Текст книги "Люби СИ)"

Автор книги: Funny-bum

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Торин, удерживающий ее в одеяле. Поцелуи короля наугрим, на которые она ответила.

Картинки сменяли одна другую торопливо, но так, словно сон управлялся чьей-то рукой, осознанно переставляющей кадры.

Два или три огонька в волосах Мэглина – такие крошечные, что их легко было принять за мираж или отблеск свечи. И тяжесть его тела на спине. И теплое дыхание, и короткий укус за мочку уха.

И яростный взгляд Торина, распростертого на льду. Синие глаза. Подарок судьбы. Подарок валар. Латная рукавица на затылке…

Бард, прижимающий Ветку к себе на перевале. Его рука, обнимающая ее, лежит спокойно, а ровное дыхание касается шеи.

И резкий, жесткий сухой поцелуй на празднике наступления зимы. Как удар в сердце.

И обнаженный до пояса Трандуил у наковальни. Серебряные пряди разметались, ослепительная кожа сияет в отблесках пламени горна, а узкие сильные кисти сжимают грубые орудия кузнецов.

И тело Мэглина – широкие плечи, шелковая кожа живота, аккуратный пупок, плоские соски, ямочка между ключицами, твердый подбородок, нежные губы. Откуда она знает, что они нежные?..

И рука Торина, ласкающая бедра…

Ветка проснулась, почти подпрыгнула.

Она никогда не тушила свет в своей комнате полностью, так как не могла, подобно гномам, ориентироваться в кромешной тьме. И потому лежала теперь и следила взглядом за отблесками пламени на потолке. Дыхание сбилось, но тишина и безопасность ее покоев были такими успокаивающими… такими волнующими.

Еще во сне где-то под ребрами возникла сладкая дрожь, словно марево, дрожащее над водой в летний полдень. Девушка выгнула поясницу, вжимаясь ягодицами в постель, напрягая их – со всей силой, на которую были способны ее мышцы всадницы. Ритмично напрягая… и расслабляя.

И снова. И еще.

По рукам и ногам пробегали кольца жара и холода; тянуло пах, тянуло низ живота. Ветка узнала ощущения, но представить не могла, что они могут быть такими властными. Такими… сумасшедшими, заставляющими терять голову – и терять собственное тело в душистой, свежей постели.

Грудь налилась, соски встали торчком – Ветка неуверенно провела по ним пальцами. Оказалось – почти больно. Еще… по животу, самыми кончиками – вокруг пупка; ниже… Застонала в голос, прогнулась, опираясь на плечи и ягодицы; снова опустила руку… изучила себя, тревожась… Ветка и раньше иногда это делала – получив какое-то впечатление от рассказа случайной подруги, от эпизода в книге или в кино, но ощущения и на десятую часть не догоняли нынешние.

В Эреборе снились королевские сны.

Девушка свободно раскинула ноги, и, искоса вглядываясь в тусклое отражение в металлическом зеркале, ласкала себя. Поднимала таз и тихо стонала, облизывая пальцы другой руки, проводя по губам, по груди, разминая и пощипывая соски. Фейерверки в голове и жар, бегущий по телу, мешали представить кого-то одного… и все же… все же… разве так можно?.. словно украла чужой, не принадлежащий ей образ, не принадлежащего ей мужчину, и каким-то образом оскорбила его… разве так можно?.. и все же…

Ветка свилась в клубок… Затем вытянулась, вскрикнув и ахнув, и как будто упала, сбросив напряжение, коротко и резко дыша.

Этого было явно недостаточно для такого могучего ощущения, но это была разрядка.

Уже можно было начать думать головой, приходить в себя.

И первое, что подумала девушка, воспитанная в тонкостенной хрущовке, что за дверью, за стенами может кто-то быть, а она, кажется, пыхтела. Свернулась эмбрионом от чувства неловкости, поджав колени к груди…

Так больше не может продолжаться. Она не должна бегать кругами. Ей надо в Сумеречье.

Пир! Помолвка Фили!

Как там говорится? Нам бы только ночь простоять, да день продержаться? Да, и еще одну ночь. И на рассвете. Наутро после пира и помолвки. Сразу же. Выезжать.

Собраться. Прямо сейчас.

Следить за собой. Показать, на что способна.

***

Мэглин, устало подремывающий в кресле у двери, проснулся. Поднял голову.

По галерее быстрым шагом приближался Торин.

Повинуясь интуиции, Мэглин встал спиной к двери комнаты, и, когда лопатки лаиквенди приблизились к толстому, окрепшему за столетия до твердости металла дереву, уши его насторожились, а зрачки расширились. Рука легла на рукоять меча.

Торин подошел и сказал хмуро:

– Пропусти, буду звать на ужин.

– Самолично, король-под-горой? Великая честь, – тонкие ноздри лесного эльфа дрожали. Торин уставился чуть недоуменно и ощутил, как жар ударил по щекам. Нандо встал тверже, чуть расставив ноги.

– Отойди с дороги!

– Я передам, что пора… просыпаться. Ольва отдыхает.

– Да что ты себе позволяешь? – загрохотал голос узбада. – А ну прочь от двери, эльф!

На перекаты королевского рыка издалека заторопилась пара гномов. Откуда-то снизу спешили по широкой лестнице Лантир и Тенгель.

– Я не пропущу тебя, король. Ольва отдыхает.

Торин сам не помнил, как в его руке оказался Оркрист; наглый эльф отбил атаку и изготовился к более серьезной схватке.

– А ну прочь! Я владыка в Эреборе! Никто не смеет мне! Противиться! Моей воле!

Клинки скрестились раз, другой; рукав Мэглина окрасился красным, но эльф словно прирос спиной к дубу.

– Ты не войдешь сейчас! Я отступлю, когда она проснется!

– Прочь!

Подбежавший Тенгель сам не понял, отчего и он вошел в раж; меч словно выпорхнул из ножен.

– Король велит тебе отойти! Ты, видно, не слышишь, что тебе говорят, остроухий!

Лантир сверкающей черной змеей скользнул к Мэглину – плечом к плечу – и бросил на синдарине:

– Что ты делаешь?..

– Храню ее для Владыки…

– Эру! – Уши Лантира также насторожилось, и красавец выхватил меч, но левую руку поднял в умоляющем жесте. – Король, совсем немного времени…

– Балрог тебя побери!

– Эльфы, вам лучше отступить!

– Гномы, ко мне!

Четверо мужчин сошлись в необъяснимой схватке; к Торину на помощь бежали гномы. Однако оказалось – и не на помощь вовсе; явившийся Двалин схватил своего короля за плечи:

– Торин! Что ты!..

А с другой стороны от самой стены метнулся силуэт в потертой невзрачной замше и плаще золотых волос.

Глорфиндейл простер руку и заговорил на синдарине – нараспев; его мощный голос, слишком тяжелый для тонкой высокой фигуры, разлился по галерее.

И словно что-то темное скользнуло из-под Веткиной двери – рассыпалось по стенам угольными рунами теней, забормотало угрожающие, разорванные, будто клочки пепла, слова. Метнулись огни факелов; некоторые погасли – вдоль галереи пронесся незримый ветер.

Глорфиндейл заговорил громче; белая вспышка, еле видная, озарила стоящих возле двери и исчезла, впитавшись в камень стен.

Мужчины медленно опускали оружие.

– Дракон внутри Эребора, – ровным, низким голосом проговорил Глорфиндейл, – драконы могут принимать разное обличье… я спускаюсь вниз, к подгорному озеру Эреборскому. Деву не оставляйте одну. Изнутри ее фэа защищена, но снаружи?..

Торин, словно опомнившись, посмотрел на кровь, плывущую по лезвию Оркриста. Затем на эльфа у двери, на рассеченный рукав его кафтана, запачканный бурым.

Тенгель вбросил меч в ножны.

Лантир, помедлив, сделал то же самое и положил руку на запястье Мэглина, сжимавшего свой меч решительно и мрачно.

– Каждый из вас, – совсем тихо проговорил золотой витязь, укрытый сейчас волосами так, что лица не было видно, – хоть раз пожелал деву. Она находилась во власти Врага, но не служила и не служит ему. Через желание плоти перекинулись темные мелодии, которые и бросили вас на мечи друг друга. Деву не оставляйте одну… Я спускаюсь вниз, к подгорному озеру Эреборскому. Изнутри ее фэа защищена, но снаружи?.. Чтобы оберечь ее самому, я должен взять ее туда. Но я не возьму. Вы слышали, воины? Забудьте и никогда не вспоминайте. Надеюсь, что не потребуется вспоминать.

Глорфиндейл развернулся – волосы его пролетели златым веером – и вмиг ускользнул.

– Что такого, посмотреть разок с желанием? – недоуменно произнес Тенгель. – И что, сразу темные мелодии? – и споткнулся о мрачный взгляд Торина. Мэглин укоризненно смотрел на Лантира. Чуть покачал головой и неожиданно весело фыркнул. Улыбнулся.

Дверь начала приоткрываться… в щели показалось лицо Ветки, бледной, как привидение.

– Ч-ч-что…

– Я иду с Глорфиндейлом вниз, – резко бросил Торин, и, шагнув мимо Мэглина, чуть сжал его уцелевшее плечо.

– Я с королем, – тут же нашелся Тенгель.

– Я с вами, – и за витязями устремился Лантир. – Это такое чудовище, которое непременно… следует истребить.

– Вот и славно, – объявил в напряженные удаляющиеся спины Мэглин, – а я буду хранить деву.

И вошел в покои, вкладывая меч в ножны и подвинув Ветку с дороги.

Снова невольно вздрогнули ноздри.

Ветка стояла, завернувшись в полотнище.

– Мэглин… что там было? Я слышала звон мечей… твоя рука…

– А что еще ты слышала? – чуть резко спросил лаиквенди.

– Г-г-глорф что-то говорил на синдарине…

Мэглин вздохнул и сел в кресло.

– Никогда, ни при каких условиях…

– Не сокращай и не коверкай имя эльфа, – договорили они вместе. И Ветка рассмеялась.

– Мэглин… давай как-нибудь переживем этот пир, и затем – в Сумеречный Лес. Давай?

– Давай, – Мэглин откинулся в кресле и закрыл глаза, прижимая пальцами неглубокий порез. Ветка опомнилась и бросилась отрывать лоскуты на бинт.

***

Догнать Глорфиндейла было почти невозможно, хотя воинам и казалось, что впереди виден золотой маяк. Торин ничуть не отставал от длинноногих спутников; но в какой-то момент и он, и Тенгель, следующий с ним рука об руку, не сговариваясь, остановились и сурово уставились на Лантира. Черноволосый нолдо пугливо подпрыгнул.

– А что – я? Ну было раз – на балу. Она… странная, ни на кого не похожа. А тут вышла в нормальном платье, почти как эллет… ей так нравилось, она радовалась и сияла. И я порадовался с ней, хотя никогда… ей… не доверял.

Тенгель пожал плечами:

– Да тут обсуждать нечего. Великое дело, подумаешь. Мало ли, на кого глаз ляжет. Хоть нарочно, хоть мимоходом.

– Но я обнажил меч, – зло сказал Торин, – и поранил того эльфа. И запальчивость была такова, что мы готовы были передраться.

– А почто остроухие не давали тебе власти в твоих собственных чертогах?..

– Ты, – сказал Торин, уставив палец в смущенного Лантира, – ты шевелил ушами. Что ты там услышал? Она же была внутри одна?

Лантир вспыхнул, как маков цвет, и острые кончики ушей, торчащие из потоков черных гладко расчесанных волос, снова чуть оттопырились.

– Дева просыпалась и поднималась с ложа, – сурово сказал нолдо, – и, если мы желаем помочь лорду Глорфиндейлу, должны торопиться. Это твой Эребор, доблестный узбад, и твой дракон. Стоит ли оставлять его и дальше блуждать по галереям города-под-горой?

– Эльф дело говорит, пошли. Ты представляешь, если тут эта злобная скотина разгуляется? Так али не так – одно слово… плохо.

Двалин и еще несколько гномов, с оружием наперевес следующих за своим узбадом, не понимали ничего. Того, что говорил Глорфиндейл у двери, им не было слышно – только заклинания на синдарине.

Пошли споро, по наклонным галереям вниз, поглядывая по сторонам.

Внизу, у отпертых и слегка приоткрытых древнейших ворот неслыханной толщины, высеченных из сплошного камня и покрытых резьбой и рунами, стояла стража. Ворота эти делались когда-то в расчете удержать силу воды, иногда вырывающейся на свободу.

– Лорд Глорфиндейл ушел к морю, – сказал один из стражников, громадный рыжий гном. – Велено было его пропускать, когда…

– Да-да, все верно, – сказал Торин.

– Надо было кликнуть лучников, – прошептал оправляющийся наконец от великого смущения нолдо.

Это был берег бескрайнего моря-под-горой. Часть источников и рек, текших внутри Эребора, сливала свои воды не наружу, а сюда – в громадный резервуар в самых недрах земли. Черный песок устилал пляж, а потолок полностью зарос друзами кварца и аметиста – каждый кристалл отразил пламя принесенных факелов.

Вода стояла недвижно, ибо если и тревожили ее внутренние течения и власть Луны, этого не было видно. Там, где на воду ложились блики света, становилось видно, что она прозрачна до самого дна и идеально чиста.

Торин прошел к углублению в стене, вернулся с ворохом факелов, покрытых пылью и паутиной, но не пересохших за десятилетия.

Воины зажигали один за другим, и вдевали их в черные металлические кольца, вделанные в колонны близ входа. Света не хватало, чтобы наполнить огромное пространство, но все же сделалась видна темная фигура благородного нолдо, стоящая у кромки воды.

Витязь Гондолина сел на корточки, и запустил пальцы в песок. Торин, Тенгель, Лантир и гномы обступили его.

– Зверь был здесь, – сказал витязь, – был, но сейчас я не чувствую его присутствия. Но он здесь не един.

– В яйце были близнецы? – спросил Тенгель.

– Нет, существо одно… сущностей больше. И опасаюсь пока предположить, что это такое, – Глорфиндейл встал, – вы можете возвращаться. Я останусь тут, мне нужно больше времени. Мне нужно успокоение и слияние с камнями и водами Эребора. Тварь не будет охотиться открыто, она в засаде и ждет определенного момента, и мне это не нравится. Я предпочел бы навязать момент сам и должен понять, что для этого нужно. Это особая тварь. Забудьте битву и все, что вы видели. Ледяная вода изменила то, что дремало в яйце. Митрандир был прав.

Торин ругнулся на кхуздуле.

– Глорфиндейл, отменять помолвку, она же наутро?.. А уж заполночь…

– Не в пире дело. Пируйте. Ждать открытой атаки дракона – лишь терять время. Но если я буду отсутствовать за столом, не обессудьте.

Торин резко кивнул и повернулся к выходу. Тенгель пошел за ним.

– Лантир! Останься. Ты будешь мне нужен, – сказал блистающий потоками золота нолдо, – и узбад, усиль стражу у каменных врат моря, чтобы в случае нужды мы могли послать весть.

Торин снова кивнул.

Когда человек и гномы покинули черный песок у подземного моря, витязь сбросил одежду. Положил поверх обнаженный, длинный, изукрашенный златыми рунами и вензелями меч. Пропустил волосы сквозь пальцы, потягиваясь, и пошел в воду.

Лантир смотрел на белоснежный силуэт, оплетенный золотом, окутанный внутренним светом. Затем выбрал место, чтобы хорошо видеть кромку моря, и сел на песок, вытянув ноги и положив поперек коленей собственный меч. Тишина и величие подгорного чертога, и осознание, что наверху целый Эребор, сдавливали эльфа, но витязь велел оставаться тут и быть настороже – и значит, следовало оставаться.

========== Глава 14. Рога ==========

Мэглин сидел без кафтана и без сорочки в кресле, перекинув ногу на ногу. Лаиквенди был задумчив, мягко-спокоен.

Ветка кривоватыми стежками зашивала его одежду, замытую от крови. Опомнилась, вспомнила, как иногда прошивала себе костюмы или снаряжение, пошла ровнее и плотнее, изнутри. Пир, помолвка. Мэглин должен быть красивым.

А потом – после пира – в дорогу.

Зашила.

– Ночь. С-спать будем? – и опасливо покосилась на ложе.

Мэглин улыбнулся.

– Пошли-ка к полурослику. Ужин мы пропустили, а до утра ждать без сна и на голодный живот – как-то не очень. Авось нальет чаю и в ночи.

– А где… все?

– Ушли ловить дракона.

Ветка подумала, а потом вдруг неуверенно улыбнулась и сказала:

– Мальчишки. Подрались между собой, и все вместе пошли бить морды соседнему двору.

– Можно и так сказать, – и совсем тихо, – девчонка.

У Ветки по спине побежали мурашки, но она схватила платье, сунулась в уединенную комнату; и вышла одетая, не став переодеваться при Мэглине. Просто теперь правильным было так.

– К Бильбо – хорошая идея!

Однако намерение застать на кухне тишину и покой не увенчалось успехом.

Тут царствовала Дис, намертво сцепившаяся с мистером Бэггинсом из-за специй. Тут все три железнохолмские принцессы ловко управлялись каждая со своим – одна с десертами, другая с паштетами и закусками, третья с пирогами. Тут сидел Фили и жевал жертвы творческой силы Бус – кривобокие и странные на вид, но сочные и ароматные плюшки и пирожки. Тут не слышали о темных рунах, сюда не долетел звон мечей – но в ароматах, в мучной пыли, среди головок сыра и окороков, среди множества бутылок вина и гор посуды, которые протирались и относились в златой зал на длинные столы, уже толпился, пожалуй, целиком до последнего гнома весь народ Эребора. Все руки и рты были заняты, и Дис временами вскрикивала:

– Прекратить! Не наедаться! Пир будет весь день! Лопнете! И что, что пригорело? Также оставьте!

Бофур и особенно Бомбур, да чего уж греха таить, и многие другие, только посмеивались из углов. Не лопнем.

Самое странное, что тут были и два эльфа-лучника, и эорлинги – веселились заранее. Вместо того, чтобы спать после охоты, таскали в зал, что прикажут. Один из эльфов, сложив невероятную пирамиду из тонких серебряных тарелок, нес ее, балансируя и солнечно смеясь; другой ловил и расставлял на подносе бокалы, которые от мойки кидала ему пожилая гномка, предварительно вытерев насухо.

– Вы! Долговязые! – кричала эльфам и людям Бус, – хватайте скатерти и расстилайте! Как раз по вам работа! Тяжелые столы-то гномы уже вынесли!

Скатерти, свернутые в длинные рулоны, стояли в углу тут же, настиранные и наглаженные накануне.

– Теперь хоть понятно, почему в коридоре пусто, – прошептала Ветка и неожиданно подпрыгнула от радости – так увлекла ее веселая кутерьма.

Дис отпустила свой угол пакета с черным перцем – Бильбо упал с добычей, и вокруг него поднялось зловещее темное облако. Хоббит и все, кто был рядом, расчихались.

– Так, а вот и ты, – сказала Дис. – Волосы начинают отрастать и принимать более сочный цвет, хотя и седины я вижу прилично. Седину детское мыльце не уберет. Я дам мазь для лица, ты сильно обветрилась. А я хочу, чтобы даже ты выглядела достойно. Пойдем. Небось, свое непотребство красное наденешь?

– Если лицо пройдет.

– Пройдет. Ладно уж. Посмотри украшения. Торин положил тебе рубины в черненом злате. Должны подойди. Мы, гномы, очень ценим, когда все украшения подобраны, как надо. А ты теперь гном, спаси Махал.

Дис отошла в небольшое помещение при кухне, заполненное полками и склянками; нашла одну, дала девушке. Ветка густо намазала лицо.

– Голодна?

– Да, я бы чего-нибудь…

– Сейчас дадим.

Нашлись и еда, и дело, и веселые песенки. Ветка с Фили перепели все непристойные куплеты, которыми уже перекликались когда-то. Гномки хором бранились и смеялись в голос после каждого выступления девушки, а гномы, особенно Кили, топали и орали после каждого слова Фили. И то, что молодой гном стоял и даже приплясывал, хоть и в широком поясе, усиленном бронзовыми полосами – радовало сердце.

Мэглин где-то затерялся – тоже включился в суету. Таскал, доставал с полок утварь и приправы, легко перескакивал с бочки на стопку ящиков, чтобы забраться в верхние кладовки, подносил, резал мясо.

Бус в конце концов убежала к себе вместе со старшей сестрой – мыться, спать, словом, готовиться. Дис отправила и Фили, который успел сообщить Ветке, что скоро спятит и лопнет. Но рыжий принц был так неподдельно счастлив, что Ветка только рассмеялась и напоследок обняла крепкую шею, одарив друга целебным, сдобренным мазью, поцелуем в щеку. Дис наподдала ей полотенцем и строго погрозила толкушкой для соли.

Желающие поспать расходились, и кухня пустела. Но Ветке уже казалось, что праздника веселее и радостнее и быть не может. Ведь когда по протоколу и нарочно, то совсем не так вкусно!

Мэглин в уголке натирал куском замши золотые кувшины, в которые должно будет наливать доброе вино. Бильбо ворчал и поливал бесконечные подносы с пирожками медом, смешанным с самогоном. Дис рассчитывала свиные и бараньи туши, которые надо было разместить в каминах, чтобы сочного жаркого хватило на всех. Ветка выставляла на подносы металлические стаканы попроще, а подносы ставила один на другой. Оставались тут пока что и еще гномы, помогающие и просто жующие. Эльфы и эорлинги ушли.

У арки, ограничивающей кухни, появился Торин.

Узбад был сосредоточен. Пропустив основное веселье, он не особенно обрадовался хлопотам и компании и сейчас. Посмотрел на Мэглина; позвал коротко:

– Ольва!

Ветка повернулась: лицо блестит от мази, волосы разворошились, платье по гномьей моде. Поверх мази налипла мука, крошки и зернышки крупно помолотых пряностей.

– Пойдем-ка. Поговорим, да и… спать тебе пора. Уж совсем темень, скоро к утру.

Ветка оставила свою работу – тут же ее взялся продолжать Бомбур, напевая себе под нос. И пошла за узбадом, приметив, что и Мэглин встал и двинулся следом, хоть и на приличном расстоянии.

Торин, не оборачиваясь, дошел до Веткиных покоев. Распахнул дверь, пропуская ее. Мэглин опустился в свое дозорное кресло и перекинул ноги через подлокотник, устало потянулся.

– Дозволишь? – хмуро спросил король наугрим Ветку.

– Заходи, конечно… можно, я умоюсь?

Девушка с наслаждением ополоснула лицо в уединенной комнате и вышла. Собранная. С улыбкой.

– Торин…

– Ольва…

Замолчали.

– Давай сперва ты, – сказал король.

– Я… нет, ты.

– Тоже верно. Ольва… много ты говорила о темном колдовстве, с тобой связанном, – узбад сел в кресло и чуть понурился, – много и другие говорили о нем. О зловещих путах. Я не верил и не верю. Я знаю, что чувствую и чего хочу. Как-то извито у нас идет. Да только… Ольва! Будешь ли ты моей? Ждать ли мне, надеяться ли?

Ветка, после того-то, что у ее двери звенели мечи, была настроена на другой разговор. Выслушать указание покинуть гору навсегда и выписаться из перечня досточтимых гномов, и уже приготовилась согласиться на изгнание… А теперь чуть не подавилась вздохом.

– Торин!

– Не мила мне другая, – буркнул Торин, – никто. Я… как юнец, Ольва. А мне негоже.

Ветка встала и отошла к зеркалу. Посмотрела на себя.

На полированной поверхности снова отражалась незнакомка. Мазь Дис убрала шелушение и обветренность, зато губы зажглись вишнями. Глаза светились золотистыми топазами. Кожа была похожа на перламутр – от купален, наверное; а на голове определенно отросла шапочка золотисто-русых, чуть вьющихся – чего у Ветки никогда не было – волос. Седые пряди были продернуты поверх русых тонкими жилками, словно серебряные.

Спросить совета было не у кого, но внутри девушка вдруг ощутила странное достоинство, силу, которые позволяли не заныть, не засюсюкать, не убежать с ойканьем, не кинуться на эту могучую шею, не зарыться лицом в волосы с запахом огня и металла.

За дверью сидел Мэглин.

Ветка повернулась и твердо сказала:

– Нет, Торин. Я не могу. И врать тебе не могу. Но лучше тебя я никого, пожалуй, не знаю, король-под-горой. Я буду надеяться на твое счастье. Очень. Всем сердцем.

– Время подумать не желаешь взять? – хмуро спросил наугрим.

– Нечего думать, – решительно сказала Ветка, отсекая радостное «да-да-да, подумай, дура набитая». – Это будет ложь.

– Я знаю.

– И все равно зовешь?

– Зову, – шепнул король, встал и пошел к двери.

Не окликнуть, промолчать было, может, ничуть не легче, чем вбить клинок в грудь орка.

Король ушел по коридору.

Ветка подумала – ну почему она не сказала ему, как он волнует? Как она хочет его, с первой встречи? Как доверяет и уважает, и… и вообще… почему она этого не сказала?.. И девушка беспомощно припечаталась лбом в металлическое зеркало. Не сильно, но ощутимо.

Может, Торин и сам все знает?.. Все чувствует?

Может, он вообще все знает и чувствует лучше, чем она сама!

А Мэглин следующие полчаса чутким ухом эльфа ловил сдавленные рыдания и обиженные выкрики Ветки, из которых следовало – девушка уверена, что валар обделили ее мозгами. Но лаиквенди не двинулся с места, лишь сцепил плотнее на груди руки и старался задремать.

Получалось скверно, но и просто отдых – тоже отдых.

***

Наутро Ветка была в порядке.

И да, она надела яркое алое платье – в талию, пышное, с декольте по плечам, отороченным полоской белого меха. Надела в память о мире, покинутом ею навсегда, и подумала, что больше такие платья она шить не станет.

И рубины Торина в черненом золоте. В честь мира обретенного. И в честь новых друзей и горячего сердца.

С волосами тоже получилось легко – в гарнитуре, подобранном Торином, было нечто вроде шапочки редкого плетения с висюльками. Загладив нарастающую пушистость назад, Ветка надела эту шапочку – получилось отменно. Широкий драгоценный браслет закрывал левое запястье, а большую брошь Ветка приколола у талии. На шее оставался эреборский знак, а золотая диадема с желтыми камнями сюда уже не шла.

Все манипуляции с одеванием она произвела за закрытой дверью. И никак не могла признать себя в зеркале, дожидаясь, пока ее позовут. Вертелась, всматривалась.

А когда уже решила отправиться в зал сама, постучали.

Мэглин умылся и гладко расчесался – это все, что было доступно эльфу, так как бальной одежды посольство Лантира с собой не везло. Но и так он выглядел превосходно, невзирая на штопку на рукаве.

Зато лаиквенди остолбенел – Ветка не предполагала производить особое впечатление именно на него, и все равно тут же чуть раскраснелась от удовольствия… потом покачала головой, как будто останавливая саму себя, и протянула руку. С достоинством. Держать себя достойно. С честью. И выехать завтра на рассвете в Сумеречный Лес.

Мэглин принял ее руку – по эльфийским традициям, подставив свою от локтя до кисти под ее предплечье и запястье, украшенное драгоценным браслетом.

Но чинно шествовать не удалось – так как у гномов были свои представления о том, каким должен быть праздник.

Весь Эребор словно сорвался с цепи – везде пели и танцевали, закручивали хороводы, играла музыка; гномы топали и хлопали. Печи растопили так, что жара сделалась нестерпимой; камины полыхали, и в них жарились целые туши. По приказу Дис, распахнули ворота – и морозный свежий воздух потоком проникал в Золотой зал, располагавшийся не слишком далеко от врат, и чуть охлаждал пирующих. Так велела и традиция, чтобы в редкие дни гномьих праздников привечать путников и гостей, которых, правда, не ожидалось.

Праздновали все, кроме стражи на вратах, призванной не упустить варгов, буде те сунутся внутрь горы, да дозорных. Но день был ярок, солнце сияло, подтаявший снег чуть осел под напором его лучей – казалось, тут и не могло быть той непогоды, что застигла эорлингов и эльфов по пути в Эребор.

Когда появился Торин и воссел на трон, собранный из орочьих клинков, подгорный народ тут же расселся за огромными столами и затих. Для иноземцев был поставлен отдельный стол – туда усадили эорлингов, троих эльфов, и оставались еще места – как и ранее, не было видно Глорфиндейла и Лантира.

Ветка было чуть заметалась, не зная, то ли подчеркнуто сесть с иноземцами, то ли искать место на лавке у длинного гномского стола – но Дис строго глянула на нее и указала взглядом место за столом, выставленным перед самым троном. Там сидела вся ватага Торина, и Бильбо, и железнохолмские принцессы, и племянники узбада, и сама Дис. Там же ожидал Ветку стул, укрытый овчиной.

Торин тем временем говорил на родном языке гномов. Выглядел он величественно и великолепно – корона, широкие наручи, оплечье сверкали и сияли золотом и каменьями, белый волчий мех искрился, синяя рубаха в тон глазам и подбитая алым мантия шелково переливались. Смысл речи легко было угадать и не зная кхуздула: в нужный момент зал взревел, а молодые встали и с достоинством поклонились. Ветка ждала, что они поцелуются – но вспомнила, что это ведь помолвка. Еще не сама свадьба. Просто повод повеселиться и хорошо поесть. А целоваться – рано.

За столом сидели часа два, не меньше, и это было по-своему утомительно. Гномы ели и пили, и казалось, яств не убавляется, как и азарта едоков. Более того, никто и не собирался покидать столы, хотя Ветка знала – будут и танцы, и какие-то игры и забавы на пустоши в снегу.

Ветка угощалась, периодически поглядывая на стол, за которым пировали рохиррим и эльфы.

Глорфиндейл не появлялся.

Тенгель уже не в первый раз вставал с тостами; подружившись от всего сердца с Торином, он говорил красиво и подолгу и в честь счастья и замечательного будущего юного принца. Зал радостно ревел его словам, как и словам Двалина, Балина, Бофура и многих других – кто искренне поздравлял принца и принцессу с оглашением помолвки.

Не к месту было спрашивать узбада о золотом рыцаре.

Не к месту и пересаживаться за стол к Мэглину и узнавать у него. Мэглин тем временем также встал, и от имени эльфов поздравил Фили и Бус – коротко, но весьма любезно.

Ветку не оставляла тревога, появилась и усталость; есть она больше не могла. Зато голову ее посетила шкодная мысль. Девушка обождала некоторой тишины, встала и взяла бокал. На нее глянули с удивлением, но слово дали.

И Ветка начала с выражением, медленно выговаривать грузинский тост, выученный для какого-то эпизода с восточным колоритом на съемках – там, в прошлой жизни, – чуть переложив его на местный лад.

– Я предлагаю поднять этот бокал, наполненный древним вином, за доблесть и бесстрашие подгорного принца и его прекрасную невесту. Желаю им в день помолвки любви крепкой, как старое вино, которое, сколь ни хранится – не портится, а лишь лучше становится. Пусть выдержка вашего вина длится десятилетия и столетия! Пусть будет прочна любовь, как дерево, из которого делают бочки, в которых хранят это вино, как бронза, злато и серебро, из которых сделаны кувшины, в которые наливают вино из этих бочек, драгоценна и звонка, как бокалы, из которых мы пьем это вино за столом искренней радости! Прочна и крепка пусть будет любовь, как дружба, которая объединяет полуросликов, эорлингов, эльдар и наугрим, собравшихся за столом, чтобы пить вино из этих бокалов, налитое из кувшинов, наполненных из бочек! Желаю вам жить вместе столько лет, сколько нужно, чтобы сосчитать все драгоценные камни в подземельях Эребора, все капли воды в море под горой, все листья на самом древнем дубе в Сумеречном лесу, иметь столько детей, внуков и правнуков, сколькими желудями богат этот дуб. Выпьем же за это!

Договаривала Ветка с выражением, громко и четко, в полной тишине. На последних словах бокалы сдвинулись – с хохотом и ревом. Все двести обитателей Эребора радовались и пили за здоровье молодых.

Ветка уселась обратно, вполне довольная собой.

Торин подождал, пока гости выпьют, и в первой же паузе сказал:

– Спасибо за пожелание, славно сказано! Одно только, Ольва…

– Что?

– Да девы у нас не говорят застольных речей, – ухмыльнулся Торин, – не заметила?

Ветка встретилась глазами со взором короля-под-горой… невольно перестала улыбаться. Собралась что-то сказать – ему, только ему, так, чтобы он обязательно услышал…

От врат явился вестовой, который крикнул через весь Золотой зал:

– Узбад, там верховые на пустоши! Скачут сюда…

– Кто таковы? Люди Дэйла? Я не слал приглашений, не свадьба поди, – сказал Торин, поднимаясь на троне.

– Не видать пока, но скорее эльфы – с верхних балконов разглядели рога!