Текст книги "Цена памяти (СИ)"

Автор книги: Feel_alive

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Это Грейнджер, которую он знает. Он должен верить в неё.

Но только вот что всё-таки ждёт его?

Подарок или разочарование?

***

Его волосы спутаны, а тюремная роба слегка влажная, и выглядит он снова так болезненно, что Гермиона жалеет, что не прихватила каких-нибудь зелий. В камере прохладно, и, хоть Гермиона мгновенно наложила согревающие чары, она всё равно ощущает мурашки, волнами бегающие по спине и бёдрам. Гермиона ёжится и только после понимает, что виноват не холод, а Малфой напротив, который заставляет нервничать.

Ей тяжело смотреть на него, но вместе с тем она не способна отвести взгляд.

По крайней мере, не сейчас.

Гермиона видит, что вопрос сбивает его с толку, и он долго молчит, прежде чем ответить. Она не знает, как нашла в себе силы задать этот вопрос. Просто теперь кажется глупым скрывать от него, что она вспомнила.

У них, кажется, были какие-то отношения. И Гермионе необходимо понять их природу.

– Мы много чего делали вместе, – наконец бормочет Малфой, а после поднимает голову и впивается в неё пронзительным взглядом. – Мы спали, целовались, обнимались, занимались сексом, разговаривали и… – он замолкает на полуслове.

– …Ругались, – дрожащим голосом перебивает Гермиона, и уголки губ Малфоя дёргаются, будто он сдерживает улыбку.

– Да, мы всегда много ругались, Грейнджер.

Теснота охватывает её горло, спирая дыхание.

– Я не могу поверить, что забыла это всё, – бормочет она и вдруг чувствует резкую боль, пробившую затылок.

Гермиона сжимает пальцами переносицу, прикрывая глаза, и втягивает воздух, рвано вздыхая.

Малфой замечает, как она поменялась в лице, и тревожным голосом спрашивает:

– Тебе больно?

– Голова… Голова раскалывается, – Гермиона морщится и отводит волосы с лица, слегка массируя виски. – Целители предупреждали, что так будет, и уговаривали меня остаться, – она замолкает на пару мгновений, стараясь собраться с мыслями, и затем снова смотрит на Малфоя: – Я вспомнила. Все те отрывки, которые казались снами, фантазиями, игрой воображения, – всё это было на самом деле, ведь так?

Малфой неопределённо пожимает плечами:

– Получается, что так.

Он смотрит так, словно без остановки сканирует её взглядом, и от этого в животе Гермионы образуется тугой узел.

– Мне сложно уложить это всё в голове, – признаётся она. – Особенно сейчас.

Малфой хмурится.

– Я виноват, – он цокает языком, – я рассказал тебе слишком много, – сердито проговаривает он, и на лице проступает злое выражение. – Мне нужно было быть аккуратнее. Я разозлился, что ты ничего не вспомнила, но это был перебор, я не должен был… – Малфой шумно выдыхает и сжимает кулаки, оковы натягиваются, но он сдерживает себя, чтобы не вызвать очередной всплеск магии.

Его глаза темнеют от злости, и желваки на челюсти выделяются так явно, что Гермиона то и дело фиксирует на них взгляд, не в силах отвлечься.

– Это не твоя вина, – механически произносит она, не зная, что ещё сказать.

Малфоя передёргивает, и он опускает голову, смотря в столешницу.

– Ты всегда так говоришь, – роняет он, но не спорит, а лишь спрашивает: – Что именно ты вспомнила?

Новая волна мурашек рассыпается по коже, и Гермиона быстро сжимает и разжимает кулаки, чтобы справиться с дрожью в руках. Она глубоко вздыхает.

– Я вспомнила смерть Снейпа и его воспоминания, – она вдруг слегка улыбается, потому что ситуация слишком иронична: воспоминания Снейпа вернулись к ней раньше собственных. – Я помню то, что было после.

Гермиона знает, что краснеет от смущения, но не может справиться с собой. Воспоминания о произошедшем слишком яркие и чувственные, это в равной мере смущает, сбивает с толку и… расстраивает. Гермионе больно и страшно от того факта, что она не помнила о случившемся целый год.

Малфой вновь поднимает на неё взгляд.

Она осторожно смотрит в ответ и пытается понять, о чём он думает, но даже с учётом всех доступных воспоминаний Драко Малфой всё ещё остаётся для неё загадкой.

– Что насчёт тридцатого июня? Воспоминания прояснились? – лёгкая ухмылка скользит по его губам.

Гермиона смущённо кивает:

– Да.

– Тот раз, когда я принёс планы поместья Лестрейнджей?

– Угу. – Его глаза блестят, и, прежде чем он задаст ещё один неловкий вопрос, Гермиона произносит: – И то, что было до этого. И про дом Тонкс, – она пытается аккуратно подобрать слова. – И про то, как я рассказывала тебе про Тедди, и потом, когда мы обсуждали планы Пожирателей и…

– Победу над драконом.

– Да, победу над драконом, – повторяет она и опускает голову, не в силах больше вынести его цепкий взгляд. – И я вспомнила про портрет. Почему ты не говорил мне про крестраж?

Гермиона быстро смотрит на него сквозь опущенные ресницы, замечая, как его выражение лица становится менее расслабленным.

Положа руку на сердце, Гермиона понимает, что тема крестража – наименее волнующая из всех. Она вспомнила так много сумбурных событий, которые у неё пока даже не было шанса уложить в голове. И всё, что связано с войной, сейчас кажется лишь фоном её собственной жизни, которую она открывает заново.

Но Гермионе важно понять все детали, поэтому, чтобы избежать дальнейшего смущения, на некоторое время она уводит разговор в сторону.

– Ты сама должна была вспомнить про него, – глухо начинает Малфой. – Вся тема с крестражем могла потянуть за собой слишком много вопросов и домыслов. Ты не поднимала эту тему, и я понял, что ты не помнила про его существование.

Гермиона раздумывает пару мгновений и неуверенно отвечает:

– Может быть, и помнила. Я не понимаю теперь… Я будто бы знала, что крестраж есть, но не помню, как обсуждала это с кем-либо.

– Возможно, пока действие Обливиэйта было сильным, твоя память продолжала выталкивать воспоминания о нём.

– Но почему?

Малфой, насколько позволяют оковы, разводит руками.

– Воспоминания были связаны со мной, так как именно я рассказал тебе о портрете.

– Связаны с тобой… – Гермиона хмурится, обдумывая его слова. – У тебя есть причины думать, что из моей памяти удалили именно то, что касается тебя?

Он дёргает подбородком, смотря на неё с сомнением.

– Ну, это и так было очевидно, разве нет?

– Я привыкла думать не только об очевидных вариантах, – бормочет Гермиона и видит, как Малфой едва заметно усмехается. Она прикрывает глаза, чувствуя, как его вид вызывает новую вспышку боли в висках. Склонив голову, Гермиона произносит: – Я помнила то, что мне рассказывал Гарри. Про воспоминания, которые он получил от Снейпа. Про то, что он сам оказался крестражем. Но после всего произошедшего мы никогда не обсуждали, как именно ему удалось… выжить.

– И ты ничего не помнишь о финальной битве?

Гермиона качает головой, чувствуя себя вконец опустошённой.

– Я помню, как очнулась в палате. Тогда я узнала, что прошло три недели после битвы, и затем почерпнула основные факты из газет, которые целители быстро отобрали у меня, – она криво усмехается. – После мы мало с кем говорили о случившемся.

Он кидает быстрый взгляд куда-то поверх её головы.

– Многие и не знали.

– В смысле?

– Когда вы поняли, что поиск крестража должен быть в секрете, об этом стало запрещено говорить. Не так много людей знали, что это портрет. А чей именно, знали только ты, я, Поттер, Уизли и Бруствер, – Малфой кусает щёку изнутри и щурится. – А по поводу Поттера… только он сам в курсе, как вообще ему это удалось. Чёртов везунчик.

Малфой закатывает глаза, и его челюсть заметно напрягается, он поджимает губы, и на лице застывает одновременно сердитое и тоскливое выражение.

В его взгляде Гермиона видит нечто знакомое. Такое, что она явно должна бы различить, но никак не могла узнать. Она всё смотрит и смотрит на него и, только когда это становится почти неловким, мотает головой и неуверенно просит:

– Расскажи мне больше про крестраж.

Малфой вздрагивает.

– Я не уверен, что могу сказать. Всё связано. Эти воспоминания подтянут за собой другие, и…

– Так этого мы и добиваемся, Драко! – не удержавшись, вскрикивает Гермиона и сжимает кулаки так сильно, что ногти болезненно впиваются в ладони.

Он сужает глаза то ли от её выпада, то ли от того, что она впервые за всё время назвала его по имени. Оно вырвалось неосознанно, и Гермиона почти смущается, когда Малфой напряжённо говорит:

– Грейнджер, ты можешь пойти к Поттеру или Брустверу, и они расскажут тебе подробности, но… – он медлит, подбирая слова, – после произошедшего в прошлый раз я настаиваю, что тебе не стоит торопиться.

– Я помню тебя более импульсивным, – вырывается у неё.

Малфой мгновение смотрит на неё с удивлением, а после усмехается.

– Я научился на своих ошибках, Грейнджер.

Он многозначительно глядит на неё, и Гермиона чувствует, как кожа начинает гореть, и от его слов в горле почему-то образуется огромный ком.

Она набирается смелости и медленно обводит его взглядом. Рассматривает руки, которые покоятся на столе; наблюдает, как вздымается от слегка сбитого дыхания грудная клетка; обращает внимание, как он старательно расправляет плечи, пытаясь держать спину прямой. Она долго разглядывает острую линию челюсти и выступающие скулы, побледневшие губы и посеревшие шрамы на лице. А после смотрит в стальные глаза, выражение которых постоянно сбивает её с толку.

Весь его образ заставляет поддаться порыву, и Гермиона тихо спрашивает:

– А что было между нами?.. Между мной и тобой?

Она видит, как от этого вопроса Малфой теряется, и нечто близкое к панике проскальзывает в его взгляде. Всё внутри Гермионы сжимается. Она тяжело втягивает воздух, уже зная его ответ.

– Я… Я не…

Её сердце падает.

– …Не можешь сказать.

Малфой кивает, и его кадык дёргается, когда он нервно сглатывает.

– Не могу, Грейнджер, – его голос срывается. – Пока не могу.

Гермиона чувствует, как к глазам подступают слёзы.

– Ну конечно, я должна вспомнить сама… Я всё должна сама…

Боль неожиданно вновь обжигает голову, и Гермиона жмурится и поднимает руки, сжимая виски ладонями. Её окатывает волной жара, и, стиснув дрожащие губы, Гермиона старается выровнять дыхание и хоть немного успокоить сердце, которое бешено бьётся о рёбра.

На какую-то долю секунды ей кажется, что она снова потеряет сознание и вспомнит ещё больше.

– Грейнджер, – тихо окликает Малфой её. Она трясёт головой, не поднимая взгляда. – Грейнджер, посмотри на меня.

Её сознание всё ещё не понимает, как воспринимать его голос, но он явно задевает что-то глубоко внутри, заставляя прислушаться. Гермиона смотрит на него сквозь ресницы и тут же не сдерживает протяжного вздоха. Она может легко сказать, что он всё ещё растерян и зол, но кроме этого его лицо выражает такую тревогу, что сердце Гермионы пронзает болью.

Она всхлипывает, роняет руки на стол и вновь опускает взгляд.

– Грейнджер… – он просит надломленным голосом: – Скажи хоть что-нибудь.

Гермиона смотрит на свои подрагивающие ладони и сцепляет их вместе, крепко сжимая пальцы.

– Воспоминания смешиваются, как будто я прожила две жизни, – с придыханием произносит она. – Я понимаю, что вспомнила ещё далеко не всё, но это тяжело. Я уже не могу отличить правду от вымысла. И не знаю, кому верить, – на глаза наворачиваются слёзы.

Она слышит его шумный вздох и краем глаза видит, как он стискивает руки, переплетая пальцы. Гермиона тут же раскрывает замок собственных рук и опускает ладони на столешницу. Ей кажется, что Малфой зеркалит её жесты, и хочется хоть немного отстраниться от него.

Малфой не замечает её порыва.

– Себе, Грейнджер, – тихо произносит он, и его голос вновь вызывает боль в груди. – Как ты чувствуешь?

– Я… Я не знаю, – Гермиона прикрывает глаза, чувствуя, как слёзы текут по щекам. Каждое слово даётся ей с трудом, и она вжимает пальцы в стол так, что кончики белеют. – Я привыкла, что не могу тебе доверять. Что ты на другой стороне. Я привыкла, что ты раздражаешь и причиняешь… боль, – её голос срывается, и она долго молчит, прежде чем закончить: – Но почему тогда я чувствую себя в безопасности, когда ты рядом?..

Гермиона вздрагивает всем телом и несмело поднимает на него взгляд.

Малфой гулко сглатывает, потеряв дар речи, будто не в силах ответить на её вопросы. Его глаза слегка светлеют.

Гермиона чувствует, что её губы дрожат от подступающих рыданий.

Грязный, серый и грубый образ преступника из Азкабана совсем не вяжется с этим мягким выражением глаз. Он долго смотрит словно прямо вглубь её, и лишь на какую-то долю секунды его взгляд мечется к её ладони, а затем, прежде чем Гермиона успевает среагировать, Малфой осторожно дотрагивается до её пальцев в лёгком ободряющем жесте.

От нежного прикосновения тугой узел внутри сжимается. Плечи Гермионы дёргаются, и она пытается сдержать очередной всхлип:

– Малфой, пожалуйста, помоги мне всё вспомнить, – отчаянно шепчет она и в ужасе глядит на их соединённые ладони, но не отдёргивается.

– Совсем скоро, Гермиона, – успокаивает он, аккуратно сжимая её руку, – потерпи совсем немного.

Малфой поглаживает её ладонь большим пальцем, и Гермиона замирает, чувствуя болезненное наслаждение от подобной ласки.

Его голос, произносящий её имя, не вызывает отторжения. Будто она уже слышала его раньше.

И дело не только в голосе.

Она помнит не всё, но точно знает, что уже чувствовала тепло Малфоя и разделяла с ним свою боль.

Это привычно, и это успокаивает.

Он рассчитывает на неё и верит, что она справится. И в этот момент, чувствуя его поддержку, Гермиона наконец ощущает себя легче. Тот груз, что давит на плечи, на всё тело, на голову, – Малфой забирает его часть на себя.

Он верит, что она вспомнит и поможет им обоим.

И кажется, у неё нет других вариантов.

Даже если дальше будет только тяжелее.

***

Гермиона возвращается домой и принимает долгий горячий душ, пока не чувствует, как боль и усталость отступают.

Голова гудит, а сердце в груди бьётся, будто Гермиона на грани инфаркта, но ей становится немного спокойнее.

Прежде чем вновь вернуться в Хогвартс, она решила остаться в Лондоне на пару дней, чтобы всё обдумать и, может быть, вновь навестить Малфоя.

Ей кажется, что она должна вспомнить что-нибудь ещё совсем скоро.

И пока это не произошло, Гермионе нужно уложить в голове все те мысли и воспоминания, которые есть там сейчас.

Странным кажется даже сформулировать, что именно случилось.

Она занималась сексом с Драко Малфоем.

И, судя по его поведению и словам, это произошло не один раз.

Гермиона удивлялась, что встречалась с Малфоем в доме Снейпа, а в итоге потеряла там девственность… Нет, не потеряла, а сама отдала Драко Малфою. И это не было похотливым порывом, скорее напоминало момент настоящей близости.

Это смущает, пугает и интригует в равной мере.

Гермиона выбирается из душа и застывает перед зеркалом, оглядывая себя в слегка приглушённом свете. Она осматривает своё тело, легко касается пальцами бёдер, проводит по животу, очерчивает выпуклость груди. Теперь всё воспринимается по-другому.

Больше года она не помнила, как её тела касались чужие тёплые руки.

Ком в горле доставляет почти физическую боль, и Гермионе хочется плакать при мысли о том, что она потеряла.

Это было важное воспоминание, дорогое. Она думала, что оно с ней навсегда, но некто цепкими лапами вырвал большие куски жизни прямо из её разума. И Гермиона даже не заметила этого и жила дальше столько месяцев без малейших сомнений.

Строила будущее.

Даже не зная своего прошлого.

Подобная несправедливость ужасает, и, хотя теперь у неё есть шанс всё исправить, Гермиона не уверена, как жить дальше в новых обстоятельствах.

Кроме того, она совершенно не понимает, что чувствует к Драко Малфою.

И что чувствовала тогда.

Могла ли она быть влюблена в него?

Гермионе кажется, что уже ничто не способно её удивить, но вместе с тем она понимает, что просто ещё не полностью осознала произошедшее.

Она знает, что обещала бороться за него.

И ей больно, что она не сдержала обещание.

Воспоминания Снейпа заставили Гермиону посмотреть на всю ситуацию под другим углом. Малфой опасался предательства со стороны Ордена и явно запасался дополнительной информацией по наставлению Снейпа.

Всегда имел козыри в рукаве.

А она… она заставляла его раскрывать их быстрее, чем он был готов.

Гермиона, не всегда сама это понимая, провоцировала его и каждый раз старалась обернуть ситуацию в свою пользу, пока Малфой просто боролся за жизнь, за благополучие и безопасность. И в тот далёкий вечер она наконец осознала это и пообещала ему, что поможет.

И вот где они оказались.

Всё внутри сжимается от мысли, что она предала Драко Малфоя.

Гермиона вспоминает его взгляды, его жесты, его слова. Она снова и снова думает о том, что могло пойти не так. В голове возникают десятки версий, но ни одной похожей на то, что могло бы произойти на самом деле.

Наверняка она знает только одно: его мать не хотела, чтобы Драко завладела тьма, и считала, что его душа достойна спасения. И с ней были согласны и Снейп, и Дамблдор.

Но что насчёт самой Гермионы?

Раз она обещала бороться за него, то тоже верила в это.

Но могла ли она ошибаться?

Конечно, могла.

========== 11. Одиннадцатая глава ==========

Его мать не хотела, чтобы им завладела тьма, и считала, что его душа достойна спасения. И с ней были согласны и Снейп, и Дамблдор.

Но что насчёт самой Гермионы?..

Когда она просыпается, Малфоя уже нет рядом. Гермиона не уверена, ушёл ли он раньше или вообще не оставался с ней. Она выбирается из постели, надевает одежду, которую находит сложенной ровной стопкой у кровати, и спускается вниз.

Дом выглядит как прежде: он не заметил смены хозяина.

При мысли о Снейпе Гермиону охватывает жуткая тоска. Конечно, он знал, что его конец – это вопрос времени, и, кажется, был не против. Его, скорее, сдерживали обязательства.

Вечные обязательства, которые он сам взвалил на себя и выполнял почти двадцать лет, каждый день рискуя собой.

И никогда не будучи от этого счастлив.

Эти мысли о его судьбе, о том, что он сделал и что получил в итоге, порождают щемящую боль в груди. Гермиона старается их отогнать, но одновременно с тем не может перестать думать снова, и снова, и снова…

Она медленно обходит весь первый этаж и в конце концов задумчиво замирает у дивана, который привлекает её внимание и наконец способствует переключению. Она смотрит на подушки, которые смяты от случившегося накануне; Малфой либо не заметил, либо не потрудился устранить беспорядок. Гермиона слегка краснеет и взмахивает палочкой.

Она уберёт эти следы.

Но кое от чего уже не получится так легко избавиться.

Мерлин свидетель, Гермиона совсем не планировала то, что произошло между ними, но не испытывает ни вины, ни сожалений теперь, когда всё случилось. Гермиона в смятении и не может сформулировать, какие чувства испытывает к Малфою, но она уж точно не та, кто стал бы спать с кем-то из жалости.

Конечно, замешано что-то большее.

По крайней мере, с её стороны.

Гермиона не представляет, что чувствует сам Драко. У неё нет сил анализировать его эмоции, когда она даже не понимает собственные.

Но у неё язык не повернулся бы назвать произошедшее просто похотливым моментом. Тем более Гермиона не могла не обратить внимание на то, как внимателен и нежен был Малфой. Он… позаботился о ней.

После этого Гермионе сложно не оправдывать его.

Ох, Мерлин, она с самого начала сражалась с собой, чтобы не сочувствовать ему и не искать объяснений его поведению, и совершенно провалилась в этом.

Теперь, когда она отдала ему так много, логично не считать его злом, хотя, возможно, Гермиона пытается найти в Драко Малфое больше хорошего, чем есть на самом деле. Но она не может думать о нём плохо и не может злиться в той же мере, что и раньше.

Он жесток, и импульсивен, и груб. Грубее, чем она хотела бы, чтобы он был. Но есть в нём и другая сторона.

Несмотря на его прошлые всплески, Гермиона всё больше склоняется к тому, что он не обидит её. И пока что этого достаточно. Она готова некоторое время действовать по наитию, когда дело касается его.

Тем более, что бы Гермиона для себя ни придумала, с его переменчивостью все её решения могут устареть быстрее, чем она начнёт их придерживаться.

***

В столовой только Бруствер, Люпин, Гарри, Рон и сама Гермиона. За окном темно, и почти все в доме уже спят, поэтому они не боятся, что их прервут, но всё же накладывают дополнительные заклинания, чтобы никто не мог ни войти, ни услышать разговор.

– …И у мистера Малфоя нет никаких идей, чей портрет это может быть?

– Пока что нет, – Гермиона качает головой в ответ на вопрос Кингсли и краем глаза замечает, как ещё больше хмурится Гарри.

– В одном только Хогвартсе сотни, если не тысячи, портретов, – ворчит Рон. – Это может быть любой из них.

– Хогвартс в руках Пожирателей, – возражает Гермиона. – Достать его оттуда Люциусу не составило бы труда.

– Это могло произойти в любой день, не было бы надобности совмещать со всеми этими нападениями, – кивает Кингсли.

Рон вспыхивает:

– Но искать по местам нападений – это безумие. Атака была слишком большой и беспорядочной! Нам надо как-то сузить круг.

– Возможно, надо начать с крупных особняков, где могут храниться важные портреты, – задумчиво произносит Люпин. – Кроме того, – он мгновение смотрит в потолок, будто укладывает мысль в голове, а после говорит: – Этот портрет должен существовать в единственном экземпляре. Иначе тот, кто на нём находится, мог бы перейти и что-либо рассказать. Волдеморт не стал бы так рисковать.

Гермиона ощущает едва заметный укол в висок, будто его слова пробуждают внутри какую-то идею, но она не может осознать и сформулировать её. Гермионе нужно больше времени. Она вздыхает, пытаясь поймать мысль.

Это кажется важным.

Но вся ситуация слишком сумбурна.

Рон недовольно бурчит:

– Он словно пытается нас запутать. В чём вообще смысл таких сложностей?

Гермиона хмыкает, когда в голове всплывают слова Малфоя: «О, идёт четвёртый год войны, а ты задумалась о смысле. Так держать, Грейнджер». При воспоминании о его образе осознание накрывает её:

– Он не знает, что мы в курсе существования портрета, и не хочет раскрывать эту информацию никакой ценой. Иначе бы и не потребовалась вся эта операция.

Рон, Кингсли и Люпин смотрят на неё и кивают, отчасти убеждённые её словами.

Вдруг тишину нарушает Гарри:

– А что, если он поступает именно так, просто потому что может?

Гермиона вздрагивает и кидает на него опасливый взгляд, но быстро отводит глаза.

Он может быть прав.

Волдеморт – жестокий безумец. И то, с какой безжалостностью он отправляет Пожирателей смерти крушить мирные города, могло быть продиктовано не стратегией, а лишь жаждой разрушений.

И если так – тогда у них нет никаких зацепок по поводу крестража.

– Мы никогда не будем способны полностью понимать мотивацию Волдеморта, – говорит Кингсли. – Но это только должно подстёгивать нас. Однако если мисс Грейнджер права, то нам стоит как можно меньше распространяться о существовании портрета, чтобы до Пожирателей не дошла информация о том, что мы знаем. Только те члены Ордена, кто был здесь в тот вечер, в курсе, и я предупрежу всех, чтобы этот круг не расширялся ни при каких условиях. Пока мы хотя бы отчасти не приблизимся к пониманию, чей портрет это может быть, никто больше не должен знать.

Гермиона прижимает кончики пальцев к вискам и протяжно вздыхает, чувствуя, как волна усталости накрывает её с головой. Смятение из-за событий последних дней преследует её, и Гермиона остро чувствует, что ей нужна пауза. Ей нужно время всё переосмыслить.

Но война не даёт поблажек.

– При этом поиск этого крестража – теперь первоочерёдная задача Ордена, – твёрдо добавляет Кингсли и вдруг обращается к Гермионе: – Мисс Грейнджер, передайте это мистеру Малфою. С настоящего момента это самое ценное, что он может делать для Ордена.

Гермиона вскидывает на него глаза. Ей не нравится требовательный тон, и что-то внутри из-за него слабо дёргается, словно выражая протест, но она ничего не отвечает и лишь послушно кивает.

***

Гермиона выжидает несколько дней, надеясь, что Малфой первый выйдет на связь.

Это период затишья.

Пожиратели будто отступают, но Гермиона понимает, что это временно. Они собираются с силами и планируют что-то совсем новое теперь, когда у Волдеморта есть ещё один крестраж.

Ещё два.

О, Мерлин.

Гарри отказывается обсуждать с кем-либо, что ещё он увидел в воспоминаниях Снейпа, и к удивлению Гермионы не спрашивает у неё, что видела она. Он закрывается и концентрируется на мыслях о новом крестраже.

Они с Роном планируют операцию по поиску. Гермиона знает об этом, потому что они просят её помощи, но не зовут с собой.

Из-за её связи с Малфоем она всё равно не может покинуть штаб, а Гарри и Рон сами хотят провести расследование в тех местах, где теоретически мог храниться портрет, пока Люциус не заполучил его.

Гермионе кажется это неразумным. Она пытается убедить их, что Драко может быстрее узнать информацию и тогда их поиски будут бессмысленными, но несмотря на всю его помощь, ни у кого кроме Гермионы всё ещё нет резона доверять Драко Малфою.

Гарри и Рон скептически спорят с ней, а спустя сутки всё же собираются и уходят.

***

– Я тороплюсь.

Малфой смотрит куда угодно, но не на неё.

– …Ладно.

Она растерянно замирает посреди гостиной, не зная, как поступить, и просто глядит на него, пока наконец Малфой не начинает говорить:

– Во-первых, ваши пленные мертвы. – Гермиона вздрагивает и от смысла слов, и от тона, которым они произнесены: его голос холодный, безэмоциональный. – Я не видел всех, но среди них были несколько незнакомых мне авроров, Голдштейн, рыженькая пуфендуйка, кажется, Сьюзен. И Аберфорт Дамблдор.

Его лицо передёргивает на последнем имени, и Гермиона тоскливо вздыхает.

– Мы даже не знали, что они в плену.

Малфой слегка склоняет голову к плечу и всё же бросает на неё короткий настороженный взгляд.

– Когда умирают те, кого вы и так считали погибшими, как будто бы даже проще, нет?

– Ты ведь шутишь?

Она неверяще смотрит на него, но он лишь пожимает плечами.

– Вы всё равно не могли их спасти.

– Я понимаю, но это не значит, что я не буду грустить, – отмечает Гермиона и, увидев, что Малфой еле сдерживается от того, чтобы закатить глаза, ощущает, как ярость обжигает изнутри. Она стискивает челюсти и грубо спрашивает: – Что-то ещё?

Она складывает руки на груди, ограждая себя от него.

По непонятному выражению, мелькнувшему в его глазах, Гермионе кажется, что от её тона Малфой на мгновение удивляется, но когда он отвечает, его голос звучит скучающе:

– Пожиратели готовят новое нападение на одно из ваших убежищ. Что-то в Тинворте.

– Ты про Ракушку?

– Без понятия. Какой-то коттедж в Тинворте у океана – всё, что я знаю.

– Это дом Билла и Флёр, – тихо сообщает Гермиона.

Малфой кривится и на мгновение вскидывает руку, будто прерывая Гермиону, но никак не комментирует её слова.

– Пожиратели знают точное расположение и могут туда попасть. Нападение запланировано на начало следующей недели.

Ярость отступает так же быстро, как и возникла, и Гермиона печально кивает:

– Я передам Кингсли, мы решим, что делать.

– Грейнджер, тут нечего решать, – обрубает Малфой. – Вам стоит оставить коттедж и быстрее перенести всех раненых. Там будет два отряда Пожирателей, и если вы попытаетесь справиться, то цена будет слишком большой.

– Цена… – она вздыхает и всматривается ему в лицо, обдумывая услышанное. Ей больно от мысли, что они могут потерять Ракушку, а образ того, как она сообщает это членам Ордена, вызывает тревогу. У неё возникают разные идеи и планы, и, хотя Гермиона понимает, что к словам Малфоя стоит прислушаться, её разум начинает выстраивать варианты того, как можно поступить. – Хорошо, я поняла, – она кивает, – я всё передам.

Он подозрительно смотрит на неё несколько мгновений, пару раз сжимая и разжимая челюсти, но потом выдыхает.

– Грейнджер, и ещё одно, – Малфой поднимает руку и трёт шею перед тем, как словно нехотя продолжить: – Раньше я иногда сверял свою информацию со Снейпом, но теперь у меня нет такой возможности.

Гермиона задумчиво сдвигает брови, ожидая продолжения, но он замолкает и лишь нервным движением поправляет волосы. Малфой смотрит на неё, но его взгляд снова нечитаем, и Гермионе приходится потратить ещё мгновение, чтобы понять, к чему он клонит.

– Ты не можешь рассказывать нам то, что знаешь только ты.

Он кивает:

– Теперь мне нужно быть осторожнее. Пожиратели в большинстве своём не знают, что случилось со Снейпом, но Волдеморт и особо приближённые в курсе, что он был предателем, – он морщится, голос звучит удручённо. – И если они поймут, что есть кто-то ещё…

– Они не поймут, – резко перебивает Гермиона и осекается, удивляясь самой себе. Она смущается, когда Малфой раздражённо цокает.

– Ну конечно, ты же знаешь наверняка, – ворчит он, его ноздри раздуваются. Гермиона ожидает всплеска, но он не спорит, а лишь говорит: – В общем, меня теперь стало легче раскрыть, и Орден должен это понимать.

Гермиона всматривается в его лицо, но ничего не может распознать. Лишь холодная пустота в глазах и в каждой чёрточке.

Он снова закрывается, и, хотя Гермиона чувствует, что она начинает к этому привыкать, такое поведение всё равно слегка раздражает. В груди неприятно колет, и Гермиона мотает головой, смахивая это ощущение.

Проблема не в том, что она дала ему своё тело. В конце концов, он даже пытался отказаться. Но она также попыталась дать ему нечто большее. Гермиона искренне предлагала свою поддержку и верила, что могла бы помочь Драко, но он снова отстранялся.

Ей хочется накричать на него, хочется устроить истерику на ровном месте, хочется взять его за плечи и грубо встряхнуть, чтобы эта маска наконец треснула без возможности восстановиться вновь.

Но она… понимает.

Гермиона осознаёт, что он не хочет чувствовать себя уязвимым перед ней, и в этот раз она даёт ему возможность отступить.

Она вздыхает и мирно произносит:

– Мы будем аккуратнее, Драко. Я понимаю и предупрежу Кингсли и Люпина, – она стойко выдерживает его очередной колкий взгляд и ещё более мягким голосом добавляет: – Кстати, Кингсли просил передать тебе, что теперь для Ордена поиск крестража – первостепенная задача. Поэтому любая информация о нём – самая ценная.

Он взирает на неё несколько мгновений и едко кидает:

– И самая убийственная.

А после аппарирует прочь, не оставляя шанса возразить.

***

Пока все вокруг обсуждают, что делать с нападением на Ракушку, Гермиона думает о его перепадах настроения и о том, сможет ли она когда-нибудь к ним привыкнуть.

Она снова размышляет о воспитании Драко Малфоя и том, как оно конфликтует с той ситуацией, в которой он оказался.

В нём всю жизнь культивировали преданность семье и определённые устои, а теперь он предаёт всё то, на чём вырос. Ещё и не до конца понятно ради чего.