.
Теперь она сидела на кровати перед ним, обездвиженная его близким присутствием, и когда Дека наклонился, опираясь одной рукой о покрывало рядом с ней, а другую вплел в ее волосы на затылке, она снова замерла. Его лицо было так близко, его глаза так ярко сияли в полумраке…
– Я вас чувствую, – его губы были почти у ее собственных, и она чувствовала вкус его дыхания – свежесть мяты и терпкую ноту базилика, – я вижу это в ваших глазах. Этой жаждой горит ваша кожа.
Его мягкий, почти целомудренный поцелуй коснулся ее лица над губой, уголка ее рта, и она закрыла глаза, ненавидя и одновременно наслаждаясь ощущением беспомощности, которое охватило ее.
Сонаэнь не видела – она ощущала: его легкие поцелуи, множество, невинные, но с каждым следующим – все менее невинные, влажные, дразнящие, покусывающие. На лице, на губах, на шее, на плечах. Его пальцы жгли ее ключицы, спуская платье ниже, и она не хотела останавливать его, пьяная от тех сладких волн, которые охватили тело и заставили умолкнуть рассудок.
Когда его пальцы сжались на одном соске, а губы сомкнулись на другом, она не сдержала стона – тихого призыва о большем.
И его рука оказалась на внутренней стороне бедра, а его язык – у нее во рту, и Сонаэнь, уронившая руки, потянулась к Лияри всем телом, всей своей сущностью навстречу с желанием быть ближе, ощутить его тепло и жар, отдать ему свои.
Но, стоило ее руке дотронуться до его пояса, как он мягко отвел ее руку, постепенно отступая, оглаживая ее бедра, колени, щиколотку – и ослабляя свою беспощадно желанную хватку и крепкий поцелуй.
Снова напротив ее пьяных, обескураженных глаз оказались его, зеленые и горящие. И теперь в них была гроза, а не убаюкивающее тепло.
– Вы можете получить то, чего мы оба хотим, – зашептал он, вновь подаваясь вперед и прикусывая ее губы по очереди в коротких, страстных выпадах, – и сохранить то, что зовете своим «долгом», пока не будете от него избавлены. Вы можете быть счастливой, никому не вредя. И я знаю, как дать вам это. И как избавить вас от того, что вас тяготит.
Холод и пустота, набросившиеся на Сонаэнь, как только он отошел, были почти болезненны. Он обернулся, стоя уже между распахнутых ширм. Его губы были красны и блестели, и выражение его лица заставило дыхание застыть у Сонаэнь в груди.
– Я всегда буду ждать вас здесь. Я буду.
Она едва могла вспомнить, как на подгибающихся ногах выползла во внутренний двор и едва не наощупь выбралась к воротам, где вторая леди Лияри, как ни в чем не бывало, вручила ей корзину с угощением и сухими цветами, и сладко распрощалась, беспрерывно щебеча какие-то глупости.
Сонаэнь не помнила, что лепетала в ответ. Не помнила, как раскачивался паланкин по дороге, с трудом выдержала возвращение в особняк и лестницы, пока поднималась к себе.
Она провела время до вечера, съежившись на постели и дрожа, утопая в океане противоречивых чувств и путанных мыслей, и, вечером заставив себя зайти к мужу в кабинет, едва нашла силы ответить на его немногие вопросы о визите.
*
Появление Триссиль с небольшой группой заставников стало для Сонаэнь сюрпризом. Она услышала голос десятницы из своих покоев, и немного заплутала, пытаясь найти нужную лестницу и выход. Ей так редко доводилось передвигаться по дому, что она совершенно не представляла себе, где и что в нем находится.
Триссиль, раскрасневшаяся и ухмыляющаяся, обнимала упирающегося Ясеня, пытавшегося отлепить ее от себя с некоторым отвращением на красивом лице.
– Брось этого холощенного барана, девочка, поцелуй брата, который знает цену таким сестричкам, – прозвенел голос Трельда, и он чуть не снес сундук, спеша за своей долей приветственных объятий, – э, Трис, да ты где так набралась?
– Люблю тя, – блаженно протянула воительница, с трудом фокусируя взгляд на соратнике, – я привезла с собой. Тут не наливают. Честной сестре даже негде выпить. Какое херово безобразие.
Полководец не спустился приветствовать пополнение. Сонаэнь не была уверена, что он услышал ее, когда она лично явилась к нему сообщить о прибытии Триссиль. Он едва поднял голову и быстро кивнул.
Их отношения перешли к бытовому противостоянию. Сонаэнь поймала себя на том, что избегает надевать те платья, которые он одобрял, и предпочитает всем нарядам свое серое госпитальерское одеяние и укороченную вуаль. Даже блюда на столе она выбирала ему назло. Не то что это доставляло удовольствие, но как больнее уколоть его, она не знала.
А это единственное, что оставалось – причинить ему боль, чтобы облегчить свою. И сделать мысли о том, что она была близка к супружеской измене, не такими пугающими. Она убеждала себя, что стала жертвой куртуазного флирта, дворцовых привычек, о которых знала так мало, но это не помогало, потому что все внутри нее вступило в противостояние: большая часть трепетала в ужасе от собственного безрассудства и слабости, но была и меньшая – и она жаждала повторения, настойчиво напоминала о каждой пережитой секунде.
Трис лежала поперек ее кровати, когда леди Орта вошла в спальню. Общая пустота обстановки никогда прежде не действовала столь угнетающе. Но Триссиль должна была делить теперь комнату с ней, и это несколько ободряло девушку. Десятница вместе с беспорядком и громкой руганью привносила в жизнь странный, но ощутимый уют.
– Почему вы приехали, Трис? – спросила леди, снимая сапоги с воительницы, что не в состоянии была даже двинуть рукой, и свешивалась с постели с блаженным выражением на лице.
– М-м… капитан призвал нас. Заставу содержать дорого, а казна пуста, они сказали.
– Он отозвал всех?
– Советник едет. Сюда.
– Советник его величества? Что он задумал еще?
– М-м, сестра-госпожа, я почем знаю? Я хочу… хочу… – она перевернулась с ловкостью пантеры, уставившись горящими черными глазами на леди, – как ты думаешь, Трельд сильно занят сейчас?
– Он у нашего господина.
Триссиль недовольно поджала губы, вздернула верхнюю, затем, пошатываясь, медленно встала и потянулась. Это стоило ей еще нескольких минут штормовой качки, во время которой она натыкалась на предметы и Сонаэнь, но потом воительница обрела некоторое равновесие и направилась к выходу, сообщив, что желает размять «дорожные кости». Насколько Сонаэнь знала ильти, это означало безудержное сношение с кем придется в каком-нибудь темном углу.
Триссиль не отличалась даже отдаленным пониманием скромности.
Уже на следующий день дом наполнился суетой, а Лиоттиэль сообщил супруге, что ему предстоит держать ответ перед двумя советниками его величества. Она выбрала ему чудесную одежду, приготовила распоряжения для кухни, но на следующий день Ниротиль не смог встать с постели.
Она была не первой, кто оказался у него. Трельд и Ясень поддерживали его за предплечья, сжав зубы, полководец пытался встать на ноги, но очередная его попытка провалилась.
– Спина как огнем горит, – сообщил он сквозь зубы, обращаясь к Трис, что, скрестив руки, наблюдала стоя у двери.
– Ты перетренировался, – вздохнула та, и Сонаэнь потрясенно взглянула на мужа. Тот отвел взгляд, но его тщательно скрываемое смущение больше не было тайной для нее.
После всех ран, он все еще продолжал сражаться с болью, желая восстановить воинские навыки. Это вызывало боль и восхищение вместе. И до сих пор Тило предпочитал делиться своей болью с другими воинами, теми, кто мог понять его. Леди Орта повернулась, намереваясь уйти и оставить Ниротиля.
