Текст книги "Долгожданный подарок (СИ)"

Автор книги: eva-satis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

В конце концов я решился просто расписать дощечку, вроде хохломской росписи. Вышло просто замечательно. Высохшую я покрыл лаком – получилось просто супер! Получившуюся дощечку я показал Сарраш. Это было просто море восторга! Я даже немного растерялся, а потом понял, что я действительно дундук, прожил у них два месяца и не заметил, что никаких расписных вещей в доме нет. Резьба – везде, где только можно: на самой простенькой ложечке, на мебели, а расписных – ни единой.

Так что следом я расписал несколько тарелочек и кружек. Их выставили на видное место на полочке и любовались каждую свободную минуточку. Есть из них перестали. Тогда я расписал остальную посуду. Нераскрашенных не осталось, и им пришлось кушать из нарядных, сначала жалели красоту, но я объяснил, что краска не смоется и останется навсегда.

Потом предложил Нарраву вырезать несколько новых тарелок, ложек там, ковшей, блюд побольше и прочей утвари, все же весна, или рассветная по-ихнему, скоро в гости там пойдут, подарят. А Террену на свадьбу предложил вырезать комплект посуды, я даже эскиз набросал. Попросил оставить без резьбы.

Через неделю меня завалили заготовками. Места в моей комнате стало катастрофически не хватать, и я попросился на чердак, вроде как, места много, светло, да и тепло, как и во всем доме.

Кстати, весь дом как-то по-особенному отапливался: печки или чего-то похожего не было. В подвале было что-то вроде котельной, только из камня, топилась углем, горячие трубы шли под полом всего дома, даже на чердаке. И трубы, как весь дом, были каменными. И без швов. Когда я спросил, как это сделали, он взял камушек, сжал ладонь, разжал – на ладони оказалась птичка каменная.

– С камнем говорим же! – как само собой разумеющееся, выдал мне Наррав.

– А окно? – ткнул пальцем я.

– Камень, а что же еще?

Так вот, Валерочка. Он ушел, а я стоял и глазами лупал. Для меня это – чудеса невероятные, а для него так, пустячок каждодневный. То есть, с камнями говорят мужчины, женщины – с землей. Каждый так может. Делов-то. И поразившее меня окно – тоже камень, только попросили его по-другому, чтоб прозрачное стало.

На кухне готовили на чем-то вроде буржуйки, то есть, стол для готовки стоял у стены, опять каменный же, наверху были отверстия, на которые ставили решетки, и на них готовили, или сразу котлы большие, а внутри разжигали огонь. Готовили, кстати, не на углях, а на дровах, вроде как, так вкуснее. Был водопровод, раковина. На каждом этаже было отхожее место, очень на наши унитазы похоже, и комнаты для умывания. В подвале была большая купальня, вроде турецкой бани, и небольшой бассейн с проточной водой. Я так и не понял, как она грелась, но температуру они регулировали, нажимая поочередно пару камней рядом.

И еще в стенах и под потолком была своеобразная вентиляция, пронизывающая весь дом.

Вот вам и деревня.

========== Глава 3 ==========

На чердаке мне сделали просто потрясающую мастерскую. Светлую, просторную. Провели водопровод, и туалет сделали отдельный. При мне попросили окно расшириться. Это выглядело примерно так: Наррав положил руку на стену рядом с окном, глаза прикрыл, и через минуту стена как сплавилась, пошла рябью и успокоилась прозрачным стеклом. Всё. Делов-то. Окно расширилось вдвое.

Пока я хлопал глазами, чудодеятель спокойно поинтересовался, что на ужин буду.

Короче, через неделю я уже сидел безвылазно на чердаке и не мог оторваться. Меня так захватила идея сделать шикарный подарок на свадьбу старшего брата, что не хотел ни на секундочку оторваться. Боялся за два месяца не успеть.

Попутно, разминаясь, так сказать, я ночью расписал несколько общих помещений, на манер царских хором. Не спалось мне. Да и делов-то было. Я ж не сплошняком, только орнамент обозначил, а то скучненько смотрелось – сплошной камень.

Их реакция меня, если честно, напугала. Когда все высохло, и я снял первый покров, которым прикрыл стены, чтоб не испачкать что-нибудь ненароком, меня оглушила тишина. Смотрели на меня, на стену, опять на меня. Столько было в глазах! Восторга, неверия, восхищения и снова недоумения… наверное, так же я смотрел, как батя окно делал. Потом меня буквально сбил с ног шквал их эмоций, восторга, меня зацеловали и затискали всего! Мелкие верещали и пытались пальчиками отковырять кусочек. Глядя на это, я решил и мелким что-нибудь сделать.

Поскольку вырезальщик из меня никакой, я нарисовал угольком несколько вариантов деревянных игрушек вроде трещотки, курочек на жердочках и как мужик и медведь дрова рубили, ну, это когда с одной стороны тянешь, а фигурки двигаются. На большее фантазии не хватило. С этой мелочью не стал к Нарраву приставать, показал Террену. Тот принцип живо понял. Через пару дней приволок готовые. Фигурки были – как живые, вот кто у нас отменный резчик! Я их расписал, лаком покрыл. Потом подумал и решил трещотки не дарить. От мелких и так шуму полно, а с трещотками полный кавардак будет.

Визгу и писку от подаренных игрушек было немерено. Я даже удивился, почему у них таких нет, вроде резчики они все отменные. Все оказалось просто: какими бы они не были искусниками, воображения что-нибудь новое сделать не хватает. Вырезать по дереву их в стародавние времена тоже кто-то из «подаренных озером» научил. Странно, что игрушки не показал. Идею сделать игрушки подхватил Наррав. Принцип простой, я постарался как можно понятнее объяснить. Так что теперь у них будет бум резных игрушек. По весне всех одарит, щедрая душа.

А потом пришла весна! Вокруг все расцвело, зазеленело, защебетало, запело! Как будто и у меня внутри что-то растаяло. Может, и правда, ребенком побыть? Тут меня никто не знает, ничего никому доказывать не надо, глотку рвать, по головам лезть.

Наррав и Сарраш меня иначе, как маленьким, и не звали, и от своих детей не выделяли, а я настолько привык к ним и так полюбил, что не заметил, как стал звать их батей и мамой. Наверное, так и было правильно, своих-то и не помню.

Я никогда себя так не вел. Столько не смеялся. Столько не безобразничал. Будто мне не двадцать лет, а два. Я радовался, как ребенок! Может, так и было? С мелкими мы носились, как угорелые. Да и не мелкими они уже были: после оборота сильно вытянулись, буквально на голову за месяц выросли, меня ненамного ниже были. Да и годов-то им всего двадцать было, как раз в это время первый оборот у перевертышей. Так что теперь мне было понятно недоумение взрослых, когда мой возраст узнали. Но я и не хотел уже взрослого изображать. Пусть их! В конце концов, я – ребенок по их понятиям, и могу с чистой совестью дурачиться!

А эти хитрюги-близняшки! Если мы попадались за шалостью, то я частенько брал вину на себя, поскольку мне было достаточно состроить раскаивающуюся мордочку, как Сарраш покупалась, и поучения прекращались. Этим близнецы-засранцы пользовались напропалую.

***

Я познакомился с Адеррас, такая красавица! Она мне и рассказала, что если через озеро прошел – уже не человек. Пусть она и не стала оборотнем, как муж, да и дети – все волчата, но не стареет, как человек, и до четырехсот, как минимум, будет молодкой. Примерный расклад – мы меряем годами, они – десятилетиями. То есть четыреста – как у нас сорок. Так что забудь, что ты Валера, тут ты Флерран, и ты младенец еще по их меркам, так что гуляй и шали.

Я, кстати, спросил её, почему она обманула с возрастом. Она не просто так с моста упала. Младшей дочкой была у средней руки помещика. Замуж выдали за старика. А тот просто садистом оказался. Когда сказала, что беременна, выдал, что от него детей быть не может, ославил и из дому выгнал в чем была. Так-то вот. Ребенок погиб, перехода не выдержал. Она сама болела долго. А потом в первую весну мужа будущего встретила. Влюбилась, как девчонка. И все. Забылось все, что было плохого. Теперь так счастлива, как никто, ни о чем не жалеет. Меня, кстати, ни разу не спросила, что там дома за двести лет сталось. Вся её жизнь здесь теперь, она другой и знать не желает.

А еще я в зеркало посмотрелся. Как-то мне не надо все было, все ж не девчонка, перед зеркалом любоваться. Но тут я у Моррас рамку оконную расписывал, а она все вертелась рядом, прихорашивалась у зеркала.

Так вот. Лучше б не смотрелся. Я за последние годы так привык, что постоянно в гриме, что отвык от своего натурального, так сказать, вида. Видать, отсутствие всяких аллергенов сделало свое дело, и кожа у меня была белая-белая. Как слоновая кость, так, кажется этот оттенок звался. И волосы белые отрасли до плеч уже, а я и не заметил. А глаза почему-то не красные, а синие, как озеро. Вот от глаз я и впал в ступор. Я вспомнил, что вроде как действительно в линзах был, я ж их, не снимая, носил. Может, и в синих тогда был, не помню. Но каким бы не был цвет линз, мои-то зрачки красные должны быть! Я даже потрогал руками, поводил пальцем по зрачку – нет, не линза, она бы съехала.

Тут дверь грохнула, и я отмер. Оказалось, я так замер, что Моррас испугалась и за отцом побежала.

– Что такое, маленький! Ты чего, зеркала ни разу не видел? Чего испугался?

– Н-нет… глаза, – выдал я, и потыкал пальцем, показывая на глаза. – Почему синий?

– Что синий? – не понял он. – А какой должен быть?

– Н-ну, раньше красный был…

– Ааа… это, – успокоился батя. Меня приобнял. – Адеррас тоже цвет волос сменила. Ведун ей тогда пояснил, что озеро дает наиболее похожее новое тело, ну, не новое, а как бы меняет твое, выбирая из того, что есть в нашем мире. То есть, Адеррас теперь нерги, южное племя людей, у них светлые волосы и такие же зеленые глаза. Она рассказывала, что раньше волосы красными были. Красных волос в нашем мире нет. У тебя – ну, наверное, такие, как ты, тоже есть в этом мире, только с синими глазами, я и не знаю, какое племя это, наверное, северные кто-то, ты ж как снежиночка у нас.

– Охереть… – выдал я по-русски без запинки.

– Что? Не понял.

– Н-ничего… – опять прозаикался я.

– Флерр, ну ты чего расстраиваешься? – погладила меня по голове Моррас. – Ты очень красивый, вот вырастешь, от невест и женихов отбоя не будет.

– Угу. Ничего. Все хорошо уже.

– Ну и молодец, – Наррав потрепал меня по голове и вышел.

Моррас спросила:

– Может, попить хочешь?

Я покивал. И правда, во рту все пересохло. Теперь я непонятной породы зверь. Опять поглядел в зеркало. А ведь и правда, ничего. Даже красиво. Это как художник вам говорю. Белоснежные волосы и синие глаза. И правда, снежиночка. Ну и пусть, буду местной снегурочкой. Авось, по весне не растаю. Настроение выправилось.

Секундочку, каких таких невест и женихов?! Каких женихов??!

Вошедшая сестренка, увидев мое состояние, подбежала, стала теребить:

– Флерр, ты чего опять! Отомри!

– К-как-ких т-таких ж-женихов?

– Фу-ты ну-ты! Я думала, что серьезное… ну оговорилась я, ну, прости. Тебе еще рано пару выбирать, не переживай! Всему все время, все будет хорошо! – опять по голове гладит.

– Н-никаких женихов?

– Никаких, маленький…

– Я н-не маленький…

– Конечно, большой уже. Пить будешь?

– Ага.

Кое-как я успокоился. Ничего себе у нее оговорочки!

========== Глава 4 ==========

***

Незаметно пришло время свадебного месяца.

Вообще, у них было пять таких праздников, когда все вместе гуляют. На неделю каждый сезон собираются. Свадебный месяц – самый длинный праздник. Если на прочие – думают, ехать, не ехать, то на свадебный приезжают все, от мала до велика. Для этих сборищ был предназначен особенный большой луг, окруженный лесом.

Мы до него три дня добирались верхом. Поскольку на лошадях ни разу не сидел, ехал в повозке. Остальные верхом. Нагрузили два возка подарков, мои расписные чашки-ложки тоже. Посуду для Террена оставили дома, чего туда-сюда таскать, я никому не показывал, только батя с мамой видели, а старшему ни-ни, сюрприз!

Многие семьи, и наша в том числе, поставили большие шатры в лесу, готовили на костре.

Ходили друг к другу в импровизированные гости, пели у костров, плясали, хороводы водили. Наверное, так наши языческие предки гуляли, не знаю. Мне было очень хорошо. Я со всеми перезнакомился, наскакался от души, мы с Ниррахом и Вирраном бегали от одного костра к другому, бесились с другими детьми. Моррас с нами не ходила, вроде как, большая уже, скоро женихаться будет, со своими подружками сплетничала. Да и не надо!

Так что мы днем бегали, везде лазили, рядом речка была, купались до посинения моего, им-то чего сделается. А меня вылавливали, кутали и тащили к костру. Я согревался, брыкался и бежал дальше.

А вечером смотрели на гуляния. Террен с любимой своей. Другие пары. Женихи с невестами так здорово смотрелись рядышком, как солнышки светились, танцевали что-то вроде ручейка, так неспешно, красиво двигались, пели завораживающие песни, голоса у всех невероятно глубокие, чистые, нашим попсушникам до них, как до звезд. А еще были женихи с женихами. Их две пары было. Я вспомнил оговорку сестры про женихов. Они танцевали и пели вместе со всеми. Так же сияли. И поздравляли и благословляли их вместе со всеми, не делая отличий. И детей желали тоже. А вот это уже интересно!

Все это время было для того, чтоб молодые лучше узнали друг друга, убедились в своих намерениях, познакомились с будущей родней. Ведь живут все семьи достаточно далеко друг от друга, и общение в основном и было на таких праздниках, да прочих сборах, вроде охоты или уборки урожая. Да и ухаживают не один год. У них вообще все неспешно делается. Самих молодых никто никуда не отпустит. В гости – только в сопровождении старших, и то, им уединиться не дадут, ни о какой самостоятельности даже в замужестве и речи быть не может, пока молодожены первенца не родят. А уж только после, как первенец обернется, и дом справят отдельный. Не секунды раньше. Это тоже и однополых пар касается. Кстати, дети у них действительно общие. Только тут ведун помогает, весь срок почти с ними. С ними все сложно потому что. Такие родители «привязываются» к своеобразной купели, в которой ребеночек будет. И один из родителей с купелью неразлучно, силой своей питает, другой – тоже рядом. Так что дети у однополых пар – творчество коллективное. Но безумно любимое. У них вообще ничего без любви не делается. Не только свадьба. Даже если один из родителей не захочет ребенка пока – детей не будет. Но такое вообще самая редкая редкость. Детей тут любят безумно и позволяют им практически ходить по головам взрослых. Уж в этом-то я самолично убедился! Единственное ограничение – не может быть второго ребенка, пока первый не обернется. Близнецы, как братья мои – это исключение, но знак большой любви родителей. Все это узнал мой любопытный нос, сунутый в шатер ведуна. Он вообще оказался классным дядькой. Столько всего знал! Те же кисточки научил меня правильно делать. И как племя мое зовется, сказал, только я забыл. Да и фиг с ними! Я никуда отсюда не собираюсь!

В последнюю неделю гуляли свадьбы.

Это было так трогательно и красиво, что я плакал, как девчонка. Я вообще стал чересчур эмоциональным.

Обряд проходил на рассвете. Поскольку будущих пар было девятнадцать, венчались по две-три пары за раз. Вставало первое солнышко – и это было знаком для начала. Молодые вставали на самом высоком месте луга, нарядные, торжественные, красивые до безумия. Обряд проводил ведун. Помогали ему самые старшие в тех семьях, куда уходили молодожены. Чаще всего это были почтенные и важные отцы. Они вставали за спинами молодоженов, помогали им одеть венки, переплести руки лентами, держали кубок, куда капали капельки крови с порезанных ладошек, помогали выпить вино, чтоб ни капли не пролили.

А потом всходило второе солнце, и вместо венков на челах супругов загорались венцы, а вспыхнувшие ленты осыпались, оставляя за собой тонкие кольца на запястьях. Венцы потом на конек нового дома молодоженов посадят, как оберег семейного счастья. У Наррава они до сих пор сверкают. А звенящие кольца всю жизнь носят.

Возвращение домой прошло как в тумане. Этот безумный месяц завершился. С нами ехало все семейство медведей и волки, гулять на свадьбе, в этот год у медведей только Террен женился. Жена Террена, Машшея, была очень красивой. С необычными золотыми волосами и невероятными зелеными глазами. Молодые ехали в отдельном возке и друг с друга глаз не сводили. Их чувства можно было ощутить и потрогать рукой, настолько яркими они были. Интересно, а какая она волчица?

Кстати, наши подарки произвели настоящий фурор, не побоюсь этого слова. К счастью, хватило на всех, раздали все до последней ложечки, ни одну семью не обделили. И игрушки тоже. Малышня была просто в восторге, а уж как были рады взрослые, что непоседы хоть на минутку угомонятся.

С меня взяли обещание, что я обязательно научу такой росписи. Так я и не против! Договорились, что к осени, после сбора урожая, первые желающие подъедут.  А там я выберу, кто способен, кто нет. А в зиму в доме Наррава останутся те, кто покажет наилучшие результаты. Уж до весны времени хватит, чтоб научиться. Пользуясь моментом, я поднял вопрос о краске. Да, к моему глубочайшему сожалению, она не была бесконечной. Народ пообещался найти. Я был уверен, что найдут. Ведь, если я правильно понял, озеро оставило то, с чем знакомо. Дубленка моя жива до сих пор, потому что и здесь коровы водятся. И краски тоже, озеро нашло им аналог. А машинке – нет, и она рассыпалась в прах.

В доме уже все готово было для молодой семьи.

Пока мы ездили, дом вырастил еще одно крыло. Мебель еще с зимы сделали. Оставалось прибраться и мебель расставить. Я поперемигивался с мамой, и она отвлекла молодых, провожая в старший дом. Я сбегал наверх, прихватил краски и побежал в покои брата. Мама их надолго задержит. Пока покушать, потом банька, потом поговорить, потом почаевничать, потом еще дела найдутся. Мне полдня за глаза хватит.

Кисточка привычно скользила, оставляя ровные сочные мазки, листья и цветы получались как живые. Новая краска почти не пахла и быстро сохла. То, что надо.

Я заканчивал окно, когда пришли близнецы и другая молодежь, стали заносить мебель.

Вскоре все было готово. Посуда, рушники, белье – все заняло свои места. Красота!

Я как раз успел и переодеться, и покушать, как пришла пора молодых провожать в новые покои. Забрав свою чашу с лепестками, встал с близнецами у двери ждать влюбленных. Когда они, сопровождаемые родственниками, приблизились, мы стали бросать лепестки и кричать поздравления. Эту штучку с лепестками я придумал и близнецов подбил за компанию. Но им идея пришлась по душе. Молодожены тоже заулыбались и благодарили за все.

Когда же открыли дверь в свои покои… Террен минуту молчал. Я аж испугаться решил, что переборщили. Он же обернулся с такой довольной рожей, схватил нас троих в охапку, закружил, повторяя, какие у него потрясающие братья. Когда отпустил нас, у меня в глазах двоилось. Вот же медведище! Тем временем он подхватил ненаглядную на руки и вошел в покои. Мы закрыли за ними дверь и отправились праздновать.

========== Глава 5 ==========

***

За жарким летом пришла осень, яркая зелень сменилась на золотой багрянец. Потом разноцветье накрыло белым покрывалом.

Было еще два праздника, на летнем я был, прыгал через костер, танцевал до упада, облазил все, что только можно. На осенний меня не взяли, потому как он, как и зимний, проходил в звериной шкуре, и я мог ненароком пострадать. Все ж в звериной шкуре очень трудно соизмерить силу, вроде легонько ткнет – и во мне дырка. Но я не успел соскучиться. Дел было полным-полно. С теми же учениками. Из тридцати желающих в зиму только семерых оставил. Я решил, что сначала обучу самых способных, они и быстрее материал схватят, и сами смогут в следующем году учить. И я тоже в остальные зимы не намерен был прекращать рисовать и учить.

Потом снова весна.

И снова лето.

С близнецами мы облазили близлежащие леса, но далеко не уходили, дети ещё, никто не отпускал далеко. Они частенько гуляли в шкуре, я – развалившись на их широких спинах. Научили меня охотиться, стрелять из лука. Поскольку их были для меня неприподъёмными, батя смастерил для меня небольшой, по моей руке. Ещё – метать ножи, когда стало более-менее получаться, мне приподнесли набор метательных ножей, тонких, красивых. Мечей у них не было, да и зачем, если они в шкуре любой меч голыми ручищами пополам сломают. А еще научили драться на ножах, хоть и не так ловко, как у них, выходило. Ничего, какие наши годы. Зато я приноровился, как белка, скакать по деревьям. Медведям тут было за мной не угнаться. Что удивительно, чем выше я забирался, тем лучше себя чувствовал, перепрыгнуть с одной макушки на другую для меня было плевым делом, голова на верхотуре не кружилась, и с координацией проблем не было. Батя на это только руками разводил, говорил, что, наверно, кровь сказывается, та, в кого я превратился.

Врагов у них не было, эти дремучие леса были их родиной, чужаки сюда практически не заходили. Только на границе было несколько поселков, в которых торговали с остальным миром пушниной, медом, самоцветами, кружевом и поделками из камня. Из камня они делали потрясные кружевные вещи, вроде наличников на окна, перил в дома, тончайших перегородок. Не мои медведи, а в основном семейства лисиц и рысей. Принцип был тот же, что мне батя показал, когда камушек в птичку на моих глазах превратил. Вскоре на постоянный экспорт пошли и расписные изделия, которые перевертыши научились делать просто великолепно.

Я и не заметил, как прошла моя седьмая зима тут.

Я так и не вырос больше, близнецы же переросли меня на полголовы и останавливаться не собирались. Все так же бесился и дурачился, был бесконечно счастлив.

Про прошлую жизнь почти забыл. Да и что вспоминать? Как меня в школе травили? Как в универе пальцем тыкали? Неудивительно, что я не хотел из детства выходить, там у меня детства не было.

Разве что бабушка иногда снилась. И Алевтина Егоровна. Больше не по ком грустить было.

***

– Да здравствует новый день!

С этим кличем я подорвался с кровати.

– И мой день варенья! Ура!!!

Подумать только, мне тридцать лет.

Я поскакал мыться и одеваться.

– Ура! – ступенька. – Ура! – ещё одна. – Ура! – ещё. – Ура!

– Ты чего горлопанишь!

Меня перехватили ручищи батьки и подкинули вверх.

– Урааа!!! – я замолотил руками-ногами. – День варенья!

– Ха-ха-ха! Неугомонный! Беги скорей! Мамка вкуснятину приготовила! – меня хлопком под попу подтолкнули к кухне.

– Мамка! – я повис на женщине сзади. – А что вкуусненького? – я чмокнул ее в щеку и поскакал к столу. Спокойно ходить не получалось.

– Садись уже, именинник!

– Привет, снежинка!

– Именинник! – меня закружили на руках близнецы.

– Флерран! Молодчинка наш! – чмокнула меня сестренка.

Подошел Террен с женой, обняли, расцеловали.

– Быстренько к столу! – поторопила мама.

На столе красовался большой ягодный пирог, куча плюшек и пирожков, медный чайник сверкал боками.

Я скоренько уселся, схватил в каждую ручонку по пирожку и засунул оба в рот.

– Не торопись, сладкоежка! – Машшея поставила передо мной пузатую кружку.

– Мгум, – я не мог оторваться от своей вкуснятины.

– Маленький мой, с днем рождения! – вошедший Наррав поставил рядом со мной коробку.

– Мням? – я постарался побыстрее прожевать. Вытер руки и залез внутрь. – Ура! Какая красотища!

Я выложил на стол потрясающий набор кистей и красок. В коробке оставался большой белоснежный альбом.

– Эт-то откуда? – я от неожиданности аж заикаться стал. Перевертыши такого сделать не могли, значит, заказывали, но это же жутко дорого! Сидел и гладил красоту пальцами. Кисточки тонюсенькие, маленькие, мягонькие, от разноцветья красок пестрело в глазах.

– Тебе нравится?

– Дааа, великолепно! Невероятно… но как?

– У белых мастеров заказали, успели, хвала духам.

– Батькааа. Спасибо огроменное! – я полез всех целовать-обнимать. – Любимые мои, как же я вас обожаю! Это потрясающий подарок!

– На здоровье, снежинка!

В течение дня подъехали остальные медведи, стали готовиться к вечернему празднику.

Гуляли до глубокой ночи, меня зацеловали, затискали, надарили кучу подарков. Конечно, медведи, как и все перевертыши, любят праздники, и праздновали мой день рождения не в первый раз, но тут, как-никак, юбилей, расстарались на славу. Мне подарили новую красивую шубку из белого меха, теплую, легкую, новый лук, тоже из какого-то белого дерева, звонкий, упругий, какие-то украшения, тонкие и звенящие. Еще набор метательных ножей в красивой перевязи. Ещё кучу всего.

Праздновали еще два дня, потом гости разъехались.

На третий день я не смог встать с кровати. Руки-ноги просто ломало, голова раскалывалась, в глазах резало до одури. Перепугался не на шутку. Да я ни разу за все эти годы даже не чихнул!

Мама, когда вошла будить, аж на пол села, за ведуном метнулись.

К вечеру стало еще хуже. Было такое чувство, что кости горят и плавятся, глаза вот-вот вытекут, кожа по-живому слазит. Даже волосы болели! Я метался и орал, как резаный. Ведун не отходил ни на секундочку, что-то в горло заливал, что-то бормотал.

Я не знаю, сколько это безумие продолжалось. Голос я сорвал, шевелиться уже не мог, от малейшего движения простреливала жуткая боль. Заливаемые лекарства были как лава, обтирания, казалось, снимают кожу. Мне было больно-больно-больно! Я не впадал в беспамятство, не мог спать, каждая секунда была как вечность. Я лежал и скулил. Из глаз текло горячее, кожа то пылала, то, казалось, покрывалась льдом.

А потом все резко кончилось. Как отрезало. Я был все так же в сознании и не мог поверить, что все. Может, я умер?

Кто-то кружился у кровати, я их чувствовал всей кожей, не открывая глаз. Старик. Сидит у окна, дремлет. Мама складывает вещи. Моррас. Поставила кувшин на стол. Тихо вышла.

Я попытался двинуть рукой. Получилось? Надо же, не болит. Я вздохнул поглубже. Ничего не болит! Боже, неужели все!!! Открыл глаза.

Мама метнулась к кровати, ведун встал, подошел, стоит рядом.

– Сынок! Маленький мой! Как ты, снежинка моя? – взяла аккуратно за руку, по голове гладит другой. Хорошо-то как!

– Сарраш, принеси мальчику попить! – распорядился ведун.

– Конечно-конечно! Сейчас! – выбежала из комнаты. Зачем? А кувшин на столе?

– Лежи. Не шевелись пока.

Я попытался открыть рот, спросить. Он положил шершавую ладонь на рот.

– Молчи. Не говори.

Ведун осмотрел глаза, прощупал руки, ноги, помял живот, помассировал ступни.

– Вроде все хорошо. Ну наконец-то. Держи-ка, – сунул мне что-то плоское и соленое в рот. – Не глотай, пусть рассосется.

Вошла мама, принесла кружку. Ведун взял, насыпал в нее целую пригоршню какого-то порошка, пахнущего травой и малиной, размешал. Получилась густая кашица. Перелил массу в чудной ковшичек с узким носиком.

– Рассосалось? – я кивнул. – Молодец. Давай потихоньку… – поднес носик ковшика ко рту. Я осторожно глотнул. Как вкусно! Мята, щавель, малина, брусника, какая-то трава незнакомая, немного меда. Высосал все до капельки. – Умница, малыш. Теперь давай, баиньки.

Я опять кивнул, закрыл глаза и моментально заснул.

Проснулся от наглого солнечного лучика, лезущего в глаза. На дворе – белый день. Сколько я проспал-то? Вот я засоня. Тихо шуршали листиками, переговаривались березы и осины. Одуряюще пахли фиалки на подокнонике. Защебетала какая-то пичуга. Во дворе залаяла собака, зацарапал когтями по стволу березы кот, шипя на пустобреху. На кухне трещали полешки в печке.

Так, минуточку. Какие листики?

По лестнице протопал Наррав.

– Флерран, сынок, проснулся! – он ворвался в комнату, принеся с собой запах дерева и лака. Мастерил, наверное, что-то. С грохотом поставил табурет, сел рядом с постелью. – Как ты, хороший мой?

Залетела мама, запахло хлебом и ягодами. У нас на завтрак пирог? Это здорово!

– Хороший мой, ну наконец-то, открыл глазки! Мы уж испереживались все! Хоть ведун и успокаивал, но все равно, уж вторые сутки спишь, не добудиться.

– Ээээ? – разлепил я рот. Пить хочу, умираю.

– Пить? – мама взяла кувшин со стола, налила в кружку. – Давай, хороший мой, потихоньку.

Папа гладил меня по руке. Такой встрепанный, смешной.

Вода, холодненькая, объедение!

Я смотрел на своих любимых, мне так тепло сделалось, я заулыбался. Попытался руку поднять, но она была такая тяжеленная.

– Не спеши, малыш, все потихоньку будем делать, – папа помог мне приподняться и сесть, поправил подушку. – Кушать хочешь?

Я прислушался к себе, в животе тут же забурчало.

– Сейчас-сейчас! – мама выбежала.

– Какая ты сплюшка… – папа потрепал меня по голове. – Ну ничего, на все лето отоспался. Что теперь ночами делать будешь? – улыбнулся он. Я зевнул. Так хорошо!

Пришла мама, принесла вкуснющую кашу. Кормила меня с ложечки, руки все никак не поднимались. Папа молчал и гладил меня по руке.

Я покушал и зевнул. С ума сойти, вроде только проснулся и опять спать хочу! Папа поправил мне постель, помог улечься, мама чмокнула меня, и они вышли.

========== Глава 6 ==========

В следующий раз я проснулся затемно. В доме – тишина. Все спят? Я попытался пошевелиться – руки слушались, но были такими же тяжелыми. Ноги вроде чувствовал, но тоже не мог двигать, только пальчиками подергал. Чудно. Когда заболел, снег лежал, а сейчас весна уже? В приоткрытое окно залетела ночная бабочка. Красивая. Крылышки бархатные, сиреневые с серебристым отливом. Усики мохнатые. Такая толстушка! Потыкалась в стекло, нашла щелочку, вылетела в прохладную ночь. Я вздохнул. Так хорошо пахнет! Мята под окном, приятно… Душица так густо пахнет, как будто нос туда сунул.

Глаза чесались. Я кое-как приподнял руку, почесал. Поцарапался. Ээ? На руках ногти отросли. Как когти, блин! Ладно, попрошу утром ножницы. Хватит валяться. Всю весну так просплю.

Лежал и любовался в окно. Листики осины серебрились на ветру. Запела пичужка. Скоро рассвет. Небо медленно светлело. Листики окрасились розовым. И чего я раньше такой красоты не замечал? Столько времени на сон почем зря тратил! Раньше… Раньше?

У меня перехватило дыхание. Раньше я становился слепым, как крот, стоило погасить лампу! Спотыкался ночью в своей собственной комнате! И уж тем более не любовался на роспись на стене при лунном свете, потому что за окном для меня была тьма-тьмущая, неважно, какая там луна, растущая или полная! А сегодня новолуние. И мне света достаточно, чтоб в подробностях рассмотреть трещинки на полках!

На кухне зашумели, чиркнула спичка, затрещал огонь. Мама моя! Я прислушался. Папа умывается, фыркает, как морж. Сестра причесывается, напевает тихонько что-то про березку. Братья с утра пораньше переругиваются потихоньку, шуршат соломой, насыпают зерно курам. Старший брат с женой милуются. Запищала мышь, пойманная цепкими лапами кота.