Текст книги "Лиловый (II) (СИ)"

Автор книги: . Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 43 страниц)

Он плюхнул планшет на колени и смотрел перед собой, чувствуя, как внутри что-то сжимается. Теперь он знал, отчего Каин никак не отвечает на звонки. И отчего так зол Морвейн: его не определили в команду, вовсе не отправили на этот безвестный Анвин, о котором Леарза только несколько раз читал короткие малопонятные заметки в новостях.

Они нашли еще одну планету и уже приготовились наблюдать за тем, как она погибнет.

5,72 пк

Он переволновался в тот вечер и, должно быть, поэтому долго не мог уснуть, все смотрел в тускло-серый потолок, широко раскрыв глаза и раскинув руки. В голове по кругу вертелись одни и те же мысли, в основном об этой новой планете, с легкой примесью яблок и Волтайр, и Леарзе поначалу очень хотелось наутро выйти на кухню и резко высказать Белу… но потом он сообразил, что высказывать особо и незачем: что это изменит? Только взбесит Морвейна, и без того злого из-за Анвина.

Он думал, а что, если попробовать обратиться к ним через Корвина, – ведь Корвин может доносить слова до большого количества людей, – попросить их спасти эту планету…

Но все это в итоге показалось ему самому же ребяческим и наивным.

Так он и уснул, не заметив, как.

Наверное, из-за того, что полночи Леарза думал об Анвине, Анвин приснился ему, и хотя Леарза не видел ни одной фотографии, не знал об этой планете ничего, кроме того, что там живут какие-то закованные, он точно был уверен в том, что это Анвин.

Он стоял на широкой светлой площади незнакомого города, перед огромным зданием, больше всего похожим на дворец, крыша этого здания сияла на солнце золотом, в окнах разноцветными огоньками блестели витражи; со всех сторон площадь окружали дома с изящными, даже изысканными фасадами, с высокими арками и лепниной. Это был мир камня и металла: зеленым здесь только поблескивали стекла. Леарза стоял и во сне будто ждал чего-то, даже не спрашивая себя: чего. Во сне многое кажется естественным.

Вокруг него никого не было, только камень, но вот молодой китаб дождался: тяжелая металлическая дверь дворца распахнулась с глухим лязгом, ударила о камень, и из темноты на свет шагнул другой человек.

Леарза не мог разглядеть лица этого человека, его черты будто расплывались в глазах, и казалось, словно его окутал неземной ореол, ослепляющий всякого, кто посмотрит на него. И человек также будто не видел Леарзу или не обратил на странного мальчишку никакого внимания. Он встал на верхней ступени, возвышаясь над площадью, и поднял руки.

Леарзе и теперь показалось обычным то, что делал этот человек: прямо в воздухе перед незнакомцем замерцала серебристая паутина, и его тонкие пальцы принялись аккуратно, еле заметно сдвигать ее узелки, не разрывая ни единой нити.

– Уходи отсюда.

Леарза недоуменно тряхнул головой, не сводя взгляда с незнакомого человека.

– Уходи отсюда, болван!

И только потом будто сияющая площадь провалилась куда-то, а Леарза остался болтаться в черной пустоте, и это тоже не вызвало у него удивления.

– Все никак не проснешься, – сказал чужой бесплотный голос. – И отчего ты такой бестолковый? Будто в жилах у тебя не кровь, а вода.

Пустота понемногу сменилась уже виденной картиной: туманный берег ночной реки, холодный лес, влажная от росы трава под пальцами. Леарза медленно, ощущая даже во сне липкий страх, повернул голову и обнаружил сидящего рядом с ним человека в черном плаще. Воротник плаща по-прежнему был высоко поднят, и было видно лишь темные волосы чужака.

Он ощущал беспокойство и знал, что нужно что-то непременно спросить у этого пугающего человека, что-то очень важное, что-то… и не помнил, что. Острое чувство ускользающего времени мучило Леарзу, а вспомнить никак не удавалось.

И человек в плаще нисколько не собирался помогать ему.

– А время уходит, – только сказал он, будто вторя спутанным мыслям самого Леарзы. – Даже эти чужаки не научились управлять временем. Хубал знал это и потому твердил, что время – самая загадочная и важная субстанция, канва нашего бытия, вне времени нет жизни, нет вселенной. Огонь, вода и даже обман могут быть сильными, но время разрушит все это и не оставит ничего.

– Я знаю, – блекло отозвался Леарза. Ему то хотелось вскочить и убежать отсюда, – но он не знал, куда бежать, – то закрыть голову руками и съежиться, только чтобы почувствовать себя хоть немного в безопасности.

– Знаешь. Ну ладно. Так что ты думаешь, парень, кто все-таки сильнее – они или время?

– Время, – одними губами произнес он.

– Значит, ты сильнее их?

– Нет! Я… жалкий, слабый, беспомощный чужак, – почти всхлипнул китаб, не поднимая головы. – Если они сочтут необходимым, они… они усыпят меня, как животное. Уходи, оставь меня в покое, не появляйся больше, если они заподозрят…

– Это неправда, – спокойно возразил человек в плаще, и теплая уверенная ладонь коснулась его.

Потрясла; Леарза открыл глаза и обнаружил, что над ним склонился Бел Морвейн, его черные волосы распущены и свалились на плечо.

– Ты кричал во сне, – хриплым басом произнес разведчик. Китаб подобрался, сел в постели; Бел оставил его, отошел в сторону и опустился на стул у окна. Лунный свет заливал его макушку, он вытащил из кармана домашних штанов электронную сигарету и сунул ее в рот.

– Мне приснился кошмар, – соврал Леарза. Бел промолчал; Леарзе хотелось подумать о своем сне, осмыслить все и разложить привычно по полочкам, но Морвейн сидел в его комнате и уходить будто бы не собирался, а его присутствие зачем-то тревожило Леарзу.

Это, впрочем, была другая тревога, ничуть не похожая на холодный беспомощный страх, мучивший его во сне, наяву Леарза не слишком-то боялся ни Бела, ни кого бы то ни было с Кэрнана: ведь они говорили ему, что никто не опасается его?..

Даже, может быть, после этого беспокойного сна он совсем растерял страх и решительно спросил:

– Что Лекс приказал сделать с Анвином?

– Ничего, – удивился будто бы Морвейн. – Мы ничего почти не знаем об этой планете. Если ты не заметил, – в его голосе скользнула ирония, – предыдущие опыты научили нас осторожности. Сначала мы соберем всю возможную информацию о них, а потом будем решать, что делать.

– Сидеть на месте годами и ждать, пока ее жители уничтожат сами себя? Не милосерднее ли тогда сразу прикончить их?

– Леарза, – впервые за долгое время Беленос обратился к нему по имени. – Мы ничего не знаем о них. Кто они такие, на каком уровне развития, даже действительно ли они принадлежат к типу Катар. Сначала нужно узнать хоть что-нибудь, а там будет видно.

– Лекс не отправил тебя туда из-за меня, так?

– Лекс не отчитывается мне о своих решениях.

Но лицо Морвейна неуловимо дернулось; Леарза уже знал, что задел его за живое. Это, правда, нисколько не обрадовало китаба. Ему даже в какой-то момент стало стыдно.

– Этот Лекс… – тихо произнес Леарза. – Он вообще кого-нибудь слушает?

– Любой желающий может высказать свое мнение Лексу, – ответил Морвейн. – Лекс примет это во внимание. Принятие каждого решения для него – это задача с множеством переменных, и он учитывает их все…Может, тебе лучше расспросить Волтайр, она программистка и скажет тебе больше, чем я.

– И непонятнее, – буркнул китаб, откинувшись на подушку. Теперь ему стало видно луны; одна большая, другая поменьше, они неспешно спускались за горизонт, расчерченные рамой окна.

Ему подумалось, что Лекс – это искусственный бог, созданный руками людей, потерявших свои души. Наверняка внутреннее устройство Лекса настолько сложно, что он может общаться с каждым из мириадов людей, как с единственным своим собеседником, и прислушиваться к ним. И, как все искусственное, Лекс несовершенен…

На следующее утро Морвейны взяли его с собой в путешествие до Эйреана; Леарза спал в ту ночь плохо и проснулся (во второй раз) несчастным, но Бел сурово предупредил, что лайнер туда ходит дважды в сутки, поэтому еще полчасика поспать не удастся. И тогда китаб выбрался из теплой уютной постели (даже странно было подумать, что еще несколько часов назад, ночью, ему не хотелось спать), с сомнамбулическим видом собирался и в аэро уселся на заднем сиденье, где свернулся клубочком. Это вызвало смех у Волтайр, но, в общем, еще пятнадцать минут Леарза дремал, пока Бел с сестрой о чем-то негромко переговаривались.

Космопорт был огромным зданием, устремленным в небо, изъеденным внутри бесчисленными коридорами и холлами, как старый дуб червоточинами. И здесь сновало такое количество людей, что Леарза поневоле стал держаться поближе к Морвейнам, боясь отбиться от них и потеряться в толпе. Волтайр, заметив это, улыбнулась и взяла его за руку. Остаток пути до звездолета, который должен был забрать их на ближайшую к солнцу планету, Леарза ни о чем не думал.

Они вошли в длинный узкий холл, где стояли рядами кресла; во многих сидели люди, и они тоже устроились втроем за одним столиком, на котором лежали какие-то яркие брошюры. Волтайр тут же схватила одну и показала Леарзе: на картинке была изображена бескрайняя красная пустыня, над которой довлело черное небо, усыпанное яркими звездами. Казалось, в этом небе можно увидеть край вселенной.

– Смотри, это Эйреан, – пояснила женщина. – Когда-то планета вся целиком была вот такая, но потом пришли люди и заселили большую ее часть.

– Такое небо… прозрачное, – осторожно заметил Леарза, глядя не на картинку, а на ее пальцы. У нее были белые руки с ровными розоватыми ногтями, а пальчики короткие и тонкие.

– Это потому, что там нет атмосферы, – улыбнулась Волтайр. Беленос тем временем вольготно устроился в своем кресле и вытащил привычную сигарету, без которой его Леарза почти не видел в последнее время. – Воздух не мешает смотреть. Нам кажется, что воздух прозрачный, но на самом деле это не совсем так.

– Я уже знаю, – кивнул Леарза. – Гавин как-то объяснял мне, почему небо голубое…А чего мы ждем?

Тут даже Морвейн ухмыльнулся себе под нос; Волтайр хлопнула себя по коленям.

– Прибытия на Эйреан, – просмеявшись, сказала женщина. – Мы уже летим.

– Он хотел зрелищного старта и рокота двигателей, – пробормотал Бел. – Извини, парень, но пассажирские лайнеры летают беззвучно.

– Ну… – Леарза смутился. – Но я даже не заметил, как мы попали на корабль…

– Это потому, что он был состыкован со станцией. Так удобнее всего.

– Ничего, не бери в голову. Когда я был мальчишкой, меня самого это ужасно возмущало, отчего нельзя было хотя бы иллюминаторы сделать.

Весь полет длился не больше получаса. Леарза даже еще не успел оправиться от смущения, когда уже настало время выходить, и Волтайр снова взяла его за руку, будто заботливая мать, а Бел Морвейн шагал впереди, сунув сигарету себе за ухо.

Эйреан поначалу не впечатлил китаба: и здесь были все те же нескончаемые коридоры и холлы, а окон и вовсе не было, но Морвейны все влекли его за собой, пока наконец они втроем не поднялись на самую вершину одного из небоскребов и не оказались в большой круглой комнате, в которой не было ни стен, ни потолка: один сплошной купол.

И тогда прозрачное черное небо взглянуло на Леарзу сверху, отчего у него вдруг закружилась голова, и он невольно стиснул руку Волтайр в своей.

Из обсерватории было видно город, как на ладони: кажется, это была самая высокая башня здесь, и перед Леарзой простерся огромный стеклянный лабиринт, довольно плоский в сравнении с Ритиром, неясно сияющий в свете звезд и прожекторов. Маленькие аэро и тут сновали туда и обратно, хоть и были какие-то не такие, как на Кэрнане, – но это он заметил не сразу. Лабиринт был строго овальной формы, и со всех сторон к нему подступала красная пустыня, уже виденная им на фотографии.

– Корвин бы сейчас непременно прочел какой-нибудь стих, – заметил Бел, сунув руки в карманы. – Это предмет особенной гордости нашей цивилизации: освоенные планеты. Я просто скажу, что за тридцать без малого лет своей работы разведчиком я побывал более чем на двух сотнях планет, и это если учесть, что тринадцать лет я провел на Руосе и Венкатеше. Даже сейчас, пока мы стоим тут, идет строительство на одной из планет, которую изучал мой отряд, в миллионах световых лет отсюда.

Леарза молчал, осмысливая сказанное.

Их гордость, их достижения.

– Зачем вам это? – потом тихо спросил он. – Вам не хватает уже освоенных планет?

– Не в этом дело, – возразил Морвейн. – Как ты думаешь, зачем люди, бывает, срываются с насиженного места и отправляются куда глаза глядят?

– Потому что на старом месте стало плохо? – предположил Леарза. Оба Морвейна, не сговариваясь, покачали головами.

– Потому что неизведанное манит нас, – сказал Беленос. – Плохо это или хорошо. Посмотри в это небо. Оно уходит в бесконечность, и где-то там, далеко…

– Где-то там, далеко, холодный безразличный космос, – мягко перебила его Волтайр и опустила голову. – Он ненасытен. Сколько бы людей ни ушло туда, ему всегда нужно еще.

– Не бойся, – неожиданно даже для самого себя сказал Леарза; рука в его ладони легонько дрогнула. Она подняла на него зеленоватые глаза и чуть нервно ответила:

– Да я и не боюсь.

Но он отчего-то знал, что она солгала.

Потом уже Морвейны объясняли ему, что притяжение на планете меньше, чем на Кэрнане, но в зданиях поддерживается нормальное, потому что иначе жители Эйреана не смогут прилетать к ним из-за атрофировавшихся мышц; наконец все втроем надели неуклюжие громоздкие костюмы, – эти для гражданских, немного недовольно сказал Бел, – и вышли в пустыню.

Остаток отведенного им времени прошел весело, один Беленос Морвейн, которому не привыкать было к перепадам притяжения, скучал, сидя на камушке, пока Леарза и Волтайр с криками и хохотом прыгали и бегали вокруг него. Наконец женщина устала и тоже присела, а Леарза отошел от них и остановился.

Он был совершенно один, – если не оглядываться, – на чужой планете, в бескрайней красной пустыне с черным небом над головой, и вдруг ему представилось, что он – первопроходец, а на эту планету до него еще не ступала нога человека.

В тот момент Леарзе подумалось, что он понимает Бела Морвейна.

* * *

Красная пустыня была его родиной, и с самого детства он привык к тому, что месяцами вокруг царит прозрачная ночь с ослепительными звездами, а оставшееся время приходится проводить в наглухо закрытых холлах.

Но с тех пор, как он покинул Эйреан, прошло много лет, и Таггарт не мог бы сказать, что скучает. Какая, в конце концов, разница, где жить? У него не было дома, как не было дома у большинства разведчиков, и потому он везде устраивался, как будто навсегда, но уходил так же легко, как и приходил.

Строгого контроля на Анвине не было; даже бездушные имели право перемещаться из города в город, если им заблагорассудится, и никаких документов для этого не требовалось. Были другие способы контролировать их. Были управляющие. Главная опасность крылась в управляющих; значительное время ушло на то, чтобы с точностью установить, что их не обнаружат.

Капитан Касвелин успешно справился со своей задачей, и тогда бывалые разведчики ушли на миссию. Здоровенного андроида занесло куда-то в южную часть города, насколько был осведомлен Таггарт, а он сам оказался в северо-восточной; за прошедший месяц они не виделись ни разу.

Первоочередной их целью был сбор сведений. Таггарт хорошо понимал, что очень важно как можно скорее установить, какое зло терзает, – если оно объявилось уже, – эту цивилизацию.

Пока что самым раздражающим элементом его бытия были проклятые самокрутки. Может, проще было вовсе бросить курить, но Таггарт был упрям с детства, а по мнению одного самонадеянного андроида, еще и глуп, предпочитая чистить легкие в медицинском центре.

Все остальное было не хуже, чем на Руосе. Прибывшему из Мьявади бездушному отвели небольшую каморку при заводе, а в его обязанности входило следить за исправностью машин в одном из цехов. Машины эти были достаточно хитроумными, да к тому же не обладали интеллектом ни на грош, – всего лишь куски железа, собранного в причудливую форму, – но совладать с ними он мог, хоть и приходилось постоянно все проверять и время от времени даже перебирать.

Не прошло и двух дней, а Таггарт уже знал, какую границу поставили себе эти последователи Тирнан Огга: они полностью отказались от искусственного разума.

Это был большой город, очень большой. Предыдущая группа установила: столица. Называется Тонгва. Людьми освоена примерно треть планеты, и эта треть представляет собой вполне организованное государство, похожее на древнюю конституционную монархию.

В отчетах капитана Касвелина было написано: государством на Анвине управляет Марино Фальер, высоколобый аристократ благороднейших кровей, считающийся прямым, хоть и весьма далеким, потомком Тирнан Огга.

Сей Фальер Таггарта пока что интересовал мало; аристократами занимались другие люди.

Аристократы, – так они и сами называли себя, – чурались какой бы то ни было физической работы, не желая осквернять свои души железом, но у них были бездушные. Отчего и каким образом бездушные заняли свое положение, наверняка установить еще не удалось, однако ясно было: именно они выполняют всю грязную работу для того, чтобы аристократы могли заниматься самосовершенствованием.

Самым презренным классом были закованные: они работали с машинами.

Закованные могли предоставить им меньше информации, но среди них было безопаснее; многие из них даже не умели читать и писать и только исполняли поручаемую им работу с упорством автомата. Имело смысл опасаться лишь управляющих, но с ними Таггарт пока что не сталкивался вплотную, умело избегая лишнего внимания.

Выкинув очередную самокрутку, он снялся с места и пошел в очередной раз осмотреть свое небольшое царство, в котором стоял ровный гул работающей техники. Пока чуткие пальцы и внимательные глаза проверяли сложный механизм, ум его был занят другими вещами. Вокруг спокойно; только ходят между длинными конвейерами угрюмые закованные в перепачканных комбинезонах, изредка переговариваются между собой, и то их голоса надежно перекрывает шум.

Двойственность цивилизации Анвина занимала его. Аристократы заперлись в своих сияющих домах на холме Тонгвы, отгородившись от проклятого железа, вместо себя позволив работать с ним низшему смуглокожему сословию, и кварталы бездушных отличались от кварталов высшего общества как небо от земли. Таггарт уже имел возможность побродить по ним; узкие кривые улочки плутали в темноте, кособокие дома в три, четыре и пять этажей угрюмо наваливались на них с обеих сторон. В Тонгве в это время года царила пронизывающая насмерть стужа, солнце поднималось едва ли к обеду и заходило, погрев землю часа четыре, не больше, а снега почти не было, и оттого грязные мостовые северо-восточного квартала превратились в лед и камень. Несмотря на толстенные стены домов, холод чувствовался постоянно, и согреться по-настоящему можно было только возле работающих сутками машин.

Там, в верхних кварталах, – в Тонгве они назывались Централом, – было светло и пусто, там аристократы в теплых гостиных у живого огня рассуждали на высокие философские темы, там царило равенство и первенство прав человека. Тут, в темноте и грязи, прав человека не существовало.

Унылые разговоры рабочих совсем стихли; Таггарт осторожно выпрямился, выбравшись из-под одной из машин, и повернул голову. В цех вошел управляющий и медленно, важно шагал между конвейерами, глядя по сторонам. Заметив Таггарта, он направился туда.

– Эта рухлядь работает? – надменно спросил он. Таггарт спешно уставился на конвейерную ленту, потому что смотреть прямо в глаза управляющему было опасно. Того и так бесило, что новый механик выше него ростом, даже когда сутулится.

– Я починил ее, – сказал Таггарт. – Надо было всего лишь прочистить соединение от ржавчины вот здесь.

Управляющий покачал круглой головой; его лицо выражало что угодно, кроме одобрения, но тем не менее он произнес:

– Да у тебя прямо талант.

– Я просто с детства работаю с машинами, – покорно отозвался Таггарт.

– Продолжай в том же духе, Уло.

На этом испытание завершилось; вполне себе удачно, по мнению Таггарта, носившего среди местных короткое чужое имя – Уло. Он рискнул покоситься на управляющего, а тот уже отвернулся и пошел дальше, бросая пронзительные взгляды на других.

Наконец его внимание привлекла худенькая грязная женщина в комбинезоне, стоявшая у одного из конвейеров, – ее задачей было за те восемь секунд, пока конвейер останавливается, поместить в предназначенные отверстия детали шесть маленьких шарикоподшипников. Заметив на себе взгляд управляющего, она напуганно вскрикнула и выронила тяжелую деталь; та прогрохотала об пол.

– Нина, – строго окликнул ее тот. – Подойди сюда.

Женщина послушно сделала шаг прочь от конвейера; ее место спешно занял другой закованный, поскольку сбой в работе означал наказание для всех рабочих цеха.

Таггарт стоял, пользуясь тем, что внимание от него отвлечено, и наблюдал за сценой. В этом была главная опасность для разведчика; одновременно шесть групп вело исследования в течение месяца, но так наверняка установлено и не было, в чем причина…

– В двух комбайнах позавчера нашли брак, – холодно произнес управляющий, и женщина вся сжалась под его презрительным взглядом. – Мне доложили, что шарикоподшипники были с трещинами. Ты невнимательно смотришь за своей работой, Нина.

Она по-прежнему стояла, ссутулившись и опустив голову, будто ожидая удара с минуты на минуту.

– На колени, – коротко приказал управляющий.

Таггарт сделал вид, что его занимает какая-то деталь конвейерного двигателя, и присел на корточки, но ему все равно было видно, как ноги женщины буквально подкосились, и она рухнула на колени. Таггарт отвернулся, сунув руку в темные недра машины. Раздался звук удара, короткий вскрик. Что-то упало на металлический пол.

– В этом месяце ты лишаешься платы, – сказал управляющий и пошел прочь.

…Железо оскверняет.

Многие здесь носили грубоватые украшения из стали, холодно блестевшие в багряном свете, и два браслета на тонких запястьях женщины были похожи на наручники, которые она надела на себя добровольно.

Никто не пошевелился, чтобы помочь ей встать. Она сидела молча, раскрыв рот, и по ее скуле стекала тоненькая черная струйка крови. Плоские ноздри трепетали.

Добровольно. Это было ключевое слово; Таггарт хмурился, пытаясь поправить сползшую резиновую накладку так, чтобы она заняла свое место в разъеме. Слово управляющего для бездушного было законом, которого не мог перекрыть даже инстинкт самосохранения.

Вопрос был следующий: действительно ли управляющие каким-то неведомым способом влияют на подчиненных им закованных, или это просто вековое воспитание?

Это ему и предстояло выяснить в ближайшие дни.

Он наконец выпрямился, оставив двигатель в покое, и пошел к следующему конвейеру. Проходя мимо женщины, все еще скорчившейся на полу, он мимоходом подхватил ее за пояс и поставил на ноги.

– Иди умойся, – сказал он.

* * *

Они зачем-то посадили аэро поодаль, не на площадке у крыльца, как обычно, а у изгороди, будто хотели спрятать его в листве, и пробирались через яблоневый сад якобы скрытно, а на самом деле очень заметно, так что Леарза быстро увидел их с высоты второго этажа, где он в тот момент устроился на подоконнике с планшетом, и какое-то время недоуменно следил за их передвижениями, а потом рассмеялся.

– Разведчики из вас никудышные, – окликнул он; андроиды от неожиданности присели и принялись ругаться, а потом задрали головы.

– Морвейн дома? – спросил Сет, оглядываясь.

– Нет, они с Волтайр куда-то уехали по делам, – отозвался Леарза. – А что, у вас к нему какое-то дело?

– Прекрасно, прекрасно, – они переглянулись, не потрудившись ответить на вопрос, и трусцой направились к двери, ведшей на террасу. Леарза положил планшет и пошел вниз, недоумевая.

Стоило ему войти на кухню, как что-то холодно уперлось ему в горло.

– Мы тебя похищаем, – сказал Корвин. Леарза только тут сообразил, что холодное – это ложка, которую Сет с бандитским видом приставил к его шее. – Сопротивление бесполезно.

Леарза поднял руки и рассмеялся.

– Да я вроде и так не сопротивляюсь. А Тильда с вами?

– Нет, она отказалась участвовать в этой дурацкой затее, – состроил рожу Сет. – Мы ее и так чудом уговорили не доносить на нас Морвейну.

– Вы хотите меня в пивнушку отвезти, что ли? – поинтересовался Леарза и послушно пошел следом за Корвином, который уже открывал дверь в сад. – И напоить?

– Нет, интереснее.

– Но Морвейн не одобрил бы.

– Ну прямо заинтриговали, – сказал Леарза. Они втроем, уже не таясь, пересекли сад снова и сели в аэро, в котором приглушенно играла какая-то музыка. Корвин тут же сердито ее переключил, вызвав гримасу у Сета.

Сообщать, куда же они его похищают, андроиды отказывались, и Леарза наплюнул, вместо этого спросил у них:

– Нет никаких новостей о Каине?

Они опять переглянулись.

– Не жди от него вестей еще месяца два-три, – наконец сказал Корвин. – Поначалу они будут принимать такие меры безопасности, что нам и не снились. Потом уж, может, патлатый пришлет тебе открыточку.

– Мне немного обидно, что он мне даже не сказал, что уезжает.

– Не хотел беспокоить тебя.

– Но… а если он останется там на долгие годы? – беспомощно спросил Леарза. – И мы с ним увидимся только лет через десять?

– Он будет связываться с тобой, не переживай, – похлопал его по плечу Сет. – Все эти годы, пока он жил на Руосе, он периодически отправлял нам свои писульки, перестал только под конец, когда возможностей стало меньше.

Аэро опустился на большую площадку одного из небоскребов незнакомого города, совершенно не похожего на Ритир, – небоскребы здесь были совсем не стеклянные, а из какого-то неведомого терракотового материала, и подножиями утопали в буйной зелени. В целом пейзаж был мирный, и Леарза даже различил бегающих по нижней площадке детишек. Заметив его взгляд, Корвин сообщил:

– Школьники на экскурсию приехали.

– Это музей?

– Не совсем.

Широкие двери приветливо распахнулись перед ними, и они вошли внутрь.

– Может, мы все-таки зря его сюда притащили, – какое-то время спустя неуверенно сказал Сет Корвину.

– Не зря, – возразил журналист. – Пусть посмотрит.

– Да хватит уже таинственности, – взорвался Леарза. – Что вы хотите мне показать?

– Лаборатории, – Сет дернул бровью.

– Какие лаборатории? Что тут делают?

– Сам увидишь.

Они шли быстро и догнали вереницу детишек, с шумом и смехом шагавших за учителем. Детишки заполонили собой коридор, создав пробку, и им пришлось притормозить; Леарза невольно прислушался к болтовне этих детей.

– А с нами живет младший, – похвалился маленький мальчик шедшей с ним под руку девочке. – Его еще мой дедушка создал! Ему скоро исполнится девяносто восемь лет.

– Это что, – фыркнула девочка. – У нас жило двое, но они оба уехали на Аймару вместе с другими поселенцами.

– Нашего зовут Харон, – не сдавался мальчик, – он научил меня читать и всегда за мной присматривал, когда я был совсем маленький.

Перед школьной экскурсией открылась очередная дверь, и учитель громко окликнул галдящих детей:

– Вот мы и пришли! Скорее, скорее, посмотрите, перед нами почти появившийся на свет младший.

Леарза по инерции шагнул внутрь следом за мальчиком и девочкой и остановился.

Двое людей в белых халатах стояли возле высокого лабораторного стола, на котором лежало тело, – Леарзе поначалу показалось, что это труп. Тело было накрыто непрозрачной пленкой, из-под которой видно было совершенно человеческую руку, но черепная коробка его была… не завершена.

Над ней и склонился один из халатов, держа пинцетом какую-то крошечную металлическую пластинку.

Тошнота резко подступила к его горлу, и Леарза спешно отвернулся. Дети между тем продолжали глазеть, как ни в чем ни бывало, и кто-то даже восторженно ухнул; маленькие люди часто не отличаются щепетильностью и чувствительностью взрослых.

Корвин и Сет опять переглянулись, но Леарза не видел их лиц. Он стоял, боясь поднять взгляд и снова увидеть это.

– …внутренние органы выращиваются в биолабораториях, – говорил учитель, – так что он внутри почти такой же, как мы. Только скелет младшего обычно делается из прочных сплавов, ну и, конечно, в череп помещается электронный мозг. На самом деле, как я вам уже рассказывал, люди во многом так же устроены, и наши тела управляются за счет электрических импульсов, поэтому вся разница между нами и младшими в том, что наш мозг – органического происхождения.

– Они появляются уже взрослыми, – добавил один из людей в халатах. – И со временем почти не меняются. Он может растолстеть, – ответом был детский смех. – Если будет слишком много кушать. Но не больше того.

Леарзу кто-то поймал за плечо и повлек прочь, он не обратил внимания, кто; наконец они вышли в коридор, и он обессиленно прислонился к стене, чувствуя, как дрожат колени.

– Я же говорил, это была плохая затея, – буркнул Сет.

– Эй, эй, только в обморок не грохнись, как девчонка.

Леарза медленно поднял на них глаза.

– И вы… тоже… – севшим голосом произнес он. – Тоже появились… таким образом?

– Ну да, – будто смутился лысый. – Все андроиды так появляются.

– Пойдем сядем, – коротко предложил Корвин и опять подпихнул Леарзу; тот покорно пошел, не глядя, куда, и опустился на низкий диванчик в углу. Коридор здесь расширялся, превращаясь в небольшой холл, и в широкое окно проникало ясное солнце.

– Зря мы его сюда притащили, идиот, я говорил тебе, – сердито заявил Сет. Корвин пожал плечами и ровно возразил:

– Да ладно. Ты вспомни, как ты себя вел, когда впервые увидел рожающую женщину! Я до сих пор ржать начинаю при одной мысли об этом!

Сет в некотором замешательстве принялся поправлять остатки своих волос.

– Я был маленький, – попытался отбиться он.

Леарза между тем не слушал их и смотрел на закрытую дверь, за которой создавался новый андроид; дверь открылась, и оттуда высыпали взволнованные дети. Учитель прикрыл дверь и встал возле нее.

– Это очень важный момент для его создателей, – сказал он, строго оглядывая своих подопечных. – Мы не должны им мешать. А вот потом можете его поприветствовать.

Дети нервничали и приглушенно галдели, столпившись в коридоре.

– И они просто… собирают вас? – тихо спросил Леарза.

– Не совсем, – ответил Корвин; Сет откинулся на спинку дивана и запрокинул голову. – Это долгий процесс. Сначала человек, который желает создать младшего, берет разрешение у Лекса. Кому попало этого не разрешают… Потом уже делается… проект. Кто-то предпочитает делиться с будущим андроидом собственными генами. Сперва пишутся пакеты программ, которые потом загружаются в электронный мозг, и уж в последнюю очередь…

Он не договорил; дверь медленно начала открываться, потихоньку, будто открывавший ее не совсем был уверен, что делает. Внутри у Леарзы что-то опустилось. Ему показалось на мгновение, что сейчас оттуда шагнет чудовищный монстр, и дети разбегутся с воплями ужаса, но вот наконец солнечный свет скользнул внутрь лаборатории, и через порог осторожно переступило новое существо, только начавшее жизнь.