Текст книги "Королевская любимица (СИ)"

Автор книги: Девочка с именем счастья

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

И вдруг в этой тишине, тяжесть которой Серсея ощущала, будто она была физической, раздался сначала смешок, а потом смех Барсука. Она развернулась, наградив его таким же удивленным взглядом, как и его соратники. Шокированная и измученная принцесса смотрела на наёмника во все глаза, ощущая себя так, словно колотила в закрытую дверь.

– А принцесса бойкая, ― заметил он, а потом заглянул в лицо Серсеи. ― Бойкая – это хорошее слово.

– Я знаю, что значит бойкая, ― раздражённо заметила Серсея.

– Мы с господином пойдём обработаем ему руку, ― сказал Барсук. ― А ты сторожи принцессу. И аккуратнее, ― лица девушка не видела, но почему-то явно поняла, что на лице мужчины расцвела ухмылка, и, кажется, тигру она не понравилась.

Барсук и Лев покинули комнату, закрыв за собой дверь. Принцесса было свободно вздохнула, как вдруг Тигр шевельнулся и медленно, словно сдерживая себя из последних сил, повернулся к ней. Девушка отшатнулась ― ярость, которую он испытывал, ощущалась почти физически. Она вдруг поняла, какую ошибку допустила, оставшись наедине с этим человеком ― Лев был в неё влюблен, Барсук испытывал хоть что-то, отдалённое на уважение, а Тигр… Тигр её откровенно ненавидел.

– Ах ты проклятая сука Медичи, ― с пугающей, невероятной злостью прошипел тигр. Даже в узких разрезах глаз маски Серсея увидела, как сверкнули бешеной яростью мужские глаза. Она посмотрела на него полными ужаса глазами, на мгновение потеряв дар речи. ― Как ты смеешь так говорить с моим господином, нападать на него? Как ты смеешь?

Серсея однажды видела бешеную собаку. Ей было тринадцать, и зверь внезапно выскочил из псарни прямо на неё. Они замерли друг напротив друга, принцесса и пёс, и девочка старалась даже не дышать. Псари, напуганные, выскочили следом, держа в руках длинный нож для разделки мяса, так что ни малейших вариантов в том, что должно было случиться с псом у Серсеи тогда не возникло.

У пса тоже. Видимо, даже находясь в бешенстве, собака поняла, как с ней собираются поступить, и видимо рассудила, что хуже себе она уже не сделает. И бросилась на принцессу, которая от страха окаменела, даже не сумев двинуться.

Нострадамус тогда спас её ― как спасал много раз за всю жизнь. Вырос будто из-под земли, и собака вцепилась ему в руку, которой он прикрыл живот. Серсея видела, как исказилось его лицо болью, однако прорицатель смог воткнуть свой охотничий нож в горло бешенному зверю. Несмотря на то, что боль, вероятно, была ужасной, и Серсея помнила, как мужчина потом почти две недели находился в лихорадке ― они с Екатериной выхаживали его тогда, хозяйничая в кабинете; наверное, поэтому там Серсея ощущала себя так уверенно, как нигде, кроме своих покоев ― прорицатель нашёл в себе силы развернуться, предусмотрительно спрятав раненую руку в рукавах меховой накидки, опустился перед ней на колени и, внимательно заглядывая глаза, спросил, как она.

Серсея всё равно увидела, что собака прокусила руку почти до кости, помнила, как кровь заливала одежду Нострадамуса, и помнила, что тогда он казался ей настоящим принцем. Больше, чем её брат Франциск, её младшие братья, даже больше, чем отец когда-либо ― ведь он спас её.

Странно, Серсея почти забыла об этом. Как же люди забывают всё то хорошее, что с ними происходит.

Но тут Нострадамуса не было. И Серсея не была тринадцатилетней девочкой ― что было либо хуже, либо лучше, ведь в этот раз она не впадала в ступор. И её противник был не бешеным зверем, от которого хоть как-то, но можно отбиться, а сильным мужчиной. Бешеным мужчиной.

Он подлетел к ней и с силой швырнул на стол. Практически сразу она почувствовала удар в поясницу. Удар такой силы, что он выбил воздух из легких. Паника сдавила горло, и она начала задыхаться. Серсея отчаянно искала в голове хоть какой-то выход, но не находила ни одной мало-мальски стоящей идеи.

– Ты хоть понимаешь, дрянь, как тебе повезло? ― спросил он, нанося удары ногами и руками. Принцесса ощутила, как правую руку обожгло сильной болью, когда на неё опустилась нога в сапоге, но на фоне всего прочего это было почти незаметно. ― Мой господин такой прекрасный человек, он так умён и образован! ― кричал он, брызжа слюной. Удивительно, как ещё никто не прибежал. ― А ты, проклятая шлюха Медичи, позволяешь так себе с ним вести, позволяешь оскорблять его.

Серсея посмотрела в сторону, то ли не желая смотреть в лицо своего истязателя, то ли желая найти хоть какой-то предмет, который мог ей помочь. Такой нашёлся только один ― совсем маленький кинжал для вскрытия писем, затерявшийся среди стопки бумаг. У неё была всего одна попытка. Она не чувствовала боли, но ей было страшно.

Страшно так, как ещё никогда до этого дня. Смерть в буквальном смысле ходила на расстоянии нескольких шагов от неё, и никто не сможет ей помешать, если только кто-то не найдет её в ближайшие несколько часов. На милосердие этих людей она не рассчитывала, помощь могла прийти только от человека под маской Барсука, но мог ли он помешать этому насилию? Насилию, которое хотел совершить тот, для которого её похитили?

– Я убью Вас, ― прохрипела Серсея, сплёвывая кровь на стол. ― Клянусь, я убью Вас.

– Мерзкая тварь, ― оскалился мужчина и ударил Серсею по лицу. Она ошарашенно всхлипнула, не ожидав, что он снова решится бить принцессу, но уже в следующую секунду и вторую щёку обожгло ударом. Голова принцессы мотнулась в сторону, и когда насильник взялся за её колени, собираясь раздвинуть принцессе ноги и овладеть столь желанной игрушкой, она вновь начала вырываться, словно удары выбили из неё проснувшееся было самообладание.

– Вы потеряете невинность не по собственному желанию.

– Что это значит?

– Вас изнасилуют.

Тигр занёс руку для удара, желая усмирить её. Серсея глубоко вдохнула, ожидая нового увечья, собирая силы для того, чтобы снова драться так, как никогда в жизни. Её не изнасилуют, Серсея не сдастся просто так. Она расцарапает этого ублюдка так, что он имя своё забудет. Она собрала все успевшие накопиться силы и завертелась в его руках − лихорадочно, бездумно, словно билась в предсмертной агонии. Она брыкалась и кусалась, лягалась и ворочалась, ощущая, как горячими ручьями текут по лицу слёзы.

Но произошло нечто другое. Мелькнула тень, и рука ублюдка опустилась рядом с ней ― брызгая кровью, отрубленная конечность с громким отвратительным хлюпом упала рядом. Серсея вскрикнула, а Тигр кричал, выплёвывая ругательства, и его рука сжала левую руку принцессу с невероятной силой. Серсея вскрикнула. Кем бы не был человек, нанёсший удар ― он не остановился. Серсея увидела, как меч разрывает плоть несостоявшегося насильника.

– Серсея… Ваша светлость, всё хорошо, ― сказал мужчина. ― Теперь всё хорошо.

Серсея заморгала, не сразу понимая, кто перед ней, а потом внезапно всхлипнула. Сказать что-то ей казалось просто невозможным, она испугалась слишком сильно ― руки тряслись, глаза так и остались огромными и почти беспрерывно открытыми, а лицо было таким бледным, что покойник показался бы румяным.

– Нос…тра…мус ― хрипло и прерывисто выдавила она. Прорицатель оттёр меч от крови о труп мужчины, засунул его в ножны и одним движением сгрёб Серсею со стола, беря на руки. Принцесса глубоко вдохнула, а потом внезапно обвила шею прорицателя дрожащими руками, сжала, будто от этого зависела её жизнь, и, не обращая внимания на режущую боль в запястьях, тихо зарыдала.

Нострадамус так и стоял, держа принцессу на руках, стискивая её в объятьях, ожидая, пока она проснётся. Вошедшего в комнату Франциска он взглядом попросил выйти, и дофин послушался, приказывая стражам не вмешиваться. Прорицатель не знал, как объяснил Франциск это Генриху, да и это уже было неважно ― значение имело только плачущая в его руках принцесса, обнимающая его так, будто от этого зависела её жизнь.

========== девять. но вы должны мне позволить ==========

Комментарий к девять. но вы должны мне позволить

Её дыхание постепенно выравнивалось, мышцы расслаблялись, но Нострадамус знал, что девушка не спит. Он вынес её на улицу, чтобы она глубоко вздохнула, ощутив долгожданную свободу, и немного успокоилась на прохладе. Мужчина принёс её к уже знакомому раскидистому дереву. Девушка же едва шевелилась и дрожала от ледяного ветра, но её лишь уложили у мощного дубового ствола.

Лихорадочно оглядываясь то в одну сторону, то в другую, Серсея видела королевские лилии на одежде людей, – их было больше десяти – тёмные силуэты похитителей между деревьев и белоснежную лошадь Франциска, перерезающего горло одному из людей недалеко от кареты. Эти картинки ещё не до конца доходили до сознания принцессы, поэтому она смотрела на всё это спокойно, отстранённо и невдумчиво, будто наблюдала скучный спектакль.

– Сделайте хоть что-нибудь! ― рявкнул над ней голос, сильно напоминающий голос отца. Но Серсея могла ― и, скорее всего, так и было ― ошибаться. Поэтому она собрала все оставшиеся силы и дёрнулась в сторону.

– Тише, Ваше Величество, ― строго сказал Нострадамус, будто говорил не с королём, а с обычным мужчиной. ― Она напугана, лучше не шуметь.

– С ней всё в порядке? ― спросил другой голос, мягкий и успокаивающий.

«Франциск» ― подумала Серсея, но, опять-таки, она не была в этом уверенна. Реален был только Нострадамус, только в него и ему принцесса верила.

– Возможно, ― аккуратно сказал Нострадамус, поворачивая голову Серсеи то в одну, то в другую сторону. ― Тут нельзя провести полный осмотр, его я не смогу провести. В замке будет лучше.

– А если ей нужна помощь прямо сейчас?! ― снова зарычал отец. Какое-то время все молчали, однако же после Генрих хрипло произнёс: ― А что, если… в доме будет лучше?

– Нет, ― сипло простонала Серсея. ― Нет, прошу.

– Серсея, дочка, всё хорошо, ― король оказался на коленях рядом с ней и попытался прикоснуться к её плечу, но Серсея дёрнулась в сторону. ― Это папа. Нострадамус?

– На кухне можно, ― говорит прорицатель, а потом, судя по всему, обращается к ней. ― Госпожа, это будет быстрый, безболезненный осмотр. Но Вы должны мне позволить.

«Только Нострадамус реален», ― напомнила себе Серсея, после чего коротко кивнула. Прорицатель опять подхватил её на руки и понёс обратно в дом.

На кухне было чисто и светло. Нострадамус усадил её на стол, Франциск принёс большую кожаную сумку, в которой что-то позвякивало, и чистую одежду, после чего сразу же вышел. Прорицатель посмотрел на неё, будто решаясь на что-то, а потом попросил:

– Разведите ноги.

Серсея всхлипнула и отрицательно помотала головой.

– Прошу Вас, не надо, ― хрипло попросила принцесса. Голос её был тихим, как шелест ветра. ― Просто поверьте мне на слово, что они меня не тронули. Вы же всё видели, Вы… успели.

Она низко опустила голову, но тяжелый вздох мужчины всё равно услышала.

– Вам в любом случае надо раздеться, Ваша Светлость, ― аккуратно, будто примирительно произнес Нострадамус. ― Мне надо узнать, как сильно они били и не повреждено ли у вас что-то.

– Пожалуйста, Нострадамус… ― снова попыталась девушка, но мужчина тут же накрыл её руку своей, ласково сжимая дрожащие пальцы. Рука у него была теплой, по-мужски крепкой, и держал он её крепко и осторожно. Мужчина коснулся подбородка Серсеи самыми кончиками пальцев, заставляя посмотреть себе в глаза. Глаза Нострадамуса были тёмными, завораживающими, и будто по-настоящему чародейскими. Иногда Серсея забывала, что Нострадамус был не простым человеком, а обладал необычайным талантом, даром.

– Здесь никого нет, ― напомнил мужчина, не прерывая зрительного контакта. ― Только за дверью Ваш отец и Франциск, окна завешаны, Вас никто не увидит. Это надо для Вашего же блага, Серсея.

Принцесса смотрела на мужчину, смотрела, а потом аккуратно кивнула.

– Хорошо.

Наполовину расстёгнутое платье плохо держалось на ней, оно поддалось Нострадамусу почти сразу, выглядя в сильных руках прорицателя обычной тряпкой. Оставшись в одной сорочке и почувствовав, что наконец-то свободна, на дрожащих руках Серсея слегка проползла по столу, чтобы лечь на нем, как на кровати, и закрыла глаза.

Пальцы у Нострадамуса были длинными, как у какого-нибудь музыканта, сильными и ловкими.

– Вы сможете одеться сами?

– Нет.

Нострадамус помог натянуть ей новое платье ― синего цвета, тёплое и плотное, с вышивкой золотистых лилий ― и застегивать его на крючки. Он пригладил волосы принцессы, рассматривая её испорченное ссадинами и следами от пощёчин лицо. Нострадамус лучше всех знал, что они пройдут через пару дней, если не раньше, и всё могло закончиться намного хуже, но видеть королевскую кобру настолько слабой и униженной было тяжело.

Когда девушка была готова, прорицатель позволил ждущим за дверью Генриху и Франциску войти. Генрих резко распахнул дверь, из-за чего Серсея дёрнулась, и влетел в комнату ― взъерошенный и злой, с испачканной в крови камзоле и длинной царапиной на щеке.

– Как она? ― тут же спросил он.

– Гематомы, ссадины, ушибы, ― начал Нострадамус как можно тише, осуждающе глядя на короля. Франциск положил отцу на плечо руку, стараясь призвать к спокойствию. ― Вывих левого запястья, правое, кажется, сломано. Я наложу повязку, через несколько дней полегчает. Её Светлости повезло, на самом деле.

– Как ты можешь такое говорить?! ― ошарашенно зашипел Генрих.

– Отец! ― воскликнул Франциск, смотря в лицо Серсее. Он подошёл ближе, аккуратно прикасаясь к её плечу. Девушку всю трясло, на любой громкий звук она реагировала как маленький, дикий, беспомощный зверёк. Слеза всё-таки скатилась по щеке, и Франциск аккуратно стёр её пальцем. Теперь шок и гнев грозили вылиться в бесполезные рыдания, которые Серсея сдерживала из последних сил. Дофин бросил на короля укоряющий взгляд. ― Прошу тебя, спокойнее. Что значит повезло?

– Её не насиловали, ― четко произнёс Нострадамус, и у короля, и у дофина это вызвало облегченный вздох. ― А синяки сойдут, руки исцеляться, ссадины залечатся.

За считанные минуты её аккуратно подхватили, умыли, усадили в карету и повезли в неизвестном направлении. Точнее, в более чем известном ― её возвращали домой. В карете она сидела тихо-тихо, как мышка, забившись в самый дальний угол от сопровождающих её мужчин ― Франциска напротив и Нострадамуса рядом. Брат беспомощно смотрел на сестру, не зная, что сказать, чем её поддержать ― лишь смотрел на бледное лицо девушки с запавшими щеками и посиневшими веками, в синяках и царапинах руки, болезненные стоны при каждом движении. Серсея не плакала, но тихий скулеж поминутно вырывался из её рта.

– Я хочу спать, ― внезапно тихо попросила она, и её беспомощный взгляд ― будто отражение дофина ― скользнул по Нострадамусу. Мужчина без лишних слов достал чистую фляжку с водой, аккуратно подсел ближе и помог выпить истощенной принцессе всё до капли. Она ужасно хотела пить. Уже через несколько минут девушка поняла, что Нострадамус дал ей дурманящие травы ― остатки сознания растворялись, по телу разлилась слабость, мысли испарились, а губы расплылись в глупой улыбке.

Карета слегка тряхнула, и Нострадамус обхватил принцессу за талию, удерживая от падения, и в это же мгновение Серсея заснула. Заснула, потому что в руках прорицателя стало внезапно тепло и уютно, спокойно, и в эти короткие мгновения она не боялась.

Следующее, что помнила Серсея ― лёгкие покачивания, когда кто-то сильный бережно выносил её из кареты. Было немного прохладно, холодный ветер холодил её травмированную кожу, остужал раны. Она слышала, как кричала Екатерина, выкрикивая угрозы кому-то, слышала, как её уговаривают прийти в себя ― но она не могла. Не могла и не хотела. Поэтому, оказавшись в постели, на которую её всё-таки же бережно уложили, Серсея просто уснула и надеялась, что проснется, когда её тело будет в порядке. Тогда и разум излечится быстрее.

Серсея знала, что когда-то, давным-давно Екатерину изнасиловали во Флоренции. Королева-мать Франции оказалась достаточно сильной, чтобы пережить это. Серсея же, кажется, не была способна справиться с насилием вроде этого ― не изнасилование, а раны и царапины, ссадины и удары оказались для неё слишком тяжелыми.

Именно об этом постоянно думала Серсея во время своего тяжелого сна, который даже таким не являлся. Она слышала и чувствовала всё, что с ней происходило ― как её гладит по волосам Екатерина, как к ней приходит отец и Франциск, даже Мария заглядывала и плакала над её кроватью, рассказывая абсолютно бессмысленные новости во дворце, которые приносили умиротворение.

И ещё она помнила Нострадамуса. Он приходил, казалось, с первыми лучами солнца и уходил с пришедшей темнотой ― или это солнце вставало и садилось вместе с прорицателем. Мужчина бережно и аккуратно, очень-очень осторожно осматривал её, ухаживал за ранами, стараясь избавиться от последствий насилия как можно быстрее. Руки у него были тёплые, шершавые, большие.

В какой-то момент, Серсея услышала разговор своей матери и Нострадамуса. Его рука лежала у неё на локте, было слегка холодно, а потом Екатерина что-то сказала ― Серсея узнала голос, но не поняла ни слова, будто королева говорила на другом языке ― и Нострадамус отстранился. Его рука исчезла, и принцесса безотчётно потянулась за ней. Её ладонь ― бледная и трясущаяся ― с невероятной силой вцепилась в широкое запястье Нострадамуса.

– Серсея! ― крикнула Екатерина, мгновенно оказываясь рядом. Нострадамус, не вырывая руки, опустился рядом с кроватью на колени и молчал, молчал тогда, когда Серсее нужен был его голос.

Нужно было его увидеть.

Она с трудом повернула голову, и прошло несколько бесконечно долгих минут, прежде чем она смогла открыть глаза. Ненадолго ― Нострадамус всё так же расплывался перед глазами, как и в ту ночь, но он всё-таки был, она видела его, она чувствовала его под рукой, крепче сжимая запястье, будто боясь, что прорицатель вот-вот исчезнет.

– Ност… амус, ― прохрипела она.

Всего на несколько секунд мужчина перестал расплываться перед глазами, и Серсея увидела; не только его, но и то, что он предсказывал ей, то, что она не поняла в тот вечер, когда ударила его.

Она желала почувствовать себя нужной, чистой, любимой. Женщиной. Женщиной, к которой испытывают что-то помимо жалости, похоти или гадливости. Только один человек мог дать ей это.

Раньше, чем к ней бы бросились врачи и лекари, без устали дежурящие у её кровати, она снова заснула. В этот раз ― крепко и без сновидений, спокойно. Так, как не спала, казалось, уже вечность.

***

Она не приходила в себя три дня, потерявшись среди простынь и одеял на своей кровати. Нострадамус говорил, что так её сознание пытается справиться с тем, что пережило тело ― Серсея была ещё таким ребенком, поэтому физическое насилие, пусть и краткое, и не завершившееся изнасилование её напугали. Напугали настолько, что разум предпочёл усыпить тело, вести его в состояние комы, чтобы исцелить и не терзать почем зря принцессу.

Во сне она могла спастись и проснуться, когда больно не будет. Когда она сможет двигать руками, безболезненно двигаться и осмыслить произошедшее. После этого сна Серсея должна была проснуться здоровой. Сам Нострадамус уже начал верить в лучшее, наблюдая день за днем, как заживают следы насилия на теле Серсеи.

Прошло всего три дня, и липкая темнота наконец её отпустила. Серсея проснулась на рассвете, чувствуя тёплые лучи на своём лице, холод чистых покрывал, аромат, который всегда был в её комнате, и запах самой себя. Чистый и свежий, запах винограда и пшеницы. Серсея смотрела в потолок своей спальни, а потом глубоко вдохнула ― она была дома.

Сначала, конечно, к ней пришёл Нострадамус. Он спрашивал, как она себя чувствует, болит ли что-то, осматривал её. Прорицатель с легким удовольствием заметил, что лицо Серсеи стало более расслабленным, чем во время её длительного сна. Некоторые синяки уже успели сойти, и принцесса даже нашла силы на лёгкую, благодарную улыбку, сказав:

– Вы и правда творите чудеса, Нострадамус.

Прорицатель успел только поменять повязки на её руках, когда в комнату влетели родители. Екатерина тут же бросилась к ней, намереваясь сжать в объятьях, но Нострадамус остановил её ― ребра принцессы всё ещё заживали, да и не все раны сошли, поэтому лучше пока быть осторожными. Прикосновения Екатерины были мягкими и аккуратными, она присела рядом с дочерью, глубоко вдыхая родной и любимый запах.

Король и королева повторили вопросы Нострадамуса, только были куда более дотошными. Серсея с улыбкой заверила, что всё было хорошо, и с удивлением поняла, что всё действительно было неплохо. Она была жива и чиста, можно было жить дальше, забыв об ужасе.

Но, как выяснилось, это было не так просто. Когда первые эмоции схлынули, правители Франции вернулись в лучины холодных и расчётливых людей, которым было интересно наказать тех, кто так поступил с представителем правящей семьи. У Серсеи выпросили всё ― не менее дотошно, чем о её здоровье. Она описала людей, которые её похитили, особенности речи ― акценты и прочую ерунду ― одежду. Девушка с гордостью отметила, как довольна Екатерина тем, что Серсея выискивала и запомнила многие мелочи.

Правда, её бравада длилась недолго ― Генрих сообщил, что «главные действующие лица», то есть человек под маской льва и барсука, ушли. Видимо, пойдя обрабатывать раненную руку, они услышали шум битвы и скрылись. Да и взяли только часть наёмников ― те, что были у дома, около десяти. Большая часть была убита, а трое выживших погибли под пытками, но так ничего и не сказали. И ни одного наёмника в маске животных, кроме убитого Нострадамусом лиса. Насколько могла судить сама принцесса, эти люди прибыли со львом, и неизвестно, насколько они были посвящены в эти дела. Наёмники в масках ушли.

Это было проблемой, но Екатерина и Генрих пообещали исправить недоразумение. Все, кто виновен, понесут соответствующее наказание. Поэтому Серсея не волновалась на этот счёт, давая себе небольшую поблажку ― она разберется с этим позже, когда отдохнет.

Франциск навестил сестру вечером и пришёл не один ― он привёл к ней детей. Маленькие Карл, Генрих, малышка Марго, даже маленького Эркюля принесли. Сначала они смущались, потом осмелели – младшие братья и сёстры Серсеи ползали по кровати рядом с ней, наслаждаясь общением со старшей сестрой, пока сам Франциск сидел в ногах Серсеи и смотрел на неё с полуулыбкой. Двухлетнего Эркюля Серсея покачивала на руках, Марго пристроилась с ней на подушках, и они с братьями рассказывали ей о том, что происходило и происходит в замке. Рассказывали, как были напуганы, когда её не вернули в замок, как был зол отец. Серсея смеялась, целуя малышей в макушки, и выглядела абсолютно счастливой. Даже если ребра ещё болели, а правой рукой было сложно двигать.

Мария пришла следующим утром. Они выпили вместе чаю, и Серсея была благодарна королеве Шотландии, что та не выспрашивала о самочувствии, а лишь вела какую-то лёгкую, непринужденную беседу. Валуа помнила, как Мария приходила к ней и плакала над её кроватью, но не стала спрашивать ― не было гарантией, что это не было лишь сном или галлюцинацией. В любом случае, общество Марии было приятным, и Серсея была рада, что её навестили.

Королева Шотландии, немного посомневавшись, перед самым уходом смущённо преподнесла подарок. Статуэтку красивого коня, встающего на дыбы, размером где-то с ладонь.

– Он из бирюзы, ― сказала Мария. ― Говорят, в этом драгоценном камне есть исцеляющие свойства.

Это было трогательно, что Серсея позволила Марии аккуратно обнять себя. Потом девушка продемонстрировала эту вещь Нострадамусу, который по-прежнему приходил к ней утром и вечером, проверяя самочувствие. Прорицатель усмехнулся, но коня одобрил.

– Говорят, бирюза обладает силой защищать носителя от травм при падении, в основном с лошади; либо от падения со зданий или в пропасть. Именно поэтому Карл Пятый и получил от своего шута остроумный ответ: вряд ли после падения с высокого здания его властелин остался бы жив, даже имея кольцо с бирюзой, ― прорицатель усмехнулся и покачал головой. ― Но вот от других неприятностей бирюза действительно защищает. Бирюза делает человека сильным и выносливым, гармонизирует его, укрепляет здоровье.

И, кто знает, может в этом камне действительно были какие-то магические свойства, потому что спустя два дня после пробуждения Серсея натянула маску королевского величия, и все в замке шептались о том, что королевская кобра вновь стала такой, какой была до своего похищения ― ордой и недоступной, холодной и праведной. Будто и не было этого ужасного дня, в который ей чуть не переломали все кости.

Она так и сказала Франциску, когда он пришел навестить её уже без младших братьев и сестры. Опираясь на плечо любимого брата, Серсея усмехнулась:

– Это был всего лишь один день, Франциск. Меня не изнасиловали. Мне хотели вырвать сердце, но я вернулась.

Франциск усмехнулся, поглаживая сестру по волосам, слушая её мерное дыхание. Им было комфортно сидеть просто так, рядом, плечом к плечу, наслаждаться присутствием друг друга и знать, что с некровным близнецом всё хорошо.

– Это было ужасно, ― сказал дофин шёпотом, поцеловав Серсею в макушку. ― Ты права, это был лишь один день, но он… У меня будто сердце вырвали из груди.

Чтобы ободрить сестру, Франциск принёс ей подарок ― голубую тёплую шаль из самой дорогой ткани, которую он только смог найти. На этой ткани была вышита большая, золотая лилия ― символ королевской власти. Она была теплой и мягкой, Серсее она сразу понравилась. Франциск был рад, что угодил ей.

Жизнь вошла в свою колею достаточно быстро, весь дворец вздохнул от облегчения, когда принцесса пришла в себя. Передвигаться по замку она всё ещё не решалась, зато по своей комнате бодро вышагивала и уже не просила фрейлин подать ей ту или иную вещь. Все эти два дня, что она не вставала с кровати, вокруг неё роились все девушки, что были в её распоряжение. Теперь же осталась одна Камила, и в комнате стало даже просторнее и тише.

Вечером начался сильный дождь. Серсея с удовольствием постояла под тёплыми каплями, наслаждаясь дождём. Камила, которая топила камин в комнате и перенаправляла кровать, бросала на свою госпожу быстрые взгляды, будто всерьёз опасалась, что принцесса сейчас спрыгнет вниз с балкона. Но Серсея, вопреки волнениям своей фрейлины, пребывала в хорошем настроение. Или не настолько плохом, чтобы сводить счеты с жизнью; принцесса вообще считала, что не способна свести счёты с жизнью, от родителей ей досталась удивительная живучесть, необыкновенное желание цепляться за свою жизнь. Однако король и королева запретили оставлять принцессу одну, поэтому одна фрейлина всё время находилась рядом с госпожой.

Серсея думала. Она долго размышляла ― после всего, что случилось, после тех сомнений, что поселились в её душе, имеет ли право она сделать то, что ей хотелось? Она должна была получить точный ответ на терзающий её вопрос. И только один человек мог ей это дать. Но снова ― имела ли она право?

Было уже поздно. Екатерина, так и не сумев убедить дочь пообедать, уже удалилась в свои покои, да и весь дворец, казалось, кроме редких слуг погрузился в сон. Серсея крепче сжала на своих плечах подаренную Франциском шаль, после чего развернулась и вошла в комнату.

– Камила, ― тихо позвала она, и служанка, копошившаяся около камина, показательно поправляя безделушки (хотя могла просто спокойно сидеть за столом и читать), с готовностью посмотрела на светловолосую девушку.

– Ваша Светлость?

– Королева и король уже спят?

– Да, Ваша Светлость, ― как заведённая, ответила Камила.

– Хорошо, ― принцесса снова уставилась на балкон, смотря на то, как медленно темнеет мир за окном. Заветные слова чуть не сорвались с губ, но девушка решила немного подождать, чтобы дворец точно заснул. Или хотя бы у её решения было минимально свидетелей.

– Леди Серсея… ― неожиданно подала голос Камила. Принцесса вопросительно что-то промычала, давая служанке разрешение продолжить. ― Вы сегодня совсем не ели. Вам надо поужинать.

– Я не голодна, ― покачала головой принцесса, и тут в комнату внезапно постучались. Практически бесшумно, что удивительно для мужчины его роста и комплекции, Нострадамус вошёл в комнату. Камилла тут же зло зашипела, и Серсея поняла причину её недовольства: прорицатель зашёл без разрешения, и принцесса была одета всего лишь в белую сорочку на тонких кружевных лямках, длинную, но с глубоким декольте и кружевами по нём. Единственное, что более-менее скрашивало откровенный образ принцессы ― голубая шаль, которую Серсея поспешила запахнуть на груди лёгким движением. Наверное, она казалась ему красивой ― в такой одежде, с золотистыми, гладко расчесанными волосами, внимательными зелеными глазами. Настоящая принцесса.

– Леди Серсея, доброй ночи, ― склонил голову прорицатель. ― Я принёс кое-какие травы, которые должны будут помочь Вам заснуть.

Серсея слабо улыбнулась: вот только что она думала послать за прорицателем, как он сам пришел к ней. Девушка приглашающее кивнула на свой стол, давая Нострадамусу понять, что свои «колдовские варева», как их называл отец, он может разложить там. Прорицатель кивнул, но тут ему в спину донёсся недовольный голос Камила:

– Она ничего не ест. Отказывается от любой еды.

Серсея устало закатила глаза и бросила недовольный взгляд на Камилу, но в ответ встретила полный упрямства взгляд. Главная фрейлина всегда действовала в интересах своей госпожи, не думая о том, будет ли сама Серсея этим довольна или же нет.

Нострадамус перевел на неё мягкий, ласковый взгляд.

– Миледи, Вы должны поесть хоть что-то. Вам будет легче…

– Я не голодна, и прошу Вас, хватит об этом, ― жёстко прервала Серсея. Она вовсе не собиралась злиться, последние дни поселили в ней странную умиротворенность, которую было сложно ощутить, будучи не последним человеком при французском дворе. Екатерина всегда говорила, что жить принцессой, принцем, королём или королевой не просто. Надо идти на многие жертвы, и твоя человечность, твоя совесть и сострадательность первыми приносятся в жертвы.

Поэтому Серсея хотела сохранить это чувство спокойствия на более долгий срок. Но ядовитая натура королевской кобры вырывалась вперед, насытившись теплом, и более не желая сдерживаться. Французский двор не только говорил о том, что она пережила, но и о том, как это на ней отразилось. Принцессе стоило побыстрее прийти в себя и напомнить, кем она являлась.

Но злиться на Нострадамуса было ещё невозможно и по той причине, что она была обязана ему. И хотела вернуть долг поскорее.

Прорицатель, казалось, уловил её настроение. Он посмотрел на Камилу и спокойно приказал: