Текст книги "Уличная магия 3: Турнир (СИ)"

Автор книги: Эш Локи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Это мой навигатор, вектор, направление, стрелка компаса и звездный ориентир. Не сдаваться. Не опускать руки. Быть сильным. Но на моих ладонях чужая кровь. А значит, один из выбранных поворотов привел к тупику. И оказавшись один на один с непреодолимой стеной я слабее, чем когда-либо.

Обрывистый звук шагов звучит пугающе-спокойно.

Наши глаза сталкиваются и правда рассекает трещиной то, что называлось… а, впрочем, у этого до сих пор нет подходящего названия.

Из его разбитой губы течет по подбородку. С моих рук капает на пол.

Красное.

Под тревожной темнотой глаз залегли страшные тени, волосы облепляют лицо скомканной черной паутиной. Он не удивлен. Не испуган, не шокирован даже. Просто… ранен.

Саске выдыхает тяжелый воздух, сглатывает и на мгновение прячется под светлыми веками. Давит любые эмоции. Если он даст им волю, страх разрушит то, что осталось.

Я понимаю. Понимаю всё: проблеск бешенства в ледяной решительности взгляда, пустой глазок нацеленного на меня оружия и дрожащие плечи. Понимаю и волнообразные приступы боли, накатывающие ударами, словно в самый суровый шторм. Потому отвечаю прежде, чем Учиха успевает спросить.

– Я убил Хаку.

Какая-то невидимая струнка рвется. Рвется, звенит и разлетается на мелкие жалкие кусочки.

Саске опускает взгляд вниз, на моё окрашенное в алый концертное одеяние. И спрашивает медленно, тихо, по слогам:

– Что произошло?

Он знает, что я не стану ничего объяснять. Он слишком умён, чтобы питать какие-то эфемерные надежды. Саске, в отличие от меня, никогда не ждал подходящего момента, милости с неба и удачных дней. Так что и сейчас он спрашивает только потому, что должен хоть что-то сказать. Хоть как-то зацепиться за реальность.

Но это чертовски больно, верно?

Как соленым крюком под сломанные ребра.

– Ты не сможешь. Ты не сможешь выстрелить. Так что не надо, Саске.

Пришибленный и замороженный, он начинает оттаивать. Точнее, таять. У нас ведь еще не придумали безопасного способа вернуть в относительно живое состояние человека из морозилки?

Интересно, кому с ним пришлось драться? Хидану, Кисаме? Или, может, Нагато? Кто сейчас лежит без сознания в той комнате, где он пришел в себя?

– Я предупреждал тебя, – сдавленно выдыхает Учиха. – Предупреждал…

– Ты хотел бы выстрелить. Но не сможешь, – я позволяю себе запрокинуть голову и полной грудью вдохнуть отвратительный запах свежей крови. Почему я даже тошноту не чувствую? Раньше ведь терял сознание…

– Посмотри на меня, Наруто.

Я слушаюсь.

Похоже, это и правда конец, да?

Лицо Учихи похоже на треснувшую маску старой фарфоровой куклы. Но даже сейчас он красивее всех живых, которых мне приходилось встречать на своем пути. И красота эта не только физическая – чистый огонь его души горит так ярко, что способен затмить всё вокруг.

Я в окружении трупов, но могу смотреть только на него. И так было бы с любым, не только со мной. Я не особенный и не избранный.

А Учиха кристальнее любой чистоты. Весь такой из себя мрачный, темный, заклинатель змей, иллюзионист-тень, злодейшество зла…

– Тебя… заставили?

– Ранить. Но не убить. Так что… нет.

Мое фальшивое равнодушие срезает поддерживающие тросы. И Саске срывается, зло отбросив пистолет. Хватает за ворот, встряхивает как следует и рычит разъяренным зверем.

Зверь…

Но воспоминание о нашей единственной по-настоящему жестокой драке удерживает от первого удара. А еще он видит, что я не стану бить в ответ. Мне нечего отстаивать в этом споре. Для Хаку я – что-то вроде последней надежды, но для Учихи всё верх тормашками, и что бы я не сказал, это не изменится.

Саске убьют первым.

Я не могу взять его с собой в эту битву…

– Я предупреждал, что остановлю тебя.

– Если я скажу, что так было нужно, ты поверишь?

А было ли когда-то просто? Нет, не было.

Он всё-таки бьет. И я впервые узнаю, каково это, когда Саске не жалеет и не контролирует силу. Он мог бы вырубить меня с одного такого удара, но, благо, попадает в острую кость скулы.

Когда я нахожу силы, чтобы открыть глаза, он стоит, согнувшись пополам. С кончика носа капают прозрачные капли, руки сжаты в белые кулаки и теперь тоже перепачканы.

– Нет…

– Отойди от него, Учиха.

Как только в наш разрушающийся мир пробивается чужой голос, во мне активируется аварийная система тревоги. Я узнаю и тембр, и интонации, но рефлекторно прикрываю Саске собой, даже зная, что опасность никому не грозит.

– Опусти пушку, Хидан, – не знаю, откуда у меня берутся стальные нотки в тоне и почему вдруг становится так легко говорить. – Он не опасен.

Хидан переводит цепкий взгляд на мертвое тело Хаку, которое я, как мог, привел в порядок.

– Значит, всё кончено.

Затем он смотрит в мою сторону. Между нами возникает понимание. Полное и безоговорочное. Он – из моей новоиспеченной команды, скорее всего, тот, кто должен ввести в курс дела. Или что там Хаку мог ему поручить…

– Хидан, у меня задание для тебя, – я не хочу видеть Саске после того, как скажу это. Поэтому отворачиваюсь и отхожу в сторону Данзо, навечно застывшего с нелепой улыбочкой на морщинистом лице. – Уведи его отсюда. Внизу с левой стороны стоит машина, там ждет Итачи.

– Наруто? – этот сиплый, сдавленный хрип наверняка будет сниться мне в кошмарах. В тех же, где у людей из плеч растут ветки, где цепями звенит тишина и заточен психослед Хаку.

Сжав руки до боли в пальцах, мне удается перетерпеть спазм в груди.

– За его безопасность ты отвечаешь головой.

Наконец, я собираюсь с силами, чтобы обернуться.

– Ты…

– Я остаюсь.

– Что?..

– Я остаюсь. Здесь. Ненадолго, но, я думаю, у меня есть пара часов, пока информаторы не прознали о смерти Данзо и Хаку.

– Уже, – вмешивается Хидан. – Большая часть руководителей еще не знает, что произошло, но информация уже поползла. Здесь нет камер, но есть взломанная прослушка. Остановить это невозможно, так что нам пора, пока есть шанс скрыться.

– Что значит «остаюсь»?! – Саске цепляется за слова, просто потому, что зацепиться больше не за что. – Ты… что?..

– Хидан.

Преступник без особого труда скручивает Учиху в относительно безопасном захвате, чтобы не вырывался по пути из здания. Мне приходится наблюдать за этим, но лучше так, чем не видеть совсем…

Вдруг это самый-самый последний раз?

Саске думает о том же. Мы вообще стали думать почти одинаково за то время, что были вместе.

Столько ошибок было совершено. Столько носов разбито и крови пролито…

– Наруто!

Он кричит и упирается, но Хидан всё-таки сильнее. Мне ли не знать.

Перед тем, как исчезнуть за поворотом к лифтам, Учиха сбрасывает все маски и, кажется, готов умолять. Готов всё мне простить – и убийство, и этот спектакль, и наигранное равнодушие.

Наши взгляды отчаянно сцепляются. Будто тело за душу и душа за тело – в момент смерти. Это агония. Конвульсии.

Жалкие попытки.

Если бы я только знал, что такую боль можно испытать, я бы выбрал другой способ умереть.

Наигранное равнодушие…

Весь мой ублюдочный костюмчик рассыпается в пыль, стоит ему пропасть из поля зрения. Болью прошибает всё – живот, грудь, то место, где должно быть, рвется моя душа. Я даю себе слабину, дождавшись, когда звякнет лифт, и затихнут звуки борьбы.

Как хорошо, что в этой комнате звукоизоляция.

Как хорошо, что никто не слышит мой крик.

Такое выдержать не каждому под силу – это хуже, чем отрубленная конечность или обнаженные нервы. Это смертный приговор, с моей подписью и печатью. Будет приведен в исполнение… как только я закончу то, что начал Хаку.

Как только я переверну вверх дном, разложу по кирпичикам и перетру в пыль всю эту гнилую систему человеческой купли-продажи, грязных денег и больных на всю голову руководителей.

А пока я могу только рыдать и душить в себе желание сорваться, чтобы сейчас же догнать его и, обняв до хруста в руках, уверить в том, что это глупая шутка. Это была шутка, да, совершенно точно…

Но это правда.

Правда.

Иллюзий больше нет и быть не может. Никаких фантазий. Никаких фокусов. Никакой доброй лжи.

Единорогов не существует.

Любви не существует.

И меня тоже нет.

Но я так хотел быть сильным…

***

– Ты расскажешь мне правду?

Хидан откладывает влажную серо-красную тряпочку, которой пытался оттереть пятна со своих пальцев и слабо усмехается.

– Я не умею плести паутину из слов, как эти чертовы ретрансы. Так что придется тебе потерпеть.

– «Чертовы»? Их было много?

Кивнув, Хидан быстро проверяет стык в темных бархатистых занавесках, прикрывающих салон джипа от внешнего мира. Ему явно нечем занять руки.

– Хаку тоже. Только он был намного хуже. Он вообще был… намного хуже их всех. Сначала Сасори – сосунок без тормозов, потом Итачи, потом Дейдара, потом Хаку. У Данзо было много приближенных, но эти выделялись особенно – то своим умом, то хитростью, то долбанутостью на всю голову. Ладно, суть не о том… ты ведь правды хотел.

– Почему ты согласился помогать мне?

– Сразу перед вашим возвращением в Синтагме кое-что произошло. У Данзо была одна отличная точка по продаже душ. Мягко говоря, это и была центральная казна, – но кто-то настучал в нужное место, и ларек накрылся тазом, а репутация Данзо – ссаной тряпкой. Власти начали суетиться, появились подозрения и шевеления, которые могли повлечь за собой полный крах, но старперу, как всегда, удалось вовремя сунуть конец в воду. Никаких доказательств, никаких свидетелей, даже здание было взорвано – он стер пыль со стола вместе со столом. Начался активный поиск виновника или зачинщика. Другими словами, чистка. Шею мыли всем, и я не исключение. Как ты мог заметить, клуб перестал принимать посетителей, а личные разборки с вами, Зецу, Элифесом, Властями, Учихами, Сенджу и их Банком временно потеряли статус важности. А ты думал, почему вас с Саске до сих пор не размазали по стеночкам ровным слоем? У Данзо были проблемы посерьезнее, так что он доверил эту часть ответственным лицам. Поиск крысы – Нагато, геев-фокусников – Хаку, Элифес и Сенджу – Кисаме и Мифунэ. Но старика уже накрыла паранойя. Он по-громкому ехал с катушек, убивал и пытал всех подряд. Последней каплей стала продажа Яхико. Да-да, он просто сунул ему розу, объявил крысой и продал, пока рядом не было Нагато. Ниточка привела к Мадаре, но это уже и не важно – мы поняли, что находимся в опасности и всё это пора сворачивать. Хаку взял на себя роль поводыря, готового разрушать изнутри ради сохранности чужих шкурок. За последнее время он нажил столько врагов, что попадись кому-нибудь из них, то непременно оказался бы на сковороде. Его бы снова сделали рабом.

– Он хотел освободиться?

– Сама по себе свобода Хаку не интересовала, а вот месть – другое дело. Он просил дать ему прервать жизнь Данзо и убедил, кого мог, что мы должны помочь тебе доделать дело крысы и спилить оставшиеся столбы. Спасти людей. И Яхико. Но это… еще и наша работа. Мы наемники, прятаться по углам не привыкли. Плюс, теперь все средства Синтагмы на твоих счетах. Хаку искал кого-то, кто мог бы, получив многонулевые чеки, доделать дело, а не свалить куда-нибудь на острова. Нам он не доверял. Тебе вот, доверился.

– И сколько же их, оставшихся?

– Я полагаю, сотни. В карман текло рекой. Данзо мог позволить себе нанять людей, купить людей, порезать их на квадратики, заплатив другим людям. И попридержи коней Хаку еще чуть-чуть, думаю, всё до этого бы и дошло. Проблема в том, что Данзо параноидальничал на всех фронтах и народ в курсе, что где-то в центральном гнезде была крыса. Им проще устранить всю толпу, чем искать виновника. Наша задача устранить их до того, как они устранят нас.

– Но при чем здесь я?

– Скажу честно, я сомневался. И пытался отговорить Хаку. Но теперь, вижу – ты там, где должен быть. И пока наши цели совпадают, мы будем сопровождать тебя. Наемники есть наемники, Наруто. Хаку не хотел бороться, а мы – не станем, если никто не пообещает достойную плату. Но… скажем так, есть кое-что еще.

Нагато за рулем бросает на нас взгляд сквозь зеркало заднего вида. Когда я без сил оседаю на спинку сидения, Хидан рассеянно ухмыляется.

– Но давай об этом после, босс. Советую поспать. Вряд ли тебе удастся нормально отдохнуть в ближайшие несколько дней.

Моя нервная система настолько истощена, что мозг воспринимает совет как руководство к действию. И даже неприятно прилипшая к телу ткань и неудобства не способны помешать моему сознанию уйти в тень.

Хочется забвения, но…

Мне снится Саске. Совсем мелкий. Шелковой лентой проскальзывает в сон, стоит лишь немного прикрыть уставшие веки. Он сидит ко мне спиной на небольшом старом пирсе и смотрит куда-то в серовато-синюю дымку горизонта. Мне чертовски хочется подойти, но страшно. Так страшно, что колени сводит нервной дрожью.

Еще он снится мне юношей. Немного странным, с заскоками, злым, как тысяча голодных волков, и с холодным, прошивающим насквозь взглядом. Но я знаю, точно знаю, что внутри он не такой – а пламенно-горячий, до ядовитого жжения. Если чувства обжигают изнутри, не остается ничего другого, кроме как спрятаться под слоем льда…

Он бывает разным. Ликующим победителем на арене. Внимательным и прилежным учеником. Жертвующим воином. Испуганным мальчишкой. Он бывает даже добряком – я беру из его руки коробку с рисом, почему-то дико голодный, но такой счастливый…

Саске снится мне в обрамлении злых молний и огненных всполохов. Снятся его удивительные руки, синеватые вены на запястьях, пальцы, сжимающие рукоять оружия. Его спина, исчезающая в полотне дождя.

И даже искаженное мукой лицо – четкий профиль. Будто мы лежим с ним на камнях и медленно умираем вместе от потери крови.

Сквозь сон я даже удивляюсь.

Как странно.

Вместе?

Последней вспышкой перед глазами проскальзывает его спокойная, теплая, благодарная улыбка.

И я, вздрогнув, открываю глаза.

В щели между занавесками летят огни фонарей незнакомого шоссе. На периферии расплывается силуэт величественного, далекого города.

В ощущениях осталось тепло чужой руки. Фантомом – на пальцах…

Но вместо ладони в моей руке горячая пуля.

Хидан делает вид, что ничего не замечает. И слава богу. Мне нужно еще немного времени, чтобы приглушить боль.

И я закрываю занавеской мерцающие капли света, полный уверенности в том, что завтра обязательно станет легче.

Чуть-чуть. Совсем немножко. Перестали бы ножи танцевать на сердце, а с остальным я разберусь.

Должно быть, это был просто неудачный день.

Комментарий к О неудачном дне

Сон – Trailerhead – Translucent

Общее настроение – Trailerhead – Falling Into Inertia

========== О самом-самом главном ==========

Крупные, пушистые белые хлопья, медленно кружась, оседают полупрозрачной вуалью на крышах многоэтажек. Зима расщедрилась и игриво распустила хвост – в этот раз снежной пыли в разы больше обычного.

Мысль о том, что Наруто подолгу мог торчать во дворе, подставляя дурную голову то под дождевые капли, то под снежную крошку, то под солнечные лучи, приходится задавить другой. Жалкой и пустой. О том, что хочется курить и спать.

– Саске, – Итачи зовет мягко – не дай бог нарушить минуту покоя. – Будешь есть?

Мне не хочется отвечать. Шевелиться.

Даже дышать.

Кажется, полгода назад он сказал это точно так же. «Будешь есть?». Это был самый первый вопрос, прозвучавший вслух, после того, как он смог вытащить меня в мир живых.

Когда я закрываю глаза, из глубин памяти выплывает красный ком – печать «вечер после концерта». Кажется, я кричал – вслух, срывая горло, и не мог остановиться. Помню, как перешагнул порог дома. Помню пол под ладонями и щекой – ледяной, с запахом моющего средства.

И демонически злого зверя, царапающего грудную клетку изнутри.

Отвратительное чувство.

– Может, позже.

Пора бы уже говорить «когда-нибудь». Когда-нибудь есть, когда-нибудь Саске, когда-нибудь буду. Звучит терпимо и смысла не теряет. Хотя кому он нужен, этот смысл. Смысла нет и не было. Или, может быть, в этой реальности мне не за что зацепиться – остались, разве что, картинки за окном.

Эта зима такая долгая…

– У меня для тебя новости, – наконец, вздыхает брат.

Я поворачиваюсь, чтобы увидеть, с каким выражением лица он собрался резать правду-матку. Ничего необычного. Ретрансовое равнодушие – глаза серьезные, спокойные, губы нейтральной линией, каждая мышца расслаблена. Всё просто: по правилам «Синтагмы» гонец с плохими вестями должен быть сильнее господина, чтобы его не убили на первом же задании. Данзо был умен.

Был.

– И?

– Наруто.

Наверное, мне удается сохранить внешнее спокойствие. Это такая игра – я спокоен, Итачи спокоен, и мы оба закованы в лед ужаса по самое горло. Хотя ужас – не то слово, неподходящее. Я с радостью предпочел бы «ужас» тому, что со мной происходит на самом деле.

Казалось, время лечит. Так говорят – лечит. Боль, будь она физическая или душевная, со временем обязательно смягчается и превращается в колючий фантом. Так ведь? Только вот время не хирург – отрезать не умеет. Моё время здесь бессильно.

То, что давно должно было стать фантомом, каждый раз душит меня во сне и бьет под дых, стоит только открыть глаза.

Пауза затягивается. Кьюби успевает пробраться в щель приоткрытой двери, чтобы прижаться потрепанным калачиком к ногам. Я глажу его автоматически – всё равно мои ласки и подачки не заменяет ему хозяйского тепла.

Не ему одному нечем заменить тепло.

– Итачи, я слушаю.

– Два дня назад Наруто был под юго-западным тоннелем. Помнишь сообщение о взрыве? Там, мол, провода упали на трубопровод.

– Да.

– Они вытащили людей и подорвали старые подвалы. Никто не пострадал. В госпиталь привезли восемьдесят пять женщин и четверых мужчин. У всех… – Итачи показывает на грудь, и я отвожу взгляд. – Врачи Сенджу едва успели повытаскивать.

– В этом месяце точек больше. Это седьмая, если я не ошибаюсь.

– Седьмая. Из тех, что нам известны.

– Это всё?

– Обито нарыл кое-что о покушениях. Вряд ли тебе будет интересно. Случайно ли или намеренно, они оставляют за собой дорожку из трупов. Многовато смертей для тех, кто вершит правосудие.

– Это не правосудие, это бойня. А Хаширама?

– Наруто звонил ему дважды, распорядился перевести большую часть денег в фонды благотворительности, нажив себе сотню врагов, в добавок к той, что уже была. Хаширама пытался его предупредить, но Узумаки отмазался тем, что меняет номера, машины и внешность каждую неделю… и что так надо.

– Команда?

– Они поступают так же. Сквозь пальцы посмотреть – делают благое дело. Еще бы убивали поменьше.

Почему-то во мне просыпается глупая привычка защищать этого придурка.

– А что ещё делать с руководителями, Итачи? – когда я сажусь на подоконник с пачкой в руке, брат качает головой – мол, табак не поможет. Не осуждает. Знает. И от этого тошно до зубного скрежета – прав. – В тюрьму? Они продавали людей. Наказание своё заслужили. Даже если их посадить, пока не перебит весь скот, найдется кто-то, кто попытается эту дрянь вытащить на волю – так всегда происходит. Как они Хидана доставали, разве ты не слышал?

– И что, теперь ты поддерживаешь методы чистки?

– Нет. Но у меня есть сила признать, что не будь Наруто в центре урагана, я бы отмахивал им флагами поддержки и пританцовывал с помпонами на чьих-нибудь мозгах.

– Ты в курсе, что несешь чушь, когда злишься? Кстати говоря о вытаскивании и мерзавцах – Хидан ведь отмотал срок. Не всем убийство сходит с рук.

– Не весь.

– По твоей логике, Наруто тоже стоит отмотать?

– Может и стоит. Руку стоит сломать для начала. Ту, при помощи которой он размахивает пистолетом. А потом пусть мотает сколько хочет и что хочет.

Я отворачиваюсь, чувствуя, что начищенные до блеска фразы снова подтачивает ржавчина сожаления. Брат, почувствовав мой настрой, проницательно молчит. К сожалению, недолго.

– Саске, если это тебя успокаивает – верь. Только ты и пальцем его не тронешь. Ну, не ради тяжких повреждений.

И снова зудит в венах, в тугом пучке мышц под ребрами – прав. Ненавижу за то, что всегда прав.

– Знаешь, иногда я думаю, что лучше бы ты не воскресал.

– Тут ты прав, но тогда тебе не на кого было бы сливать желчь. Наруто способен это нейтрализовать, но с меня, ты уж прости, стекает. Я не верю ни единому слову. Боже, да ты сам себе не веришь…

Итачи подходит ближе, но не пытается прикоснуться. Ему-то я руку могу сломать и запросто.

– Что тебе нужно, Итачи? Что тебе надо от меня?

– Я беспокоюсь. Время идет, а ты даже из штаб-квартиры никуда не рвешься. Где тот Саске, которого я вечерами искал по подворотням?

– Сдох в канаве. И это я еще несу чушь? Ты себя послушай. Куда мне рваться? За деньгами? Я отлично живу на сборы с концерта. Денег много. Вторую половину отдать некому. Хотя, нет, есть кому – но его, мать твою, надо искать по подворотням! Знаешь, сколько на нашем счету еще осталось?

Брат дает мне время приоткрыть окно и чиркнуть зажигалкой. Откуда ни возьмись поднимается желание содрать слой с подсохшей раны памяти – я так и не избавился от этой привычки, с тех пор, как…

Он бы сказал: «Учиха, ты курить начал? Рехнулся?».

Я бы ответил: «А чем еще я могу занять руки, когда тебя нет рядом? Тебя нет так долго…»

Тяжелые слова блуждают в голове неприкаянным эхом – сказать некому, поэтому они придавливают своей слоновьей тяжестью только меня.

– Давай сходим на Бал-маскарад?

– Что я там забыл?

– Себя ты забыл, Саске.

Снова эта осточертевшая пауза. Итачи знает, где и как давить, чтобы эмоции через край – да, мне плохо, но это реакция. Так он думает. Он расставляет ловушки на каждом углу. Мол, пока я попадаюсь в них, пока кровь течет, я живой. И как только перестану ловиться – я мертв.

– Чего ты от меня хочешь?! Чтобы я радовался жизни, катался на велосипеде и играл в догонялки с уличными собаками?! Ничего уже не будет так, как раньше! Мы враги, ясно тебе?!

– Не кричи. Пожалуйста, Саске, не кричи. Я достаточно хорошо слышу тебя, даже когда ты молчишь.

– Просто заткнись.

– Знаешь, кататься нельзя – поймают. И будут твоим телом шантажировать Наруто. Но вот от пары улыбок я бы не отказался.

Дождавшись первой затяжки, он забирает у меня сигарету. Апельсиновый свет огонька на секунду разбавляет вечерний тягучий полумрак. Дым плывет рваным, но густым облаком – курить Итачи умеет лучше, чем я. И хотя бы наслаждается.

– Когда я был один, меня поддерживала вера в то, что всё не напрасно. Я вернулся из ада не для того, чтобы видеть, как мой брат пытается сгнить заживо. Если так будет лучше – мы уедем. Хоть на край света, если пожелаешь. Но ведь ты не хочешь бросать его здесь одного, Саске.

От проницательного взгляда с теплым отблеском сигареты хочется спрятаться. Подвал бы помог. Всегда помогал. Да только я не возвращался домой уже полгода и, возможно, не вернусь никогда.

Сначала была причина – слишком опасно. Потом… потом просто жутко. Зайти, увидеть, вдохнуть пыльный воздух.

Его там нет.

– Есть шанс, что Наруто явится на Бал. Небольшой, но есть. Ты ведь сам говорил, что вы никогда их не пропускали.

– А если нет? Что тогда? Что мне это даст?

Итачи пытается положить руку на плечо, и я отстраняюсь. Хватит этих глупых прикосновений. Когда он так делает, создается ощущение, что я здесь – Кьюби, а его рука – моя собственная ладонь. Наруто говорил – чертов белый паук.

– Я готов рискнуть, если ты хоть на секунду вылезешь из скорлупы, – Итачи обводит взглядом комнату, которую мне любезно предоставил Джирайя для временного или постоянного проживания. Отмазался, мол, ему скучновато одному.

– Да что вы заладили… со своей скорлупой!

– А на что это похоже, по-твоему? По мне так в гробу можно интереснее провести время, чем здесь. Саске, ты же…

Брат поджимает губы – его ретрансовые навыки дают сбой. Огонек свободнее блуждает по влажным глазам, и я снова отвожу взгляд.

– Ты умираешь.

Я не отвечаю. Зачем? Всё уже сказано за меня. Да и мертвые не разговаривают.

Умираю, значит? Пусть так.

Тогда и терять мне тоже нечего.

***

Я не мог его ненавидеть. Очень хотел. Хотел до наркотической жажды, до ломки. Я лез на стены, громил магическую комнату пока не сломал костяшки пальцев о старое зеркало, сжег вещи, уничтожил всё, кроме меча, картин и нескольких мелочей. Всё, что я посчитал важнее собственной жизни, спрятал в сокровищницу – и, будто какой-то полоумный дракон, запер её на непреодолимый замок, запаяв, к чертовой матери, люк в подвал.

Я разрушил, расщепил на атомы всё, что носило на себе его отпечаток. Даже пепел от рубашек закопал, воя от безысходности на заднем дворе.

Но так и не смог возненавидеть. Потому что такой отпечаток был на мне, внутри меня. И чтобы от него избавиться пришлось бы сжечь и закопать себя самого.

Когда всё началось, мы были уверены, что не переступим черту. Когда черта стерлась, мы возвели стены. Но сами того не осознав, создали дверь. Когда стены стали бесполезны, мы придумали молчание. Оно загнало нас в клетки, и чтобы слышать друг друга, приходилось кричать.

А теперь есть что-то, что тянет из меня душу и удерживает на месте. На том месте, откуда Наруто никогда и никого не услышит.

В этот, последний день, для меня всё так же, как в первый. Всё так же дико просыпаться с прохладной подушкой под ладонью. Дико умываться в тишине, дико стучать кухонным ножом ради самого себя. Человек удивительно быстро привыкает к сентиментальщине.

Я привык так, что теперь остается только притворятся, что мне это не нужно.

Неприятно осознавать, но даже будучи неизвестно где и неизвестно почему, Наруто и его вера в лучшее ставит меня на колени. Снова и снова. Я готов упасть – сотню раз, если потребуется. Готов стереть в кровь всё, что у меня есть, готов пожертвовать и жизнью, и смертью, и тенью. Что еще у меня есть ценного?

Всем пожертвовать, только бы он вернулся. Живым.

Я думаю об этом, замерев в ловушке искусственной каменной кладки, в жалкой импровизации средневекового замка. Думаю – и не могу понять, зачем снова и снова дергаю надежду за хвост.

– Я нашел тебя первым.

Топор паузы сокрушительным ударом обрушивается на мои мысли и превращает их в жалкий комок бессмысленных букв.

Никаких шансов уничтожить отпечатки.

Теперь – точно никаких.

– Ты…

Наруто накрывает мой рот ладонью, криво улыбаясь из-под широкого капюшона. Прошло полгода, но я видел эту улыбку совсем недавно. Во вчерашнем сне.

Споткнувшись о мой взгляд, он пытается что-то сказать. Слова застревают в горле, как занозы. Деревянные, тяжелые и злые. И вытаскивать их приходится с шипением и слезами.

– Ты похудел… надо было присылать тебе обеды?

Я смахиваю его руку, чтобы можно было заорать погромче, но голос превращается в воздух. И мозг тоже. Мне нужны слова – здесь и сейчас, а их нет. Ни единого. Как у новорождённого младенца.

Как же ими пользоваться?

Это не объятия. Это отчаяние в форме жеста – так бывает. Лучше бы мне не знать, что бывает.

– Костюмчик смерти? Получше ничего не нашлось?

– Я слышу это от дьявола? Серьезно, Саске, дьявол?

Его хрипловатый голос и запах обволакивают меня вязкой пеленой. Шмыгнув носом, Узумаки сует нос мне под ворот. Этот жалкий жест заставляет огромного монстра в моей груди склонить голову.

Я снова проиграл.

Нас тянет куда-то – то ли я веду, то ли он… по необъятному залу, заполненному людьми в костюмах.

– Если честно, я думал, ты попытаешься меня убить, – шепчет Наруто, проскальзывая мимо вальсирующих пар. От его рук по запястьям ползет дрожь и смешивается с моей в тонкую трусливую вибрацию. Мне хочется выдрать руку, чтобы этого не чувствовать, но нет сил.

Вот он, герой. Герой, который по утрам, топая за хлебом, прячется от снайперов за машинами. Герой, ценой собственной жизни вытаскивающий ошалевших от страха людей из самых темных дыр.

Демон, с которым никто не в силах совладать.

Герой, от которого у меня мороз по коже.

– Попытаюсь. Будь уверен.

Сонная ярость сворачивается внутри беспомощными кольцами. Наконец, возвращаются слова и способность более-менее внятно выражать мысли.

– Ты предал меня. И себя. Всё, что мы создали. Ты должен был сказать мне, что собираешься делать. И взять с собой.

– Я не могу, Саске. Рядом с тобой я…

Наконец, затащив меня в какую-то подсобку, Наруто нервно стягивает капюшон с головы. Его волосы отросли и теперь напоминают патлы Перис Хилтон. На лице появился шрам – свежий, у виска. А тот, что под нижней губой, спрятался под слоем белесой кожи.

Узумаки молчит долго, так, что мы успеваем стянуться в пружину, готовую разжаться при любой возможности. Но мы оба слишком рады встрече, чтобы это допустить.

– Рядом с тобой я слаб. Я никому не смогу помочь.

Стоит нам на мгновение вспомнить, что это такое – растворяться в чужом дыхании, раздается первый выстрел. Я не успеваю сориентироваться, и Узумаки прижимает меня к стене. В зале звенят крики и посуда, паника вспыхивает, будто спичка в жарком костище.

– Они пришли сюда за тобой, – шепчет он, бережно заводя мои волосы за ухо. Касается щеки осторожно, поверхностно. Не увлечься бы, да? Мне это знакомо.

– А ты?

– Спасти.

– Там Итачи!

– Успокойся. Его уже вывели.

Сопротивление не помогает – хватка Наруто стальная, а решимость непоколебимая. И только теперь я, наконец, понимаю, зачем всё это было нужно.

Все дело в жизни. Пока мы живы, связь не разорвать. Пока мы живы, существуют и наши стены, наши двери, наши клетки.

Чувства.

Как бы я хотел его ненавидеть… ненавидеть так, чтобы сейчас выдрать руку и ударить со всей силы, со всего размаха. Так, чтобы брызнуло на стену, и в его глазах угас огонь чудовищной силы, который снова и снова выжигает мои внутренности, когда мы оказываемся поблизости.

Вытолкнув меня из двери черного входа, Наруто вдруг замирает – на лице удивление и непонимание.

Стреляют в спину. Я рывком подставляю руки, но в этом нет необходимости. Узумаки твердо стоит на ногах. Прежде чем скривиться от боли, он успевает вытащить из крепления под рукавом пушку и выстрелить в преследователя из-под локтя.

Молниеносно.

Вот оно что.

Я еще никогда не видел его таким. Для этого у меня нет названия. А как назвать того, кто жертвует всем, ради тех, кто даже не поймет, что произошло?

– Порядок. Бронежилет, – переводя дыхание, коротко сипит он.

Долгое, тягучее мгновение мы буравим друг друга взглядами. И я даже рад, что хоть это не изменилось – и мне, и ему всё так же хочется сорваться с цепи.

– Видимо, тебе не в первой получать пулю в спину.

Наруто нелепо хмыкает. Тут некто широкой ладонью смахивает с него слой человечности. Теплый небесный свет глаз фиксирует ледяная корка. Машина с визгом тормозит в шаге от нас и выпускает Хидана на волю.

– Внутри кто-то есть? – сухо интересуется он.

– Да. Проверь второй этаж, – командным, не терпящим пререканий тоном чеканит Узумаки. И мне открывается новая грань его личности.

Чудовищно страшная грань…