Текст книги "Уличная магия 3: Турнир (СИ)"

Автор книги: Эш Локи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Подберете меня у главного входа, – кидает он в спину своему подчиненному. Иначе не назвать.

Может быть, теперь получится возненавидеть?

Наруто поворачивается ко мне, и полумертвая надежда обрести почву под ногами рассыпается наивными блёсточками.

– Мне пора.

Моя машина подъезжает справа. Итачи, сжимая руль до побелевших костяшек, не смотрит в глаза – значит, уже в курсе событий.

– Хочешь сказать, что теперь ты просто свалишь?

Он касается моих волос. Это прикосновение, медленно, но верно лишает рассудка. Красный ком из прошлого нависает над головой, обещая сладкие объятия бессонницы, новый приступ и бесконечную пустоту.

– Я не просто свалю. Я свалю счастливым. Чертовски здорово увидеться с тобой.

Наруто кидает мне слабую улыбку. И уходит. Обратно, в пекло. Он и так потратил на возню со мной непозволительно много времени.

– Мы уезжаем. Навсегда. Я и Итачи.

Печаль в его взгляде, брошенном через плечо, болезненно-осознанная, взвешенная. Невыносимая.

– Значит, потом я буду тебя искать.

– Это вряд ли.

– Не указывай мне, Учиха. Ты единственный враг, ради которого я готов свернуть горы.

Когда он исчезает за дверью, мне уже почти всё равно.

Слепые зимние тени пятнами рассекают присыпанную снегом дорогу. Итачи молчит, но едет в два раза медленнее обычного.

Я достаю карты, взятые скорее по привычке, нежели ради фокусов. Моментально пересчитав колоду, до боли закусываю губу.

Тридцать пять.

– Ну, вот. Ничего хорошего из этого не вышло. Ты рад, что мы выбрались из штаба? Это ты хотел увидеть? Меня – таким?

– Перестань, Саске. У тебя хреново получается дерзить, когда ты счастлив.

– Я – счастлив?

Итачи поворачивается в мою сторону. И вдруг приподнимает уголки губ, увидев колоду в руках.

– Ты бы на себя в зеркало посмотрел, прежде чем ныть.

Я откидываюсь на сидение.

Тридцать пять. Он забрал ее.

Забрал червонного короля.

Нет, Итачи, зеркало мне не нужно.

Я имел честь узреть себя в глазах самой тупоголовой смерти на свете.

Чего еще я могу желать…

***

«Эй, я на камерах видел, как какой-то блондинчик влез в твоё старое гнездо. Подумал, что тебе будет интересно. Симпатичные нынче воры пошли».

Суйгецу.

Странно, что именно Суйгецу – тот, кто должен был сообщить об этом.

Машина глохнет на повороте к жилой зоне, и я, проклиная всё на свете, выскакиваю из салона, едва не зажав дверью пальто.

Через квартал ноги начинают гудеть. Я дышу, как учил Итачи, пытаясь занять меня беговой дорожкой в тренажерке, но надышаться не получается. Легкие горят, грудная клетка трещит от саднящей внутренней боли. Я падаю практически у самого входа – разбиваю колени и руки в кровавые ссадины.

Но не задерживаюсь.

Только бы…

Дверь оглушительно хлопает. Ставшие незнакомыми запахи щекочут нос. Я не был здесь целый год.

Целый чертов год… или больше?

Пять шагов – дверь. Короткая боль в ладони, кровавый след на ручке.

– Зачем ты запаял подвал?

Он сидит у дальней стены и печально осматривает груду обломков. Да, всё это мало напоминает бывшую магическую комнату. Скорее уж склад никому не нужной рухляди.

Я не могу ответить – дышу. Пытаюсь.

– Ты…

– Да. Я.

Он встает, крадется ближе, будто к какому-то раненому животному.

– Саске, эй… тише-тише… ты знаешь… всё закончилось. Синтагмы больше нет.

– Закрой рот, придурок… чертов! Ни слова. Я не хочу слышать… ни слова.

И всё.

Срывает.

Крыши, башни, резьбу, болты, покровы, маски. Всё рассыпается, становится чужим, за гранью. Я целую его, пытаясь не захлебнуться воздухом, и ничего не получается – ни поцеловать толком, ни выдержать это безумие.

Мы тремся лбами, щеками, подбородками, грыземся, кусаемся и обнимаемся, то ли пытаясь убить, то ли переломать все кости и срастись мышцами, кожей, поглотив друг друга без остатка.

Я сдираю хреново кольцо с его шеи и бросаю куда-то в кучу хлама. Туда же летят ошметки одежды, всё лишнее, шкуры и ремни.

Пожалуйста, боже, прошу – пусть это будет не сон.

Наруто смеется и, неуклюже рухнув на пыльный пол, утягивает меня следом. Его волосами теперь можно подметать полы. Еще как вариант смастерить из этой соломенной кучи гавайскую юбку для Наруко.

Дьявол бы его побрал…

Шрамы-полоски я замечаю лишь под удачным лунным лучом. Внутренности скручивает смесью страха, ярости и желания.

Дьявол бы его побрал!

– Всё позади, – ласково шепчет Наруто, позволяя мне делать с его телом всё что угодно. – Мне бы подстричься только…

Я не обманываюсь.

Он изменился.

Во взгляде больше нет наивности. Хотя для меня он всё такой же идиот.

– Так ты похож на эльфа.

Сожаление растекается по его лицу солеными каплями. Я собираю каждую – с сероватых, страшных шрамов.

– Я и есть эльф.

– Честно – мне совершенно наплевать кто ты.

– Эй, Саске… а давай больше никогда не будем врагами?

Я смеюсь. Смеюсь, как сумасшедший. А после задыхаюсь от невыносимого шквала эмоций где-то в его ключицах.

Никогда, Наруто.

Никогда.

Мы не были врагами.

Это была всего-навсего…

Наша.

Иллюзия.

Конец.

И после всего, через что мы прошли,

После того, как всё разрушили,

Я ещё верю, что наша жизнь только начинается,

Потому что от прошлого можно убежать.

Я знаю, что ты – причина,

Причина того, что верю – лучшее впереди.

(с) Red – Best Is Yet to Come

Еще музыка под настроение:

Ivan Torrent – Remember Me (Feat. Roger Berruezo)

Yellowcard – Only One

Пара слов от автора:

Я тупо дрожу, ребят. Наверное, ничего не может быть сложнее, чем заканчивать Уличную магию. По-настоящему заканчивать. У меня еще ни разу не было такого чувства с прошлыми частями – как будто кусок оторвался и зажил сам, своей жизнью.

Мне очень больно его отпускать.

Надо отдохнуть и браться за другие работы с новыми силами. А пока я пойду сделаю себе живительный чаёк и буду восстанавливать душу, которую эти двое растрепали в хлам.

Спасибо всем, кто на протяжении всех частей был рядом. Тем, кто поддерживал, писал отзывы, вытаскивал меня из трудностей. Я вас люблю… как эти придурки – друг друга.

Спасибо.

И да, спэшлы будут. Там я расскажу всё, что случайно упустила. И, может быть, еще немножко.

Ваша Ash.

========== Скажи, какого цвета бесконечность? ==========

У нас с тобой одна могила на двоих,

Как вдохи-выдохи, и ритм – одна и та же…

Небрежной линией прощальный жест затих,

Но кто в кошмарном сне о страхах скажет?

Я слышу сеть из сотен хриплых голосов…

Красивых, сдавшихся и пойманных телами

В плен матерей, сестер, сынов, отцов,

И пригодившихся игрушкой жадной твари.

Холодный отголосок страшной мести

Исчез во тьме, средь обнаженных жил.

В кровавой бане я и боль варились вместе

Пока ты с тайных бочек чашей гнева пил.

Известно, жизнь за жизнь, и нет её ценнее.

В раз захотел исчезнуть, но зачем-то оглянулся…

И только в прошлое рискнул захлопнуть двери,

Услышал за холстом – «ты слышишь, я живой

…и я вернулся».

Теперь – заполним люфт иллюзией желаний?

В глубинах глаз мелькнет предгрозовая ткань,

Пойдем путем изгоев, под разгадку тайны…

Легко надев на шрамы счастья филигрань.

Ты знал, мой рай, давно ли пала вечность?

Падет – лишь пульс умолкнет, станет пуст и тих.

Ну, а пока скажи, какого цвета бесконечность?

Не помнишь?

Знай:

У нас с тобой одна могила на двоих.

========== Спэшл: о мандрагоре, розовых плавках и шипах ==========

– Они расцвели.

Саске морщится, когда я утыкаюсь носом ему в ухо и повторяю по слогам:

– Рас-цве-ли.

Глубокое дыхание набирает силу и ритм, и Саске выныривает из объятий тревожного сна. Мне жаль, что пришлось его разбудить, но еще немного и всё бы началось по новой. Опять провал, опять надорванный стон, опять намотанный на нож нервный узел.

Он понимает. Тянет руки, обхватывает мою шею в кольцо, скользит прикосновением-ветерком по ежику волос, а потом зло дергает за прядки подлиннее.

– Узумаки… пять утра. Все спят…

«Кроме тебя» – рвется наружу, но я сдерживаю беспокойство, крепко стиснув зубы.

Учиха не спит – он кочует из одного кошмара в другой, просыпаясь практически через каждые два часа. И я могу лишь перехватить его по пути, в очередной раз предложив снотворное и получив отказ. Саске говорит, что не иметь возможности сбежать – хуже, чем не иметь возможности уснуть. Это правда, спорить бессмысленно, но безысходность снова и снова гонит меня по кругу.

Воспользовавшись паузой, потихоньку стягиваю расслабленное тело с теплых песочно-красных простыней. Наверное, это жестоко с моей стороны, но дать ему раствориться в мнимом отдыхе, в оцепенении и одиночестве, я просто не могу.

Саске хватает секунды, чтобы осознать, что так просто от меня не отделаться.

Дыхание обжигает лоб, когда он бормочет:

– Несносное… чудовище…

Но в голосе одна лишь благодарная нежность.

– Не новость, – наконец, повозмущавшись для приличия, он поддается бессловесным просьбам. Цепляется за пальцы, сунув подушечки в сгибы, встает, и ломко усмехается.

Тонкие, сладкие, свежие ароматы оранжереи просачиваются в коридор, растекаются по всему периметру и невидимым призраком крадутся в глубины дома. Вообще-то Учиха терпеть не может, когда я оставляю дверь открытой – навязчивые запахи вызывают у магистра головную боль. Но он терпит.

Снова – терпит.

Яркий снежно-белый свет дневных ламп бьет в глаза. Задержавшись у двери, Саске щурится, силясь привыкнуть. Пока он топчется у косяка, я аккуратно снимаю тонкую пленку с центральной посадки.

А затем мы вместе склоняемся над хрупким растением, раскинувшим вокруг себя салатовые листья-плети.

– Смотри.

Он говорил – у тебя не получится. Говорил, что этому цветку нужно столько внимания, сколько ты не способен дать. Но нежные бумажно-белесые бутоны, чем-то неуловимо напоминающие оригами, раскрылись звездами с небесно-голубым нутром и обосновались всюду. Они венчают тонкие стрелки стеблей, выглядывают из-под полупрозрачных листьев, прячутся за молодыми сорняками и в прохладной тени.

Если честно, я несколько иначе представлял себе этот момент. Саске должен был досадливо поморщиться, вздохнуть и сказать, что я победил.

Но он всего лишь улыбается.

Оценив мои усилия, Учиха садится на задницу, прямо на опилки и глубоко втягивает носом цветочные запахи. Может даже показаться, что ему всё это нравится – и дружелюбный яркий свет, и ряды диковинных цветов…

– Я знал, что ты справишься, – говорит он, а меня клинит. В словах сотня-другая значений. Тайных и явных.

– Зачем спорил?

– Для ускорения процесса. Ты намного результативнее, если тебе не верить.

– Знаешь, мне недавно пришла в голову мысль… если закопать твою ногу в землю, она даст корни?

Саске небрежно цепляет мою лодыжку стопой.

– С удобрением – возможно. Как ты думаешь, во что я прорасту?

– Во что-то ядовитое.

– И? Каким растением ты меня видишь?

Глядя на него, такого – расслабленного, уставшего и медово-сонного, на ум приходят только одуванчики и ромашки. Но говорю я совсем другое:

– Ты порос бы огромными колючками. А расцвел – нарциссом. Прям на макушке. Такой вот гибрид.

– Ты несправедлив. Думаю, я достоин большего.

– Злишься, потому что проиграл?

– Злюсь? Нисколько. Я уже привык тебе проигрывать.

Саске пожимает обнаженными плечами, одним видом отбивая всякое желание спорить. От этого разговора на душе оседает какое-то тревожное чувство.

Сероватые тени под глазами Саске снова напоминают – да, тебе удалось выжить, но ты не всесилен, Наруто.

Ты не всесилен.

И ты тоже привыкаешь проигрывать.

***

Розовые. Розовые, мать его.

Итачи нависает надо мной изящной тенью, приспустив пафосные темные очки на смазанный кремом для загара нос.

– Я не понял, тебя что-то смущает?

Розовые!

– Учиха, ка-а-адр! – хриплый голос Неджи отвлекает Итачи от выпиливания дырки в моем лбу.

Его высочество принимает самою идиотскую позу из возможных – заводит одну руку за голову, другую упирает в бок. И остается таков.

– Почему твой брат в розовых плавках?

Саске глубокомысленно крутит у виска.

– Я всё вижу, – возмущается Итачи. – Ребята, согласитесь, сегодня этот вопрос вас заботит больше, чем личные разборки. Я же гений. Это терапия. Семейный психолог в розовых плавках к вашим услугам, всегда пожалуйста.

– Наруто, а если закопать ногу Итачи, во что он прорастет? – вдруг спрашивает Саске, выкрутившись в немыслимо гибкой позе в попытке достать пиво из переносного холодильника.

– В мандрагору, – фыркаю, перехватив с трудом добытую банку из руки Учихи. Тот делает такое досадливо-трагичное выражение лица, что внутри даже что-то ёкает.

– Я – черная роза, – возвышенно хмыкает Итачи. – Какой-нибудь «Бархатный Вельможа», вот.

– Скорее уж Бархатный Засранец, – Саске опять выгибается по направлению к холодильничку. Вторую неимоверными усилиями добытую банку пива крадет Вельможа, из-за чего Саске окончательно расстраивается.

– Что? Ему можно, а мне нет? Что за привилегии, что за неравенство? Где справедливость?

– Он со мной хотя бы трахается, – лягнув Итачи ногой, Саске снова демонстрирует чудеса акробатики. Нет бы встать, а.

– Я тоже могу, но Наруто не оценит.

– А меня спросить? – хмыкаю, с наслаждением прикладываясь к банке прохладного хмеля. – Не всё же вам фанфиками с Магитайна зачитываться… может у меня свои предпочтения есть.

Учихи переглядываются друг с другом и харизматично кривятся – им бы в цирке мимами подрабатывать.

– Давай лучше вернемся к размышлениям о розовых плавках, – ворчит Саске, на манер змеи соскользнув с шезлонга на раскаленный песок, чтобы никто больше не покусился на его пивное сокровище.

– Мы говорили о том, что я герой – разнимаю вас, болванов, всеми подручными способами. Даже плавками, – продолжает вещать Итачи. А потом поворачивается ко мне. – Главное, чтобы у тебя не случилось сердечного приступа от подобного зрелища.

– Мое сердце работает нормально, спасибо за заботу.

Рука привычным движением скользит по белесой полосе шрама. Движение привлекает внимание Саске, но он ничего не говорит – отводит взгляд.

Ему тоже серьезно досталось.

Прикрыв глаза, я невольно вспоминаю, как он с криком просыпается в моих руках и слепо смотрит в темноту – ошалевший, напуганный. В такие моменты мне невыносимо хочется подцепить его мысли на крючок, проникнуть в его разум, оказаться внутри хотя бы на секундочку… Секунды мне хватит, чтобы понять, как с этим бороться.

Но Саске вырывается и отворачивается, предпочитая делать вид, что не случилось ничего из ряда вон. Или уходит спать в другую комнату, где не придется испытывать мучительное чувство беспомощности, просыпаясь в моих объятиях.

Он до сих пор не знает, что я хожу следом. И занимаю пост в коридоре – моя смена длится до утра.

Учиха не знает, что Кьюби приходит на шум, а Шарин пасет его под диваном. Нам для полноты картины только Орочимару не хватает, но я подозреваю, что если бы белый чмырь мог сам открыть дверцу, то тоже приполз бы к хозяину поближе.

Мы уже привыкли всей семьей караулить его сон.

– Учиха, ка-а-а-адр!

Итачи опять принимает дурацкую позу, и на этот раз я не выдерживаю:

– Ты в модели не хочешь податься?

Учиха как-то загадочно ухмыляется, потом подзывает Неджи жестом. Флегматик послушно отдает Итачи свой дорогущий аппарат с фаллоподобным объективом. Получив в руки игрушку, Итачи что-то там щелкает, ищет. Сует мне под нос и отчаливает, одухотворенный, к дальним берегам – купаться…

Саске тоже подползает поближе. И первая же фотография вводит нас в замешательство.

Неджи фотографировал Итачи во время танца – и с этими кадрами лучше не связываться, если правда не хочешь получить сердечный приступ.

Какой он здесь… словами не опишешь и красками не нарисуешь. Чудовищно красивый, гибкий, текучий, живой настолько, что, рассматривая случайную фотографию, невольно задыхаешься.

Саске быстро понимает, что это зрелище не для него – и с видом максимально флегматичным, возвращается в свою уютную песочную ямку-окопик.

А мне хватает десяти кадров, чтобы понять, что пошутил я неудачно. Но звонкий смех быстро прекращает мою игру в прострацию.

Молодая семейка, в составе Конан и Кабуто, тащит огромные тяжелые пакеты с едой, и я откладываю фотоаппарат на шезлонг, чтобы помочь. Краем глаза замечаю, что Неджи с восторженно-величественным видом плетет Итачи косичку, а рука-паук Саске ползет к фотоаппарату.

Рефлексы. Хочется сбросить напряжение и расслабиться хоть на секунду. Не получается. Не получается: слышу малейшие шорохи, вижу периферией, думаю наперед.

Интересно, сколько еще я буду ждать удара в спину…

***

Ночь стекает с небесных плеч невесомой бархатной тьмой. Жаркое пятно костра соединяет рассевшихся кругом людей в маленький сплочённый ореол. Тихо и умиротворенно потрескивают дрова в объятиях огненных языков, где-то вдалеке насекомые собирают маленький ночной оркестр. Хочется остановить время, и навсегда остаться в этом кругу, с этими людьми…

Еще бы Акамару и Кибу с Гаарой под бок, но эти черти угнали в путешествие.

– Знаете, я и не ожидала чего-то другого, – хмыкает Конан. Ее голова удобно лежит на коленях Кабуто, пока тот молча рассматривает волшебную россыпь звезд на небе – в обычное время Наруко не дает им и минутку расслабиться, так что это редкий момент покоя. – Когда я бежала, у Данзо уже шарики за ролики начали заходить…

– Как только разум людей, обладающих властью, мутнеет, случается непоправимое, – хрипловато откликается Итачи. – Я до сих пор не могу определиться – рад я… или зол, что всё так вышло.

– Ну, закончилось хорошо, – на фоне их голосов мой звучит неправильно, льдисто, отрывисто. Тон резко выбивается из атмосферы. – Никто, кроме ублюдков, не пострадал.

– Внешних ран нет, – голос Итачи тоже меняется, а затем он садится ближе к огню, плотнее обернув плед вокруг себя. От его взгляда хочется увернуться, как от пули, которые были моими неизменными спутниками долгий год…

Короткое обрывистое дыхание, россыпь меди под ногами – как крупа. Прорастут смертью, стоит только на мгновение замешкаться.

Я сжимаю кольцо, подаренное Саске, в окровавленной горячей ладони и, кажется, молюсь ему. Что прошу – не помню. Губы сухие, горло дерет и от боли в кровоточащих ранах хочется кричать в голос, но нельзя. Я не могу выдать себя и так глупо умереть.

Только не так, не здесь.

Потому что он ждет меня.

Саске не поверил бы, если ему сказали «подстрелили». Вот же чушь, правда? Я же не собака.

Черные жженые разводы на сером потолке похожи на гниль, но это всего лишь след от пожара. На языке ощущается вкус гари.

Как же больно.

… пальцы в стекле. Соскабливаю прилипший к бетону осколок, чтобы защищаться хоть чем-то. Драка – размытая кровавая каша, всё на автопилоте, в лихорадочном сне. Победа.

Хидан не зря каждую субботу забивал меня в угол. Полгода. Потом я начал побеждать.

– Внешних ран, может уже и нет, – повторяет Итачи, выдергивая меня из полутрансового состояния и подмечая, что выражение лица изменилось. Стало под стать голосу – непрошибаемо-отстраненным. – Но я, кажется, начинаю тебя понимать. С Саске сложнее, он зачастую сам себе не верит – не может решить, плохо ему или хорошо. У тебя ведь нет таких проблем, правда, Наруто?

Саске шлепает тапками по песку, с пакетом сосисок и колонками наперевес, и нам приходится закончить разговор.

Ему не стоит лишний раз окунаться в эту тьму.

***

Синяя гладь расползается от моих ног мелкими игривыми волнами в безбрежно-далекую пустоту. Волны ползут, крадутся, разбегаются в разные стороны и сталкиваются друг с другом – большие и маленькие, длинные, короткие. Исчезают, поглощенные чужим объемом, умудряются вырваться и рвануть дальше – в восхитительное никуда…

– О чем думаешь?

Саске садится рядом на песок, скрестив ноги. Веки опускаются и задерживаются в плену нижних ресниц на секунду-другую.

– Посмотри… – киваю в сторону тонкой линии горизонта. Учиха послушно переводит взгляд. – Вот мы когда-то умрем, а эти волны даже не всколыхнутся. Здорово, правда?

– Они не сдвинутся с места даже если исчезнет всё живое на планете, так что, думаю, да. Здорово. Природа непостижимо хладнокровна.

– В итоге человеческая жизнь ничего не значит. Какая разница – жизнью больше, жизнью меньше, если волнам наплевать, а звезды сияют всё так же…

– Странно слышать это от человека, который не так давно спасал незнакомых людей из чужих темниц.

– Я делал это не ради них, – когда я облокачиваюсь на руки, Учиха, наоборот, переносит вес вперед и подгребает к себе сырой песок. Копошения его пальцев оживляют воспоминания о познавательных передачах про крабов-отшельников.

– Где-то я это уже слышал. Всегда хотелось спросить – ради кого тогда?

– Ради себя. Любая добродетель, даже жертва, совершается ради себя – это тоже эгоизм, если называть вещи своими именами. Я хотел этого. Поэтому и делал. Но в итоге…

– Рядом с нами всегда были фундаментальные вещи – почему ты начал думать об этом только сейчас? Похоже на синдром бессмысленности. «А зачем что-то делать, если всё равно когда-нибудь сдохнешь?» Такие вопросы ты теперь задаешь?

– Не совсем. Будь я умней, я бы нашел ответ лучше, чем «для себя».

– Будь ты умней, ты был бы мне не интересен.

Соорудив что-то отдаленно похожее на пирамиду, Саске тоже откидывается на спину, а потом и вовсе ложится на утомленный солнцем, гладкий песок.

– И всё-таки, почему ты не сдвинулся с места?

– Я знал, что нет ничего лучше, чем… быть живым. Только это и могло тебя остановить. Остановить и удержать. Итачи издевался – какого черта ты не двигаешься, брат? Тебе, конечно, нельзя выходить на улицу без Суйгецу и Джууго, но разве ты когда-нибудь подчинялся правилам и запретам? Но… ломанись я за тобой – что тогда? Что было бы, если бы я нарушил ход твоих действий и заставил подставиться под удар? Я не мог рисковать тобой. Собой – да хоть сто раз, но…

– Ты впервые подумал головой, а не задницей. Спасибо.

– Кто-то ведь должен учиться на своих ошибках. Думаешь, ты такой непредсказуемый?

– Слава богу, что нет.

Мы замолкаем, вслушиваясь в приглушенные всплески наплывающей воды. Молчим долго, наслаждаясь знакомым ощущением – восстанавливаются связи, заживают разорванные нити.

– Если бы ты умер… Мне пришлось бы жить для Итачи. Ничего особенного в этом нет.

Саске касается ладонью моих волос, пачкает песком – это уже превратилось в привычку. Зарывается пальцами в пряди, приглаживает. Я чувствую, он слишком много раз гонял в голове эту мысль «что, если…», и ответ каждый раз менялся. На самом деле глупо с моей стороны позволять ему об этом думать.

– Так лучше. Намного.

– Само собой. Я не стригся, потому что так маскироваться под бабу было проще – знаешь, как хорошо работало против киллеров? У них заказ на одно, а тут… Звездочка. Мой идиотизм сотню раз спасал мне жизнь. Хидан так и сказал: «Ты до сих пор жив, потому что идиот».

– Что ж, соглашусь. Только ты мог придумать такую чушь. Наруто… – Саске привстает, нависает сверху и пристально вглядевшись в мое лицо, наигранно-спокойно интересуется:

– Я хочу знать, скольких ты убил.

– Только Хаку. Этим занимался не я. Я, в основном, координировал действия и генерировал идеи. Хидан сопротивлялся – но в итоге сдался под давлением Нагато. Они с ним вообще… как кошка с собакой. Даже из-за начинки сэндвичей ругались чуть ли не до перестрелки. Я одно время абсолютно не въезжал, зачем при каждом удобном случае размахивать пистолетом, а потом понял – это для них развлечение, как для нас фокусы. Но когда дело доходило до работы – команды круче на всей Земле не сыщешь, и каждый готов подставить плечо. Знаешь… они научили меня одной важной вещи. Не важно, как человек выживает. Преступник он или законник. Черно-белого не существует и то, что внутри, под ярлыком не спрячешь. А если все-таки сможешь – то станешь похож на Хаку. Обезличенность… немного хуже, чем позорное клеймо.

– «Законник». Ужасное слово. Мерзкий слэнг.

– Эй, я правда стараюсь. Это нелегко, чтоб ты знал.

Саске поджимает губы, и я чувствую, что разговор плавно перетек в волнующий, поднимаются страшные темы, от которых нам всё это время удавалось ускользать.

– Тебя ищут.

– Конечно. Я больше скажу – если не сумеем спрятаться, обрубив все концы, рано или поздно меня найдут. И убьют. И тебя скорее всего, тоже. А эти волны даже не всколыхнуться. Вот и вся правда.

– Пожалуй. Смирился?

– Нет… черт, Саске, я не хочу умирать. Точнее не так, я не хочу умирать сейчас. Я еще не видел пирамид и ледников. Я еще не научился карточным трюкам. Я еще не прожил жизнь – с тобой…

Вместе с нашими голосами временно стихает шепот волн. Вода полностью успокоилась, притихла в ожидании чего-то грандиозного. Например, рассвета.

– Я больше не могу тебе верить.

– Знаю. Я тоже. Но ведь это не меняет того, что мы друг другу необходимы. Так что давай будем вместе в ненависти и в кошмаре, в ярости и в безумии, на веки веков или хотя бы на пару месяцев.

Саске нервно смеется.

– Пусть будет по-твоему, Наруто. В конце концов, даже если… звезды будут сиять.

Говорит-то он почти искренне, но я вижу – фальшивит. Фальшивит в поджатых губах, в едва уловимом блеске глаз. И больше ни о чем не спрашиваю.

Постепенно, как всегда, всё встанет на свои места. Саске перестанет видеть кошмары, победит меланхолию, возобладает над внутренними ранами и заштопает их – криво, жестко, вручную. Как умеет.

Я перестану опасливо перехватывать его руку при случайном касании, пригибаться при звуках проезжающей мимо машины, вздрагивать, слыша чужие шаги за спиной.

Я верю. Пока мы живы, это возможно – даже если понадобятся годы. А пока нам остается учиться любить заново.

Саске опускает голову мне на грудь. Чуть-чуть поворачивается, чтобы коротко резануть взглядом – печальным, но с затаенной рассеянной нежностью. Касается моих шрамов на щеке бегло, прикосновением-обманкой…

Равномерный, цикличный шум моего дыхания быстро уносит его, вымотанного морально и физически, в царство сонного короля.

Я остаюсь один – наедине с тяжелой, огненно-тягучей наполненностью в груди. Это даже немного больно. Больно. Трудно дышать, тяжело думать.

Но лучше, чем пустота.

Этой ночью кошмары Учихе не снятся.

========== Спэшл: о снеге, свободном падении и поэтических способностях ==========

– Эй, слышь, – шепчет Саске, подтягивая меня за ухо к иллюминатору. – Мы снижаемся?

Уровень давления в ушах и сообщение пилота прозрачно намекают, что самое время приземляться. Но Учиха и логика сейчас несовместимы – у него ошибка чтения реестра, если вообще не синий экран смерти.

В маленьком оконце, в которое меня ни разу не бережно тычут носом, виднеется белая снежная полоса и коробочки маленьких жилых домов.

– Падаем.

Всего одно слово – и огонек паники превращается в пожар. Все-таки в стратегии Итачи что-то есть.

Я решил строго её придерживаться: «Ласка и забота тут не помогут. Дай ему повод для самокопаний и бытовых беспокойств, и кошмары точно не вернутся. Знаешь, как икоту лечат, Наруто?».

– Короче: Саске, я очень рад, что судьба свела нас…

– Прекращай!

– А что? Если нам осталось жить несколько секунд, я хочу произнести небольшую речь.

– Скажи, что мы снижаемся, пожалуйста, – он трет виски и неприязненно морщится. Сожрал лимонное дерево вместе с корнями, не меньше. Ладно хоть в истерике не бьется.

И весь разгоряченный, живой, хочется сжать в объятиях – и придушить.

Первые проблески интереса появились, когда я бросил на кухонный стол два поддельных паспорта. Сначала Саске воспринял мой жест в шутку, потом – в штыки, повел носом и захлопнул створки. Пару вечеров рассматривал наши фотографии и изучал поддельные имена, забравшись с ногами в любимое кресло.

Думал.

Думать у Саске получалось плохо, недосып изрядно тормозил сие хитрое действо, но на третий день мысль о путешествии прижилась и дала корни. На четвертый – расцвела.

– Давай отправимся в горы, Кайзаки-кун? – ляпнул он.

– У тебя что, недостаток снега в крови, Шинья-чан?

– Нет, просто там… спокойнее.

– Чем тебя привлекает такая даль?

– Безопасностью, – туманно объяснил Учиха, вытянув перед собой ладони и изобразив «границы».

Тогда мне стало почти ясно, что именно он видел в кошмарах – что-то безбрежное и бесконечное. Место без укрытий. Например, равнину, где любая пуля может стать последней.

– Ладно-ладно. Но что-то я не слышал, как выдвинулись шасси…

– Ты спал!

– Дремал, – мягко поправляю я, спокойно наблюдая за тем, как Саске бледнеет, сереет, хватает ртом воздух. Сердце сжимается, когда я перехватываю его безумный взгляд, но предпринимать что-либо сейчас просто бессмысленно. Да и простой страх – всяко лучше, чем животное отчаяние загнанного в угол, и из двух зол…

– Почему ты так боишься высоты?

Саске прекращает мельтешить, зацепившись за вопрос, как за спасительную соломинку. Мыслительный процесс всегда помогал ему справляться с проблемами вроде этой.

– Итачи слишком часто подкидывал меня в детстве.

Пока я пытаюсь скукожить широченную улыбку в нечто приемлемо-серьезное, самолет заходит на посадку. Саске впивается пальцами-крюками в мое плечо и прикусывает губу до синеватой белизны. Железная птица приземляется удачно и стыкуется с трапом легко, без задержек. Но Учиха сидит в позе утопающего еще минут пять – за это время успевает выгрузиться добрая половина салона.

– Знаешь… есть очень странные семьи, но вы с Итачи – это что-то аномальное.

– Не вы, а мы, – с интонацией, способной расторгнуть любой мирный договор, отвечает Учиха и, стряхнув с себя остатки неуверенности, подскакивает, чтобы выковырять с полки ручную кладь. – Мы аномальные. Аморальные. Антилюди, мать твою. И ты – самый главный из нас.

– Профессор А?

– Профессор Чмо.

– А ты, стало быть, Магнето?

– Говнето. Собирайся и давай на выход.

Здорово, всё-таки, что Саске такой отходчивый.

***

Мы чертовски разные.

Правда. Объединяет нас лишь чувство зависимости, принадлежности, благодаря которому ослабевают силы противодействия. Как у хищника и травоядного, бесконечно противопоставляющих свои миры, но признающих, что без связи друг с другом жизнь не имеет смысла.

Саске часто берет на себя роль мясоеда и гонит меня в лес, раз за разом заставляя вырабатывать новые способности, доходить до грани, искать помощи. Но он зависим от наших догонялок так сильно, что, получая шанс оглушить жертву одним ударом – отстает на пару шагов. Забавно, правда?

Сейчас не так уж важно, что иногда мы меняемся ролями, предпочитая маскарадные маски и какие-то игры истинной природе вещей. Суть неизменна.

Я всегда любил синее откровенное небо, он – по уши влюблен в ночь. Я ненавижу прятаться от дождя, а он считает, что льющаяся с неба вода хуже кислоты. Я готов жить на высоте птичьего полета, а он, оказавшись на крыше двухэтажного дома, впадает в оцепенение и дрожит, как лист на ветру, не в силах совладать со страхом.

Но… есть снег.

Пожалуй, единственная вещь, которая одинаково нравится нам обоим.