Текст книги "Ставка на верность (СИ)"
Автор книги: Гайя-А
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
– Помнится мне, ты неплохая наездница, милая, – шепот Тило растерял грозные нотки, и остался только ясный жар его желания.
========== Под кожей ==========
– Сестра-госпожа, я бы на твоем месте бросила б это всё, – от души посоветовала Триссиль, сплевывая в сторону.
Сонаэнь не ответила. Она подобрала юбки – с каждым днем ей удавалось все лучше обращаться с одеждами кочевниц, и зашагала по воинскому лагерю. Это было непросто. Не только из-за платья – розовый шелк был в пыли и грязи, но и из-за громоздких сапог и невыносимо тяжелой кольчуги. Уговорить Ниротиля хотя бы на кожаный панцирь леди Орта не сумела. Не помогла даже Трис.
Четвертый месяц расквартированных войск под Флейей подходил к завершению. Сонаэнь была убеждена, что муж ее сошел с ума. Трис, правда, заверяла, что для полководца это самое обыкновенное поведение. Войти к нему в шатер можно было, преодолев три круга оцепления, оружие в черте города беспощадно изымалось у всех, не имеющих звания и не приносивших присяги белому городу, еду пробовали по три раза перед подачей на стол.
– Ты брось это, сестра-госпожа, – продолжала настаивать Триссиль, след в след шагая за леди, – он ведь разрешил тебе уехать. И ехала бы.
– Он мой муж.
– И хрен драконий на него!
Сонаэнь поморщилась. Триссиль страдала больше от присутствия жены своего командира, вынужденная сопровождать ее везде и всегда. Даже если она считала это полной глупостью, она была верной воительницей, исполнительной и послушной.
– Ты думаешь, это глупо, – Трис уселась у костра, вслепую отрезая кинжалом слишком длинные, на ее вкус, пряди волос на макушке, – то, как он оберегает тебя. Но поверь мне, я видела, что делают те, кто действительно хотят убить тебя.
«Дека меня не убьет, – хотела сказать Сонаэнь, – он меня любит». Уверенности абсолютной не было, но она хотела ее в себе взрастить. Иначе жизнь стала бы слишком печальной.
– В наши времена убивают за меньшее, – беззаботно продолжила Трис, – ты жена полководца Элдойра. Он им мешает – и они будут рады его опозорить и опорочить. Изнасилуют тебя, ограбят, бросят куда-нибудь, чтоб все видели. И придется капитану мстить.
– За леди Амрит он бы мстил?
– Боже, да. Но она не «леди». Боковой росток стебля, как говорится. А ты ягода подороже, сестра-госпожа. За тебя нельзя не мстить. Даже будь ты слепая, немая, слабоумная, твое имя все покрывает. И как, – Триссиль подмигнула леди, – у вас с ним? Лучше дело-то пошло, я думаю?
Сонаэнь опустила глаза, краснея. Ниротиль оказывал ей почтение при воинах. В постели с ним она большую часть времени терпела его напористость и пыл, но изредка обнаруживала в своем муже способность к сопереживанию, тягу к нежности, которой он стеснялся, очевидно, почитая за слабость.
Ее ложь приятельнице о «воине с копьем на диком жеребце» оказалась правдой. И Сонаэнь эта правда не нравилась.
Чем более нетерпеливым ночью и отвлеченным днем становился Тило – дела, разговоры, арсенал, рутина воинского быта – тем чаще память приводила Сонаэнь в покои наместника Лияри, к его неторопливым рукам, к его губам, к порочному властному взгляду.
Третий месяц общение леди Орты с Декой Лияри состояло из посиделок у ткацкого станка. Дистанция превратилась в пытку. Вторая леди Лияри, общительная и светская, создавала им звуковой фон своим щебетом. Однажды Наместник проговорился, что его жена поет. Пока она пела – флейские песни, с переливами, практически без музыки, изредка лишь ударяя словно неверной рукой по струнам мандолины – они смотрели друг на друга, не отрываясь. Не раз, не два, но тысячу раз за зиму Сонаэнь Орта поняла, что их удерживает от конечного падения только присутствие посторонних.
Сколько раз, проходя мимо него по просторным коридорам его дворца, она встречала ненарочное, незаметное движение навстречу, нагретый воздух и тот струился от него – к ней, очевидно указывая на его желание, на его постоянное внимание. Наместник не уставал следить за ней. Как следил бы охотник за своей жертвой.
Он посылал ей сладости и маленькие, женские подарки, вроде отрезов ткани и вееров; держал в голове оттенки ее платьев и вуалей, все сказанные ею слова, все упомянутые ею детали истории жизни. Дека Лияри знал ее гораздо лучше, чем когда-либо кто-то до него. Чем дальше заходила эта странная близость – сближение не физическое, но умственное – тем больше ее слабых мест он находил.
– Это хорошо, что ты дружишь с леди Лияри, – только отмахнулся Ниротиль, когда Сонаэнь рассказывала ему о доме Наместника, – ее муженек хорош на крепкой цепи. Их снабжение слабеет, рано или поздно всю контрабанду с Юга придется прикрыть.
– А дружба женщин поможет? – не поняла леди. Полководец кашлянул.
– Дружба поможет показать, что мы не наказываем за прошлое. Пусть откроет дорогу на Мирмендел, и мы простим его.
– В Элдойре легко прощают?
– Карают легче, – муж посмотрел на Сонаэнь более пристально, чем прежде, словно впервые увидел ее. Она невольно съежилась под его взором.
Внезапно Ниротиль отбросил чертежные инструменты – он проверял планы нового форпоста у Флейи. Подошел к ней. Протянул руку и слегка провел кончиками пальцев по ее руке от плеча к локтю.
Как успела заметить леди Орта, муж никогда не прикасался к ней, если кто-то мог видеть, но в последнее время он делал это исключительно в постели, и она тоже начала избегать его прикосновений.
– Ты побледнела, – негромко сказал он, – или мне так кажется.
– Это климат, – не нашлась с ответом Сонаэнь. Тило хмыкнул, опуская руку.
Его зрение становилось лучше с каждым днем, как и общее состояние его здоровья. Он фехтовал каждый день по пять часов, упорный и не сдающийся. С каждым днем он становился сильнее, упрямее, и с каждым днем отчуждение между ним и Сонаэнь росло.
Даже несмотря на то, что он был с ней нежен, насколько мог, и несколько раз даже пытался неловко, как будто борясь с собой, сделать супружескую постель не просто исполнением долга, но чем-то большим.
Только отчего-то леди Орта едва могла терпеть его прикосновения.
*
Зима не слишком украсила Флейю. Изморозь на голубом мраморе да иней на обрезанных деревьях составляли все изменение пейзажа до конца декабря. Только затем появился тонкий слой пушистого легкого снега, быстро превращающийся в грязную талую воду.
Синие ранние сумерки расцвечивали город высоких стен гораздо более интересными сочетаниями красок. Тысячи фонарей и светильников самых разных оттенков загорались в закатных сумерках. Огромные камни, покрытые кое-где наледью, отражали их свет, бросая блики на черепичные крыши высоких флейских башен.
В комнатах дворца Наместника, тем не менее, было темно.
– Вы желаете, чтобы я зажгла свечи? – леди Лияри, лучась улыбкой, поднялась со своего места у ткацкого станка, – может быть, камин?
– Моя госпожа так любезна, – прокомментировал Дека, улыбаясь со своего места, где он расположился полулежа с книгой в руках, – я был бы ей признателен за красные свечи.
– Не уверена, что они остались у нас, – леди Лияри все так же улыбалась.
– Так поищи.
– Ваша леди не ревнует, – тихо сказала Сонаэнь, когда вторая леди Лияри удалилась.
Наместник выпрямился, откладывая книгу. Его глаза сверкали, как полированный нефрит, непроницаемые и опасные.
– Она верная спутница и знает свое место, моя леди. А что происходит здесь, что могло бы ее заставить ревновать? – был нарочито беззаботен, но давил голосом, Наместник, – разве что-то неподобающее, позвольте спросить?
Нефритовые глаза сказали: «Даже, если бы мы оба этого хотели».
Сонаэнь пропала. Она была уязвлена сердечной холодностью мужа, а еще больше – мучительными, почти ежедневными встречами с объектом вожделения. Чем больше денег было у Тило, чем больше новых слуг появлялось в доме – незнакомых, присланных откуда-то с севера, из белого города – тем меньше она чувствовала себя хозяйкой в нем, а скорее заключенной.
У нее была лишь одна возможность для побега, и она с радостью ею пользовалась. Любая возможность улизнуть означала встречу с Лияри.
Прежняя ответственность, означавшая ручной утомительный труд, неблагодарного мужа с дурным характером, сменилась бурной светской жизнью – или ее упрощенной версией: Флейя не особо стремилась распахнуть перед Сонаэнь двери своих домов-крепостей. Леди Орта посещала в городе лишь один дом.
– А другие дамы навещают вас? – спросила она леди Лияри. Флейянка ослепительно улыбнулась, сложила руки на коленях, придерживая вышивку.
– О да, сестра. Но мой муж посчитал, что они могли бы отвлечь вас или причинить вам неудобство.
– Отнюдь! – горячо запротестовала Сонаэнь, – я была бы рада пригласить их к себе, но мастер войны…
Она запнулась. Нехорошо было бы говорить о том, что Ниротиль одержим идеей покушения и шпионажа. Впрочем, вторая леди Лияри и не подала виду, что ее собеседница сказала что-то лишнее.
– Моя дорогая, леди будут счастливы узнать, что вы желаете познакомиться с ними.
Флейя, показавшаяся саркофагом, гигантской усыпальницей древности, превратилась для Сонаэнь в ларец с сокровищами, полный чудесных находок сундук. Под длинными белыми вуалями и покрывалами, под серыми одеждами, лишь изредка мелькавшими в паланкинах, прятались красавицы в пестрых одеждах, словно вытканных из перьев райских птиц. За высокими стенами, в домах, глядящих на мир из узких бойниц, жили удовольствия и легкомысленные забавы. Здесь они прятались даже надежнее, чем в Сабе и предместьях: ни звука, ни отголоска жизни за каменными стенами не доносилось до улиц.
За тяжелыми кованными дверьми мрачноватые воины в длинных маскировочных плащах лучников превращались в галантных угодников.
– Я вынуждена откланяться, – попрощалась Сонаэнь, когда леди Лияри вернулась со свечами.
Впервые она задумалась, что не знает имени своей новой подруги – если одну из жен Наместника можно было таковой назвать.
Приглашение на вечеринку для дам она получила на следующий же день. Ниротиль стоял у стола, задумчиво почесывая щетину на подбородке, когда она вошла. Он читал письмо внимательно, хмурясь и кривя губы, затем отбросил его назад, уставившись куда-то вдаль.
– Мой господин?
Движение его сказало леди, что полководец так глубоко задумался, что ее не услышал. Она заметила на нем кольчугу.
– Я собирался в лагерь – казармы закончены. Завтра поступят новобранцы, – пробормотал он, перехватывая ее взгляд, – не соблаговолишь ли сказать мне, душа моя, отчего эта вторая леди так полюбила твою компанию?
Сердце у Сонаэнь замерло лишь на короткий миг.
– Женам воинов приходится проводить свободное время, самим думая, чем себя занять, – она не хотела, чтобы в ее голосе звучал сарказм, но он прокрался в него сам, – ты против?
– Не выношу толпу в доме, но невежливо высылать тебя к ним, как бездомную побирушку, – лицо Тило исказила недобрая усмешка, – передай второй леди Лияри ответное приглашение. Боюсь, это также будет означать визит ее муженька. Он ведь приветствует тебя у них в доме?
– Изредка, – Сонаэнь не медлила с ответом.
– Бесы бы побрали весь этот сраный этикет. Я позову продажного ублюдка сюда. Попробуем умилостивить знать Флейи. Мир, значит.
Сонаэнь не сомневалась больше в том, каковы были ее собственные планы. Мирные переговоры имели к ним слабое отношение.
*
Празднование в доме Лиоттиэля за три дня превратило особняк в подобие крепости, ждущей нападения и осады. Слуги метались по лестницам, с кухонь до верхних этажей доносились по воздуховодам ароматы готовящихся блюд. Сонаэнь руководила ордой служанок и нанятых кочевниц – все было выскоблено и вычищено, все ковры и гобелены выстираны.
В суете она безотчетно ловила себя на соображениях: та ниша была бы хороша для тайного свидания, другая – для поцелуев вдали от любопытных глаз.
Драгоценности, что прислал ей Ниротиль – это был его первый подарок – не оставили ее равнодушной. Она рассуждала, понравятся ли они Наместнику, не сразу вспомнив, что больше половины из них все равно останется под одеждой.
Это был традиционный набор сабянских женщин из двадцати четырех предметов: серег, украшений в нос, браслетов на руки и ноги, тяжелого пояса, ожерелий, налобных повязок и колец. Надев их на себя, Сонаэнь вместе с тяжестью ощутила и немалую уверенность в себе. Она была во всеоружии, облаченная в дорогие ткани, тяжелое золото и окруженная ароматами благовоний.
Вечером накануне праздника Ниротиль призвал ее к себе. Она давно уже не смотрела на него, когда находилась рядом. И удивилась, когда он остановил ее руку, стоило ей начать снимать верхнее платье.
– Я стал редко слышать твое чтение, леди. Я хотел попросить тебя. Почитай мне Писание. Ты красиво это делаешь.
Она вздохнула, сделала несколько шагов к его столу. Красивая обложка Священной Книги манила прикоснуться, но она не дотронулась до нее. Сонаэнь не открывала Писание уже очень давно.
Странно, что Ниротиль скучал по тому, что сопровождало его в тяжелые дни после ранений. Он был похож на себя прежнего, до того, как раны приковали его к постели. Несколько потрепанный, это правда, но вновь блистательный полководец Ниротиль. Удивительно, как воины оправлялись от ран. Она видела это, будучи госпитальеркой. Главное было – не дать им сдаться, уверять их, что они обязательно смогут взять оружие вновь, и они выживали. Но таковы были не все.
В книгах и песнях – которые редко доходили до ушей Сонаэнь в ее маленьком мирке детства – воины именно таковыми и должны были быть. Особенно такие величественные рыцари, как мастера войны.
Такие, как красавец Лиоттиэль, гарцующий на рыжем скакуне по предместьям, беспощадный к врагам и милостивый к обездоленным. Тот Ниротиль, которого никогда не существовало.
Сонаэнь встречала лишь немногих, что были похожи на ее мужа. Они выживали для своих семей, они вспоминали своих женщин, детей, матерей и отцов, свое богатство и клятвы. Но только Ниротиль из тех, что ей встретились, ничего, кроме меча, не вспоминал в бреду в госпитале Элдойра.
Иногда еще перечислял имена соратников.
– Прошу простить меня, господин мой, – церемонно поклонилась леди Орта мужу, глядя в пол перед собой, – я слегка простыла. Мой голос вряд ли осчастливит вас.
Она удалилась, приняв его молчание за позволение.
*
Разреженный воздух Флейи проникал в дома сквозь каменные стены с легкостью. Казалось, холод настолько вездесущ, что добирается до любого уголка, и вскоре Сонаэнь отчаялась сражаться с ним на равных.
– Флейя ведь южный город, – вздохнула она, примеряя серую песцовую накидку перед зеркалом, в компании с неугомонной Триссиль. Та нахлобучила шапку ниже.
– Зимы стали холоднее, сестра-госпожа, а лето – жарче; весна дождливее, осень дольше. Все так говорят. Так на севере и на юге, на востоке и, должно быть, на западе, Боже спаси их долбанные души. Отчего ты переживаешь за неженок?
– Они будут нашими гостями, – Сонаэнь печально посмотрела на остывший камин.
Они были слишком большими во Флейе, не приспособленными для того, чтобы сохранять тепло. Два месяца практически бесснежных холодов флейяне предпочитали переждать, спасаясь теплой одеждой, а не топкой.
– Помнится, мы с капитаном раз застряли в степи в Руге, – предалась ностальгии Триссиль, накручивая на смуглый палец прядь волос, украшенную бусинами и костяными зажимами, – холодно, жуть, аж писать больно. И вот вылазит кретин Ясень из евонной милости окопа, и говорит мне: Трис, сука ты драная, руки теплые, мол – подержи мне конец, я вот держал только что Орнесту, и теперь как-то стрёмно в них дуть…
– Трис! Следи за языком!
– О-о, не надо про язык, мне сразу на ум идет еще пара историй, – Трис вытянула ноги вперед, поболтала сапогом, что был ей чуть велик, склонила голову, – что-то ты нарядная, сестра-госпожа. Капитана нарядить тебе?
Сонаэнь рада была согласиться и избавиться от назойливой компании.
Триссиль постаралась на славу. Ниротиль в белом и серебристом наряде – никакой парчи, хорошее сукно и скромные, хотя и добротные украшения – был великолепен. Если бы не его хромота, больше заметная, когда он слишком спешил, и не сурово сдвинутые брови – и не шрамы, напомнила себе Сонаэнь, почти привыкшая их не замечать, Тило выглядел бы прежним собой. Или почти прежним. Может быть, чуть менее сияющим. Более осторожным. Опасливым раненным хищником.
Ярче прочих сияли те звезды, что быстрее всех падали.
Гости прибывали волнами. Сначала пожаловали мастера из форпоста – большинство были знакомы друг с другом, с ними пришли несколько воительниц, все старательно наряженные, бездушно улыбавшиеся и очевидно заранее скучающие. Несколько воинов привели и жен – возможно, это были любовницы или наложницы, но манеры у всех были подобающие.
Сонаэнь высматривала среди всех пришедших флейян одного. Наконец, ее ожидание было вознаграждено.
Дека Лияри не отличался скромностью, и на праздник явился, намеренный привлекать к себе взгляды. Синий цвет подходил ему, но он не ограничился им. Щегольская обувь, богато украшенный пояс, подчеркивающий безупречно сидящий короткий кафтан, небрежно оставленный расстегнутым – он готовился.
Но вряд ли долго и тщательно. Сонаэнь нашла очаровательным то, что он носил тонкие дутые серебряные браслеты из разных комплектов, очевидно, в спешке перепутав их. За столом он не сразу нашел свое место, пару раз даже споткнулся, не сводя глаз с хозяйки дома и упорно игнорируя хозяина. Приветственное угощение не предполагалось обильным – скорее, оно должно было познакомить гостей до того, как каждая группа начнет обсуждать интересующие темы отдельно от других.
– Я желаю лучшего хозяину дома, – поднял бокал Наместник, – очарования вашего присутствия в нашем городе не заменит ничто. Долгих лет!
– Долгих лет! – дружно провозгласили флейяне.
– Позвольте выразить восхищение подготовкой, которую вы проводите среди наших войск, – продолжил Дека Лияри, отбрасывая челку с глаз, – не могу не согласиться с мнением наших соратников-лучников: ваша идея о новом снаряжении действительно заслуживает самого пристального внимания.
Сонаэнь едва заметно помогла Ниротилю подняться – иногда это все еще требовалось ему. Из-за узорной длинной вуали ее движение осталось незамеченным.
– Благодарю за ваши теплые слова, – негромко ответил полководец, – надеюсь на их искренность. Множество пройденных дорог объединяет нас, с Божьей помощью, мы будем идти по ним вместе и впредь.
– Даст Бог! – вновь раздалось со всех сторон; откуда-то – тихое, почти молитвенное, кое от кого – звучное, словно боевой клич.
– И я надеюсь, что наша дорога на юг весной также нас свяжет еще крепче, – продолжил Ниротиль, – когда все мы вместе, как истинные братья, отправимся походом на земли Мирмендела, сопровождая миссию – с одобрения нашего Правителя, конечно, и с его благословенными молитвами.
Этот тост звучал почти как угроза продолжавшегося вторжения, и флейяне тревожно смотрели на своего Наместника в ожидании его реакции. Сонаэнь смотрела тоже.
Дека ничем не выдал своего недовольства. Его голос не дрогнул.
– С Божьей помощью, – поднял он руку к сердцу. Тихий, угрожающе тихий.
Сонаэнь обрадовалась вошедшему с многочисленными поклонами Орнесту, распорядителю празднества, словно ближайшему родственнику в день свадьбы. Орнест откашлялся, представляя танцовщицу, готовую исполнить роль в постановке.
– Мой господин, я не знала, что будут танцы, – Сонаэнь опустила руку на рукав своего супруга, все еще возвышавшегося над столом. Он бросил на нее взгляд сверху вниз. Она немедленно убрала руку.
– Это Сахна. Она из воинского сословия – я не пригласил бы куртизанку в наш дом, леди Орта. Она исполнит нам отрывок из спектакля «Змеи западных долин».
– Она – воительница? – пробормотала Сонаэнь, опуская глаза.
«Почему он упомянул куртизанок?».
– Она танцует с клинками, но у нее есть звание.
– И что же за отрывок это будет? Я люблю «Змей долин», – Дарна Патини, один из приближенных Наместника, оказался рядом с хозяевами. Полководец жестко улыбнулся.
– «Змея, меняющая кожу».
Холодок пробежал по спине Сонаэнь, и она опустошила свой бокал вина непозволительно поспешно. Прощальный заздравный кубок, по обычаю принимаемый из рук мужа, она выпила, почти не чувствуя вкуса. Желающие угощаться и дальше переместились в углы зала, внимание большинства было приковано к танцу-представлению.
Неосознанно тело повторяет движения, напряжением мышц, позывами пригнуться или наклониться, желанием хлопнуть в такт, взмахнуть рукой. Сахна – великолепная танцовщица, но и воинские ее навыки очевидны. Воевала ли она?
Золотое платье, изображающее чешую, она спустила с плеч легко, показывая нижнее платье – из тонкого зеленого шелка, изображающее молодую змеиную кожу, еще не огрубевшую, опасно нежную.
Сонаэнь была заворожена движениями Сахны. Прежде она не видела флейских танцев – как и западных танцев вовсе. Пляски юга были родными, знакомыми, в чем-то казались примитивными – возможно, потому, что она знала их язык, значение символических движений.
– О чем это? – спросила она тихо Ниротиля, невесть как оказавшегося рядом с ней – между колонн круглого зала, где извивалась меняющей кожу змеей бывшая воительница.
Она полагала, что полководец удалится обсуждать новые договора с Наместником.
– О змее.
– Тило, это я могу понять из названия. Я не настолько дура.
– Тогда ты можешь понять и остальное, – резко бросил он, и впервые за долгое время она увидела в его глазах призрак прежнего, более открытого, возможно, более чувственного мужчины, с которым некогда связала свою судьбу, – змея линяет. Она сбрасывает кожу и из-под старой появляется новая, молодая, выросшая под прежней.
– Это слишком очевидно, чтобы быть всей историей.
– Я всегда считал, что танцы с клинками хороши только для тренировок, – вздохнул ее муж, глядя перед собой, – это зрелищно, но непрактично. Все это любование природой, танцы стали и прочая хрЕнова поэзия. Вот, видишь, она как будто бы пьет с кинжала? Она ищет источник, который поможет ей, – Тило сложил руки на груди, прислонился к колонне, наполовину сокрытый в ее тени, – ищет силу, чтобы пережить линьку.
– Она найдет ее? – Сонаэнь шагнула к нему, надеясь встретить его тепло, как прежде. Но он не обнял ее и даже не взял за руку.
– Она попытается. Ей никто не может помочь – она или сбросит старую кожу сама, или умрет.
Он отступал в тень, звеня пряжками на своих сапогах. Сонаэнь проследила взглядом направление, в котором он удалялся – зал приемов, в отличие от большинства в особняке, имел лишь один вход, и полководец отдавал ему предпочтение перед другими, справедливо считая, что его легче охранять.
Сахна в зеленом шелке изменила свой танец. Теперь ее движения стали остры и точны, как будто бы дремлющая змея действительно освоилась в новом облачении и превратилась в опасного врага, не знающего страха и слабости.
На противоположной стороне зала, под льющимся из световодного окна лучом, улыбался Наместник Лияри. В белом сиянии его волосы казались светлее, глаза – ярче, и румянец на щеках играл в ямочках, когда он улыбался, показывая зубы.
Он ждал ее.
– У вашего мужа есть вкус, – заметил Дека с усмешкой, – вынужден признать. Сахна одна из самых знаменитых мастериц, насколько мне известно.
– Вы не присоединитесь к полководцу?
– Нет. Вояки обсуждают клинки и стрелы первые три минуты, после – начинается попойка. Не уверен, что я удержусь от драки.
– Вы тоже воин.
Их руки соединились под ее вуалью, вольно отброшенной назад и обернутой вокруг ее локтя.
– Воин, а не рубака-мясник, моя прекрасная леди. Я предпочту компанию меняющих кожу змей.
– Одной змеи.
– Змей. Разве вы не слышите шипение? И разве сами вы не ищете последние силы, чтобы бросить старую тесную чешую, моя леди? – он сжал пальцы на ее запястье. Пульс под давлением его пальцев стал похож на землетрясение, рушащее каменные стены Флейи, горы, оковы брачных клятв.
– Почему вы говорите мне это?
– Вы не знаете? – Лияри обернулся, глаза его были тревожны, Сонаэнь неосознанно потянула прочь руку, – вы не понимаете? Я люблю вас.
Она опустила лицо.
– Я полюбил вас с первого взгляда, – тихий, его голос набирал силу, звучал гордо, уверенно, – для вас я мог бы пойти на все. Для вас я пошел бы на все. Чтобы защитить вас. Увезти вас в безопасное место, где защищать до последней капли крови, любой ценой.
– Замолчите.
– Вы выбрали сторону войны, Сонаэнь. Я не могу уважать этот выбор. Я ненавижу все то, что заставило вас сделать его. Но вас я ненавидеть не могу, моя дорогая, – Дека поднял подбородок, не глядя на нее, – я слишком хочу и люблю вас.
– Молчите, заклинаю вас, здесь же полно свидетелей…
– Следуйте за мной туда, где ни одного не будет, моя леди.
Он удалился в сторону одной из арок – от выпитого вина весь мир у Сонаэнь перед глазами кружился и плыл. Она подхватила юбку, шлейф мешался, какой-то пьяный идиот из числа соратников Ниротиля наступил на него – она рванула ткань прочь, услышала глумливое хихиканье за спиной, но даже не обернулась.
Она чуяла телом, кожей разлитый в воздухе лимонный, весенний аромат, видела его почти наяву – след Лияри.
Темный коридор? Нет; холодно, стыло, никакого запаха. Теплый, где Триссиль обжимается с кем-то, судя по звукам, с кем-то из новобранцев? Нет, людно.
Сладкие фруктовые запахи – или их иллюзия – привели Сонаэнь к галерее, ведущей к открытым балконам. Было холодно, но она не ощущала холода. Было страшно, но ватные ноги перестали чувствовать давление неудобных туфель. Она покусала губы, смутно вспоминая, что так они станут алее.
Дека стоял в полутени, опираясь локтем о стену.
Она удивленно воззрилась на свечу в своей руке. Откуда, когда она взяла ее, откуда? – но вопросы были лишними. Она лишь дунула – и бросила свечу в сторону.
Теперь источником света были уличные далекие фонари, вместе с ледяным ветром проникающие с балкона. Остались ощущения. Участившееся дыхание Лияри, когда он обхватил ладонями ее лицо, шею, пробежался неуловимыми поцелуями по ее сомкнутым векам, по лбу, по носу, прежде, чем остановить поцелуи на ее губах – и уже не отпускать их.
Его ловкие пальцы, терзающие шнуровку, и совершенно воинское, непривычно звучавшее в его устах ругательство, когда он перепутал застежку на платье с брошью на вуали.
Влага между ее ног, встретившая вторжение его пальцев, и холодная волна воздуха, когда порыв горного ветра ворвался в галерею.
Холод камней под ее спиной.
Острая, желанная, приятная мгновенная боль – не сразу она поняла, что точно в ягодицы впился острый осколок камня, торчащий из стены. И чувство теплой полноты внутри, чувство его тела, его запаха, его жара – порывистые движения, дрожащие ладони, задранные юбки, все слилось в одно бесконечное пьяное счастье, носящее его имя.
– Посмотри на меня, любовь моя, – услышала Сонаэнь его шепот, – взгляни на меня, позови меня.
– Я хочу тебя, – онемевшие губы легко складывались в слова, которые она прежде не могла даже представить себя произносящей без стыда, – хочу еще.
– О, еще, – он усмехнулся, запрокинул голову, – всегда. Сколько пожелаешь, любовь моя.
Движения его бедер ускорились, он держал ее на весу у стены, это было почти больно –чувствовать возрастающее желание, желание большего, еще большего слияния —
Запах, вкус, цвет, глубина его твердого горячего проникновения, неутолимая жажда большего, вспыхивающие пятна перед глазами, искры на низких каменных сводах над ними —
И далекие зимние звезды, недоступные, свободные, не нуждающиеся в совести, клятвах и наказаниях за нарушение клятв.
Не чувствующие вины.
Сонаэнь была одета в непроницаемый свет зимних звезд, возвращаясь в зал – обновленная, непобедимая, все еще чувствующая трясущиеся коленки и сползающие чулки, влажность между ног и собственный бесстыжий румянец.
Она мечтала о том времени, когда будет так жить всегда. Она смело рассказывала себе другую историю – ту, в которой она оставалась во Флейе и созерцала праздничные фейерверки Перелома Зимы, обнятая нежными руками Лияри.
*
Прощальная вечерняя трапеза через час отличалась от приветственного застолья. Атмосфера царила самая раскрепощенная. Все улыбались и смеялись, женщины восседали с открытыми лицами, и даже строгие последователи веры – приглашенные ревиарцы из присутствовавших командиров – смеялись не тише прочих.
Тило смеялся тоже радостно. Но Сонаэнь уже достаточно успела изучить его лицо и мимику – он великолепно контролировал себя, настоящий воин-мечник, мастер войны, в конце концов – он не мог быть другим. За его радостным беззаботным смехом она угадывала напряжение.
Это только лишний раз напомнило ей, что он ничего и никогда не делал просто так – даже праздник был либо нападением, либо актом обороны или разведки, но никогда – просто удовольствием.
Демонстративно Тило подхватил ее под руку, проявляя необычную заботу, прошествовал по галерее – полтора часа назад в одной из темных арок которой она изменяла ему с его заклятым врагом, и намерена была это повторить, если только предоставилась бы возможность – и дальше она просто покорно переставляла ноги, пока острая резь в желудке не заставила ее остановиться, согнувшись.
– Пьяница-жена, что может быть чудеснее, – проворчал Ниротиль устало над ее головой, пока ее нещадно тошнило.
Казалось, ей должно стать стыдно – но Сонаэнь слишком устала. На следующем же углу приступ повторился. Она закашлялась, хватая ртом воздух, но он, горький и безвкусный, до легких не доходил. Ниротиль что-то говорил ей, но леди Орта слышала лишь бессмысленные тяжелые звуки. Легкость, с которой она танцевала, веселилась, целовалась, ушла.
– Сраные виноделы! Оно скисло? Так я и знал. Врача позови, Трельд, – Ниротиль придержал скорчившуюся Сонаэнь над перилами.
Кухарка, высунувшаяся навстречу, только всплеснула руками, не делая ни шагу прочь.
– Я тебе сказал, врача! Живо!
– Милорд, тут нужен не врач, а повитуха, – рассмеялась кухарка, сияя и мало не пританцовывая. Ниротиль обомлел, сам едва не упал. Сонаэнь по-прежнему рвало, он обхватил ее за плечи, расстегнул ворот платья.
– Спасибо, – она вцепилась в его руки, словно утопающая в брошенную веревку. Если это было то самое «недомогание», что ей обещали другие дамы, то она предпочла бы остаться бесплодной.
Страшная боль из желудка словно распространялась в самое сердце. Лицо горело.
Зевая и подтягивая штаны, выползла Триссиль с яблоком в руках. Юнец, выглядывающий из-за ее спины, кажется был сыном конюха. Ниротиль погрозил соратнице кулаком.
– Доразвратничаешь у меня!
– На себя посмотри, – зевнула Трис, – у кого баба забрюхатела, не успел копье наточить?
– Завали хлебало! – рыкнул Лиоттиэль на ильти. Трисси, никак не отреагировав, повернулась к своему спутнику, затем застыла.
