Текст книги "Бумеранг для Снежной Королевы (СИ)"

Автор книги: Галина 55

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

========== ПРОЛОГ ==========

Я мечтала о морях и кораллах,

Я поесть хотела суп черепаший,

Я шагнула на корабль, а кораблик

Оказался из газеты вчерашней.

© Р. Рождественский

POV Катя Пушкарева…

Все корабли в моей жизни всегда почему-то оказывались бумажными, да еще из вчерашней газеты. Так было всегда… всегда и во всем. С двадцать седьмого декабря тысяча девятьсот восемьдесят второго года, с самого моего дня рождения и до первого января двухтысячного года, когда я родилась заново, предварительно умерев.

Восемнадцать лет и три дня я была Гердой из «Снежной Королевы» Ганса Христиана Андерсена. Правда, очень некрасивой Гердой, зато очень умной и очень доброй. А первого января двухтысячного года Герда скончалась. Пусть и не умерла физически, зато переродилась. Замерзла, как Кай, в глаз которого попал осколок зеркала все из той же сказки. Или даже не так… Что Кай? Ничто, кусочек льдышки. Да, добром не блистал, но и зла от него миру никакого не было.

В моей сказке из пепла Герды восстала сама Снежная Королева, замораживающая всех, кто только смел подумать хоть словом, хоть взглядом ее обидеть. Повторяю, не обидеть, а только подумать обидеть…

О том, что в первую очередь я разрушаю свою бессмертную душу, мне тогда думать было недосуг. Я, как танк, перла вперед, уничтожая все живое и теплое, мешающее движению к заветной цели. Цель была проста и понятна – карьера, власть и деньги. Это была моя месть! Месть убившим во мне маленькую и добрую Герду.

Как же я была слепа, как глупа я была пять долгих лет. Это я-то, с моим умом! Как я могла предположить, что мой панцирь невозможно ни вскрыть, ни даже оцарапать? Как я могла подумать, что бумеранг, запущенный Снежной Королевой, не вернется ко мне назад и не ранит меня саму? И вернулся, и ранил. Хорошо – не убил.

Ну, что же, раз все и живы и даже относительно здоровы, то, может, попытаться провести реанимационные мероприятия? И начинать, я уверена, нужно с себя. Для начала взять и сказать себе правду, попытаться разобраться в самой себе. А дальше… дальше видно будет.

***

БУМЕРАНГ ДЛЯ СНЕЖНОЙ КОРОЛЕВЫ

ГЛАВА 1. Рождение Снежной Королевы.

Если говорить честно, то день моего рождения не двадцать седьмого декабря тысяча девятьсот восемьдесят второго года, как все думают. Нет, нет! Я родилась не в прошлом веке. Я родилась первого января двухтысячного года. Потому что-то бесцветное, безликое, вечно подставляющее правую щеку, когда били по левой, нечто, я человеком назвать не могу. Как там у Александра Сергеевича?

Родила царица в ночь,

Не то сына, не то дочь,

Не мышонка, не лягушку,

А неведому зверушку.

Вот-вот. Неведома зверушка – это была я, серое забитое существо. Правда, я была невероятно добрая и до безобразия умная зверушка, во всем, что касается точных наук, особенно математики и экономики. Остальные школьные предметы зверушка Катя (вот черт, представиться-то я забыла… давайте знакомиться. Меня зовут Катерина Валерьевна Пушкарева) возила прицепом на ту же пятерку, благо особых усилий для этого мне прикладывать не приходилось. Как ни странно, при всем моем уме и знаниях, моя самооценка была чуть выше полового паркета, но пониже плинтуса. И только от того, что я некрасивая. Помните такую песню?

Ну что ж ты страшная такая?

Ты такая страшная!

Ты ненакрашенная страшная

И накрашенная.

Это авторы явно меня где-то увидели и написали ее. Вроде бы и ничего страшного – нос один, рот, что характерно, тоже один, глаз, как и положено, два. Рога не растут, копыта не стучат. Но!

Зубы в единственном рту кривые, а два передних верхних еще и вперед умудрились выпятиться, образовав между собою щель. Пришлось их отправлять на многолетнюю гауптвахту под железные брекеты! Красота, правда?

Нос неплох, безо всяких там горбинок и искривлений и вполне бы мог сойти за приличный, если бы все детство не сопливился, а стоило мне миновать четырнадцатилетний рубеж и избавиться от соплей, как он начал распухать и краснеть, стоило мне только пару слезинок из глаз уронить, а плакала я тогда по любому поводу.

Глаза… Глаза у меня красивые. Теплого, светло-карего оттенка с золотыми искрами. Большие и сияющие. Точно, как в том анекдоте: – А у моей жены глаза огромные и карие.

– А все остальное?

– А все остальное – жопа!

Вот, вот – это точно про меня! Все остальное – это она самая. Даже мои красивые глаза и те решили, что достались не той особе, поэтому и не захотелось им смотреть на мир стопроцентным зрением. Взяли и выдали минус пять. И пришлось мне единственную мою красоту прятать за круглыми очочками а-ля Гарри Поттер. Та еще картинка получилась.

Волосенки жиденькие, тоненькие и, как и положено неведомой зверушке, такие же бесцветные, как и я сама. Чтобы усилить карикатурность моего внешнего вида, папа, считающий меня неописуемой красоткой, позволял мне носить одежду единственного фасона, называющегося прощай, молодость. Я не возражала и не возражаю. А зачем? Горбатого все равно только могила исправить может. Одень я что-то приличное и модное и сразу моя личная «красота» станет еще заметнее. А так… Так все гармонично – страшненькая девочка в страшненькой одежде!

А еще в той, в прошлой жизни у меня была дурацкая манера извиняться. За все! Сидоров, местный дебошир, поставит мне подножку, я упаду, разобью коленки, встану вся в слезах и… извиняюсь. Танька из соседнего подъезда кричит, чтобы меня в игру не принимали, потому, что я уродина, извиняюсь и отхожу от всех. И так на каждом шагу, вплоть по тридцать первое декабря тысяча девятьсот девяносто девятого года включительно.

А уже в одну минуту нового года и нового века я родилась заново, и вбила свое вчерашнее извинение Денису прямо в его помойный рот, а то, что при этом он тоже стал щербатым, потеряв один свой белоснежный и ровненький зуб, в этом виновна не я, а кружка, которую он в это время держал в руке у самого своего рта. А не надо водку кружками пить, под бой курантов пить нужно шампанское из разовых бокалов.

Но я вам лучше по порядку расскажу ту историю, чтобы вы, как и все остальные, не говорили, что у меня отказали тормоза, и что я дикарка.

***Я училась лучше всех не только в своей группе, но и на всем потоке. Училась себе, никого не трогала. Понимала, что всякие там свидания, букетики, поцелуйчики, секс и размножение мне не грозят. Моя жизнь – это карьера. Я должна стать лучшей, чтобы выжить самой! А размножаться таким, как я, и вовсе не стоит. Зачем? Чтобы и их потомство стало объектом насмешек и боли? Я вообще считаю, что таким, как я нужно законом запретить размножаться.

Хотя детей я очень люблю. И уже лет в пятнадцать знала, что когда сделаю карьеру и заработаю много денег, то обязательно возьму отказного ребенка, а может и двух. И буду им хорошей матерью.

Ну, вот… училась я, значит, училась, закончила первый, затем второй курсы МГУ экономического факультета лучше всех на потоке. И на третьем курсе доучилась до повышенной стипендии. Папа очень этим моим достижением гордился, как всегда гордился моими дипломами с олимпиад, и вообще любыми успехами.

Вместе с повышенной стипендией я получила задание: подтянуть в учебе новенького, который перевелся к нам из Питерского института, а там программа была слабее. Звали новенького Денисом. Он был очень красив, что уравновешивалось его незамутненным знаниями мозгом. Как верно заметил мой единственный друг Николай Зорькин – Денис мне был дан в нагрузку к растворимому кофе.

Помните, раньше, в эпоху дефицитов, на предприятиях давали продуктовые наборы – дефицитный растворимый кофе, а к нему в нагрузку какую-нибудь упаковку кальмаров, которые никто по доброй воле не покупал. Зря, кстати, не покупал. Кальмары – это вещь, доложу я вам!

Вот и у меня, как с тем набором вышло, когда нагрузка нужнее и важнее дефицита оказалась…

Где-то с конца ноября я стала замечать, что Денис ведет себя как-то неправильно. Не по-товарищески себя ведет. То какого-нибудь медвежонка плюшевого подсунет, то яблоко и печенюшку, а то и вовсе провожать отправится, да еще и сумку мою с учебниками тащит. И это все вроде как и товарищ мог бы делать, но как в эту схему вписать открыточки с любовными стихами или цветочки? Никак не вписать – это даже мне, такой далекой от всякого романтизма, понятно стало.

А к середине декабря уже только ленивый не потешался над Денисом, нашел, мол, себе ручного крокодильчика. Я особенно смущалась, когда у него при мне спрашивали:

– Денька! Тебе крокодильи зубки не мешают? Язык не застревает в брекетах?

Плакать всегда хотелось после таких подколок. Плакать… и извиниться. И перед Денисом, и перед теми, кто подкалывал. И вот однажды, когда Дениса в очередной раз подняли на смех, он повернулся ко мне, взял за руку и сказал:

– Екатерина, – он всегда называл меня только так, говорил, что это имя цариц, – нам все уже Бог знает что приписывают, а мы и не целовались-то ни разу.

И тут же, не отходя от кассы меня поцеловал. Прямо в губы!

– Нет, ребятки, язык не застревает, – крикнул он зрителям, – наоборот, очень приятно и пахнет мятой!

Потом потянул меня за руку и увел от посторонних глаз. И в пустой аудитории поцеловал еще раз.

– Почему так приятно мятой пахнет?

– Я мятную карамельку ела, – ответила я и заплакала.

С этого дня наши отношения изменились. Нет, внешне все было вроде бы как прежде. Мы так же занимались в библиотеке и у него в общежитии, он все так же провожал меня домой, все так же носил мою сумку. Только держались мы с ним уже за руки, как держатся и другие парочки. И в подъезде он меня обязательно целовал.

Я даже с родителями его познакомила. Маме он понравился, как понравился бы любой, обративший на меня внимание парень. Ей ведь уже и не снилось, что на ее дочь хоть кто-то позарится. А папа устроил Денису настоящий допрос. Ну, как же! Кто-то посмел позариться на его раскрасавицу дочь! Денька, прямо как настоящий партизан, допрос выдержал с честью. Однако после его ухода папа скрутил пальцы фигою.

– Вот ему, а не квартира в Москве. Я таких жуков за версту чую.

А мама меня успокоила, сказала, что никуда папа не денется, если мы с Денисом поженимся, то папе ничего не останется, как прописать моего мужа к нам. Я еще посмеялась над папой! Как он не видит, какой Денис хороший, какой бескорыстный, как любит меня.

Да, да! Я поверила в чудо! Я поверила, что меня можно любить. Ведь он, мой любимый, перед всеми сказал, что ему приятно меня целовать. А я… я совсем потеряла голову. Я таскала ему мамины пирожки, делала за него курсовые, готовила его к экзаменам, и влюблялась все больше и больше!

Двадцать первого декабря Денис пришел к нам домой и попросил у папы моей руки. Мама сразу стала собирать на стол, потом присела на табуретку и заплакала.

– Ну, вот, доченька, ты и выросла. Как же мы без тебя? – и я заплакала вслед за ней, потому что была очень счастлива и не верилось в свое счастье, и страшно мне было очень.

– Ну, хорошо, хотите жениться, так женитесь! – сказал папа. – Только ты, Денис, должен знать, сразу после вашей свадьбы мы Катюху выпишем, продадим квартиру и уедем жить в Клин, у меня там родня. Там и дом купим. Насчет общежития я договорюсь, есть какие-никакие связи, дадут вам комнатку. А потом ты уж должен будешь заботиться о своей семье.

– Валерий Сергеевич, – это уж Денис папе ответил, – меня все устраивает. Мне Катя не для московской жилплощади нужна, просто я люблю вашу дочь.

В ту ночь я не спала. Не могла уснуть, эмоции перехлестывали через край. Сразу после ухода жениха, впервые в жизни поругалась с папой. Это сейчас я понимаю, какой он золотой, папа мой, а тогда он стал для меня врагом номер один. И не потому, что грозился меня выписать, нет! В это-то я как раз не верила ни на секунду. А потому, что усомнился в Денисе, в его любви ко мне!

Через неделю, в день моего совершеннолетия, мы с Денисом подали заявление в ЗАГС. Я подумала, что может быть теперь папа-то поймет, как он ошибался и какой замечательный у меня жених. Но папа не понял и со своей позиции не сдвинулся ни на шаг. «Ну, и ладно, – решила я, – могу жить и в общежитии. Главное, чтобы рядом с Денисом быть!»

Теперь Денису мало было объятий и поцелуев, он хотел секса!

– Ведь мы же уже жених и невеста. Регистрация через три месяца. Так зачем же нам ждать какой-то бумажки? Это все такие условности. Екатерина, родная моя, я так тебя люблю, я так хочу тебя. Я же все-таки мужчина, мне же не восемнадцать лет, как тебе.

Я тоже любила, я тоже хотела… И я уступила, ведь это был мой жених!

Мы решили, что это произойдет в последний день старого года и века. Денис красиво убрал свою комнату, поставил на столе цветы. Все было так романтично, так прекрасно… до поры до времени… Он ведь знал, что у меня никого до него не было, знал! Он был опытнее и старше, у него уже были женщины.

Боже мой, как же стыдно писать про то, что было дальше, но я все равно напишу, потому что прежней Кати больше нет и все, что я пишу – это не обо мне, это о дурочке Екатерине Пушкаревой.

Денис начал меня раздевать, мне стало очень стыдно, я пыталась прикрыть руками вначале грудь, а потом и остальное. Вначале его вроде бы даже трогала моя стыдливость, потом начала забавлять, но тогда я еще ничего не понимала. Я думала, что так и должно быть, что все мужчины смеются над застенчивостью своих неопытных невест. И только когда его начало раздражать мое поведение и он прикрикнул на меня, я испугалась. Опустила руки по швам, закрыла глаза и дальше только выполняла то, что он мне говорил отнюдь не ласковым и нежным тоном.

Я уже не понимала, что происходит, слезы катились из глаз градом, но он попросил меня прекратить, и я сосредоточилась на том, чтобы успокоиться. Он провел рукой по… нет, не могу я писать об этом подробно. Противно и мерзко. Короче, ему надоело возиться с девственницей и он прекратил церемониться, просто рывком вошел в меня и я завыла от боли. Дениса это не смутило, он продолжал удовлетворяться, спасибо, что хоть презерватив натянул.

А потом я плакала и извинялась, за то, что я по его выражению бревно бревном и за то, что он со мной ничего не почувствовал. И он простил меня, и снова стал нежным и ласковым. И я так была ему благодарна за то, что он такой великодушный!

– Катенька, я буду ждать тебя вечером. Ты же помнишь, что сегодня Новогодний бал. И мы расскажем всем о том, что подали заявление. Я жду тебя, любимая, – говорил Денис, выпроваживая меня из общежития.

***Очень болел низ живота, чувствовала я себя премерзко. Но я знала, что первый раз всегда больно. «С такой клушей, как я, любой потерял бы терпение. Денис ни в чем не виноват, это все мои комплексы», – так или примерно так думала я тогда. Дура ты, Пушкарева, дура! Вернее была ею…

Потерпите еще чуток, осталось совсем немного и эту часть повествования я закончу.

Я приняла горячий душ, выпила две таблетки анальгина и поехала в общагу. Я даже принарядилась для встречи Нового Года. Ну, как мне тогда казалось, принарядилась.

Не знаю к сожалению или к счастью на дороге были дикие пробки и я приехала за пять минут до боя курантов. Стала высматривать жениха в толпе студентов и, наконец, увидела. Денис стоял в центре группы ребят и что-то оживленно им рассказывал.

– Денис, – крикнула я, – Денис!

Но шум стоял такой, что он меня не услышал, и я стала пробираться к нему сама. Как-то так получилось, что когда я подобралась к Денису, он стоял ко мне спиной и продолжал свой веселый рассказ.

– Это чучело решило, что я влюблен. Нет, пацаны, она точно чокнутая. И семейка ее чокнутая. Я бы, конечно женился ради жилплощади, но папаша там бешеный, так что квартиры мне не видать. А по сему ограничиваемся первой частью спора. Я ее дефлорировал и на этом все. Я выиграл, с вас двадцать тысяч. Сейчас она сюда подгребет, чтобы мы объявили о свадьбе, постебемся, мужики. О! Новый Год! С новым годом! – Денис поднес кружку ко рту.

А я умерла. В ноль-ноль – ноль-ноль, в это безвременье маленькая добрая девочка Герда умерла… И снова родилась в ноль-ноль – ноль-одну! Только уже холодной злобной стервой – Снежной Королевой. Спасибо, папа, за приемчики!

– С Новым Счастьем, – сказала я, а когда Денис обернулся, я вбила свои разрушенные надежды, свою вывалянную в грязи любовь, маму, плачущую на табурете, и всю свою боль прямо в его помойный рот, а то, что при этом он тоже стал щербатым, потеряв один свой белоснежный и ровненький зуб, в этом виновна не я, а кружка, которую он в это время держал в руке у самого своего рта. А не надо водку кружками пить, под бой курантов пить нужно шампанское из разовых бокалов.

Наступила какая-то липкая тишина. И в этой тишине я довольно громко сказала:

– Я отбила бы тебе и яйца, если бы они у тебя были. Девочки! Не связывайтесь с этой бабой, поверьте мне, там ни опыта, ни размера, ни знаний. Оно не может доставить удовольствие женщине. Я выиграла этот спор, девочки! Сказала вам, что пересплю с этим, и переспала. Пятьдесят тысяч мои! С Новым Годом!

Кто-то из ребят подал мне бокал с шампанским, я выпила и не оглядываясь пошла к выходу. Пусть сами разбираются с кем я спорила. Пусть одни думают на других и выясняют, что хотят.

После каникул я пришла на занятия как ни в чем не бывало. Я ничего не меняла во внешнем облике, но со мною теперь искали дружбу. Все! И это было очень понятно. Это Герда бескорыстно давала списывать, помогала с курсовыми и даже на экзаменах успевала не только решать свой вариант и еще парочку, но и спасать этими решениями всех, сидящих рядом. А Снежной Королеве альтруизм был противопоказан. На любую услугу у нее был свой прейскурант.

А как же Денис? А Денис исчез. Пару раз появился на лекциях и исчез… Я же говорю, отныне на любую, оказанную мной услугу, был свой прейскурант. Выбор у курса был небольшой: или Денис растворяется в пространстве, или я никому и никогда больше не помогаю…

Комментарий к ПРОЛОГ

После драббла “День рождения Стальной Кати” https://ficbook.net/readfic/4583794

у меня долгое время было ощущение незавершенности. Мне хотелось продолжить историю о сильной и волевой Кате Пушкаревой. А совсем недавний разговор с Ella11 убедил меня в том, что эту историю нужно переосмыслить дописать и логически завершить.

========== Эксперимент ==========

Итак… С альтруизмом было покончено раз и, как я тогда думала, навсегда. Денис был выброшен из МГУ, а вслед за этим, получив благодаря моему папе повестку в зубы, отправлен в далекий Забайкальский военный округ, под чуткий надзор папиного бывшего сослуживца, где в течение двух ближайших лет его будут учить долгу, чести и любви к Родине. На этой истории можно было ставить большую и жирную точку.

Теперь мне нужно было раз и навсегда разобраться еще с одним вопросом – я действительно такое бревно, как сказал Денис, или это он был виновен в моей фригидности. Да какое там «нужно было»… Не нужно было, а стало необходимостью! И вот почему: ничто и никогда не должно было отвлекать меня от поставленной цели. Со всякой там романтикой, жалостью и прочими «томлениями духа» мне удалось справиться довольно быстро и успешно и мне очень не хотелось, чтобы плоть когда-нибудь подвела меня. Ее тоже можно было усмирить, я читала об этом. Но для начала хорошо было бы выяснить, а нуждается ли моя плоть в усмирении, или она и без того смиренна и холодна, как и положено плоти Снежной Королевы.

А как тут выяснишь без посторонней помощи? Никак не выяснишь…

… Николай Антонович Зорькин… Колька… Вся моя жизнь прошла рядом с ним. Он был примерно так же «хорош» собой, как и я, разве что с поправкой на то, что мужчина чуть красивее обезьяны, уже красавец. Он был так же образован, как и я, разве что у меня был более гибкий ум и врожденный талант к математике и экономике. Он был так же отвергнут окружающими нас людьми, как и я, разве что он был нахальнее и безразличнее к мнению окружающих, чем я. Он был моим единственным другом. В той, в прошлой жизни. И теперь я должна была понять, впускаю ли я в свою новую жизнь понятие дружба, или, как и положено Снежной Королеве, остаюсь один на один с вечной мерзлотой. А заодно и плоть свою проверить.

Тем же вечером, в тот же час, когда Дениса посадили в общий вагон для доставки к месту несения службы, я позвонила Кольке.

– Николай, – начала я торжественно, – мне нужна твоя помощь.

– Ну, Пушкарева, мы же друзья, если смогу, всегда помогу.

– У тебя мама дома?

– Чем ты слушаешь? Я же еще вчера сказал, что она улетела в командировку на неделю.

– Это хорошо. Я сейчас приду.

– Кать, а, может, я к вам? У меня жрать нечего.

– Я принесу с собой. Просто мне очень нужно поговорить, а у нас не получится. Ты же знаешь моих, будут торчать у двери, заходить в комнату, мешать.

– Приходи, конечно. Но у меня бардак. Может…

Чтобы у Кольки не появилось еще тысячи причин прийти к нам в дом, я дала отбой. Для того, что я задумала, ни мама, ни папа нам были не нужны, скорее наоборот, они мешали моим планам.

– Мама, я на час-полтора к Кольке сбегаю. Нужно по макроэкономике один вопросик обсудить.

– Так ты позвони ему, пусть он сам придет. У меня его любимый суп с клецками и пирожки я только что из духовки достала. Пусть Коленька заодно и покушает, Ритка же в командировке. Он, небось, голодный.

– Мамочка, ты лучше ему ссобойку сделай, я отнесу. Нам заниматься надо, а папа сейчас с другом придет. Ты же сама знаешь, начнутся требования всем за стол, потом всем петь, потом похвальба мною. Он же не даст заниматься спокойно.

– Катенька, не обижай папу!

– Вот поэтому и хочу пойти к Николаю, чтобы папу не обижать.

– Ну, может, ты и права. Я сейчас соберу Коленьке покушать. А ты кофту надень, не лето, чтобы бегать налегке, еще простынешь.

Этот вопрос тоже требовал детальной проработки. Не может быть у Снежной Королевы такой заботливой мамы и такого опекающего ее отца. Не может, не должно! Но на эту тему я потом подумаю, когда деревянный вопрос будет закрыт. Тот самый, бревно я, или мне еще предстоит стать бревном.***Не успела я позвонить, как Колька распахнул двери.

– Ой, горяченькое, – сказал Николай, принимая из моих рук кульки.

– Ты что у самой двери меня ждал?

– Ага! Как почувствовал запах тети Лениных пирожков, так распахнул двери настежь, заходи, мол, Катька, на огонек, тут тебе с такими дарами всегда рады.

– А без даров, стало быть, тебе я не нужна?

– Ну, чего ты к словам придираешься? Нужна, конечно, но с дарами-то лучше.

Он говорил со мной, а сам уже прихлебывал суп, заедая его пирожками. Мне стало интересно, предложит мне, или сам уплетать будет, в одно, так сказать, горло. Не то, чтобы я не знала, что не предложит, но… а вдруг. Не предложил. Как все же интересно. Раньше меня бы это задело, а сейчас мне от этого не было ни жарко, ни холодно. Просто мозг отметил, что Колька мне еду не предложил, и убрал подальше на полочку памяти.

– Так и будешь есть один, не спрашивая у меня ела ли я? – как можно более равнодушно спросила я.

– Так ты же из дома. Поела, небось.

– А если не поела? Ты посмотри, как много я принесла. А если это на двоих было?

– Кать, – он чуть не поперхнулся. – Я не подумал.

– Понятно.

– Ты что-то говорила, что тебе помощь нужна. Я готов помочь.

– Точно готов? Или еще нужно подкрепиться?

– Ну, я бы еще немного поел.

– Ешь, Коленька, ешь. Силы тебе понадобятся.

– Кать, ты чего? – он нервно посмотрел на меня, видно было в тоне моем что-то такое, что заставило его насторожиться. – И глаза у тебя какие-то бешеные. Кать, ты что задумала?

– Ничего особенного, – постаралась я успокоить Зорькина. – Коля, скажи, а у тебя когда-нибудь уже было с кем-нибудь?

– Что было? С кем было? – думаю, что он все понял и вовсе запаниковал. – Катя, ты чего?

– Понимаешь, мне нужно одну вещь проверить. А для этого я должна с кем-то переспать.

– Так ты же уже… это… ну…

– Вот поэтому и нужно.

– Что, так понравилось, что теперь тебе нужно?

– Совсем не понравилось.

– А зачем тогда?

– Хочу понять, понравится ли с другим. Поможешь?

– Кать… Я это… Ну, у меня еще никого не было. Я не знаю, получится ли у меня. И потом… я боюсь детей. В смысле, я боюсь, что могут быть дети.

– Не бойся. У меня есть презерватив, – сказала, и тут же поняла всю бесперспективность своей затеи.

Колька покраснел так, как будто бы я при нем по меньшей мере разделась догола, да еще и ноги раздвинула. Ну, и как с таким проверять свою плоть? Понятно же, что даже если я и супер-дупер чувственная, то этот «народный умелец» вряд ли разбудит во мне женщину.

– Ладно, Коль, считай, что я пошутила.

– Так что? Не хочешь? – и глаза спрятал вначале, а потом исподтишка глянул с такой надеждой, что сразу понятно стало, что сам хочет, да только боится. – Не будем, да?

Я совсем немножко подумала. И решила, что будем. Во-первых, я не знала, где еще мне найти мужчину для эксперимента, никакого, даже такого, как Коля. Во-вторых, мы все же были знакомы с детства, сидели рядом на горшках, а значит, друг друга меньше стеснялись, чем если бы были посторонними людьми. В-третьих, а вдруг я и правда окажусь неспособной усмирить свою плоть? Тогда можно будет усмирять ее с Колькиной помощью. Было и еще несколько пунктов «за». Правда, один пункт был «против», и я его решила тут же прояснить.

– А ты хочешь?

– Кать, я давно хочу, только…

– Понятно. Нет, правда, понятно. Теоретически хочешь. Просто никогда не думал, что твоим партнером могу оказаться я. Не расстраивайся. Я о тебе тоже не больно-то мечтала. Но сейчас мы можем помочь друг другу. Так почему бы не помочь? Правильно?

– Ну, да… Как бы.

– Коль, только давай сразу договоримся о нескольких вещах, ладно?

– О каких вещах? – снова насторожился Зорькин.

– Давай предположим, что все у нас получилось и нам обоим очень понравилось.

– И?

– Предлагаю в этом случае безо всяких обязательств, по-дружески снимать периодически напряжение, если обоим будет этого хотеться. Только, пожалуйста, безо всяких там любовей и претензий.

– Катя, это как-то… Как роботы.

– Ага. Или как снежные люди.

– Хорошо, допустим.

– Никаких допустим. Или так, или никак.

– А если тебе понравится, а мне нет? Или наоборот?

– Тогда это у нас будет первый и последний раз.

– Ох, Катюха, не нравится мне что-то все это. Ты сама на себя не похожа. Бесстыдная какая-то и… неживая. Даже жутко делается.

– А вот тут ты прав, Коленька. В моем лексиконе напрочь отсутствует слово стыд. Я свое отстыдилась, на всю оставшуюся жизнь вперед. – и тут же, не давая ему опомниться, я скомандовала: – Раздевайся и в душ иди.

А сама прошла в его комнату, достала из шкафа свежий комплект белья, перестелила постель, разделась и легла. Укрываться не стала. Зачем? Во-первых, было тепло и так. Во-вторых, тело у меня, в отличие от лица, даже красивое, так чего ж его прятать? А во-третьих, Колька, небось, женского тела отродясь не видал, так пусть посмотрит.

Зорькина не было долго, пожалуй, даже слишком долго. Я понимала, что он волнуется, что боится фиаско, что сам уже не рад, что дал втянуть себя в эту авантюру. Но даже для моего понимания был предел, и я решила сама навестить его в душе. Не понадобилось. Он все-таки осмелился постучать в дверной косяк.

– Коленька, я уже засыпать начала. Скажи спасибо, что это я, другая бы уже сбежала. Ну, входи, входи.

– Катя, а может, я выключу свет?

– Зачем? Мы не делаем ничего постыдного.

Он вошел, глянул на меня и сразу же зажмурился. Но полотенце, в которое он завернул свои бедра, начало как-то подозрительно топорщиться. Он смутился еще больше и отвернулся к двери, готовый в любой момент пуститься на утек.

– Колька, иди ко мне, пожалуйста. Ты не думай, мне тоже страшно, – постаралась я сказать как можно мягче и теплее.

И он успокоился, и подошел к кровати. И я поняла, что взяла верную ноту, что я успешно учусь врать и манипулировать людьми. Теперь нужно было заставить себя не дрогнуть в последний момент. И я не дрогнула…

Мы оба были не просто неопытны, мы были чудовищно невежественны, хорошо хоть про презервативы я не забывала.

Через полтора часа, как я и обещала маме, я возвратилась домой, почти уверенная в том, что мне свою плоть усмирять не придется. Я фригидна. А вот в Кольке проснулся зверь. Ему все так понравилось, что когда он в ответ на свой немой вопрос получил категорическое: – Нет, – то так расстроился, что пришлось ему в утешение сказать: – Колька, ты справился. Просто мне это, как видно, не нужно совсем. И вот еще что… Я тебе разрешаю похвастаться, что «ты уже не мальчик, юный барабанщик, сверстников на подвиг выводи!»*.

Комментарий к Эксперимент

* Строка из песни на стихи Е. Долматовского.

========== Неожиданный союзник ==========

Ну, вот и все. На сексе можно поставить даже не точку, а большой жирный крест. Сто лет он мне не нужен. Правда, где-то на периферии сознания мелькнула строчка из какой-то полу-блатной песни: «Не на тех ты, Нюся, кувыркалась простынях», но я ее быстренько прогнала прочь. Какая теперь разница на тех, не на тех, если мне еще долго, а может, и никогда не захочется кувыркаться? Лучше бы никогда. Иначе… бедный Колька.

Теперь нужно было приучить родителей к мысли, что их маленькой доброй чуткой и послушной девочки больше нет. Отныне их дочь холодная, бесчувственная карьеристка, которой мешают любые эмоции.

Проще всего это было сделать обвинив отца в крахе моих надежд. Сказать им, например, что Денис решил не жениться на мне, потому что не хотел идти против воли моих родителей. И теперь я одна, обесчещенная и опозоренная. При этом можно было пустить слезу, мол, мало того, что вы меня уродкой родили, вы меня еще и счастья лишили. Такой двойной вины, они бы точно не выдержали, ушли бы в сторону от опеки и только по моей собственной просьбе помогали бы мне.

Но это было бы жестоко даже для такой Снежной Королевы, как я. Пришлось действовать медленно и осторожно. Тем более, что у меня неожиданно появился союзник…***Двадцать первого января, в пятницу вечером, почти ночью, я распрощалась со своим женским началом. Не скажу, что без сожаления, но зато без слез и причитаний. Просто пришла от Кольки, раскрыла учебник по макроэкономике и погрузилась в него с головой, решая задачку за задачкой. А когда наконец оторвалась от занятий и поняла, что успешно решала задачи не за свой, третий, а за четвертый и пятый курсы, испытала такое моральное удовлетворение, что никакие кувыркания ни в какой постели с ним и рядышком не стояли. Было ощущение, что я сумела из льдинок сложить слово «вечность», и теперь мне подарят весь мир и пару новых коньков в придачу.*

Так и вышло. Я получила свой подарок.

Уже назавтра, в субботу была первая лекция по новому курсу «Нарушение макроэкономического равновесия и теория циклов» Вел этот предмет новый преподаватель, Юрий Сергеевич. Как обычно, перед началом занятий с новым преподавателем, каждый из нас вставал и называл свое имя, фамилию, и кратко отвечал на какой-нибудь вопрос препода. Ну, что-то типа: – а почему вам нравится выбранная вами профессия. Дошла очередь и до меня.