Текст книги "I was whole, whole I would remain (ЛП)"

Автор книги: dwellingondreams

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Но факт все же был в том, что она не была единственной дочерью своего отца.

Когда они подошли к спальне Сансы, ее кузина-племянница стояла совершенно спокойно, с выжидательной улыбкой на лице. Швея и ее помощница стояли склонившись рядом с ней, поправляя подол нового платья Сансы. Для них всех должны были сшить новую одежду в подготовке к поездке на юг. Через месяц, в его шестнадцатый день рождения, должно было закончиться регентство Эйгона Таргариена, и он женится на Маргери Тирелл, а принцесса Рейнис присоединится к Старкам в Риверране после турнира в честь именин ее брата, официально коронации и свадьбы, для подготовки ко второму и последнему путешествию на Север, где она станет готовится к собственной свадьбе и жизни в роли леди-жены Берона.

Али встречала раньше Рейнис – они все ее встречали. Принцесса прожила в Винтерфелле чуть больше двух лет, отбыв как раз перед ее пятнадцатилетием. Теперь ей было семнадцать, и на следующий год к этому времени они с Бероном уже будут женаты. Мысль, что Берон, Берон, который был ей как брат, раздражающий и в одинаковой мере добрый, вдруг будет женат и может даже зачнет сыновей с принцессой Таргариен, была совершенно невозможной для нее. Когда Берон и Рейнис в последний раз стояли рядом, она возвышалась над ним, и не колебалась напоминать об этом другим.

Али сомневалась, что в их жизни когда-нибудь будет настоящая любовь, как та, о которой поют певцы, но по крайней мере, это будет интересный брак, чтобы следить со стороны.

– Мы закончили, миледи, – сказала швея, поднимаясь с усталым вздохом. Санса вежливо поблагодарила ее – Санса всегда была так вежлива, что Али было немного не по себе, что ее превосходит манерами девочка, которой не было и одиннадцати. Но они с Сансой одинаково любили сладости, певцов и сказки, как они с Арьей одинаково любили лошадей и прогулки вне замка. Ей никогда не хотелось сестер, потому что у нее были они, и она никогда не хотела с ними расставаться. Она знала, что должна была желать себе сильного лорда, за которого должна была выйти замуж, но Али не видела ничего плохого в том, чтобы продолжать жить здесь, как всегда, мирно и довольно, и все вместе, все они.

– Арья, пожалуйста, перестань кататься по кровати, – сказала Кейтлин с ноткой веселья, хотя она тщательно сжимала губы, чтобы не улыбнуться. – Твоя очередь на примерку.

– Мне не нужно больше платьев, – проныла Арья, но все же скатилась с кровати и с неохотой забралась на стул, встав на него и скорчив рожицу Сансе, которая куда хуже их матери скрывала свое хихиканье.

– Ты растешь как трава, – сказала матушка, взлохмачивая волосы Арьи, которые были длинными и прямыми, как у Али, только чуть более светлого оттенка коричневого. – Мы же не хотим, чтобы ты бегала в юбках, которые едва достают тебе до колена, милая.

Арья отчаянно посмотрела на Али, как будто ее готовили к жесточайшей пытке, и швея начала укладывать ткань и скреплять ее булавками и иглами. Али не удержалась от улыбки в ответ, и Арья показала ей язык.

– Почему Али не пойдет передо мной? Она любит платья, – жаловалась она.

Она была права, Али любила платья. Мода ей нравилась также, как Сансе и Джейн Пуль, им нравилось рассматривать разные ткани и цвета, слушать истории о неприличных модах при дворе и о всяких легкомысленных штучках, которыми им, как Старкам, не следовало интересоваться. Но это не значило, что она хотела всю жизнь провести, просто сидя и будучи красивой. На свете было столько всего, что можно было сделать и увидеть, чтобы тратить на это время.

Арья так много ерзала и дергалась, что на нее ушло вдвое больше времени. Все это время Али наблюдала, как Санса упражняется в письме, сидя за своим маленьким столом, у нее был самый аккуратный из них всех почерк, и было что-то завораживающее в том, как деликатно она выводила каждую букву, как перо скользило по пергаменту. Арья, несмотря на возраст, превосходила их обеих в счете, но Али все равно намного больше нравилась история. Она ее любила, хотя все их уроки очень удобным образом обрывались на трагедии Летнего Замка.

Если бы она была мальчиком, подумала Али, она молила бы о разрешении поехать учиться в Старомест, чтобы стать мейстером. Было бы так замечательно чудесно знать обо всем, что окружает их в мире. Но женщин не допускали в Цитадель. Она не знала, почему. Вернее знала, но эти объяснения никогда не казались ей достаточными. Дорн позволял женщинам наследовать до их братьев и править. И разве ими не правила королева-регент и ее совет, пусть даже в совете были одни мужчины? Почему женщинам не позволяли учиться и изучать искусство астрономии, целительства и архитектуры? Она знала многих умных женщин, высокородных и из простонародья. В конце концов она сошлась на том, что никогда не выйдет замуж за лорда, у которого не будет библиотеки. Он может быть самым красивым мужчиной Вестероса, но если он не будет любить читать, она будет его презирать. Это было бы такой пустой потерей возможности.

Когда с Арьей наконец закончили, она спрыгнула с стула со вздохом облегчения и опять запрыгнула на кровать. Санса оглянулась и ахнула, капнув чернилами на ее красивые буквы.

– Не лезь в мою кровать своими грязными ногами!

– Мои ноги не грязнее твоих!

– Нет, грязнее, я знаю, что ты все утро проторчала в конюшнях, смотрела как ковали лошадей! Матушка, скажи ей…

– Ты крыса, вечно на меня жалуешься…

– Ты пришла в мою комнату вся в грязи…

Али осторожно пробралась мимо ссорящихся, а Кейтлин встала между своими дочерями: Арья сняла с ноги туфлю, чтобы бросить в Сансу, которая была очень занята одновременно крича на свою сестру и отчищая капли пролитых чернил. Али заняла место рядом с швеей. Ее новое платье было бледно-голубое, чтобы подчеркнуть цвет ее глаз. Она бы запротестовала, но она всегда обычно предпочитала более холодные оттенки. Она терпеливо ждала, пока с ней закончат, и остаток дня провела в уроках танцев с Сансой и Джейн, жалея, что с ними не было Эддары Толхарт, с которой они могли бы друг другу посочувствовать: Али любила музыку, и ей нравилось смотреть, как танцуют другие, но не могла похвастаться собственными талантами.

Наконец день склонился к закату, и они все пошли к воротам замка. Это не был визит каких-то могущественных лордов, так что им не так важно было выглядеть богаче всех, а детям вести себя как можно лучше, но все же в воздухе было ощущение чего-то непонятного. Али не могла сказать, что это было. Любопытство? Она всегда была любопытна, так что это не было чем-то необычным, но она полагала, что это могло быть потому, что Лианна Старк не была здесь с самых похорон отца. И тогда она приехала одна, на позаимствованном жеребце и с мечом за спиной.

Во всех историях Али описывали ее сводную сестру как красавицу, чья красота была ее проклятьем, потому что именно она заворожила Рейгара и побудила Роберта на восстание, но тогда она не была красивой. У нее были темные круги под глазами, лицо было худым, и она оставалась только три дня, чтобы оплакать отца, а потом уехала на рассвете, не попрощавшись. Вернулась к своему лорду из грязей, шептались слуги. Единственный мужчина, который пожелал ее принять после ее позора.

Это была ложь – Али знала, что были предложения, в конце концов – от Мандерли, от Болтона, от Амберов – но когда дикая и распутная Лианна вышла замуж, вышла она за Фенна из Лилифена, брата Жианны, жены Хоуленда Рида.

Когда Лианна Старк наконец вернулась домой, со своим ребенком-бастардом, которого она называла Бен Сноу, несмотря на то, что он родился в Королевских Землях, ее приняли в Дозоре-в-Сероводье, а не Винтерфелле, как будто бы для того, чтобы помогать больной жене лорда Хоуленда, и потому, что ее лорд-отец запретил ей или ее сыну-драконьему семени когда-либо появляться в его замке. Но это были только слухи, как и слухи, будто со временем Лианна отрастила жабры и перепонки между пальцев, и попала под чары Уила Фенна, который, по слухам, был маленьким, как карлик, но его бронзовые ножи были покрыты ядовитыми слезами. Ходили слухи, что у него был раздвоенный язык, и он наполовину был колдуном через свою мать ведьму, и Али всегда в этом сомневалась.

– Я слышал, у нее есть еще один ребенок, – дружелюбно сказал Берон, спускаясь по ступенькам и становясь рядом с ней, пока открывались ворота. – Девочка. Будто их и так уже не достаточно, – он улыбнулся собственной шутке, и Али закатила глаза.

– Я слышала, Риды приедут вслед за ними, – ответила она, – раз уж мы говорим о девочках.

Когда она в последний раз видела Берона в присутствии Миры Рид, он был необычно тих, и красными у него были не только волосы.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – пробормотал он под нос, приняв вид надменного лорда, и Теон усмехнулся, явно услышав ее шутку, а Криган беспокойно переминался с ноги на ногу перед ними. Бран пытался разглядеть, что происходит, вытягивая шею, а Арья склонилась перед ним, чтобы он мог видеть из-за нее, хотя она не была намного выше него. Они хихикали и едва не упали прямо на Сансу, которая выглядела недовольной, что они так ведут себя перед гостями, но потом взгляд Али скользнул дальше…

Уил Фенн редко ездил верхом раньше, это было очевидно, по легкой неловкости, с которой он спешился. И наоборот, его жена с легкостью слетела с седла, и когда они встали рядом, стало очевидно, что он и не был карликом, но и слишком высоким для болотника он тоже не был. Лорд Фенн был на дюйм ниже своей жены, но вел он себя не так, он шагнул вперед и опустился на одно колена перед Недом и Кейтлин. Лианна коротко поклонилась, она была одета по-мужски, хотя сейчас не носила меч, насколько видела Али. Вместо того, она держала на руках маленькую девочку – потом она опустила ребенка, которому было лет шесть или семь, и крепко обняла брата.

– Как хорошо увидеть тебя, сестра, – тепло сказал Нед, и Лианна что-то пробормотала в ответ, мягко и настороженно улыбаясь на глазах всех жителей замка.

Фенн что-то сказал маленькой девочке, и Али услышала ее имя – Рая – пока не заметила, что спешился третий всадник. Он был выше Лианны и выше Уила Фенна, и тогда она поняла, к своей неловкости, что это был Бен Сноу. Она даже не была уверена, что они привезут его с собой. Когда люди говорили о бастарде Рейгара Разрушенного, она представляла кого-то со светлыми волосами и глазами, возможно очень утонченного, дорого одетого. Она не представляла, почему – он же не рос при дворе и не был оруженосцем какого-нибудь знатного рыцаря. У него не были светлые волосы, и он не казался утонченным. Он был высоким и худым, с мрачным лицом, с коричневыми, почти черными волосами, которые сейчас убирал от лица рукой в перчатке. Он казался старше четырнадцати лет, старше Берона, и когда он поднял голову и оглядел древние стены Винтерфелла, что-то странное скрутилось в ее животе.

Она не была уверена, беспокойство это, страх или ожидание чего-то. Какое ей было дело до внебрачного сына мертвого короля? Он скорее всего отправится на Стену через несколько лет – что еще ему оставалось? Ему никогда не позволят ни на ком жениться, особенно на ком-то из богатой и могущественной семьи. Но было странно. Он казался странным. Когда он подошел ближе, она поняла, что это было то же чувство, что в крипте. Она боялась, не его, но чего-то другого, и она не была уверена, чего. Он стоял рядом со своей матерью, взяв сестру за руку и кивая чему-то, что говорил ему Фенн, а потом коротко улыбнулся Рае, которая смотрела на него, широко раскрыв глаза.

– Подойдите и поздоровайтесь с Феннами, дети, – сказала Кейтлин, и матушка положила руку ей на плечо, и Алисанна Старк оказалась лицом к лицу с Беном Сноу, и их взгляды встретились, и они оба почти скривились, он при виде ее фиолетовых глаз Таргариенов, она при виде его серых глаз Старков, серых глаз, которые она всегда хотела для себя. Она быстро пришла в себя и вежливо улыбнулась, задаваясь вопросом, не положено ли ей сделать реверанс – он, конечно, бастард, но высокородный – и он коротко поклонился, пробормотав:

– Миледи.

– Добро пожаловать в Винтерфелл, мастер Сноу, – сказала она, и он посмотрел на нее, словно пытался понять, не лжет ли она. И на самом деле, Али пыталась понять то же.

========== Рейнис ==========

297 З.Э. – Королевская Гавань.

Рейнис могла винить только себя в хаосе, который возник, когда вереница ее компаньонок, слуг, стражников и огромные подводы с багажом достигли подножья Холма Эйгона. Дорога к воротам Красного замка и так была тяжелой, но теперь кругом сновали толпы простонародья, как и множество богатейших купцов, и все кричали, веселились, бросали цветы им под ноги, потому что это была не просто какая-то процессия, это ехала принцесса, и если что и умела Рейнис, так…

Ну, она всегда знала, как устроить интересное представление. Цветы на земле были в основном розами, гвоздиками и пионами, купленные в лавках по всему городу, и уже увядавшие под жаром солнца, обжигающего сверху. Их лежало так много на дороге, что та казалась красной, а не коричневой. Они все равно в итоге будут раздавлены в кашу, так почему бы не устроить поездку повеселее, чем эта медленная проходка? Скольких еще детей она может благословить? Она думала, что имей она божественные силы, то уже давно бы их проявила, в каком-нибудь более интересном виде, например, одним касанием исцеляя больных или призывая молнии с неба.

– Мой добрый сир, – обратилась она к рыцарю, ехавшему слева от нее, – мне бы хотелось добраться до дома до вечера, а вам?

Ренли Баратеон приподнял темные брови, глядя на нее, и слишком поздно поймал ее хитрую улыбку.

– Ваша матушка насадит вашу голову на пику на стене, – резко предупредил он, когда она дернула поводья и пришпорила коня, наклоняясь вперед. – Как и мою. У вас вообще нет сердца, дорогая леди…

Она рванула вперед как молния еще до того, как он успел закончить свою насмешливую нотацию, вырываясь вперед от почетного караула и остальной процессии, и послышался хор воплей от мужчин, которые должны были ее охранять, и хор радостных криков от толпы, и Мераксес, ее любимый песчаный жеребец, красный как огонь, быстро перешел в галоп, обычно запрещенный в пределах городских стен, из-за опасности вызвать столпотворение. И душная толпа, и дома, лавки, запах пота и гнилых фруктов, и все эти высокие стены вдали – все пропало, и может она и была теперь в тени Эйгона, но она чувствовала себя свободнее, чем когда-либо с тех пор, как они покинули Королевский лес, и искренняя широкая улыбка засветилась на ее лице.

Матушка говорила, что она была похожа на ее мать, Лорезу Мартелл, Солнце Дорна, когда улыбалась вот так, а бабушка утверждала, что она походила на Черную Берту, с этой победительной, радостной улыбкой, но Рейнис не могла этого представить, глядя в зеркало, так что ей приходилось полагать на их слово. Она никогда не беспокоилась о том, как может выглядеть. Мужчины и мальчики говорили ей, что она была самой красивой девушкой, что они встречали, самой прекрасной девушкой в мире, с тех пор, как она расцвела в двенадцать лет. Рейнис им не верила, конечно, потому что хоть ее и обвиняли в тщеславии как минимум раз в неделю, но она не была настолько глупой, чтобы считать себя прекраснейшей из дев Вестероса со времен Века Героев…

Но не неплохо было чувствовать себя одной из самых красивых девиц мира. Можно чувствовать себя кем-то, и при этом не являться им в точности. И очень часто, она так себя чувствовала.

Она, наверное, была всего в паре минут от ворот, когда из боковой улицы вылетел Лорас Тирелл на белом коне, словно рыцарь из песен, и одним только огромным телом своего жеребца смог перекрыть ей путь и заставить бедного Мерри перейти на кентер, а потом на ход, трясясь, фыркая и качая головой.

– Знаю, мальчик мой, – сказала ему Рейнис – она назвала своего жеребца в честь дракона, когда ей было пятнадцать – и потерла его густую шелковистую гриву, желая успокоиться так что быстро, как он.

Ее платье было одним из лучших и скроено весьма соблазнительно, но оно не годилось для скачек верхом, не больше любого другого платья. Женщины не гоняются верхом. Большинство женщин никогда не ездят верхом. Большинство женщин целыми днями работают на солнце, истекают кровью, выходят замуж, снова истекают кровью, раз за разом рожают детей, истекая кровью каждый раз, снова работают, а потом умирают не более чем в двух лигах от места, где родились. У Рейнис Таргариен есть все богатство и власть мира, а она даром тратит свое положение, репутацию и имеющийся ум на то, что скачет верхом по Холму Эйгона. Она почти слышала голос матери. «Ты могла упасть и сломать шею. Ты могла затоптать какого-нибудь беднягу на улице. Ты могла устроить панику.»

– Сколько раз я говорил, не пытайтесь ставить против Хайгардена, – протянул Лорас, снимая шлем – только такой самовлюбленный мальчишка как Лорас может носить шлем в спокойной поездке по городу к замку, подумала Рейнис, но при этом восхищаясь видом его густых каштановых локонов, сияющих на солнце. Лорас был не для нее, но на него все же приятно было взглянуть. Наверное он был бы еще приятнее, если бы не был так похож на сестру, что они казались близнецами, но казалось, что Мейс и Алерия Тиреллы могли производить детей только одной и той же внешности.

А она и ее родной брат не могли отличаться более.

– Я не ставила на свою победу, сир Флориан, – сказала она без особой горячности. – Я только надеялась, что так будет чуть побыстрее.

– Ваш дядя сказал мне, что за такую выходку вас следует выпороть кнутом, – задумчиво заметил он.

– Уверена, вы встанете на мою защиту, милорд, – очень сладко пропела Рейнис, когда их нагнал Ренли, задохнувшийся, но ухмыляющийся, сир Левин Мартелл отставал от него менее чем на корпус, с ним были два оруженосца, потом появились несколько золотых плащей, раздались крики, вопли, нотации, и Рейнис постаралась принять как можно более пристыженный вид скромной девочки, тут и там послушно кивая и повторяя: «Это было необдуманно с моей стороны, милорды, согласна» самым честным тоном, пока Лорас прятал смех под приступом чихания, а потом ей пришлось подъехать к дамам и ехать с ними плотной группкой под приглядом, будто в любой момент кто-нибудь мог попытаться сбежать.

Обычно Красный замок был жесток к женщинам, поэтому Рейнис понимала их тревоги. Но большинство ее товарок по путешествию, из которых кого-то она знала с детства, вроде Аллирии Дейн, уже бывали здесь раньше, а те, кто не были, что ж, Робин Баратеон выразилась лучше всех.

– Какая жуть, – заявила старшая из племянниц Ренли, первенец Станниса Баратеона и Джейн Сванн, которой было тринадцать, но она уже была невероятно высока ростом, почти в шесть футов, с квадратным лицом, черными локонами и синими глазами ее отца, но при этом полностью лишенная его привычки говорить только если надо сказать что-то чертовски важное. Может ее и называли Робин, но при рождении ее назвали Робертой Баратеон, в честь ее покойного дяди, и она наследовала от него нрав, телосложение – никто не назовет Робин изящной – и общее отвращение ко всему таргариеновскому.

Рейнис обожала Робин, и полагала, что с каждым днем и девочка с неохотой привязывается к ней все больше. Она подумывала молить мать выпросить у лорда Станниса и леди Джейн отправить девочку с ней на Север. Робин было тринадцать, она была уже достаточно взрослой, и несомненно станет большим утешением (и источником бесконечного веселья) в Винтерфеле. Ну, Рейнис могла просто указать ей на Берона, и та растерзала бы его, как собака кость. Робин ясно дала всем понять о своем презрении к дому Старков за отказ присоединиться к Баратеонам в восстании четырнадцать лет назад.

– Ты не можешь такое говорить, – воскликнула сестра Робин, Кассана, мрачная Касс, которая была почти копией матери, не считая более темных волос и синих глаз, она ехала рядом с ними на пони, так как ей было всего девять. – Робин, неприлично оскорблять чужой дом…

– Отстань, Касси, – нахмурилась Робин. – Не Рей же его построила.

– Вот уж точно нет, – дружелюбно ответила Рейнис. – Я бы, к примеру, обязательно избавилась от вот этой башни, – она кивнула головой, пока они продолжали путь, – и я бы сменила ворота, и перекрасила их в кроваво-красный, так, чтобы не было видно тела, когда их будут выносить.

Робин разразилась громогласным хохотом, а бедная Касс побледнела, кроме той части ее лица и шеи, что была обезображена серой хворью. Куда бы не ходила эта девочка, люди смотрели на нее и шептались ей вслед, выздоровела она или нет, и когда такое случалось, они могли быть уверены, что рядом появится Робин, крича: «Вам есть что сказать о моей сестре?» дополняя вопрос трепкой.

Рейнис всегда хотелось младшую сестру, когда она была маленькой. Она любила Эйгона, ее братишку Эгга, конечно, но часть ее всегда с завистью наблюдала за ее кузинами Песчаными Змейками, желая такого же свойства. Девочки лучше понимали других девочек. Они с Эйгоном всегда были дружны, но он никогда не мог понять что-то, как могла бы сестра. Он был мальчиком, он был королем, он выглядел как Таргариен. Их жизни должны были стать разными в итоге, им приходилось разойтись. И все же не было смысла просить о сестре мать, потому что у нее не было отца. Она полагала, что у нее остались совсем смутные воспоминания о Рейгаре – она помнила певшего ей мужчину, голосом мягким и чистым, как снегопад – но не более того. Ее двоюродный дед Левин и дядя Оберин, и даже старый Джон Аррен, все они были ей отцами, каких она могла только хотеть. Но ни один из них не мог подарить ей сестру.

Когда она подросла, незадолго до ее двенадцатого дня рождения, мать поговорила с ней один на один о ее отце, о наследии, что он им оставил, объяснила, что он сбежал с Лианной Старк и спровоцировал восстание вовсе не из пустой похоти, а потому что считал своим долгом произвести на свет третьего ребенка, вторую дочь, Висению. После этого Рейнис никогда больше не мечтала о сестре. Новость о том, что ее отец подумывал выдать ее замуж за ее брата однажды не шокировала ее до конца, учитывая историю их семьи, но мысль о том, что она была просто пешкой в какой-то великой игре всегда раздражала Рейнис.

Но в конце концов, именно пешкой она и была, в пророчествах или нет. Может она не была сказочным вторым пришествием самой королевы Рейнис, она все еще была Таргариен, и ее жизнь ей не принадлежала. Ее пообещали Берону Старку еще до того, как он был зачат, и что было еще отвратительнее, чем мысль, что ей придется выйти за мальчика младше нее на три года, глубокого ребенка, который в своей короткой жизни покидал Север от силы дважды, это было то, что она совершенно точно не могла воспротивиться этой партии, потому что ценой был мир, и так все было устроено, и только дурак будет ждать чего-то иного. Она никогда не выйдет замуж по любви, не сможет сама выбрать себе мужа, не сможет оставаться незамужней до двадцати лет, и…

Наверное, было бы легче, если бы Берон был уродливым, тупоголовым, жестоким или распутным. Он таким не был, и он не был глуп, она просто вела себя как ребенок. Он был юным, гордым и северянином, и у нее не было настоящих причин ненавидеть его или просто испытывать антипатию. Если бы она не была с ним помолвлена, она думала, что они может быть даже стали бы друзьями. Они не были друзьями. И они не были врагами, просто это было так ужасно неловко, смотреть сверху вниз на мальчика, который, когда она его встретила, едва доставал ей до плеча, и думать, что она принесет ему клятвы у чардрева и будет делить с ним постель. Это было неприятно.

О, бедной Рейнис неприятно, сердито подумала она, когда наконец пришло время спешиваться, и она впервые заметила свою мать, брата, Визериса, дядю и его возлюбленную, его дочерей – бедной Рейнис неприятно, вы только посмотрите, ну давайте же все отменим, помолвим ее вместо того с прекрасным дорнийским рыцарем, чтобы она остаток дней только и делала, что скакала по пляжам и ела апельсины и персики. Ее родной бабушке пришлось выйти за собственного брата. Ее мать вышла за человека, который едва не погубил их всех своими снами. Она должна была быть благодарна, что обстоятельства не были более жестоки.

Но она не была благодарна, не была радостна, не была скромна. Рейнис совсем не такая, и она знала, что была бы лучшей дочерью, лучшей сестрой, лучшей женой, если бы была, но она вряд ли могла себе лгать. Вместо того она улыбнулась, не стала делать реверанс, а широко раскинув руки, обняла мать, которая чуть вздрогнула от того, как крепко это было, как всегда, прежде чем опустить руки на талию Рейнис в старой уютной манере, и хотя Рейнис было уже семнадцать, и она была слишком взрослой, чтобы цепляться за юбки матери, прошло пять месяцев с тех пор, как они виделись в последний раз, со всей этой поездкой в Солнечное Копье и медленное возвращение с остановкой в Штормовых Землях.

– Никаких слез? – поддразнивающее спросила она. – Матушка, да твое сердце окаменело с возрастом?

– Оно не каменнее твоего, – нежно ответила мать, положив руку на горячую щеку Рейнис. – Ты должна была вернуться в Королевскую Гавань три недели назад, дочка.

– Штормы, – со смехом отмахнулась Рейнис, но все же почувствовала укол совести. Она делала все, чтобы задержать свое возвращение, потому что, когда она уедет снова, она уже не вернется. Она не поедет никуда, кроме Винтерфелла, а оказавшись там, она знала, что не сможет уехать, пока не выйдет замуж, не ляжет с мужем в постель и не родит собственного сына Старка. Или дочь. Может быть она нарожает Берону только дочерей. Это одновременно развеселило и встревожило. Север может быть и считался столь же диким и необузданным, как Дорн, но это не был Дорн.

И все же, она скорее окажется в могиле, чем позволит хоть кому-то отказать ее дочери в том, что ее по праву. Рейнис получила то же образование, что и Эйгон. Она могла читать, писать и говорить (очень плохо) на высоком валирийском и немного на ройнарском. Она могла складывать, вычитать, умножать и делить, и даже пробовала силы в геометрии. Она знала историю и географию, и она много путешествовала. Она ездила верхом не хуже многих мужчин, знала, как держать меч и лук. Она играла на арфе и красиво пела, и она могла танцевать, пока ноги не заболят и отнимутся. Она никогда не считала, что они не равны, пока однажды она не расцвела, и поняла, что ей придется уехать и стать женой маленького мальчика, и жить и умереть на беспощадном Севере.

Она знала, что ее улыбка была не слишком радостной, когда она обняла Эйгона, но понадеялась, что он не заметил. Во всяком случае, он был рад ее видеть. Его всегда трудно было понять, ее уравновешенного, задумчивого брата. Он уже был почти шести футов ростом – и в первый раз она посмотрела на него и не увидела в нем беззубого мальчика с ямочками на щеках и серебристо-золотистыми локонами, которые невозможно было пригладить. Он выглядел как король, наверное.

Потом она поймала взгляд Оберина, и он едва не сбила ее с ног, и она поцеловала Элларию в щеку, поддразнила девочек и пообещала разные подарки и сладости из Бронзовых Врат. Старшей из дочерей Элларии, Элии, названной в честь ее матери, было теперь двенадцать, и она была уже выше и нескладнее, чем она ее помнила. Уже достаточно взрослая, чтобы путешествовать со своей матерью. О, если бы только с ней в путешествие на Север отправили Роберту Баратеон и Элию Сэнд, она была бы счастлива. Они напоминали бы ей ее саму в их возрасте, чтобы она могла притвориться, будто ей снова двенадцать или тринадцать, дикая и свободная.

Наконец она вырвалась от детей и повернулась, и перед ней стоял Визерис, и она едва не прыгнула ему в объятья – прошел год с тех пор, как они виделись в последний раз, а он всегда был таким беспокойным, никогда не мог усидеть на одном месте долго – и она поцеловала его в обе щеки и отстранилась. Он был всего на дюйм выше нее, и так было с тех пор, как она начала расти, словно камыш, когда ей исполнилось девять или десять.

И почему-то все же казалось, что она настороженно смотрела на него снизу вверх, надеясь, что он был счастлив. Эйгон был ее братом по крови, но Визерис, пусть и был дядей, был ее братом в сердце, и возможно, она беспокоилась за него куда больше, чем стоило. Он был взрослым человеком, и мог сам принимать решения, ездить, куда захочет. И все же…

– Я думала встретить тебя в Штормовых Землях, – обвиняюще сказала она. – Но услышала, что ты был в Староместе.

– Был, – легко ответил он, – сковал еще одно звено цепи. Думаю, ты не станешь на это обижаться, Рей.

Он не носил цепь, но опять же, он был мейстером не больше, чем Оберин – не было необычно для лорда, особенно если он не был старшим сыном, поучиться год или два в Цитадели и поучиться чему получится. Интересы Визериса менялись, как волны в море. Он был импульсивен и нетерпелив. Но все же он выковал три кольца цепи – медное, по истории, из желтого золота, по экономике, и теперь бронзовое, по военной стратегии, сказал он.

– А как они проверяют знания в этом? – усмехнулась Рейнис. – Расставляют армию игрушечных солдатиков и играют на карте?

Он закатил глаза, и по его взгляду она поняла, что они поговорят потом. Они с Визерисом в этом были одинаковыми. При людях могли сказать одно, и противоположное наедине.

Когда приветствия и представления закончились, она – слава Семерым! – наконец нашла время для себя, когда ее проводила в ее прежние комнаты в Твердыне Мейгора матушка, которая с неохотой убрала руку с локтя Рейнис, сказав:

– Как хорошо, что мы все снова вместе, любовь моя. Я знаю, твой брат говорит немного, но он скучал по тебе, просто он…

– О многом волнуется в последнее время, я знаю, – сказала Рейнис, открывая дверь. – Конечно, матушка. Для него это очень важно, для всех нас. Я знаю Эйгона. Он себя не простит, если что-либо будет неидеально или не в порядке. И Оленна Тирелл тогда не заткнется никогда, – она нахмурилась. – А где же Маргери? Признаюсь, я скучала по тому, как ее щебетание все приближается и приближается…

– Не будь грубой, – сказала матушка, но она все же слабо улыбнулась. – Мы не знали, что ты приедешь сегодня, пока утром не примчался гонец. Она поехала в поездку по Черноводной на прогулочной барже со своими кузинами. Это ее последние недели перед свадьбой и коронацией, и я не сержусь, что она хочет провести побольше времени с семьей.

– Плетя интриги, ты имеешь в виду.

– Рейнис, она уже много лет твоя будущая невестка, – терпеливо сказала матушка. – Когда же вы научитесь терпеть друг друга?