Текст книги "Королевская любимица (СИ)"

Автор книги: Девочка с именем счастья

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

Серсея нахмурилась и тряхнула головой. Её конь спокойно шёл по уже знакомой тропинке, и чтобы отвлечься от неприятных воспоминаний, девушка погладила Агнуса по сильной шее. Многие люди скажут, что лошади – очень красивые животные, но многие ли из них понимают, что в мире насчитывается несколько сотен различных пород лошадей? И некоторые из них имеют существенные отличия. Для многих же обычная крестьянская лошадь является самой красивой породой, некоторые же предпочитают более изысканные породы.

Серсея обожала лошадей с детства, и Генрих это знал, поэтому в подарок любимой дочери он преподнёс фризского коня. Чистокровная фризская лошадь – предмет гордости каждого хозяина. Лошади этой породы настолько красивы, что их ещё называют «Чёрными жемчужинами». Все, как один, лошади чёрного цвета! Да такого чёрного, который ярко блестит на солнце и играет сотнями бликов. Это лучший выбор для упряжек и показных выездов. Ещё одна особенность фризских лошадей – густые и длинные щётки, спадающие на копыта. Эффектно! Главные представители рыцарских романов и сегодня будоражат кровь своим появлением и покоряют… покоряют навсегда!

Серсея не любила вспоминать Диану в своем детстве, однако, как назло, искоренить эти воспоминания не могла. Она невероятно чётко помнила, как фаворитка короля уничтожающе смотрела на неё, жмущуюся к юбке Екатерины, когда приезжали послы; как на официальных приёмах, куда допускались только наследник и не пускали Баша, Серсея шла за руку с отцом. Один раз, пребывая в особенно хорошем настроении, Генрих устроил на день рождение дочери настоящее шоу: семилетнею Серсею подвели к трону Екатерины, где она торжественно возложила корону на голову приёмной дочери, и целый день девочка не только играла, но и была королевой.

Диана тогда смотрела так презренно, что Серсея чуть не расплакалась. Все говорили, что Франциск плаксивый ребёнок, и наиболее всех привязан к матери, но на самом деле такой была Серсея. Все детство она протаскалась за королевой, прижимаясь к её юбке, внимательно вбирая всё, чему её учила Екатерина Медичи, и из-за этого, кажется, Диана ненавидела дочь ещё больше.

– Если отец ещё раз подарит мне Вашу корону на день рождение, ― сказал Серсея мачехе перед сном, когда та по традиции из детской, где были младшие дети, зашла к подросшим Франциску и Серсеи, которые жили отдельно, в желании пожелать спокойной ночи. ― Я бы выслала Диану де Пуатье в другой замок и приказал бы ей никогда не возвращаться.

Это одновременно и растрогало, и рассмешило Екатерину.

Правда, случая более не представилось.

Серсея стряхнула это воспоминание, недовольная тем, что снова думает о неприятном. Надо было насладиться прогулкой и возвращаться ко двору, иначе завтра с утра принцессу будет непросто поднять. А Екатерина наверняка захочет вместе с воспитанницей подготовиться к приезду Мадлен.

Подул свежий, холодный ветер, и девушка глубоко вдохнула. Как-то в юношестве, она вместе с отцом отправилась в Париж ― верхом, в мужском обществе, что породило слухи о том, что принцесса ходит с отцом в военные походы. Видеть Серсею восседающей на красивой лошади не боком, как все женщины, кто держится в седле, а прямо, одетой в мужское платье, было странно, но красивая всадница на красивой лошади производили впечатление.

Девушка выехала на большое поле, которое простиралось недалеко от замка, как раз для такой верховой езды. Серсеи нравилось нестись во весь опор навстречу ветру, а азарт обострял чувства и щекотал нервы. Любимица королевы была прекрасной наездницей, а Агнус действительно был быстр, поэтому она довольно ловко оторвалась от степенно ехавшей позади фрейлины, и припустила галопом. Если пересечь поле, то можно было въехать в лес, где обычно проходила королевская охота, и там протекала небольшая речка. Агнус передохнул бы там, а потом они, в прекрасном настроении, отправились бы обратно.

Серсея, тихо смеясь, въехала в лес. Она глубоко вздохнула, наслаждаясь природой, тишиной и спокойствием. Любимица королевы очень любила находиться на свежем воздухе, и даже зимой её день часто проходил без прогулки, даже если и краткой.

Агнус медленным шагом подъехал к речке. Вдалеке Серсея слышала стук копыт ― Камила следовала за своей принцессой, но с пониманием отнеслась к желанию девушки уединиться. Серсея расслабленно поглаживала коня по шее.

Что напугало Агнуса она так и не поняла, возможно, в воде была змея, да только конь внезапно заржал и встал на дыбы. Серсея вскрикнула, нелепо взмахнула руками, но схватиться за поводья не успела ― ноги разжались, и она рухнула в воду. Конечно, утонуть было невозможно, но удар о дно реки ошеломил, заставив сделать машинальный вдох, и холодная вода тут же проникла в лёгкие. Падение оказалось весьма и весьма болезненным, Серсея не могла даже пошевелиться, лёжа в холодной реке, а вода смыкалась в каких-то пяти сантиметрах над её лицом.

Лёгкие горели огнем – это всё, о чём Серсея могла думать. Дышать-дышать-дышать. Даже страх смерти отступил – она просто хотела вздохнуть, хоть немного, хоть чуть-чуть. Ничто больше не имело значения. Она уже ничего не слышала и не видела – звуки исчезли вслед за воздухом. Сознание померкло. Мира не стало.

…но буквально через несколько мгновений принцесса обнаружила себя в руках причитающей служанки. Вода небольшим фонтаном выбивалась из её горла, а Камила что-то быстро-быстро говорила, но среди всех слов Серсея могла разобрать только своё собственное имя.

– Ками… ― позвала она.

– Ваша Светлость, ― зазвенел голос фрейлины, и Серсея поморщилась от того, каким громким он оказался. ― Как вы? Вы может пошевелить руками и ногами?

Принцесса не сразу решилась это проверить. Боль была такая, что сложно было понять ― чувствует она руки и ноги, или нет, а обнаружить себя внезапно парализованной было бы еще страшнее. Но прошло пару минут, боль из режущей превратилась в тупую, расползающуюся по всему телу. Серсея дернула рукой и подняла ее, потом другую. Левая отозвалась особой болью, возможно, была сломана, но хотя бы то, что ей можно было шевелить уже внушало спокойствие. Ноги тоже оказались в порядке, и тогда Камила решилась поднять принцессу.

У Серсеи был железный характер. Это Камила поняла уже давно, но смотря на то, как она уверенно, пусть и с помощью самой Камилы, забирается обратно на коня, восточная красавица снова испытала чувство всепоглощающего восхищения этой девушкой. Агнус, казалось, понял, что натворил, поэтому был необычайно спокоен и покладист. Серсея едва-едва ударила его по бокам, и конь двинулся обратно к замку медленной рысцой.

Камила внимательно вглядывалась в лицо принцессы. Кроме мокрого платья и волос ничего не выдавало случившегося. Как назло, поднялся холодный ветер, бьющий прямо в лицо, но Серсея не пожаловалась ― она вся побледнела от холода, губы ее посинели, левой рукой она почти не могла держать поводья, но взгляд зеленых глаз был устремлен вперед.

Гордая и непоколебимая королевская кобра. Камила ею восхищалась.

Оказавшись в конюшне, вокруг Серсеи быстро закружились ее другие фрейлины. Девушку сняли с лошади, и она тут же ощутила себя в непривычно горячих руках. В целом, Серсея не боялась холода ― она любила прохладу, и была рада, что даже в самое жаркое лето, в ее покоях царит легкий холод. Однако сейчас она бы все отдала, чтобы согреться.

Девушка подняла голову, и похолодела, хотя казалось, больше некуда ― ее и так всю бил озноб из-за холодной воды, так еще и холодного ветра, который, казалось, так и норовил ударить побольнее.

«Только не отец» ― подумала она, разглядывая приближающуюся мужскую фигуру. Глаза слезились, и она не могла разглядеть, кто к ней приближается. О, Генриху явно не понравится, в каком состояние находиться его дочь, и сначала нагоняй получат ее фрейлины, а потом ― она.

– Леди Серсея! ― позвал мужчина, и Серсея расслабилась, едва ли не обмякнув в руках фрейлин. Это, слава Богу, был не король, а Нострадамус. ― Что с вашими произошло?

– Агнус скинул меня, я упала в реку, ― стуча зубами, произнесла девушка. Нострадамус обеспокоенно коснулся ее рук, и спустя несколько секунд она почувствовала, как на ее плечи опустился теплый меховой плащ.

– Вы замерзли. Отведите леди в ее комнату, согрейте. Если вы не против, я принесу кое-какое снадобье, оно поможет вам согреться и предотвратить простуду.

Серсея слабо кивнула и, собрав оставшиеся силы в кулак, все так же стуча зубами, произнесла:

– Спасибо, Нострадамус.

Служанки выполнили распоряжение точно и быстро. Ее быстро раздели и сунули почти что в кипяток, но Серсея не стала возмущаться. Фрейлины спешно натирали ее какими-то травами, собираясь предотвратить возможное заболевание принцессы, но неожиданно выяснился неприятный момент.

– Она вывихнула руку, ― сообщила Камила, едва Нострадамус появился в покоях принцессы.

Нострадамус поставил какую-то склянку и чашку на стол, подошел к кровати принцессы и вопросительно протянул руку. Серсея внезапно почувствовала легкое смущение, смешанное с раздражением: она привыкла, что все видели ее собранной, красивой и гордой, сверкающих в лучших платьях и с лучшими украшениями, но уж точно не в простой белой ночной рубашке, в махровом халате с полотенцем на голове, так к тому же еще и со сломанной рукой.

Однако, когда прорицатель протянул к ней руку, Серсея спокойно вложила травмированную ручку в его. Бледные пальцы буквально утонули в большой, неожиданно горячей руке мужчины, и толика злости, что Нострадамус видел ее в таком некоролевском виде, ушла.

Мужчина старался почти не касаться руки, едва-едва прикасаясь к ней, потом кивнул, и Серсея снова тяжело вздохнула. Она сама видела рассаженные костяшки пальцев и одну из плюсневых костей, вывернувшуюся под неясным углом и, по ходу дела, выскочившую из суставных тканей. Руку вывихнула. Хорошо, что не сломала. Как глупо все-таки получилось.

– Я могу вправить, ― предложил прорицатель. ― Кость нужно вправить на место, иначе со временем Вы совсем не сможете двигать рукой.

– Давайте, ― тут же согласилась Серсея. Мимолетного взгляда на ладонь ей хватило, чтобы понять ― медлить не стоит. Рука раздулась в месте вывиха. Более того, здесь же синела назревающая гематома, а рассаженные костяшки пальцев покрылись лейкоцитовой корочкой, вокруг которой краснела воспаленная кожа.

– Не лучше ли подождать лекаря, ― неуверенно предложила Камила, с каким-то недоверием глядя на мужчину.

– Нет, я доверяю Нострадамусу.

Мужчина кивнул. Он быстро смешал какие-то травы, и сказал Камиле залить их кипятком, а сам вышел. Серсея пересчитала своих фрейлин и поняла, что из троих в комнате осталось только две. Камила с невероятным сосредоточением исполняла приказ Нострадамуса, помешивая варево в чашке, а другая занималась платьем в другой комнате. Третий не было. Очевидно, она поспешила доложить о случившемся Екатерине. Принцесса раздраженно выдохнула, но злиться не стало ― в конце концов, это были обязанности фрейлин из Летучего эскадрона, докладывать о самочувствие кобры Ее Величеству.

Нострадамус вернулся через пятнадцать минут. Он принес все необходимое, вернулся к кровати Серсеи, пододвинул небольшой прикроватный столик ближе к себе, и расположил на нем все необходимое. Принцесса, даже если удивилась, ничего не сказала. В конце концов, это тоже было его обязанностью ― служить не только Екатерине, но и монаршей семье в целом. А Серсея, вроде как, тоже была ее частью.

Но на самом деле, Нострадамус делал это из-за искренней симпатии к воспитаннице своей королевы. Серсея помнила, что прорицатель всегда был готов прийти на помощь к маленькой принцессе, не важно, что это было ― просьба о предсказании, или помощь после неудачного падения с дерева. Екатерина просила своего друга следить за Серсеей, и с годами, это, кажется, стало простым и естественным делом для мужчины.

Дело было не в том, что Серсея была дочерью короля, а в том, что Нострадамус хотел искренне ей помочь.

Пока мужчина возился с ее рукой, Серсея скользила по нему спокойным, расслабленным взглядом. Она действительно доверяла ему все, что касалось ее здоровья. В молодости Нострадамус выбрал в качестве основного направления своей деятельности медицину. Он поступил в Монпелье, на медицинский факультет. Несмотря на сложные взаимоотношения с преподавателями Нострадамусу удалось закончить учебное заведение. Поговаривали, правда, что не последнюю роль в успешности обучения сыграла его родословная. Якобы предки Нострадамуса были известными врачами и служили при герцогском дворе.

Серсея почти не думала об этом, а если и да, то относилась весьма спокойно ― как бы там ни было, одно можно сказать с уверенностью: Нострадамус был умным, образованным и разносторонним человеком. Помимо медицины он всерьез увлекался астрологией и алхимией. Конечно, если его считали алхимиком, то шансы быть сожженным на костре инквизицией заметно увеличивались. Но из-за покровительства королевы Екатерины, к Нострадамусу почти не цеплялись, разве что Генрих иногда ― от скуки. Но не то чтобы прям серьезно.

Хотя Серсея знала, что в случае чего, и ее мачеху, и Нострадамуса могут сжечь на костре, и будет за что.

Мужчина отмотал и отрезал от бинта два недлинных кусочка, вытащил из мешочка свинцовую стружку, которую для него нашел кузнец, разложил ее щедрыми щепотками и завернул.

Теперь главное, чтобы кость повернулась правильно и встала на место. Взял ладонь Серсеи в обе руки и, пальпируя, попутно определил, что кость лежит ровно, просто выскочила из дальнего сустава и сильно давит на ближний, потому и причиняет королевской любимице боли и дискомфорт.

Принцесса морщилась, но вела себя мужественно, и такое поведение немного веселило прорицателя, чего бы он, конечно, не показал самой Серсее. Крепко взявшись за указательный и средний палец ее руки, Нострадамус серьёзно посмотрел Серсеи прямо в глаза:

– Я сейчас постараюсь поставить кость на место. Будет больно. Вытяните руку.

– Не страшно, ― следуя указаниям мужчины, тихо сказала принцесса. ― ПО-тер-ПЛЮ!

Дернуть пришлось дважды. Первый раз, чтобы кость опустилась, второй ― чтобы со щелчком вошла в сустав. Благо, был чистый щелчок, без характерного хруста. Это значило, что сустав не поврежден.

Камила недовольно зашипела за спиной прорицателя, но Серсея не успела на нее взглянуть ― пару раз чихнула, ощутив неприятное жжение в горле.

– Будьте здоровы, ― спокойно сказал Нострадамус. Прорицатель отрезал от бинта новый кусочек, смачивая раствором из склянки, оказавшимся травяной настойкой, судя по запаху, и осторожно обработал костяшки пальцев. Затем повторил тоже самое с завернутой в бинт свинцовой стружкой, одну примочку положил сверху, другую прижал снизу, и стал заматывать. Не туго, но чтобы была хорошая фиксация. Закончив бинтовать, завязал на внешней стороне узел.

– Завтра, как свинцовые примочки полностью высохнут внутри, снимите.

– Спасибо, Нострадамус, ― улыбнулась Серсея. Губы мужчины дрогнули в слабой улыбке, будто он собирался улыбнуться ей в ответ, но не успел, поэтому просто кивнул. Встав, он проверил настой из трав, залили их чем-то белым ― Серсея предположила, что это было молоко ― и только потом передал принцессе.

Екатерина зашла как раз в тот момент, когда девушка, оглушительно чихая и внезапно сотрясаясь от сухого кашля, почти допила варево. Оказалось неплохо ― горячее молоко с медом и маслом как в детстве, но приправленное щедрой порцией каких-то трав, вкус которых немного горчил на языке.

Королева вошла спокойно, хотя Серсея видела, как Екатерина сжимает юбку своего платья ― так всегда было, когда она старалась не сорваться на бег. Ее обеспокоенный взгляд скользнул по Серсее, вроде бы Медичи осталась довольной, а потом ее удивленный взгляд скользнул по Нострадамусу, который статуей замер чуть поодаль кровати принцессы, взгляд его был направлен куда-то в окно. Екатерина еще раз оглядела падчерицу: немного влажные волосы были гладко расчесаны и спускались по груди, девушка полусидела в белом теплом халате, под одеялом, и пила что-то из кружки. Фрейлина Камила стояла в тени, словно притаившийся хищник или ночная птица.

Рассеянный взгляд Серсеи скользил по комнате, но едва зашла Екатерина, ее лицо озарила светлая улыбка, и сердце королевы вновь дрогнуло. Позабыв о Нострадамусе, женщина быстро приблизилась и присела на кровать, взяв руки Серсеи в свои.

– Моя хорошая, ну как ты? ― растирая холодные руки, поинтересовалась Екатерина.

– Неплохо. Нострадамус зря поднял панику.

Королева метнула быстрый взгляд в целителя, и кивнула ему:

– Спасибо, что побыл с ней.

– И за зелье тоже, ― добавила Серсея. ― Было вкусно и… тепло. Думаю, можно вас отпустить, вы не нанимались в мои лекари.

– Мне было в радость помочь вам, ― склонил голову мужчина. ― Если вы не против, позже я принесу вам еще этого снадобья.

– Уверяю вас, что…

– Лучше не возражай, Серсея, ― строго возразила Екатерина; как королева, и как заботливая мамочка. ― В зельях Нострадамуса никто не разбирается лучше него самого, а обычный лекарь может что-то напутать.

Серсея по тону Екатерины поняла, что возражать не стоит. Королева весьма трепетно относилась ко всему, что касалось ее детей, но Серсею и Франциска это почему-то касалось особенно. Франциск ― ясное дело. А к воспитаннице такое отношение видимо отзеркалилось из-за поразительного сходства детей. Переживая за сына, Екатерина машинально переживала и за падчерицу, что та такая же болезненная, она была в такой же опасности, как и Франциск. Хотя, это было не так. Серсея болела реже, чем принц, хотя намного сложнее. Простая простуда могла тянуться на несколько недель, в то время как дофин Франции лишь пару дней чах от болезни и был слаб.

Поэтому возражать не имело смысла. Серсея подняла на прорицателя взгляд и слабо улыбнулась.

– Хорошо, если вас не сильно это озаботит.

Нострадамус кивнул. Он вышел, дав еще какое-то наставление Камиле, но и с Серсеей осталась только Екатерина. Королева мягко улыбнулась и взяла девушку за руку.

– Через несколько дней приедет Мадлен. Ты должна поправиться, чтобы помочь встретить ее.

Серсея рассмеялась, и кивнула. Она скользнула под одеяло, полностью ложась, и на слова мачехи только улыбнулась.

– Вы не могли бы мне почитать? Пожалуйста?

Екатерина вздохнула. У нее было свободное время, она уже успела посетить детскую, справиться о здоровье Франциска, получить информацию о том, что делает Мария и, пожалуй, после утомительных дней, разбирательства с этим мальчишкой из Шотландии, она могла позволить себе прочесть своей любимице книгу, пока та не уснет. Поэтому Екатерина улыбнулась и поцеловала Серсею в лоб.

– Хорошо.

И под ласковый, убаюкивающий голос Екатерины про то, как богиня Фрейя, в германо-скандинавской мифологии богиня любви и войны, жительница Асгарда, захотела получить золотое ожерелье – Брисингамен, созданное четырьмя кузнецами-гномами, братьями Брисингами. Фрейя не могла пройти мимо его красоты и предлагала за него дварфам различные вещи, представляющие ценность, но те установили цену в одну ночь, проведённую каждым из них с Фрейей.

Серсея уснула еще на половине. Ее дыхание было спокойным, грудь вздымалась от вдохов и выдохов. Прочитав до конца предложение, Екатерина заложила между страницами красную ленту, использовавшуюся как закладку, отложила книгу и посмотрела на спящую принцессу.

Екатерина задумалась. Она ужасно любила всех своих детей, но с Серсеей ее связь была особой. Женщина долгое время не могла подумать, почему среди всех выделяет именно ее, пока не поняла несколько вещей: во-первых, это был единственный ребенок, который носил ее фамилию ― Медичи. Конечно, по нормам стоило говорить: «Серсея Хелен де Медичи», но произносили все «ди Медичи», и все-таки эта деталь грело Екатерине сердце. Не просто ее ребенок, но малышка с фамилией Медичи, которая будет принадлежать не короне и долгу семье Валуа, а только Екатерине.

Второе ― Серсея была единственным ребенком, которого Екатерина сама кормила грудью. Наследников ни за что бы не доверили обычной итальянской купчихе, даже если она была их матерью. А после рождения долгожданного сына, у Екатерины было много молока ― грудь тяжелела с каждым днем, сколько бы молока не убирали из нее, и женщина мучилась от этой боли. А Серсея… Серсея была рождена фавориткой, и ее кормление можно было доверить Медичи. Это было настоящим облегчением ― не только в физическом смысле, но и в моральном. Наконец-то был кто-то, кто целиком и полностью зависел от Екатерины. Серсея не была дофином Франции, которого можно было ― и нужно ― поручить тысячному легиону из нянек, учителей и наставников. Для Серсеи Екатерина выбирала все сама, сама кормила, сама учила чему-то, и постоянно носила ее на руках, пока девочка не пошла.

И самое главное, третье обстоятельство безграничной любви королевы к принцессы было то, что, вопреки общему мнению, в Серсее действительно текла кровь Екатерины. Это было невероятно, невозможно, но было правдой, пусть об этом и знали всего трое ― Серсея, Екатерина и Нострадамус.

Это случилось, когда Серсеи было десять. Она упала и разбила голову, чудом выжив благодаря своевременному вмешательству прорицателя, а ее няньки были отправлены на плаху. Девочка не проходила в себя долгие дни, и Екатерина, как верная мать, сидела у ее кровати. Несмотря на то, что рана была не слишком опасна, лекари говорили, что девочка вряд ли выживет ― потерять столько крови в ее возрасте, так еще и жизнь в ней поддерживали только вода с молоком, которыми ее кормила сама Екатерина. Милосерднее было бы убить ее, задушив подушкой ― так все считали, пусть в слух никто и не говорил.

Екатерина была готова на коленях умолять своего единственного друга Нострадамуса, чтобы тот спас Серсею. И мужчина нашел выход.

Древнеримский врач и естествоиспытатель Гален выдвинул теорию кровообращения, оказавшую большое влияние на развитие медицины в средние века. Гиппократ считал, что кровь может переменить душевные свойства больного и поэтому рекомендовал пить кровь больным, страдающим целым рядом заболеваний с нарушением психики. Овидий Назон пишет в своих «Метаморфозах» о целительных свойствах крови. Через пятнадцать веков после Овидия у одного придворного врача Медичи во Флоренции нашлись те же указания на целительные свойства крови.

В 1498 году было произведено «переливание» крови дряхлому и больному папе Иннокентию. «Врач взял кровь трех десятилетних мальчиков, которые вскоре после этого умерли, приготовил из этой крови химическим способом лекарство и дал пить на здоровье понтификсу». Лечение папы кончилось полной неудачей. Папа умер несмотря на то, что ему в жертву принесли трех детей. Врач спасся бегством.

Но Екатерина была в отчаянье, а Нострадамус ― слишком умен, чтобы допустить ошибку. Крови потребовалось немного, и все же королева была слаба следующий месяц. Зато произошло чудо ― Серсея очнулась, и быстро пошла на поправку. Ничто не напоминало о травме, зато Серсея навсегда запомнила о том, что была спасена кровью Екатерины Медичи, и эта самая кровь теперь их связывала. Не забывала об этом Екатерина.

Королева ласково погладила девушку по волосам, поцеловала в лоб и тихо вышла.

***

Серсеи снилось падение из детства. Смутное чувство боли разбудило ее, и она проснулась, слыша знакомые голоса ― Екатерины и Нострадамуса, которые говорили только одно слово: «Кровь». Этот сон, про переливание крови, всегда снился ди Медичи, когда она заболевала. Она не знала, чем его считать ― предупреждением Бога о скором недуге, или скорее напоминанием о том, что она жила благодаря крови женщины, которую многие ненавидели и боялись, что несмотря ни на что, в ней текла кровь Медичи.

Раздался какой-то шорох. Серсея, не проснувшись до конца, посмотрела в сторону: было уже темно, она видела темное небо за неплотно прикрытыми окнами. Одиноко горело несколько свечей, но это не помешало ей разглядеть мужскую фигуру рядом с ее рабочим столом, которую она узнала сразу.

– Нострадамус… ― позвала она. Мужчина крупно вздрогнул, не ожидая того, что девушка проснется, и посмотрел на нее.

– Извините, я вас разбудил.

– Ничего. Что-то мне слишком плохо от обычной простуды.

Мужчина подошел ближе.

– Видимо, волнения в последние дни слегка взбудоражили вас, и ваш организм немного ослабел. Вы чего-нибудь хотите?

– Екатерина уже ушла…― внезапно сказал Серсея, будто и не услышав вопрос прорицателя.

– Вы проспали целый день, королева ушла спать. Я принес вам снадобье, думал, вы еще не спите.

– Давайте. Я выпью, ― согласилась Серсея, с трудом садясь в кровати. Ее лихорадило, было холодно без одеяла, но выпить снадобье стоило.

«Как давно ушла Екатерина? ― внезапно подумала принцесса. ― Мне казалось, что…»

Серсея вспомнила, что сквозь сон почувствовала, как кто-то гладит ее по волосам и спине. Она быстро отогнала от себя мысли, что это мог быть Нострадамус. Объяснение у принцессы было простое и элементарное: они были знакомы столько, что Серсея была уверена в том, что не привлекает прорицателя как женщина. Поэтому, скорее всего, это сделала Екатерина, когда уходила.

– Каждый раз, когда я заболеваю… ― внезапно сказала девушка, сжимая в руках чашку. ― Мне снится сон, где мне снова и снова переливают кровь Екатерины, ― Нострадамус ничего не ответил. Серсея допила весь отвар, который принимала уже сегодня утром, и, протягивая кружку обратно, внезапно взглянула на Нострадамуса взглядом маленького, испуганного ребенка. ― Мне неудобно вас просить, но… Быть может, вы мне почитаете?

========== пять. нострадамус, моя дочь оказывает вам честь ==========

Сильный порыв ветра подкинул светлые тяжелые кудри, всколыхнул юбки. Яркое солнце освещало поляну. Серсея прикрыла глаза, и не услышала, как со спины к ней подошел король-отец.

– Ты болела, я слышал, ― сказал Генрих. В руках он держал наполовину заполненный бокал с вином, но не было похоже, что он пьян. Это был один из излюбленных приемов отца: он мог весь вечер протаскаться с бокалом вина, пуская пыль в глаза, что излишне пьян, чтобы при нем говорили громче и смелее. Обычно, он никогда не забывал тех, чьи слова ему не нравились. Что у отца, что у Екатерины были свои хитрые приемы, и этот трюк с ложным опьянением Серсея тоже взяла на заметку.

– Мне было нехорошо, но сейчас намного легче.

– И все же, не отходи далеко от Нострадамуса. Он сможет тебе помочь, в случае чего.

Девушка незаметно для короля вздрогнула, услышав имя прорицателя. Конечно, ночное чтение закончилось тем, что она снова уснула, зато какая-то служанка не постыдилась разнести весть по замку, что прорицатель ночевал в покоях принцессы. Большая часть дворян отреагировала на это с легкой иронией: Серсея не была той, за которой шла слава распутницы, да и все знали, что принцесса приболела, поэтому нахождение рядом с ней фаворита Екатерины мало кого удивляло. И все равно было некомфортно.

Серсея тяжело вздохнула и посмотрела на Генриха, хитро усмехнувшись:

– Отец, тебе скучно? ― протянула она, не видя другой причины, по которой он решил заговорить с ней о Нострадамусе и о ее болезни. Обычно у Генриха и его дочери находилось много общих тем для разговора, но если он решил заговорить с ней об этом именно сейчас, то значит дела были плохи.

– Немного, ― честно признался король, ответив ей такой же веселой усмешке, а потом скользнул взглядом по гостям. Весело взвизгнула Мария, когда Франциск подхватил ее и закружил в танце. ― Я заметил, что ты никогда почти не танцуешь.

Серсея незаметно вздрогнула, погладив себя по запястью. Она не видела варианта легко отвязаться от отца, кажется, ему было действительно невесело, несмотря на обилие девушек, готовых раздвинуть перед королём ноги, и несмотря на леди Кенну, фрейлину Марии, которая кидала слишком уж говорящие взгляды на Генриха.

– Меня обычно приглашает Франциск, или Карл с малышом Генрихом, ― сообщила она, и Генрих тактично сделал вид, что не заметил отсутствие Себастьяна в списке братьев.

Он залпом осушил свой бокал, убрал его в сторону и протянул дочери руку.

– Пойдем.

– Ты уверен? ― спросила Серсея, вопросительно изгибая бровь, и на лице Генриха промелькнула улыбка; теплая и знакомая улыбка любящего отца, который боготворит свою прекрасную дочку, который бесконечно ее любит.

– Да, радость моя.

Серсея была прекрасна в серебристом платье, с красиво собранными волосами, тонкой диадемой с цветами-бриллиантами, с красивой улыбкой на пухлых губах. Несомненно ― Серсея была лучшая из его дочерей, из всех его детей. Горячо им любимая и любящая в ответ, верная и преданная ― королю, Франции, семье. Самой себе, что было невероятно важно.

Генрих церемониально поклонился, Серсея изобразила легкий поклон. Ее светлые кудри колыхнулись от движения и красиво легли на висках. Некоторые из гостей обратили все свое внимание на короля и принцессу, даже внимание Екатерины, о чем-то беседующей с Нострадамусом, и Марии с Франциском они смогли привлечь. Разговоры несколько стихли, зато музыка заиграла громче.

Генрих бережно взял дочь за талию, Серсея положила руку ему на плечо, а другую король взял в свою большую, теплую ладонь.

Самый первый танец с отцом, который Серсея запомнила, был в шесть лет, на дне рождение Генриха. Ей часто рассказывали, что в детстве она не слезала с чужих рук, и сам Генрих часто таскал любимую дочку на руках, когда они гуляли, или на плечах. Король даже позволял себе сыграть с ней в догонялки по замку, после долгих, изнурительных для души собраний ― после такого побегать по замку за дочерью казалось прекрасным решением.

Но в тот день рождения короля все было по-другому. Серсея отчаянно зевала, ей ужасно хотелось спать, и она стояла, совсем не по-королевски облокотившись на ноги Екатерины. Королева Франции успевала делать несколько вещей: вести беседу с каким-то знатными дамами, следить за Франциском, который бегал с Себастьяном, за тем, как ведут себя другие дети ― а все ее дети были в зале, на руках няньках или рядом с дальними родственниками ― и поглаживать уставшую Серсею по золотистым волосам, собранными в две косы.

Серсея уже думала, что ничего интересного не произойдет, как все разговоры ― даже музыка ― смолкли. Екатерина слегка потянула ее за плечо, и девочка быстро выпрямилась. К ней шел король, папа был необычайно красив в золотисто-красном камзоле, так сочетавшийся с ее персиковым платьицем, с короной на голове. Он остановился перед дочерью, церемониально низко поклонился; Серсея, вышколенная на дворцовый этикет с младенчества, для своих шести лет сделала просто образцовый реверанс, хотя все еще не понимала, что происходит.