Текст книги "Лиловый (II) (СИ)"

Автор книги: . Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 43 страниц)

Тот немного удивился подобной формулировке, но, когда черные глаза его скользнули по фигурам смеющихся и беззаботно переговаривающихся людей, он невольно кивнул.

– Действительно, – пробормотал он. – Словно дети… наверное, все наше современное общество, – по крайней мере, та его часть, что мнит себя аристократией, – донельзя похоже на сборище детей, которые просто играют во взрослых…Знаете, господин Кандиано, я думаю, всему виной такие, как я. Люди, обладающие от рождения талантом. Виченте как-то говорил мне что-то похожее… у меня есть в жизни высшая цель, какое-то занятие, которое приносит пользу всему человечеству, но у них? Просто жить для размножения, надеясь, что их дети обретут то, чего нет у них?

Кандиано помолчал.

– Все верно, – горько согласился он. – Это люди без смысла в жизни, Теодато… и я был одним из них, но всегда чувствовал, что мне чего-то не хватает. Вот я выдумал себе смысл, но порою думаю, нужно ли было это делать? Ведь, скорее всего, я никогда не увижу своими глазами результатов своей деятельности.

– Нужно быть храбрым, господин Кандиано, – мягко произнес Дандоло, отламывая верхушку засохшего травяного колоска и принимаясь вертеть ее в руках. – Разве наши далекие предки, умиравшие на берегах Атойятль, надеялись увидеть будущее? Мало того, я готов поспорить, они и представить себе не могли, что мы откроем в себе такие способности…

– …Да, я понимаю это, – ответил Кандиано, но смотрел по-прежнему в сторону.

В ту ночь Виченте, кажется, засиделся у костра, и Теодато уснул в общей на двоих палатке, так и не дождавшись его, хотя ему хотелось поговорить с братом: Кандиано начинал отчего-то тревожить его. Он спал беспокойно и видел мучительно скучные сны, и разбудило его именно появление Винни.

Тот скользнул в палатку совершенно беззвучно, но потом принялся возиться, даже негромко выругался сквозь зубы; это заставило Теодато повернуться и открыть глаза. Он еще сонно тер лицо ладонями, когда Виченте, снова надевая куртку, буркнул:

– Пойдем проветримся.

Оказалось, что снаружи уже понемногу рассветает. Воздух был холодный, пожухшая прошлогодняя трава покрыта росой. Лагерь спал, и только старик Веньер молча помахал им рукой: он сидел у почти потухшего костра и чистил свое охотничье ружье. Лежавшие подле него собаки подняли головы, следили одинаковыми взглядами за ходившими туда и обратно людьми.

– Тебе, юноша, – обратился Веньер к Виченте, когда они уже седлали лошадей, – как будто вообще сон не нужен.

– Тебе кажется, дядюшка Антонио, – фыркнул тот. – Когда вернемся в Тонгву, я с лихвой наверстаю упущенное. В такое ясное утро спать просто грешно, не думаешь?

Старик одобрительно посмеялся; братья тронули лошадей и вскоре покинули маленький лагерь.

– Ты что, всю ночь не спал? – пробормотал еще сонный Теодато, выронил уздечку и неуклюже подбирал ее с шеи животного замерзшими пальцами. Виченте только неразборчиво согласно промычал что-то в ответ. – Ну ты даешь! Что ты делал?

Тот оглянулся; но палатки лагеря уже скрылись позади.

– Наставлял рога господину Камбьянико, – наконец буркнул Винни, к полному удивлению брата. – Не смотри на меня так, если бы я мог отделаться от нее иным способом, я бы отделался.

Теодато расхохотался от неожиданности. Перелесок тем временем закончился, и братья выбрались в открытое поле; вчерашним днем ветры оглушительно свистели здесь, носясь, будто стадо вепрей, но с утра царила тишина и безмолвие, и только конские копыта с тихим хрупаньем приминали седую траву.

– Это, впрочем, не имеет значения, – добавил Моро, и не улыбнувшись. – Все это мероприятие глупо до визга. Мы со стариком, правда, уже договорились съездить как-нибудь без лишних зевак.

– …Да, я смотрю, ты быстро нашел с ним общий язык, – озадачился Теодато. – Дядюшкой его до тебя еще никто на моей памяти не рисковал называть.

– Мы просто поняли, что довольно похожи друг на друга.

Какое-то время они ехали в молчании; лошади шли с той скоростью, с какой им хотелось, и всадники не ограничивали их, отпустили поводья. Теодато вдыхал утренний воздух полной грудью, наслаждаясь этим холодом; Виченте, кажется, смотрел на горизонт, терявшийся в перламутровой дымке тумана.

– Все-таки ты странный человек, – немного погодя признался Теодато, не поднимая взгляда на него. – Такое ощущение, будто ты и вправду не совсем такой, как все остальные. Может, конечно, это просто потому, что ты родился и вырос в другом городе, но почему-то я подозреваю, что граждане Вакии мало отличаются от тонгвитян. Еще страннее порой мне думать, что в наших жилах течет родственная кровь. Мы… совершенно разные.

Виченте ответил не сразу; в задумчивости он выудил из нагрудного кармана куртки портсигар и извлек оттуда сигарету, закурил. Тонкий запах табака донесся до Тео, удивительно гармонично вплетаясь в запахи холодного утра.

– Возможно, если бы мы знали друг друга с детства, тебе бы так не казалось, – наконец произнес Моро. Глаза его в тот момент были совершенно ледяными и совпадали по цвету с небом, но Тео этого не знал. – Я… много чем занимался в поисках смысла своей жизни. Только и всего.

Тишина вновь окутала их. Горизонт между тем сперва вздыбился невысоким холмом, а потом, когда они взобрались на вершину этого холма, внизу, окруженное тощим лысым перелеском, обнаружилось здание. Это было приземистое строение с толстыми выбеленными стенами, узенькими оконцами, плоской крышей; издалека было не разглядеть, но, кажется, с одной стороны к нему примыкало нечто вроде коровника.

– …Ничего себе, – пробормотал Теодато, – мы так далеко забрались! Ведь это же монастырь.

– Я никогда не видел монастырей раньше, – признался Виченте. Братья остановили лошадей и вглядывались в очертания монастыря; вот они углядели, как на крыльцо этого простенького, лишенного всяких украшений дома вышел какой-то человек и отправился в примыкающий сарай, неся в руках два явно тяжелых ведра.

– Мои родители живут в одном таком, – сообщил Тео. – Я изредка навещаю их… ладно, поедем, не будем никого смущать своим присутствием. Люди в монастырях отвыкают от нашего образа жизни. Всякий раз, когда я приезжаю… ну, неважно.

Виченте послушно тронул лошадь, и они направились обратно, спускаясь с холма.

– Ведь это и есть та жизнь, которую проповедует нам теперь Кандиано. Жить своим трудом, отказавшись от всех благ цивилизации, тратить львиную часть своего времени на возделывание земли и скотоводство…

– Но у этих людей все же находится время писать и научные труды, – почти мягко возразил Виченте. – Вот Контарини написал свой.

Теодато помолчал, глядя в сторону.

– Я подозреваю, что кто-то просто выдал свое собственное сочинение за труд Контарини, – потом негромко сказал он. – Доказательств у меня нет, но… я не понаслышке знаю, как они живут. У них ни на что не остается времени, Виченте, с утра до ночи они работают. Ведь по большинству монастырских уставов обитатели должны абсолютно все необходимое создавать сами. Они работают в полях три четверти года, и потом, у них остаются заботы о домашнем скоте, и даже когда наступает зима, они должны подумать об одежде и прочих подобных вещах…

– Хочешь сказать, и Контарини совершенно некогда было даже сесть и написать несколько строчек? – с сомнением спросил Виченте.

– В то свободное время, что у них остается, они медитируют и молятся богу, – криво улыбнулся Теодато. – Многие действительно верят, что благодаря этим молитвам и медитациям очищается их душа. А Контарини, к тому же, жил совершенно один… даже когда он умер, это обнаружили не сразу.

– Ведь говорят, что рукопись его последней книги нашли там же, возле его тела.

– И это ничего еще не означает! С другой стороны, сам подумай, как безукоризненно ловко это было проделано! Никто из тех, кого я знаю, и не сомневается в авторстве. Самого старика, конечно, уже не спросишь.

– Ну и кому это могло понадобиться?

Лицо Теодато изменилось; Виченте наконец обернулся и прямо взглянул на него. Темные глаза блестели.

– Я думаю, может быть, это были инопланетяне, – сказал он.

Двоюродный брат его сначала молчал, потом расхохотался.

– Ну ты даешь! – воскликнул Виченте. – Совсем как мальчишка со своими фантазиями! Какие инопланетяне?

– Те, которых наши космонавты видели и испугались насмерть!

– И даже если это они, для чего им такое делать? Чтоб свести господина Кандиано с ума?

– Чтобы спасти нас! – почти крикнул Теодато.

– …От чего? – лицо Виченте вновь обрело свою обычную жесткость.

– От нас самих. Ясно же, кто бы ни писал эту книгу, этот человек хотел обратить наше внимание на нашу главную беду. Наша цивилизация разделена на две противопоставленных части. Если не сгладить противостояние между ними, рано или поздно начнется война.

Виченте замолчал. Теодато, взбудораженный собственной откровенностью, нервно мял уздечку в руках, выжидающе смотрел на брата.

Наконец тот хмуро ответил:

– Что же, насчет этого я с тобой согласен. Но отчего ты не хочешь предположить, что этим человеком был кто-то из нас? Неужели думаешь, анвиниты сами никогда бы не додумались до такого? Ладно, может быть, эту книгу действительно написал не Контарини, но если это был другой житель Анвина, который хотел просто воспользоваться авторитетом известного философа, чтобы сильнее повлиять на людей?

– Я… – начало было Теодато, потом осекся. – Не знаю. Видишь ли, когда я придумал эту гипотезу, я… пользовался своим талантом. Я вычислял, только при этом оперировал немного нестандартными понятиями… это трудно объяснить.

– Может быть, ты просто подсознательно пытаешься выдать желаемое за действительное, – совсем уже мягко сказал Виченте.

Они неумолимо приближались тем временем к лагерю; разговор их сам собой увял, когда среди обнаженных редких деревьев показались палатки. Люди в лагере уже частью проснулись, и оба брата сразу заметили высокую немного неуклюжую фигуру Орсо Кандиано: старший их товарищ стоял возле костра и о чем-то негромко переговаривался со стариком Веньером.

– …кощунство, – донеслись до них слова старого охотника. – Как можно даже думать о таком!

– Но если другого способа не существует? – резко возразил Кандиано. – Ведь вы только что согласились с тем, что есть опасность. А этот человек намеренно желает сохранить все по-старому. Пока он жив, ничего не изменится.

Братья, сделав вид, что ничего не слышали, направили лошадей чуть в сторону, туда, где стояли расседланные животные остальных их спутников. Уже спешившись, Виченте оперся рукою о седло лошади и негромко сказал:

– Кто бы ни написал эту книгу, идеальным стратегом он не был… тебе не кажется, что все его добрые намерения могут быть теперь перечеркнуты одним махом?

– Ты о Кандиано? – почти прошептал Теодато.

– А о ком же?..

Воцарилось напряженное молчание; братья еще немного постояли, переглядываясь, потом оставили лошадей и направились к костру.

Каждый из них был обеспокоен. Теодато то и дело бросал взгляды в сторону Кандиано, который выглядел теперь еще мрачней, чем вчера: нельзя было и усомниться в том, что в эти дни их старший товарищ многое передумал и, видимо, пришел к какому-то неутешительному выводу.

О чем беспокоился Виченте Моро, оставалось неизвестным.

12,26 пк

Темные пучины высотного города изнутри мягко освещались огнями фонарей и вывесками; точно напротив широкого окна сияла новостная лента, в которой время от времени проскальзывала крупная фотография анвинитского города.

Сидевшие за столиком кафе люди не обращали на нее никакого внимания.

– …не больше получаса, – предупредил здоровый бородатый детина в видавшей виды куртке, больше всего похожий на опытного уличного бойца: плечи необыкновенной ширины, рассеченная на виске бровь, суровый взгляд светлых глаз. – Не хочу рисковать.

Собеседник его только согласно кивнул.

– Похоже, он приближается к критическому состоянию. Страдает паранойей, мне пришлось немало постараться, чтобы добиться хоть какого-то доверия с его стороны. Все усугубляется, если это так можно назвать, экзистенциальным кризисом: он очевидным образом не понимает, для чего существует, и оттого его поведение становится нестабильным. Он совершенно непредсказуем, часто противоречит сам себе. Не далее, чем вчера он заявил, чтобы я убирался к черту, и в итоге мы даже немного подрались, а сегодня он уже говорит, что без меня никуда не пойдет, и демонстрирует преувеличенное дружелюбие.

– Удалось ли тебе понаблюдать за тем, как он ведет себя во сне? – спросил собеседник здоровяка.

– Да, один раз. Ничего необычного со стороны я не заметил, но когда он проснулся, он очень резко сел и какое-то время сидел так, будто приходил в себя.

– Понятно, – пробормотал тот. Здоровяк потянулся, отхлебнул кофе из маленькой чашечки. Сидевший напротив него человек тоже носил бороду, однако несколько более длинную, и светлые волосы завязывал в хвост, а одет был в неброский черный свитер; весь его вид был какой-то благообразный, может быть, как у священнослужителей или философов глубокой древности, учивших о том, что в этом мире все преходяще. В отличие от своего собеседника, этот человек спортивной комплекцией уж точно не отличался.

– Мое мнение может быть субъективным, – помолчав, добавил уличный боец, – однако мне кажется, что он как свечка на ветру, того и гляди погаснет. Постоянные сомнения терзают его, он часто посреди разговора задумывается и будто бы теряет связь с происходящим. Время от времени он становится безрассудно агрессивным, потом приходит в себя и ведет себя тихо, однако все это очень похоже на стадии, через которые проходили все его соплеменники.

– Скажи, Финн, – мягко перебил его философ, – когда вы подрались, кто победил?

– Я, – немного недоуменно отозвался тот. – Ведь он худенький, да к тому же на полголовы ниже меня, я просто скрутил его…

– И легко тебе это было сделать?

– Ну… – здоровяк окончательно озадачился. – Он доставил мне хлопот сперва, он очень юркий. Но мы оба были пьяны, в конце концов, а я, когда выпью, становлюсь немного неповоротливым.

– Ясно, – улыбнулся философ. – Думаю, тебе стоит быть начеку рядом с ним, Финн.

– Думаете… он действительно перешагнет черту?

– Мы ни в чем не можем быть уверены…Я вижу, это расстраивает тебя?

Уличный боец будто смешался.

– Немного, – наконец согласился он. – Он славный паренек, совершенно неглупый. Вы знаете, я провел на Руосе десять лет без малого, но ни разу не встречал таких, как он, среди них. Будет жаль, если он разделит их общую судьбу.

– Мы посмотрим, Финн. Время покажет… пока что и Лекс, и научный совет согласны в одном: необходимо наблюдать за ним. Как ни удивительно, и Лекс рекомендовал предоставить ему полную или почти полную свободу до тех пор, пока он не станет однозначно опасным.

Здоровяк опустил голову в знаке согласия.

– Ну что же, а теперь, я думаю, пора тебе возвращаться к твоему подопечному, чтобы он ничего не заподозрил.

С этим они поднялись со своих мест и разошлись, не говоря больше ни слова, будто никогда и не были знакомы; бородатый философ растворился в толпе людей, направлявшихся наверх: к стоянкам аэро, а уличный боец, наоборот, отправился вниз. Чужой город скрыл его в своих недрах, пропустил через кишки улиц и наконец принял в раскрытое окно одного из неказистых зданий, заполнивших собою окраины, а на входе этого здания мерцала неброская вывеска, гласившая о том, что здесь можно найти место для ночлега.

Еще пятнадцать минут спустя здоровяк уже вышел из двери своей комнаты, как ни в чем не бывало, и вид у него был такой, будто он проспал часов двенадцать и только что проснулся. В длинных коридорах было сумрачно, порою навстречу ему попадались другие люди, он не обращал на них никакого внимания, как и они на него, спустился в маленький угрюмый холл, где за одним из столиков в дальнем углу обнаружился белобрысый худощавый коротышка с сигаретой в зубах.

– Ну ты и соня, – без выражения обратился коротышка к своему знакомцу. Тот лишь пожал плечами и сел напротив.

– Я крупнее тебя в два раза, – подначил он, – мне и спать нужно в два раза дольше твоего.

– Пф, – отозвался Леарза; в его серых глазах кружились снежинки.

Очередная ночь отошла в прошлое, уступая место ненастному дню; сегодня они обнаружили себя в Крейгтоне, на двести с лишним миль восточнее Ритира, и только дьявол знал, куда заведет их жизнь назавтра. Леарза уже успел привыкнуть к такому кочевому образу жизни, обнаружив, что в современном кэрнанском обществе кочевничество становится до смешного простым: не нужно было думать о деньгах, о еде и о ночлеге, все, что у него было своего, – это аэро, некогда принадлежавший Белу Морвейну, его же электронная сигарета да планшет, все остальное развитая техническая цивилизация предоставляла Леарзе, будто из воздуха. Он мог вечно скитаться таким образом, будто неосязаемый дух, проходящий сквозь стены.

Финн Богарт почти незаметно прилепился к нему во время этих странствий; казалось, бородатый здоровяк просто искал чьего-нибудь общества, для развлечения ли или из каких других причин – Леарзе поначалу было не очень важно.

Леарзе самому не хватало какого-то человека рядом, пусть даже совсем по сути чужого, хотя он сам не сразу осознал это. К тому же, все чаще его охватывала апатия, и казалось: хоть трава не расти, какая разница, что с ним будет дальше?

Богарт, в общем, был полезен ему: алкоголь, кажется, медленнее действовал на этого детину, и не раз уже случалось такое, что именно Богарт на своей спине дотаскивал совершенно обеспамятевшего руосца до места их нового ночлега, а однажды даже подрался с выпившим андроидом, которого Леарза довел до бешенства своими замечаниями. Хотя андроид оставил Богарту здоровенный фингал под глазом, тот ничуть не огорчился и ничего не сказал самому Леарзе, который был главным виновником вспыхнувшей потасовки.

Теперь они, как много раз прежде, сидели вдвоем за круглым столиком в очередной гостинице и уныло завтракали, и Леарза копался в планшете, а Богарт в рассеянности смотрел куда-то вглубь зала. Тусклый утренний свет пробивался в узкую щель между двумя высокими зданиями, попадая в окно и на лицо китаба, выбелив его. Леарза сильно оброс, и неровно обстриженные волосы падали ему на лоб, отбрасывая тень, а на запавших его щеках золотилась короткая бородка.

Вот он неожиданно поднял взгляд на сидевшего чуть наискосок от него Богарта, и утро сделало его глаза совершенно серебряными.

Усмехнувшись сам себе, Леарза перевел взгляд на окно.

Он знал.

Знание порою заставляло его вести себя странным образом; и он знал, что Богарта его поведение озадачивает. В один момент Леарза, взбесившись, пытался отвязаться от разведчика, в следующий вспоминал о том, что именно присутствие бойца из ксенологического делает его, Леарзу, менее опасным для окружающих. Он испытывал облегчение оттого, что присутствие Богарта означало: в ксенологическом тоже знают, но не собираются сажать его в клетку с белыми стенами и ставить на нем опыты. А потом он вспоминал, что это тоже всего лишь такая характерная для Кеттерле осторожность

…

Разного мнения насчет разведчика придерживались и они.

В его снах Асвад ехидно и беззвучно смеялся, намекая, что Богарту дан приказ уничтожить свою жертву при первых признаках безумия, Эль Кинди возражал и повторял, что нужно присутствие Богарта рассматривать как помощь Кеттерле, которую неразумно было бы отвергать. Леарза не хотел слушать никого из них и бесился; это лишь еще хуже заставляло его метаться от одного решения к другому.

Сегодня утром он проснулся в умиротворенном настроении и теперь изредка взглядывал на разведчика, думавшего, будто подопечный его ни о чем не догадывается, и смеялся про себя.

* * *

На третий день они придумали себе новое развлечение и стали делать ставки. Теодато подобное занятие невероятно раздражало, однако сам Виченте, оказавшийся в центре всеобщего внимания, вел себя так, будто он один в пустыне, к тому же, кажется, ему хватало проблем со свалившейся на голову любовницей. Леди Беатриче между тем была одной из главных зачинщиков и сама стала принимать ставки под тем предлогом, что она придумала и всю эту идею с охотой.

Так они с утра ожесточенно спорили, смеялись и размахивали конечностями, пока госпожа Камбьянико заносила имена тех, кто поставил на Виченте Моро, в одну колонку, а имена тех, кто поставил на Мераза, – в другую.

Бездушного будто бы подобные развлечения аристократов неожиданно задели, и хотя он также считал ниже своего достоинства как-то комментировать эти сделки, выражение его смуглого плосконосого лица оставалось очень раздраженным. Сердился и Орсо Кандиано, в первое время даже увещевал их, потом вынужден был отступиться. Первая новизна дикой жизни наскучила этим людям, и они искали другие вещи, могущие привлечь их внимание.

Неожиданно поддержал эту дурацкую идею со ставками и старик Веньер, который при этом смеялся и повторял, что охота – занятие для азартных людей.

Особой азартности в поведении Виченте, как и в поведении бездушного, не наблюдалось; Теодато порою удивлялся сам себе, до чего они хладнокровны, с каким невозмутимым видом заняты своим делом, будто охота для них была исключительно добычей пропитания (надо сказать, сия добыча недурно скрашивала общие ужины).

Вся компания их тем временем продвигалась на север, все сильнее отдаляясь от Тонгвы; светлые березовые рощи уже закончились, и на горизонте, когда они поднимались на оголенные холмы, виднелся лишь густой темный лес. Наконец в тот день случилось то, чего немного опасался Веньер: с утра, как это обычно происходило, после того, как сделаны были ставки, охотники разъехались в разные стороны и настолько отдалились от основной компании, что невозможно было и услышать их, и Теодато привычно уже беспокоился, оглядываясь, но в сумерках Виченте вернулся, как ни в чем ни бывало, с подстреленным оленем-первогодком и полным ягдташем кроликов, а вот Мераз объявился только к ночи.

Причина такого опоздания была очевидна: на плечах бездушный тащил только что снятую шкуру огромного бурого медведя.

– Вышел на меня возле ручья, – угрюмо рассказал он столпившимся вокруг него людям, – лошадь сбросила меня и убежала, черт его знает, где она…

После того уже очевидно стало, что подопечный господина Кандиано – теперь абсолютный фаворит; лошадь его, к счастью, прибилась к своим перед рассветом, проблуждав по лесу, а с ночи старый Веньяр помогал бездушному развесить шкуру для просушки правильным образом, между тем беспокойно оглядывался и прислушивался.

– Нам лучше отправиться обратно, в сторону города, – сказал он потом, опускаясь возле костра. – Дальше идти опасно.

– Чего опасного? – дерзко спросила леди Беатриче. – Ведь с нами такие славные охотники, как Виченте Моро и Мераз! Вдвоем они убьют любого, даже самого страшного хищника.

– Это может быть, но перед этим кто-то, возможно, пострадает, – мудро возразил старик. – Я все-таки настаиваю на возвращении, госпожа Беатриче. Мы, в конце концов, и так довольно провели в лесах.

– Я соглашусь с этим, – пробасил Моро, и его слово оказалось решающим; никто больше не стал с этим спорить.

Между тем поклонники двоих охотников подняли спор, начавшийся с малого: одна леди заявила, что Виченте Моро никогда не справился бы с целым медведем. Теодато все это время сидел, прикрыв лицо ладонью, и мысленно ругался; Виченте с невозмутимым видом курил сигарету возле него. Спорщики дошли до того, что предлагали специально отправиться на поиски медведя, чтобы предоставить господину Моро шанс, на это резко отвечал господин Кандиано, напоминая, что решено возвращаться в Тонгву, и наконец легкомысленные аристократы договорились: двое сильнейших охотников просто обязаны сразиться между собою, чтобы определить, кто из них ловчей и быстрее.

– Глупости, – отрезал Виченте Моро, когда леди Беатриче обратилась к нему с просьбой.

– Я не имею права поднимать руку на аристократа, благородная госпожа, – отозвался и Мераз, едва выслушав ее. Глаза его недобро блеснули.

– Это глупости, дорогой Мераз! – заявила тогда госпожа Камбьянико и оглянулась на остальных. – Ведь мы – общество по защите прав бездушных! Все здесь считают тебя равным нам, Мераз. Пожалуй, господин Моро только докажет это, если согласится все-таки на поединок.

– В конце концов, это лишь дружеское соревнование, – чуточку неуверенно добавил ее муж, который в эти дни проявил себя до неожиданного азартным человеком и рьяно болел за плосконосого закованного (что вызывало у него распри с женой, по известным причинам называвшей себя поклонницей господина Моро).

– Если так велят благородные господа, – Мераз раздул ноздри, как хищный зверь, и поднялся со своего места. Мераз был чрезвычайно высок ростом и в свете костра напомнил собой медного гиганта; кожа его, как у многих закованных, была смуглого красноватого оттенка.

– Это глупости чистой воды, – не удержавшись, звонко заявил Теодато, но тут брат его тоже встал, и Тео осекся, хлопнул себя по лбу.

– Хочу предупредить, – почти вкрадчиво произнес Моро, снимая куртку, – охота и драки – несколько разные занятия, господа. Потому не думайте, будто результат поединка определит и то, кто из нас лучший охотник…

– Отговорки! – крикнул кто-то из поклонников Мераза; Виченте полностью проигнорировал. Мераз тоже сбросил свою простенькую тужурку, не обращая внимания на холод, оголил свои широкие плечи; его примеру последовал и Моро, и женщины следили за ними блестящими глазами: зрелище предстояло быть не из обычных.

– Отойдите, отойдите… да разойдитесь же, – распихал всех Витале Камбьянико, освобождая место для поединщиков. Те встали друг напротив друга, и особенно хорошо стало заметно, что Мераз крупнее своего соперника, выше его на пару дюймов, шире в плечах. Тем не менее и Виченте Моро был крепко сложен, а глаза его стали совершенно опасными.

Так они стояли, не шевелясь, и некоторые зрители даже озадаченно начали соображать, не нужно ли им кого-то вроде секунданта, как вдруг безо всякого предупреждения они сшиблись друг с другом. Начало их движения углядеть было невозможно. Мераз попытался сшибить Виченте с ног, как, должно быть, тысячи раз делал прежде в уличных драках, ему с его ростом это сделать было несложно, однако теперь противник ему достался непростой и ловко увернулся, едва не заставив бездушного потерять равновесие, так что они проскользнули друг мимо друга, обменявшись местами. Виченте не медлил ни секунды и тут же нанес свой удар, с силою замахнувшись локтем: промазал, когда Мераз, повинуясь одним лишь инстинктам, стремительно нагнулся, но это не смутило Моро, и в центре образовавшегося круга зрителей началась бешеная пляска. Женщины только успевали вскрикивать, видя, как мельтешат кулаки, и даже Теодато, с самого начала вообще не желавший смотреть на эту, по его мнению, глупость, невольно с замиранием сердца следил за движениями своего кузена и его соперника. Виченте ловко нанес сразу два удара, достигших своей цели: сперва костяшки его пальцев скользнули по правой скуле закованного, потом тут же второй рукой он разбил Меразу нос, так что брызнула кровь, но тот ничуть не растерялся и почти мгновенно отомстил за это: кулак его со всей силы впечатался в грудь противника, заставив того остановиться. Теодато, не удержавшись, вскрикнул; он испугался, как бы подобная плюха не сломала Виченте ребра. Тот действительно замер, – кажется, удар Мераза выбил из него дыхание, – но потом так же стремительно вновь пришел в движение, поднырнул под руку бездушного, ловко заходя ему за спину. Мераз прянул в сторону, пытаясь избежать опасности, да только Виченте очевидным образом ожидал именно этого, резко метнулся в том же направлении и буквально оглушил его ударом локтя по загривку. Мераз пошатнулся: видимо, удар был не меньшей силы, чем его собственный, – и Виченте не стал ждать, когда тот оправится, немедленно перехватил его запястья и весом своего тела налег на него, так что бездушный не удержал равновесия и рухнул в жухлую траву под крики зрителей. Подняться он уже не смог: колено Моро безжалостно впилось ему в поясницу, чужие жесткие пальцы поймали за волосы и заставили задрать голову; в этой унизительной позе у Мераза не осталось шансов вырваться, не сломав себе шею или спину.

Убедившись в том, что противник его признал свое поражение, Виченте быстро отпустил его и поднялся на ноги, как ни в чем ни бывало, отошел в сторону, чтобы одеться. На его груди остался покрасневший след, и только.

– Господин Моро опаснее медведя! – воскликнула госпожа Беатриче, невероятно довольная исходом; однако Моро никак не проявил своей радости по поводу победы, если она у него и была, даже наоборот, нахмурился. Мераз тем временем тоже встал и принялся отряхиваться по-звериному, косясь на своего противника.

– Я уже говорил, что охота и драки – это разные вещи, – буркнул Виченте. – Медведи не обучены приемам рукопашных единоборств.

– Проклятье, – пробормотал Теодато так, чтоб слышал только брат, – я хотел было объявить тебе, что ты идиот, но это было зрелищно, черт побери!

– Если бы он сам не пожелал драться со мной, я бы ни за что не согласился, – так же тихо ответил тот. – Потому что так меня все равно заставили бы.

Надо ли объяснять, какой шум произвел этот поединок; до самой полуночи люди никак не могли успокоиться, уже укладываясь спать, все обсуждали, как необыкновенно ловок Виченте Моро, как силен Мераз. У леди Беатриче даже возникла очередная идея: организовать поединки между молодыми аристократами по возвращении в Тонгву, но, к счастью, выслушать ее согласился только ее муж, и то уже засыпавший.

Мераз тем временем уселся возле медвежьей шкуры, глядя в ночь и хмурясь.

Конечно, он бывал бит и раньше, даже неоднократно; однажды, – это было несколько лет тому назад, – его едва не забили насмерть, сломали ему обе руки и нос, так что тогдашнее место работы для него оказалось потеряно, и все полгода он пребывал на грани голодной гибели.

Но все-таки всегда победителями бывали свои: такие же закованные, как и он.

На этот раз его победил аристократ. Мераз находился в смятении, хотя по его темному лицу было бы сложно сказать это; с одной стороны, он и бесился, потому что бунтовщическая натура его с юности требовала от него ненавидеть аристократов, с другой стороны, все-таки долгие годы жизни в кварталах закованных приучили его уважать этих людей, обладающих божественными талантами.

И к тому же сам этот Виченте Моро отчего-то давно уже несколько раздражал его, чего Мераз объяснить себе уже совсем не мог (и не очень пытался, впрочем).