Текст книги "Ставка на верность (СИ)"
Автор книги: Гайя-А
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
– Нет, – он решил не кривить душой, – мне даром не сдались твои жены и дети.
– Заведи своих, – с видом предвкушающего знатное развлечение уколол Лияри. Ниротиль закрыл глаза, пытаясь контролировать гнев и дыхание.
– Что ж, мне не стыдно проиграть после всего, полководец Элдойра, – Дека поднял к лицу скованные руки, – так и будет до завтра?
– Ты изворотливый червь, и я не стану рисковать.
– Ты не сказал, как именно я умру. Сталь или петля?
– Петля.
Он хмыкнул. Опустил взгляд. Ниротиль не мог не восхититься мужеству, с которым Наместник воспринял известие о казни.
– Какая судьба ждет леди Орту? – вдруг спросил Дека. Ниротиль заскрежетал зубами.
– Это определенно не твое дело.
– Если она будет стоять или висеть рядом со мной, я хочу знать.
Ниротиль промолчал, и Дека кивнул.
– Нет, значит. Ты не решился. Пока. Это мудро. Полагаю, Правитель получил самые точные сведения о моем преступлении… Нет, конечно, нет. Ты не сказал ему, полководец Юга, – Дека сделал преувеличенно изумленное лицо, – это бы слишком сильно задело твою гордость. Ты убьешь ее тайно? Уже это сделал?
Его голос чуть изменил тональность на последней фразе. Ниротиль сделал шаг назад. Дека был столь же неприступен и неуязвим, как стены его любимой Флейи. Полководец не мог при всем желании победить силой. Но он не собирался отказываться от сражения.
– Что я сделал и собираюсь делать со своей женой, не твое сраное дело.
Глаза Лияри окончательно потеряли искорки веселья. На впалых скулах заиграли желваки, челюсти сжались. Голос его был громче обычного, когда он заговорил, тщательно подбирая слова:
– Я видел, что ты сделал. Не думаю, что в первый раз. Что ж, сейчас сила на твоей стороне, закон тоже, и ты отыграешься, уверен. Ты, много мнящий о себе, герой войны, полководец юга, насильник, поджигатель и мародер; верный воин белого города, хороший командир, обманутый муж. И ты ее плевка не стоишь, – сказал Дека спокойно ему в лицо, но полководец ни слова не произнес больше, открывая дверь и впуская Советника к приговоренному.
*
Время до заката Ниротиль провел, бессмысленнно слоняясь вдоль лагеря и доводя воевод-сотников. Они пересчитали все, что было в арсенале, перебрали до зернышка амбары Флейи, описали то, что можно описать – встречались прелюбопытные вещицы – и, выискивая, чем занять новобранцев и эскорт-учеников, Нироиль дошел до того, что отправил их подметать дороги на север. Как раз начался снегопад.
Чем-то отвлекать юнцов надо было.
А Флейя не нуждалась ни в восстановлении, ни в обороне. Мертвая тишина улиц не изменилась с того дня, как Ниротиль впервые попал сюда, если не считать квартированных солдат. Редко попадались ремесленники или торговцы на общих улицах. Настоящий город-призрак – разве что не был разрушен и заброшен, напротив, сиял чистотой и обустроенным бытом.
Что так и не сделало его милее полководцу. Он не мог дождаться дня отъезда, когда бы тот ни наступил. Триссиль разделяла его мнение. Он навестил ее перед обедом; последние дни им редко доводилось видеться.
– Как ты, лиса? – шепотом спросил Ниротиль, присаживаясь к ней. Она неловко почесала левой рукой голову – оплавившиеся и сгоревшие кое-где волосы, теперь еще и грязные.
– Завшивела. Значит, не сдохну.
– Конечно, не сдохнешь.
– Невелико утешение, – она судорожно вдохнула и выдохнула, – мастер Сегри считает, моя кожа мешает мне дышать. Та, что обгорела. Представляешь? Кровопийца хренов. Говорит, она меня отравляет или что-то такое. Я велела ему идти в драконий зад. Он сказал, что там ему придется стать моим соседом.
Ниротиль принудил себя посмеяться.
– Как рука?
– Глянь сам, – она размотала бинт, протянула искалеченную кисть ему. Он пристально всмотрелся, оценивая повреждения.
Пожалуй, Тило готов был и к худшему. Что в целом не уменьшало тяжести того, что он увидел. Мизинец отсутствовал начисто, от безымянного пальца осталась одна фаланга, и весь край ладони был похож на слипшуюся, сморщенную курагу из-за рубцов. Некоторые уже закрылись, но большая часть еще сочилась жидкостью и сукровицей. Хуже было то, что оставшиеся пальцы опухли и почти не двигались, а Трис поморщилась, когда мужчина взял ее за запястье.
– Трещина в кости? – спросил он, осторожно встряхивая ее ладонь. Она втянула воздух с шипением сквозь зубы.
– Я тебя ненавижу, капитан, ты мастер пыток, о-о! Болит!
– Что мастер сказал?
– Как спадет опухоль, видно будет. Капитан, а когда мы уедем отсюда, а? чего ждем?
Ниротиль вздохнул. Ему пришлось посвятить Трис в детали – в приготовления к казни, распоряжения Советника Правителя, который молчаливо, но решительно взялся за расследование преступлений против трона во Флейе. Не сказал он воительнице только о том, что у него есть еще нерешенное дело с Сонаэнь.
Он и так знал, что Триссиль казнила бы ее, будь на его месте; вероятно, действительно перерезала бы горло где-нибудь в темноте, далеко от посторонних глаз и ушей. Он и сам бы так сделал прежде.
Но один из четырех великих полководцев Элдойра, мастер войны, не мог так поступить с законной женой, не потеряв уважения других. Прежде Ниротиль не беспокоился столь сильно о репутации. В конце концов, он и его соратники были кочевыми войсками, какое-то время наемниками, и – Бога ради! – он даже с северянами-оборонями жил.
Но не теми, что теперь величаво расхаживали, почесывая бороды и потрясая богатыми шубами, по посольству в Элдойре. Не теми, которые припеваючи жили в своих северных городах, не интересуясь нимало тем, что происходит южнее Белозерья. Ниротиль долбанные месяцы провел бок о бок с теми, что не строили изб и не возводили теремов и городов за деревянными стенами, а ютились в землянках и не гнушались сожрать сородичей при случае или трахать матерей, когда больше никого рядом не оставалось.
Пропасть между тем, кем он был, и тем, кем его себе представляла Сонаэнь, становилась все более очевидна. Не перебивая, Трис выслушала его со скептическим выражением на лице.
– Зачем ты женился? – прямо сросила она, опрокидывая в себя стакан вина и не утирая рот – ожоги все еще не позволяли, – почему на ней?
– Ее отец был воин. Я не подумал, что она жила за чертой оседлости.
– Там, где платят за покатушки с деревянными копьями?
– Это турнир называется, сестрица.
– Одна херь, тупая затея и трата времени, – на ильти пробормотала женщина себе под нос. Мужчина не мог не рассмеяться.
– Пожалуй, ты гораздо больше похожа на жену полководца, – произнес Ниротиль. Воительница хрюкнула.
– Не смей, Тило. Не смей. Ты мне не нравишься даже.
– А я и имени твоего не знаю до сих пор, и присяги ты не давала. Уживаемся же как-то. Кстати, почему я тебе не нравлюсь?
– Член кривой.
– Трис!
Она тяжко вздохнула.
– Тебе не о бабах думать надо – пойми, ты всегда будешь хорошеньким, или как на хине? Привлекательным? Ты их найдешь десяток, сотню, капитан! А не захочешь их, – она запнулась, чуть смутилась будто, – тогда только позови – я согрею твою ночь всегда. Всегда. Чтобы ты от дури своей еще какую-нибудь шлюху не посадил на шею себе, и мы не оказались в дельце похлеще этого.
Он долго молчал. Оценивал и взвешивал каждое услышанное слово. Размышлял над тем, почему на нее не злился никогда. Правдивая. Такой она и была, хитрая Чернобурка; лгала и выкручивалась, но ему не врала никогда, ни о чем, даже когда он предпочел бы ложь. Один из немногих действительно верных друзей, которые остались у него.
– Твоя правда, лиса, – помолчав, согласился Ниротиль, – а с той, что у меня на шее сейчас, что делать?
Она отвела взгляд.
– Как посадил – так сам и снимай. Разберись с этим.
Больше он не услышал от нее ни слова. Но уходя и оглянувшись, не желая покидать тепло, в котором так часто тонул, забывая поблагодарить за него, не удержался, чтобы не напомнить:
– Мы ведь могли закопать тебя в могиле безымянной, знаешь ли. Так и не скажешь, как тебя на самом деле зовут?
– В другой раз, капитан! – неизменно бодро донеслось от нее.
*
«Разберись с этим».
…это было его первое задание; эскорт-ученики почти сразу отправлялись на поля сражений, никто не заботился о должной боевой подготовке, Школа Воинов потеряла почти все влияние на востоке.
Но в Сабе еще можно было притворяться, что Смуты не было, и Учитель зачитывал им книги, разговаривал с ними о доблести, о чести, позволяя высказаться им, затем говоря сам.
Учителя убили накануне испытания его учеников перед старшими воинами, и звание они все получали в спешке, без торжественности и поздравлений. Так было почти со всеми в эти дни. После Ниротиля отправили к десятнику Менда, и началась беспощадная муштра, продолжавшаяся три долгих, бесконечных месяца.
Окрестности Сабы наводнили рыцари из Сальбунии; неделя за неделей, месяц за месяцем они отступали на восток или север, в поисках приюта их семьи разбегались по всем окраинам королевства, а вместо воинов со стягами Элдойра все чаще стали встречаться сражающиеся за свои племена банды, представленные бывшими мастерами меча, присягнувшими воинами и бездомными рыцарями.
Наконец, явились и знамена Союза. Сытые, дисциплинированные, ведомые опытными командирами, воины южан действовали скоординированно и четко, отсекая территорию за территорией, долину за долиной, последовательно и неотступно. Но восточнее Сальбунии им продвинуться не удалось: кочевники Черноземья не позволили. Отбиваясь день и ночь и растворяясь в степи, куда тяжеловооруженные рыцари не рисковали углубляться, они устояли, все-таки.
– Если мы отбились, то зачем нам нападать на их пограничные стоянки? – недоумевал Ясень – юноша чуть постарше Ниротиля, служивший в той же сотне.
– Как ты не понимаешь! Они же будут снова нападать.
Лето было в тот год особенным – ощутимо бесконечным. Короткие, но наполненные танцами у костров ночи, любвеобильные девушки, не устающие принимать их ухаживания – это был если не рай, то что-то очень похожее. Море, на которое они любовались с обрыва, искрилось на солнце, а звуки настраиваемой мандолины за их спинами обещали очередной волшебный вечер.
– Мы будем в бою, значит? – нетерпеливо подпрыгивал кто-то за спиной Ниротиля, – нас поведут в бой, по-настоящему?
– Я бы не отказался, – солидно пробасил ему в ответ другой новичок, – что скажешь, Тило? Будет это их князь с войском или небольшой отряд?
Он крутанул меч в руке, любуясь своими движениями.
– Может, небольшая группа. Вряд ли мы могли бы устоять против сотни рыцарей или против копьеносцев…
Но все вышло иначе. На лиманах, где выпасали своих коров оседлые кельхиты, их ждали двадцать южан, в камышах засело не меньше полусотни лучников, и в первые же десять минут эскорт-ученики – все три десятки – были раскиданы ими с легкостью.
Отплевывая тину и ряску, Ниротиль едва выбрался на берег, одной рукой придерживая бесчувственное тело, он не знал, чье, но этот кто-то еще дышал, когда пускал лицом вниз пузыри в лимане. Кашляя и задыхаясь, он взглядом уперся в тяжелые сапоги перед собой – и это оказались сапоги сотника Гримора, упершего кулаки в бока и качающего головой, словно ругавшего нерадивого ребенка.
– Семь, восемь. Этот живой, балласт твой? – сил у Тило нашлось, только чтобы кивнуть, – приведи в чувство. Нужны все руки, какие есть. Мы их отбили. Тут две дюжины по кустам подранков.
Сотник посмотрел на него выжидающе. Ниротиль по-прежнему не мог взять в толк, чего командир от него ждет. Гримор закатил глаза:
– Я сказал, подранки! Не хочется, чтобы один дополз до их стоянки и доложил, где мы и сколько нас. Разберись с этим.
Вот. Так просто. Ниротиль все еще чувствовал напряжение в плечах и спине, как тогда, когда бросил, словно мешок с ненужным скарбом, едва не утонувшего соратника на землю рядом – им оказался Ясень, уже пришедший в себя и мудро молчащий все время.
Он все еще слышал сдавленное «Тебе не обязательно делать это одному, я встану, подожди» от Ясеня. Он помнил, что руки дрожали – где сердце, или нужно по горлу, или как, как мне сделать это, я никогда не убивал безоружных, я не знаю, как это делается…
Это была новизна другого сорта, он не знал ее до того дня. Но он никогда не отступал назад из чувства страха, и тот раз не стал исключением. Через три месяца он уже возглавлял свою небольшую группу таких же случайно выживших юношей в сотне Гримора, а спустя два года прославился среди воевод и мастеров войны.
Ясень был первым присягнувшим – он никогда не забывал напоминать о том, что должен жизнь своему командиру, хотя вскоре нельзя было сосчитать, сколько и кто задолжал.
И совсем немного времени прошло прежде, чем Ниротиль впервые произнес, обращаясь к новичку, слова «Разберись с этим».
Так всегда говорят, когда не хотят озвучивать, как именно следует разобраться, когда варианты плохи все до единого, один хуже другого. Разве нет?
Стоя перед дверью Сонаэнь Орты и перебирая все способы наказать ее – и спасти свою честь и репутацию, будь они неладны, – Ниротиль сжимал кулаки до боли. Выбор был небольшой. Но поручить его сделать кому-то за себя – кому угодно – он не мог.
Ключ в скважину. Два поворота. Еще есть время подумать, что делать. Но, как и всегда – варианты плохи. Все.
«Разберись с этим», сказал из прошлого сотник Гримор.
– Приходится, – вздохнул полководец Лиоттиэль, поднял голову, набрал воздуха в грудь, расправил плечи и распахнул дверь.
========== Ставка на надежду ==========
Интересно, размышлял Ниротиль, у каждого города есть свои любимые оттенки. Флейя определенно предпочитает холодный синий и темно-серый. По крайней мере, для него это было так. Сколько бы свечей и светильников они ни зажигали, сумрак всегда оставался синим вокруг них.
Сонаэнь была одета в синее. Синее закрытое платье. Такие носили знатные леди из благородных семей Флейи.
– Ты снова читаешь Писание, – заметил он вскользь, – нашла что-то интересное?
– Да. Я всегда нахожу, – был ее тихий ответ.
Ниротиль обошел жену сзади. Синий цвет заставлял ее казаться старше.
– Мы можем поговорить, ты и я?
– Я слушаю, мой господин.
– О нет, не пойдет, нет. Не так. Ты и я. Мы можем поговорить? – он скрестил руки на груди, сел рядом с ее книгами на стол – рост позволял ему, – но у меня несколько условий. Во-первых, ты знаешь мое имя – зови меня по имени. Во-вторых, я постараюсь… Я попробую – я зол на тебя, ты знаешь, но я постараюсь держать себя в руках. Но если не получится, то просто отойди в сторону.
– А если я не хочу с вами говорить, господин мой?
В его планах все было идеально, и такого ответа не предполагалось. Но замешательство долго не продлилось. Ниротиль все же был воином, готовым ко многим неожиданностям.
– В таком случае, я буду говорить сам.
Ее молчание в ответ сделало тишину еще более напряженной и тяжелой. Полководец вздохнул. Что ж, идеальным разговор уже не получался. Он старался не смотреть ей в глаза – она смотрела прямо перед собой, на сложенные на Писании руки. Вся поза говорила о напряжении, о внимании, но она не двигалась.
Как будто, стоило ей отпустить Книгу, он бы за волосы уволок ее прочь в подземелья для пыток и расчленения. Ниротиль открыл рот, но, какие бы слова ни приходили ему на ум, все они были бессмысленны. Что он мог сказать? Должен ли он был сказать, что простит ее, если она попросит прощения? Должен ли был запугивать или угрожать?
– Я чувствую себя виноватой, – вдруг тихо произнесла Сонаэнь, – за то, что не чувствую вины перед вами. Не смешно ли это.
– Да уж, забавно, – фыркнул он.
– Повешение – это больно?
– Умирать всегда больно, я думаю.
– Это быстро?
Лгать Ниротиль просто не мог.
– Нет. Это может быть достаточно долго. На это неприятно смотреть.
Она кивнула, не поднимая глаз.
– Я никогда не видела.
Снова тишина. Но потом Сонаэнь подняла глаза на своего мужа.
– Мне никогда не было с вами хорошо, – заговорила она, выплевывая слова, словно горечь, попавшую на язык, – вы могли бы часами целовать меня, но мне никогда не было бы так хорошо с вами, как от одного его слова.
– То есть, ты хочешь меня разозлить все-таки.
– Вы можете его повесить. Но заставить меня забыть то, что он для меня значил, не можете.
– Я могу повесить тебя.
Произнесенные вслух, эти слова стали реальностью, близкой и простой, фактом, не подлежащим обсуждению. Сонаэнь побледнела. Ниротиль приподнял бровь, чувствуя, как гнев тает в его груди без следа. Возможно, она действительно все еще видела в нем своего сказочного рыцаря время от времени. Только сейчас это был рыцарь-враг, похитивший прекрасную даму. Ему это показалось занятным.
Придворные дамы и знатные леди – насколько знал их Ниротиль, конечно, – редко обманывались насчет глубины чувств своих ухажеров. Они не путали флирт и настоящую жизнь. Сонаэнь этим навыком не обладала.
– Я хочу, чтобы завтра ты была готова утром. Есть прекрасная кружевная вуаль среди твоих вещей – я пришлю ее тебе.
– В котором часу, мой господин?
– Перед полуденной молитвой.
«Вот теперь, – удовлетворенно подумал Ниротиль, созерцая ее лицо, ее дрожащую нижнюю губу и нескрываемый ужас в глазах, – вот теперь ты хочешь со мной говорить».
*
Повешение в Элдойре и в пределах границ всего королевства было делом нередким.
Конечно, некоторые области Поднебесья и княжества особенно отличались. Таильское княжество на севере, например – вся дорога, начиная с поворота на Беловодье, смердела разлагающимися телами: жители окрестных деревень предпочитали свершать правосудие подальше от родного дома из суеверных соображений. А вот Черноземье редко сталкивалось с подобной казнью: в степях вешать было негде.
– По крайней мере, мы никого не пытали, – высказался Сато-наследник, складывая руки на груди и скептически оглядывая площадь перед Дворцом, – помнится мне, как взяли Розовые Ручьи – прибыли Наставники, и ну визжать, ну возмущаться! «Вы их били по лицу, это запрещено», «учинили грабеж, как можно».
– Не может быть, – Ниротиль оглянулся на соратника, удивляясь. Тот уверенно кивнул, подражая отцу даже выражением лица.
– А перестали, когда мастер войны Регельдан со своими приехал. Перевешали они там всех, и никто нам о пытках не напоминал: некогда. Пока вешали, пока закапывали…
В Элдойре казни отныне свершались не в черте города, когда дело доходило до государственных вопросов и приговоров самого Правителя. Вешали в белом городе на стенах или вдоль трактов, отсекание головы происходило сразу за воротами. Ниротиль считал дни до возвращения: ему любопытно было взглянуть на то, как восстанавливается город. С возросшим в несколько раз населением он должен был превратиться в настоящую помойку, опасную и неконтролируемую, но все приезжающие оттуда вестники восхищались чистотой и порядком столицы.
«Может, Гельвину удастся остаться Правителем и что-нибудь да отстроить во всем этом безумии, – надеялся Ниротиль искренне, – он из всех Хранителей никогда не задирал нос». Конечно, простонародье бы приветствовало на троне хоть злого духа, если бы это гарантировало сытую жизнь без войн и грабежей. Но Гельвин был справедлив и честен, хотя, возможно, для Правителя это были не самые важные черты.
Во всяком случае, не эти достоинства стояли на первом месте, по мнению Ниротиля, но что он знал? Лиоттиэль дернул плечом: Ясень встал справа, напряженный как струна; косы его были уложены по плечам и украшены затейливым плетением и лентами.
– Вот уж не думал, что ты увлекаешься дурманом или предпочитаешь одеваться в женское на казни, – Ниротиль потрясенно взглянул на соратника, Ясень вернул ему мрачный взгляд.
– Это все Трис, господин мой. Пока я спал.
– Буду знать, что твой сон крепок, если доведется отправлять в дозор… Где леди Орта? Я ведь за ней тебя посылал.
– Она решила не покидать паланкина.
Ниротиль тяжело вздохнул. Чутье не обмануло его, когда он принял непростое решение: казнь Наместника Лияри и его сыновей не оглашать, не допускать на нее зрителей и не делать объявлений для жителей Флейи. Обе леди Лияри также отсутствовали. Советник, державшийся в стороне, не возражал.
Если бы Ниротиль мог, на площади были бы трое: он сам, его жена и ее любовник.
Поправив западающий ворот парадного плаща, он направился к паланкину. В доспехах и с его спиной это было чрезвычайно рискованное мероприятие, пытаться проникнуть внутрь, и он ограничился тем, что опустился на колено рядом.
– Моя леди решила задержать представление? Не советую ей откладывать свое появление дольше.
– Я могу посмотреть отсюда.
– Сонаэнь, твою душу, или ты выйдешь сама, или я выволоку тебя за волосы.
Занавесь паланкина отодвинулась, появилась ее рука в голубой перчатке. Затем явилась и сама Сонаэнь. Ниротиль грубо поставил ее на ноги, отбросил кружево с ее лица – она предприняла безуспешную попытку прикрыться – и повел за собой.
Скорее, потащил. Поставив ее в паре шагов от виселицы – это было довольно убогое сооружение, ни высокого помоста, ни люков, рычагов и прочих новаторских изобретений, используемых ценителями – не больше чем столб, балка и петли. Четыре петли над широким ошкуренным сосновым бревном.
Ниротиль не питал любви к украшательству.
Сонаэнь слабо пискнула, когда он крепко схватил ее за шею сзади, заставляя стоять прямо.
Старших сыновей Лияри выводили с завязанными глазами из особняка, и прошло некоторое время, прежде, чем их довели до места казни.
– Где он? – пробормотал Лиоттиэль зло, когда Ясень подошел к нему.
– Мы ждем Наставника. Он выказал желание помолиться.
В сопровождении Наставника и пятерых стражников Дека Лияри вскоре явился, шагая почти так же легко, как если бы цепи не сковывали его ноги.
В дневном свете видна стала проседь у его висков, обычно незаметная – на этот раз он носил церемониальную воинскую прическу, высокий хвост на затылке, как это было принято в Школе Воинов. Несмотря на зиму, он остался босиком, что тоже отвечало обычаям.
Движения стражей Советника, исполняющих казнь, были слаженны и последовательны: они сняли повязки с глаз младших Лияри, подвели их к бревну и накинули им петли на шеи. Оба оглядывались тревожно по сторонам, не поворачивая шей, и не сразу заметили своего отца.
Сонаэнь смотрела на Наместника безотрывно. Он улыбнулся леди ободряюще, полностью проигнорировав присутствие полководца. Улыбка эта померкла, когда Дека увидел сыновей. Он чуть замедлил шаг.
– Мы начинаем? – лениво поинтересовался Сартол-младший, сплевывая в сторону, – у всех полно дел.
Ниротиль был рад узнать накануне, что обычаи, укоренившиеся в народе, вроде прощаний, последних слов и долгих зачитываемых приговоров, не укрепились в воинском сословии Флейи. Красноречие Наместника было последним, с чем полководец желал столкнуться в этот и без того не самый радостный день.
– Я полагаю, мы следуем традиции полностью? – почти дружелюбно обратился Лияри к Советнику. Тот медленно кивнул, – могу я просить тогда о милости для своих сыновей?
– Это закон велит нам вешать сыновей предателей у них на глазах, чтобы другим было неповадно, – встрял Сато. Лияри холодно скосил на него глаза, но не удостоил молодого воина ответом.
– Даже если бы это было не так, я попросил бы сначала казнить моих сыновей. Только так я могу быть уверен, что они не опозорят себя недостойным поведением, зная, что их отец смотрит на них. У меня есть другая просьба.
Минутная тишина, прерываемая тихими, едва различимыми всхлипываниями Сонаэнь, словно превратилась в видимую границу, разделила само время. Советник кивнул снова.
– Я прошу позволить моим сыновьям держать в руках камни, из тех, что у нас под ногами. Это позволит им почувствовать, ради чего они отдают жизни.
Советник кивнул, и Наставник, держащий Деку Лияри под локоть, сам склонился к брусчатке. Найти камни было нетрудно в Предгорьях, а теперь и на улицах Флейи: многочисленные повозки с провизией выбивали их из мостовой.
Ниротиль вздохнул. Жесты, украшательство, красивые слова и эффектное прощание, в этом были все флейянцы. Сонаэнь больше не нужно было держать – вряд ли она сама сдвинулась бы с места, даже если бы сами горы рухнули на них сверху. Ее взгляд на бывшего Наместника полнился неземным преклонением и обожанием. И почему-то полководца Лиоттиэля это почти не задевало.
Разве что чуть-чуть.
Оба сына Лияри приняли камни от Наставника, оба пробормотали положенные слова, посмотрели на отца: старший уверенно, младший со стыдом. Дека ответил им улыбкой.
Без предупреждений и слов стражи Советника толкнули бревно из-под ног сыновей Лияри, тот вздрогнул, сделал короткое движение вперед, как будто желал уберечь своих детей от того, что их в любом случае ждало – и замер перед ними, переводя взгляд с одного на другого.
Тихие всхлипывания Сонаэнь превратились в громкие. Ниротиль не сразу поймал ее вновь – леди порывалась спрятаться от зрелища перед собой. Камни один за другим упали из рук юношей, что все еще дергались на виселице, и, как заметил Ниротиль, ни одному из них не повезло – иногда случался перелом шеи, и смерть к несчастным висельникам приходила быстро.
Через несколько тихих минут молчаливые стражники сняли оба тела, сложили их в тачку позади виселицы и подкатили бревно обратно. На балке оставались еще две петли.
Дека Лияри повернулся к зрителям лицом. Он был бледен, глаза его поблекли, заволоклись туманом, но отстраненность не продлилась долго. Он повернулся к Наставнику, принял из его рук небольшую, без обложки, книгу, бережно прижался к ней губами на мгновение, затем обеими руками, теперь крепко связанными в запястьях, неловко протянул ее в сторону леди Орты. Ниротиль двинулся было в его сторону – но даже он не мог заставить жену отказаться от Писания, кто бы ни дарил ей его.
Если что-то стояло выше воинского закона, то только Вера и Храм. Сонаэнь приняла книгу также обеими руками, прижала к губам в зеркальном отображении жеста Лияри, и бледное лицо бывшего Наместника озарилось светом спокойствия и удовлетворения.
«Я победил», почти услышал от него Ниротиль в эту минуту, хотя Дека и не смотрел на полководца. Он ни разу даже не повернул головы в его сторону. «Мертвому, что радости в том?», внутри себя поспорил с ним Ниротиль.
– Я готов, – негромко произнес Лияри, и на его шее затянулась петля.
*
«Дорогой друг! Хотя ты получил мое письмо с нарочным, я должен отправить тебе и другие слова, слова от сердца, потому что я услышал удивившую меня новость, весьма украсившую нерадостные дни. Мастер-лорд сообщил, что ты вернулся к верховой езде и тренировкам с тяжелыми доспехами…».
Ниротиль усмехнулся, потянулся за вином. Его величество Гельвин, нынешний Правитель, сентиментальный, верующий, скромный воин предыдущего короля – свергнутого, что немаловажно. Ниротиль был уверен, что Хмель Гельвин проводит бесонные ночи, сочиняя благодарственные письма, соболезнования и поздравления. Возможно, не все ночи, но две-три в месяц точно.
«Скорблю о наших неожиданных потерях во Флейе. Вне всякого сомнения, не следует проявлять никакой мягкости к мятежникам и тем, кто согласился с ними и последовал за ними». И вновь Ниротиль задумался. Сонаэнь могла быть отнесена к одной из сторон или нет?
«Рад сообщить тебе, что Брат Ревиар вернулся с востока, а с ним и зерно; не хочу спрашивать, как и где он добыл его для нас. Теперь мы полностью обеспечены провиантом для войск, и я буду рад видеть тебя в Элдойре у трона, который в эти дни становится все менее удобным и все более шатким». Ниротиль нахмурился, но следующие строки все прояснили.
«Полагаю, нет в Поднебесье угла, где не слышали о несчастье, постигшем меня и нашу леди Правительницу, Сестру Милу. Могу сказать, что наша сестра приняла смерть нашего первенца с большей выдержкой, чем я мог себе представить. Иногда в наших женах мы находим силу, о которой и не подозревали».
Ниротиль пробежал глазами остаток письма – новости о строительстве, пожелания, молитвы. А, вот: «Твоя идея с переброской войск показалась мне настолько удачной, что я намереваюсь лично совершить несколько дальних маршей с войсками. Не все так просто, как нам хотелось бы; вряд ли мы когда-либо сможем убедить ревиарцев перейти Кундаллы и отправиться на запад, но всему свое время. Молодой Иссиэль беззаветно преданный трону юноша, и решением Наставников Военного Совета будет произведен в мастера войны. Но ему нужно твердое руководство, и я решил…».
Вот оно. Правитель решил. Полководец Лиоттиэль сглотнул. Безумие, но его более чем сомнительные успехи на юге показались Гельвину стоящим достижением. Настолько стоящим, что он готов был отправить Ниротиля на запад, в процветающее Загорье, лишь формально подчиняющееся Элдойру, чтобы контролировать князя Иссиэля!
Моего вероятного соперника на посту старшего полководца. Нас всего четверо, и рано или поздно мы все покидаем высокие посты – или этот мир.
Как бы ни хотелось Ниротилю спрятаться с войсками где-нибудь на благодатном юге – в Сабе, почему нет? – его отправляли в благополучный край, и он был бы сумасшедшим, если бы отказался.
Если учесть, что ряды его армии поредели, а большая часть присягнувших мастеров либо были бездомны, либо вынуждены кормиться наемничеством, он просто обязан вести их на запад.
В любом случае, выбор сделан. Спорить с Правителем он не стал бы, даже если бы тот велел ему вернуться в восточное Черноземье или на северные границы его, или даже дальше, к Пустошам – Ниротиль содрогнулся. Пожалуй, с таким назначением он бы все-таки поспорил.
Последний ларец с письменными принадлежностями Ясень почти упаковал. Молодой Сато получил приказ оставаться с гарнизоном во Флейе и с горя запил, да так неожиданно глубоко, что Ниротилю пришлось взять на себя заботы об обустройстве форпоста, пусть большей частью и в виде распоряжений и проверок.
Вещи упакованы, обоз подготовлен. Через несколько часов они выдвигаются в путь.
Что это, легкое жжение в пятках, в спине, сжимающее грудь, но не в тисках боли? Что это, жажда увидеть выстраивающиеся повозки, учуять запах костров, услышать строевые песни – даже самые ужасные, благочестивое дерьмо вроде «Славься, Элдойр, славься, белое воинство» или похабную дрянь вроде «Бесстыжей сестренки с плоскогорья»?
Вновь сквозь сон прямо в седле улавливать брань Триссиль и ответные возмущенные оговорки Ясеня, хохот Трельда – но нет его больше, нет, вдруг тенью осела мысль, – причитания Линтиля.
Полководец погибал в тоске по походам. Почти два года бездействия довели его до состояния, когда он рад был приветствовать любую, самую бессмысленную деятельность, которой армейцы обычно занимали эскорт-учеников.
Наконец, последние указания были розданы, письма написаны и заверены, Ниротиль обнялся с остающимися воинами – младший Сато, хренова истеричка, посмотрим, как ты справишься, мир тебе! – и спустился вниз. Выносили последние сундуки с первого этажа. В небольшом холле на лавке сидела Сонаэнь.
