Текст книги "Ставка на верность (СИ)"
Автор книги: Гайя-А
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
– Моя госпожа, – обратился вдруг полководец к ней, и Сонаэнь подошла, – останься. Остальные, прошу, оставьте нас.
Сонаэнь подошла к мужу, села рядом. Рубаха, в которой он тренировался, была мокрой от пота насквозь. Он делал это не впервые – свежие мозоли видны были на ладонях.
– Я не могу приветствовать их лежа, – сказал Ниротиль, бессильно вытягивая ноги на кровати, – подай мне красный ларец.
– Дурман? – леди мельком бросила взгляд на его бледное, в испарине лицо, – вам следует быть осторожным.
– Не указывай мне, – привычно огрызнулся он, стискивая зубы, – Сонаэнь, боль туманит рассудок не хуже дурмана. Я не могу встретить их и вести переговоры. Ты будешь моим голосом перед его величеством.
Она подумала, что ослышалась. Запротестовала. Ниротиль оставался непреклонен. Все еще лежа, он изложил почти шепотом то, что следовало предпринять девушке при встрече с советниками. Ее голова шла кругом, ноги постыдно слабели. Ей хотелось рассказать мужу о встрече с Наместником, но она сдержала себя.
– Я не справлюсь, мой господин.
– Ты должна, – он обхватил ее руку крепко, сжал ее, – ты единственная, кому я верю. Послушай, что я скажу. Будь стойкой! Не бойся. Там будет много мужчин. Они не посчитают тебя достаточно опасной противницей. Оставь их в их заблуждениях. Не пытайся с ними спорить…
– Но почему вы не отправите кого-то из воинов? Они понимают больше меня, – испуганно отговаривала его девушка.
Внезапно он отпустил ее руку, как будто боясь обжечься, напрягся, отодвинулся даже. Сонаэнь вспыхнула под его взглядом, губы пересохли, она даже схватила стакан с питьем, как будто жажда угрожала внезапно убить ее. Пока они говорили о делах, она внимала каждому слову, но оказалось, все это время иссушающий зной пустыни проникал в ее тело через его большую, крепкую ладонь, в которую Сонаэнь так смело вложила свою руку.
Их руки снова нашли друг друга. Его большой палец нашел жилку на ее запястье, провел уверенно линию до локтя и вернулся обратно. Сонаэнь дышала с трудом, поднимая глаза на его лицо – встречая его безотрывный напряженный, голодный взгляд – и снова отводя свой. «С ним можно, с ним можно», – повторяла она себе, не будучи уверенной, что чувствует.
Она повиновалась слепому инстинкту – может быть, ей не пришло бы это в голову, если бы он был на ногах и здоров. Она двинулась ему навстречу.
И через мгновение оказалась в его крепкой хватке, лежа спиной на его груди, пока его руки блуждали по ее телу, жадно, настойчиво. Он с громким стоном боли сел, не отпуская, однако, Сонаэнь, и она подхватила подушку, помогая ему опереться о нее. Их движения приобрели странную завершенность – Ниротиль спустил платье с ее плеч – она ухватилась за ворот его рубахи, он уверенным неотвратимым движением обхватил ее за бедра, задирая юбку.
На следующий поцелуй Сонаэнь отвечала, не думая, к чему он приведет или не приведет. Руки, уверенно обхватившие ее и оторвавшие от земли, были единственным, что имело значение, до тех пор, пока она не открыла глаза и не нашла его глаз близко – отчаянных, блестящих, умоляющих.
– Да, – прошептала она в следующий поцелуй, Тило подхватил ее, укладывая рядом, рванулся было к ней, и в эту же минуту, неловко двинувшись и тут же сдавленно ругнувшись, упал носом в подушку – Сонаэнь успела вывернуться, иначе он придавил ее бы всем своим весом.
Он тяжело дышал, пережидая приступ боли, она молча держала его руку – вряд ли это сделало бы ситуацию лучше, но это все, что она могла сделать. Наконец, Ниротиль открыл глаза, разжал челюсти и вдруг тихо засмеялся.
– Пожалуй, после перелома обеих ног сразу и той-самой-раны, это худшее, что со мной было в жизни.
– Той раны?
– Если я еще поживу – и не такой дохлой старой развалиной – я покажу тебе. В этот раз ты была очень близка, поверь.
Сарказм в его голосе не потревожил девушку. Она не отсела от Тило. Даже не опустила юбку, рассудив, что он переживет вид ее обнаженных коленей.
– Я могу помочь вам со спиной, – тихо сказала она, – если у моих рук хватит силы. Мне жаль.
– О, мне тоже, – он отдышался, повернулся к ней лицом, осторожно, не делая лишних движений, вновь вытянулся на постели. Сонаэнь всегда с трудом понимала, что написано на его перечеркнутом шрамами лице, но сейчас это была и вовсе загадка.
– Знаешь, что хреновее всего? – неожиданно заговорил Тило, глядя мимо нее – куда-то в потолок и за него, – я знаю, как это бывает – то, чего теперь не могу. Мои пальцы – которые сейчас не сгибаются на правой руке – помнят тяжесть меча. Ты знаешь, что я держу меч обеими руками? Вернее, держал? Нет? Правильно, какое тебе дело, – он усмехнулся.
Его слова задели Сонаэнь.
– Мне есть дело. Но мне неоткуда было это узнать. Мы жили в деревне. Песни и стихи о полководцах не поют на сборе урожая.
– Твой отец не рассказывал тебе о военном искусстве?
– Он мало бывал дома. А когда бывал, занимался нашими делами, а о своих больше молчал.
Ниротиль задумчиво посмотрел на нее, наконец.
– Возможно, будь у меня семья, я бы тоже больше молчал о том, что делал, – хмыкнул он, – они начинают прозревать сейчас. Гельвин отослал меня из-за Сальбунии. Из-за того, что мы там делали.
Сонаэнь промолчала. Резня в Сальбунии до победы считалась достойной исполненной местью, но после внезапно превратилась в преступление. Только не для воинского сословия. А воины редко обращали внимание на слухи и сплетни мещан.
– Ты знаешь. Все знают. Я знаю. Но не жалею. Думаешь, это Бог меня наказал? – спросил он неожиданно, тревожно повышая голос. Сонаэнь чуть сжала его руку. Ниротиль не был набожен. Но все же, видимо, верил, если эта мысль пришла ему в голову.
– Нет. Я так не думаю, – ответ оказался правдивым и неожиданным для нее самой, – я думаю, что вы просто ранены. И что вы выздоровеете. Рано или поздно.
– Когда? Когда это будет? – повысил он голос, и она вздрогнула: пальцам от его сильного пожатия стало больно, и она убрала руку.
– Наверное, скоро. Жаль, что я не воительница, как сестра Триссиль. Я могла бы сказать… лучше. Знать больше. Разделить с вами все это.
Тут Ниротиль снова усмехнулся, и она почувствовала на спине его руку.
– А я бы не хотел. Сучки Трис хватает с избытком. Мало женщин рождено для этого дела. Вы умеете убивать более изящно и затейливо. Спроси ее, как она дошла до этой жизни. Попробуй, надень ее кольчугу, узнаешь, сколько она весит. Обрати внимание, какие мужчины проводят с ней время, и как. Ты целительница, а не убийца.
Ниротиль показался девушке в эту минуту прекрасным. Самим собой. Ниротиль не был красив, она видела, по крайней мере, теперь. Но и таким, бледным, растрепанным, с многодневной щетиной на лице и уставшими глазами, гордым, выразительным изломом бровей – он виделся Сонаэнь близким, нужным, нуждающимся в ней. Впервые, глядя на него, она не чувствовала рядом призрака того красавца на рыжем жеребце, что гарцевал с победной песней по ее деревне.
«А может, его и не существовало никогда», – пришла внезапная мысль леди Орте в голову.
– Почему ты не всегда такой, Тило? – вырвалось у Сонаэнь. Мужчина отвернулся.
– Сам не знаю, – услышала она тихий ответ.
========== Договор ==========
…Отец Орта часто встречался с другими воеводами. Расстилал огромную карту на столе, поправлял пояс на кафтане, расправлял плечи прежде, чем начать разговор. «Милорды…», говорил он, обращаясь даже к фермерам.
Ниротиль на их кухне в Руинах умудрялся создать обстановку Военного Совета, происходящего в окружении вражеских войск. Но приезд Советников во Флейю не был ни грандиозным, ни слишком простым. Темный зал уже был полон мужчин – без оружия, как она успела заметить, когда ее проводили к ним Трельд и его воины.
«Это закон нейтрального города. Флейя все еще считается таковым, – напомнил ей Ниротиль, – будь уверена, что все, что может проколоть хотя бы палец, будет найдено. Я бы еще не стал есть и пить, даже если предложат. Кто бы ни предложил».
– Милорды, – и Сонаэнь не поклонилась, хотя все ее тело ныло, требуя соблюдения этого обычая.
– Госпожа, – советник, стоявший к ней ближе, держался от нее на приличествующем расстоянии.
Она прошла мимо всех этих мужчин, глядящих на нее безотрывно, стараясь не замедлять свой шаг, но и не делать его слишком быстрым. Развернувшись, она открыла лицо, встала у стола и окинула его неторопливым, внимательным взглядом.
«Я с тобой, жена, – говорил ей Ниротиль накануне, терпя боль в спине и сжимая ее руку, – что бы ни было, как бы они ни смотрели на тебя, что бы ни сказали, будь храброй и помни: я с тобой».
– Женщина говорит за Лиоттиэля? Должно быть, последние оплоты рухнули, – тихий смешок на мирмите дал ей знать, что присутствуют и вожди кланов, перешедших на сторону Элдойра.
– Полководец просит сообщить уважаемым воеводам Флейи, Наместникам и советникам его величества, что он принял решение отозвать войска с юга, – выговорила Сонаэнь, останавливая взгляд на советнике, показавшемся ей наиболее знакомым, – о причинах своего решения он готов доложить лично его величеству.
Она увидела в зале и Деку Лияри. Наместник глядел на нее безотрывно. В полумраке зала его глаза сверкали, как драгоценные камни, опасным, холодным блеском.
– Какие альтернативы он предлагает на южных рубежах? – спокойно спросил советник, выказывая полнейшее спокойствие. Сонаэнь отметила его несколько небрежное одеяние.
– Сделать Флейю новой военной ставкой. Размещать гарнизоны в обратном порядке: горцев отправлять в степи, кочевников – в предгорья.
Недоумение отразилось на всех лицах. Дека Лияри прекратил улыбаться.
– Ты не перепутала, девушка? Ты уверена в том, что это он так сказал?
«Я верю в тебя, Сонаэнь. И я верю, что ты веришь в меня. Ты не можешь заставить их перестать думать о тебе, как о глупой куропатке в шелках – пусть. Советник услышит. Он передаст Гельвину. Правитель мудр. Я знаю его. Не подведи нас. Ты веришь мне?». Он так много сказал ей вечером.
– Я абсолютно уверена в своем слухе и в словах мастера войны, – отрезала она, копируя манеру отца, и опираясь непроизвольно одной рукой на стол, – он предлагает направить на юг штурмовые войска, набранные из горцев и флейян.
Советник поклонился в пространство, демонстрируя почтение к решению полководца. Его светлые волосы были зачесаны высоко за уши и заплетены в тонкую косу, спускавшуюся ниже лопаток. Сонаэнь не первый раз показалось, что она видела его где-то.
– Наместник, ваше слово?
Дека Лияри, скрестивший руки на груди, смотрел на Сонаэнь пристально без улыбки. Она встретила его взгляд смело. Ей не в чем было упрекнуть себя, но страх, который она испытывала, не поддавался описанию. Возможно, длинные, холодные крытые галереи Флейи ей не покинуть живой. В ушах звенело от напряжения.
– Флейя не прокормит всех воинов гарнизона.
– Две сотни? – тут же предложил один из присутствующих воевод.
– Мы выставим лучников, мы же их и прокормим, – пообещал другой.
– Как изволил справедливо заметить мастер войны, – поклон, который вновь адресовал в ее сторону советник, едва не заставил Сонаэнь вздрогнуть, – ваши лучники будут кормиться в другом месте, а именно на юге. Но, если я правильно понял, Наместничество Флейи не кажется полководцу надежным?
Острый, ревнивый, ядовитый взгляд Деки Сонаэнь ощущала, как приставленный к горлу кинжал. Она ответно посмотрела ему в глаза. «Не смотри на меня, – сказала она ему молча, стараясь вложить силу своего сердца в этот взгляд, – мне нравится твое лицо, мне нравишься ты, но у меня есть муж, и ему я верю, потому что он заплатил своей кровью за свою честь. Чем заплатил ты?».
– Флейя соблюдает нейтралитет, – напомнил Лияри жестко, – последние. Триста. Лет. Мы не принимаем ничьих сторон.
– Нейтралитет – скрытое предательство, говорят у нас, – советник прошел совсем рядом с Сонаэнь, и вдруг она поняла, что он моложе ее самой, еще совершенно юноша, однако лицо у него чем-то походило на лицо Ниротиля.
«Я знаю, я не был добр с тобой. Я и не собираюсь. Прости меня – я не умею. Я всю жизнь на войне, моя госпожа. Это грязное ремесло, но оно все, чем я являюсь, и в такие времена, как наши, я не хочу искать другого. Не думаю, что у меня есть время». Хотелось бы ей снова любить своего мужа издалека.
– Что вы считаете, леди Орта? – вдруг лицо советника выплыло из тени совсем близко к Сонаэнь, девушка едва не отпрянула. Юноша был весьма хорош собой, беззаботная улыбка его придавала всему облику нечто несерьезное. Но на его левой щеке она увидела семь крошечных синих звездочек – кельхитские татуировки, показывающие, скольких племенных стычек он прошел. «Кто ты? – хотела она спросить его, – кто ты, и что здесь делаешь?».
– Простите, милорд…
– Я знал вашего отца. Он мог дать хороший совет. Дайте и вы его нам.
– Я не знаю ничего о войне кроме того, что она ужасна, – сказала она откровенно, сжимая руки перед собой, – еще меньше я знаю о политике.
– Достойный ответ мудрой жены. Но я вам не верю. Вы давно замужем за мастером Ниротилем?
Противно засосало в животе. Сонаэнь поклялась не выказывать удивления, даже если ее попросят спеть «Славу горцев» или «Мертвую царевну».
– Меньше года.
– И вы последовали за ним в Мирмендел. Не уверен, что многие жены рискнули бы пойти на такое. Вы подали нам отличный пример повиновения и верности, – советник ободряюще улыбнулся ей и повернулся к ней спиной, загораживая ее от воевод Флейи, – я услышал достаточно. Миледи нас покинет, и, я полагаю, мы обсудим, когда Правитель сможет предоставить слово и личную аудиенцию каждой из заинтересованных сторон…
У паланкина, который ей предоставили, должен был ждать Трельд и его воины, но там не было никого. Сонаэнь оступилась, задержалась, щуря глаза на солнце после полумрака залов, и нервно оглядываясь. Она не могла идти пешком по улице – она не знала дороги. В одиночестве это могло быть небезопасно.
Рассудив, что рано или поздно сопровождающие вернутся, Сонаэнь села в паланкин.
И в упор встретила взгляд холодных глаз Лияри.
– Надеюсь, вы понимаете, что кричать не стоит, – произнес он, растягивая на губах безжизненную улыбку.
*
Река под ними шумела и лилась далеко внизу. Серебристые воды ее пели свою песню, но Сонаэнь, боявшаяся высоты, не смотрела с моста.
Паланкин остановился точно посередине. Одну из занавесей Дека раздвинул, вытянув свои длинные стройные ноги наружу, привычно устраиваясь полулежа. Он так легко перешел от молчания к светской беседе, что Сонаэнь невольно засомневалась, он ли только что фактически похитил ее из-под носа у ее защитников.
Жаровня перед паланкином, которую установили молчаливые слуги Лияри, полыхала жаром. Пахло жженным ладаном.
– Моя дорогая, вы определенно должны обратить внимание на это произведение древнего мастерства, – приветливо сообщил Лияри, – этому мосту без малого полтысячи лет.
– Он достаточно… высок, – осторожно высказалась Сонаэнь, вжимая голову в плечи, – надеюсь, он также крепок.
– Я не дам вам упасть, моя госпожа. Даже если вы споткнетесь.
Она затрепетала под его рукой, оставившей почти ощутимые следы на ее запястье.
– Вы боитесь меня, – тихо сказал Лияри, убирая руку и глядя на нее без своей привычной смешливой полуулыбки, – почему?
– Мой муж. Он… убежден… все… что вы продажны, – тихо произнесла Сонаэнь, не смея поднять глаз.
Наместник лишь хмыкнул, словно позабавленный.
– Продаются все, – сообщил Дека недовольно, и впервые живое чувство она смогла угадать на его лице, – вам супруг продался за воинскую славу, я – за титул Наместника. Скажите, мы так сильно различны с ним?
– У вас нет ничего общего, – честно признала девушка. Дека помолчал, потом внезапно продолжил:
– Знаете, леди, я воевал. За Элдойр. Я был на южных стенах, когда полководец Лиоттиэль и Этельгунда с их знаменитыми штурмовыми отрядами защищали наши ворота и Лунную Башню. Я видел, как погибали их воины. И я вместе со всеми молился за упокой их душ.
– Тогда почему теперь вы предаете их? – вырвалось у леди Орты. Лияри фыркнул.
– Я? Предаю? Не будьте дурой, Сонаэнь, – грубость от него прозвучала как хлесткий удар пощечины, – вы слышали про Сальбунию? Наверняка; и позвольте сказать вам, что ваш дражайший, верный муженек сделал с этим городом. Он залил его кровью. В буквальном смысле слова. О да, осада удалась. Они вошли в стены, поставили знамена на башнях, они вернулись с триумфом. Но знаете ли вы, что, чтобы восстановить разрушенный за полдня город, потребуется пятьдесят лет работы, а беженцев из окрестностей мы до сих пор принимаем? Догадываетесь ли вы, как они выживают?
Его голос не был громок или страстен. Он говорил очень тихо. Немного грустно.
– Я не понимаю вас, Наместник.
– Понимаете. Должны понять. Если план вашего мужа удастся, то же, что случилось с Сальбунией, вскоре придет в Мирмендел. Или в мой город. И это, чего я хочу избежать. Любой ценой – и мне плевать на условия союзов или перемирий.
Она, боявшаяся лишний раз взглянуть мужчине в лицо, теперь смотрела на него, не в силах отвести взгляда. На его породистый, точеный профиль. На губы. На дрожащие темные ресницы, в свете холодного осеннего солнца золотящиеся на кончиках.
– Я больше не хочу крови, – произнес он, наконец, поджимая губы и глядя в реку под ними, – хватит с меня завоеваний и славы. Хватит насилия и несчастья. Вы назовете меня за это трусом? Предателем?
– Я всего лишь передавала его слова, – прошептала Сонаэнь, надеясь не расплакаться.
Ей вдруг очень захотелось домой. К отцу. Хотя бы к дяде. Если бы ей только было куда вернуться. Лияри смотрел на нее с сочувствием. Снова на ее ладони оказались его горячие пальцы. Вспомнилась вода, что затапливала каналы после того, как открывались шлюзы на плотинах.
От его прикосновений ее тело словно омывало подобной волной.
Тило подавлял. Дека заставлял оживать.
– Он никогда не оценит вас, леди Орта, – тихо сказал Дека, и его изящные брови сошлись к переносице, – если бы я не знал этот тип мужчин, я бы такого не говорил.
– Мы могли бы не говорить о моем муже? – это прозвучало почти жалобно.
– Нет, потому что я ревную. Я его ненавижу за то, что у него есть вы, и он не дорожит таким сокровищем, – Наместник покачал головой; его пальцы снова были у нее на груди, – можете мне не верить, но вы поймете это очень скоро.
Пальцы, твердые и уверенные, пробежались по ее нижней губе, едва ощутимо вслепую провели по лицу.
– Но вы можете повлиять на его решения. Вы можете остановить кровопролитие, моя леди. Его надо остановить. Женщины имеют власть над мужчинами. Я могу вас заверить, вы сможете это сделать.
– Зачем мне это? – спросила она с напором. Дека расплылся в как будто бы удивленной улыбке.
– Потому что я вас прошу, – и он заправил прядь волос ей за ухо, – потому что в вас нет ни его жестокости, ни его ненависти. Потому что вы хотите этого.
Сладость поцелуя была убедительнее его слов.
– Вы ведь этого хотите, Сонаэнь…
Солнечный луч упал через упавшие несколько прядей волос, хмельные, мятежные глаза оказались близко к ее собственным, и она увидела свои собственные пальцы, несмело прикасающимися к его высоким, выделяющимся скулам. Даже щетина на его лице казалась изящной.
– Сколько вам лет? – прошептала Сонаэнь. Не то что ей хотелось бы это знать.
– Я старше его, если вам это интересно.
– И все же?
– Ах, Сонаэнь. Спросите об этом у… моей жены. Любой из них. Я уверяю вас, в ближайшие дни одна из них пригласит вас погостить. И я рассчитываю на ваш визит, – Дека Лияри осторожно прикоснулся губами к ее щеке, и быстро, как будто зная заранее, как, его губы проложили влажную тропинку поцелуев по ее шее и плечу.
Она сама не знала, как кивнула ему, задыхаясь от противоречивых желаний. Из которых одно, наконец, победило – она позволила ему победить или оно было столь сильно – Сонаэнь действительно хотела любви.
Леди Орта никогда не чувствовала себя настолько красивой, желанной и счастливой, как рядом с Наместником Лияри.
Откуда рядом с ней на обратном пути возник, как ни в чем не бывало, соратник ее мужа Трельд, она даже не задумалась.
*
Ниротиль приветствовал ее в том же положении, в каком она оставила его, не считая того, что он лежал на животе и звучно изрыгал проклятия и ругательства, а невозмутимый Ясень растирал ему спину остро пахнущей мазью.
– Как прошло? – бросил полководец неразборчиво, стоило ей подойти ближе, – они согласились? Кто там был?
Ей пришлось перечислять всех присутствовавших, терпеливо пережидая ругань Ниротиля, когда она не могла вспомнить того или иного воеводу или ленд-лорда.
Ближе к вечеру Сонаэнь стояла в своей комнате перед зеркалом и смотрела на свое отражение, совершенно неуверенная в том, что делает. Насмотревшись, она встала, поправила свой ночной наряд и спустя несколько минут без стука и предупреждения вошла в спальню своего мужа.
Ниротиль сел, опершись о спинку кровати, открыл рот, как будто желал что-то сказать, но она опередила его, преодолев разделявшее их расстояние и прильнув к его губам поцелуем. Сонаэнь уже успела усвоить, что обезоруживает полководца.
Нежность.
Ее движения были уверены и спокойны. Она знала, что делает, чего хочет и какую сторону ей следует принять хотя бы на этот раз. Сонаэнь не сомневалась. Их союз не был основан на любви и выгоде. На первое надежд больше не оставалось, второго было слишком мало в любом случае. Но еще один шаг навстречу, который она должна была сделать, чтобы продемонстрировать лояльность, теперь был необходим скорее ей самой.
Дека Лияри слишком умен. А привязать к себе отвергнутую врагом женщину – что может быть вернее! Этого оружия ему она в руки не даст, даже, если ее сердце навсегда останется разбитым и расколотым, даже, если она всегда будет желать прикосновений Наместника и его нежных поцелуев.
Оказавшись в кольце сильных рук Тило, она не прекратила торопливо разоблачаться. «Ему не удержать меня, – подумалось ей, – не удержать самого себя тоже».
– Это не то, чего ты хочешь.
– Я знаю, чего хочу, – говорить между поцелуями оказалось на диво приятным и возбуждающим, – я хочу тебя, Тило.
– Когда все закончится… если они добьются своего, и меня не станет…
– Прекрати, – Сонаэнь испытала странное удовольствие от пассивного сопротивления своего мужа, который выворачивался из ее рук с ловкостью мирмендельской игуаны.
– Не убивайся тогда по мне, – прошептал он ей в макушку, но оказался не готов к тому, что Сонаэнь толкнула его в грудь, опрокинула на постель и оседлала. Зная об особенностях его зрения, девушка склонилась к самому лицу Ниротиля и так замерла.
Наконец он должен был ее разглядеть.
– Я любила тебя так сильно, что дышать забывала, – одними губами сказала Сонаэнь, в самом деле словно задыхаясь, – иногда – так, что хотела бы умереть, чтобы ты меня заметил. Позволь мне быть рядом, если только я не противна тебе. Или дай мне уйти.
Он дернулся в сторону, и этот обманный рывок позволил ему освободиться из-под нее – только для того, чтобы занять положение сверху.
– Я скорее тебя убью, чем позволю уйти.
– Не убивай, – наконец ее руки проникли под его штаны, и она замерла, стыдясь и желая дальше этой откровенности, – люби.
Поцелуй, которым он ответил ей, был болезненно-жадным. Спустя мгновение он сорвал с проклятиями с себя штаны, задрал ее юбки и принялся стаскивать ее шаровары, сорвал одну туфельку с ее ноги, вторую даже не стал трогать, удовлетворившись тем, что открыл доступ к ее телу.
– Этого ты хочешь? – она вскрикнула, когда два его пальца коснулись ее внизу, а затем он надавил и приятная тяжесть сменилась острой тошной болью, – сейчас?
Боль стала сильнее, но она кивнула, обхватывая руками его шею. Его пальцы переместились выше, и легкие поглаживания мгновенно возродили только что было погасший жар в животе и желание. Сонаэнь поспешно стянула с себя оставшуюся туфлю и лихорадочно принялась развязывать шнурки платья, но Ниротиль опередил ее, схватился за ворот… и тут же передумал, подхватил ее под бедра, дернул плечом, словно стесняясь своего нагого тела…
Этот знакомый его жест вернул все на свои места. Словно они по-прежнему были в Руинах, дома, в своей более чем скромной спальне с глиной мазанными стенами и тусклой лампой за ширмой.
Сонаэнь погладила мужчину по щеке, придвинулась ближе, раскинув ноги. Замирая, часто дыша, она даже не надеялась, что боли больше не будет. Казалось таким нелепым раздеваться. Тило рубашки не снял. Осторожно придвинулся ближе.
Момент проникновения показался Сонаэнь коротким и незначительным. Она лишь вздохнула, выдохнула – а ее муж прижался губами к ее виску, сладко простонал какие-то неразборчивые несколько слов на сальбуниди и сделал несколько быстрых выпадов всем телом, как будто неуверенно примеряясь… и замер, то ли застонав, то ли засмеявшись.
Сонаэнь растеряла всю ту уверенность, с которой действовала несколько мгновений назад. Она боялась отстраниться, боялась посмотреть ему в лицо, но ей пришлось, когда спустя пару минут Тило отдышался, приподнялся над ней и лег рядом с коротким выдохом. Одну руку он так и оставил на ее боку, не позволив ей опустить юбки назад.
– Не отстирается, – предупредил он хрипло, затем усмехнулся, откашлялся, – о, милая…
Внезапно он вновь притянул ее к себе и крепко обнял, зарылся лицом в ее плечо и несколько раз вздохнул.
– Вам было хорошо? – она едва могла выговорить эти слова.
– Она еще спрашивает, Всевышний! – смех его звучал совершенно по-иному, мягко, как-то празднично, – Сонаэнь. Дурочка моя… Давай, снимай эти тряпки.
Она подчинилась. Ниротиль сорвал с себя рубашку и крепко прижал к себе девушку, едва она освободилась от платьев и рубашки.
Замерев на его груди и слушая сильное биение его сердца, она задумалась, чего больше в том, что она испытывала. Опустошенности. Разочарования. Тило был счастлив. Робким, опасливым, но счастьем. Он открылся ей, и теперь ждал, пока она сделает следующий шаг.
– Господин мой…
Он не перебил ее, лишь одобрительно хмыкнул, словно принимая как игру ее обращение.
– Это всегда бывает… так?
Тут уж его хмыканье превратилось в заливистый гогот. Сонаэнь вскочила, как ошпаренная, прикрыла грудь руками, возмущенно открыла рот для отповеди… но муж ее опередил, снова схватил в объятия, с некоторым напряжением сев рядом… и принялся расцеловывать ее лицо, ее плечи, спустился с поцелуями к ее груди, но хихикать не перестал.
– Моя маленькая девочка, – Тило потерся щекой о ее груди, перевел дыхание, поднял спокойный и властный взор на нее, – дай мне немного времени, и я покажу, как это бывает. Если только моя спина мне это позволит.
– Вы смеетесь надо мной, – она хотела притвориться обиженной, но так же не могла перестать улыбаться. Его руки сжались на ее талии.
– Не могу не смеяться, дорогая. У меня этого, как ты выразилась, не было с самого ранения. Дай мне руку…
Его тело еще хранило их общую влагу и жар, под ее пальцами оказалась нежная, тонкая кожа, а затем – бугристый толстый шрам, при прикосновении к которому ее прошиб холодок.
– Сюда, милая. Сюда пришелся удар. Мне повезло остаться в живых, что уже было чудом. Рассчитывать на то, что я еще и останусь в силах лечь с женщиной и овладеть ею, было бы глупо.
– Значит, вы боялись? – привстала над ним Сонаэнь, но он спрятался от ее глаз.
– Этого все боятся. Если говорят, что нет, знай, врут.
– У кого еще мне спросить, если не у вас?
Он сжал зубы, подминая ее под себя. Немного оттянул ее за волосы назад, растрепанная коса соскользнула с подбородка ниже, словно разорванный ошейник, осталась лежать между ними.
– Я та еще развалина теперь, Сонаэнь. Я знаю. Я стерплю проигрыш в схватке. Не стану сражаться, зная, что все равно уступлю. Но… твоей неверности я не потерплю.
– Я помню, как наказывают за неверность.
– Хорошо, – он медленно кивнул, – не хотелось бы видеть твое тело на Стене Позора. Повешение – не та смерть, на которую легко смотреть даже мне. Хотя есть кое-что похуже.
– Сажание на кол?
– Да, пожалуй, – Ниротиль с любопытством глянул на нее, – видела?
– Последствия. Во Флейе Стена Позора тоже есть?
– Не знаю. Думаю, они прячут ее от нас, – Тило усмехнулся, поморщился, – но там я тебя тоже видеть не хочу. Ни за измену мне. Ни за измену королю. Ты… поняла?
– Я буду верна, – перебила девушка, целуя его мозолистую, разбитую многими схватками руку, – не сомневайтесь во мне. Я буду верна, Тило.
Никогда прежде Сонаэнь не давала обещаний, зная, что нарушит их.
Прижатая к ее бедру отвердевшая плоть вызвала все то же томление в животе, к которому примешивалась небольшая резь. Как хотелось бы унять ее, но одних поцелуев мало, это Сонаэнь уже давно определила, а соитие… будет ли оно таким же стремительным и неловким? Между ее ног скользнула его рука, и Ниротиль потянулся к ее лицу. В приятном лиловом полумраке даже страшные шрамы на лице казались девушке частью его странной красоты, в которой не было ничего из того образа, который она себе придумала когда-то.
Ничто из того, что она думала, было ее мечтой, не было столь пугающим и желанным, как то, как он вдруг коснулся ее между ног, осторожно, почти нежно, не отрывая взгляда от ее лица. После всех его разговоров о тяжести ран, после того, что он боялся – и Сонаэнь поняла теперь, что он боялся своего позора наедине с женой не меньше, чем ее принародного – после всех этих страхов Ниротиль мог начать исцеляться.
Она на это надеялась. Может быть, близость будет недостающим компонентом в лекарстве.
– Много у вас было женщин прежде? – прерывающимся шепотом спросила она.
– Чуть меньше, чем ран. Ревнивая жена – добродетельна, как некоторые говорят, – он усмехнулся, и Сонаэнь кисло поджала губы: шрамов на его теле было достаточно.
– Они были вами довольны? Ночами с вами…
– Я никогда не спрашивал.
Это было на него похоже. Слишком уверенный в себе. Слишком занятый воинским званием и навыками владения оружием, чтобы переживать за то, какое впечатление оставляет у тех, кто сближается с ним. Сонаэнь слышала слова Наместника Лияри так ясно, как если бы он был третьим с ними в постели.
Она не могла обманываться и впредь. Ниротиль действительно был таким, как о нем говорил Дека.
– Пожалуй, я попробую сделать довольной тебя. Возможно, со временем, – внезапно сказал мужчина, – если ты только захочешь. И если я, конечно, не развалюсь окончательно.
– Как вы себя чувствуете сейчас?
Он медленно потянулся. Лукавый огонек в грозном взгляде вызвал у нее приступ легкой паники. Паника лишь усилилась, когда она почувствовала, что он вновь возбужден.
– Я буду ленивым сегодня. Спина, ребра, все болит – тебе достался ленивый, израненный и ворчливый муж, леди.
– И как тогда …? – она прижала руку ко рту, опасаясь, что сказала лишнее. Ниротиль рассмеялся тихо.
