Текст книги "Уличная магия 3: Турнир (СИ)"

Автор книги: Эш Локи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Нравится – я знаю это точно, но на лице Саске, при виде необъятной снежной долины, появляется странное, неопределенное выражение. Будто он сейчас одновременно рассмеется и расплачется. Интересно, почему.

Но я не спрашиваю.

Лишь пропускаю его вперед – в утепленном пальто, в шапке от суперкрутого дизайнера, строгого, стильного, и неуместного, как мухомор в пустыне. На сцену бы его сейчас, под ледяной свет голубых огней, в мерцание любопытных глаз…

– Знаешь, я начинаю думать, что это была не самая хорошая идея.

– Саске, не ной. Ты сам предложил сгонять в горы.

– Не «сгонять», а «отправиться». Однако, здесь… слишком… – он останавливается, наклоняется, снимает перчатку, чтобы тронуть ладонью свежевыпавший снег. – «Слишком».

– Я уже жалею, что рядом нет Итачи. У него отлично получается переводить белиберду, которую ты порой генерируешь из случайных слов.

Кому-то может показаться, что Учиха уникален, но… для меня он бывает даже слишком предсказуемым.

Ломоть пушистого, легкого снега прилетает в нос и обжигает кожу холодом.

– Итачи, Итачи, Итачи… если ты так без ума от моего брата, вали обратно на побережье.

Обиделся.

– Ты прав – я от Итачи без ума, и будь судьба несколько иной, может быть мы стали бы очень близкими… друзьями. Но в этой вселенной нам выдалась роль опекунов неуравновешенного нытика.

– Знаю я твое «близкими друзьями». Теми друзьями, которые ходят по выходным в бары, а потом просыпаются в одной постели?

Вторая порция снега приземляется на макушку. Учиха стоит в воинственной позе и злобно щурит глаза.

– Мы спали вместе, потому что напились по поводу твоего выздоровления, а расходиться по комнатам было лень, – неуклюже стряхиваю снег. – Не драматизируй. А, хотя, знаешь, нет – драматизируй дальше. Лучше еще и ори. Так ты хоть на себя похож.

– Вы обнимались, – въедливо продолжает он, после многозначительно-оскорбительной паузы.

– На полу было холодно без одеяла.

– Полуголые.

– Говорю же, было холодно. Но до того, как стало холодно, было жарко.

В третий раз Саске уже не осторожничает и обрушивает на меня громадную снежную шапку. И очень уязвимо подставляется.

Когда я валю его в снег, немыслимым маневром избежав погружения под мини-лавину, он громко скрипит зубами от злости. Каким-то образом высвобождает руку, засыпает щедрую порцию снега мне за шиворот куртки. Куда-то летит перчатка, куда-то – мое спихнутое острой коленкой тело.

Сначала не хочется сцепляться всерьез – в конце концов, одежду жалко, да и холодно как-то.

Но это только сначала. Потому что Саске выдает такую смертельную дозу энергии, что спину обжигает холодок восторга. Вместе с потоками растаявшего снега, кстати.

– Между прочим, я вряд ли когда-либо заинтересовался бы… парнем, если бы не ты, – отряхиваюсь, увернувшись сразу от трех снежков. – Доходит?

Саске работает с прицельной точностью опытного снайпера, а потому четвертый шарик, столкнувшись с моим виском, едва не сбивает с ног.

– Не смеши мои пятки, Узумаки! Ты голубой не меньше, чем я!

Так, это уже не смешно.

– Что за муха тебя укусила?

– Ревность! – рявкает Саске так, что стой он чуть подальше, я бы решил, что он начал лаять. – Всё, блин, не хочу об этом говорить!

Стоит ему развернуться по направлению к домику, как я тут же нападаю сзади и относительно аккуратно запихиваю черногривый комок ярости обратно в сугробы. Так мы и катаемся, разбрасывая аксессуары из его «зимних коллекций» в эпичной схватке, до полного изнеможения.

Замечательное начало замечательного отдыха, не правда ли?

***

– Итак, теперь, когда ты закончил с истерикой, мы поговорим спокойно?

Саске сидит у камина, спрятав нос в вороте черной водолазки. Несмотря на наглый тон, я примирительно подсовываю под ладонь Маэстро горячий глинтвейн, и он рывком забирает кружку, едва не расплескивая её содержимое.

– Почему ты молчал всю дорогу сюда? И дома тоже… мы уж было решили, что ты ничего не видел и нас пронесло.

– Думал, – лаконично выдает Учиха, отползая от меня подальше.

Странно вот что – Саске, к которому я привык, никогда бы не признался, что ревнует. То ли это новая грань безумия, то ли очередные пакости, но я совру, если скажу, что не рад видеть его настолько искренним.

– О чем?

– Когда я… перестал видеть кошмары, какое-то время мир казался неестественным. Словно и не моим вовсе, – Учиха стягивает ткань с лица и делает глоток горячего напитка. Мокрые от возни в снегу волосы прилипли ко лбу и щекам.

И это так сексуально, что мне приходится совершить усилие, чтобы улавливать смысл разговора.

– Я не мог понять собственные реакции на всё, включая тот инцидент с Итачи, а когда увидел снег, я вспомнил… мы с тобой встретились зимой. Впервые тоже. И прорвало почему-то…

Я помню. Помню – вечеринку, жемчужный смех, вкус какого-то ананасового коктейля на языке. В то время я очень любил подобную гадость.

Помню и Саске – беспощадно-красивого, но отстраненного и почти неживого. Тогда я не понимал этой красоты, не мог её читать. Не знал, что черные вычесанные до глянцевого блеска пряди на ощупь жесткие, как сгоревшие провода, и что радужки чернющих глаз на самом деле серые. Не знал, что внутри этот сгусток самодовольства – оголенный нерв, к которому лучше не прикасаться лишний раз. А если рискнул – проще сразу лечь и притвориться камнем.

Не знал, что любовь Учихи, возможно, самая прекрасная награда в мире, какую только можно получить за вытрепанные нервы.

Я не знал Саске. Да, не знал. И почему-то, увидев его впервые, поверил, что нам с ним никогда не будет по пути.

До сих пор не могу понять, ошибался я или нет.

– Ты был таким идиотом… – вздыхает Учиха. А потом, оценивающе скользнув взглядом по моей физиономии, надменно хмыкает. – Впрочем, это уже не исправить.

– После сцены с ревностью к Заведующему по Трусам твои едкости выглядят несколько бледнее обычного.

Расстегиваю толстовку и сажусь чуть ближе, проверяя, прошла ли вспышка гнева. Прошла, но не бесследно – в воздухе витает невысказанный вопрос. Не люблю, когда Учиха в раздрае. Хотя кого я обманываю, этого урода я люблю всегда, везде и в любом состоянии.

– В моих чувствах к тебе так много противоречий, Наруто, – медленно говорит он, протягивая руку и касаясь моих ключиц. – Ты словно создан для того, чтобы переворачивать всё вверх дном. И я знаю, чего ты ждешь. Эта сцена с Итачи… я… не только из-за нее…

– Знаешь, чего я жду? – мне приходится отставить кружку с глинтвейном, чтобы Саске мог сесть еще ближе и тронуть мою шею губами.

– Конечно.

Он остается там, прижавшись влажным лбом и дыша урывками. Несколько минут мы наслаждаемся тишиной, точно зная, что оба в этот момент способны разрушить тонкую грань между прошлым и будущим.

– Ты только и ждешь, когда они придут за тобой. Я знаю тебя, Наруто. Знаю, как ожесточила тебя эта война, каким боком она вывернулась. И какой ты выбрал путь.

Когда я прикасаюсь к разлохмаченному и чуть влажному ежику черных прядей, Саске тихо вздыхает.

– Знаю… – он приподнимается и вдруг оттягивает мою голову назад. – Что ты готов уйти в любую секунду. И из-за того, что я пошел у тебя на поводу в прошлый раз с Данзо и Хаку, ты почему-то решил, что и в этот раз сможешь оставить меня позади. Учти – я не допущу этого снова.

– Я буду бороться, – шепчу, ощущая на губах слабый привкус вина и корицы. – Если придется. Давай я пообещаю, что позову с собой? И тебя, и Итачи…

– Когда ты мне лжешь, у тебя зрачки пульсируют.

Он отпускает меня и встает, напряженный, как натянутая тетива.

– А когда ты мне лжешь, у тебя глаза слезятся.

Саске останавливается, собравшись было уйти в маленькую кухоньку и продолжить беситься уже там. Может быть даже посуду бить.

– Просто знай, Наруто, между нами ничего не решено. Никогда не будет решено. Господи, просто потому, что я – это я, а ты – это ты.

– Когда я думаю… чего ты боишься больше – высоты или нависшей угрозы… ты начинаешь паниковать просто так. Посмотри, Саске… мы с тобой в горах, приехали отдохнуть, тебе едва полегчало, а ты уже готов меня прибить. Я, конечно, рад, что ты идешь на поправку, и агрессия – один из признаков улучшения твоего состояния, но…

– Что «но»?

– Просто забудь на минутку всю эту чушь. Что ты чувствуешь?

Учиха наворачивает круг по комнатушке, а потом пришвартовывается к кровати.

– Хочу тебя, – преувеличено спокойно говорит он.

Мне даже не смешно – внутри всё вскипает, но внешне удается сохранить безразличие.

Я поднимаюсь и, вальяжно преодолев разделяющую нас комнатку, со смешком сажусь на бедра Учихи.

– Чтобы мы могли всё это продолжить, достаточно почаще забывать о прошлом, – я беру его лицо в ладони и заставляю смотреть. – Учиха Саске, мать твою за ногу, хватит оглядываться назад и посмотри на меня.

– Знаешь, что самое ужасное? – шепотом отвечает придурок, приподнимая меня чуть выше.

– Что?

– До сих пор не могу понять, почему мне так хочется тебя оттрахать, когда я так сильно зол.

– Внимание: сейчас раскрою ужасную тайну… вообще-то ты всегда зол. И тебе всегда хочется…

Он затыкает меня таким поцелуем, что на губах едва не остаются синяки.

Опять.

***

Да, мы разные. Но есть снег. А еще на крышах у нас случаются помутнения рассудка – одинаково идиотские, пожалуй.

– Наруто, – спокойно, насколько это вообще возможно, говорит Учиха. – Будь добр, вернись обратно.

– Нет, – так же ровно отвечаю я.

Кажется, я начинаю понимать, как подперчить Саске отпуск на долгие дни вперед.

– Чего ты боишься: подойти или увидеть, как я свалюсь? – посмеиваясь, пробую небольшую проржавевшую оградку на прочность. Чуть-чуть отклоняюсь – за спиной бесстрастная лента дорожного полотна и приблизительно двадцать этажей свободного падения.

Саске выдыхает через нос. И смотрит – глаза мерцают, как у кошки, готовой кинуться на точку лазерной указки.

– Наруто. Хватит.

– Расскажи, что ты видел в своих снах и я перелезу.

– Твою наглую рожу я видел, вот что. То еще зрелище. Вернись обратно.

Оградка натужно скрипит под моими ладонями.

– Я не шучу.

Прикрыв глаза, Учиха снова делает глубокий-преглубокий вдох. И вдруг, неожиданно соскочив с места, перескакивает через оградку, чтобы встать рядом со мной на маленьком бетонном выступе. Полы пальто тихо опадают вокруг гибкой напряженной фигуры.

– Саске!

– Если тебе так важно это знать – мне важно не рассказывать.

– И что это будет? Двойное самоубийство? – я хихикаю, но скрип хлипкой металлической конструкции, удерживающей от падения, перестает казаться забавным.

– Никто бы не удивился.

Саске рисуется на уровне профессионала, но я вижу, как тяжело ему дается один-единственный взгляд в пропасть.

– Ты предпочитаешь усугубить ситуацию. Как всегда.

– Заметь, ты это начал.

Дабы не подбрасывать дровишки в костер нового спора, осторожно приобнимаю Учиху со спины.

И смешно ли – весь азарт куда-то девается, а между нами остается только болезненно-опасная горечь. Горечь, от которой больно в груди и тяжело на сердце.

– А ты бы смог?

– С тобой – без вопросов. Сам – ни за что.

– И в чем же разница? Результат-то один.

– Процесс разный, – я трогаю его губы своими на самой поверхности и чувствую спрятанную дрожащую улыбку. – Тебе страшно?

– Всегда.

– Даже когда я рядом?

– С тобой – еще страшнее, идиот.

– Взгляни…

– Наруто…

– Просто обернись.

Он слушается.

– Почему ты тратишь силы и чувства на то, что к тебе равнодушно? Нет, правда. Я-то тебя люблю, а вот этой высоте на тебя наплевать.

– Ты серьезно, что ли?

– Ну, я избавился от некоторых страхов. Есть основание полагать, кое-что в этом знаю.

– Потому что… я… не…

Мой вопрос заставил Саске задуматься, а значит, мы сдвинулись с мертвой точки.

– Знаешь… давай закончим со всем этим? Ты ведь веришь что мы умрем в бою, причем скоро, так зачем ждать…

– И ты готов лишить нас шанса? – Саске прикасается к моему лбу своим и вокруг становится тихо, как в моей голове той страшной ночью прощания.

– Саске-Саске… – я не выдерживаю и начинаю глупо посмеиваться. – Какой же ты у меня дурачок. Тебе обязательно так мучиться? И меня мучить заодно…

– Вот этого не надо, Узумаки, если прыгаем, давай без соплей.

– Хорошо, любимый. А теперь – перелезай назад.

Ночь шелестит снежным ветром и хлопает крыльями хищной птицы за моей спиной.

А потом – всё летит вниз.

Оградка трескается между ладоней и взвизгивает как-то печально, тоскливо, изгибаясь под весом двух тел. Саске успевает схватиться за выступ – Маэстро же, и взвыть от боли в плече, поймав еще и меня.

Короткого рывка достаточно, чтобы я тоже повис на более надежном бетоне. Наши вскрики глохнут одновременно, как и панические дерганья. Мне не впервой быть на волоске от гибели.

И даже не впервой висеть на одном волоске вместе с ним…

Чувствовать эхо биения его сердца. Знать – если я упаду, он тоже разожмет пальцы. Это просто чудовищно.

И…

Пожалуй, прекрасно.

Подтягиваюсь изо всех сил. И снова цепляюсь к оградке, проверяя ее на прочность. Выдержит.

Уперевшись ногами в стык между плитами, втаскиваю свое тело и едва ощутив опору, тяну Саске за собой.

– Держись, Учиха, черт побери!

Тяжело перекинувшись в образовавшийся провал между прутьями, мы сваливаемся на потрескавшуюся бетонную плиту крыши вместе – и чудовище в моих руках сразу дает выход эмоциям. Тяжелый кулак впечатывается точно в солнечное сплетение.

– Убить тебя мало, Наруто!

– Тут ты прав… – едва отдышавшись, сиплю сквозь зубы. – Мало же…

Когда Саске сваливается сверху и ищет мои губы, боль отступает на второй план.

Между прядей его волос видны звезды…

И на какой-то миг кажется, что я целую саму вселенную. Легким, глупым поцелуем-прикосновением, как у подростков под покровом ночи втайне от родителей.

– Я хочу сойти с ума, – слегка оторвавшись от меня, говорит Учиха. – Хочу попробовать всё, что не пробовал. Хочу упасть со всех возможных высот. Хочу изучить все фокусы в мире и разгадать тайны всех иллюзий. Я так хочу жить, Наруто…

– Боже, Саске, так живи. Хватит мечтать о жизни. Просто живи… Умереть успеешь. Обязательно успеешь. А вот пожить потом уже не получится.

– Я понял, – выдержав долгую паузу и свалившись с меня куда-то вправо, подводит итог Учиха. – Чтоб ты знал – я всё еще ревную тебя к Итачи.

– Вот лежит Саске. Он черной окраски. Он злой и дурной… рифма к слову «дурной»?

– Тупой.

– Как гриб он тупой.

– Супер. Не хочешь выпустить сборник стихов? Узумаки Наруто, модерн-поэт, правда и ничего кроме правды. Какая рифма к правде?

– Обратно. Наверное.

– Никогда не слышал ничего лучше. Правда – обратно. Какой смысл, какая ирония и игра слов.

– Я буду популярен как минимум у твоего брата.

– Заткнись, ради бога.

Я смеюсь, а Саске улыбается – самой бестолковейшей улыбкой, и на его щеках темнеют маленькие ямочки. Думаю, если бы вселенная могла улыбаться, она выглядела бы именно так.

Потому что жизнь и любовь – красивые, но страшно глупые штуки. Потому что… а черт его знает почему.

А на наших лицах тает мелкий, теплый снег.

========== Спэшл: о головной боли, порнозвездах и раке-затейнике ==========

Нет ничего странного в том, что периодически Саске пробивает на поиск новых впечатлений. Притом тянет его туда, откуда сбежит любой нормальный человек в здравом уме – а всё потому, что Учиха чертовски любит подвергать испытаниям свои тело и душу. И мои тоже. Чисто за компанию.

Я бы не решился и на половину того, что Саске знает и умеет. Фокусы с риском для жизни, глотание лезвий, купание с цепями, заигрывание со змеями и прочие опасные развлечения – это ещё пол беды.

Вот что всегда меня беспокоило: сколько времени понадобится, чтобы со скуки перекинуться на исследование своих сексуальных пределов?

Итак, пока он возится в цитадели чистоты, я изучаю папку для приезжих, аккуратно перевязанную белой ленточкой.

Информация о экскурсиях, программах и поездках проходит мимо моего сознания. Всё потому, что прежде чем запереться в ванной, Саске вел себя странно.

Он точно что-то задумал.

Заканчивает его высочество с процедурами аж через полтора часа – и вываливается в коридор слишком серьезный, слегка напряженный. Теплый свет выкрашивает распаренное тело в нежный глазурный оттенок. Крупные капли соблазнительно отбликивают на коже, и жажда слизнуть парочку кольцом подступает к горлу.

Саске на ходу обматывается полотенцем, как будто бы и не замечая моего пожирающего взгляда.

Надеюсь, я не переборщил с шутками про падение самолета, и он согласится лететь обратно…

– Хочешь выпить? – киваю на припрятанную бутылку, но Учиха мотает головой, из-за чего черные сосульки живописно липнут к щекам.

– Я хочу… – отводит взгляд, кусает губы и мнется, как девственница на первой свиданке. – Для начала иди сюда.

Стараясь выглядеть расслабленным, послушно подползаю ближе. От обнаженного тела идет жар и хочется дотронуться, но интереснее понять, какого рода жидкость вдарила в буйну головушку на этот раз.

– Хочу… чтобы… как тогда.

– М? Ты о чём?

Похоже, выразить свои мысли Саске не в состоянии, и мне приходится вытягивать объяснения пинцетом.

– Хочешь налакаться в трубу? Хочешь на прогулку по крышам? Глаголь.

С Саске слоями сползает нервозность – напряжение последних дней, усталость, тяжелые мысли, какие-то надуманные тревоги. От всего этого пучка страданий избавиться не так–то просто, мне ли не знать.

В итоге с каждым словом голос слабеет и соскальзывает в хриплый шепот:

– Я хочу попробовать. С тобой. Всё, что купил перед отлетом.

Меня бросает в жар и в холод одновременно.

– Почему ты смутился, раз купил?

– Я… – Саске перебирает набор своих эффективных масок и останавливается на «осмысленной соблазнительности». – Потому что я хочу быть подопытным.

Темный бархат его глаз обволакивает и дурманит. Впервые с момента воссоединения Учиха сам провоцирует меня на шалости.

Сам. На шалости. Не на больной дикий секс, а на чувственные игры…

Когда он извлекает из своего чемодана темный пакетик с розовым сердечком, во мне просыпается экзотическое любопытство.

Саске кидает секс-заначку на мою постель и, присев на край своей, откидывается на руки.

Не буду врать – мне в кайф видеть смущение, тщательно припрятанное за маской искушенности.

– Пришло время?

Итак, в моих руках небольшая коллекция приблуд, которые Саске интересно испробовать на себе. Что его может смущать-то?.. И не станет ли это испытанием для нервов…

Первым на глаза попадается лубрикант – это не страшно, плавали-знаем. И еще какой-то эротический состав.

– Что это?

– Антисептическая смазка.

Перчатки. Очевидно, для экстремальных развлечений.

Гибкий уретральный катетер. Тут у меня голова идет кругом и по загривку проносится табун мурашек.

– Это же больно? – тихонько интересуюсь я, всей силой хилого актерского таланта изображая невозмутимость.

– Может быть, – ровно отвечает Учиха, пялясь в безумно увлекательный потолок. – Я не пробовал. Но мне нравится боль.

Снова нырнув в недра опасного пакета, ожидаю наткнуться как минимум на медвежий капкан. Однако, всё не так страшно – на свет божий являются легкие тканевые крепления для рук. Плюс, аналогичные знакомым мне и моей заднице шарики… правда, с пультом.

– Вибрируют?

– Какой догадливый. Это чертовски возбуждает.

– Заткни варежку! Я не привык в людей всякие штуки странные пихать, понял?

Выражение лица Саске можно печатать на купюрах – ни дать ни взять, величие во плоти.

– Наруто, знакомься, это штуки. Они безопасны, если применены с осторожностью и по делу. Штуки, знакомьтесь, это Наруто и он очкует…

– Я не очкую.

На несколько минут воцаряется молчание. В окружении всех этих богатств, я чувствую себя несколько… обескураженным. И злобно-веселым.

– Так, ладно… – спихнув подушку на пол, стаскиваю и матрас. До визита горничной разберем по койкам, а пока…

– Что ты делаешь?

– Лежбище порока и разврата.

Скопившееся напряжение выстреливает – Саске начинает едко хихикать. А потом резко затыкается, словно его стукнули по спине. Я даже оборачиваюсь, чтобы убедиться, не пришел ли кто.

– Я уже подготовился. Ну. Ты понял.

– Глупо было думать, что ты не станешь. Конкретная дезинфекция?

У Саске дергается уголок рта, и я стаскиваю его вниз на пол вместе со вторым матрасом и полотенцем. Места на шероховатом деревянном полу как раз для импровизированной двухместной койки.

– Ты всегда странно шутишь, когда нервничаешь, – он опускает руки и делает глубокий вдох. – Если не хочешь…

– Эй, – беру его ладонь и прижимаю к своему паху, чтобы не дергался лишнего. – Поверь, мне ни к чему волноваться, ибо ты успешно паришься за нас двоих. Меня возбудил один разговор. А тебя?

Ведется. Правда, напряженный, жесткий и бескомпромиссный. Дает себя поцеловать – поверхностно, мягко. И уложить на лопатки.

– Я знаю, что у тебя фетиш на боль. С этого ведь всё началось – ты хотел обернуть её против меня, но проиграл.

– Да… – удобно уложив голову, чувственно откликается Учиха. – Только дело в том, что у меня фетиш на боль, которую причиняешь ты.

Провожу носом по заманчивой впадинке между ключиц, целую упрямый подбородок и пристраиваюсь к покрасневшему от откровенностей уху.

– Я сделаю так, как ты хочешь. Что хочешь. С чего начнем?

– Шарики, – шепчет беззвучно, на выдохе. – Не надо меня готовить.

– Без разминки?

– Да.

– Как пожелаете.

Я смазываю их лубрикантом – по очереди, от самого мелкого к большому. Перекатываю в руке, изучая текстуру, пока Саске пытается подобрать ритм дыхания. Влажный, с мокрыми волосами и слипшимися ресницами он выглядит обескураживающе-уязвимо.

Вздрагивает, когда я надавливаю локтем на бледное колено. Я касаюсь входа кончиками пальцев и вталкиваю первый шарик – почти с медицинской точностью. Медленно, степенно, один за другим круглые черные штуки погружаются в его тело. Саске провожает каждый напряженными выдохами и только последний удостаивает стоном.

– Больно?

Кивок осмысленный, честный. Не хочет говорить – как хочет. Этим займусь я.

Вереницу шариков заканчивает фиксатор-колечко. Я тяну последний назад, и он выскальзывает с трудом. Не дав Саске опомниться, загоняю обратно – неведомая сила выгибает Учиху дугой.

– Помнится… я обещал научить тебя принимать большие объемы, – издеваюсь, пока Саске привыкает. Вибрация становится для него неожиданностью.

– Стой, – шипит Учиха, но я не даю вмешаться – вовремя приходятся и тканевые наручники. Пропускаю их вокруг ножки кровати и ловко стягиваю худые запястья. Не он один тут иллюзионист, между прочим.

– Прислушайся к себе.

Саске сжимает зубы. Упрямец.

В чисто исследовательских целях касаюсь кончиками пальцев напряженного живота – вибрации разносятся по всему телу, прошибают насквозь, вынуждая Саске слабо вздрагивать в бесполезных рефлекторных попытках избежать незнакомых ощущений.

Несмотря на страдальческое лицо, его член сочится смазкой. С упоением дарю секундное удовольствие, облизнув горячую, гладкую головку.

– Хочешь катетер? – интересуюсь не без тревоги и получаю в ответ хлесткий взгляд с огненными искрами возбуждения.

Это что угодно, но только не «нет».

Саске открывается мне с новой стороны. Страдания моральные вымотали его так, что осталось лишь обратиться к давно желанным, но запретным страданиям физическим – забыться. Может быть, так даже лучше. Главное не потерять голову.

Сначала перчатки. Потом, видимо, антисептик.

Когда я извлекаю прохладную резиновую трубочку из упаковки, Учиха замечает, что меня одолел самый настоящий страх. И хищно припечатывает сквозь зубы:

– Трусишка.

Только радоваться долго не получается – он сам закусывает губу в беспокойном ожидании. Приходится отключить вибрацию.

Расслабляется.

– Ты уверен?

Антисептическая смазка растекается по трубочке игривого фиолетового оттенка. Жуткая хреновина – я бы не дался.

– Угу…

Пока не опомнился, бережно касаюсь отверстия уретры и развожу края, снова впадая в хирургический транс. Хорошо, что он так возбужден, с обилием смазки должно быть полегче.

Самый край входит без труда. Видно, что Саске разумно подходил к выбору орудия для пыток. Хотя сам этот интерес кажется мне безумным…

Но он всегда славился извращениями.

– Что чувствуешь?

– Пока… терпимо. Странно, но… это терпимо. Не… паникуй.

Когда я медленно проталкиваю катетер на сантиметр глубже, Учиха вздрагивает всем телом. Стонет надорвано, и тут же глотает следующий стон, но не сдается. Мышцы резко перекатываются под кожей.

– Саске… – в моей голове такая муть, что даже наши настоящие имена вспомнить непросто, что говорить о выдуманных. – Что тебя больше возбуждает – пытать меня или пытать своё тело?

– Видеть твою… реакцию приятно… вдвойне, – усмехается этот ублюдок, запрокидывая голову и демонстрируя соблазнительную линию шеи.

– Остановимся?

– Нет.

Медленно, насколько это вообще возможно, ввожу катетер до чуть расширенного края-ограничения. Дальше игрушка встречает внутреннее сопротивление, а Саске жалобно вскрикивает сквозь зубы. Но я не даю ему расслабиться – и добиваю щелчком пульта до средней мощности.

Эту агонию трудно назвать искушенной, зато бессмысленное животное, рождающееся во взгляде Учихи, доверяет мне беспрекословно. Тень тревоги растворяется в безумии, в прогулках по краю, в трансе.

Это страшно, это грань, за которую мы как правило не заступаем – а случайно задев, жалели уже сотню, тысячу раз.

И тогда я с новыми силами берусь за дело – обвожу плотно сжатый анус пальцем, почти бесчувственным под латексом. Мне это не нравится и перчатки отправляются в полет к пустому пакетику.

В голове шумит кровь, кажется, обретая собственный разум и на полном серьезе намереваясь сбежать из моего тела любым доступным способом, только чтобы не быть частью меня и всего этого кошмара.

Смазки я лью много, не жалея. И отключаю шарики, дождавшись, когда Саске начнет тихо выть сквозь зубы.

– Рукой?

Он не отвечает, лишь кивает и тихо скулит. Безобразие какое-то.

Игрушка выскальзывает без сопротивления, а значит, хотя бы расслабился. Хотя я знаю, что много времени не потребуется, меня всё равно одолевает беспокойство.

Для меня быть в таком положении – ничего необычного. Для меня, но…

Не для Саске. Для него – и отказ от гордости, и принятие собственных желаний, тайных мыслей. Всё самое интимное он всегда прячет под тысячи замков.

Только не в этот раз.

Внутри, как и снаружи, всё горячее. Я не рискую, не строю из себя порнозвезду, и не требую многого от Саске, но он сам умудряется довести дело до конца. Повинуясь немым просьбам, свободной рукой я вытаскиваю катетер, и наблюдаю за тем, как у ядовитой змеи вырастают крылья…

После Учиха очень долго лежит молча, нежась в моих объятиях и прижимаясь всем телом. Прекрасно зная, что я схожу с ума от желания, и понимая, что мне нужно просто полежать с ним вот так, рядом, без лишней суеты и даже без пошлостей.

Зная, что мы всё наверстаем чуть-чуть позднее.

– Надо проколоть головку члена и ухо, – не своим голосом говорит Саске.

– Чувак, да у тебя в самом деле пунктик.

– Я просто представил, как ты будешь выглядеть, вылизывая мои серьги и понял, что нет в этом мире ничего эротичнее.

– Вот же мудила. Это нормально вообще? Дырявить член только ради того, чтобы я выглядел эротично? Вообще, если хочешь, я могу вылизать для тебя любой металлический предмет. И совсем не обязательно вставлять его в себя.

– Когда ты так говоришь, звучит по-идиотски. Не порть мне фантазию.

С минуту мы молчим, но Саске не выдерживает:

– А деревянный?

– Да хоть каменный с пупырышками. Я же тебя люблю.

– Стремление вылизывать предметы не доводит людей до добра, Узумаки.

– Как и тяга к экспериментам.

– Ай, заткнись.

Саске поворачивается ко мне лицом, и наконец в его взгляде я вижу то, что так долго ждал. Он здесь – весь целиком, мой, невероятный, единственный, несравненный Заклинатель Змей.

Впереди у нас еще много таких ночей, и что-то подсказывает мне, что очень скоро я сам стану и подопытным кроликом, и экспериментальным конем, и раком-затейником… и даже, господибожемой, Звездочкой.

Хотя если не в этом смысл… то в чем же тогда?

========== Спэшл: о сигаретах, балерине и гипотетических ситуациях ==========

Иногда Саске берется за сигареты.

В эти редкие моменты я стараюсь держаться от него подальше. Всё потому, что по какой-то причине, выдыхая горький дым, он заводит разговоры о самом болезненном…

Его одолевает меланхолия и беспричинная необъяснимая тоска, и разговор обязательно сводится к чему-нибудь неприятному.

Отговаривать Учиху от этого занятия – себе дороже. Одобрение или неодобрение действий для нас уже давно не имеет никакого значения. Неодобрил – твои проблемы. Одобрил – тоже твои.

В этот раз я просто не успел убежать. А ведь был в дверях – недовольный и слегка задетый его показательным утренним равнодушием. Там и оказался пойман в ловушку слегка надломанного, печального голоса.

– Наруто… скажи, за все эти годы встречались на твоем пути люди, в которых ты мог бы влюбиться, если бы не был моим?

Его «моим» даже при учете тоскливой интонации звучит настолько самоуверенно, самодовольно, нагло, что я мигом забываю о раздражении.

– Провокация в чистом виде, – кидаю я, забравшись в шкаф в поисках футболки. – Ты пожалеешь о том, что спросил.

– Не собираешься мне врать?

– Не-а.

Глаз падает почему-то на футболку Саске – черную, дорогую, из приятной мягкой ткани. Когда я начинаю натягивать её на себя, Учиха возмущенно цыкает.

– Заляпаешь же чем-нибудь.

Его одежда всегда выделяет достоинства фигуры. В этом мы с ним никогда не сойдемся – я люблю легкое, не стесняющее движений. А Саске лишь бы красоваться, даже в домашнем халате, даже развалившись на диване с книгой утречком в выходной.

– Ответишь? – беззлобно интересуется он, выпуская изо рта облачко горького дыма.

Когда я подхожу ближе – закидывает ногу на ногу, выставляя себя напоказ, словно девочка в окне квартала красных фонарей.

Я касаюсь его лодыжки и провожу ладонью вверх, к коленке.

– Не отвлечешь, – усмехается Саске. – Были?

– Были, – говорю я, приблизившись в упор. Саске приходится отвести руку с сигаретой.

– Кто?

– Конан. Я почти влюбился в неё.

– Почему?

– Она сильная.

– А я-то думал, ты западаешь на тех, кто делает тебе больно, – ехидная ухмылка перетекает из одного уголка губ к другому.

– Если бы ты всегда носил меня на руках, ничего бы не изменилось. Делаешь больно или нет, я уже продал тебе душу. Поздновато для метаний.

Саске поддевает кончиками пальцев край футболки и слегка тянет на себя.

– Тебе нельзя такое носить.

– Почему?

– На мне она выглядит так: «о да, я хорош, и поэтому ваши взгляды липнут к моему телу». На тебе: «трахните меня кто-нибудь, сейчас же».

– Какая болтливая футболка… может она только тебе это нашептывает?

– Кто-то ещё был? Из мужчин?

– Ты мог сразу так и спросить.