Текст книги "I was whole, whole I would remain (ЛП)"

Автор книги: dwellingondreams

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Она подписала первую бумагу рядом с его именем, как свидетельница. Элия Мартелл, королева-консорт. Титул куда короче. Именно так о ней и напишут в книгах по истории? «Королева Элия была доброй и верной женой, она давала мудрые советы своему мужу, королю. Во времена войны и бедствий она оставалась верной и благочестивой. Она подарила нашему королю двух здоровых детей. Вот ее подпись. Она была послушной женой и любящей матерью. Да будет она примерам юным дамам. Добрая королева Элия».

Боги, у Алисанны хотя бы был дракон. Не поздоровилось бы Джейхейрису, вздумай он ее провоцировать.

Когда он подписал завещание, провозглашавшее Эйгона его единственным и законным наследником, Принцем Драконьего Камня, законнорожденным сыном, а также письмо в Штормовой Предел, сообщающее о грядущем прибытии под знаменем мира и согласия, она дала ему воды. Она положила ладонь на голую кожу его головы, почувствовала, как под пальцами пульсирует жар. Он словно горел в пламени. Рейгар бормотал что-то о ночи, и он был прав – уже загорались первые звезды.

– Еще сонного вина, – велела она служанке, которая послушно кивнула. – Пусть его величество отдыхает. Я не буду мучить его понапрасну.

Мучить – да. Понапрасну – нет. Она не верила, что возмездие можно было найти на поле боя, даже на том, которые все называли самими семью преисподними, а Роберта и Рейгара – демонами, сражающимися в них, но то, что он переживал, она не пожелала бы никому. Упасть с такой высоты. Он был… он до сих пор остается королем. Он держал их всех на одной ладони, и вместо того, чтобы обезопасить Вестерос, он позволил всему просочиться сквозь его пальцы, подобно песку. Что хорошего в обещанном пророчествами герое, если нет королевств, которые надо было объединить и защитить? Что хорошего в нитях судьбы, когда какой-то мальчишка походя перерезает их? Он мог бы больше ей доверять. В большем признаваться. Она не мешала бы ему. Она могла бы ему помочь найти лучший путь. Рейгар не хотел ее помощи. Он хотел быть правым. Он хотел верить, что одинокий, любящий читать мальчишка, которому нравились песни и легенды, и звезды, мог стать тем, кого все запомнят, тем, кто повернет рулевое колесо. Кто спас их всех. Он хотел верить, что ярость его отца, боль его матери, медленно угасающий свет его семьи, что все это было не зря.

Она могла ему посочувствовать, даже теперь. Жизнь его была не простой. Но и ее тоже. Она доверяла ему. Ради него она вступила в змеиную яму. Она давала и давала, и давала. Он не отплатил ей добром. Она хотела всего-навсего его уважения, чтобы он ценил ее. Не любви и страсти. И даже этого он дать ей не смог. Теперь было слишком поздно. Вот с чем он их оставлял. И ради чего? Ради мальчика-бастарда, о котором никто не думал, что он проживет и неделю? Брандон Старк, мертв, Джон Коннингтон, мертв, Герольд Хайтауэр, мертв – список можно было продолжать и продолжать. Бесчисленные другие, безымянные и безликие, но мертвые или умирающие, или искалеченные. Ради слепой и глупой войны, которая никогда не должна была начинаться.

Она ужинала со своим дядей.

– Эйгон останется здесь, с тобой и Элис. Инис и Ларра уедут в Росби с Рейнис. Тирелл будет охранять город. Он проследит, чтобы будущее маленькой Маргери оставалось в безопасности.

Младший ребенок Мейса Тирелла появился на свет два месяца назад. Здоровая маленькая девочка с каштановыми кудрями и прекрасной улыбкой, сообщили из Хайгардена. Само собой, так сообщили бы даже если бы она родилась карлицей с рогами. Элии сейчас было неважно. Главное, чтобы Тирелл оставался верен.

– Я должен тебя сопровождать, – начал он, мрачнея лицом.

– Ты член Королевской гвардии, должен охранять короля. Будущего короля, – она заставила себя проглотить еще кусочек фазана. – Нимелла поедет со мной. Люди Дорана уже там. Ты можешь сам выбрать моих телохранителей, дядя. Я не поеду без защиты.

– Это глупо. Было бы лучше подождать, пока они…

– Я уже достаточно ждала. Я не стану ждать, пока Красный замок развалится вокруг меня. Корона не должна выглядеть, как напуганный кролик, ожидающий стрелы, – она отодвинула тарелку, ее живот закрутило. – Чего мне ждать? Пока мой муж сделает меня вдовой? А что потом? Штормовые земли восстанут снова, Ланнистеры придут на их зов, Север перекроет Перешеек и оставит нас на произвол судьбы? Примчатся ли Талли и Аррены нам на помощь? С этим надо разобраться. Сейчас. Или за нас разберутся другие.

– Ты можешь попасть в ловушку Баратеонов…

– По крайней мере, это случится на моих условиях, – взорвалась она. – Боги, они хотя бы скажут, что я пыталась, дядя. Если случится худшее, – она поколебалась, потом заставила себя продолжать. – Ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы короновать Эйгона. Ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы отправить Рейнис в Дорн к Дорану. А остальное оставим на волю Семерых.

Некоторое время он смотрел на нее, потом кивнул.

– Как угодно вашему величеству.

Она почти захотела обойти стол, упасть в его объятья и заплакать, но она королева, а он рыцарь, и она не могла в одну минуту ему приказывать, а в следующую обнимать. У Левина Мартелла были глаза его сестры, черные и блестящие, оценивающие и понимающие. Он мог быть ей недоволен, но она думала, часть его ей гордилась.

– Спасибо, добрый сир, – сказала она как можно искреннее, и позволила ему проводить ее в ее покои. У дверей он задержался

– А Визерис? – спросил он, почти неожиданно.

Элия напряглась. Она надеялась, что он забудет.

– Визерис поедет со мной, – сказала она, заставляя себя смотреть на него.

– Понимаю, – сказал Левин. Он открыл для нее дверь. – Спокойной ночи, Элия.

Они оба знали, что ночь вряд ли будет для нее спокойной.

========== Лианна VIII ==========

283 З.Э. – Королевская Гавань

Лианна не присутствовала при отбытии процессии королевы по направлению к Королевскому Лесу и Штормовым Землям, но она слышала радостные вопли, звуки открывающихся ворот, топот копыт лошадей и их ржание из Девичьего Склепа. Ее все еще охраняли, но она мало это замечала с тех пор как спала ее лихорадка, и она снова смогла сидеть, пить и есть. Мейстер Харис говорил, что она еще не может делать ничего более утомительного чем пара коротких прогулок в день, но она уже чувствовала себя сильнее, здоровее. Девочка, которую она видела в зеркале перед судом Брандона пропала. У женщины, которая теперь смотрела на нее, было длинное, худое лицо Старков, и в ее холодных серых глазах не было и следа влюбленности или разбитого сердца.

Отец однажды сказал ее братьям, что мальчик не стал мужчиной, пока не отложил детские игрушки и не взял в руки меч, щит и лук. Пока он не научится, что у действий есть последствия, и не увидит, как другие процветают или страдают от них. Если мерить так, то очень многие мужчины все еще дети, подумала она. Она не знала, что это значило для женщин. По словам многих, она не была ребенком с того момента, как у нее пошла первая кровь. Но это случилось, когда ей только исполнилось тринадцать, она еще была полудикаркой, игривой и веселой, которой интереснее было скакать вокруг Винтерфелла, чем танцевать с красивыми юными лордами или сидеть и заниматься вышивкой.

Она не сбежала бы с Рейгаром в тринадцать, она это знала. И в шестнадцать она бы тоже не была им заворожена. Когда она встретила его, ей было четырнадцать, а сейчас ей было пятнадцать, но месяцы сейчас летели так быстро, как никогда не было, когда она была маленькой. Скоро ей будет шестнадцать, потом семнадцать, восемнадцать, а потом пройдут и все остальные годы ее жизни. В ненависти, сожалении и желании другого, и что за добро ей все это принесет. Роды могли ее убить. Если бы она оставалась в Башне Радости, убили бы. Рейгар не взял туда с собой мейстера. Если бы она забеременела в первую же ночь, что они провели вместе, чтобы тогда случилось с ней?

Ты бы умерла, ответила она себе. Ты была бы мертва, похоронена под грудой камней где-то в Дорне, а твой ребенок… Что ж, он был бы похоронен вместе с тобой, или увезен прочь каким-нибудь королевским гвардейцем. Может быть, они привезли бы его сюда, чтобы Рейгар назвал его законнорожденным принцем между убийствами Роберта и ее братьев. Ее ребенок никогда бы не знал ее лица, ее голоса, ее сердца. Может быть, так было бы лучше для него. Когда она была маленькой, она никогда не притворялась, что куклы – это ее дети, она никогда не играла в материнство. Маленькие дети были для нее забавными и раздражающими созданиями, которых можно было потискать и подержать, но быстро позабыть о них ради чего-то более интересного.

Она полагала, что она и так уже плохая мать. Если бы она была бастардом, вряд ли бы она простила тех, кто зачал и родил ее. Если бы она была бастардом, она до сих пор жила бы на Севере, на нее бы не смотрели, не обращали внимания, и может быть она грела бы постель какого-нибудь лорденыша или работала на кухне, или учила бы маленьких высокородных девочек женским хитростям, но ее бы никто не выбрал, не знал, не обратил бы внимания. И к счастью, в каком-то смысле. Это было бы счастье, быть невероятно, отвратительно, благословенно скучной и обыденной, и неважной для жизни Вестероса.

Теперь о ней обязательно кратко упомянут в истории, какое-то пустое предположение о ее распущенности, и какой-нибудь безмозглый старик напишет: «Леди Лианна, злополучная любовница короля Рейгара, оказалась в полнейшем одиночестве в Красном замке, и бастард на ее руках ничем не гарантировал ее будущее». О ней будут петь непристойные песни, о волчице, отхватившей себе принца-дракона, и ее имя ругательством будет слетать с их языков, и может быть три или четыре поколения Старков будут предупреждать своих непутевых дочерей, что они могут «закончить как Лианна Зимняя Роза, что сбежала на юг и обрела там погибель».

И в конце концов, лет через сто, какая-нибудь маленькая девочка сочтет все это ужасно романтичным и восхитительным, как она считала сказки старой Нен о коварных рыцарях, непокорных дамах, чудовищных зверях, которых следовало уничтожить, ужасно романтичными и восхитительными. Но не только ей придется с этим жить. Старая Нен предупреждала, что дети держат в кулачках сердца своих матерей. Этот ребенок держал ее сердце, ее горло, ее рот, уши, глаза – все. Она не полюбила его немедленно, как в первые увидела, когда ему было всего пять дней, и кормилица удивлялась, что он протянул так долго.

Нет, она не полюбила его, но она его узнала, и это было хуже. Она не видела следов Рейгара в своем мальчике. Сначала она боялась, что найдет, но теперь думала, что это было наказание пострашнее. Все, что она видела в нем, была она сама. Ее глаза, ее нос, ее уши, а все, что было ее, то и Брандона, Неда и Бена, это Старк, это волк, и если бы он был сыном кого-то другого, сыном Брандона, Неда или даже Бена, если бы он был законным, желанным, любимым, он был бы гордостью для любого. А вместо этого он ее позор, а она его позор, и все только хуже от того, что она не могла его стыдиться, потому что он держал ее сердце в своем маленьком бледном кулачке, и он сжимал его крепче и крепче с каждым днем.

Она назвала своего несчастного маленького волчонка, что держал ее в плену, Беном, на его шестой день от роду. Просто Беном. Теперь ему было шесть недель, и хоть он еще был маленьким и болезненным, он продолжал расти, твердо и решительно. Он пил молоко и от нее, и от кормилицы, спал, будил ее по утрам, и смотрел на нее своими серьезными серыми глазами, еще не обвиняющими и гневными, но однажды… Часть нее хотела, чтобы он всегда оставался таким, потому что однажды он начнет ходить, говорить, и узнает достаточно, чтобы называть ее матерью, предательницей, шлюхой – «как ты могла так со мной поступить, так могла ты родить меня, из-за тебя мне не знать покоя, только тени того, что мог бы иметь».

Она думала, что наверное это так по-матерински – вкладывать слова в уста ребенка, который еще не может даже произнести своего имени. Она надеялась, что она не будет таким, как Рейгар или Брандон. Она была неправа, когда надеялась на дикого маленького воина. Она надеялась, что он будет тихим, спокойным и терпеливым. Надеялась, что он предпочтет книги и свитки мечам и кинжалам. Она надеялась, что однажды он сможет ее простить, понять, что она была просто девочкой, неважно, расцветшей или нет, что она не поняла, пока не стало слишком поздно, что если бы она могла, она сочинила бы ему историю посчастливее. И она надеялась, что он не узнает своего отца.

Лианна ходила по комнате с Беном на руках, пытаясь успокоить его. Она терпеть не могла терять его из виду, была в ужасе, что ему причинят боль, заберут его, что она никогда не увидит его снова. Элия была достаточно к ней добра, позволила ей держать его в люльке у ее кровати, чтобы она могла сама за ним ухаживать, что не разделила их, не угрожала им, что не пыталась использовать Бена против нее. Но Элия уехала, и Лианна знала, что дамы королевы могут и не проявить к ней милосердия. Она была достаточно дружна с Эшарой и Нимеллой. Эшары не было при дворе уже многие месяцы, а Нимелла уехала утром вместе с Элией.

Она не знала, что будет, когда вернется королева. Состояние Рейгара ухудшалось, а не улучшалось, с тех пор как его раненым и изувеченным привезли в Красный замок. Когда она услышала, его раздирали приступы смеха и слез. Роберт погиб. Рейгар, может и не был мертв, но и живым его назвать сейчас было нельзя. Если – когда – с Штормовыми Землями разберутся, Лианна знала, что внимание будет обращено на нее и ее ребенка, и что тогда будет с ними, и как станут называть Бена? Не Таргариеном и не Старком. И не Блекфайром. Бен Уотерс, Бен Сноу – какая разница? В любом случае его жизнь не будет легкой. Обстоятельства его рождения вызвали восстание. Больше тысячи погибших. И вся эта кровь волнами накроет ее и ее сына.

Иногда она пела ему, хотя песни оставляли горький привкус на ее губах. Она меняла слова, чтобы они лучше ему подходили, вкладывала в стихи сотни похвал и лживых слов для него, говорила, что любит его, знает, что он любит ее, что они никогда не расстанутся, все, чтобы успокоить себя, а не плачущего ребенка в ее руках. Иногда у нее заканчивались слова, и она садилась на кровати и закрывала глаза, и молча плакала вместе с ним. «Я пытаюсь быть хорошей для тебя» – хотела она ему сказать. «Я пытаюсь быть той, кого ты полюбишь и сможешь гордо звать матерью, но я не могу…»

И как она могла? Она не была уверена, что остался хоть кто-то, кто мог ее любить, а меньше всех – ее собственный сын. Она знала, что должна есть, умываться, видеть солнечный свет, но чаще было проще только сидеть, глотая невыносимую скорбь, и ждать. Она ждала и раньше, и ничего хорошего из этого не вышло. Иногда она представляла себе, как рисует тогда смеющееся чардрево на щите, вместе с Бендженом, хихикая и строя планы посреди ночи, и ей хотелось ворваться в шатер, пнуть ногой лампу, схватить саму себя и начать ее трясти, пока не застучат зубы и не закатятся глаза.

Через два дня после отбытия королевы ее пожелала видеть леди Алис. Алис была песчаной дорнийкой, с темной кожей, но зелеными глазами ее отца Фаулера. Она была маленького роста, предпочитала аквамариновые и бирюзовые цвета, и всегда носила ленты в волосах, собранных в толстую темную косу, спускавшуюся к ее талии. Алис была старшей из трех дочерей и по ройнарским обычаям должна была унаследовать земли ее матери. У Алис была легкая, приятная натура, и это было видно по тому, как она входит в комнату с мягкой выжидательной улыбкой, словно ожидая какого-то сопротивления, просто чтобы поразвлечься.

Если она ожидала чего-то подобного от Лианны, то была горько разочарована. У Лианны едва хватило сил переодеться перед ее визитом, и войдя, Алис обнаружила ее у окна с Беном на руках, глядя как Дейна Полосатая гоняется за чем-то по каменной дорожке внизу. Алис настояла, чтобы они вышли в сад, жалуясь на духоту комнаты, и хотя она позвала было кормилицу, увидев лицо Лианны передумала и сама подхватила его на руки, щебеча о его хорошем поведении и миленьком кругленьком личике: с каждым днем он становился все крупнее.

Они сидели под грушевым деревом. Лианна никогда не любила груши, но Алис нарезала для нее одну маленьким медным кинжалом, Бен лежал в корзинке рядом с ними, солнце падало на его бледное лицо.

– Ешьте, – сказала она. – Вам нужно набраться сил, миледи. Дети – утомительные создания, мои сестры могут подтвердить.

– У вас нет детей, – ответила Лианна, с неохотой откусывая кусочек.

– Я не замужем, – согласилась Алис, – может быть это изменится, когда я вернусь домой, а может я просто назову наследником племянника. Но с другой стороны, такое всегда вызывает вражду между маленькими кузенами, и к тому же я всегда хотела выйти за кого-нибудь из дома Уллеров, – ласково улыбнулась она. – Мой дом имеет неприятную привычку родниться с домом Дейнов, но после глупого безрассудства сира Люцифера в Марках, думаю, надо принять меры.

Даже если бы на Севере был обычай называть наследником самого старшего, это все равно был бы Брандон. Лианна никогда такого не желала на самом деле. Управлять собственным замком или замком своего лорда-мужа – это была бы не такая уж большая разница, и к тому же отец все равно хотел бы выдать ее за южанина. Будь у нее выбор, подумала она, она была бы довольна браком с Флинтами или Норри. Говорят, там наверху в горах женщины и мужчины почти неразличимы. Это часто говорилось как оскорбление, но Лианна думала, что сумела бы это стерпеть. Она всегда хотела научиться метать топорики и рубить деревья.

– О чем вы хотели поговорить со мной? – спросила она, когда от груши остался лишь огрызок с черенком, что лежал между ними.

– Подготовить вас, – достаточно мягко сказала Алис, – к тому, что случится, когда вернется наша королева.

Лианна должна была напрячься, но она только сгорбилась. Она положила руку на спящего Бена.

– Я не хочу неприятностей… Вы можете сказать ее величеству, я не стану покушаться на наследство Эйгона…

– Конечно не станете, – спокойно оборвала ее Алис. – Вы достаточно в своем уме, чтобы понимать, что король не в своем, прошу прощения за каламбур. Вы никогда не сможете покуситься на трон Эйгона, потому что он законный сын и наследник Рейгара в глазах Семерых и тех, кто верен короне, и было бы просто отвратительно посвятить жизнь невинного ребенка столь мерзким амбициям, – она улыбнулась, и Лианна, несмотря на усталость и онемелость, расправила плечи и задрала подбородок.

– Бен больше мой сын, чем Рейгара. Я не хочу для него трона. Я не хочу, чтобы он был рядом с троном. Лучше бы ему умереть, чем занять место, с которого велели убить моего брата. Я хочу… – она заколебалась, но продолжила. – Я хочу, чтобы он был в безопасности и счастлив, и подальше отсюда. Я не могу оставаться при дворе. Элия должна это понять. Я знаю… Знаю, что люди скажут, что сделают… ему… Что за детство… Я не стану растить его в тени его законных брата и сестры, это слишком жестоко…

– Это жестоко, – согласилась Алис, – и слишком глупо, чтобы кто-нибудь такое предполагал. Он мог бы получить любые чествования, и все равно, этого было бы слишком мало. Он никогда не сможет быть Таргариеном, не сможет быть узаконен. Вы ведь это понимаете, так? Если он останется с вами, как ваш сын, должны быть кое-какие… гарантии. Заверения в верности. Просьбы о соизволении. Элия не жестока. Как и я, как бы вы не глядели сердито своими грустными серыми глазами, миледи. Я спрошу у вас то, что ни один мужчина никогда не спрашивал – что бы вы сделали, если бы у вас была свобода ехать куда пожелаете?

Лиана некоторое время смотрела на нее, а потом ответила, не думая:

– Домой. На Север. Я никогда его больше не покинула бы, если бы у меня был выбор.

Улыбка Алис стала шире.

– Не представляете, как приятно мне это слышать, Лианна. Так вышло, что мне кажется, ваш маленький Бен выглядит больше как Сноу, чем как Уотерс.

После, когда солнце начало садиться, они выбросили огрызки груш, и Алис проводила Лианну в ее комнаты. Они как раз вошли в Девичий склеп, когда вдруг появился стражник, рядом с ним стоял задыхающийся мальчишка-слуга. Лианна остановилась, как и Алис, которая вернула ей Бена, отвела мальчика в сторону за локоть и наклонилась, слушая, что тот шепчет. Ее мягкая уверенная улыбка пропала.

– Что такое? – резко спросила Лианна. Бен снова начал плакать в ее руках.

К ее удивлению, Алис не проигнорировала ее. Вместо этого она оглядела ее и сказала:

– Я забыла снаружи свою любимую белую шаль, а вечером собирается дождь. Не хотите ли сходить вместе со мной забрать ее, пока не стало слишком поздно?

Лианна ошеломлено стояла на месте, пока вдруг не поняла и не протянула Бена выжидающей служанке. Это была самая долгая дорога, которую ей пришлось пройти за многие месяцы, но они дошли до королевских покоев до того, как начался дождь. Если Рейгар еще был жив. Лианна сама не понимала, зачем она пришла. Чтобы подольше быть свободной от Девичьего Склепа? Потому что какая-то часть все еще любила его? Чтобы плюнуть ему в лицо? На этот раз лихорадка не спала. У него начались судороги и конвульсии. И все же комната была тихой, не было паникующих слуг или выкрикиваемых приказов. С ними были только Алис и сир Левин.

– Король не должен умирать в одиночестве, – сказал дядя королевы, но не двинулся с поста у двери.

– Вести не должны покинуть эту комнату, – сказала Алис, смачивая салфетку в тазу с водой и протирая ей покрытое пятнами лицо Рейгара. – Тирелл скоро все узнает, но на наших условиях. Нельзя никого встревожить, нельзя действовать поспешно, – Лианна чувствовала себя, словно в каком-то сне. Она забрала у Алис салфетку и склонилась над Рейгаром. Он казался таким маленьким. Как тонкий камыш, который в любой момент может переломиться надвое.

Он пытался сказать что-то, что-то ей рассказать, подумала она, но она думала, что он даже не понимал, кто перед ним.

– Пришла ночь, – прохрипел он. – Пришла ночь…

– Еще даже не стемнело, – поправила его Лианна, хотя ей хотелось закричать, завопить, ударить его, чтобы он проснулся, чтобы перестал умирать, чтобы она сама могла его убить, чтобы он увидел ее, понял, что он с ними всеми сделал. По его сломанной челюсти и пульсирующей шее бежала вода. – Все еще день.

– Пришла ночь, и все огни погасли, – прорыдал ее король из лунного света, сумасшедший и умирающий, и она собрала было салфетку в кулак, чтобы заткнуть ему рот, а потом вдруг уронила ее, мокрую, на простыни. Она взяла его за руки и попыталась удержать его на месте, когда он начал вырываться, и тут вдруг Рейгар словно узнал ее по ее железной хватке, острым ногтям, скрытой ярости и печали на ее лице, и посмотрел прямо на нее и произнес с оттенком испуганного удивления:

– Лианна…

И его имя увяло на его губах, и он посмотрел мимо нее, а потом он не видел уже ничего.

========== Джейн IV ==========

283 З.Э. – Штормовой Предел.

В ночь перед приездом королевы в Штормовой Предел, Джейн приснился Королевский Лес. Уже прошли месяцы и месяцы с тех пор, как ей снились кошмары о Братстве и Смеющемся Рыцаре – ее сон не всегда был мирным, но теперь у нее были другие поводы бояться и дрожать в темноте, не из-за прошлого, но из-за будущего. Но возможность снова увидеть Элию Мартелл, подумала она, вернула все назад. Джейн должна была служить одной из ее фрейлин. Великая честь. Она была так рада, хотя и пыталась скрыть это под маской собранности. Неприлично было веселиться как ребенок от перспективы жить при дворе и проводить время, служа принцессе, будущей королеве.

Но она все же была по-детски счастлива и полна надежд. И почему бы и нет? Ей было шестнадцать, она была не помолвлена, уверенная, что ее детство подошло к концу, и впереди ждет прекрасное будущее. Теперь она жалела ребенка, которым была. Жалела, ненавидела, и хотела снова им стать. Та Джейн умерла, когда ее сорвали с седла и уволокли в лес. Была зима. К счастью, еще не шел снег, но все же было холодно. Ее дыхание туманило воздух, и когда она плакала, казалось слезы замерзали на ее щеках. Она дрожала и куталась в порванный плащ, пока ее септа завывала, а мужчины смеялись, и дни казались слишком короткими, а ночи – бесконечными.

Она проснулась не с криком или стоном, но дрожа, несмотря на достаточно теплый воздух, со слезами на глазах. Станнис спал очень легко, он проснулся через несколько секунд после того, как она пошевелилась в кровати, и когда она присела, глубоко вдыхая, встал и он.

– Просто сон, – сказала она ему, и себе. Это она говорила Ренли, когда ему снились кошмары. Просто сон, милый. Иди спать. Иногда он приходил в ее комнаты – в их комнаты теперь, потому что Станнис проводил здесь столько же ночей, сколько и у себя, даже когда они не делали ничего, кроме как спали – и если иногда Станнис уносил его в его комнату, иногда они позволяли ему спать между ними, пусть даже он пинался и бормотал.

Он ничего не сказал, но положил руку ей на поясницу и спустя секунду начал медленно и осторожно поглаживать. Не желая, чтобы они бодрствовали дальше, она снова легла и повернулась лицом к нему. По ночам его глаза были скорее черными, чем синими, словно поверхность моря. Она положила руку ему на грудь, чтобы почувствовать ровное биение его сердца, и когда он не отдернулся, снова закрыла глаза. Утром она завтракала, когда сообщили о появлении знамен Таргариенов на горизонте. Ренли вскочил, пошатнув стол.

– Я хочу посмотреть!

– Сядь, – рявкнул на него Станнис, и они с Джейн встали. – Ты останешься здесь и доешь завтрак, а потом пойдешь в свою комнату и будешь ждать, пока тебя не позовут. Ты не будешь сбегать и играть. Это не игра, Ренли.

– Я не маленький, – раздраженно сказал им Ренли, и Джейн постаралась нежно взглянуть на него перед уходом, глядя, как он пихает яйца по тарелке.

– Ты мог бы быть с ним понежнее, – напомнила она мужу, уже не в первый раз.

– Разве сейчас время для нежных слов? – огрызнулся он, пока они шли к винтовой лестнице. – Ведешь себя так, словно мы готовимся к пиру, а не к переговорам с Железным троном.

– Я веду себя вежливо, потому что ожидаю вежливости, – она отказывалась попадаться на приманку, нарочно выставленную или нет. – Если бы мы встречались с Рейгаром, было бы другое дело. Но это королева. Думаешь, она хочет войны больше нашего?

Он чуть покраснел.

– Ты считаешь, я не способен мирно с ней договориться…

– Я считаю, что ты способен на многое, если сможешь полагаться сначала на разум, а потом на гордость.

Станнис не был безрассудным и взрывным как Роберт. Но и у него был характер Баратеонов, и больше всего она боялась, что он позволит загнать их в угол из-за этого. Они восставали не из-за мелочных обид. Но они все равно остались в одиночестве. Основное войско Роберта было разбито. Не уничтожено полностью, нет, но они были не в том состоянии, чтобы пережить еще одну битву, продолжать войну.

И все же как бы она не надеялась на мирное решение, она все же напряглась, увидев, как люди Таргариенов проезжают через ворота, хотя, конечно, в основном это были дорнийские копейщики, а не рыцари короля. Она подумала, что один из них наверное и убил Денниса, но тут въехала повозка королевы, и она стала слишком занята проверкой, как они со Станнисом выглядят. Они оба были одеты в скорбное черное, хотя они оба всегда предпочитали темные цвета. Она – из-за ее гордости Сваннов, а он – потому что сама мысль выделяться из толпы в одежде казалась ему жуткой. Ренли однажды попросил о багровом плаще, и ее муж посмотрел на него так, словно его брат выпрашивал у него драконье яйцо.

Волосы Джейн не были очень густы, но они были длинными, доходили почти ей до талии, и она велела служанке расчесывать их, пока они не заблестели в бледном солнечном свете полудня. Совсем недавно они были под осадой. Они не должны были выглядеть, будто это на них повлияло, как и смерть Роберта. Они должны были выглядеть сильными, здоровыми и держащими все под контролем. Во время траура не полагалось носить роскошные украшения, но она заколола косы двумя гребнями в виде лебедей из слоновой кости, чтобы убрать их от лица. Она задрала подбородок, и хотя не улыбалась, делала все, что могла, чтобы выглядеть уверенной в себе, спокойной, и она слишком волновалась, чтобы посмотреть на Станниса и проверить, хмурится он или нет. Это все равно уже было гиблое дело. Ему могли приставить нож к горлу, и он все равно не улыбнулся бы.

Сир Барристан помог королеве выбраться. Элия была одета, чтобы демонстрировать власть, сразу же подумала Джейн, с волосами, убранными под сетку, украшенную рубинами, в платье из темного, почти чернеющего оттенка красного, с мелькнувшим золотом нижней юбки. Она быстро прошла к ним и улыбнулась, словно на встрече старых друзей.

– Милорд, миледи, благодарю вас за то, что встретили меня в своем доме.

Джейн сделала реверанс, Станнис коротко поклонился, но ни один из них не вызвался произнести «Штормовой Предел ваш, ваше величество».

– Добро пожаловать, ваше величество, – сказала Джейн, когда Станнис не поспешил с ответом. Она хотела сказать еще что-то, когда вдруг заметила мальчика. Она никогда раньше не встречала Визериса Таргариена, но уже по глазам и волосам можно было понять, кто был этот ребенок. Он стоял рядом с Селми, выглядя маленьким и хрупким, щурясь в солнечном свете весны, его руки были сжаты в кулаки.

– Вас сопровождает принц?

– Да, – сказала Элия, и по ее лицу пробежала тень. – Я подумала, юному лорду Ренли понравится общество нового товарища по играм, пока мы будет беседовать.

Джейн быстро посмотрела на Станниса, и они взглянули друг на друга с пониманием. Она привезла принца не для радости маленького мальчика. Это было подношение. Маленькую Рейнис пообещали мальчику Старков. Визерис остался одной из последних фигур, которыми могла распорядиться Элия. Может быть дом Баратеонов был сейчас не в лучшем положении, но то же касалось и короны. Особенно теперь. После гибели драконов, Таргариены пытались брать числом. Теперь их древо усохло до трех маленьких детей.

Но опять же, из наследников Ориса и Аргеллы остались только мужчина восемнадцати лет и мальчик шести.

Будь Станнис другим человеком, то может быть день они провели бы в прогулках по Штормовому Пределу, устроив формальное представление жителей замка, проверку пленных в подземельях. Но так как он не был другим, то Джейн не удивилась, что они немедленно прошли в кабинет лорда, и она надеялась, что Элия не была удивлена тоже. Королева немного изумилась, что Джейн осталась с ними, вместо того, чтобы тихо удалиться утешать Визериса и Ренли, и Джейн испытала странную гордость, что Станнис теперь доверял ее мудрости и суждениям, что человек, который в брачную ночь сказал, что ее долг как жены – повиноваться, а не задавать вопросы, даже не подумал оставить ее в стороне.