Текст книги "Долгожданный подарок (СИ)"

Автор книги: eva-satis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– Оум-м… – я проследил за его взглядом. – Я не удержался, прости… Руки так и чесались твою маму написать.

– Написать… – прошелестел он.

– Что, плохо получилось, да? – расстроился я. Да, давно портреты не писал, все больше пейзажи и узоры.

– Невероятно… Просто… прекрасно! – он дернулся потрогать холст.

– Эй, погоди ты! – я одернул его. – Не трогай пока, пусть высохнет!

– Прости… – покаялся он, руками снова в стул вцепился. – Как живая, не верю глазам своим.

– Тебе понравилось? – осторожно спросил, губу закусив.

– Понравилось? Спрашиваешь тоже! Это великолепно! – восторженно вскрикнул он. – О-о-о… Не верю глазам своим… Рани… Ты просто чудесник!

– Да? – я расплылся в довольной улыбке. – Здорово… Я боялся, что не получится.

– Аха… А почему? – очнулся он.

– Ну, мои медведи не очень приветствуют такое, не любят, когда их рисуют, и я как-то не рвался. А твою маму увидел – не мог совладать с собой. Она не обидится?

– Эм-м… Что? – отозвался он, с трудом отрывая взгляд от картины. – А, не, не обидится.

– Хорошо. Я хотел ей подарить, боялся только, что не принято у вас портреты рисовать.

– Рани, ох, избалуешь её! – довольно рассмеялся он. – Она и ожерелье теперь снимать-то отказывается, а тут такое!

– Ну и пусть! – довольно постановил я. – Ведь украшение у нас здоровское получилось, даже лучше, чем я задумывал!

– Твоя правда, пусть… Как выплывет на зимнем балу в твоем подарке, так отбоя не будет от желающих подобную красоту заполучить.

– А почему?

– Блистательная Ксаррти – красивейшая из вакшас, ты верно заметил, ей поклоняются от мала до велика, – с довольным выражением лица Виллар расхваливал свою маму, – и она по праву считается законодателем мод. Так что неудивительно, что столь необычное великолепное украшение, да еще и сделанное исключительно магически, привлечет всеобщее внимание.

Тут Виллар прав, ожерелье у нас получилось просто потрясающее, как раз его невероятной матери под стать. Невесомая тонкая паутинка обнимает всю шею и немного спускается на грудь, и в этой паутинке среди россыпи мелких черных камушков, переливающихся, как звездное небо, мерцают камни, темно-красные, бордовые, подобно каплям застывшего огня. И браслеты им под стать, обхватывают запястье широко, отдельными нитями спускаясь к ладони. А если к тому же не знать маленькой хитрости, то ожерелье ни в жизнь не снять. Хотя хитрость – и не хитрость совсем, ну, для меня, по крайней мере, потому как застегивалось это великолепие на своеобразную молнию сзади, и не зная, за какой камушек тянуть – ни одеть, ни снять нельзя.

– Все равно не понимаю, отчего такой переполох, – я облокотился на спинку стула, на солнце свое снизу вверх смотрю. – Неужели я что-то чересчур небывалое измыслил? Вроде, просто у нас с тобой получилось!

– Эх, Флерр, хороший мой, – он зарылся пальцами мне в волосы, косу растрепал и взялся переплетать, – ну, неужели, ты, и правда, считаешь, что раньше кому-то в голову могло прийти использовать силу для создания украшений?

– Пф! А почему нет?

– Точно «пф»! – передразнил меня Виль. – Действительно, не было на нашу голову раньше такого замечательного выдумщика! Сами-то и не догадались!

– Нет, ну, правда! – я на него обернулся, шикнул, нечаянно волосы дернув. – Неужели, никто не догадался?

– Увы нам, не догадались.

Я рассмеялся довольно.

– Тогда чего сидишь, беги скорей! Мне как раз еще одного патента на изобретение не хватает!

Мое солнце хитро улыбнулся.

– Уже, умник мой, все сделано! Через пару дней получишь официальную бумагу.

– О как… Ну, ты даешь!

– А то! Я о достатке своего жениха пекусь! – он щелкнул меня по носу, перекинув мне заплетенную косу через плечо, на кончике переплетенную белой лентой.

– Ох и… мелочная же вы душонка, уважаемый Магистр! Только золото на уме! – развеселился я. – Так держать! Молодец, весь в меня!

– Так точно, хороший мой, весь для тебя! – он обнял меня со спины, голову на плечо положил. – Ты закончил портрет?

– А? – я развернул голову, на него глянул. – Ага, может, еще пару мазков кое-где добавить, но вроде как всё.

– Здорово… Моя мама и так тебя на руках готова носить, – я тихонько рассмеялся, она-то как раз с меня ростом, ей только меня и тягать, – а после такого – боготворить будет! Все-таки, хорошо, что они приехали! – довольно засмеялся он. – Теперь они тебя сверх меры опекать взялись, про меня как-то и позабыли!

– А-а-а!! Я раскусил тебя, коварный вакшас! Вона, ты что удумал! – развернувшись, я обхватил его за шею, в нос цапнул легонько.

– Ай! Оставь мой нос в покое! Пожалуюсь и мамку на тебя напущу!

Я рассмеялся. До чего же я рад видеть мое солнце таким раскрепощенным и спокойным! Вот, ей-ей, зря он приезда родителей опасался, получилось даже лучше, чем я мог предполагать, и Виль перестал нервно дергаться при упоминании о них.

– Виль, мне так хорошо с тобой… – выдохнул в шею, обнимая его. – Слу-у-ушай… – я отстранился, припоминая интересную деталь: – А почему «Лари»?

Виллар поморщился.

– Флерр, ну, что ты всякие глупости запоминаешь! Лучше бы посетовал, что с гостями этими бесконечными мы с тобой не занимались уже седмицу нормально!

– Лари, ты мне зубы не заговаривай!

– Флерран, – он поморщился и закатил глаза, – прекрати меня так называть!

– Не-а! – я чуть не запрыгал от нетерпения. – Это что значит? Детка? Зайка? – я, и честно, не знал, как-то прошла такая малость мимо меня, хоть и изучал его язык.

– Вот ты… любопытный!

– Ага! Ну?

– Всё-то ему интересно… – побурчал он. – «Лари» – это детское имя, значит… – он вздохнул, – «малыш». А у меня ещё и имя созвучное, вот мама и… забывается иногда.

– Ой, как здорово!

Он опять сморщился.

– Флерр, ну, вот откуда у тебя столько нездорового интереса, м?

– Ну, почему это нездорового! Очень даже здоровый интерес!

– Хороший мой, пообещай, что не будешь так меня называть!

– Эм… Ну, хорошо, на людях не буду, мой Лари! – хихикнул я.

– Флерр, я серьезно, мне… не очень приятно.

Я вздохнул, вот что с ним делать, м?

– Виль, – я чмокнул его в нос, – не буду, если ты хочешь… – и, прищурившись, поинтересовался: – А ничего, что я тебя Вилем кличу, м?

– Нет, так мне нравится! – добродушно ухмыльнулся он.

– Вот и славно. Это что-то значит?

– Нет, на мое счастье, ничего не значит.

– Тю-ю… А я то уже губешки распустил, что как-нибудь красиво тебя по незнанию называю!

– Ничего, мне очень нравится, как ты мое имя сократил, – он протянул мне руку: – Пошли, надо всех подготовить, и твой подарок преподнести с наибольшим торжеством!

– Точно, только оркестра с фанфарами нам не хватает. Только сейчас его рано дарить, картине высохнуть надо.

– А сколько времени сохнуть будет?

– Они когда уезжают?

– Через тройку дней.

– Ну, вроде, должно успеть подсохнуть. Только предупредить надо будет, чтобы по первости руками не трогали.

Эти дни были заполнены смехом, какой-то легкой суетой и постоянным ощущением праздника. И вся эта кутерьма крутилась вокруг Ксаррти. Её муж тоже быстро нашел общий язык с моими медведями и людьми, с папой так вовсе сдружился, но Ксаррти… Она была везде! То на кухне маме помогает, удивленно наблюдая, как пироги в печи подходят, то с Машшеей и Леновой сплетничает, похихикивая, то с сестрой и Синитой в бездонных шкафах и сундуках окопается, а после они с воодушевлением друг другу объясняют, какое платье краше и лучше. А через час она уже с Лиссарой тетешкается или с детишками Талли воркует. Даже братьев-близнецов уговорила на спине её покатать. Ох, это было целое представление, «выезд королевы» называется. Только королева вышла разудалая и раскрасневшаяся, голые пятки сверкают, волосы кое-как в косу заплетены, глаза горят, восторгу и визгу – не счесть. А мелкота еще больше довольна, рядом скачет и вопит.

Виллар на это смотрел круглыми глазами, видать, ни разу в жизни не имел возможности наблюдать, как достопочтенная мать семейства шалить изволит, как дите неразумное. А вот папа его, Тисраш, только смеялся довольно, глазами не менее озорно сверкая, и жене советовал, как на широкой медвежьей спине поудобнее устроиться. Сам-то, увы, уместиться не мог, маловаты для него братские спины оказались. Её чудачествам он нисколько не удивлялся, но заметно было, что он соскучился по милой и бесшабашной Ксаррти и счастлив был забыть, хоть на время, блистательную и великолепную госпожу эн-Ларру. Они мне ощущались какими-то помолодевшими, будто здесь, вдали от привычного им окружения, наконец-то смогли сбросить осточертевшие маски и наслаждаться жизнью в полной мере.

В последний день устроили праздник, Виллар с отцом пообещали грандиозный фейерверк, что было принято всеми, и особенно мелкими, мной в том числе, просто на ура.

Представление картины народу было обставлено, как и грозился Виль, очень пышно и торжественно. В час икс все домочадцы были собраны в гостиной, куда мы перенесли полотно, предварительно завесив его от любопытных глаз. И вот, после пламенных речей и заверений в бесконечной любви и преданности, ткань была сдернута. Следом пронеслось восхищенное «О-о-о…» Вот только мама Виллара молчала. Я, кусая губы, стоял и ждал реакции Ксаррти на портрет. А она все стоит и молчит, молчит и стоит. Психовать я начинал нешуточно, ведь, если честно, дарил-то на свой страх и риск. Наверное, надо было просто и тихо подарить и не устраивать концерт из пустяка. Может, ей не нравится, а она меня расстроить боится?

Наконец Ксаррти очнулась.

– Великий Мерт… Эт-то мне? Правда, мне? – недоверчиво посмотрела мне в глаза, а выражение лица точь-в-точь как у ребенка, которому совершенно просто так, от широты души, самый огромный наилюбимейший торт подарили и сказали, что может сама все съесть, столько же какого-то детского восторга, неверия и счастья.

– Ага, – я кивнул. – Вам нравится?

– Уи-и-и-и!!!!! – ультразвуковой визг чуть не лишил меня слуха, а торнадо в юбке, на мое счастье, перехватил на подходе Тисраш. – Флерран!!! Я тебя обожаю!!! Пусти, пусти, тебе говорю, – она пихала мужа кулачками по рукам, что держали её. – Дай я тебя расцелую, чудо мое!!

Я шустро спрятался за спину Виллара под смешки родных.

– Ксаррти, не увлекайся, совсем ребенка перепугала!

– Флеррана? Да никогда! Он у меня мальчик храбрый!

А вот от этого «мальчика её» меня и в самом деле начало потряхивать. Пережить участь Виллара, который с огромным облегчением понял, что мать прекратила его опекать, мне не хотелось совершенно.

– Мама, ты не увлекайся! – со смехом встрял мое солнце. – Он, конечно, мальчик храбрый, но после твоих воплей заикой останется!

Я активно закивал головой, выражая свое полнейшее согласие с его словами.

– Флерран, эм… хороший мой, а не подскажешь, а что это такое я танцую, м? – немного успокоившись в объятиях мужа, но не переставая восторженно блестеть глазами, жадно поинтересовалась Ксаррти. – Это ведь танец? – я кивнул. – А какой? Скажи-скажи! – она чуть ли не подпрыгивала от нетерпения. – Никак в голову не приходит ничего похожего!

– Фламенко, – признался я.

– Ох ты… – она голову набок склонила, губку пальчиком потеребила. – Я с таким не знакома… Ты можешь научить?

Помявшись, пришлось признаться:

– Я не танцую… Ну, в смысле, не умею его танцевать.

– Но ты же с танцем наверняка знаком, раз смог так верно передать его настрой? – блистательная Ксаррти страстно пожелала приобщиться к новой культуре, не иначе. Уж больно ярко глаза загорелись, так и до пожара недалеко.

– Ну, да… Я на концерт ходил, когда к нам танцоры из Испании приезжали.

– Тогда все проще простого! Ты вспомни танец, а Виллар нам его протранслирует!

– Э-э-э… А это как можно сделать?

– Флерр, – Виллар вытащил меня из-за своей спины, приобнимая, – мама права, наша связь уже сильна, и я смогу увидеть твои направленные воспоминания, а уж показать иллюзию из твоих воспоминаний – проще простого!

– Но… я и концерт-то почти не помню… Давно это было…

– Не переживай, ты постарайся и вспомни хоть кусочек, а вместе потом все выцепим.

– Хорошо, – пожав плечами, согласился я, ведь не отстанут, любопытные такие.

Я честно постарался сосредоточиться. Легко сказать – вспомни! Это было больше десяти лет назад! Подумать страшно, я тут почти девять лет! А ведь тогда мы с бабушкой пошли на тот концерт. Она так хотела на него попасть, специально в Питер приехала на гастроли какого-то всемирно известного испанского балета или труппы, как их правильно называть-то, не знаю, и они танцевали фламенко. Осень тогда была, я помню… Только не такая ясная и золотая, как в моем лесу, а обычная хмурая, пасмурная, невзрачная, тоскливая питерская осень… И они… они просто зажгли, сначала меня, потом зал, и под конец выступления мне казалось, что под их танцем горит весь город. Они меня поразили до глубины души. Я не увлекался танцами и всей концертной кутерьмой, на сам концерт пошел только из-за бабушки. Но вечером не мог уснуть… эта музыка, движения, хлопки, треск кастаньет, ритм, огонь, страсть!!! Всё это стояло перед глазами и не отпускало. Я помню, что, не утерпев, рисовал посреди ночи, фиксировал на бумаге все, что запомнил, а днем спешно дорисовывал. Наброски оставил у себя, а получившуюся картину подарил бабуле, её слезы от радости до сих пор перед глазами, и это её: «внучек любимый»…

– Вспомнил? – шепот Виллара вернул меня в леса перевертышей. Я распахнул глаза, улыбнувшись его вниманию.

– Да. Даже странно, что так четко… Будто вчера всё было… – прошептал я, сглатывая непонятно откуда взявшийся комок в горле.

– Рани… – шепнул тихонько мое солнце, к себе прижал. – Ну, ну же, не переживай… Ты родных вспомнил, да?

– Да… Глупо так… Я вдруг понял, что она, скорее всего, уже умерла.

– Кто? Скажи мне, родной…

– Бабушка…

– Ты с ней смотрел тогда выступление, да?

– Ага… – я кивнул, смаргивая слезы. Так по-дурацки… я зажмурился и вжался в его плечо, пытаясь сдержать слезы. Почему-то на меня именно сейчас нахлынуло, что моей бабушке на момент моего купания в реке далеко за семьдесят было… А ведь в том мире я для всех умер… Как она пережила то известие?

– Рани… – прошептал он мне в ухо, успокаивающе гладя по спине, – все хорошо?

– Прости… я сейчас успокоюсь… Просто ведь уже смирился давно, что обратно дороги нет, и отпустил всех, кто там остался… А вдруг как-то накатило…

– Давай вместе посмотрим тот концерт, м? Ты, я и твоя бабушка… Очень хочу увидеть её.

Я кивнул, вытирая глупые слезы о его плечо. Красавец, блин, слезы и сопли тут распустил. На мое счастье, остальные моей слабости не видели или тактично делали вид, что не видели, восторженно обсуждая картину.

Вздохнув, я обнял мое солнце, вспоминая, как бабушка в тот вечер светилась от счастья, довольная и гордая… Такая нарядная была, просто царица… Наши места были в партере, и мы наслаждались концертом вдвоем.

На звук непонятно откуда взявшейся музыки я заозирался и, распахнув рот, наблюдал, как посреди гостиной развернулась картинка из моих воспоминаний. Сцена ярко освещена, музыканты играют, как в последний раз, танцоры творят что-то невообразимое… Зажигательная музыка проникала в кровь, танец будоражил, совсем как тогда… И бабушка рядом, руку мне сжимает, глаз не может от сцены оторвать, как и я. Затаив дыхание, я восторженно любовался страстью, которой щедро делились танцоры. Эти звонкие пальцы, тонкие руки, перестук каблуков, взметнувшиеся юбки, гордый поворот головы, и вновь руки вверх, хлопки ладоней, отбивающих ритм вслед за каблучками… Невероятно, жгуче, прекрасно… Я совершенно потерялся, не различая, где мои воспоминания, где явь, только руки моего солнца удерживали в этом мире. Не ожидал никак, что подобное зрелище вызовет во мне такую бурю эмоций…

– Твоя бабушка просто красавица… – обронил негромко Виллар, когда смолкли последние аккорды, а картинка со сценой потускнела и развеялась.

– Спасибо! – я обнял его крепко-крепко, самое дорогое мне создание на этом свете. Разве мог я ждать, что смогу ещё раз наяву бабушку увидеть, пусть только и в воспоминаниях?

– Невероятно… Просто невероятно! – воскликнула Ксаррти, захлопав в ладоши, от чего я невольно вздрогнул, возвращаясь в этот осенний вечер. После её возгласа все словно отмерли, стали наперебой восторгаться увиденным.

– У вас все танцы такие? – заинтересованно горя глазами, спросила Машшея. Моя сестра сзади нее чуть ли не подпрыгивала, не в силах сладить с переполняющими её эмоциями.

– Ну, нет… Разные… – пробормотал я, смущённый их чрезмерным интересом.

– А какие?

– Да, какие? – поддакнула Машшее не менее восторженная Ленова.

– Всякие, – пожал плечами.

– А покажешь? – воскликнула сестра.

– Да! Пожалуйста, покажи! – вцепилась в меня Ксаррти.

– Навряд ли получится, – я покачал головой, аккуратно пятясь назад. – Честно, я ведь только на тот концерт ходил, а так танцами совсем не интересовался.

– Но ты наверняка где-нибудь их видел! Ведь ты же не просто так про этот танец вспомнил! Наверняка, выбирал из чего? – хитро блеснула глазами Ксаррти.

– Ну, да… сначала хотел танго, но это парный танец, хоть и такой же эмоциональный, а фламенко – ты один против мира.

– Так, я и говорю, что видел наверняка! Да? – ухватилась за слова хитрица.

– Ну, по телевизору, скорее всего. И то, краем глаза… – я схоронился от её напора за спиной Виллара. Кажись, ещё немного, и она в мою черепушку самолично влезет и устроит просмотр достопримечательностей. Я такую свекровь боюсь!!

– Эм… это как, «по те-ле-ви-зо-ру»? – по слогам проговорил брат, зацепившись за незнакомое слово.

– Э-э-э… – блин, вот я ляпнул! Я мысленно дал себе пинка. Так привык думать на языке перевертышей, что автоматически сказал по-русски слово, у которого заведомо нет аналогов в их языке. – Как бы объяснить… Эта такая штука для просмотра записанных ранее выступлений и других событий.

– В смысле – записанных? – удивился Виллар. – Как на картинах?

– Нет, рисованные картинки – это мультики, а это… – я умолк, видя их вытянувшиеся лица. – Что?

– Та-ак, зря я позабыл свое обещание расспросить тебя о твоем мире! – выдал Виль, задумчиво меня оглядывая.

– Его мире? – со «взором горящим» на меня уставился его отец. Великий ученый, спокойно отдыхавший у нас от трудов праведных, в нем тут же взял стойку. Мне же все больше хотелось зарыться куда-нибудь поглубже, пока любопытные родственники не уедут.

– Оу, точно, мы же не рассказывали вам, что он озером подарен! – опомнился батя, в затылке почесав. А мне так и хотелось протянуть: «И ты, Брут», но я благоразумно промолчал, опасаясь, что придется пересказывать всю ночь историю Древнего Рима, и чета эн-Ларру никуда не уедет ни сегодня, ни вообще.

– Правда? – всем телом ко мне подался Тисраш, я же опять за спину Виля спрятался.

– Правда-правда! – со смешком Виллар вытащил меня из-за спины. – Только, отец, допрос отложи, все, что тебе интересно, я тебе и сам расскажу, не надо Флеррана терзать.

– Да, не надо меня терзать! – поддакнул Вилю. – Я натура творческая и хрупкая! И гений ещё! Так что, не надо!

Ленова на моего «гения» прищурила глаза, прикидывая план воспитательных мероприятий юного гения, а Виллар с отцом рассмеялись.

– Ну-у-у… ладно, уговорил! – с трудом успокоившись, согласился с сыном Тисраш. – Но ты, Виллар, пообещай, что мне расскажешь всё, что знаешь! Задери тебя демоны, жених моего сына другим миром рожден! Такого уж лет сто не было!

– И правда, – рассудительно покивал мой батя, – забыли такую малость. Нам-то он – как сын родный, хоть и просил Ликъяс с собой отпустить.

– Ликъяс?

– Родичи мои, – признался я.

– Ярру? Были тут? – удивилась Ксаррти.

– Ну, да! Весной, вместе на празднике отплясывали! – припомнила мама. – Такая замечательная и веселая молодежь!

– Вот это да! Тихие дела в скромных укромных горах… С ума сойти… – потрясенно выдал Тисраш. Я не выдержал и рассмеялся, уж больно ситуация забавной была. За какой-то час столько всего нового для них произошло!

– Так! Давайте о главном! Я хочу танцы посмотреть! – влезла Ксаррти. – В конце-то концов, эти ваши умности будете потом изучать! А девушкам, – она переглянулась с моей мамой, подмигнув мне, – танцы важнее всего на свете!

– Точно! – поддакнула Машшея, подхватив под ручку тихоню Синиту. – Так что давай, родной, вспоминай, не ленись!

Под таким напором любопытствующих дам мужчинам пришлось уступить, и весь оставшийся вечер я вспоминал все, что мог, об увиденных танцах. Оказалось, если в моей головенке как следует покопаться, то можно найти много интересного! Причем Виллар как-то умудрялся выбирать, что показывать, и он ограничился моими воспоминаниями о соревнованиях по бальным танцам. Честно скажу, я про них и думать забыл, потому как ходил на них еще в школе! Не зря все-таки мое солнце Магистром зовется, умник такой! Как он это делает – даже не старался понять, но мысли-то друг друга мы все чаще ловим. Вечер был познавательным и веселым, смех не смолкал ни ну минуту. Ксаррти подхватила братьев-двойняшек и стала танцевать тиорто, национальный танец вакшасов, такой же темпераментный, как и фламенко, но совершенно другой, и даже умудряясь вставлять в рисунок танца элементы фламенко. Конечно, музыка была для них необычна, но, как пояснил Виль, многие похожие инструменты используются вакшасами, и вполне может быть, с моей подачи Ксаррти будет родоначальницей нового музыкального и танцевального направления. Кстати, классические бальные танцы больше пришлись по душе моим медведям и Ленове. А вот Ксаррти не смогла усидеть, когда Виль добрался до латиноамериканской программы. По её требованию Виль откопал в моей головенке танго, оказалось, сгодилось даже то, что я когда-то по телевизору смотрел. Он вообще меня успокоил, таким образом просматривать воспоминания очень просто, и он меня научит этому несложному фокусу.

На мой вопрос, можно ли на кристалл записать этот танец, чтобы и все желающие могли видеть, он снова завис. А я понял, что допрос мне все же предстоит. Капитальный и по полной программе. Мой бывший и нынешний мир слишком разнятся. Да, здесь созданы все условия для комфортной и успешной жизни, однако некоторые идеи в их мир приносили именно переселенцы, или «подаренные озерами», по-ихнему, давая очередной толчок для развития мира. Но по необъяснимым причинам никого из технических, а не магических миров не было уже черт-те знает сколько времени. Адеррас, пришедшая в мир более двухсот лет назад, ничего глобального своим появлением не вызвала, потому как сама стремилась к тихой семейной жизни, её кружева – просто капля для их мира. Последний подаренный – парень, попавший к ним лет сто назад, оказался неплохим кузнецом, но все его идеи касались опять-таки кузнечного дела, да, удачные, да, пошли в дело, но не более. Со мной все совершенно иначе. Мир мой, все-таки, техногенный, но я как-то к ним попал. Пусть я не знаю ничего грандиозного и колоссального, и все мои умения и навыки сосредоточены в рисовании, но у меня совершенно другой образ мышления, другой взгляд на вещи. То, что я считаю в порядке вещей – для них божье откровение. Даже та мелочь, что записывать на кристаллы можно не только изображения страниц, но и движущиеся объекты – для них новость, а ведь технически это делается совершенно также, как и при записи неподвижных изображений. К тому же, Виллар уверил меня, что возможно вспомнить всё в прожитой жизни, даже свой первый вздох, даже то, что когда-то увидел краем глаза. Он пообещался, что это будет первое, чему он меня научит.

В целом, вечер, безусловно, удался. Несмотря на некоторое потрясение, которое пережили родители Виллара, узнав о моем происхождении, все остались довольны, особенно Ксаррти, которая, не переставая, облизывалась на свой портрет, предвкушая реакцию друзей на него.

После ужина вакшасы устроили обещанный салют.

Скажу скромно. Это было гран-ди-оз-но! Такого великолепия я никогда не видел! Торжественный салют на Красной площади по сравнению с этим – детские невинные шалости! Дилетантский пшик в колхозе на Новый год! Я верещал и вопил от восторга, как безумный, скакал и махал руками, не в силах сдержать переполняющие меня эмоции. Каждый новый расцветающий в небе цветок огня встречался восторженным ревом, и не только моим. Казалось, что это буйство видно далеко за пределами гор перевертышей, так ярко горело небо, светло было, как днем!

Далеко за полночь все угомонились. Родители Виля на ночь не стали оставаться, мол, и так загостились, а дела, увы, не ждут.

Прощание вышло трогательным и слезным. Ксаррти всех перецеловала, потискала напоследок малышню, которую в ожидании обещанного салюта никто спать уложить не мог, да и не старался. Тисраш обнял крепко сына на прощание, пожал руку моим медведям, Ристиху и Талли, подхватил под руку женушку, вцепившуюся в картину, и отбыл.

Родные мои, к которым я и Ристиха с Леновой, и Талли с Синитой относил, взбудораженные столь насыщенным днем, никак не могли угомониться. Уж и детей спать давно уложили, но так и шуршали, переговаривались до самого рассвета, устроив поздние посиделки на кухне.

Мне тоже не спалось, как и солнцу моему. Мы почти сразу, проводив его родных, со всеми распрощались, спокойной ночи пожелали. И теперь лежали рядышком, обнявшись, и слушали друг друга. Без слов. Да и к чему слова? Ясная радость на двоих, на двоих любовь и тепло… Так и должно быть… И свадьба совсем скоро, что эти глупые несколько лет? Пролетят вмиг… Скорее бы…

 Вот и готово продолжение.

Мы плавно выходим на финишную прямую. Пожелайте приятного полета!

========== Глава 29 ==========

***

Кап… кап… кап… и еще одна капелька срывается с кончика тающей сосульки и падает вниз, звонко разбиваясь о подоконник. Неспешно занимается новый день новой весны, и с восходом солнца намерзшие за ночь длинные сосульки тают прямо на глазах. Так забавно… сначала наблюдать, как с первыми звездами все медленнее капает вода с крыши, превращаясь в перевернутый частокол, а с первыми лучами солнца – вновь ускоряется, и к обеду уже от них ничего не остается…

Я перевернулся на бок, обхватил подушку моего солнца. Мне не спится. Без Виля не спится совершенно. Так привык к его постоянному присутствию рядом со мной, что теперь просто не знаю, куда себя деть. Сердце мое уехало, осталась лишь моя тень, которая ничегошеньки не может делать… Его нет всего-то три дня, а я уже совершенно расклеился, брожу потеряно из угла в угол… Знаю, что завтра к вечеру вернется уже, знаю, что так же думает обо мне непрерывно, хоть и должен о делах своих думать, что потребовали столь пристального и внезапного его внимания… Знаю, что он так же, как и я, не спит сейчас, так же тоскливо смотрит за окно, лежа в холодной кровати…

Он очень долго сомневался, ехать или нет, смогу ли я безболезненно пережить наше расставание. К моему глубочайшему сожалению, моя сила уже стабильна, связь окрепла, и он смог уехать. Да, я эгоист. Хочу видеть его постоянно рядом, ни с кем не делить. Согласен, неправильно это… но ничего не могу с собой поделать. Он мне нужен рядом. Всегда… Мы уже обговорили, что после нашей свадьбы мы поедем в земли ярру, к моим родичам, продолжать мое обучение. Виля пригласили преподавать в Академии Хаиш, а я там же буду учиться. Так вот, мне надо уже сейчас отвыкать от того, что все его внимание посвящено исключительно мне, и привыкать к мысли, что придется делить моего магистра с прочим миром. Но это так трудно…

Увы, дела Виллара позвали непростые.

Наконец-то закончилась эпопея с похитителями одаренных детей, и его пригласили участвовать в задержании преступников как вакшаса, изначально координировавшего весь процесс. С людьми из мелких королевств, плясавших под дудку южан, все решилось без его вмешательства, к счастью, обошлось без крови и жертв. Для того достаточно было коллегам Виллара из Академии Теннави всем участвовавшим в заговоре людям, которых отследили до единого, внушить нужные мысли и память промыть. Правда, о таком умении магистров людям лучше не знать, нового витка агрессии и страха никому не надо. Виллар же с отцом и прочими сведущими вакшасами и ярру разбирался непосредственно с имперцами. К счастью, это была частная инициатива одной группы людей, возглавляемой довольно сильным, по людским меркам, магом, Мастером Дерксалом, который убедил своих учеников в целесообразности подобного действа. В общем-то, человек – действительно гений. Разработал целую систему по наблюдению, выслеживанию, контролю за людьми, чьи семьи пересекались когда-то с перворожденными, и их детьми. Устраивал как бы случайные знакомства своих жертв, зачастую прибегая к грязным методам. Так, например, если возможные родители будущих нужных ему детей жили в разных городах, он устраивал так, что одной из семей приходилось бросать все и уезжать из города. Пожар ли это будет, долги или незаслуженная дурная слава – фантазия у него была хорошая. Затем отслеживал, чтобы состоялась встреча, знакомство, свадьба… Этот самый Мастер Дерксал пользовался всеобщим уважением и почетом, ведь как же – помогает людям, погорельцам и прочим несчастным, которых жестокая жизнь вынудила бросить нажитое добро. Действовал маг достаточно тонко и грамотно, заподозрить его в преступных намерениях было невозможно, создал себе такую славу, что малейшие посягательства на его честь и доброе имя вызывали массу претензий со стороны его многочисленных почитателей, только и слышалось: «Да как можно очернить настолько благочестивого человека?» А кто именно послужил причиной бегства людей – естественно, никому не было известно. Маг занимался подобной деятельностью более сорока лет. Если сила в ребенке проглядывалась достаточно четко, похищал сразу. Правда, таких он нашел всего семерых, и они сейчас ещё мелкие даже по человеческим меркам. Сильнее всего сила ощущалась именно в детях тех родителей, чьи стихии родственны, как в случае с Талли и Санитой, в чьих жилах текла кровь ярру. Хотя ни в Талли, ни в Сините кровь ярру не проснулась и не проснется. Более того, с другими людьми, не имеющими в предках ярру, у них были бы человеческие детишки. Такой вот селекционер.

Похищенные Мастером и его людьми дети воспитывались в храме Сорра. Да и не храм это, так, только для прикрытия назывались, а, учитывая, что в тех землях Сорру не почитали, они могли не бояться, что в храм пройдут посторонние люди. Дерксал рассчитывал, что дети, выросшие под его крылышком, будут его любить и почитать, и так и было в действительности. Он ловко играл на чувствах детей, выросших в храме и другой жизни не знавших, они его чуть ли не богом считали. Просто чудо, что тогда, осенью, смогли Ленура выкрасть. Пацан в силу природного чутья, присущего ярру, знал, у кого живет, и не верил ласковым словам. С остальными же, в чьих жилах кровь вакшасов и варейхов течет, которых большинство, заведомо труднее. Детям мозги промыли основательно, они другой семьи не знают. Наверняка тех, кто в «храм» за ними придет по завершении операции, за врагов примут и упираться будут до конца…