Текст книги "Бумеранг для Снежной Королевы (СИ)"
Автор книги: Галина 55
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
– Ни капельки. Я жадная, ни с кем делиться своим не собираюсь, – хихикнула я, отвечая исключительно Андрею, словно Киры и не было в кабинете. – Ну, как я могу с тобой тобою поделиться, Андрюшка, думать же надо? А любовью дяди Юры или Сашки? Разве таким делятся? Сам завоевывай.
– А наследством и акциями?
– Никогда! Я хочу быть богатой невестой, чтобы никто не сказал, что я за тебя замуж пойду по расчету!
– А ты согласна?
– Нет пока. Вдруг ты тоже захочешь быть президентом. Как послушная жена, я вынуждена буду уступить, а как невеста могу и побороться за место под солнцем.
– Тоже? Что значит тоже? Ты что, на президентское кресло метишь?
– А как же! Я же гений.
Мы болтали, словно Киры и не было рядом, но я чувствовала, как она закипает.
– Я вам не мешаю? – прошипела она.
– Конечно, мешаешь, – синхронно ответили мы в два голоса и она выскочила за дверь, хлопнув ею так, что задрожали стекла.
А потом Кира устроила провокацию. Я пошла в туалет, а когда вернулась, Кира прочно висела на Андрее и пыталась поцеловать его. Очень хотелось ей вмазать, но я решила ее убить, а не ударить.
– Андрюша, да поцелуй ты ее, пожалуйста. Что тебе стоит? Ты же добрый, милостыню охотно даешь. Ну, посмотри на нее, перед тобой нищенка, вымаливающая поцелуй. Так дай убогой то, что она просит. Потом прополощешь рот, и заешь чем-нибудь ее поцелуй, и не будет противно.
Пожалуй, это был перебор, Кира даже заплакала. Да и Андрюша посмотрел на меня с неодобрением. Но я, правда, не смогла сдержаться. Они же расстались, давно расстались, и вообще никогда не были вместе, так чего она лезет к моему любимому человеку? Тем более, что мы с ним собирались перед моим отъездом стать совсем близкими. Совсем-совсем.
Вернее мы планировали сделать это в Кельне, через две недели, во время нашей первой встречи после разлуки. Но я не могу больше ждать. Я и сама уже понимаю, что никакое я не бревно, желание быть с Андреем все сильнее и сильнее с каждым днем, а у бревен таких желаний не появляется. И ждать еще две недели мне вовсе не улыбается, поэтому мы сегодня поедем к Андрюше. Сразу после моих проводов в ресторане «Ришелье» и поедем.
Папа, конечно будет против, хоть ему Андрей и очень нравится, но это меня не остановит. У нас уже все продумано, Сашка с Ромкой помогут нам улизнуть от отца. Кстати, о Ромке… и вообще о наших делах…
… На совещание первым приехал Сашка, и очень удивился, что дядя Валера был с ним добрым и заботливым дядюшкой, а не колючим и саркастичным ежиком. Сашка же еще не знал, что папа взял его под свою опеку. Времени я терять не стала, пока ждали Андрея, я все рассказала отцу и брату. Их реакция поразила меня до глубины души.
Папа, мой всегда бесстрашный папа, вдруг запаниковал. Нет, вида он старался не показывать, но панику в его глазах я сразу увидела. Он, конечно, мобилизовался очень быстро, но мне впервые стало настолько не по себе. А Санечка вдруг как-то весь подобрался, глаза стали недобрыми и я поняла, что он умеет быть не только симпатягой-братом, но и жестким, может даже жестоким с теми, кто угрожает его близким. Только тут я поняла дядю Юру до конца, тяжело, практически невозможно, выдерживать такой Сашкин взгляд, да еще пятнадцать лет подряд.
В этот вечер меня поразил и Андрюша. Он явился к нам с двумя букетами, для меня и для мамы, и с каким-то сумасшедше дорогим набором рыболова, там были какие-то немыслимые крючки, блесны, поплавки, лески и, собственно, сама удочка, ужасно удобная, складная и прочная. Папа был в восторге. Андрюша дал ему немного повосторгаться и заявил:
– Валерий Сергеевич, я люблю Катю, а Катя любит меня, мы, конечно, можем встречаться и без того, чтобы ставить вас в известность или тем более спрашивать разрешения, но я решил, что правильнее будет, если вы будете знать с кем проводит время ваша дочь.
Разразившись этой бурной речью и даже не слушая папиного ответа, Андрей подошел ко мне, взял меня за руку и больше мою руку не выпускал, несмотря на все папины косые взгляды. А на прощание так осмелел, что поцеловал меня у отца на глазах.
Совещались мы тогда долго, очень долго. Решение было принято единогласно, как я и думала. Папа должен был принять предложение дяди Юры и уже со следующего дня выйти на работу и попытаться вычислить Крысу.
– Валерий Сергеевич, Сашка, у меня тут еще один… одно… в общем, тут еще одну задачку решить нужно.
– Да, Андрей, слушаю.
– Вместе со мной работает мой друг, настоящий друг, Ромка Малиновский. У нас с Катюшей спор вышел. Я считаю, что его нужно посвятить в наши дела, а Катя категорически против. Настаивает на том, что вначале его нужно проверить.
– Катюха, ты что? Малина, он свой, он настоящий, – взвелся Сашка.
– Это потому, что отмазал вас с Андреем от статьи?
– Нет, Катя, вовсе не поэтому. Просто поверь мне, что Ромка настоящий. Можешь с Настей поговорить на эту тему, она тебе объяснит, кто такой Роман Малиновский.
– А при чем тут Настя? – тут же спросил Андрей.
– Андрюха, это не моя тайна и не выпытывай, все равно не скажу.
– Пап, ну скажи им, – призвала я отца на помощь, и он не подвел.
– Ну, вот что, хлопцы, завтра я выйду на работу, познакомите меня с вашим Романом и я посмотрю, что там за зверь – крыса, шакал или лев, а по ходу и придумаю, как его испытать. Катюшка права, дело уж больно серьезное.
Забегая вперед, хочу сказать, что через три дня папа, уж не знаю как испытавший Ромку, вынес вердикт: – Пиздобол! Такие не крысятничают, да их в Крысы и не берут. Он же за ради красного словца не пожалеет и отца. Нет, Катюха, нет. Ромка вовсе не тот человек, который нам нужен.
– Папа, но ты его хоть проверил?
– Ты меня за кого принимаешь? Мы с ним полтора литра выпили!
Может, я и не поверила бы папе, хотя полтора литра, это, конечно, показатель, и есть о чем задуматься, но то, что мне рассказала о Романе Настя, заставило меня окончательно поверить в его порядочность. И даже не потому, что он буквально спас и Настеньку, и Даника, пожертвовав при этом очень многим, а потому, что он никогда и никому ни слова не рассказал о той истории. Даже Андрею.
Андрей поначалу был просто счастлив, что мы Ромио приняли в свою команду, и что я подружилась с его другом, а теперь я стала замечать, что он нет-нет, да отодвинет Ромку, слишком близко стоящего ко мне, или вдруг, если мы о чем-то беседуем с Малиной, подходит и начинает меня обнимать, будто хочет застолбить территорию, всем показать, что я только его.
Сам ревнивый, а сам меня в ревнивости подозревает…
***
POV Андрей Жданов.
Завтра Катюша улетает в Кельн. Я, конечно, понимаю, что такая стажировка будет для нее бесценна, но мне совсем не хочется, чтобы она уезжала. Если говорить честно, то я очень боялся ее потерять. Она же еще совсем маленькая, а вокруг столько соблазнов, чужая страна, одиночество и бюргеры тучами кружащиеся над Катюшей. Устоит ли? Она и сама не хочет уезжать, но делать нечего. И с этим нужно смириться. Сейчас нужно думать только о сегодняшней ночи, готовиться к ней, а там… там видно будет.
Я удрал из «Ришелье» в девять вечера, где-то через полчаса-час Сашка обещал привезти Катюху, они с Ромкой скажут ее родителям, что вся молодежная бригада едет на дачу, чтобы там попрощаться с Катенькой. Однако, звонок в дверь прозвенел уже через пять минут после моего возвращения.
– Привет, про… А ты что здесь делаешь? – на пороге стояла Кира.
– Что, даже войти не пригласишь?
– Не приглашу. Ты почему в «Ришелье» не была?
– А что мне там делать? Смотреть, как мой ненормальный папаша швыряет деньги на ветер, пытаясь из дерьма сделать конфетку? Ну, пропусти! Дай войти.
– Ты когда говоришь про дерьмо, ты себя имеешь ввиду? Ну, куда ты прешь? Я не дам тебе войти.
– Ты что, не один? А твоя ненаглядная об этом знает? Может мне стоит ей позвонить?
– А это, как хочешь, – я вытолкал Киру и захлопнул двери. Но она утопила кнопку звонка до отказа и держала, пришлось открыть. – Еще раз позвонишь, у тебя в ушах звенеть будет. Слушай, а может это мне позвонить Юрию Сергеевичу, рассказать ему, как ты себя предлагаешь? Может, когда он лишит тебя денег, ты поскромнее станешь?
Послышался звук поднимающегося лифта, я повернул голову на звук, и уже через секунду мне пришлось буквально соскребать с себя эту липучку. Конечно же из лифта вышла Катюша, и конечно же застала картину маслом.
– Андрюшка, привет. А я говорила, поцелуй убогую. Не послушал меня, теперь терпи. Кирюша, повиси еще немного, я сфотографирую, потом пошлю в глянец с заголовками: «Княжна Воропаева, вымаливающая поцелуй», или «Княжна Воропаева, предлагающая себя по сходной цене». – И замелькал вспышками Катин мобильный. Кира оттолкнула меня и побежала вниз по лестнице, крикнув на прощание: – Сучка.
– Катька, какая ты умница, проходи.
– Я-то умница. Но терпение у меня не безграничное.
– Ну, все, маленькая моя. Все. Давай не дадим никому испортить наш вечер.
– Я тоже не хочу этого, – сказала Катюша и прижалась ко мне.
Это была чудесная, волшебная, удивительная ночь. Я думал, что мне придется набраться очень много терпения, чтобы показать Катеньке, какая она на самом деле. Но это она сама была настолько естественна, раскрепощена и свободна, что это мне пришлось сдерживать напор ее страсти, так хотелось ей всего и сразу. Она словно спешила доказать и себе и мне, что она не фригидна. Это никуда не годилось, так она только сильнее закомплексует себя. И я взял весь процесс в свои руки.
– Подожди, солнышко, не торопись. Мы все успеем. Умница моя, девочка моя красивая, девочка моя любимая. Вот так, вот так, – я гладил и целовал ее всю, растягивая прелюдию, давая ей насладиться процессом подготовки. – Слушай только свое тело. Родная моя, любимая. А тут хорошо? А тут? Вот так. Умница моя, – Катя застонала, позволяя делать с ней все, что мне заблагорассудится. Казалось, Снежная Королева окончательно растаяла, превратившись в горячий, податливый воск.
Уснула Катюша только под утро, окончательно похоронив миф о своей фригидности, пустая и звонкая, как натянутая струна, заявившая, что ей больше нечем кончать. Она уснула, а я в ужасе подумал, что теперь тем более не смогу без нее. Не то что две недели, две минуты не смогу. Никогда и ни с кем мне еще не было так хорошо. И слава Богу, что она ничего не умела, я начал обучение с чистого листа, под себя. Это была моя женщина. Моя женщина, моя! И она уезжала.Ты мне морозною зимой
На счастье повстречалась,
Тебя нашёл я, ангел мой,
И ты со мной осталась!
Ты на минуту лишь ушла,
А я уже скучаю,
Но наша близость – не стена,
Тебя я отпускаю.
Ты уедешь – буду скучать,
Каждый миг с тобой вспоминать!
Дням разлуки… неделям… годам…
Не отдам тебя!
Не отдам!
========== Больно… ==========
POV Катя Пушкарева.
Зачем? Господи, зачем ты позволил меня разморозить? Чтобы было так больно, чтобы опять хотелось забиться в норку и никогда уже оттуда не вылезать?
Чудесная у меня получилась стажировка, расчудесная просто, ничего не скажешь. То мне на мыло присылали фотографии Андрея с разными девицами, но это были цветочки, мелкие такие, невзрачные, почти незаметные, потому что я верила Андрюше. Верила, как самой себе. Мы с ним давно, еще через полтора месяца моего пребывания в Кельне договорились никак не реагировать на провокации, какими бы они не были правдоподобными и от кого бы не исходили, тем более на анонимные…
Андрей тогда прилетел ко мне в первый раз, до этого я летала в Москву, потому что очень скучала не только по Андрюше, но и по родителям. Прилетел неожиданно, хоть я и очень его ждала, правда, на следующий день. Я только пришла домой после работы, залезла в душ, долго плескалась, снимая усталость целой рабочей недели.
Работа была и очень легкой, и очень трудной одновременно. Мне не стоило практически никакого труда разработать программу для клиента, самую оптимальную программу, иногда даже антикризисную, и это была легкая часть моей работы. А вот убедить потом клиента, что я не просто права, а права на двести процентов, что если он будет следовать моей программе, то быстро вернет кредит, было очень трудно. Во-первых, убеждать приходилось на немецком, и как бы хорошо я его не знала, это все же не родной язык. Во-вторых, бизнесмены не привыкли к тому, чтобы кто-то посторонний вел речь не просто о кредитовании, а еще и давал советы, как этот кредит погасить. В-третьих, и главных, все клиенты, все, без исключения, требовали «продолжения банкета». То есть уносили с собой мои рекомендации, а через несколько дней, уже взяв кредит или вложив крупную сумму денег на определенную программу, возвращались и начинали за мной активно ухаживать. Все! И женатые, и разведенные, и холостые. И это ужасно утомляло.
Дважды, по просьбе своего начальника, я принимала приглашения на ужин, заранее обговорив, что это будут деловые ужины, и не больше. Увы, договариваться о чем-либо с мужчинами, занятие неперспективное, все равно, после первой же рюмки, забудут, что обещали. И если в первый раз мне достаточно было сказать, что я помолвлена, люблю жениха и даже не думаю ни о каких интрижках, чтобы поставить на место зарвавшегося козла, то во второй раз мне пришлось не только объяснять и грозить подачей заявления о приставании, но и отвесить ему хорошую пощечину, а потом устроить такой скандал в банке, что мой начальник поджал хвост и больше даже не заикался ни о каких встречах вне банка.
Андрей прилетел буквально назавтра после моего грандиозного скандала с начальником. Звонка я не слышала – шумела вода, и поэтому открыла Андрюше двери только когда вышла из душа…
– Андрей! – я бросилась ему на шею, совершенно не замечая, как он хмур и мрачен.
– А что это мы так долго не открываем? – он разжал мои руки сцепленные на его шее и прошел в квартиру. Не обнял меня, не поцеловал.
– Я в душе была, не слышала звонка, – растерянно ответила я.
– Одна? Или было кому потереть тебе спинку?
– Андрюша, ты чего?
– Я чего? Я чего? Это ты чего?! – он достал свой ноутбук, зашел в свою почту и поднял на экран две фотографии. – Карьеру делаем? Или просто развлекаемся? Это, как я понимаю, Алард Шульц? А что, не плохой вариант, годовой доход…
– Замолчи! Немедленно замолчи, тебе потом самому будет стыдно.
Кто и когда успел не просто сфотографировать меня в ресторане с Алардом Шульцем, с тем самым, которому я влепила пощечину, но и отправить Андрею фотографию, я не знаю. Однако фотографии были очень выразительными. На одной он тянет руку к моему лицу, на другой его вторая рука на моей заднице. Значит, фотографов было двое, потому что все происходило одновременно. Я сидела за столом, когда Аларду приспичило потрепать меня за щеку, а когда я отстранилась, второй рукой он решил схватить меня за другое место. Жаль, что не было третьей фотографии, там, где я тут же вмазала ему по его жирной харе.
– Это мне должно быть стыдно? Мне?
– Тебе, Андрюша. Так вот почему ты приехал на день раньше. Застукать хотел? Ну иди, проверяй квартиру, под кровать не забудь заглянуть.
Ужасно захотелось плакать, и я решила ни в чем себе не отказывать, заревела белугой, правда, вначале ушла в другую комнату, чтобы Андрей не видел меня и не подумал, что я пытаюсь разжалобить его своими слезами. А вот оправдываться не хотелось, мне не в чем было оправдываться. Как он не понимает, что нас хотят разлучить? Я не думаю, что Шульц в этом замешан, эти фотографии я могу использовать против него. А вот кто за мной следит, это было весьма интересно. Да еще два человека. Вот над чем нам нужно было с Андреем подумать, а не ссориться.
– Катюша, – Андрей стучал о косяк, – я могу зайти?
– Конечно, – ответила я, наспех утерев слезы, – входи, ты же еще не обыскал эту комнату. Входи, обыскивай. Окно, как ты видишь, зарешеченное, выпустить я никого не могла бы, так что wellcome! – силы уходили на то, чтобы сдерживать при нем слезы.
– Кать, давай поговорим.
– О чем? О чем нам с тобой разговаривать?
– О нас.
– А нет никаких нас, если нет доверия. Ты мне не доверяешь, Андрей, вот и все. Я понимаю, что заслужила твое недоверие. Знала, что когда-нибудь ты мне вспомнишь и Дениса, и Кольку, но не думала, что это будет так скоро.
– Какая чушь. При чем здесь эти недоумки?
– Они не при чем, и Колька не недоумок. Я при чем! Знаешь, ты уезжай, пожалуйста. Уезжай сейчас, пока я еще…
Договорить я не успела… Мы опомнились только часа через три, совершенно не понимая, что это было. Я, например, сколько потом не пыталась вспомнить, не вспомнила, кто начал первым. Я ли бросилась к Андрею? Он ли ко мне бросился? Не вспомнила я и, как он раздевался, я даже не помню, как это было. Помню только, что это было что-то безумное, страстное, почти животное. И еще помню мысль: «Вот теперь можно и умереть», и осознание, что никогда уже не испытаю ничего острее этого наслаждения.
А потом он просил прощение, и я плакала уже совершенно открыто, и рассказывала ему, как все было на самом деле, а он все каялся и целовал мне руки, и обещал, что такого не повторится, и рассказывал, как его переклинило, как он даже экспертизу сделал и выяснил, что это не монтаж, и совсем перестал соображать. А потом мы любили друг друга. Очень нежно и очень бережно, совсем не так, как час назад, но тоже прекрасно.
Вот тогда мы и договорились никак не реагировать на провокации, какими бы они не были правдоподобными и от кого бы не исходили, тем более на анонимные, а вначале поговорить друг с другом и все выяснить. И я не реагировала на фотографии Андрея с разными девицами, присланными на мою почту. А потом, где-то еще через два месяца, мне прислали фото, где он целовался с Кирой. И это было очень больно. Очень-очень. Так больно, что я тут же ему позвонила.
– Андрюш, ты дома?
– Да, солнышко, а что?
– Проверь свою почту, я там отправила тебе одну фотографию.
Он молчал долго, слишком долго. За это время я успела решить, что он меня разлюбил, что он сейчас с Кирой встречается, что старая любовь не ржавеет, и много еще всякого-разного.
– Кать.
– Да.
– Помнишь, ты как-то мне сказала: «Андрюша, да поцелуй ты ее, пожалуйста. Что тебе стоит? Ты же добрый, милостыню охотно даешь. Ну, посмотри на нее, перед тобой нищенка, вымаливающая поцелуй. Так дай убогой то, что она просит. Потом прополощешь рот, и заешь чем-нибудь ее поцелуй, и не будет противно»? Помнишь?
– Помню, и что?
– Она меня так достала, что я ее поцеловал.
– Понравилось? – не слушая ответа, я дала отбой, потом отключила и мобильный, и домашний телефоны, выключила компьютер и забралась под одеяло.
Думать ни о чем не хотелось. Где-то в глубине души я уже понимала, что это провокация, что от меня ждут именно такой реакции, что я сейчас подыгрываю своим недоброжелателям, только сделать с собой я ничего не могла, я ревновала, я так ревновала, что сумела понять Андрюшу с его ревностью. Я даже включила свой мобильный и твердо решила, что не пойду на поводу у Киры, и если Андрей позвонит, то я отвечу. Но он не звонил, тогда я решила позвонить сама – он не отвечал…
Уснула я только под утро, наревевшись и напридумав себе всяких ужастиков, а проснулась от запаха кофе и роз. Пожалуй, дать Андрюше ключ от моей квартирки, было самым удачным моим решением за все время стажировки.
Это была внеочередная встреча и, после бурного выяснения отношений, мы были даже благодарны нашему неизвестному «доброжелателю» за нее. В тот Андрюшин приезд мы много гуляли и много беседовали, не просто болтали, а беседовали на очень серьезные темы.
Сейчас мне кажется, что если бы я тогда не была так зациклена на своих переживаниях по поводу поцелуя Андрея и Киры, я поняла бы больше, обратила бы внимание на детали наших бесед, может быть, даже плюнула бы на стажировку и уехала домой. И вдруг бы тогда ничего не случилось. Ну вдруг бы!
Но я пропустила мимо ушей целую цепочку событий, не связала их воедино и не поняла, что тот, имя которого известно дяде Юре, перешел в атаку.
В этой цепочке была и история Насти. Да, я ее знала, может поэтому и не придала значения ее огласке, а ведь в этой истории имя врага звучало и не раз…
… Как отец ребенка не настаивал на аборте, Анастасия решила рожать, потому что любила, потому что не хотела, да что там не хотела – не могла даже подумать об избавлении от малыша.
– Ты не получишь от меня ни копейки, – кричал он.
– Мне ничего от тебя не надо, я справлюсь сама, можешь хоть сейчас писать отказ от ребенка, а я напишу тебе расписку, что отказываюсь от всех претензий, – в запале кричала она.
И он ухватился за эту идею. А потом, через два года, когда стало понятно, что ребенку необходимо и особое питание, и дорогостоящая программа реабилитации и адаптации и еще очень-очень многое, к чему Настя не была готова ни морально, ни тем более материально, она все же обратилась к отцу своего ребенка, какая к черту, гордость, когда нужно спасать сына. Но отец малыша тогда еще не собирался становиться советником депутата, а значит, и совершать добрые поступки у него не было никакой необходимости, и думать о репутации самого депутата тоже.
Вначале он потребовал, чтобы Настя встала на колени, и просила его на коленях. И Настя буквально рухнула на колени перед ним, но этого унижения ему показалось мало и он сказал:
– Я дам тебе деньги, но… Ты всегда отныне должна быть готова обслужить меня или того, на кого я тебе укажу, – и он указал на своего босса.
– Нет, – сказала Настя. Встала с колен и ушла не оборачиваясь, резонно решив, что в фирме по сопровождению она будет куда моральнее и нравственнее, чем отрабатывая сексуальную повинность у отца своего ребенка.
Насте тогда очень повезло. Очень-очень. Так уж случилось, что первым и последним ее клиентом был именно Малиновский, на спор пришедший в салон. Просто выпил, просто поспорил, просто пришел. А потом всю ночь проговорил с Настей, а утром отвез ее к знакомому издателю и заставил того прямо при нем прочесть ее детективный роман. А потом не позволил заключить грабительский контракт, сказав, что Настя его невеста. Анастасия начала зарабатывать достаточно, чтобы воспитывать больного ребенка, и теперь она раскрученный бренд, сама диктующий издателям условия заключения договоров.
Но на этом Ромка не успокоился. Папаше Даника пару ребер втихаря он все же сломал, и нос свернул на бок…
И вдруг, буквально на следующий день после объявления о помолвке Сашки и Насти в прессе появляется фотография Анастасии из того самого салона, где она, мягко говоря, не совсем прилично одета, и статья, в которой говорится, что невеста Воропаева-младшего работала проституткой, что, опять-таки, мягко говоря, было ложью.
Мне бы тогда сопоставить фамилию кандидата в депутаты, который и был боссом Данькиного отца, а я не сопоставила, даже не усмотрела в этой истории наезда на репутацию «Zimaletto». Я вообще ничего тогда не замечала, зацикленная на своих отношениях с Андрюшей.
***
Мое завершение стажировки пришлось на католическое Рождество, когда банк закрывался на пять дней. Мы с Андрюшей дождаться не могли этой даты, уже окончательно поняв, что друг без друга мы жить не сможем и решив пожениться сразу же после окончания мною четвертого курса. Мы даже в последний приезд Андрея купили кольца для помолвки.
– Ты уверена? – спросил меня Андрюша. – Ты все время твердила, что мы должны проверить свои чувства. Проверила?
– Да! А ты?
– А мне не нужно было проверять, я еще тогда, в прошлый новый год сошел с ума.
– И над любовью
Власти ни время, ни даль
Не получили!
– Хокку?
– Хокку.
Андрей улетел, оставив меня по секундочкам высчитывать время до возвращения. Двадцатого декабря он написал мне в чате: Я так тебя люблю, родная моя. Это тебе Я ждал, томился, снова ждал.
Разлука продолжалась.
Чтоб ты вернулась, я мечтал
И больше не терялась.
Пускай все чувства у людей
Разлука обостряет,
Но как тоскливо ждать, поверь.
И грусть не убывает.
И пусть до встречи нам с тобой
Всё меньше остаётся,
Дни словно выросли длиной,
А сердце – чаще бьётся!
Я жду – и верить я боюсь,
Что скоро, скоро чудо!
Ты мне напишешь: «Я вернусь».
И я с тобою буду!
«Я вернусь! Двадцать четвертого я вернусь. Я люблю тебя», – написала я.
… Папа позвонил двадцать первого, на рассвете. – Катя, срочно прилетай, – и голос такой, что я сразу поняла, случилось непоправимое.
– Что случилось?
– Авария.
– Кто?
– Юрка с Надей сразу насмерть, Андрей в коме.Ты на вершине?
Счастлив? Решил – навсегда?
Падаешь больно.
Зачем? Господи, зачем ты позволил меня разморозить? Чтобы было так больно, чтобы опять хотелось забиться в норку и никогда уже оттуда не вылезать?
========== С холодной головой… ==========
От автора.
Катя не помнила ни как она меняла (а может покупала новые) билеты, ни как летела, ни как спускалась с трапа в аэропорту Внуково, ни дорогу до отделения неотложной нейрохирургии НИИ скорой помощи имени Н.В. Склифосовского. Она не слышала, что говорил ей врач, вернее не так, она слышала, но не понимала. Вроде отдельные слова и казались ей смутно знакомыми, а вот что они означают все вместе, она никак не могла понять.
– Я должна его увидеть! – перебила Катя врача.
– Вы ему кто?
– Я? Я только что прилетела из Кельна. Я его жена, – и кольцо на пальце показала, как будто штамп в паспорте. И все пыталась объяснить, что он тоже хочет ее видеть, что он без нее не может, а она не может без него, и она должна ему это сказать, напомнить, что он обещал всегда быть с ней рядом и никогда не бросать ее. А если ее не пустят, то он может забыть это и бросить ее, и уйти навсегда, а виноваты будут те, кто не пустил ее…
– Вы не беременны? – резко оборвал ее врач.
– Нет!
– Хорошо, – доктор зачем-то измерил ей артериальное давление, – «Седазил», ноль-пять процентов, один кубик, и через десять минут пустить.
– Зачем?
– Вам нужно успокоиться.
Подошла медсестра, взяла Катю за руку, повела в процедурную, где и сделала ей укол.
– Девушка, тут ваши свекор со свекровью, посидите около них, а когда будет можно, я вас впущу к мужу. – и снова за руку подвела Катю к смутно знакомым мужчине и женщине. – Павел Олегович, прилетела жена вашего сына.
– Жена? Какая жена? – Павел повернул голову. – Катенька?
– Я! Я жена. Слышите, я жена, вот, посмотрите, вот, – лихорадочно проговорила Катя протягивая вперед правую руку с кольцом, и стала красиво, будто в замедленной съемке, оседать на пол.
Первой опомнилась Маргарита, успела вскочить и подхватить девочку, а уже через пару минут, они сидели обнявшись и тихо плакали, и вместе со слезами, а может быть, благодаря «Седазилу», потихоньку уходило истерическое состояние, и Катя смогла адекватнее воспринимать действительность.
– Катенька, – теплая сильная рука погладила ее по голове, совсем, как Андрей гладил, – у нас у всех горе, но держаться необходимо. И надеяться тоже необходимо. Слезами мы Андрюше не поможем, а вот расстроить его можем. Знаете, говорят, что даже в коме мозг воспринимает информацию.
– Спасибо, Павел Олегович, я постараюсь. Постараюсь не расстраивать Андрея.
Из реанимационного блока вышел врач и подозвал Катюшу.
– У вас три минуты.
– Всего?
– Целых. Идите.
Сразу за дверью на Катю надели халат, бахилы и заставили надеть маску на лицо, после чего показали на вторую дверь с правой стороны коридорчика. Каких-то пять метров отделяли ее от него, но это была самая длинная, самая трудная дорога в ее жизни. Катюша даже не поняла сразу, где Андрей. Кровать она видела, какие-то аппараты у кровати она видела, какие-то трубочки она тоже видела, а вот Андрея нигде не было. И только подойдя к самой койке, Катя поняла, что Андрюша все-таки на кровати, просто под бинтами и трубками его почти не видно. Мерно и ритмично поднимался и опускался какой-то поршень в стеклянном цилиндре, как ни странно, но это почему-то показалось ей очень добрым знаком.
Катенька нашла руку Андрея и взяла ее в свои руки.
– Родной мой, любимый, Я умоляю тебя, вернись. Ты очень мне нужен, Андрюшенька. Очень-очень. Не бросай меня, пожалуйста, я умоляю, не бросай. – она все искала, куда его поцеловать, но лица не было видно, тогда Катя поцеловала его руку, немного сдвинув свою маску. Наклонилась над бинтами, где по ее мнению должно было быть его лицо. – Это я, твоя любимая девочка, я замерзну без тебя, родной мой, стану снежной.
– Три минуты, – сказал врач, открывая двери палаты, и Катя безропотно пошла к выходу, чтобы не раздражать доктора, и доказать, что она послушна, и что ее можно пускать.
– Скажите, я могу ему как-то помочь? У меня есть деньги.
– Пока вы ничем ему помочь не можете. Все, что необходимо, он получает. Очень важны первые сорок восемь часов, от того, как он их переживет будет зависеть очень многое. Я не верю в чудеса, но можете помолиться за его здоровье.
– Вы можете мне рассказать о его состоянии.
– У Андрея средняя степень тяжести ЧМТ, мы провели операцию, устранили эпидуральную и острую субдуральную гематомы в полном объеме, уменьшили компрессию. Все остальные повреждения угрозы жизни не несут.
– Господи, я ничего не понимаю.
– Вы должны понять одно, операция прошла успешно, теперь нужно ждать, наблюдать, верить и молиться.
– Когда меня пустят еще раз?
– Не раньше шести вечера, после всех процедур. И только если у него не будет ухудшения.
– Я поняла. Спасибо, – Катя пошла к двери-выходу из блока, но резко развернулась и подбежала к врачу. – Доктор, миленький, спасите Андрея, пожалуйста.
– Мы делаем все, что возможно, девочка.
– Значит, сделайте невозможное. Я прошу вас.
По ту сторону двери Катю ждали его родители и ее, только что пришедший, отец, и она даже постаралась улыбнуться, но не смогла. У нее не получилось.
– Господа-хорошие, – сказал, выведший вслед за Катей доктор, – давайте-ка по домам. К нему я все равно никого не пущу раньше шести-семи вечера, ваши телефоны у нас есть, а у вас наши. Так что давайте не будем создавать тут толкучку.
– Я на машине, могу вас отвезти куда скажете, а заодно и поговорим, – обратился Валерий Сергеевич к Павлу.
– Хорошо, спасибо. Поедем Маргошенька, тебе нужно передохнуть.
Только в машине Павел Олегович вдруг вспомнил, что не выполнил поручение Юрия.
– Катенька, Юрий Сергеевич просил передать это вам, если… когда… – он так и не смог выговорить, – держите. – в руки Кате лег белый конверт. Она тут же его вскрыла, пробежала глазами письмо.
– Папа, поворачивай машину в «Zimaletto», это очень важно. Плакать будем потом, сейчас нужно спасать компанию. Маргарита Рудольфовна, если вам надо отдохнуть, то давайте я остановлю такси.
– Ну, что ты, девочка, одна я сойду с ума. Я с вами.
– Хорошо. Павел Олегович, пожалуйста, позвоните Саше и Роману, пусть тоже едут в «Zimaletto». А я пока перечитаю письмо и подумаю.
