Текст книги "Уличная магия 3: Турнир (СИ)"
Автор книги: Эш Локи
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Но!
Мы с Саске везде! Везде и всюду!
– Итачи? – кое-как справившись с недоумением, хриплю я. – Что они там обсуждают?
– Вашу горячую любовь, – с готовностью отвечает тот. Нет, я ошибся, среди этой семейки нормальных людей нет. У них идиотизм в крови, по венам течет и формируется в костном мозге. – Тут есть раздел фанфиков. Есть арты. И даже ваши случайные фотографии «вне дома». Как я понял, эти ребятки не знают, где вы живете… но свято верят, что живете вместе, представляешь? Знали бы они, как близки к правде!
– Что за ерунда? – с каждой секундой краснея все сильнее, спрашиваю я.
И тогда Итачи показывает мне раздел «арты». С загадочным подразделом «NC-17».
Подстава пришла, откуда не ждали.
После короткого экскурса в народное творчество мне хочется закопаться с головой прямо в матрас, сквозь ткань. Протиснуться в пружины и остаться там навсегда.
А Итачи заливисто хихикает, глядя на мое серо-зелено-красное лицо. Нет, не спорю, есть рисунки действительно красивые, но твою мать!
– Зачем?
– Чтоб было, – пожимает плечами Выродок Старший.
Хочется дать ему чем-нибудь тяжелым по темечку, но под рукой только подушка и та неподъемно-тяжела для раненого. Несмотря на то, что прошло уже два дня, и рана вроде бы не представляет никакой опасности, не стоит лишний раз рисковать.
Тут возмущение отходит на задний план, уступив место странно-идиотскому всплеску интереса. Видимо, это заразно. У меня тоже учихавирус в крови, причем давненько…
– Саске уже видел?
Широко распахнутые глаза Итачи сужаются до очень, очень плохих щелочек.
– Еще нет.
И лыба расползается шире.
– Я хочу на это посмотреть! – фыркаю, перекатившись на край постели. Шевелиться еще больно, но ради такого я хоть с парашютом прыгну. Вот прямо сейчас прыгну, честно.
– Уверен?
Итачи внимательно наблюдает за моим гордым шествием от кровати к выходу. Видимо, пытаясь оценить, насколько хреново я выгляжу. Судя по молчаливому преследованию, моя оценка на сегодня «с пивом покатит».
Саске обнаруживается в зале, задумчивый и тихий, разглядывающий картины на стене. По лицу можно определить, что он думает о чем-то мегадепрессивном, чем загоняет себя в еще большую тоску – все мы знаем, что Саске любит ковырять старые и новые раны, делая из них настоящие кровоточащие дыры, и из любой несуществующей мухи раздувать слона размером с планету.
На наше появление младший придурок реагирует с запозданием – сама по себе картинка настолько нелепая, что его мозг не сразу принимает увиденное за реальность.
– Итачи, какого хрена? – наконец, интересуется Саске, рывком поднимаясь на ноги. – Наруто надо лежать…
– Ты знал, что у нас есть фан-сайт? – вместо отмазки забрасываю удочку. Итачи стоит рядышком, как стюардесса на демонстрации – улыбаясь мило-премило, прям-таки ангельски.
Да-да, Саске, подстава пришла, откуда не ждали.
***
На самом деле нет ничего удивительного в том, что мы постоянно попадаем в неприятности и никак не можем наладить стабильный быт. Когда в людях нет ничего постоянного, их жизнь похожа на вечную беготню за десятью зайцами: бывает так, что зайцы ловятся – но даже в этом случае охота не всегда заканчивается радужно. Зайцы бывают клыкастыми или когтистыми, и раны от их маленьких ножей заживают далеко не сразу.
Эта мысль посещает меня в тот момент, когда старший Учиха организует брату пятый стакан виски. У моих ног лениво развалился Кьюби, на спинке дальнего кресла вытянулась Шарин. Тишина, покой, одни только мы страдаем какой-то хренью.
Что хуже – Саске с маньячным блеском в глазах сёрфит ссылки на чертовом «Магитайне». А я… А что я – у меня дырень в груди, обезболивающее постепенно давит боль, так что хочется смеяться и говорить о каких-нибудь глупостях. Например, о зубастых зайцах.
Особенно с Итачи. Он вообще отдельная тема для книги-пособия: «Первое впечатление обманчиво или как я промахнулся в своих предположениях». Название длинновато, но это черновой вариант.
Коротко можно просто «Кошмар». Нет, «Кошмар и его длинные ресницы». Так определенно лучше.
Он псих. Если Саске любитель сходить с ума по поводу и без, то Итачи профессионал – ему нет равных в этом непростом деле.
– Наруто, мы вообще похожи на братьев? – он обводит рукой часть своего лица и лица Саске. Последний на миг отрывается от чего-то крайне интересного, громко хмыкает, и снова погружается в чтение.
– Похожи. Но…
– Но?
– Иногда ты выглядишь младше. Хотя нет, вы кажетесь почти ровесниками.
– Как близнецы?
– Нет, не совсем. Тебе правда интересно?
– Давно думал об этом, так что да, мне интересно.
– Ну… у Саске глаза совсем чернющие. У тебя с кофейным оттенком… да и черты лица у вас, в целом, разные. Подбородки одинаковые. И скулы.
Громко захлопнув крышку ноутбука, Саске тянется за виски. У него моральный шок – вон, румянец растекся по щекам, что уже само по себе событие.
– Что вычитал? – осторожно интересуется Итачи.
– Фанфик прочитал, – коротко отрезает Саске, прежде чем залпом опустошить стакан. И всем своим видом дает понять, что вдаваться в подробности не будет. Ни. За. Что. – Итачи, включи музыку, а.
Старший братец оперативно тырит ноутбук и оставляет нас один на один примерно на десять минут. Саске уже развезло – подперев голову рукой, он начинает разглядывать меня из-под полуопущенных ресниц. Серьезно, вдумчиво. В таком уютном молчании мы сидим до самого возвращения Итачи – а тот, судя по выражению лица, придумал что-то весьма небезопасное.
Кстати говоря, сколько эти двое выжрали? Я как-то не следил…
Скоро комнату заполняет музыка. Что-то отдаленно похожее на… сальсу?
Расслабленное лицо Саске вытягивается, потом он округляет глаза и мотает головой.
– Итачи, даже не думай! Слышишь, ты! Завязывай с этим!
– Что? Что такое? – кипишую, обращаясь, в основном, к старшему – тот уже плавает по комнате по одному ему понятным траекториям.
Страдальческий стон, случайно вырвавшийся из горла Саске, напоминает предсмертный волчий вой. Все очень плохо.
– Он занимался латино, – выдает заклинатель змей, отползая в угол дивана. А Итачи с хитренькой ухмылкой пританцовывает к стороне брата.
– Пошли. Да не ной ты, чего как баба?
– Мне уже не пятнадцать, Итачи, мать тебя раздери!
– Хочешь, чтобы моей партнершей стал Наруто?
Саске переводит на меня взгляд. На лбу у него бегущая строка: «Боже, за что мне это?». Но сквозь панику пробивается осмысленное «Никому не позволю страдать».
Героизм. Вот что отпечатывается на его лице, когда выродок встает на ноги. Медаль на грудь повесить и вот она, надежда всея мира.
– Шаги помнишь? – полностью игнорируя ярко выраженную жертвенность на лице брата, спрашивает Итачи.
– Нет.
А то, что творится дальше, дает мне убедиться наверняка: они оба одинаково сумасшедшие.
Итачи медленно шагает – уже первые несколько движений гипнотизируют, настолько плавными и изящными они выглядят. Саске со стоном повторяет, правда, ему явно недостает отработанности.
Когда они ускоряют шаги, я очень жалею, что в руках нет чего-нибудь записывающего – хотелось бы потом пересмотреть видео, чтобы убедиться, что это было взаправду. Но я рад, что могу хотя бы смотреть, широко раскрыв глаза, глупо улыбаясь и стараясь не пропустить ни одного движения.
Невероятно же.
Итачи танцует безупречно. Двигается, как ленивый, сытый кот, пригревшийся на солнышке – плавает над полом легчайшими шагами, невесомо, будто лапами перебирает. Это не просто любительский уровень. Профессиональный, не хуже, чем карточные фокусы Саске, а может даже и лучше…
Но не в этом вся соль, нет. Саске с самым печальным лицом, на которое только способен, берет его протянутую руку, и они курсируют по залу латино связочками. Не очень сложными, но тут даже такой танцевальный пень, как я, поймет – это происходит не в первый и не во второй раз.
Господи.
Саске танцует латино! Скотина! Он даже пьяный неплохо вышагивает между прочим!
Почему я об этом не знал?
Хотя, логично, конечно, все связанное с танцами напоминало о «мертвом» брате, так что вряд ли он горел желанием вспоминать этот навык. А теперь вот, пожалуйста…
Раз, два, три, раз, два, три.
Видимо, мое надутое лицо что-то там шевелит в мозгах Итачи – он закручивает Саске обратно на диван и подает руку мне. Но я-то трезвый!
– Ты сдурел? – дыша через раз, сипит младший придурок. – Он же…
– От кизомбы не упахается, – фыркает Итачи. Я как-то механически цепляюсь за тонкие пальцы. – А ты вообще сиди жри свои яблоки, понял? Если не съешь, я тебя еще разок прогоню. Бачату будешь плясать. Женскую партию.
– Иди ты! – сквозь улыбку шипит Саске.
Но разве этому маньяку кто-то указ?
Не то, чтобы меня это смущало. Итачи действует непринужденно и естественно. Очень скоро вообще перестаешь замечать, что танцуешь с парнем – он умеет одним видом вызывать в душе космическую гармонию. Думаю, если бы Итачи гулял по городу полностью обнаженным, окружающие бы принимали это как само собой разумеющееся. А что тут странного, действительно?
Мне достаются куда более простые связки, да и Итачи аккуратно прижимает к себе почти вплотную, не давая сделать лишнего движения. Танец совершенно неспешный, похож на ленивую прогулку. Кизомба, ха?
– Женская партия в кизомбе выглядит упомрачительно, – шепчет он. – Но, боюсь, если я покажу тебе все движения, Саске меня прибьет.
– Почему? – выдыхаю, стараясь дышать как можно медленнее – боль пока не беспокоит.
– Слишком откровенно.
Мы делаем всего два круга по залу – медленно, почти ни о чем. Зато мое настроение прыгает куда-то до небес. Забавно…
Когда я плюхаюсь на диван, Саске бросает в мою сторону тяжелый взгляд. Он становится куда более понятным и читаемым, когда выпьет. Хоть сейчас бери и составляй пособие «десять способов отличить пьяного Саске от трезвого и понять его чувства». Это будет моя вторая книга, ага-ага.
– Ты чего?
– Опять ты танцевал и не со мной, – фыркает, закинув руки на диван. – И вообще, надо выселить этого нахлебника – а то, глядишь, через неделю-другую спать с нами будет. Ему только дай волю.
Пока я сдавленно хохочу, Итачи меняет музыку. Латиноамериканские ритмы переходят во что-то мелодичное и интересное. Затем Учиха разваливается на полу, тянется в шпагате минуту-другую.
Не то, чтобы я удивлен. Он ведь Учиха, а эти сволочи все в чем-то да талантливы. Даже иногда чересчур – смотришь на них и думаешь, есть ли какой-нибудь край? Потолок там. Рамки?
У Итачи явно никаких рамок нет – ни приличия, ни загонов, ни комплексов. Последние несколько лет он только и занимался тем, что подчинялся чужим правилам… после такого наверняка хочется свободы от любого эмоционального груза. Я удивлен, как он до сих пор не пошел в разнос, а только нас с Саске разворошил, заставляя чувствовать, понимать и видеть, как прежде. Как было до Розы и ситуации с Кибой…
Кстати, гаптофобия Итачи по отношению к нам больше не работает. Осталась только некоторая настороженность к чужим людям, а перед своими он даже не заморачивается – делает, что хочет. И как хочет.
Вот и сейчас…
Короткий взмах. Прыжок, больше похожий на падение – акробатические трюки ему даются просто и непринужденно. Итачи красиво выгибается, тянет руку.
И начинает танцевать так, как будто находится совершенно один. Только он, музыка и полная, безграничная свобода движения.
Это похоже на ураган из карамели – нечто тягучее и мягкое, плавное и грациозное, в сочетании с резкими разворотами и отточенными движениями.
Он похож на пантеру. Хотя, нет, на какое-то немыслимое, мифическое существо. Гибкий, непредсказуемый, как черт – не поймешь, что сделает в следующий момент. От каждого «па» на обнаженных руках проступают стальные мышцы и майка взлетает к подбородку – легкий…
Одинокое безумие. В его танце много чувств, эмоций, и плохого, и хорошего. Я бы поверил, что Итачи только что сошел с ума, если бы не знал, что он и так полный псих.
И лицо удивительное.
На одном из таких небезопасных рывков с него слетает резинка, волосы растрепанной копной облепляют чуть румяное лицо. И прячут от нас с Саске лихорадочные, блестящие глаза.
Кстати о Саске – не дышит. Замер, стальной пружиной собравшись в углу дивана. А потом он встает и уходит, но я успеваю заметить страдание на лице и прижатую к груди руку.
Хочется пойти за ним, успокоить, но я не могу.
Итачи по барабану есть ли кто-нибудь в комнате. Это важно только для меня – я должен досмотреть до конца.
Он не обращает внимания, что Саске ушел – и будь я на его месте, тоже бы не обратил. Просто Итачи утонул в своих воспоминаниях…
Это начинает проявляться в изломах – словно бы вывернутых руках, наигранно-неправильных движениях. Думаю, ему не хочется быть настолько откровенным в этом танце, но оно идет само.
Совсем как у меня, когда руки вдруг становятся деревянными. Чувства, эмоции, накрывающие бездонный колодец вдохновения тяжелой железобетонной крышкой…
Чужая жестокость. Отвращение. Страх.
Итачи легко передает это – словно перетанцовывает свою историю, собственную судьбу. Заново.
И когда он заканчивает, моя внутренняя крышка трескается и рассыпается в пыль.
– Почему? – спрашиваю обо всем и ни о чем одновременно.
Итачи падает рядом на диван, на место Саске и тяжело дыша, начинает рассказывать:
– Однажды… была какая-то тусовка, вроде вечеринки. Там была девушка, совсем новенькая, лет двадцати, ей только-только сделали операцию… ее заставляли танцевать.
– Ты тоже «участвовал»?
– Я занимался кухней – таскал напитки, убирал тарелки. И я просто не мог смотреть на это…
– Что ты сделал?
– Рискнул выставить себя. Гости долго ржали, но в конце концов позволили мне попробовать.
– И что из этого вышло?..
Итачи стирает ладонью капли пота со лба.
– Я танцевал двое суток. Безостановочно. Потом меня чуть не продали одному из гостей за целый особняк. Понимаешь… свобода человека и свобода тела близко связаны, но все же это разные вещи. Я никогда и никому не позволял отнять у меня свободу движения. Пускай они имели надо мной власть, но… с этой возможностью я становился выше и лучше них. Я научил этой свободе всех, кто был со мной в плену – забываться без алкоголя и наркоты, без страха и без боли… Кто-то пел. Кто-то рисовал. Кто-то мог вытащить монетку из уха… все мы искали свою свободу. Хаку тоже не понаслышке знает, что это значит.
«Это символ твоей свободы» – эхом звучит в моем разуме.
– О чем ты мечтал?
– О чем?.. Мечтал о доме. О том, что когда-нибудь смогу уснуть на собственной подушке, укрывшись своим одеялом. Еще я мечтал еще хоть раз в жизни… один разок дать Саске пендаля и отправить его жрать яблоки.
Итачи переводит на меня взгляд и слабо улыбается.
– Иди. Только ты сможешь с этим справиться. Сейчас он мягкий, как глина, так что не ошибись.
– Понял, – киваю и, собрав себя в кучу, топаю в сторону подвала.
С совершенно пустой головой. Если я начну думать – точно ошибусь.
Комментарий к О магитайне, латино и свободе движений
Музло для ознакомления:
Танцулька братишек :‘D
Juanes – A Dios Pido
Juanes – La camisa negra
Кизомба:
Asty – Curti Ma Mi
Stony – Danca Kizomba
Я так и не смогла найти музыку для последнего танца Итачи. Если что-то нашлось – бросьте в комментарии или на стену в мою группу, буду крайне благодарна :3
Музло настроения:
Anberlin – The Feel Good Drag
Anberlin – God Drugs & Sex
Sia – Chandelier
========== О хлопках, бездне и событиях ==========
Сутулая спина, растрепанная копна темных жестких волос. Тихий шорох бумаги, игривые блики света. Неспешный танец зеркал, висящих между угловатыми телами кошек, собак и журавлей.
Приглушенное сияние двух тусклых настенных ламп.
И одиночество.
Мне больно лезть. И так же больно смотреть – Саске отгородился от всего мира, словно нет вокруг ничего, что может помочь. Если бы человек умирал от смертельной болезни и не было бы никакого лекарства, способного хоть как-то оттянуть конец, думаю, он выглядел бы так же…
И, черт возьми, как же мне хочется снять симптомы хотя бы на время.
Я подхожу осторожно, тихо, насколько это вообще возможно. Саске не реагирует, мне приходится сесть напротив и накрыть его подрагивающие руки своими, чтобы привлечь внимание.
Оригами всего одно. Всего одно – единорог из тонкой шершавой бумаги. Да, идеальный, красивый, сложнейший единорог, но он один. Значит, даже проверенный способ успокоиться, давно заменивший Саске поход к психологу, не работает.
Учиха вздрагивает, поднимает глаза. Серьезные, сухие. А меня в один момент придавливает многотонной тяжестью этого взгляда. Так сильно, что хочется упасть у бледных лодыжек и обессиленно свернуться калачиком.
– Я напугал тебя?
– Нет. Я напугал себя сам.
Какое-то время мы молчим, внимательно рассматривая друг друга. Не хватает слов, чтобы объяснить свои чувства – приходится начинать с самого начала.
– Пожалуйста, давай поговорим. Нам это необходимо. Я больше не могу, Саске.
– Я тоже больше не могу, – с его слов это звучит в разы ужаснее. И я вижу – вот они, опущенные руки, поникшие плечи, невидимые кандалы. – Я устал…
– Что тебя гложет? Просто расскажи. Я могу помочь.
– Мне уже никто не поможет, потому что ничего не исправить. Я совершил столько ошибок, что проще умереть, чем разгребать всю эту чертовщину. Когда ты дрался с Хиданом на арене, я пил в компании Суйгецу и Карин. Когда Итачи танцевал для каких-то ублюдков я сидел здесь и перебирал карты. Чертовы карты… Наруто, почему ты снова простил меня?
– Не знаю. Хотя, нет, знаю – ты не желал никому зла. Ни тогда, ни сейчас.
– Я бил тебя в грудь, ты помнишь? – Саске резко скидывает мои руки и поднимается. – Бил, потому что был уверен – так ты сдашься быстрее! Так ты… наконец…
Он замолкает, зло кусая губу. Пользуясь паузой, я тоже поднимаюсь на ноги.
– Ты винишь себя? Винишь себя во всем, что произошло?
– Если бы я еще и это игнорировал, то был бы последним ублюдком, не находишь? – Саске отвечает едко, откидывает единорога куда-то в угол, и вся спесь сразу слетает с лица. Когда он снова начинает говорить, мое тело покрывается колючими мурашками.
Слишком много боли.
– Я бил тебя в грудь. А там была Роза. Эти ужасные лезвия, там, внутри тебя!
Двигаюсь резко – почти как в драке, но еще решительнее. Обхватываю запястье с такой силой, что Учиха шипит сквозь зубы. И прикладываю ладонь к своему свежему шраму, поверх бинтов и футболки.
– Теперь ее там нет. А знаешь почему? Потому что ты меня спас. И Итачи тоже. Не так давно, ты помнишь?
– Я делал то, что считал правильным, но если бы я раньше поступил иначе, не пришлось бы никого спасать!
Сквозь едва удерживаемую маску спокойствия проскальзывают настоящие чувства. Постепенно она трескается, рассыпается, сыпется пылью, а под ней – мой Саске. Оголенный нерв, натянутый до предела. Еще чуть-чуть и разорвется.
Учиха пытается убрать руку, но я держу крепко. Хотя тут же приходит другая идея – приходится его отпустить. Когда я, шипя от боли, сдергиваю футболку, Саске просто испуганно наблюдает. Когда рву бинты – задыхается.
– Не надо… пожалуйста, я….
– Дай мне руку.
– Нет, Наруто, я не могу… я…
– Если ты сейчас не дашь мне руку, Саске, клянусь – я выйду из этого дома, и ты никогда меня больше не увидишь.
Мы оба ошеломлены услышанным – я не хотел ставить на кон всё. Не хотел, но разве я могу позволить ему навсегда закрыть свои створки?
Это не лучше, чем расставание.
– Дай. Мне. Руку.
И он протягивает, словно в трансе. Медленно. А я, обхватив пальцами тонкое запястье, снова прижимаю ладонь к своей груди. Контраст холодных пальцев и горячей кожи бьет по нервам нам обоим.
– Саске, события, которые привели нас к этому моменту, должны были произойти. Если ты будешь винить себя во всем, то никогда не сможешь подняться с колен. То, что случилось с Итачи и со мной – это наш выбор. Наша ответственность. Ты забыл?
– Я мог сделать хоть что-то…
– И тогда всё могло сложиться совсем иначе, это правда. Но кто даст тебе гарантии, что другая реальность была бы лучше? А вдруг кто-то мог умереть? Как же ты не понимаешь, что самая большая ценность – это жизнь? Без неё все остальное становится бессмысленным. И пока она у нас есть, остальное не так важно.
– Тогда почему мы просто не остались на побережье? – Саске ощутимо потряхивает, и он пытается отвести ладонь от моей раны.
– Какая может быть жизнь наполовину, Учиха? На побережье было существование. Мы с тобой жадные и мы захотели большего. Но кроме этого есть и другая сторона. Ты представить себе не можешь, как я боюсь тебя потерять. Я боюсь, да, всё верно, но не даю страху меня уничтожить! Посмотри на себя, боже… ты же скоро окажешься там, откуда все это время вытягивал меня. Давай просто держаться друг за друга, как мы всегда это делали? Тебе уже и оригамитерапия не помогает!
– А если я снова причиню боль людям, которых люблю?
Мы замираем, почему-то тяжело дыша и вгрызаясь друг в друга глазами. Вспоминается острое, жгучее безмолвие драки и огонь в мышцах. На несколько мгновений становится так тихо, что слышно, как кровь шумит в артериях – безмолвие.
Всё стабильное в нашем мире покосилось, накренилось, как старый прогнивший дом. И теперь стоит, зияя трещинами и дырами, пустотами и рыхлыми древесными пучками. Неправильное, уродливое…
– Мы ничего не добьемся, если будем снова и снова рвать друг друга на части.
Саске тихо выдыхает, обессиленно откидывая голову назад и открывая мне вид на белую шею.
– Вот именно. Ничего. Из-за меня мы так и не сдвинулись с мертвой точки. Так не может продолжаться.
Все верно. Того, кто не может твердо стоять на земле или хотя бы почувствовать её, гораздо легче поймать в ловушку. А мы больше не можем позволить себе смотреть на мир сквозь ржавые прутья.
Выпрямившись, он начинает говорить надсадно, хрипло. Стараясь максимально отстраниться от слов, мол, эти чувства его не касаются, ему не принадлежат. Иначе просто не смог бы.
– Это я потащил тебя в больницу. Из-за меня…. чертовы Дейдара и Хаку – моя вина… я причинил тебе боль тогда, причинил снова, причиняю сейчас, а ты меня прощаешь, как будто ничего страшного не произошло.
– Постой.
– Я сам, своими руками, уничтожаю всё, что мне дорого. Думаю, что поступаю правильно, а в результате делаю еще хуже.
– Саске…
– …не знаю, что мне теперь надо сделать, чтобы хоть что-то… исправить…
– Саске, пожалуйста, – кладу руки ему на шею, затем беру лицо в ладони. – Делать ошибки и поддаваться эмоциям – это нормально!
– Нормально? Но я не хотел драться с тобой тогда! Я хотел поговорить. А пелена упала и всё, не помню, как, когда и из-за чего всё это… в голове помутилось.
Осторожно ослабляю захват, а потом и вовсе убираю ладони с теплых щек. Учиха смотрит настороженно. Слабые отголоски солнечных зайчиков, пляшущих под потолком, оседают на потерянном лице и растрепанных волосах.
Итачи был прав – это самая настоящая глина. Одно мое слово может превратить его в невнятный ком чувств и эмоций, как и вернуть прежнюю форму. Однако, между нами выросла мембрана недоверия – слышим, пониманием, киваем друг другу, а поверить не можем. Или не хотим. Насколько было бы проще, если бы хотя бы один из нас умел бороться с подобными препятствиями…
– Давай-ка вспомним, как было с самого начала: Итачи сам пришел в Синтагму. Ты его туда не звал – это его выбор. И я туда тоже пришел сам. Да, пускай, мне не свезло, но ты здесь играешь не такую уж важную роль. А Сасори? Что поделать, если он был придурком и отказ воспринял в штыки? Ты не предлагал ему покончить жизнь самоубийством, так ведь? Тогда за что ты снова себя коришь?
– Я разрушил твою жизнь.
– Ты ее украсил, дебила кусок. Я не представляю на что она должна быть похожа без тебя.
Приходится снова хорошенько прижать его руку к шраму. Думаю, его можно сделать символом нашей откровенности.
– Можешь проверить. Тело заживает, а я живучий. Чтобы меня убить нужно что-то посерьезнее Розы, яда и твоего кулака. Я уже не знаю, кто со мной – демоны ли, ангелы или единороги, но чтобы меня заполучить, смерти нужно постараться. И, думаю, Итачи тоже ни разу не слабак. А теперь… хочу, чтобы ты запомнил самое главное.
– Что?
– Я все еще хочу спрятать тебя в какой-нибудь научно-исследовательский комплекс, под землю, на минус трехсотый этаж, в мягком гробу и металлическом коробе. И чтоб еще никто подойти просто так не мог – всё по пропускам, вахта, сканер радужки и отпечатков пальцев. И то не факт, что я был бы за тебя спокоен. Но как себя будешь чувствовать ты, находясь под опекой?
– Ужасно.
– Точно. И пока ты не веришь мне, пока пытаешься защитить, откидывая с первых рядов в тыл – я тоже буду чувствовать себя ужасно. И буду проигрывать. Так у нас ничего не получится. Никогда.
Он кивает и, наконец, перестает выворачивать руку. Кладет пальцы поверх раны – очень осторожно, неуверенно. Ведет подушечками вниз, по линии. Почти так же, как тогда, на кухне. Только без лезвия.
Его немного потряхивает, взгляд подернут дымкой, но в целом испытание пройдено.
– Каково это было? – тихо спрашивает, утыкаясь в мою шею. Поцелуй короткий, невесомый. Нежный.
– Страшно. Очень. Но мы живы.
– Ты прав. Мы живы.
Эта простая истина звучит из его уст как нечто удивительное, невероятное. Руку даю на отсечение, он даже не задумывался об этом, занимаясь самобичеванием. Всему-то их учить надо, Учих этих…
Саске обвивает меня руками и гладит спину – так медленно, что успевает пальцами прощупать каждый позвонок. Неспешные, немного ломанные движения перетекают в мягкие и уверенные.
– Хочу кое-что тебе показать, Наруто. Только не смейся, хорошо?
– Ничего не могу обещать.
Учиха морщит нос, а затем выпускает меня из объятий и поворачивается спиной. Затем чуть-чуть оттягивает ворот своей футболки. Сначала я вылавливаю острую черную полоску на белой коже – сердце ухает вниз, к почкам, и продолжает остервенело биться уже там. Тяну ткань ниже и полотно раскрывается полностью.
У него тут…
Перо.
– Перо? – тупо повторяю я.
И доходит. Долго доходит, с минуту, наверное.
Левитация маленьких предметов – это мой коронный навык. Если бы кому-то требовалось найти штуку, которую я брал в руки так же часто, как Саске – карты, он бы нашел именно перо.
– Когда успел? – спрашиваю, а большой палец обводит покрасневший край татуировки. Кожа всё еще немного воспалена.
– После… той «операции», мы ездили к Саю и были «полотнами»…
– Итачи тоже?
– Ага. У него теперь какой-то санскритский треугольник прямо под волосами, на шее. Понятия не имею, что он значит. Я в подробности разговоров этих двух даунов с синдромом поиска глубинного смысла не вдавался.
– Вы с Саем помирились? – осторожно касаюсь губами самого кончика пера. Саске откликается с задержкой, изо всех сил стараясь расслабить плечи.
– Наруто, – наконец, предупреждающе вздыхает он.
– Прости. Я так соскучился…
Учиха мягко выкручивается из моих полуобъятий.
Короткий поцелуй обжигает кожу щеки. Саске прижимается ко мне совсем как тогда на кухне, прежде, чем огненная боль разрезала реальность пополам.
– Я тоже соскучился.
Так мы и стоим, прикрыв глаза и просто дыша общим воздухом. На душе штиль – ветер утих, волны сошлись в ласковой глубине и всё встало на свои места. А может быть, и заняло новые.
Саске небрежно прикасается к моей шее, ведет незамысловатую дугу к уху. Тепло разливается под кожей, постепенно гася шипящий, злой мороз.
– Мы должны встать на ноги как можно скорее, – тихо урчит он. – Ты слышишь? Мы не можем больше спотыкаться.
– Ни за что.
Касания постепенно становятся менее осторожными, более требовательными. А ему на самом деле нравится трогать мои болячки? Вот ведь двуличная скотина.
– Пойдем.
– А Итачи…
– Итачи ушел.
– Откуда ты знаешь?..
– Он же мой брат.
Мы тихонько поднимаемся по лестнице, не размыкая рук. Приклеились ладошками. Намертво.
В доме тихо – чуйка Саске не подвела, Итачи решил оставить нас одних на время.
Хороший он, все-таки, хоть и псих.
В спальню мы забегаем, цепляясь друг за друга до хруста в пальцах, лихорадочные, больные. Хлопает дверь и что-то хлопает между нами: может быть, та самая пелена, за время знакомства ставшая неизменным спутником по жизни. Я уверен, когда-нибудь она вернется обратно, но зато сейчас ее нет, дыхание общее, намерения обнажены и желания кристально-чистые, ясные.
Два шага – Учиха валит меня на кровать, но тут же обжигается о красную линию на груди, замирает, выдирая у жадного пространства маленькие клочки воздуха. Немного поразмыслив, опускает голову и целует самый край, не рану, но самое близкое место. А я путаюсь пальцами в его волосах и чуть-чуть надавливаю, заставляя, как в подвале, быть откровеннее. И он подчиняется – дыхание касается кривого шва, а затем на коже остается болезненное ощущение недопоцелуя.
– Это всего лишь тело, Саске. Всего лишь…
– Ты шутишь, да? – такими недопоцелуями он добирается до моей шеи, и, удерживая вес на руках, возвращается к прикосновениям. – А да, шутишь…
– Хочется, чтобы ты перестал об этом думать.
Ради спокойствия его величества, перекатываюсь с ним к краю кровати и оказываюсь сверху. От одеяла пахнет чем-то лекарственным, от Саске – домом, прохладой, теплом. Прижав мои бедра к своим, он тихо выдыхает через нос.
– Черт, Наруто, как ты умудряешься… быть таким сексуальным в ранах и синяках?
– Секреты соблазнения Узумаки, – посмеиваюсь, обводя пальцами следы моих кулаков на чужом теле.
И мы забываемся. Так, как умеем. В прикосновениях, в невнятных извинениях, в ласках и в сожалении обо всем случившемся. Нам бы пару суток вот так копошиться, есть виноград, смеяться и болтать о каких-нибудь глупостях. Но нет, за дверью всё тот же мир, полный несправедливости и опасности, где расслабление может стоить слишком дорого.
Саске сам не понимает, что чувствует, и его эмоции сменяются со скоростью гепарда в погоне, а у меня вообще проблемы – двигаться больно.
Боли много. Вспыхивает в нечаянно задетых синяках, в груди, в ушибах и ободранных пальцах. В глазах тоже. Близость причиняет страдание нам обоим – столько же, сколько удовольствия.
Невыносимо. Я так и говорю – невыносимо, Саске. А он целует, обводит руками родные линии тела, трется лбом о мои ключицы и кивает. Да. Да, невыносимо. Это ужасно. Мы ужасные, чувства наши – просто кошмар, и всё что мы делаем – сплошное сумасшествие.
Но по-другому быть не может.
Он так и говорит:
По-другому… никак, Наруто.
И прежде чем окончательно потонуть в этом лихорадочном водовороте страсти, ненависти и обожания, я шепчу, словно от этого зависит наша жизнь:
– Мы с тобой враги, Саске. Это навсегда. И пока мы оба живы, это не изменится. Ты веришь мне?
Темные глаза горят удивительной, пробирающей до костей смесью эмоций.
Я бы все отдал, чтобы остаться в этой бездне до конца своих дней.