Текст книги "Лиловый (II) (СИ)"

Автор книги: . Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 43 страниц)

– Он просто хороший боец, – рассеянно пожал плечами Виченте, – и во многом полагается на свои инстинкты. Видит, как я двигаюсь, оттого и нервничает в моем присутствии.

– А что ему такого в том, как ты двигаешься? – удивился Теодато. Кузен его коротко рассмеялся.

– Ты не поймешь, – сказал он, – а ему очевидно, что в драке я окажусь не самым простым противником.

– Ты умеешь драться?

– В одно время я этим увлекался. Интересно, о чем Кандиано собрался говорить с бездушными? Мне кажется, соответственно его точке зрения надо разговаривать с нами, убеждать людей в том, что необходимо срочно поменять свое отношение к закованным и так далее.

Теодато растерялся и только совершил неопределенный жест рукой.

– Наверное, я сейчас покажусь черствым сухарем, – потом сказал он, – но проблемы закованных меня мало волнуют. Меня занимают другие вещи.

– Какие это?

Но он промолчал, глядя в сторону. Виченте не стал дальше допытываться, хоть и покосился на брата, а выражение его лица по-прежнему оставалось бесстрастным.

* * *

Ночь поглотила его.

В кромешной темноте, не потрудившись включить освещение аэро, он летел по чужому небу, взъерошенный, не понимающий до конца, что ему делать теперь. Одно было ясно: в Дан Улад он больше не вернется. Но и являться с повинной в ксенологический?.. Нет.

Аэро перемещался с маленькой скоростью; это время было нужно Леарзе для того, чтобы собраться с мыслями и подумать. Он сел в кресле, сгорбившись, уперевшись локтями в колени, запустил пятерню в отросшие и мешавшиеся волосы. Однако долго неподвижным не оставался, стремительно схватил лежавший на пассажирском сиденье планшет и набрал сообщение.

Младшие были единственным вариантом, пришедшим ему на ум. Они ни о чем не знают, он никогда не говорил им, что ему снятся сны. Свое бегство из Дан Улада можно будет объяснить ссорой с Волтайр. Корвин или Сет, – кто-нибудь из этих двоих непременно пустит его к себе.

Мгновенного ответа он не ждал, развалился на сиденье и все-таки направил аэро в Сеол: это был небольшой прибрежный город на севере Эмайна, Леарза бывал там и раньше, там были отличные крыши и вид на море.

…Корвин связался с ним, когда он сидел в крошечном кафе на верхнем этаже одного из зданий, под прозрачным куполом, за которым клубились тяжелые облака. Поначалу лицо андроида имело несколько встревоженный вид, но когда Леарза нехотя объяснил насчет ссоры, тот будто бы пришел к какому-то пониманию, коротко быстро закивал, потом предложил встретиться в Моране: далеко, но у него сегодня важная конференция на Сиде, и к тому же, кажется, Сет тоже где-то здесь. Леарза бездумно согласился. Ему нужны были люди… андроиды, неважно: живые существа рядом. Младшие даже лучше, ведь они хорошо имитируют человеческие эмоции.

Моран находился на противоположной точке планеты, и даже на аэро туда было лететь почти два часа; время еще оставалось, но немного, потому Леарза набросил куртку на плечи и пошел.

Ледяной ветер ударил в лицо, небо было дикого пурпурного оттенка: ночь еще только начиналась здесь, когда в Саоле к востоку уже почти наступило утро. Леарза какое-то время стоял на высотной площадке, огражденной металлическими поручнями, мялся с ноги на ногу, чуя, как копья ветра пытаются пробить его насквозь. Куртка за спиной хлопала.

– А вот и ты, – услышал он знакомый голос и обернулся. Корвин выглядел уставшим, под его глазами залегли тени, но одет он был безукоризненно: никак только что со своей конференции. – Да, вид у тебя потрепанный.

Леарза несколько недоуменно пожал плечами, и не догадываясь, что дурные сны наложили свой отпечаток на его собственное лицо.

– Пойдем, – не дожидаясь ответа, позвал андроид. – Сет сегодня выступает в пабе, удачно сложилось…

Ему было все равно, куда, зачем, лишь бы идти; и он шел за Корвином, молчаливый и потерянный, не замечая, что замерз. В те два часа, что он добирался до Морана, Леарза без конца думал; он уверен был, что вот они встретятся, и придется много долго объяснять что-то, лгать. Но вот оказалось, что можно было совсем ничего не говорить.

В пабе было шумно и накурено, за одним из столиков они обнаружили Тильду, Тильда была не одна: с ней сидели другие люди – андроиды?.. Леарзе было все равно. Он сел между Тильдой и Корвином, потом еще пришлось тянуться через весь стол, чтобы поприветствовать Сета, пожать ему руку. Лысоватый музыкант был страшно весел и что-то громко орал, однако с ними оставался недолго: ушел на сцену.

Говорить по-прежнему ничего не было нужно, и он сосредоточился на темном пенящемся напитке перед собой. Внутри было какое-то немое удивление. Тильда, сидевшая слева, склонилась к нему, заглядывая в его глаза, улыбнулась и потрепала по затылку; Леарза растерянно улыбнулся ей в ответ. Корвин между тем принялся что-то рассказывать, хотя смысл его рассказа на руосца не снизошел; это тоже было неважно, куда главней был звук человеческого голоса и тепло чужого тела по соседству.

Много позже, когда уже выступление закончилось, а Сет присоединился к ним, Тильда все-таки осторожно спросила:

– Что случилось, Леарза?

– Я ушел, – невнятно отозвался тот, вертя полупустой стакан. – Больше не вернусь в Дан Улад. Никогда.

– Почему?

И он, сбиваясь и запинаясь, принялся сумбурно объяснять ей; язык у него заплетался, но вся злость и обида вдруг выплеснулись из него с неожиданной силой. Хотя и теперь Леарза помнил о том, что нельзя говорить о своих снах, все же у него и без того было на что пожаловаться.

– …холодная, как камень, – говорил он, хватался то за голову, то за стакан, ерошил себе волосы, почти каждую сказанную фразу стремился запить, будто желая смыть с языка ее горький вкус. – Как глыба льда. Такое ощущение, что она совсем ничего не чувствует! И на меня ей наплевать. И…

Он еще долго говорил, и конец этого монолога для него потерялся в тумане. Леарза не помнил, как они перемещались в пространстве, только слышал бесконечный смех Сета и Корвина где-то около себя, чуял чью-то теплую руку поверх своей. И без того громкая музыка (больше похожая на шум) стала оглушительной, разговаривать стало нельзя; это было уже другое место, – Леарза смутно осознавал это, – люди здесь танцевали, и он тоже повлек за собой Тильду, а она и не возражала.

В какой-то момент ему стало совершенно все равно. Была ли ему разница?.. Он рано или поздно сойдет с ума и погибнет. Может быть, он уже медленно сходит с ума и сам не замечает этого. И пусть все пропадет пропадом!.. В голове у него был туман. С ним танцевала симпатичная женщина, ее глаза казались почти черными в сияющей темноте бара, у нее была милая чуть неровная улыбка. Она смеялась: она говорила, что танцевать умеет не очень хорошо, и действительно несколько раз она спотыкалась и была вынуждена хвататься за его плечи, но это только еще больше веселило обоих. У нее были теплые пальцы и пряное дыхание.

Потом Леарза вспомнил о том, что она – машина. В ее черепе электронный мозг. Кости ее сделаны из прочного сплава… но он теперь знал уже, что большая часть ее тела – органического происхождения и почти ничем не отличается от человека.

Это даже стало занимать его.

Он не осознавал того, насколько пьян; ему казалось, что просто весь мир переместился в какое-то иное измерение, а он и не заметил, когда. Багровая темнота делала все еще проще. Они как-то выскользнули из толпы танцевавших людей, буквально сбежали вдвоем; где были Корвин и Сет, он не знал, но он и не помнил в те мгновения, кто такие Корвин и Сет. Женщина что-то говорила, смеясь, о том, что тут слишком душно, и они поднялись наверх по металлической лестнице, шагнули на крышу. Ночь окутала их, ночь и ветер.

Леарза поймал ее за плечи и не хотел отпускать, Тильда продолжала хихикать, она была смешно выше него ростом, но присела на поручни и оказалась ниже.

– Ты пьян, – почти прошептала она, гладя его по спутавшимся волосам. – И не выспался. Тебе надо поспать.

– Ага, – отозвался он, хотя пропустил все ее слова мимо ушей. Она снова фыркнула. В темноте можно было различить только контуры ее неровного лица, но он чувствовал ее дыхание совсем близко. Поймал его своими губами.

Тильда не отстранилась от него, только потом повторила:

– Я не шучу, тебе надо поспать, Леарза…

– Мне некуда идти, – вспомнил он.

Она почти строго вздохнула, наморщив лоб, а Леарза снова потянулся к ней. Может быть, мозги у нее и были электронные, но ее губы оказались теплыми, как у самой обычной женщины.

– Пойдем ко мне, – прошептала Тильда много позже.

* * *

Марчелло Тегаллиано был скрытный, сдержанный человек, иначе, пожалуй, он не достиг бы такого высокого положения, хотя его семья была не из самых знатных в Тонгве. Это, впрочем, были не единственные его преимущества: Тегаллиано был внимателен и хорошо умел слушать других людей, оттого часто он замечал вещи, которых не замечал никто другой. Пусть забота о порядке в Централе не была его обязанностью, – этим занимались люди Зено, – но Реньеро Зено был уже немолод и сильно сдал в последние годы, утратил привычную бдительность. Старику казалось, что ровным счетом ничего дурного в Централе не может уже случиться: ведь сытые и довольные люди не поднимают мятежей.

Тегаллиано придерживался несколько иного мнения.

Хоть он и нечасто объявлялся на великосветских раутах, однако знаком был практически со всеми влиятельными обитателями Централа, и все мало-мальски интересные новости обязательно приходили к нему. Тегаллиано наслышан был, как и другие, о двоюродном братце Дандоло, но этот человек его не заинтересовал, – Тегаллиано встречал его уже на одном из званых вечеров и счел, что перед ним типичный разочаровавшийся в жизни, умирающий от скуки молодой аристократ. В последнее время также много говорили и о Витале Камбьянико и его новой идиотской затее: обществе по защите прав бездушных. Это уже даже некоторым образом входило в компетенцию Тегаллиано, чьей ответственностью было следить за спокойствием в кварталах закованных.

Сама по себе идея Камбьянико была даже глупа; рассказавший о ней Тегаллиано аристократ смеялся и пожимал плечами в недоумении. Конечно, это не более, чем слова: все знают, что из себя представляет Камбьянико. Но вот другой человек будто бы под влиянием этого пустозвона действительно отправился в кварталы закованных и привел оттуда бездушного.

В отличие от Камбьянико, с которым Тегаллиано едва ли здоровался при встрече, Орсо Кандиано хорошо был известен ему. Марчелло Тегаллиано разбирался в людях и знал: перед ним человек упрямый, с сильной волей, и если такой что-нибудь вобьет себе в голову, так просто это не пройдет. Тегаллиано беспокоился.

Это беспокойство и привело его во дворец Наследника, где в своем любимом кабинете нашелся и сам Фальер, осунувшийся и похудевший в последнее время, со странными полузажившими ожогами на руках. Спрашивать его об этом, впрочем, было бы слишком дерзко, и Тегаллиано ограничился тем, что остановился на почтительном расстоянии от Наследника, у другого конца длинного стола, и вежливо склонил курчавую голову.

– У вас есть какие-то новости? – спросил Фальер, устало откинувшись на спинку кресла. Тусклый свет падал на него сверху, заливал золотистым огромный лоб Наследника, оставив глаза в тени.

– Не то чтобы это было очень важно, господин Фальер, – немного неуверенно произнес Тегаллиано, – однако я счел, что лучше довести это до вашего сведения. Недавно изданная книга философа Контарини вызывает… нездоровый ажиотаж в Централе. Некоторые люди организовали так называемое общество по защите прав бездушных, а один человек даже забрал закованного из самых нищих кварталов к себе.

Фальер молчал; по его лицу невозможно было сказать, о чем он думает. Тегаллиано покорно ожидал реакции, заложив руки за спину. Он немного опасался, что Наследнику эта новость покажется слишком незначительной.

Однако наконец Фальер медленно кивнул.

– Ясно, – сказал он. – К сожалению, это сейчас не может быть главным предметом для беспокойства, но совсем без внимания это оставлять мы не должны. Для начала… предупредите этих людей, Тегаллиано. Напомните им: мышление бездушного мало напоминает наше, многие вещи, которые нам кажутся ужасными, для них нормальны. Им не нужно столько заботы.

– Хорошо, – коротко ответил Тегаллиано и склонился.

Оставив Наследника думать о чем-то своем, он в тот же вечер направился в особняк Кандиано. Здраво рассудив, что Камбьянико предупреждать нет смысла: все равно его общество скоро лопнет, как мыльный пузырь, когда председателю надоест эта идея, – Тегаллиано предпочел сразу переговорить с более серьезным противником.

Кандиано был у себя, почти сразу спустился в небольшую темную гостиную, куда гостя провела пожилая женщина из числа прислуги. За сутулой фигурой хозяина тенью шел высокий смуглый закованный, однако Тегаллиано был о нем наслышан и ничуть не удивился.

– Я здесь в каком-то смысле по долгу службы, Орсо, – после краткого обмена приветствиями сразу мягко произнес он. – Ты хорошо знаешь, благополучие бездушных в Тонгве – моя прямая ответственность. Судя по всему, ты считаешь, я недостаточно хорошо справляюсь со своими обязанностями?

– Ты бываешь в их кварталах, – сухо отозвался Кандиано, – и не мне рассказывать тебе, как они живут. Этого человека ждала голодная смерть, если бы я не забрал его. Я своими глазами видел покойника на улице, и никто не озаботился тем, чтобы похоронить его. Тело просто лежало на обочине. По-твоему, это благополучие?

– С нашей точки зрения, нет, – сказал Тегаллиано и сложил руки на груди. – Но я хорошо знаю то, что тебе, может быть, неизвестно. У бездушных иной взгляд на мир. Многое из того, что тебе кажется непереносимым, для них – привычная повседневность.

– Это не делает смерть от голода и холода приемлемым фактом.

– …Ты взял себе этого человека, – Тегаллиано кивнул в сторону угрюмого закованного, – и говоришь, что спас его. Он стар, немощен? Может быть, тяжело болен?

– Нет.

– Тогда должна была быть своя причина, отчего он не в состоянии был заработать себе на пропитание. Дай угадаю; ты, юноша, чересчур любишь распускать кулаки.

Закованный промолчал, однако выражение его лица неуловимо сменилось.

– Вижу, я прав, – спокойно сказал Тегаллиано. – Понимаешь ли, Орсо, на улице без средств к существованию оказываются обычно… такие, как он. Нормальный закованный, если он прилежно работает, никогда не останется без куска хлеба и крыши над головой.

– Что же, мне следовало бросить Мераза умирать?

– Я понимаю, тобой руководит милосердие. Это хорошее чувство, но помнишь, Орсо? Что лучше: один раз накормить голодного или научить его удить рыбу? Этот юноша вполне мог выжить и без твоей помощи, и даже, скорее всего, так и произошло бы: голод и холод усмирили бы его неуживчивый норов, и в скором времени его взяли бы обратно на работу.

Кандиано помолчал, склонив голову, но в его позе уже сквозило упрямство, и это мгновенно заметил его гость, вздохнул про себя.

– Ты хочешь сказать мне, Марчелло, что ты не одобряешь мое решение, – потом сказал Кандиано. – Что ж я, по-твоему, должен вернуть Мераза обратно на холодные улицы?

– Нет, нет, – отмахнулся тот. – Конечно, нет. Ты принял это решение, и никто не станет заставлять тебя менять его. Но я хотел бы, чтобы ты… подумал, Орсо. Я говорил с господином Фальером: он знает о теориях Контарини, однако не одобряет их. Ты понимаешь, что это значит.

– …Да. Что же Камбьянико? Ты и его… предупредишь подобным образом?

– Ты же не хуже моего знаешь, что за человек этот Камбьянико, – коротко рассмеялся Тегаллиано. – Одни слова, никаких действий. Я счел необходимым поговорить с тобой, потому что я уважаю тебя, Орсо, а эти былинки на ветру ничего не решают, они лишь клонятся то в одну, то в другую сторону.

Кандиано кивнул.

– Спасибо, Марчелло.

Они прощались, как старые друзья; они действительно давно знали друг друга. Закованный за спиной хозяина особняка угрюмо продолжал молчать, а взгляд у него был недобрый. Тегаллиано хорошо понимал, почему, и напоследок сам взглянул на него, так что тот даже чуть побледнел.

Пусть знают.

* * *

В холодной тишине они поднялись по лестнице, и Кандиано открыл тяжелую дверь кабинета; Мераз по привычке прошел за ним. В кабинете было темно и еле заметно пахло воском, на письменном столе грудой были навалены книги, шторы закрыты. Кандиано опустился в свое любимое кресло и нахмурился; закованный остался стоять, глядя в сторону.

– Что ты думаешь об этом человеке, Мераз? – спустя какое-то время спросил Кандиано.

Закованный молчал, будто не до конца уверенный, стоит ли говорить; однако Кандиано остро взглянул на него, и Мераз все-таки ответил:

– Он хитер. Может быть, насчет меня он и прав, но он не упомянул при вас о том, что не только ленивые и неуживчивые оказываются на улице. Старики и калеки, если их некому содержать, – тоже. Иногда даже если и есть кому.

– …Я так и думал, – пробормотал Кандиано. – И в случае с тобой… он предполагает, что надо было сломать тебя. Так в глубокой древности поступали с рабами. Я считаю, это худшее унижение для человека.

– …Спасибо, господин Кандиано, – не сразу сказал Мераз. – Я… если честно, я в один миг испугался, что вы решите вышвырнуть меня обратно на улицу.

– Нет, никогда. Как бы там ни было, я своих решений не меняю. Ты, должно быть, не знаешь, но аристократ обязан держать свое слово. Тегаллиано понимает это, потому даже не стал предлагать мне подобного.

Мераз склонил голову.

– Другой вопрос, что же мне делать теперь, – добавил Кандиано, задумавшись. Он часто так размышлял вслух, хотя не ожидал от Мераза ответов. – Идти против Наследника я не могу… ведь это получается, сам Фальер возражает. Старые традиции должны оставаться незыблемыми. Тонгва, как и вся планета, разделена на две части… неужели он столь недальновиден? Ведь рано или поздно одна часть восстанет против другой, и лучше бы было достичь согласия теперь, мирным путем, изменив наше отношение к ним, иначе потом… боюсь даже представить себе, что случится потом.

– То есть, вы откажетесь от своих идей, господин Кандиано? – спросил Мераз.

Кандиано даже удивился, поднял взгляд на него. Бездушный в сумраке кабинета казался совсем огромным, темным, почти пугающим. Коротко остриженные волосы его чуть заметно поблескивали. Мераз не был красавцем, пожалуй, – по крайней мере, по понятиям аристократов, – но сила и молодость так и говорили в нем.

– Нет, – сказал Кандиано. – Конечно же, нет.

– Это значит, вы будете спорить с самим Наследником?

– …Нет, – помедлив, отозвался Кандиано. – Я не могу спорить с Наследником, кто я такой?.. Но… если и не идти против него в открытую, все-таки можно что-то сделать втайне. Может быть, так даже будет лучше. Использовать Камбьянико… Верно! Это хорошая идея. Камбьянико непроходимо туп, и сам Тегаллиано сказал мне, что не придает значения этому его обществу. Если я присоединюсь…

– Вы назовете своим товарищем этого идиота? – удивился будто Мераз.

– Да, почему нет, – пожал плечами Кандиано. – Конечно, на самом деле он не играет никакой роли. Не будет играть. Я воспользуюсь им, как прикрытием. Общество формально будет его инициативой, но я позабочусь о том, чтобы оно превратилось в сильную оппозицию…

– Во что?..

– Оппозицию. А!.. Это общество будет противостоять Фальеру, – пояснил он.

– Самому Наследнику, – пробормотал Мераз. – Вы не боитесь, господин Кандиано? Ведь… говорят, Наследник всегда все знает.

Кандиано рассмеялся.

– Это не совсем так, – сказал он. – Действительно, даже среди аристократов многие верят, что Фальер может прозревать грядущее, а кто-то утверждает, что и влиять на него. Но даже если бы это и было правдой, Мераз, ты не считаешь, что лучше все-таки попробовать добиться своего, чем сидеть на месте и ничего не делать? Наверное, даже если бы я знал, что будущее изменить нельзя, я бы все равно попытался.

Мераз молчал и продолжал смотреть на Кандиано, но в его лице появилось некое восхищение.

– Я думаю, вы великий человек, господин Кандиано, – сказал он потом.

– Хотелось бы мне верить, что ты прав, – немного грустно улыбнулся тот.

На самом деле Орсо Кандиано понимал, что все это совсем не так радужно, как, должно быть, представляется Меразу. Противостоять самому Наследнику не так-то просто, и теперь, к тому же, придется постоянно думать о безопасности. Кандиано никогда не любил тайн; видимо, теперь без них не обойтись.

Что важно, – он понял это в тот вечер, – ему просто необходимы соратники. Не жалкий Камбьянико, – нет. Это должны быть серьезные, ответственные люди, готовые не только на словах поддержать идею, но и выступить за нее… может быть, даже с оружием в руках.

* * *

Что-то неуловимо мельтешило, скользя по его лицу, мешая спать; он спросонья пытался поймать это рукой, но оказалось, что это всего лишь полупрозрачная тень от шторы. Штора мягко колыхалась от сквозняка и, как выяснилось, сильно смягчала белый солнечный свет, резавший глаза.

Леарза поднял голову, пытаясь понять, где он находится. Он не мог вспомнить подобной комнаты, как ни старался, но вот краем глаза заметил красивую изогнутую линию, и что-то забрезжило у него в мыслях.

Она будто бы спала; она лежала на боку, отобрав у него одеяло и большую его часть запихав под себя, сунула уголок под голову, и ее длинные светлые волосы рассыпались вокруг, закрывая ее лицо.

Он витиевато выругался про себя, потом повернулся набок, уперевшись локтем в подушку. Он никогда раньше не был у Тильды дома; теперь только смутно припоминал, что эта уютная круглая комната в коричневых тонах находится где-то в Беаннайте, усадебном районе на восточном побережье Тойнгира. Беаннайт, – если только это ему не приснилось, – мало похож был на Дан Улад, где все было такое старинное, и дома здесь, хоть тоже небольшие, напоминали чем-то зеркальные небоскребы Ритира, с такими же гигантскими окнами, плоские, часто светлые.

Тильда лежала неподвижно, и едва можно было уловить ее дыхание…Ведь она машина; машинам тоже нужно спать?.. В тот момент Леарза не испытывал никакого отторжения, только любопытство. Любопытство заставило его поднять руку и осторожно коснуться голого женского плеча.

Она сердито дернула им и что-то пробормотала, совсем как спящий человек.

Потом только лениво перевернулась на спину, и их глаза встретились. На ее щеке остался отпечаток одеяла, но она не замечала, лишь вяло потерла себе скулу тыльной стороной ладони.

– Ну, доброе утро, – чуть хрипло сказала она.

– Доброе, – ответил Леарза. – Можно нескромный вопрос?

– М-м?

– А… андроидам тоже нужен сон?

Она какое-то время смотрела на него, потом рассмеялась.

– После того, что мы делали этой ночью, я ожидала более нескромного вопроса, что ли. Да, нужен. Ведь наше тело больше чем наполовину состоит из органики, да и электронному мозгу необходимо какое-то время бездействия.

Ну да, запоздало сообразил Леарза: этой ночью он совершенно не заметил, чтобы она как-то отличалась от человека.

Утро вступило в свои права. Кухня у Тильды была не менее уютная, чем спальня, она с некоторой гордостью сообщила, что сама проектировала все здесь; они вдвоем какое-то время толкались по коридору, наконец разобрались с очередью в ванную комнату, и вскоре Леарза уже сидел на высоком табурете, наблюдая за перемещениями Тильды в пространстве. Она была до непривычного домашней, с мокрыми волосами, одетая в белый короткий халатик.

– Наверное, я должен перед тобой извиниться, – не сразу произнес он, отводя взгляд.

– Не нужно, – пожала она плечами. – Не то чтобы я очень возражала. Но… тебя ничего не смущает?

– Нет. Ну… кроме того, что это все так… спонтанно произошло. И я был пьян.

Тильда только фыркнула и поставила две тарелки на стол.

– Не бери в голову…Хотя, может быть, моя реакция тебя сейчас взбесит?

– Да нет, почему?..

– Ведь я тоже спокойна, – она коротко улыбнулась. – Даже могу показаться равнодушной.

Он задумался, облокотившись о столешницу, привычно взъерошил лохматые волосы.

– Мне кажется… что-то вчера будто перегорело у меня внутри, – потом сказал он. – Я и сам ничего не чувствую, только пустоту в грудной клетке. У меня нет никакого будущего… ничего. Никого. Если это не обидит тебя, – я попросту уцепился за тебя, потому что ты оказалась рядом. Я и тебе вряд ли нужен, но даже это меня уже ничуть не трогает. Я уйду сегодня, не беспокойся.

Она помолчала.

– Тебе ведь некуда идти, – потом сказала она. – Ты вчера говорил, что больше ни за что не вернешься в Дан Улад.

– Не вернусь. Ничего, какая разница? Как будто я на целом Кэрнане не найду себе места.

– Не нужно, – мягко возразила Тильда. – Оставайся у меня. Меня твое присутствие не обременит. Ну, и интересно узнать, какой ты, когда не пьян.

Леарза чуточку смутился. Она тут же заметила его смущение и опять рассмеялась.

– К тому же, ты с самого начала мне нравился, – искренне добавила она. – Ты необычный.

– Я… извини. Боюсь, я воспринимаю тебя только как друга…

– Мне и не нужна небесная любовь, – пожала плечами Тильда. – И я все понимаю.

Он вздохнул и уставился в окно.

Любовь; само это слово болью отдалось в нем. Так невыносимо мучительно оказалось любить в пустоту, не получая никакого ответа, а он действительно любил ее, и тем сильнее хотелось орать и бить по чему-нибудь кулаками. Новый день наступил; совсем весеннее солнце заглядывало на кухню, другая женщина сидела напротив него, только так трудно оказалось мириться с этой иной реальностью, мерещилось: вот странный сон закончится, он откроет глаза и обнаружит рядом с собою…

Нет.

Он даже потряс головой. Ничто уже не будет, как раньше. Может быть, он никогда больше не увидит ее. Это и к лучшему. Он не причинит ей вреда; Тильда же, скорее всего, в состоянии будет справиться с ним, когда он…

И чувство обреченности навалилось на него с тройной силой, мешая дышать.

* * *

Витале Камбьянико происходил из довольно знатной семьи, а его старший брат и вовсе открыл в себе дар искажателя и долгими месяцами не появлялся дома, водя корабли, пока смерть не забрала его в одном из перелетов: из-за ошибки навигатора они столкнулись с астероидом. Это сделало Витале главой дома, к чему он, по правде говоря, не был готов. Сам он никакими способностями не обладал и оттого почел за лучшее жениться на женщине из какого-нибудь близкого по талантам клана, и так выбор его пал на Беатриче Анафесто, младше его на двенадцать лет. Брак состоялся. Особого счастья это не принесло ни одному из супругов, однако и несчастны они друг с другом не были. Беатриче была довольно экзальтированная женщина, постоянно и бурно увлекалась какими-то новыми духовными практиками, то начинала запоем читать книжки, то медитировала часами, запершись в кабинете. Витале это импонировало: он и сам любил прочесть очередной философский трактат и потом блистать познаниями на каком-нибудь званом вечере. Ему даже виделось, что его все почитают за философа-эрудита, и внешне ничто этому представлению не противоречило. Детей у супругов не было: года два тому назад Беатриче понесла было, но не прошло и месяца, как она выкинула. Это серьезно расстраивало Витале и ничуть не заботило его жену.

Недавно организованное общество по защите прав бездушных еще не успело надоесть супругам, и они активно продолжали свое дело, хотя, быть может, не очень хорошо представляли себе, что именно они должны предпринимать. Пока что, кажется, единственным их занятием было проводить вечера, на которых они зазывали гостей присоединиться к их обществу, и некоторое количество подписей действительно было собрано (были люди, ставившие свою подпись под чем угодно, просто из вежливости или от равнодушия); дальше того не шло, хотя Витале что-то мутное говорил насчет некоего благотворительного мероприятия в пользу бездушных. Неприятность заключалась в том, что он понятия не имел, что же это должно быть.

Вот они проводили очередной вечер, на который пришло, как это часто случалось, меньше гостей, чем они приглашали, и казалось, что ничто уж не изменится, и сам Витале в последние дни как-то куксился, перестал с таким детским восторгом упоминать о своей затее к месту и не к месту.

Именно в этот вечер к ним явился нежданный гость.

– Кого я вижу, – расплылся в улыбке Камбьянико, – уважаемый Орсо собственной персоной явился почтить нас своим присутствием!

– Надеюсь, мое присутствие не будет вам неприятно, мой друг, – суховато отозвался тот. – Мне сказали, что у вас сегодня собрание вашего общества.

– Ну… э… – Камбьянико немного замялся, потому что действительно имел привычку называть подобные вечера собраниями, хотя только несколько человек из сегодняшних гостей состояли в его обществе. – Да, в некотором смысле…

– Отлично, – сказал Кандиано. – Вы, конечно, знаете, что наши с вами взгляды очень стали близки в последнее время. Я думаю, что будет только правильным с моей стороны официально присоединиться к вам. В конце концов, именно вы, Витале, открыли мне глаза на беды бездушных.

Тут Камбьянико настолько растерялся, что даже не знал, что сказать; слышавшие это люди притихли, уставились на Кандиано. Тот стоял, будто царь, с привычной тенью-закованным за плечом, смотрел строго, и вообще многие ощутили, что он чересчур даже серьезен для этого вечера и этих людей.

Но Орсо Кандиано ничто не смущало.

– Э, да, конечно, – кое-как нашелся Камбьянико. – Я запишу вас, друг мой…

Они затем поднялись в кабинет, где Витале, нервничая, копался в бумагах на столе, с трудом отыскал почти новую записную книжку, в которой значилось восемь имен, и действительно записал под девятым номером «Орсо Кандиано».

– Что же вы предпринимаете теперь, Витале? – спросил его тот. Маленький кабинет Камбьянико, забитый множеством вещей, казался страшно тесным теперь, когда в нем находились хозяева, их нежданный гость и огромный, молчаливый закованный. – Я что-то слышал насчет благотворительных мероприятий?

– Д-да, я думаю об этом, – сказал Камбьянико. – Но пока я не решил, в какой форме это все должно происходить…

– Это все лучше отложить на потом, – к его облегчению, резко ответил Кандиано, – сейчас мы должны привлечь к себе как можно больше людей. Они должны осознать, что бездушные ничуть не хуже нас, они тоже думают и чувствуют. Я советую вам заняться теперь именно этим, и со своей стороны обязуюсь тоже искать соратников. Я вижу, к вам присоединилось только шесть человек, не считая вашей жены и меня. В таком количестве мы бессмысленны.

– Да, это верно… – промямлил Камбьянико. Жена его, наоборот, с интересом смотрела на Кандиано: у нее уже возникло ощущение бурной деятельности, которое всегда так привлекало ее. И к тому же, был этот бездушный, который, по ее мнению, отличался если не красотой, то мужественностью, очень высокий, с гладким смуглым лицом, и пусть плосконосый, зато ладно сложенный.