Текст книги "Лиловый (II) (СИ)"

Автор книги: . Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 43 страниц)

В этот час к нему приблизился Орсо Кандиано, молча опустился рядом со своим протеже и в тишине остался сидеть.

Виченте Моро не обладал даром предвидения; возможно, знай он, ни за что не согласился бы вступать в бой с Меразом, однако он теперь и не догадывался, какое впечатление произвел этот поединок на Орсо Кандиано, наблюдавшего за дракой из тени.

Глядя на то, как закованный отчаянно сражается с аристократом, на то, как он оказывается повержен в грязь, попранный своим противником, Орсо Кандиано думал о том, что эта борьба предопределена самою судьбой; виденное причудливо отложилось в его мыслях, все казалось ему необычайно символичным, и сама драка между Виченте Моро и Меразом, которого он спас от голодной смерти, и лица беспечных зрителей, которые будто бы уверены были, что весь мир будет сражаться и умирать для того лишь, чтобы развлечь их.

– Знаешь, Мераз, – наконец хрипло вполголоса произнес Кандиано, – я думаю, что братцы-акробатцы все же неправы. Без революции не обойтись; более того, все эти люди должны умереть.

– Умереть? – спросил бездушный. – Вы хотите убить всех аристократов, господин Кандиано?

– Я считаю, что они не заслужили права на жизнь, – согласился тот. – Не все из них, нет; но такие, как эти… ведь ты и сам видишь изо дня в день, как они живут. Для них все – сплошная игра. В их собственном существовании нет никакого смысла…И как я мог быть настолько слеп! Никакие увещевания не исправят их. Они – лишний груз… скажи мне, Мераз: пойдешь ли ты со мной до конца? Что бы ни случилось?

– Я всюду буду следовать за вами, господин Кандиано, – отозвался бездушный со всей серьезностью. – Я обязан вам жизнью. Честно говоря, я не понимаю, что вы задумали, но я в любом случае буду сражаться за вас.

Кандиано немного грустно улыбнулся.

– Возможно, первый же мой шаг станет самоубийственным… но в этом деле мне не найти единомышленников, Мераз. Скажи: смог бы ты убить Наследника?

– Убить… Наследника? – опешил тот; в голове у него просто не укладывались эти два слова, Наследник всегда казался ему невероятно далекой звездой, даже не человеком, и как можно убить звезду?..

– Вот именно, – лихорадочно заявил Кандиано. – В вас с рождения вколачивают эти идеи. В этом отношении, впрочем, мы ничем от вас не отличаемся: каждый аристократ воспитан таким образом, что ему и в голову не может прийти даже просто пожелать Наследнику дурного. Но именно его и нужно устранить любым способом! Сама судьба так устроила, что все благоволит нам. У Фальера нет детей, он на сегодняшний день – единственный живущий потомок Арлена, и он же – главный блюститель древних традиций. Представь себе, что будет, если он умрет!

– …Мне кажется, будет страшная суета, – задумавшись, предположил Мераз, который по-прежнему не понимал и половины сказанного Кандиано, но к этому уже привык. – Небось все с ума посходят, никто не будет знать, что делать.

– Анархия, – довольно подытожил Кандиано, – отсутствие легитимной власти. Пока эти напыщенные дураки из совета сообразят, что предпринять! Тогда-то и необходимо будет поднимать закованных. Ведь многие из вас мечтают о том, чтобы жить в Централе, верно? Как думаешь, возьмутся они за оружие, если пообещать им?

– Если пообещать им, что все они станут аристократами? Да, многие тогда поднимутся, – с потешной деловитостью подтвердил Мераз, опять пропустивший мимо ушей все высказывания насчет анархии (Мераз не знал, что значит это слово). – Особенно такие, как я, да и вообще любителей подраться на заводах немало.

– И вот тогда мы поведем их, – сказал Кандиано. – Пусть убивают и грабят! Только этого и заслужили эти мягкотелые слизни, тысячелетиями паразитировавшие на труде бездушных!

– А как же господин Моро? И господин Дандоло? И все?..

– Конечно, их мы не будем трогать, – пообещал Кандиано, рассмеявшись, как ребенок. – И они, я уверен, когда все это произойдет, присоединятся к нам. Всех, кто встанет на нашу сторону, мы пощадим, верно?

– А потом? – спросил Мераз.

– Потом мы установим новое управление. У нас больше не будет Наследника… не будет деления на аристократов и бездушных. Я думаю, мы соберем совет, в котором будут состоять только мудрейшие члены общества… мы снесем старые кварталы закованных и выстроим на этом месте новые добротные дома, и теперь каждый будет получать столько, сколько заслуживает своим трудом. В новом обществе все будет разумно…

Мераз кивал и соглашался, хоть и не понимал всего, что говорил ему размечтавшийся Кандиано; ему в самом деле наплевать было и на богатые дома для всех, и на свободу, и на многое другое, – Мераз был в последние недели совершенно доволен своей жизнью, и ему казалось, что он достиг абсолюта. Сам по себе он не стремился ни к чему, но если его всемогущий господин и покровитель желает… Мераз выполнит все, чего пожелает господин.

* * *

Он смеялся, как безумный, и перепрыгивал со ступеньки на ступеньку; казалось, алкогольное опьянение сделало его легким, как пушинка. Глаза у него были сумасшедшие, совсем почти почерневшие, волосы растрепались и стояли дыбом, ветровка расстегнута.

– Ни в чем нет смысла, ни в чем! – орал он и продолжал убегать. Эскалатор медленно двигался вверх, туда же стремился и Леарза, ловко обходя стоявших людей, в недоумении оглядывавшихся на него; следом был вынужден бежать и Богарт, куда более тяжелый и тоже изрядно нагрузившийся, нецензурно ругался и распихивал всех вокруг себя, пытаясь догнать своего спутника.

– Стой, чтоб тебя черти забрали! Стой, говорю!

Леарза не слушал его, наконец добрался до вершины и бросился по длинному коридору, с правой стороны которого была сплошная стеклянная стена. За стеною видно было Ритир, как на ладони, его зеркальные высотки, вереницы аэро в седеющем воздухе, тусклую алую полоску рассвета на востоке.

– Леарза, стой!.. – кричал Богарт, безнадежно отставая от него.

Чувство опасности холодило Богарту спину. Подобные припадки случались у руосца и раньше; однажды он устроил настоящий погром, бил бутылки в баре, а потом попытался перерезать себе вены осколками, да в тот раз Богарт живо скрутил его и еще был вынужден разбираться со стражами порядка (этому немало помогла его должность в ксенологическом). Но теперь все было куда хуже.

Богарт боялся, что руосец окончательно сошел с ума, поддался своему темному богу, как говорили на его родной планете; и действительно, глаза Леарзы чрезвычайно пугали его.

– Ничего нельзя изменить! – продолжал выкрикивать китаб, и истрепанные кеды его летели здоровенными прыжками по коридору. – Ничего! Если мне суждено умереть сейчас, сию секунду, я умру! Если нет – значит, невидимая рука выловит меня в середине прыжка!

– Ты псих! Остановись сейчас же! Твою…

Он чрезвычайно надеялся на последнюю преграду: тяжелую металлическую дверь с электронным замком, однако руосец на его глазах подскочил к ней, извлек из кармана ветровки какую-то карточку и сунул ее в предназначенное для ключа отверстие. Богарт совсем уж непотребно выругался: дверь распахнулась. Ему самому оставалось до нее еще несколько прыжков.

Леарза оглянулся на него с почти что демонической усмешкой и выскользнул на крышу.

Богарт добрался до двери в самый последний момент: она почти было захлопнулась, но он все-таки успел и вылетел следом. Бешеный ветер немедленно ударил ему в лицо.

– Стой!..

Но Леарза уже был на самом краю ее, еще держался рукою за парапет, – и вот выпустил его из ладони.

Небо завертелось перед глазами.

Финну Богарту было уже за девяносто; долгие годы он работал в ксенологическом корпусе, считался лучшим мастером по рукопашной борьбе и метким стрелком, участвовал в экспедициях на Ятинг, Венкатеш и Руос, в двух последних состоял в инфильтрационной группе; огромный опыт приучил его быстро думать и действовать. Ветер здесь, на огромной высоте, был чрезвычайно сильным. Не остановившись ни на секунду, Богарт достиг края крыши и прыгнул.

Это были мгновения, превратившиеся в вечности вечностей. Леарзе казалось, что он уже прекратил свое существование; тело его было невесомым и мчалось в потоках воздуха в зияющую бездну, окружавший его мир свернулся в раковину и перестал быть.

В эти мгновения Богарт, бывший значительно тяжелее руосца, настиг его и схватил за шиворот; дикий ветер прибил их скользящие вниз тела к боку высотного здания, и свободная рука отчаянно искала, за что уцепиться, пыталась ухватиться за выступы окон, срывалась, но вот ему наконец удалось это сделать: в этом месте выступ оказался достаточно широким. Падение с рывком остановилось; Леарза хохотал, потеряв всякое сознание происходящего, Богарт продолжал ругаться и с бешеной силой бил ногами в ледяное непрозрачное стекло.

На их счастье, это было старое здание, один из первых возведенных в Ритире небоскребов; в более новых строениях окна были сделаны из такого материала, который было бы не пробить даже врезавшемуся со всей скоростью аэро. Стекло хрупнуло и сломалось, и извивающиеся тела двоих людей влетели вместе с осколками в коридор.

* * *

Тишина.

Белый потолок над головой. Белая стена сбоку… белая простыня, белые бинты на руках…

Он медленно повернул голову.

Комната. Отлично; уже есть с чего начать. В комнате сумрачно, за окном, кажется, то ли только стемнело, то ли еще не рассвело. Там, далеко, чернеющее небо расчертили серебристые контуры небоскребов: должно быть, Ритир…

В сумраке что-то завозилось, и Леарза, посмотрев в ту сторону, наконец разглядел другую кровать, такую же, как и та, на которой лежал он сам; лежавшего на ней человека он знал.

– Финн, – неожиданно для себя слабым голосом окликнул он. Ответом ему стала отборная ругань; лишь высказав все, что думает о нем самом и его предках до седьмого поколения, Финн соизволил добавить:

– …чудом остались живы, и если б во вселенной существовал какой-нибудь бог, я бы ему помолился за это.

– Где мы? – только спросил Леарза.

– В больнице, где! – почти рявкнул Богарт, потом приподнялся в постели и попытался забраться повыше на подушку, но его собственные руки, кажется, были точно так же забинтованы, затрудняя движения. – Нас покромсало стеклом, что твой салат. Я чуть без глаза не остался. Что, надеюсь, потеря крови освежила твое сознание?

– …Спасибо, что спас меня, – тихо сказал Леарза, до которого в этот момент вдруг дошло все значение совершившегося. Финн снова выругался, потом вздохнул:

– Да не за что. Наверное, если б я не был пьян, я бы не решился на такое.

Какое-то время они оба лежали в тишине. Теперь стало заметно, что понемногу светает; видимо, все-таки наступало утро. Леарзе отчего-то резко вспомнились утра в Дан Уладе, тихие и спокойные, как он просыпался рядом с мирно спящей женщиной и гладил ее вьющиеся каштановые волосы, как… горечь подступила опасно близко к глотке; он сделал усилие, чтоб отвлечься на другие мысли.

– Все бесполезно, – пробормотал он, глядя в потолок. – Я все равно сойду с ума, рано или поздно, так что какая разница, умру я теперь или потом? Может быть, вам следовало вовсе сразу прибить меня, чтоб не мучился… усыпить. Это было бы так хорошо! Уснуть, чтобы больше никогда не проснуться…

– Знаешь, ты большой идиот и тот еще псих, – буркнул в ответ Богарт, – но мне отчего-то тебя жаль. Ты же сам пытаешься погубить себя, Леарза, зачем?

Китаб не ответил.

– Наконец, с чего ты взял, что ты сойдешь с ума?

– Ты же знаешь это не хуже меня, – призрачно улыбнулся Леарза. – Ты был на Руосе и своими глазами видел, как сходили с ума мои сородичи.

Богарт встрепенулся.

– О чем ты?

– Ты разведчик, Финн Богарт, – спокойно сказал руосец. – И твое задание – присматривать за мной. Не думай, что я не знал этого. Я… в общем, благодарен тебе за твою самоотверженную работу. Когда ты рядом, мне немного спокойней, – я знаю, что если впаду в безумие, ты остановишь меня.

В палате вновь повисло молчание.

– Как ты догадался? – сильно не сразу спросил Богарт, поняв, что тайна его раскрыта бесповоротно.

– Это неважно, – ответил Леарза. – Я не стану возражать, если ты и дальше будешь присматривать за мной. В конце концов, это облегчит твою задачу, верно?

Богарт не успел ничего сказать; открылась дверь в палату. Леарза остался лежать неподвижно, хотя слышал чьи-то шаги, и женский голос произнес:

– Так, вижу, оба в полном сознании. Очень хорошо… как вы себя чувствуете? Господин Богарт?..

– Сносно, – буркнул тот.

– Леарза? – добавила она и подошла к кровати руосца, чтобы заглянуть в его лицо.

– Нор… – начал было он, тут посмотрел на нее и обнаружил, что он уже встречал ее. – Эннис!

Она мягко улыбнулась.

– С памятью все в порядке, – сказала она. – Давно не виделись. Для меня, по правде, было большой неожиданностью вновь встретить тебя в такой ситуации…

– Скажите спасибо, Эннис, что не на медицинском освидетельствовании трупа, – немного рассерженно произнес Богарт за ее спиной, – точнее говоря, прекрасненькой лепешки.

– Я уже сказал спасибо, – вяло улыбнулся Леарза одними уголками рта. Эннис Харкин, внучка профессора Квинна, стояла перед ним; она одета была в белый халат врача (Леарза уже видел такие), в руках держала планшет. – Как твой дедушка поживает?

– Как всегда, – отозвалась она. – Он недавно закончил свою новую монографию, посвященную Руосу.

– А Гавин?

– Малрудан? Он на Анвине, – сообщила Эннис.

– Что? На Анвине?! – вскинулся Леарза. – Но он же…

– Ну, не на самой планете, – чуточку смутилась девушка, – на космической станции. Он защитился на кандидата исторических наук и уехал, должно быть, уже около месяца тому назад.

– Я и не знал… – пробормотал он.

– Так ты и не объявлялся у дедушки уже с полгода! – обиженно напомнила Эннис, – он даже мне говорил как-то, что ты совсем отбился от рук. Что ты делал все это время, пил?

– Пил, шлялся, творил непотребные вещи, – со своего места сдал его Финн, – клеил баб и бил бутылки по барам. А, и периодически пытался покончить с собой. Ну как вот вчера.

Она только всплеснула руками; Леарзе стало чудовищно неловко, и он только и мог, что выдохнуть:

– Ну зачем ты так сразу-то!

– Он называет это кочевьем, – невозмутимо добавил Богарт. – Между прочим, китабы всегда были оседлым племенем, так что, видимо, у него какие-то свои, искаженные представления о кочевьях.

– Финн!..

– Ладно вам, господин Богарт, – наконец мягко сказала и Эннис. – Очень непросто, должно быть, прижиться на совершенно чужой планете с такой непохожей на твою родную культурой…Надеюсь, Леарза, теперь ты перестанешь… кочевать?

– Не знаю, – пробормотал тот, чувствуя, как краснеют уши. – Мне, в общем, негде жить. Возвращаться в ксенологический я не хочу…

…Этот вопрос, впрочем, решился довольно неожиданным образом; в тот же день, вскоре после того, как ушла Эннис, в палату к пострадавшим кочевникам заявились сразу трое посетителей. Богарт лежал, возведя очи горе, и делал вид, что он тут совершенно ни при чем; посетители пищали, толкались, по очереди обнимали Леарзу, едва не сломав ему ключицу своими стальными объятиями.

– Я уж думал, ты окончательно спился! – орал Сет, а Тильда ему вторила:

– Силы небесные, как зарос! Фу, побрейся, борода тебе совершенно не идет!

– Да плюнь ты на эту бороду, – возмущался Корвин, – где тебя носило, бессовестный?

Потом уже они рассказали и то, как Тильда, когда Леарза окончательно пропал без вести, страшно обеспокоилась и пыталась разыскать его; он не отвечал на звонки, и они все втроем скитались по окрестным барам, пока наконец им не позвонил профессор Квинн и не сообщил, что Леарза под присмотром, и то они тут же примчались в ксенологический, да вынуждены были вернуться оттуда ни с чем, потому что блудного руосца там не оказалось, а профессор делал вид, что не понимает, чего от него хотят. Леарзе было стыдно.

– И вот буквально этой ночью мне звонит Корвин и орет, как сумасшедший, – рассказывала Тильда, – я сначала никак не могла взять в толк, про какие это прыжки без парашюта он мне объясняет, пока наконец до меня не дошло, что он нашел тебя!

– А я как раз находился в Ритире, – вторил Корвин, – когда коллеги мне сообщили, что какие-то пьяные приду… ну, то есть, неизвестные люди пытались совершить двойное самоубийство и прыгнули с крыши математического корпуса… и тут я приезжаю на место происшествия и вижу, как тебя, всего в крови и осколках, выносят из здания! Я чуть не позабыл про то, что должен был интервью взять!

– Все, больше мы тебя не пустим, – наконец заявил Сет. – Выбирай: у кого из нас ты будешь жить.

– Но… – начал было Леарза.

– И никаких «но»! У тебя же по-прежнему нет своего жилья? Или ты хочешь вернуться в ксенологический? Гавин уехал, а профессор очень занят исследованиями, так что тебе там будет скучно!

Леарза вздохнул и виновато опустил голову.

– Корвин, я не слишком обременю тебя?

– Ничуть, – просиял журналист. – Что, все-таки хочешь пожить в Ритире?

– Ну да, чтобы облегчить жизнь Финну…

– Ты больше всего облегчишь мне жизнь, если перестанешь мечтать про самоубийство, – буркнул тот со своего места.

– Я больше не буду, – совсем по-детски сказал Леарза. – Извини.

* * *

Отправляясь в далекий путь, шагая по неизведанным тропам, человек медленно продвигается по пути времени; ему кажется, что проходят вечности, но совсем другое дело – возвращение.

Возвращаясь назад, они перешагивали через часы, не замечая этого; беззаботно болтали, разделялись на маленькие группы, и только охотники продолжали неутомимо рыскать по все редевшим перелескам.

В эти дни Орсо Кандиано чаще всего проводил время подле молодого Теодато, попросту потому, что оба они избегали общества остальных своих спутников. Теодато беспокоился: ему совершенно не нравилось состояние их старшего товарища, а еще менее того – угрюмые, непонятные высказывания, которые тот делал время от времени.

– В сущности, до чего нелепо наделять конкретного человека привилегиями лишь по факту рождения, – однажды заявил Кандиано, сердито хмурясь и глядя куда-то в сторону. – Все мы приходим в этот свет нагими и бессловесными младенцами. Цивилизацию, отрицающую равенство всех людей, следовало бы уничтожить.

– Стало быть, вы отрицаете, что у каждого из нас свои таланты и особенности? – спросил его Теодато. – Что мой двоюродный брат куда лучший охотник и боец, нежели я, хотя нас связывает единая кровь?

– Нет, господин Теодато, я совсем не это имею в виду, и вы наверняка меня прекрасно поняли, только притворяетесь. Вы и господин Виченте равны в своих правах и возможностях; пусть лучший охотник – он, никто не мешает вам взять в руки ружье и отправиться в лес. Однако есть другие люди…

Он многозначительно замолчал; позади них ехали их спутники, ближе всех – о чем-то будто бы задумавшийся Витале Камбьянико, сразу за ним его жена и двое беспечно болтавших с нею мужчин. Ничего не могло быть сказано серьезного в таком положении, и Теодато тоже замолчал, потом сделал вид, что вглядывается в серебрящуюся дымкой даль.

– Опять они ускакали черт знает куда, – пробормотал он. – Оба носятся, как дикие дьяволы. Готов покляться, сегодня на ужин у нас опять будет оленина.

…В тот вечер Теодато был прав, однако близость города все-таки давала знать о себе: на следующий день охотникам не удалось подстрелить никого крупнее кролика. Наконец и вовсе шпили показались на горизонте: то были здания Централа, находившегося на взгорье у берегов реки, а пониже окружили его неказистые трубы заводов. Приключение завершилось.

Люди, проведшие в диких степях и потом в лесах добрых полторы недели, разъезжались по своим городским домам, и кто-то не уносил в себе ничего, кроме запаха костра, насквозь пропитавшего плащ, а кто-то уносил грозящие обрушиться миры.

Братья оба были встревожены изменениями, произошедшими в настроении Орсо Кандиано; они мало говорили об этом, но, не сговариваясь, принялись внимательно наблюдать за ним и с тех пор неоднократно являлись к нему с визитами, будто бы просто поболтать за чашкою чая. О чем они разговаривали, никому не могло быть известно, однако раз за разом Моро и Дандоло уходили от своего старшего друга в раздраженном состоянии духа.

Наведывались они и к супругам Камбьянико, и те были неизменно любезны с ними, особенно леди Беатриче, конечно же; муж ее в последние дни сетовал на несварение и часто бывал не в настроении.

Истинных причин братья не знали.

Витале Камбьянико был человек с рассеянным складом ума, не блиставший сколь-нибудь серьезным интеллектом, однако и дураком его назвать было бы нельзя; он быстро понял, что рогат. Конечно, не то чтобы этого не случалось раньше: он прекрасно догадывался, что его ветреная и легкомысленная женушка изменяла ему и до того, но никогда не мог точно угадать, с кем, и это не слишком злило его. Немного иначе было на этот раз; Витале Камбьянико совершенно наверняка был уверен, кого осчастливила своей мимолетной благосклонностью Беатриче.

И, будь это какой-нибудь молодой глупый повеса-аристократ, Витале Камбьянико мог бы устроить из этого светский скандал, демонстративно вызвать оскорбителя на дуэль, зная, что тот стушуется и принесет свои извинения, каким-нибудь образом избежав поединка.

Ничего подобного нельзя было и представить в отношении Виченте Моро.

Все же натура Витале требовала от него хоть какой-нибудь мести; изыскивая малейшие лазейки для того, чтобы нанести свой удар, он стал втрижды против обычного бдителен и даже мнителен.

Он слышал разговоры между Кандиано и Дандоло, и хотя разговоры эти были очень смутными для его понимания и вроде бы ничего, кроме заумных философских идей, в себе не несли, все-таки можно было сделать определенные выводы. Потом, эта дружба между эксцентричным Кандиано и двумя братьями, которые чуть ли не каждый день бывали у него; наконец, смуглый плосконосый гигант Мераз, всюду следовавший за Кандиано, кажется, готовый выполнить любой приказ хозяина…

Тем утро Витале, ни о чем не сказав своей жене, – та еще, кажется, мирно почивала в собственной спальне, – собрался и отправился нанести визит человеку, которого, в общем-то, почти не знал, лишь был ему представлен на каком-то званом вечере.

Он заметно нервничал. Как это иногда бывает, от нервного напряжения что-то будто прояснилось у него в голове; некоторые другие события сложились воедино, добавившись к уже выстроенной схеме, и когда Камбьянико достиг места своего назначения, он уже даже мысленно составил свою грядущую речь.

Хозяин чрезвычайно богатого особняка встречал его в темном кабинете, заставленном книжными шкафами, а на стене над его письменным столом висела картина, на которой изображен был сам Арлен, указующий перстом, видимо, в сторону светлого будущего (так выходило, что перст его оказался направлен на входящих в помещение людей). Горящий взгляд пророка смутил Витале, едва не сбил его с толку, и еще больше того – скучающее выражение лица пожилого человека, сидевшего в огромном кожаном кресле.

– …А, – произнес тот, поднимая на гостя выцветшие широко расставленные глаза. – Витале Камбьянико, организатор и глава общества по защите прав бездушных, если не ошибаюсь?

– Да, это так, господин Зено, – отозвался Витале, – и я здесь по очень важному делу.

– Еще бы, вы вряд ли хотели видеть меня просто так. Садитесь, говорите.

Витале осторожно присел на краешек стула для посетителей и раскрыл рот, но начать сумел не сразу: все заготовленные слова в первый момент улетучились из его головы.

Потом он все-таки произнес следующую речь.

– Это действительно правда, что я организовал общество по защите бездушных, вдохновившись философским трудом господина Контарини. Но я и предположить не мог, что это общество, по существу своему в высшей степени мирное и стремящееся лишь к состраданию, привлечет к себе таких людей… Не столь давно к нам присоединился наверняка знакомый вам господин Орсо Кандиано, которого я ранее уважал за его любомудрие, а вместе с ним и молодые братья, вычислитель Теодато Дандоло и его кузен Виченте Моро, родом из Вакии. В первое время я был чрезвычайно польщен тем, что они разделяют мои убеждения, но потом мне довелось… услышать некоторые их разговоры. Я не могу держать услышанного в тайне, господин Зено. Орсо Кандиано и его ближайшие подручные, Моро и Дандоло, создали заговор. Судя по тому, что я слышал, Кандиано мечтает убить самого Наследника и занять его место!

– …Вот как, – протянул Реньеро Зено, сложив руки замком возле собственного подбородка. – И как же он планирует это исполнить? Всем известно, что Наследник предвидит будущее.

– Я не знаю, – сознался Витале. – Но у него действительно опасные союзники, господин Зено. Этот Виченте Моро… я своими глазами видел, сколь он хорош в драке! При мне он дрался с человеком на кулаках, но я готов поклясться, если он возьмет в руки хотя бы нож, он окажется смертельно опасен.

Зено промолчал, продолжая рассматривать своего посетителя. Витале занервничал еще хуже прежнего: ему вдруг показалось, что ему не верят.

– Вы вправе усомниться в моих словах, господин Зено, – добавил он, – но, если это будет мне дозволено отметить, мудрый человек проверяет даже самые ничтожные слухи об опасности… А я уверен, если вы проверите этих троих, вы непременно обнаружите, что в моих словах было зерно истины. Я всего лишь пекусь о безопасности Наследника, насколько это в моих силах…

Зено коротко поднял руку; Витале напуганно замолчал.

– Хорошо, – сказал начальник стражи Централа. – Я обо всем доложу господину Фальеру.

* * *

Корвин был счастливый обладатель просторной светлой квартиры в одной из высоток Ритира, и в этих комнатах были огромные, во всю стену окна, закрывавшиеся плотными темными шторами при необходимости, а еще страшный беспорядок.

Никогда раньше не бывавший у него в гостях Леарза только диву давался: он привык считать этого младшего довольно собранным и даже в чем-то педантичным, по крайней мере, в сравнении с Сетом. Корвин часто носил пиджаки и вообще выглядел, как добросовестный трудоголик, если только не забывал в очередной раз постричь бороду, – и тут оказалось, что его собранность и пунктуальность дальше его собственной персоны не распространяется. Впервые заглянув в спальню (по совместительству кабинет) журналиста, Леарза ошеломленно присвистнул: впечатление было такое, будто перед ним открылся некий лабиринт, в котором проложены были заранее установленные маршруты. Стены сплошь были залеплены фотографиями и какими-то схемами, письменный стол завален горой бумаг, в которой ютились три грязные кружки. Тут и там висели рубашки, пиджаки и другие элементы одежды, в углу обнаружилась стопка печатных книг, и отдельной гордостью хозяина, видимо, выступал плоский шкаф со стеклянными дверцами, за которыми аккуратно (на удивление) выставлены были различные награды, представлявшие собой или маленькие фигурки, или наколотые на бархат значки.

– Э, можешь чувствовать себя, как дома, – предложил ему хозяин всего этого беспредела. – У меня есть комната как раз для таких случаев, я думаю, ты можешь ее занять…

Предложенная комната чистотой тоже не отличалась, но бардак здесь был необжитый, так что руосец, вздохнув, взялся это исправить.

Здесь начинался какой-то новый этап его жизни; так странно Леарза давно себя не чувствовал. Кочевье закончилось, табор встал на зиму, а назавтра вечером у Леарзы было назначено свидание с Эннис в одном из маленьких уютных кафе с отличным видом на город, каких в Ритире было полно. Ни Асвад, ни Эль Кинди в последнее время не являлись к нему во снах, отчасти потому, может быть, что спал он, как убитый.

Внучка именитого профессора была совсем даже недурна собой, хоть и мало отличалась по поведению от большинства кеттерлианских женщин, с которыми доводилось ему иметь дело: та же ровная улыбка на все случаи жизни, и однако, когда Леарза практически по старой привычке пригласил ее, она пожала плечами и согласилась, мило предположив, что ему пойдет на пользу перемена привычных занятий. Хотя он ждал и даже опасался этого, она ни разу не упомянула своего дедушку, не предложила навестить ксенологический, будто догадывалась, что Леарзе туда совсем не хочется.

И вот они встретились на стоянке для аэро, расположенной на крыше одного из небоскребов, и действительно какое-то время сидели в кафе, но Леарза чувствовал себя неуютно: напиться здесь точно не получилось бы, уже хотя бы потому, что алкоголь в меню не значился, а быть трезвым в женской компании он отвык. Эннис будто бы заметила это и сама предложила пойти прогуляться; так они обнаружили себя в мемориальном парке, окружающем самое старое здание города.

– …больше всего удивляло, когда я только открыл это для себя, – говорил Леарза, размахивая руками, – но человек, как говорится, ко всему привыкает, теперь это и для меня такая же повседневность, как для любого кеттерлианца…

– Удивительно, – неожиданно перебила его Эннис, взглянула в его острое лицо. Он сбился с мысли, умолк; девушка вовсе остановилась, и они остались стоять друг напротив друга в неширокой аллее. – …Прости, что перебила тебя, но я только сейчас заметила, что у тебя практически исчез акцент.

– Акцент?.. – не понял Леарза.

– Ну да, акцент… я помню, когда я впервые встретила тебя, ты очень забавно говорил на нашем языке, смешно растягивал некоторые звуки и часто путался в падежах. А теперь только иногда можно расслышать… и то если знать, что искать.

– Ну, я ведь уже два года живу на Кэрнане, – криво ухмыльнулся он. – И все вокруг меня говорят на вашем языке, должен же я как-то с вами общаться?..

– Да, но… – Эннис смутилась будто, хотя на ее ровном лице сложно было что-либо прочесть с однозначностью. – У тебя нет биокарты…

– И что, это делает меня обезьяной? А впрочем, по сравнению с вами я действительно и есть обезьяна. Вот Малрудан выучил руосский за два дня, а мне понадобилось два почти года, чтобы осилить чужой язык.

– Не говори так, – она всплеснула руками. – Ты, может быть, другой, не такой, как мы, но это не делает тебя хуже или лучше. Ах!.. – она опустила голову. – Извини меня, пожалуйста, если я обидела тебя…

– Нет, что ты, – чуть растерялся и Леарза, поймал ее ладони. – Нисколько. Это я должен извиниться, я… слишком остро чувствую свою непохожесть на вас и часто срываюсь из-за этого… ведь я совершенно неуравновешенный человек, – он усмехнулся, – не умею держать свои эмоции при себе, как вы.

Уголки ее губ коротко дрогнули.

– Мне кажется, – тихо сказала Эннис, – пока ты сам придаешь этому такое значение, ты никогда до конца не привыкнешь к Кэрнану. Не поймешь нас, пока не попытаешься понять… ведь ты даже не пытаешься.

– Я-то не пытаюсь?

– Да. Ты уяснил себе, что мы держим свои эмоции при себе, заклеймил подобное поведение, как дурное, и в глубине души презираешь всех нас за это. Так?