Текст книги "Уличная магия 3: Турнир (СИ)"

Автор книги: Эш Локи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Учиха не дает вывернуться в другую позу, обхватывает член ладонью, надрачивает в такт злым толчкам. Как же он сейчас взбесился, если забыл даже о том, что было полчаса назад?

Пусть так. Это даже хорошо.

Последней мыслью перед второй волной оргазма становится паническое осознание, что мы слишком разошлись. Но только после того, как плотная дымка удовольствия чуть-чуть отпускает нас обоих, мне удается изогнуться и бросить взгляд на Саске. Он весь вспотел, волосы прилипли к щекам и, к моему ужасу, на плече появились красные разводы.

– Она открылась, – полухриплю, превозмогая негу и усталость в теле. – Саске!

Учиха чуть ведет плечом, ускользая от моего прикосновения.

– Нормально. Прости, я…

– Ты, придурок, истекаешь кровью! – шипя от боли в заднице, соскальзываю с кровати и как дурак начинаю носиться по комнате в поиске аптечки. Саске смотрит на все это дело с каким-то нелепым отчаянием, а потом выдает веселое, насмешливое:

– А ты со всех сторон истекаешь спермой, но я же не ору.

И ржет. Так ржет, как не ржал, наверное, никогда. Просто до слез. Может быть, слезы от боли, но очень похоже, что от смеха. Кто его разберет, этого психопата.

– Мы все простыни заляпали, – продолжает веселиться Учиха. – Тут как будто пробежалось стадо озабоченных умирающих слонов!

Наконец, отыскав многострадальную коробку, приземляюсь рядом, уже не обращая внимания на его истерику. И с сосредоточенностью хорошенько оттраханного хирурга-фанатика пытаюсь колдовать над раной. Саске все еще посмеивается, что несколько мешает процедуре.

– Угомонись уже!

– Это был самый рискованный секс в моей жизни. Хотя, нет, надо было забраться на какую-нибудь вышку. Может быть, попробуем заняться сексом в небе? Прямо в воздухе? Неудобно, конечно, да и по-быстрому придется.

Психанув, бью его свежей пачкой бинтов по голове.

– Я тут для кого стараюсь? Мне в душ надо, так что заткнись уже, – вместо строгого тон получается смешливый, даже ласковый.

– Я уже вижу, как твои трусы повисают на линиях электропередач.

– Саске, блин!

– И сперму на облаках… – сделав неопределенно-театральный жест рукой и обозначив тем самым, видимо, облака, он снова начинает ржать.

– Так, все, иди-ка ты в задницу! – кое-как сдерживая смех, зажимаю ваткой кровь. Дальше сам разберется. И, эпически запутавшись в собственных ногах, едва добираюсь целым до выхода из комнаты.

– Неувязок, – прилетает вслед. Показав ублюдку «фак» и напоследок хорошенько хлопнув дверью, гордо удаляюсь в ванную комнату.

Почему-то с одной единственной мыслью: лишь бы только весь этот ужас никогда не заканчивался.

========== О душах, убежищах и живых единицах ==========

Пусть все твердят, что мир жесток.

Не страшно.

Ведь в душах бьётся волшебство.

Живое.

Он отдаёт себя мечте.

Отважно.

Ты веришь в силу его слов.

Вас двое.

Но вновь реальность бьёт тоской.

По нервам.

Мечты сбываются, но зря.

Так странно.

Он исчезает навсегда.

Наверно.

И память ноет и болит.

Как рана.

Всё важно в этом мире снов.

Всё верно.

Спираль событий как змея.

Кусает.

Не завершённым жестом он —

Отвергнут.

Так почему же ревность жжёт,

Кто знает?

Подняться, выстоять, понять.

Так просто.

Когда ты знаешь, путь назад -

Химера.

Ведь побеждают силой слов.

Не ростом.

И силой воли, и души,

И веры.

Пусть все твердят, что мир пустой.

И скучный.

Что жизнь полна и нечистот,

И спеси.

Он точно знает ты – живой.

И лучший.

Ты просто веришь – он с тобой.

Вы вместе.

(с) «Пусть все твердят, что мир жесток» Вероника Амброзова.

Кухня всегда была стратегическим убежищем Саске. Здесь он в своей стихии, где никто ему не указ, где бесполезно и бессмысленно спорить, где вредный ублюдок перестает быть занудой и превращается в одухотворенное спокойное существо. По крайней мере тогда, когда никто не отвлекает его от процесса приготовления пищи.

Мне хочется еще раз предложить помощь, но разрушать святую гармонию Учихи, кастрюлек и ножей – почти кощунство. Хотя, разве это меня когда-нибудь останавливало?

Наблюдать за ним тоже интересно, учитывая, что он умудряется практически все делать одной рукой. Лишь в крайних случаях задействует больную, но опять же, никак не показывает что ему неприятно. Не ноет, не выглядит уставшим. Скорее наоборот, бодрым, полным сил.

– Ты уверен, что не нуждаешься в помощи? – все-таки решившись, спрашиваю тихо и ненавязчиво.

– Узумаки, отвали. А еще лучше закрой рот и посиди тихо, дай мне насладиться любимым делом.

– Еще чего, – удобно укладываю подбородок поверх сложенных на столе рук. – Я здесь для того, чтобы ежедневно портить тебе сладкую жизнь. Если я буду молчать, ты станешь довольным и скучным, но тебе же нравится страдать, да, Саске?

– Иногда так и хочется отрезать тебе язык… – провернув в руке нож, Саске оглядывается через плечо.

– Тогда мои навыки в постели снизятся, – отвечаю с наигранно капризными нотками. – А еще мне придется искать другой способ тебя изводить. Ты же не хочешь просыпаться с головы до пят измазанным в пене для бритья?

– Это не так ужасно, как твой бесконечный треп.

– Да ты сегодня прямо-таки рассыпаешься в комплиментах.

– Не зазнавайся. Я все еще злюсь.

– Тогда просто отрежь мне язык.

Учиха поворачивается лицом и отключает плитку. Снова прокручивает в жутких пальцах остро заточенный нож. Затем смотрит на меня исподлобья, пристально и раздраженно, как на самого непонятливого паразита в мире.

– Не здесь.

И, отложив свое орудие, протягивает ладонь.

– Давай спустимся в подвал.

Наверное, мое удивленно-подозрительное лицо выглядит впечатляюще – Саске даже выдавливает из себя неуклюжую ухмылку.

– Ты же хотел увидеть? Пойдем.

Заторможено хватаюсь за теплые пальцы. Слишком уж резкий переход, не может быть, чтобы он только что принял это решение. Что я упустил?

Может быть, выродок что-то надумал пока был в больнице? Страшно представить, какими окольными путями его мозг родил мысль, что пора решить проблему здесь и сейчас. А пока я лихорадочно ищу причину, Саске тащит меня в магическую комнату, молча отодвигает столик с картами, вытаскивает ключ из крайней колоды и щелкает замком. Люк послушно поддается.

Он спускается первым и, щелкнув выключателем, снова тянет мне руку.

Бледная ладонь, лезущая по вашу душу из какой-то непонятной каморки, – то еще зрелище. А еще мне требуется время, чтобы перебороть внутреннее противоречие и подавить все сомнения. Но Учиха только смотрит и ждет. Даже не язвит, что уже по умолчанию странно.

Решив, что хуже все равно не будет, осторожно сжимаю его руку. Спуск вниз крутой, достаточно удобный, но я даже до конца лестницы не дохожу – увиденное заставляет остановиться и замереть, забыв, что для нормальной жизнедеятельности организма необходим воздух. Я ожидал увидеть все, что угодно, кроме этого. Пыточную камеру, «убежище Джеймса Бонда», склад оружия или пустую комнату с голыми стенами.

Но…

На потолке, то есть на полу первого этажа на невидимых ниточках разной длины развешаны оригами. Просто немереное количество. Кое-где между ними тревожно качаются маленькие зеркала, благодаря чему по стенам скачут блики и световые пятна.

Внизу три стола, плотным рядком, друг за другом. В дальнем углу два монитора и системный блок, под тонкой сероватой пеленой пыли больше похожий на небольшой шкаф. На обитых деревянными панелями стенах – рисунки. Абстрактные картины, без четких фигур или образов, мрачноватые, грубые.

– Это что, ты…

– Да, я.

Ни на одном рисунке нет названий, нет никаких рамок. Сами изображения, на мой взгляд, невероятно красивые. Вот здесь что-то с мелкими узорами, там – резкие разноцветные треугольники в обрамлении пятен. И спирали, и круги. Всего я насчитал одиннадцать рисунков.

– Мы уже четыре года вместе, а я понятия не имел, что ты умеешь так красиво рисовать.

– Раньше увлекался. Сейчас нет настроения и желания. После смерти Итачи я практически все время проводил здесь, понемногу делая ремонт в остальных комнатах. Даже спал иногда тут, прямо на полу.

Его голос спокойный и тихий, необычно бархатистый, с нотками сожаления. Я привык, что Саске разговаривает со мной немножко грубо или насмешливо, поэтому для меня это – лучшие в мире звуки.

– Компьютер работает?

Саске молча вытягивает шнур из-за стола, втыкает в розетку и вдавливает кнопку на боковой панели системника.

– Я хочу, чтобы ты сам все увидел и никогда больше не поднимал эту тему.

Пока компьютер загружается, Учиха рассказывает обо всем остальном:

– Здесь, – он касается кончиками пальцев следующего стола, – схемы. Все тайны моих иллюзий и приемов, а еще… черт, нет.

Саске трет лицо рукой, а потом отворачивается от меня, пряча взгляд и румянец.

– Лучше посмотришь сам. Там, – кивает на следующий, третий стол, – тайник. Важные вещи.

Мне нечего сказать, поэтому я просто молчу, дожидаясь, когда мне позволят удовлетворить любопытство.

Как только компьютер, наконец, подает признаки жизни, подхожу ближе, чтобы рассмотреть рабочий стол. На сером унылом фоне нет ничего, кроме стандартных значков и ряда папок с нумерацией «01», «02»…

– Это разделение по дням, записи с видеокамер. Я хочу, чтобы ты их удалил.

Пока Саске не сказал что-то еще, неловко стряхиваю пыль с холодной мыши.

– Я могу посмотреть?

– Если хочешь. Можешь залезть туда, куда считаешь нужным, Наруто.

Странно, но сейчас такое ощущение, словно Саске позволил мне проникнуть в свое сокровенное, пустил туда, куда сам себе поклялся никого и никогда не пускать. Больше ему нечего скрывать, негде спрятаться от моего любопытства и интереса, а значит, между нами действительно не осталось стен. По крайней мере, с его стороны.

Как будто мне позволили заглянуть не только в сердце, но и в душу, даже глубже, чем раньше.

Щеки Учихи горят, и острый блестящий взгляд кажется лихорадочным, немного даже напуганным. Сейчас он похож на ребенка, в один миг потерявшего все – ориентир, идеи, зрение и память.

Неужели подпускать к себе вплотную настолько страшно? И несмотря на то, что мы знаем друг друга так долго, это пугает его до дрожи?

– Больше ничего не осталось, – Саске как будто читает мои мысли и выдает именно то, что напрашивается само собой. – Совсем. Ты знаешь, как сильно я тебя люблю и как сильно ненавижу. Больше мне прятать нечего и незачем. Просто пойми, что спустившись сюда, ты не сможешь уйти бесследно. Я не шучу и никогда не шутил, когда говорил, что ты значишь для меня.

– Я не хотел…

Саске останавливает меня рукой.

– Дай договорить, потому что ты больше этого не услышишь.

Отложив несчастную мышь, киваю.

– Мы оба рискуем из-за нашей связи. Это какой-то проклятый замкнутый круг, из которого уже не вытащишь ни тебя, ни меня. Знаешь, почему я на самом деле вернулся сюда? Не потому, что сцена для меня – все, а потому, что есть ты, которому быть здесь жизненно необходимо. Тебе ведь нравится влипать в истории, нравится жить на краю, среди опасностей, нравится дышать, зная, что каждый вдох может быть последним? Тебе хочется управлять не только своей жизнью, но и чужими и, самое главное, тебе нужен такой, как я. Тот, кто будет сидеть внутри и шепотом напоминать о том, что такая жизнь – опасна. Напоминать, что с последним вдохом все исчезнет. Не будет у тебя больше этих твоих отвлекающих улыбок, не будет теней, не будет фокусов. Ты понимаешь? Не останется ничего. Я не прошу тебя перестать кидаться в водовороты, я прошу тебя иногда, хотя бы иногда думать головой. Наруто, твои чувства всегда ярче и понятнее мыслей. Ты не кричишь, но у меня такое ощущение, что сейчас меня раздавит прямо здесь. Поэтому я выскажу все, что хотел сказать, пока этого не случилось.

– Почему сейчас?

– Да потому, что ты внутри меня, вот почему, – Саске бегло машет рукой в сторону столов и рисунков, а я делаю несколько вдохов, чтобы напряжение отпустило.

Почему-то его слова сейчас как ножом по мозгам, не очень-то приятно, но и боли нет.

– Хватит. Я хочу сказать, что больше не собираюсь быть тихим голосом без формы. Хотел сюда все это время, теперь терпи. Придется выслушать, иначе я тебя убью к чертовой матери.

Он разводит руки в стороны и сглатывает.

– Я не позволю тебе делать все, что вздумается. Ты вообще понимаешь, что в человека стрелял? Что навредил и это теперь не исправить. Мне плевать, с кем ты это сделал, меня пугает то, что это делает с тобой. Ты меняешься. Уже сейчас я перестаю узнавать в тебе того человека, который когда-то смущенно «создавал» для Сакуры настоящую розу из бумажной. Ты становишься жестче, впрочем, это не так уж страшно, если бы я не чувствовал, что, обрастая скорлупой снаружи, ты становишься таким же непроницаемым внутри. Обманывай кого угодно, корчись как хочешь, но мои ощущения тебе не обмануть. Если так пойдет дальше, то ты не то, что перестанешь слышать мой голос, ты даже от себя откажешься, решив, что лучше решить проблему и умереть, чем бросить вызов и победить. Я лучше сам тебя убью, чем позволю этому случиться. Без шуток, Наруто.

И его огненный взгляд говорит, что да – без шуток.

– Верю.

– Ты привык ко мне, не так ли? Думаешь, что мои чувства к тебе сильнее всего остального? Думаешь, что сможешь и дальше держать меня в клетке? Так вот, не надейся. Не получится. Если ты собрался защищать нас обоих от Синтагмы, я займусь всем остальным, включая тебя. Поэтому, предупреждаю. Предупреждаю здесь и сейчас. Мы снова станем врагами, если ты посмеешь еще раз сделать подобную глупость у меня за спиной. Это… – Саске касается кончиками пальцев своего плеча, – всего лишь последствие. То, что сделал ты – причина. Понимаешь разницу?

Медленно смахнув с лица челку, снова киваю. Он прав.

– Если Данзо хотел спровоцировать нас, то ты подтвердил его теории. Сейчас он не станет давить, о нет, ты больше не послушная кнопка, ты – живая единица. Человек, которого можно направить в нужную сторону. И если ты закроешься от меня, то пойдешь по дорожке, которую для тебя топчут. Еще раз повторюсь. Я. Тебе. Не. Позволю.

– Почему ты думаешь, что я изменился? Не хочешь признавать, что я с самого начала был таким? То, что ты называешь моей темной стороной, всегда существовало. Это не другой я, это я и есть. С самого начала. С моим демоном можно договориться, но суть не меняется. Я хочу, всегда хотел быть лучше, выше этого. Я взялся за птичьи перья и левитацию только ради улыбок. Но перед тем, как это произошло, мне пришлось смыть кровь со своих рук. И пусть после нашей первой встречи я смог поверить в то, что могу быть лучше, прошлого не изменишь. Ты не такой, Саске, внутри ты…

Перевожу взгляд на висящие рядом картины.

– Добрый. Ты замечательный. Ты искренне любил брата, и я уверен, обожал своих родителей. Это твое внешнее зло – всего лишь Маскарад, театр и великолепная постановка. Занося кулак, ты просто защищаешься и никогда не преследуешь цель причинить боль. Сначала ты защищал себя, а потом – меня. В тебе нет ничего уродливого, как бы ты не пытался убедить в этом весь мир. Я знаю. Именно поэтому я готов быть кем угодно ради тебя. Хоть самим Дьяволом, Саске. Я все отдам за одну твою улыбку. Ты можешь злиться, можешь прямо сейчас нести свой нож или вообще закрыть меня тут. Можешь избить, если полегчает. Я готов поддаваться тебе во всем, начиная с секса и заканчивая жизнью.

Несколько минут мы молчим, просто внимательно разглядывая друг друга. Его взгляд смягчается, и выражение лица становится прежним.

– Сейчас я оставлю тебя здесь. Когда выйдешь, скажешь, кто мы теперь друг для друга. Хочу услышать новую версию, потому что это уже не семейные отношения.

Всё. Он разворачивается и молча уходит, безнадежно погрузившись в свои мысли. Как только шаги затихают, я несмело придвигаю стул к компьютеру и сажусь, пытаясь обуздать ураган чувств в груди. Ну и разговорчик получился – ничего не скажешь. Наверное, самый честный за все четыре года.

С одной стороны эта забота даже приятна. С другой – ужасна. И пугает. Только вот выбора нет, остается слушать и терпеть.

На самом деле меня интересует только одна папка из всей учиховской коллекции. Последняя. Так как сам я практически ничего не помню, хотелось бы знать, что произошло тем вечером. Мои мысли мечутся бешеными искрами, а запись открывается словно нехотя, подтормаживает. Затем на экране появляется четыре изображения, по количеству камер.

От воспоминаний по телу ползут пугливые мурашки.

Первые несколько часов приходиться промотать, там ничего интересного. Останавливаю запись как раз в тот момент, когда Дейдара толкает меня на постель. Странное ощущение – смотреть и видеть, что происходило, но не помнить и половины. В упор не помню, как пытался его оттолкнуть, не помню, как Дейдара дергал меня за волосы. Внутренности словно покрываются ледяной коркой, но и удалить видео, не посмотрев, я не могу. То ли мазохизм опять проснулся, то ли желание освежить всё в памяти и вспомнить, за что я ненавижу таких людей.

Сложно представить, каково было Саске. Если бы всё было наоборот, я – за экраном, а Учиха – в чьих-то руках, мне бы уже тогда сорвало резьбу. Первым делом я пошел бы не спасать Саске, а убивать Дейдару, чтобы такого больше никогда не повторилось. Вот она, простая и понятная разница между нами. От понимания, что моя черная ярость когда-нибудь может коснуться Учихи, становится так страшно и больно, что я едва сдерживаю порыв куда-нибудь сбежать. Идиот. Господи, какой же идиот…

Послушно досмотрев до конца, одним движением выделяю все папки на столе и удаляю. А затем чищу корзину.

Чтобы как-то отвлечься от невеселых мыслей, далее лезу в тайник Саске. Здесь не так уж много вещей – в маленьком шкафу педантично собрана всякая мелочь, добытая из наших давних стычек. Скрепки, какие-то фигулины, мелочевка и даже одна засохшая красная розочка. И как он умудрился ее стащить?

Рядом в прозрачной коробочке лежит кольцо. Видимо, ранее принадлежавшее Итачи. А под ним – какая-то тетрадь. Аккуратно смахнув коробочку, вытаскиваю тетрадку на свет.

По первой же странице видно, что здесь личные заметки. В начале указано, что эти записи рекомендовал делать школьный психолог. Учиха записывал свои ощущения, но это совсем не похоже на дневник. Так, разные мысли, обрывки воспоминаний. Хочется окунуться в них, но почему-то страшно. С другой стороны, я и так знаю, что там ничего компрометирующего. Может быть, потом залезу, когда буду готов узнать о нем что-то еще.

В глубине шкафика замечаю свой старый сотовый, который разбился во время землетрясения. В другом углу еще несколько предметов, но о них мне ничего не известно.

Ладно, пожалуй, на этом все. Тайны иллюзиониста – святое, к ним я не стал бы прикасаться без крайней необходимости. Да и что-то очень сильно смутило Саске, когда он пытался объяснить, что лежит в шкафчиках. Зная его, могу со стопроцентной уверенностью сказать, что он пытался разгадать мои фокусы. Изучал их, пытался повторить, понять. Ничего удивительного, я тоже этим занимался. Хоть и не планировал использовать его уловки в своих программах.

Почему-то перед тем, как покинуть подвал, меня буквально магнитом притягивает к рисункам. Сейчас рисование кажется каким-то таинственным волшебством. Я никогда не мог понять, что чувствовала моя мама, с головой погружаясь в творчество, но… она делала потрясающие вещи. Саске тоже. Это в очередной раз доказывает мою теорию – внутри он куда чище и прекраснее, чем пытается показать.

Когда я выбираюсь из тайного убежища, то нахожу Саске на своем любимом месте. Кухня наполнилась чудесными запахами приправ, ароматом жареных овощей и чего-то еще, сладковато-пряного. Мне не хочется ничего говорить, поэтому я просто обнимаю его со спины и утыкаюсь в теплый изгиб шеи, стараясь не задеть больное плечо.

И он не отрывается от своего дела, ничего не спрашивает, не ждет от меня ответа. Мы не враги. Мы не семья. Мы не любовники, не влюбленные. Мы – это просто мы, так уж получилось.

Ведь всё ясно и без слов. Я люблю его телом и сердцем. Он любит меня душой.

И какая любовь сильнее – это нам еще предстоит выяснить.

========== О приманке, розовых соплях и неожиданностях ==========

Следующим утром я просыпаюсь немного раньше обычного из-за тихого стука – любопытная птичка решила проверить, нет ли чего вкусного на нашем подоконнике.

Забавно, но мой организм до сих пор не может привыкнуть к тому, что не нужно каждый день подскакивать и мчаться на работу. Что не нужно идти куда-то, открывать лавку, часами корпеть над непослушной древесиной, иногда выгрызая из пальцев занозы и подставляя затылок жаркому солнцу. Не так давно это было частью моих повседневных дел, и теперь я просыпаюсь от любого незначительного шороха.

Зато имею удовольствие понаблюдать за глубоко спящим Саске. В отличие от меня, у сволочи никогда не было проблем с биологическими часами. Даже завидно немного.

Помнится, до эпизода с поездкой на море, утром бы грызлись по поводу и без. Не могу не радоваться тому, что всё изменилось. Теперь это время для размышлений.

Спокойное. Безмятежное. Тихое.

Вчера Учиха крепко вымотался. После подвала ему пришлось решать, как и когда мне лучше сделать операцию, что тоже не способствовало обретению внутренней гармонии. Так как мы решили разобраться с этим безотлагательно, придется нам обоим собраться с силами и как следует постараться. Зато потом все будет хорошо.

Саске чуть слышимо сопит, дышит медленно и глубоко. Лицо невероятное. Любоваться им немного мешают темные пряди на щеке, и я аккуратно убираю их – не касаясь кожи, подцепив волосинки подушечками пальцев. Зачем-то на глаз определяю длину потревоженной пряди. Очень скоро растущая из головы Заклинателя проволока будет задевать плечи. И мне это нравится, длинные волосы делают его упрямое лицо мягче.

Прикоснуться хочется так сильно, что я едва не начинаю скулить от желания, как собака. Сделать хоть что-нибудь, хоть укусить за нос.

Слишком сладко спит, слишком открытый, слишком доступный. Это все равно, что топтаться рядом с мышеловкой и разглядывать соблазнительный кусочек приманки. Гадство…

Конечно же, мое терпение лопается. Но вопреки желанию оставить на безмятежном лице кровавые отметины, касаюсь губами жестких ресниц, поднимаюсь по веку вверх, к виску. Целую лоб, затем глажусь о кожу, почти как кот. Чувствую себя сопливой девчонкой, которой вдруг захотелось розовых нежностей, но ведь даже враголюбовники могут позволить себе такое хоть иногда?

– Я уж было решил, что меня похитил какой-то нежный извращенец. Узумаки, ты сдурел?

– Я не похож на нежного извращенца? – ну всё, задача выполнена, вулкан разбужен, поэтому по обыкновению наваливаюсь на Саске всем весом.

– Внешне ты напоминаешь человека, с которым я имею несчастье на протяжении четырех лет жить бок о бок. Только ведешь себя странно.

– Если я делаю это редко, не значит, что я веду себя странно…

Невольно увлекаюсь этой небрежной игрой, сую ладонь под одеяло и поглаживаю горячий бок засранца. Затем оглаживаю тонкий край ребер, согрев руку в жаркой впадинке. Саске молчит, видимо, прислушиваясь к ощущениям.

Самой большой странностью во всем этом является скорее то, что я до сих пор не огреб коленом под дых или подушкой по морде. Податливая покорность Учихи придает смелости. Ласки кажутся почти невинными, даже когда я осмеливаюсь перейти на соски и тягучими движениями касаюсь кожи вокруг них.

Опять же, хочется укусить, ущипнуть, оставить след, причинить мимолетную боль, но я сдерживаюсь. Возможно, обходиться с этим телом ласково – еще хуже, чем устраивать сексуальные пытки, ибо это напрочь выбивает господина Дырявое Плечо из зоны комфорта.

– Наруто? – ну вот, началось. Саске не скрывает тревожные нотки в голосе и пытается поймать мой взгляд, но я не смотрю и даже забираюсь под одеяло, дабы не спалиться раньше времени. В безмятежные поглаживания вступает язык, и под тяжелой тканью разворачивается настоящее представление – я пытаюсь залезть везде, где можно и нельзя, старательно глотая смешки и улыбки.

Целую ключицы, не забывая обводить знакомые линии пальцами, выглаживая каждый сантиметр, словно что-то потерял в этой коже и старательно ищу пропажу. Прерываюсь только на то, чтобы отвести руку от своего лица или перетянуть сдернутое одеяло обратно.

– Да что… такое? – Учиха нервничает и об этом мне подсказывает сладкое биение под губами. Ускоренное, живое, горячее. Игнорировать вопросы становится опасно, терпение Саске тоже отнюдь не железное, поэтому я отвлекаю его легкими касаниями в самом низу живота. Мышцы напряжены – мне есть чем заняться.

Его дыхание сбивается, но стонов не слышно. Упрямится, как всегда.

– Наруто…

– Успокойся, – шепчу в живот и под одеялом, но он слышит.

Наверное, именно послушание разжигает во мне такой дикий азарт. Перехожу на ноги и опять без укусов, без боли. В каждом прикосновении только томная нежность, и откуда ее столько взялось?

Я разливаю ее по жилистым бедрам, выцеловываю коленки, лодыжки – особенно косточки, глажу поджатые пальцы. Просто помешательство. Мне нравится так сильно, что я готов провести за этим занятием несколько дней, но, боюсь, это чревато сотрясением мозга.

На самом деле хороший удар может прилететь уже сейчас, когда я дохожу до чувствительной области ступней. Саске ненавидит щекотку, так что тут приходится действовать с максимальной осторожностью.

Лишь обследовав каждый сантиметр длинных ног, возвращаюсь к горячему твердому члену. Учиха сдавленно стонет от первого же касания, от простого поцелуя. Но я хочу еще немного его помучить, поэтому сначала уделяю внимание дорожке жестких волос и яичкам. Уже через минуту чувствую пальцы Саске в моих волосах – крепкий злой захват по идее должен заставить перейти к делу, но я слишком увлечен, чтобы слушаться.

Даже сиплое «пожалуйста» меня не подкупает. Зато когда я все-таки приступаю к самому интересному, то наградой мне становится жалобный и протяжный стон, полный удовольствия. Я неслабо вспотел из-за жара тел и кожа Саске тоже быстро покрывается испариной.

Как ни странно, он не задает темп. Уже понял, что сейчас меня не заставить и не сдвинуть с места. Наверное, с утра это слишком, но я не могу удержаться от желания доставить ему удовольствие – только если позволит.

Использовав немного слюны, осторожно касаюсь сжатого ануса. Саске вздрагивает, но ничего не делает, и я принимаю это за согласие. Только снова никуда не тороплюсь – долго поглаживаю, прислушиваюсь к отзывчивому телу. Первый палец входит с трудом, медленно, под аккомпанемент стонов сквозь зубы. Я не собираюсь трахать его сейчас, а то пришлось бы тратить на разминку не меньше получаса, но почему бы немного не поиздеваться?

Стоит немного надавить – Саске подкидывает бедра, толкается мне в рот. Из-за второго пальца он шипит, как змея, но не пытается меня прервать. Это единственная боль, которую приходится причинить, и я извиняюсь за нее активными ласками, нежностями, тягучими касаниями языка.

Он сам не так давно предлагал мне себя, не так ли? Только вот подзабыл, наверное, что это непросто.

Я довожу его все такими же, ласковыми, нежными движениями. Это почти жестоко – у каждого из нас свой стиль пыток. Только от моих силков синяков не остается…

Вскрик звенит в ушах и на языке разливается терпкая горечь. Я сглатываю, опять чувствуя себя до идиотского счастливым. По уши влюбленным фанатом, не меньше.

И только потом позволяю ему вызволить меня из тканевого кокона.

О, черт, ради этого взгляда и выражения лица стоило все это устроить!

– Доброе утро, – хриплю, наконец, позволив себе рассмеяться.

Смахнув с лица прилипшие пряди, Саске внимательно вглядывается в мои глаза. Садится. И серьезно шепчет:

– Иди, пей свои таблетки и возвращайся.

Горящий взгляд опускается вниз, на мой член. Не могу вспомнить, по какой причине на нас двоих из «одежды» только повязки на плече Учихи, но это как минимум забавно.

– Сейчас я не буду тебя… надевать. Тебе надо сначала попривыкнуть. И вообще, может мне не повредит немного воздержания?.. – посмеиваюсь, буквально впитывая взглядом довольное, румяное и чуть сонное лицо. Вот же красивый, чертяка. Даже утром, даже лохматый, даже обкончавшийся минуту назад!

– Повредит, это точно. Что случилось-то?

– А должно? Чтобы тебя погладить, мне нужен повод? – встаю, кивнув на повязки. – Как плечо?

– Завязывай кудахтать над моей раной. И вообще… теперь это называется погладить?

– Ну, в основном да…

Саске целует меня в щеку и ухмыляется.

– Доброе утро, Наруто. В следующий раз я так тебя поглажу, что ты не сможешь ходить два дня.

– Зануда! Вот и делай тебе после этого приятное!

Учиха треплет мои волосы, и мы встаем вместе, чтобы завершить пробуждение в душе. Наверное, странно вести себя так спустя четыре года совместной жизни. Но на самом деле, я считаю, что все зависит от людей. От чувств, которые они испытывают.

От желания любить и быть любимым.

***

Так бывает, что по какой-то причине то, что необходимо сделать за несколько недель, получается всего за пару дней. То ли вдохновение, то ли удачное время, то ли какая-то другая магия, но что-то явно вмешалось в процесс подготовки к нашему совместному мероприятию.

Идеи посыпались, как из бездонного мешка. За несколько вечеров мы разобрались с львиной долей концертной программы, размахивая друг перед другом чертежами и руками. Точнее, кто руками, а кто одной рукой, но суть не меняется – мы наконец-то начали работать.

Мне пришлось отрываться от этой увлекательной возни только для того, чтобы прискакать на обследование или сдать анализы. Даже операция на сердце, вроде бы серьезное и волнительное событие – становится фоном для творчества. И, слава богу, все страхи и волнения по этому поводу просто не имеют возможности воплотиться во всей своей красе, не могут помешать нам творить.

Куренай-сан оформляет документы быстро и без заморочек, правда, с настроением у нее явно бардак – врач кажется очень грустной и невозможно уставшей. Но, несмотря на это, операция проходит без проблем, а мое восстановление после кажется почти феноменальным. Только за эту долгую неделю в больнице я в полной мере ощущаю себя живым, счастливым, довольным жизнью и всеми ее проявлениями. Может быть, именно это влияет на мое здоровье. А может и сильнейшее желание поскорее покинуть стены неприятного места. Я же не старик какой-то, чтобы проводить все время в больнице, верно же?

Лишь две вещи портят настроение: необходимость каждые два часа подзаряжать насос и непривычные, немного болезненные ощущения в груди. Иногда я отчетливо ощущаю что-то лишнее и твердое, хотя по идее такого быть не должно. Куренай-сан говорит, что это психосоматическое и что мне надо перестать думать о своем сердце.