Текст книги "Уличная магия 3: Турнир (СИ)"

Автор книги: Эш Локи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Эй… ты же не собираешься впадать в крайности?

– Пока не знаю, Гаара. Может быть, сейчас нет другого выхода.

– Наруто, ты говоришь так, словно собираешься застрелиться, как только я уйду. Мне не нравится это твое псевдоспокойствие. Если ты переживаешь насчет Саске – вы обязательно помиритесь. Ты же знаешь, это дело времени.

Наконец, он аккуратно садится на край постели. А потом и залезает с ногами, ложится рядом, обнимает как можно аккуратнее, стараясь не причинить боли.

– Если бы только всё было так просто, – я сжимаю руку Гаары в своей, и он снова улыбается. – Он сказал, что мне было бы лучше умереть. Самое смешное то, что он прав. Но если я сдамся, это будет конец всему.

– Саске на эмоциях наговорил тебе всяких глупостей и на самом деле он так не думает. Наверняка уже сожалеет о том, что сказал.

Похоже, больше я не могу держать моих друзей в неведении. Подвергать их опасности и молчать при этом – как-то чересчур низко.

– Гаара, я по уши в дерьме. Настолько, что мне никогда не отмыться, даже если придется снять с себя кожу. Вы все в опасности – все, до единого. Я не хочу, чтобы ты или Киба были втянуты в это снова.

– Наруто? – Сабакуно приподнимается на руке, пытаясь всмотреться в мои глаза, но я промаргиваюсь и на всякий случай отворачиваюсь. – Не говори так, словно ты совсем один, прошу тебя…

И тут Гаара начинает гладить меня по голове. Аккуратно, нежно, как маленького ребенка, который ушиб пальчик. Тогда мои до предела натянутые нервы не выдерживают.

Хватит.

– Я… думал, что поступаю правильно. И верил в это. Со мной что-то происходит, Гаара, что-то такое, с чем никто не сможет помочь. Хаку вскрыл всё самое плохое, что есть внутри меня, вытащил это наружу и дал проявиться. И теперь…

– Этот твой Хаку мог сделать что-то подобное с любым, Наруто! В каждом человеке есть плохое и хорошее. И где грань – это решаешь только ты, так ведь?

Не первый раз я слышу подобные слова. Хотя, нет, пожалуй, эти мысли принадлежат и мне тоже. Только вот как я могу верить, после всего?

Получается, я сам решил поднять оружие на Саске?

– И что я должен почувствовать, увидев моего парня в постели с лучшим другом?

Голос Кибы заставляет нас обоих вздрогнуть и подорваться. Когда боль раскаленным колом пронзает грудь, я сжимаю зубы и заставляю себя поднять взгляд – это не так важно, как Инузука здесь и сейчас.

Он стоит, прислонившись плечом к косяку и удерживая вес на одной ноге. Перебинтованный с шеи до ног, в синяках, но глаза горят невыносимо ярко: лихорадочным, счастливым блеском.

Какой же он настоящий и искренний сейчас – это просто страшно. Как будто на нем ни кожи, ни мяса не осталось.

Одни чувства.

– Как насчет присоединиться? – мягко смеется Гаара, и Киба ковыляет к нам, чтобы с шипением сесть на край и развалиться поперек моих ног.

Совсем как собака.

– Узумаки, твою же налево, что ты натворил? Какого лешего, а?

И тогда я начинаю говорить. Да так, словно ждал этого всю свою жизнь.

Я рассказываю им все. От начала и до конца: как связался с Дейдарой, как во всем этом замешан Саске, что происходило раньше и что произошло вчера. Рассказываю о том, как сильно Хаку влияет на меня, о том, что он теперь словно сидит у меня в голове и выжидает подходящего момента, чтобы нажать на спусковой крючок.

Рассказываю про Данзо, про стычки, про нежеланный навязанный титул черного короля. Даже про то, что во всем этом круговороте дерьма в первую очередь виноват я один.

Хотелось бы в некоторых местах обойтись без Учихи, но очень скоро я понимаю, что это невозможно. Он уже неотделим от меня, слился с сердцем, проник всюду, заполнил каждый уголок моей жизни. И сколько шрамов ублюдок оставил на каждом участке – подумать только! Сам же ставит, и сам же потом зашивает – маньяк-психопат-швей-моторист…

Куда он смылся и какого черта? Почему всё должно быть именно так, через задницу, через шипы и минное поле? Почему нельзя доверять друг другу, почему нельзя обойтись без черни, без предательств?..

Как только я замолкаю, пытаясь перевести дух после долгого рассказа, внутри вскипает злость. Под одеялом жарко – я пытаюсь выкрутиться и осторожно спускаю ноги с края постели, благо Киба переполз поближе к Гааре и освободил мои лодыжки.

В висках все еще пульсирует и меня охватывает чувство бессмысленности, бесполезности, никчемности. Раньше я без труда отмахивался от цепей отчаяния всеми своими ментальными силами. Черт…

Нельзя опускать руки. Нельзя сдаваться. Я справлюсь, всегда справлялся. С Саске или без, с друзьями или без них.

Всё обязательно наладится.

«Ты правда в это веришь?» – ехидно шепчет Посредник.

– Я… понятия не имел, что все настолько серьезно, – неуверенно начинает Гаара. – Ты рискуешь жизнью. Ради чего?

– Ради нее и рискую. Я привязан к своей мечте, Гаара. Если я не буду бороться за нее, то кто будет?

– А если ты проиграешь? – тихо интересуется Киба.

– Тогда я вряд ли успею расстроиться.

Хорошо звучит.

Лгать нельзя, но я и так был слишком откровенен. Киба не знает самого главного – так даже лучше.

Я должен победить Хаку. Сначала того, что посередине, потом настоящего.

Просто должен. Прежде чем бросаться на поиски Саске, чтобы набить ему морду еще раз. Прежде чем решится судьба концерта. Прежде чем Киба снова сможет нормально ходить.

И, кажется, с этой победой мне придется поторопиться.

========== О роскоши, отшельнике и торте ==========

Все произошло так быстро.

Там, на седьмом этаже «Синтагмы», под ошарашенно-испуганным взглядом Саске во мне кто-то умер.

Боль была жуткой – помню, как задыхался, словно легкие цепляло когтями одуревшее от страха животное. Помню, как пелена ненависти погребала под собой реальность и глушила крики совести.

Да, во мне совершенно точно кто-то умер. Но тут же ожил слепой и ничего не понимающий ребенок, знать не знающий о том, какой кошмар пришлось пережить его предшественнику. Это было полное обновление, очистка, с переустановкой всей системы. Старая версия подверглась атаке сотен вирусов и предпочла уничтожение спасению.

Я должен был измениться.

Но…

Именно из-за моей внутренней слепоты и слабости короткая битва телефонного звонка заканчивается мгновенной капитуляцией. Я поднимаю белый флаг до того, как осознаю сказанные слова, до того, как из горла вырывается болезненный стон и в голове проносится что-то путанное, скомканное, отдаленное похожее на молитву.

Потому что с номера Конан мне звонит Хаку – и он царственно-спокоен. Безмятежный, вежливый.

Он победитель по умолчанию.

– Добрый день, Наруто-сама.

– Боже… пожалуйста, Хаку.

– Ну-ну, что сразу в крайности? Я всего лишь зашел проведать малышку и молодую мамочку. Интересно же, в конце концов. Она крутилась передо мной на шесте не один год. И даже не два.

– Прекрати.

– Я ничего ей не сделаю. Женщины и дети – как-то не серьезно, правда, господин? Другое дело ты… кстати говоря, как насчет встречи?

Он спрашивает, но это приказ, не требующий моего согласия. И что я должен ответить? «С радостью?».

– Где?

Хаку называет адрес, медленно тянет каждый звук, судя по всему, наблюдая за чьей-то реакцией. Конан в курсе, куда он меня зазывает, так ведь?

Посредник смеется, и я мрачно поддакиваю ему, прокручивая на пальце кольцо и хмурясь от внутренней боли. Вот же чертова тварь. Вот же…

– Не злись. Все будет цивильно.

И пока я пытаюсь придумать достойный ответ, Хаку отключается. Короткие гудки вгрызаются в ухо, но злость затихает практически сразу – несмотря ни на что, этому ублюдку легко верить. Он действительно не причинит Хаюми вреда, пока все идет по плану.

Остывший чай допивать не хочется. Тошнота свернулась спиралью в животе, страх опять дерет едва-едва сросшиеся, нежные нитки чувств. Нет, медлить я не стану. Не могу.

– Куда собрался? – разочарованно спрашивает Кабуто, поймав меня за рукав куртки у самого выхода.

– Хочу проветриться.

Но он по взгляду понимает, что нет. Я не вернусь. Не сейчас, не потом. Протягивает руку для рукопожатия, стискивает пальцы в своей неполноценной хватке почему-то с усилием, до боли. А я с секунду смотрю в серьезные кофейно-серые глаза, пытаясь передать одну-единственную мысль.

Так надо.

– Что мне сказать твоим друзьям? И Саске… если он вернется?

– Перед ними – извиниться, – шепчу я. – Саске можешь передать, чтоб шел к черту. И там ждал, если кишка не тонка.

Кабуто слабо улыбается и до последнего пытается давить на меня неодобрением. Но знает, что он мне сейчас не указ. Никто не указ.

Кроме Хаку.

– Не забудь.

Он берет с полочки в прихожей устройство подзарядки и сует мне в ладонь. Тоже нехотя, неуверенно.

Мы ведь до сих пор ничего не знаем о том, что зашито в моей груди. Если работу сердца действительно поддерживает насос, то можно не волноваться, правда? Ну… а если эта зарядка поддерживает что-то… еще? Что-то кроме?

Ладно. Сейчас есть проблема поважнее, кроме того, раз Хаку назначил мне встречу, почему бы мне не спросить прямо у него?

На улице колючая морось режет лицо и ветер лохматит волосы, словно стервозная игривая девчонка. И как назло, по пути к парковкам, моя голова снова наполняется мыслями о Саске. Я хочу его видеть.

Точнее, нет. Я хочу снова его понимать.

Хотя, вдруг этот «антракт» нам жизненно необходим? Если он сейчас дома, пусть лучше пьет виски в компании брата, чем треплет нервы всем и вся. Хренов выродок.

На ближайшем перекрестке ловлю такси, по ходу дела обращая внимания, что от лаборатории не так далеко до штаба, буквально полчасика пешком. Один поворот к площади, откуда рукой подать до «Каллапсо»… Даже странно немного, что все это сосредоточено в одной зоне.

В такси у меня есть немного времени расслабиться и приготовиться к худшему. Хотя от Хаку можно ожидать чего угодно, начиная с новой порции токсина, который однажды едва не оборвал мою жизнь, заканчивая… да нет, тут и закончить нечем, на горизонте безграничная радуга удовольствий.

Он непредсказуем. И от этого еще страшнее. Неизвестность.

Меня слегка колотит, но не только от волнения. Кабуто дал кое-какую сменную одежду, припрятанную как раз на такие случаи – то, что осталось после драки с Саске вряд ли можно напялить снова. Однако прохладно, ибо нечего щеголять в футболке под куртку в разгар такой неприятной осени. Ну да ладно, я же не бреду пешком по пересеченной местности. Перетерплю.

Буквально через десять минут машина подъезжает к небольшому трехэтажному домику. Жить в таком доме, в центре города, когда рядом жадно раскинулись многоэтажные небоскребы и офисы – роскошь. Но это и не удивительно, зная привычки работничков Синтагмы.

К этому моменту мне так сильно хочется все закончить, что я буквально взлетаю по лестнице вверх. Слава богу, дверь распахивается сразу, как только я касаюсь дверного звонка – ждать еще хуже, чем знать, что сейчас от меня начнут отрезать особо лакомые кусочки.

И первым же делом меня шокирует видок злейшего врага: на Хаку самый обыкновенный шелковый халат, мокрые волосы сгрудились на плече, ухмылка непринужденная, довольная. И на свободной руке висит полотенце.

Ну, просто отлично.

– Еще раз здравствуй, – тянет он, явно довольный произведенным эффектом и моим замешательством. А затем отходит в сторону, предлагая пройти внутрь.

Я делаю этот шаг автоматически, словно заведенная кукла.

– Зачем? – почему-то мне так страшит неизвестность, что хочется сразу же определиться с правилами игры. Меня убьют? Пощадят?

– Поговорить, – невозмутимо пожимает плечами Хаку. – Давно хотел в непринужденной обстановке. В конце концов, я знаю о тебе не так уж и много…

Слышу уже знакомые насмешливые нотки в бархатисто-высоком голосе – издевается. Он знает всё. С самого начала и до конца. Он выкопал всю мою биографию и препарировал ее, расковырял, вытащил самое интересное. И наверняка… уже давно.

Пока я дрожащими пальцами борюсь с молнией на куртке, пока нервно снимаю обувь, Хаку наблюдает и ждет, прислонившись плечом к стене.

У него тут, в целом, не так уж и плохо – мрачноватый стиль под стать Синтагме, но «теплее», эдакая деревенская старина, убежище отшельника. Я бы не удивился, наткнувшись в зале на камин, вычесанную медвежью шкуру и охотничье ружье.

Вместо того, чтобы требовать ответов, просто иду за ним – спокойно и обреченно. Но к моему огромному изумлению, Хаку приводит меня не к жертвенному алтарю, чтобы древним загнутым клинком вспороть живот, а к уютному дивану и столику с… тортом?

Торт. Ага.

Я, Хаку, диванчик и торт.

Что с этим миром не так?

– Не надо делать такое удивленное лицо, – добивает меня теневой лидер Синтагмы, располагаясь в вельветовом кресле. Кстати, у него под ногами не медвежья шкура, а волчья, но суть не меняется.

– И какое лицо я должен сделать? – неожиданно ехидно, даже для себя, парирую я. – Я же должен вроде как слушаться? Или ты правда не тронешь Конан?

– Не трону, – Хаку начинает с умилительной бережностью вычесывать свою мокрую копну волос, распутывать колтун, да так увлеченно, что даже я проникаюсь. – Достоинство есть даже у меня.

– Я устал от твоих… безумных шашек… или во что ты там играешь? Я пришел и тоже буду задавать вопросы.

– Этого я и ждал, – наконец, удовлетворившись состоянием прядей, Хаку переводит на меня внимательный взгляд. Странные у него глаза, при рассеянном освещении светлые, карамельные, с золотистой каймой вокруг зрачка, а при таком, торшерном и небрежном свете – древесные, холодные.

– Ты расскажешь мне правду о моей семье? Если я сделаю то, чего ты хочешь?

– Сядешь-таки на трон ради этой информации? Хм… как бы тебе сказать. После того, что недавно случилось в клубе я тоже сменил поле. Мне стало интересно провести тебя по этому пути до самого конца.

– Что это значит?

– Это значит, что за правду о твоих родных я потребую кое-что для себя. Сущий пустяк для такого, как ты.

– Такого, как я? – хриплю, и Хаку благосклонно кивает на кружку с моей стороны.

Неужто… крепкий черный чай с ароматом персика? Раз уж торт «тот самый», почему бы и нет? Шоколадный с черносливом мама готовила на мой день рождения. Если он знает даже ее любимые рецепты, значит, в курсе всего остального. Знает, что мы все обожали персиковый чай и скупали его в магазинах при любой возможности, словно какие-то наркоманы.

Любопытство пробивается сквозь напряжение – я позволяю себе обхватить кружку кончиками пальцев и вдохнуть ароматные клубы пара.

Персиковый.

– Наруто, я – не Дейдара. Он был полным идиотом. Упустил важную нить информации, упустил Кабуто, упустил тебя. Его смерть – неизбежный результат этих ошибок. Кстати, я был на балкончике второго этажа, когда Конан его пришила. Честно говоря, эту запись оставил бы себе, если бы Ищейки не подтирали все улики против Данзо. Отличное получилось шоу.

– Хватит. Я знаю, почему она сделала это. Разговор был не о том.

– Верно. Дейдара пытался добиться от тебя чего-то силой. Я не стану. Ты сам этого захочешь.

– Ну и что же? Что я могу тебе дать? Не деньги же, – мне довольно быстро удается побороть в себе бурю эмоций, связанную с этим чертовым тортом и чаем. – Тело?

– Почти, – он прищелкивает кольцом в губе и вдруг начинает заинтересованно гладить пальцем нож для десерта. – Я хочу загипнотизировать тебя.

Странно, но ощущение такое, что Хаку сам смущен этим фактом – на секунду, всего на мгновение, он дает эмоции вырваться из-под безупречной маски холодной сволочи.

– Есть один нюанс. На время гипноза я буду распоряжаться тобой, твоими мыслями, желаниями и телом так, как посчитаю нужным. И ты не будешь об этом помнить.

Он втыкает нож в сердцевину торта и отвлекается на разделку, давая мне возможность переварить информацию.

– Стать твоей игрушкой? И надолго?

– Мне хватит пары часов. А потом ты получишь все ответы.

Опускаю взгляд на свою руку. Как странно…

Мне совершенно наплевать, что со мной будет дальше. Страшно за Кибу, за Конан, за Гаару, за Саске… за Кабуто. За всех.

За себя – ни капли. Хотя одну вещь все-таки хочется знать.

– Прежде чем я соглашусь, у меня есть еще один вопрос.

– Валяй. И ешь. Всё специально для тебя, – от этой его усмешки мороз по коже.

– Что ты сделал с Итачи? И со мной?

Расслабленное состояние Хаку плавно перетекает в настороженно-пугающее. Он встает, обходит свое кресло по кругу, ведя тонкими пальцами по шее, затем складывает руки на груди.

– У тебя нет платы за эту информацию – она ценнее твоей жизни. Конечно, пока я сам не решу ею воспользоваться. Не переживай, это скоро произойдет, Бонни. Ты все узнаешь и прочувствуешь достаточно… ярко.

– Я могу умереть?

– Можешь. Ты мог умереть уже сегодня, но жив ведь, правда?

Странно. Это очень странно, потому что складывается ощущение, что ему не нравится то, что приходится говорить. Не нравится говорить со мной так – на дурацкие шутки и ехидство Хаку спровоцировать намного легче.

Что это? Мои галлюцинации, очередной спектакль? Или что-то действительно изменилось с той постановки на седьмом этаже?..

Пока рациональная часть меня пытается победить шоковое облако в голове, я беру маленький кусок торта. И правда, вкус один в один. Все повторил, до мелочей.

Откуда он может это знать? За нами следили уже тогда? Кто и зачем? Конечно, друзей, людей и посторонних в моем родном доме всегда было очень много. Но можно ли сейчас найти место утечки?

Черт…

– Вкусно. Кто его приготовил?

– Я. Десерты – это мое хобби. Видишь, мы уже немного больше знаем друг о друге.

– Хаку… ты ведь не такой ублюдок, каким хочешь выглядеть. Почему ты все это делаешь?

– Есть вещи, которые знать не нужно.

Выражение его лица снова становится холодным, отчужденным. Хаку поворачивается и вдруг одним мягким движением рассоединяет края халата на своей груди.

Шрам.

Отложив тарелку и чашку подальше, я поднимаюсь, осторожно подхожу ближе, боясь разрушить что-то кристально-хрупкое, что только что выстроилось между нами. Доверие? Понимание?

Шрам у него не один.

Мои швы по сравнению с этим месивом выглядят… ссадинами.

– Есть вещи, которые знать не нужно. Но ты узнаешь. Потому что я тебя заметил, Наруто.

Впервые он зовет меня так – без издевки, серьезно.

– Потому что ты дал себя заметить.

В этот самый миг животное напряжение между нами снова поднимает голову и встает на лапы.

– Что я должен делать?

– Мы договорились?

– Да. Только после – дай мне ответы.

– Тогда закрой глаза.

Я стою и понимаю – Саске никогда не простит меня за этот вечер.

Хотя, нужно ли ему будет прощать, если я своим поступком всё окончательно разрушу?

========== О ювелирах, камнях и розе ==========

Есть ли здесь кто-нибудь…

Кто слышит, как я рыдаю?

Я умираю…

Есть ли здесь кто-нибудь?

Когда всё закончится, когда?

(c) System Of A Down – Whoring Streets

Руки цепляются за мягкое серебро – я медленно пропускаю его сквозь пальцы и невольно улыбаюсь. На ладони остается ощущение шелкового прикосновения, и мрак окончательно расступается, позволяя лунному покрывалу спрятать нас от целого мира.

Как глубоко Хаку опустил меня в подсознание, позволив это почувствовать?

– Что? – шепчу, когда прохладный гладкий нос бьется в ладонь. Рог сияет – так красиво, что я замираю, пораженный образами в собственном сознании.

Возможно, я не так уж хорошо использовал собственную фантазию на самом-то деле?

– Это, значит, и есть символ твоей свободы? – интересуется Посредник, пока я изучаю свою новую игрушку. – Как-то странно.

– Я и не говорил, что у меня всё в порядке с психикой. Тебе предстоит узнать много нового. Например, то, что я на самом деле эльф.

Подняв голову, единорог недовольно сипит в сторону этого надоедливого мудака. Всё верно, а еще было бы неплохо наподдать копытом по наглой сраке. Проверим?

Щелчок.

Я открываю глаза и от неожиданности вздрагиваю – Хаку кладет руку на мой лоб, наглядно упрашивая лишний раз не шевелиться.

– Что-то запомнилось? – спокойно интересуется он.

– Я видел… единорога, – самому странно от этих слов, но Хаку воспринимает их совершенно серьезно. – Больше ничего не помню. Но… так ярко…

– Ясно.

Поднявшись, теневой лидер уходит в сторону окна. В помещении полумрак, поэтому узнать новое место дислокации с первого взгляда не удается. Мы передвигались?

– Я узнал достаточно. Поэтому расскажу тебе всё, что знаю. Спрашивай.

– Сначала… можно я поинтересуюсь, что ты вообще со мной делал? Или это тоже страшная тайна?

Хаку встает в пол оборота, а на его губах впервые расцветает странная, почти нелепая улыбка капризного мальчугана из подворотни, который только что упер у прохожего кошелек.

– Я тебя читал. Мне понравилась корка – хотелось полистать страницы и понять, не ошибся ли я с выбором книги. Если бы ты не согласился, ничего бы не получилось. Такие книги раскрываются по собственному желанию.

– Поэтому ты показал мне свои шрамы?

– Поэтому. Причин много, но тебе знать не обязательно. И так достаточно увидел и почувствовал.

– Я ничего не почувствовал… – почему-то злюсь.

Ожидалось, что я проснусь как минимум без пары конечностей. Развороченный до последней косточки и мышцами наружу.

А получилось так: мне хорошо. Тоска, боль, пустая злость отступили, понурив головы. Тишина вообще осталась где-то на другом этаже, закрытая под семью замками.

Тело болит не так сильно – хотя без футболки и без корсета, внутренняя боль стала тупой, тихой. Улики указывают на то, что Хаку мне помог. Физически, морально.

Он взял моего ребенка за руку и показал какой-то новый мир, еще неизученный, непонятный.

Остался только один вопрос.

– Зачем?

– Тебя так шокирует всё случившееся?

– Да, меня шокирует! – вспыхиваю, резко подскочив и скорчившись от укола боли. Только вот это не сводит на нет эмоции. – Ты придурок, что ли?! Ты меня шантажировал, угрожал, издевался так, что все опять разрушилось к чертям, а теперь, значит, спасти пытаешься?! Вот как?!

Хаку наблюдает за моей истерикой снисходительно, взглядом врача, прекрасно знающего, что за ударом молоточка по коленке последует реакция нерва, бессмысленная конвульсия.

– Нет. Это не спасение. Я сделал это не ради тебя, Наруто.

– Тогда ради чего?

– Ради продолжения. Мне нельзя потерять тебя сейчас, когда мозаика почти сложилась до конца. И… мне жаль, но дальше будет хуже. Если сейчас тебе хорошо, это не значит, что завтра не будет плохо. Не надо вписывать меня в список своих друзей только потому, что я решил восстановить равновесие твоей психики.

– Я не могу… – горько отвечаю, сгребая в руку серую футболку Кабуто, – не могу принять всё это, как данность.

– Придется.

Наконец, Хаку превращается в самого себя. Холодный, жесткий, словно алмаз под светом полной луны.

Почему-то в голову приходит мысль, что алмазы так блестят не потому, что им хочется. А потому, что некто ювелир на живую спилил все естественные наросты, все углы и природные впадинки. Ювелир берет чудесный, восхитительный белый камень, и обтачивает его до состояния вот такой вот, невыносимой, непреступной красоты.

Но, мать вашу, он стачивает и пилит, он создает трещины, он разрушает. Потому что так надо.

Я понял – вот что Хаку делает со мной. Он в нашей паре не Посредник, а Ювелир. Ему можно всё. Бить, кромсать, резать, подставлять мои бока под шлифовалку.

– За что убили мою мать? – наконец, смирившись, вопрошаю я. Шевелиться и лишний раз одевать что-то на себя не хочется, но надо.

– Если на то пошло, лучше я разъясню всё с самого начала. Так будет понятнее.

Сделав мне жест рукой, Хаку уходит. Я ползу следом. И мы вместе возвращаемся к тортику с диваном.

– Твой отец был важным звеном в финансовой структуре. Очень важным, очень… действующим. К тому моменту, как Данзо начал всерьез поднимать свои активы, Намикадзе Минато держал в своих руках связи с первыми линиями. Он распоряжался всеми деньгами, не брал на душу ни гроша, и мог бы отследить любое движение в своей сфере. Аудит при работе Намикадзе напоминал охранную систему «Синтагмы» – одно движение, и ты под прицелом его внимательных глаз.

Я притих, снова заграбастав себе недоеденный кусок торта. Пошло оно все к черту, торт-то обалденный. Да и кусок, при мыслях об отце, не встал поперек горла.

Я всегда гордился его влиянием, хотя мог только догадываться, как на самом деле обстоят дела. Знал только, что мой отец – образец для подражания. Знал, что при работе в банковской системе, он брал ровно столько, сколько ему полагалось по занимаемой должности. Мы ни в чем не нуждались. Но и не сыпали деньгами направо и налево.

– А Данзо было нужно подмять это звено под себя. Только и всего. Всё, что случилось с твоей семьей, результат того, что Минато оказался крепким орешком. Его не пугали угрозы, не брали взятки. Он был слишком упрямым и слишком чистым для мира Синтагмы. Шантаж не помог, тогда Данзо решил разрушить семью до самого основания. Узумаки Кушина пала жертвой на алтаре этой идеи.

– Что… произошло?

– Ее отравили. Кстати, тем же составом, которым Дейдара пытался отравить тебя, только большей дозой. Она приняла его сама в обмен на обещание, что ты будешь жить. Но Минато не согласился на условия… даже когда узнал о ее смерти. Тогда Данзо понял, что и твоя смерть ничего не даст – этот человек не сломается. И Намикадзе тоже был выведен из игры.

– Кто его убил? – боли нет, осталась только глухая тяжесть под сердцем. Я горд за него, черт возьми.

Так сильно, что просто не могу не уважать подобную смерть.

– Зецу Старший. Он же занял место Минато, но драгоценное время было утеряно. Данзо пришлось поработать в два раза больше, чтобы вернуть все обрубленные связи. Хотя их до сих пор меньше, чем было у Намикадзе. Кроме того, всей этой истории изрядно мешал Хаширама. Он был покровителем твоего отца и долго пытался что-то сделать со сложившейся ситуацией. Но не смог.

Хаширама. Не в первый раз я слышу это имя…

– А почему меня оставили в живых?

– Ты был не нужен Данзо. Он не убивает без причины. Тем более, тебе легко впихнули сказочку про то, что неизвестная инфекция скосила кучу народа.

Мы оба замолкаем. В этом затишье нет ничего, что я привык чувствовать по отношению к Хаку – нет злобы, нет ненависти, нет ярости.

– Могу я узнать что-нибудь о тебе?

– Задай вопрос, а я решу, можешь ли ты что-нибудь предложить за мой ответ.

– Работорговля, – планку беру высокую, под самый потолок. И предложить в обмен мне нечего. – Как ты оказался затянут в эту сеть?

Хаку молчит, зло пялясь в окно. А оттуда на него валится мерзкая осень, подчеркивая тяжелую линию губ, хмурые брови, жесткое выражение лица, от которого у меня мурашки разбегаются по загривку. Кстати, в данном случае мурашки не побежали бы только у Саске. Они бы проигнорили.

Потому что этот урод выражением из разряда «я ненавижу этот мир и всё, что с ним связано» пользуется ежедневно.

Пока я пытаюсь представить Саскины равнодушные мурашки, распивающие английские чаи на бледной пояснице, Хаку отлипает и поворачивается. Но только он раскрывает рот, нас прерывает трель телефона.

Смахнув волосы с лица, Хаку берет его с подоконника.

Разговор длится недолго, буквально пару минут. Больше похоже, что ему отчитались о выполненной работе.

Сбросив вызов, он тихо говорит:

– Твои вернулись. Значит, это неизбежно, – не мне. Сам себе, для себя. А я почему-то знать не хочу, какое отношение имею к теме, кто «твои», куда «вернулись» и что именно «неизбежно».

– Ты ответишь на мой вопрос?

– У меня не было семьи. Зато ненависти было предостаточно. Мы разные. И не смей даже пытаться нас сравнивать. А теперь уходи.

Чувствую – задел за живое. Больно задел, глубоко. Так нельзя поступать с людьми вроде Хаку.

– Спасибо. За всё это.

– Не спеши благодарить. Довольно скоро ты передумаешь.

Он тихо следует за мной, дождавшись, пока я полностью оденусь и вырулю в коридор. Так же молча ждет, пока напялю куртку и обувь.

– Бонни, – зовет Хаку, когда я вскрываю замок входной двери. Голос не предвещает ничего хорошего – сиплый, больной, пронизанный нитками боли и тянущий ее из глубин сердца. Слава богу, я стою спиной и не вижу выражения лица.

Иначе не смог бы ненавидеть.

– А?..

– Не умирай. И верь Итачи.

Холодок растекается от шеи и вниз.

– Постараюсь.

Дверь захлопывается.

Он попрощался. То есть…

Он попрощался со мной навсегда.

***

Когда я вталкиваю ключ в замочную скважину, внутри творится что-то вряд ли поддающееся описанию: гребанная буря.

Всё как всегда, если не считать, что всё, мать вашу, совсем по-другому.

Неспешный разговор и голоса, доносящиеся откуда-то из глубин дома, резко стихают. Я слышу шаги и дрожу так, как будто во мне сидит пятьдесят насквозь замерзших единорогов, а рядом нет ни огня, ни батареи.

Саске замирает напротив, непонятно для чего занеся руку. Мой ядовитый внутренний холод передается ему мгновенно. Лицо распрекрасное: ссадины покрылись коркой, синяки расцвели всеми цветами радуги, но хотя бы припухлость спала.

И глаза тоже распрекрасные – живые, блестящие, испуганные. Стоит ли говорить, что эта ебучая скотина выглядит в миллион раз лучше, чем я? У него треснутая губа – сексуальность, синяк на скуле и под глазом – тренд.

Взял и прибил бы к чертовой матери, этого полоумного Императора При Смерти.

Он молчит. Я тоже не могу и слова из себя выдавить. А что сказать, после того, как он назвал меня чудовищем и пожелал скорейшей смерти?

– Нару…

– Сдохни.

Так мы и стоим, выпиливая друг в друге узорчатые дырки, пока на сцене не появляется Итачи. Посмеиваясь, встревает между.

– Долго будете стоять? Народ, я все понимаю, у вас обида и проблемы, только давайте без рукоприкладства? А то, боюсь, второй раз вас разнять без десятка человек в запасе просто не получится.

– Ты в порядке? – после глобальной такой, говорящей паузы, интересуюсь у Итачи.

У этого паучьего говнюка, именуемого младшим Учихой, спрашивать не надо. И так видно, что жив-здоров, сверкает. Платье еще надеть и вот она, звезда вечера.

– Кабуто меня подлатал, спасибо за беспокойство, – мягко улыбается Нормальный Учиха. – А ты?

– Кабуто подлатал, – фыркаю, стягивая с себя куртку.

– Где был? Киба дозванивался Саске, чтобы наябедничать, что ты смылся без предупреждения.

– Свежим воздухом дышал.

Тут-то и наступает то, что я назвал бы ударом в спину, если бы не был предупрежден заранее.

Что-то тихо пикает – с лица Итачи вдруг слетает умиротворение и спокойствие. Я запинаюсь о собственную ногу, подрезанный болью в груди, как сухая трава – косой.

Что это? Я никогда не чувствовал…

– Наруто, где боль? Где? Отвечай! Сейчас же!

Чувствую его руки, как странно – именно руки Итачи поддерживают меня в этом неизящном пируэте к полу. Мы оба задыхаемся, глотаем один воздух и делимся такими говорящими взглядами, что все ранние «гляделки» с Саске рядом не стояли.

– Здесь, – хриплю я, ткнув куда-то в грудину.