Текст книги "Королевская любимица (СИ)"

Автор книги: Девочка с именем счастья

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Анн Монморанси помимо того, что был просто политиком, являлся ещё и военным, первый герцог де Монморанси, маршал Франции, затем коннетабль Франции и пэр Франции. Анн принимал участие в заключении Мадридского договора. Её дед назначил Монморанси коннетаблем, но скоро потерял расположение короля ― Серсее не говорили, почему. После вступления на престол Генриха II Монморанси вновь добился прежнего влияния и стал ближайшим советником короля. Но из-за поступка сына Анн был выслан ― точнее, его вежливо попросили покинуть дворец, и он жил в своём замке Экуан к северу от Парижа.

Серсея согласилась на встречу не только из-за его статуса и заслуг перед Франции. В первую очередь ей действительно было интересно узнать, что может хотеть от неё отец человека, который хотел изнасиловать её и насильно стать мужем принцессы. А во-вторых ― она хотела взглянуть ему в глаза. От Екатерины Серсея научилась рассматривать разные причинно-следственные связи, и, кто знает, возможно Анн надоумил сына сделать то, за что Франсуа в итоге поплатился жизнью.

Когда Серсея приблизилась, герцог с трудом встал, опираясь на трость из чёрного дерева и украшенную алмазами.

– Герцог Монморанси.

Анн с трудом поклонился. У него были потрясающие седые короткие волосы, ни одной выбившейся пряди, даже ни одного секущегося кончика. Идеальные. Глаза – серые. Бледно-бледно-серые, такие светлые, будто все живые краски из них выкачали. То, что осталось, напоминало цветом грязный подтаявший снег в конце зимы.

– Ваша Светлость. Рад, что Вы согласились на беседу. Простите, что с опозданием, но поздравляю Вас со свадьбой.

– Благодарю, ― сдержанно ответила Серсея. Что бы не произошло с Франсуа, Анн Монморанси всё ещё оставался важным политиком и советником её отца, она должна была ― хоть и не обязана ― проявлять хотя бы видимое уважение. ― У Вас ко мне какое-то дело?

Она неотрывно смотрела на Анна, и сердце его пропустило удар. В глазах девушки плясали дьявольские огоньки – в ней было слишком много тёмного. Оценив прямоту девушки, он не стал ходить вокруг да около, и тихо, но прямо и уверенно сказал:

– Ваша Светлость, я не буду оправдывать своего сына, не буду молить о прощение, не буду его оправдать. Вы и сами знаете, что он любил Вас, но он не имел право поступать так, как он поступил. Любовь – не оправдание злодеяниям, не всем, по крайней мере. Я осуждаю и презираю его поступок, и как верный подданный вашего отца полностью принимаю и соглашаюсь с казнью, что Вы определили для него.

– Но как отец?..

Анн Монморанси вздохнул, и Серсея на несколько секунд подумала, что мужчина вот-вот расплачется.

– Но как отец я скорблю по сыну, ― тоскливо произнёс он, и от этого тона у Серсеи всё сжалось внутри, не только сердце. ― По сыну, который сделал глупую ошибку из-за любви и поплатился за неё. Вы сохранили жизнь моему второму сыну, и хотя Габриель не станет моим наследником, он хотя бы жив, и живет ту жизнь, которую выбрал для себя. Возможно, она сделает его счастливым, возможно ― нет, но он будет жив.

– Так чего же Вы хотите от меня? ― нетерпеливо спросила Серсея. Напоминания о Франсуа, о Габриеле мучили её, давили, ей вовсе не хотелось вспоминать о брате, которого она убила, и о брате, которого пощадила. Конечно, полностью вычеркнуть Габриеля не получится ― он теперь был её наёмником, человеком, который станет убивать и умирать за неё, но Франсуа и то, что он сделал ― и хотел сделать ― Серсея собиралась вычеркнуть из памяти.

– Франсуа не похоронили, как подобает. Его и его людей закопали как собак. Позвольте мне выкопать его тело и похоронить моего сына так, как он заслуживает. Как заслуживает человек, которым он был до того, как посмел оскорбить Вас. Прошу, ― его голос совсем затих, но, к своему большому сожалению, последнюю фразу Серсея всё-таки разобрала. ― Позвольте отцу похоронить сына.

Серсея взглянула на него, и впервые за весь разговор увидела не просто высокопоставленного, умудрённого жизнью герцога, а человека. Ему было шестьдесят, может больше. Старого человека, слабого, у Анна Монморанси были седые волосы и блеклые глаза, слегка трясущиеся руки, и стоял он с трудом, немного согнувшись. Это был старик, потерявший любимого сына и наследника, опозоренный старик, которого многие, наверняка, презирали. Он мог лишиться всего, если бы только Генрих не ценил его так высоко. Говорят, что дети платят за грехи родителей до седьмого поколения, но никто не думает о том, что за ошибки детей родители тоже страдают.

Серсея могла ответить отказом. Могла лишить отца права хоронить сына как человека. Могла…

– Конечно, ― сказала она. И тут же добавила: ― Не стоит возводить ему пышные похороны и… Это может оскорбить моего отца.

– Я понимаю, ― согласно кивнул Анн. ― Франсуа просто перезахоронят в семейном склепе на освящённой земле, поставят памятник из простого камня, где будет имя и даты жизни. Ничего более.

Девушка решила промолчать. Куда делась уверенность, где твёрдость и резкость?

– Благодарю Вас, Ваша Светлость. Господь будет к Вам милостив, ― тихо произнес Анн, глубоко поклонившись. Серсея поспешила уйти. Спиной она ещё долго чувствовала тоскливый взгляд убитого горем отца, который не исчез, пока она не скрылась за очередным поворотом живой изгороди. О казне Франсуа она всё ещё не жалела, но сочувствовала его отцу. Родители не должны хоронить своих детей.

– Камила, ― позвала она отставшую позади вместе со стражей фрейлину, и та поспешила приблизиться.

– Ваша Светлость?

– Пусть Габриелю назначат жалованье из моих счетов.

Если Камила и была удивлена, то не показала этого. Сначала Серсея волновалась, что её щедрость и милость к Габриелю может стать причиной сплетен, то сейчас уже было всё равно. Габриель был… хорошим человеком, и Анн Монморанси был благодарен, что она сохранила ему жизнь. Серсея могла сделать ещё немного, чтобы сделать его жизнь хорошей. Небольшое жалование, к тому же, укрепит его верность принцессе.

– Конечно. Я отдам необходимые распоряжения.

Родители не должны хоронить своих детей. Серсея вспомнила слова Монморанси ― «любовь – не оправдание злодеяниям, не всем, по крайней мере». А любовь матери к сыну будет оправданием, если Екатерина Медичи убьёт Марию, королеву Шотландии?

Остаток дня девушка провела в своей комнате. Шелковые простыни встретили её желанной прохладой, и леди Нострдам довольно потянулась, накрывая себя тонким одеялом. Принцессе слегка нездоровилось с самого утра, но она упрямо не сказала ничего мужу, и скрыла это от своих фрейлин. Нострадамус с ума сойдёт, если узнает, а ей не хотелось волновать его ещё больше. Такая обострившаяся ситуация при дворе выкачивала из её мужа все силы, Серсея не хотела добавлять к этому волнения за себя. Её безопасность, её здоровье были главными темами в мыслях Нострадамуса, поэтому девушка не спешила ему сообщать об этом.

Она проспала почти всё время ― усталость накатывала волнами, и Серсея то читала, то снова проваливалась в сон, и время прошло в таких неярких моментах. Решив не дожидаться мужа, принцесса приняла быструю ванну и переоделась, чтобы наконец-то улечься спать по-настоящему.

В какой-то момент она проснулась из-за того, что рядом с ней прогнулась кровать, и, дождавшись, пока мужчина ляжет, Серсея сонно прижалась к нему, по привычке укладывая голову ему на грудь. Её тут же обняли, а ладонь сжали в большой, тёплой ладони.

– Нострадамус, ― поприветствовала она мужа. ― Ты вымотался, ― сказала она, почувствовав это на каком-то интуитивном уровне.

Нострадамус погладил её по волосам, ласково перебирая волнистые пряди.

– Мария приходила после визита Екатерины. Расспрашивала меня про видения и их с Франциском будущее. Разговоры об этом иногда утомляют больше, чем сами видения, ― Нострадамус тяжело вздохнул. Серсея не нашла в себе силы даже для того, чтобы открыть глаза, лишь с трудом слегка дернула головой и мазнула губами по мужскому плечу. ― Зачем приходил Анн Монморанси? ― спохватился прорицатель. Он видел, что жена хочет спать, но не мог не спросить.

Серсея вздохнула, но вопрос взбодрил её, и она, превозмогая усталость открыла глаза.

Ей стало душно и невыносимо жарко, несмотря на прохладную ночь. Серсея отбросила своё одеяло и потянулась выше, поудобнее устроилась на груди мужа. В ней что-то менялось, но она пока не могла сказать, почему и зачем. Горячая кровь Серсеи кипела от страха, ненависти, желания отомстить, от всего тёмного и злого, пробудившегося в ней.

– Он просил меня дать разрешение на то, чтобы перехоронить Франсуа.

– И ты дала.

– Да, ― подтвердила Серсея. ― Я просто… подумала о том, что для отца сын остаётся сыном, чтобы не произошло. Какие ошибки мы бы не совершили, родители нас любят. Будь то крестьянин и его дети, или король и его наследники… Или коннетабль Франции и его сын-предатель. Анн заслуживает того, чтобы оплакивать сына в семейном склепе.

Нострадамус молчал какое-то время. Обнял её и прижал к себе – всё как всегда, как и в предыдущие ночи.

– За свои поступки я буду гореть в Аду, ― он поцеловал её в макушку. ― За что же мне достался ангел?

Серсея рассмеялась. Она смотрела на него нежным взглядом, а мужчина не мог оторвать взгляд от её лица, от глубоких глаз, от доброй улыбки. Нострадамус каждый раз как никогда ярко замечал, как она сильна, высока и стройна, точно юное деревце, его прекрасная жена… как после каждой ночи, полной её внезапной, пламенной страсти, она становилась всё краше.

– Я не ангел, Нострадамус, ― покачав головой, произнесла девушка. Его же сердце плавилось от горячего обожания к ней. ― Далеко не ангел.

***

Сильный порыв ветра колыхнул тяжелые шторы и смахнул со стола кипу не придавленных ничем бумаг. Серсея нехотя разлепила не желавшие раскрываться веки. Она не сразу догадалась, что причиной её пробуждения были громкие голоса за дверью и настойчивый стук.

Серсея вздрогнула, сердце её колотилось, простыни перепутались. В комнате было темно, как в яме, кто-то барабанил в дверь.

– Ваша Светлость! ― взволнованно позвала Камила. ― Ваша Светлость, прошу Вас!

– В такое время… ― пробормотала ничего не соображавшая Серсея, выскальзывая из-под тяжелой руки Нострадамуса. Прорицатель дёрнулся во сне, сонно проведя по постели рукой, но, не найдя супругу рядом, проснулся и посмотрел на неё.

– Что происходит? ― хриплым после сна голосом спросил мужчина.

– Понятия не имею, ― ответила принцесса, затягивая пояс халата и открывая дверь. Она обнаружила там фрейлину с занесённым кулачком и с тоненькой свечой в руках. Камила тоже выглядела сонной, взлохмаченной, одетая в длинный розовый халат. В другое время Серсея поразилась, ведь всегда собранная девушка не позволяла себе так являться к принцессе, но сейчас было всё равно. ― Камила, ради всех святых…

– Королева Мария приходила к королю Генриху.

От резкого пробуждения болела голова. Серсея почувствовала, как раздражение поднимается в душе.

– И что? ― зло спросила она, чувствуя, что ещё немного, и сорвётся на фрейлину.

– Она отказалась от союза, ― сказала Камила. ― И… она сбежала из дворца. Сбежала вместе с Себастьяном.

========== восемнадцать. что со мной, франциск ==========

– Тебе не стоит так истязать себя, ― на плечо Франциска вдруг опустилась ладонь сестры, подкравшейся незаметно и словно озвучившей его мысли. ― Ты сделал всё, что мог. Если стража найдет их, значит найдёт. Если нет, то значит так суждено, ― добавила она, и в дофине неожиданно открылось второе дыхание. Ярость, обида за такую несправедливость, за собственную несостоятельность, жажда всё исправить рвались наружу, выбираясь из-под гнёта страха и отчаяния.

– Я хочу знать ― почему, Серсея, ― сказал он, впрочем, не надеясь, что сестра его поймет. Она была прекрасной принцессой, и всё в мире делалось по её желанию, ей никто бы не посмел разбить сердце. Но злость и бессильная ярость во Франциске требовала выход, поэтому он сказал то, что говорить на самом деле не желал. ― Ты же хотела знать, почему Монморанси напал на тебя.

Он испугался, что она уйдёт сейчас, оскорбившись ― Серсея не заслужила такого отношения. Она единственная, кто пыталась поддержать его, пусть и в своей, особой манере королевской кобры. Но принцесса лишь присела на траву рядом с ним, задумчиво сорвала травинку и покрутила её в тонких пальцах. Франциск невольно залюбовался тем, как в неярком солнечном свете переливаются подаренные Нострадамусом кольца.

– Я скучаю, ― призналась она, и Франциск облегченно выдохнул ― сестра совсем не обиделась. Он протянул руку и обнял Серсею. От неё пахло вином и пшеницей, дофин не знал, почему ему это нравилось.

– Да, я тоже. Поиски отнимают много моего времени. Как ты поживаешь?

Серсея надменно фыркнула, но не стала вырываться из объятий брата.

– Если бы со мной не было Нострадамуса, я бы сказала, что меня все бросили. Но в отличие от моей родни, муж всегда может найти для меня время.

Франциск понимал, что это ― ответ на его неумышленное оскорбление, поэтому не стал отвечать.

– Прости, ― сказал он. ― Это важно для меня.

– Я понять не смогу.

Дофин молчал какое-то время, а потом мягко отстранился, сжал плечи принцессы и внимательно посмотрел в зелёные глаза. Не похожие на очи Баша ― у того они были неприятного, почти болотного цвета, а у Серсеи отливали какой-то голубизной. Франциск любил её глаза. Франциск любил её.

– Серсея, скажи мне правду. Мать как-то причастна к этому?

– Нет, ― Серсея даже не дрогнула. ― Но я бы всё равно так сказала.

Дофин тяжело вздохнул. Только сейчас Франциск с раскаянием подумал о том, как, должно быть, тяжело ей пришлось в это время, в эти дни вынужденного, почти полного одиночества. Он совсем забыл о ней, холя и лелея свою ярость на Себастьяна и Марию. А Серсея всё это время молчаливой тенью следовала за ним, не говоря ни слова упрека, не требуя внимания. Он крепче обнял её, зарываясь в волосы, шумно вдыхая их запах. Серсея уютно свернулась калачиком, прикрыв глаза. Он нежно гладил её спину, оставляя лёгкие, почти невесомые поцелуи на волосах. Серсея блаженно зажмурилась, отдаваясь этой ласке, столь редкой от всегда по странному собранного брата.

– Серсея, я… я никому так не доверял, как тебе, ― внезапно сказал он. ― Мы родились вместе. Я всегда считал нас едва ли не единым целым, двумя частями одного. Не хочу верить, что ты бы сделала что-то, что навредило бы мне.

– Да, брат, ― без всяких сомнений согласилась она. Девушка погладила Франциска по волосам и по лицу, как маленького. ― Среди всех наших братьев и сестры, тебя я любила больше всего. Но Екатерину я любила больше всех. Ты никогда не окажешься на моём месте, потому что от тебя мать не отказывалась. Екатерина спасла меня. И я готова на всё ради неё. А она ― ради тебя. Я не могу навредить тебе, но спроси себя, скольким многим я готова перейти дорогу, чтобы спасти тебя.

Франциск ушёл от очередного прикосновения и теперь смотрел на сестру с неприкрытым ужасом в глазах. Серсея поджала губы и опустила голову. Двоякий подтекст в её словах он уловил ― если Серсея готова перегрызать глотки ради него, на что способна мать?

На многое, очевидно.

Франциск вздохнул, поднялся и, задорно улыбнувшись, протянул принцессе руку.

– Я сегодня, пожалуй, отдохну. Не составишь мне компанию?

Серсея улыбнулась и, элегантно вложив в руку дофина свою, поднялась на ноги. Она сделал было шаг вперед, чтобы пойти с братом, как вдруг внутри всё сжалось. Принцесса побледнела и не моргая уставилась на всё больше расплывающегося перед глазами Франциска.

– Серсея? ― озабоченно позвал брат.

Принцесса потрясла головой, стряхивая морок и отгоняя страх. Но вдруг она резко замерла, сражённая слабостью. Ей уже давно не здоровилось, слабость, раздражительность и сонливость стали её постоянными спутниками с тех пор, как она вернулась во дворец, и сейчас организм не выдержал нагрузки, и, лихорадочно втягивая носом воздух, Серсея плавно опустилась на землю, пока Франциск кинулся к ней на помощь, подхватывая под руки.

***

Принцесса очнулась в своих покоях и удивлённо осмотрелась по сторонам. Серсея не понимала, как оказалась там. Последним, что она помнила, была её прогулка по саду. Она разговаривала с Франциском, а потом они пошли гулять, но вместо сада, Серсея оказалась в своей спальне и совершенно не имела понятия, как это произошло.

Со стороны вежливо прокашлялись. Серсея приподнялась в постели, посмотрев на брата ― Франциск сидел в кресле рядом.

– Голова болит, ― пожаловалась она. ― Что произошло?

– Ты упала в обморок, но лекарь сказал, что с тобой всё хорошо, ― сообщил дофин. Он был как-то странно бледен, глаза его поблескивали, но его сестра решительно ничего не осознавала.

– Что со мной произошло? ― Серсея моргнула, не понимая, что имел в виду брат. Приступ тошноты снова подступил к горлу, и Серсея наклонилась вперед, надеясь избавиться от противного ощущения.

– Сначала подумали, что это простое переутомление. И неудивительно, ― Франциск замер, и ей показалось, что в его глазах мелькнула жалость и нечто похожее на сожаление.

– Понятно, ― пробормотала девушка, а потом вдруг вздрогнула. ― Подожди ― «сначала»? Это не так? Что со мной, Франциск?

– Догадайся сама, ― сказал дофин, отводя взгляд. Серсея по голосу слышала, что он еле-еле сдерживал смех и улыбку, но чем они могли быть вызваны девушка даже не подозревала, а потому только злилась.

– Я не собираюсь играть в загадки, братец, ― процедила она сквозь зубы. Девушка снова осмотрелась, в этот раз взглянув и на свои руки, как если бы они могли подсказать ей объяснение непонятного перемещения.

– Не злись, ― Франциск опустился на кровать и провёл ладонью по щеке сестры. ― Тебе вредно.

– Почему?.. ― только это слово она смогла выдавить из себя. В голове крутились десятки вопросов, миллионы сомнений, но все они так и не сорвались с её губ.

Но тут Серсея замолчала, замерла, раздумывая над его словами. Потом начала подсчитывать. Один раз. Другой. Заново. И застыла, поражённая. С ошарашенным лицом сидела на кровати, пока прохладная рука Франциска не легла ей на лоб. Серсея принялась пересчитывать. Подняв палец, чтобы Франциск не перебивал, принцесса шевелила губами, называя цифры. Потом попыталась сглотнуть. Не помогло.

– Яркие сны… – пресным голосом внезапно пробормотала Серсея. – Постоянная усталость. Вечное оцепенение. Еда как не в себя. Всё сходится. Я в положение. О, Боже, я беременна! ― вскрикнула она и тут же испуганно прикрыла рот ладонью. Как будто если сказать об этом слишком громко, то это окажется неправдой, миражом, иллюзией.

– Я поздравляю тебя, сестра, ― торжественно произнес Франциск и прикоснулся губами к её костяшкам. ― Я ещё никому не сказал, понимаю, что ты захочешь сама сообщить. Мужу. Родителям, ― Франциск встал и подал ей чашку. ― Чай с мёдом. Восстановить силы.

Он посидел рядом, поминутно целуя её в макушку, пока принцесса пила чай, а потом, ещё раз высказав поздравления, вышел. Серсея отослала служанок и молча сидела на кровати, согревая руки о тёплую чашку. Ребёнок. Она беременна.

Серсея приложила руки к животу. Франциск сказал, что повитуха определила почти три месяца ― немного больше или меньше. Девушка внезапно вспоминал, что когда приехала из медового месяца, обнаружила, что некоторые платья с трудом сходятся в талии. Она никому ничего не сказала, но Камила беззлобно подшучивала про то, что надо бы принцессе меньше есть любимые сладости, ведь «медовый» месяц уже прошёл.

Потом ― задержка. До сих пор всю жизнь всё было чётко, день в день. Серсея следила за этим и точно помнила, что Екатерина озаботилась этим вопросом перед свадьбой ― чтобы во время медового месяца дочь подольше не беспокоили женские дела. Так же Серсея хорошо помнила, что где-то за неделю до свадьбы мучалась от небольшой боли. Эти были особенно болезненными ― принцесса почти не вставала с постели, её мучили сильные боли, которые не утоляли никакие лекарства.

И во время первого месяца регулы были. Не сильные, без боли, но несколько дней она просидела в комнате, а Нострадамус отпаивал её чаем и кормил конфетами. А потом… Второй и третий месяц женские недомогания Серсею не мучали, но она на это благополучно не обратила внимание.

Потом ― усталость. Недостаток сна, утреннее недомогание – эти поводы как раз и могут быть причиной постоянного чувства усталости, вялости и разбитости, а вовсе не кипевший страстями французский двор.

Серсея аккуратно встала с кровати и, не почувствовав головокружение, подошла к зеркалу. Сняв одежду, она молча рассматривала себя в зеркало. Конечно, изменения были, и Серсея не понимала, как не заметила их раньше ― грудь стала немного больше, бедра мягче, волосы ярче… Даже небольшой выпирающий животик не испортил общей картины. Он был небольшим, но, когда Серсея приложила к нему руку, ощутила, какой он плотный. Принцесса никогда не отличалась особенной худобой, была стройной, но тощей ― никогда. Екатерина часто говорила, какая у неё прекрасная фигура, поэтому небольшой животик не так сильно выделялся.

Серсея повернулась туда-сюда, разглядывая живот под разными углами… Как будто, если найти правильный ракурс, он исчезнет. Провела по нему ладонью. Сердце заколотилось у самого горла, куда немедленно поднялась и тошнота. Губы приоткрылись, судорожно хватая воздух.

Лицо в зеркале уже не казалось ошеломленным, скорее, прислушивающимся. Серсея накинула халат, дошла до кровати и медленно опустилась на неё. Зажмурилась, пытаясь отвлечься от происходящего, но у неё всё никак не получалось.

– Ваша Светлость? ― в комнату постучала Камила. Конечно, верная фрейлина была оповещена о самочувствии своей госпожи. ― У вас всё хорошо? Быть может, вы чего-то хотите?

Серсея не хотела ничего. Лишь тишины и спокойствия. Подумать.

– Принеси мне одежду, ― приказала она, чтобы отослать фрейлину подальше и при этом быть уверенной, что позже она не придёт. Камила принесла платье, но Серсея отослала её, сказав, что оденется сама. У неё тут такой момент! Наверное, величайший в жизни.

Совершенно внезапно всё её тело вздрогнуло и девушка, закрыв лицо руками, расплакалась. Серсея не могла сказать, чем были вызваны слёзы, они просто катились из её глаз и катились, не прекращаясь, а сама принцесса попросту не могла справиться с собой.

Дурой Серсея не была, и отрицать очевидное не стала. Известие не стало удивительным, учитывая, насколько редко Нострадамус позволял ей уснуть без исполнения супружеского долга. Для неё не было секретом его обожание, его любовь к ней. Она была его женой, они проводила каждую ночь вместе, и каждую ночь он любил её так страстно, что стоило голове Серсеи коснуться подушки, она мгновенно отключалась.

Через час девушка успокоилась. Умылась, переоделась в светлое, голубое платье, расчесала волосы, убедилась, что лицо выглядит не слишком опухшим ― для полной уверенности она ещё полчаса посидела в комнате, уже не плача ― и вышла из комнаты. Отказавшись от помощи служанок, Серсея сама направилась на поиски своего мужа. Впрочем, где искать Нострадамуса, она знала лучше всех.

Конечно, он был там же, где и всегда, в лазарете, сосредоточенно что-то взвешивал и записывал. Серсея коротко постучалась и вошла, быстро оглянувшись по сторонам. К большому облегчению, супруг был один.

– Можно? ― с кокетливой улыбкой спросила принцесса. Лицо прорицателя привычно просветлело, улыбка украсила мужские губы, когда он увидел её.

– Конечно.

Серсея с удобством устроилась на стуле напротив мужа ― в тысячу раз осторожнее, чем обычно, следя за каждым движением.

– Мне не здоровилось сегодня, ― без предисловий начала она. ― Я упала в обморок на прогулке с Франциском.

Нострадамус закрыл глаза и шумно выдохнул через нос. От былой радости не осталось и следа, теперь он был хмур и сосредоточен.

– Как ты чувствуешь себя сейчас? Почему не сказала? ― голос его был чётким и собранным. Серсея поняла, что он злится, но ей было всё равно – это было лишь небольшой игрой, и вскоре Нострадамус испытает только одно чувство.

– Не хотела тебя тревожить. Но всё не так просто, ― Серсея задумчиво пропустила мягкую прядь своих волос между пальцами. ― Мне снятся сны. Реалистичные до жути. И очень выматывающие. Разные, и одновременно похожие. Потому что цветные. Очень яркие, совсем как в жизни. Обычно во сне я чувствую, что сплю. А здесь нет. И еще…. Я много сплю, у меня нет ни на что сил. Я думала это простое утомление и потрясение случившимся, но… Нет, ― она встала и приблизилась к мужу, внимательно взглянула в его глаза, и, хотя он наверняка понял, всё равно сказал это вслух. ― Я беременна, Нострадамус. Я жду нашего ребенка.

И замерла, даже дыхание затаила. Один удар сердца, другой…Нострадамус сгрёб её в объятия, одним движением притягивая вплотную, впечатывая в себя. Зарываясь лицом в её волосы и шумно втягивая носом воздух. Поёжившись от щекочущего ухо горячего дыхания, пустившего по телу сотню крохотных знакомых искр зарождающегося возбуждения, Серсея облегченно выдохнула, когда её муж произнес:

– Ты сказала, что я подарил тебе ветер, и предложила что-то взамен, а я отказался. Но ты, видимо, меня не послушала и решила наградить снова. Самым дорогим, что ты могла подарить мне.

Он бережно отстранил Серсею и, обвив руками, прижал к груди. И впервые за то время, что она знала о своем деликатном положении, Серсея улыбнулась. Широко и искренне. Нострадамус не выдержал ― подавшись вперёд, коснулся губами её губ. Жаркий поцелуй, даже немного настойчивый.

Серсея слышала его дыхание и своё сердце, что вот-вот было готово пробить грудную клетку.

Серсея снова плакала. Но в этот раз могла сказать почему ― от бесконечного счастья.

Мир перевернулся. Раньше на свете существовал только один человек, без которого Серсея не могла жить. Теперь их двое. Это не значит, что её любовь раскололась пополам и поделилась между ними, нет. Наоборот, сердце как будто стало вдвое больше, выросло, чтобы вместить и ту любовь, и эту. Наполнилось любовью до краев. Даже голова слегка закружилась.

Серсея никогда не представляла себя матерью, не ощущала материнских чувств. Дети Екатерины и Генриха вызывали в ней добрые, тёплые чувства, она их любила, но быть старшей сестрой и быть матерью самой ― разные вещи. Этот ребенок, её с Нострадамусом, совсем другое дело.

Он нужен Серсее как воздух. Это не выбор, это необходимость.

Наверное, у неё никудышное воображение. Она и представить не могла, как ей понравится замужем, пока не вышла замуж на самом деле. Так и с ребенком. Не могла представить, что захочет собственных детей, пока не оказалась перед фактом…

Рука её медленно скользнула по груди вверх, Серсея прикрыла глаза и, когда ладонь достигла щеки прорицателя, принцесса мягко поцеловала мужа в губы. Неспешно и очень невинно. Удивленный не меньше, чем она, Нострадамус не мог поверить в собственное счастье. Всю нежность она вложила в поцелуй, и он ответил тем же. Прижав рукой за талию ближе к себе, чтобы она никуда от него не делась, второй рукой провёл по спине между лопаток вверх, запуская её в шелковые пряди волос. Обычный невинный поцелуй стал более чувственным, когда она попыталась вдохнуть, приоткрыв ротик, а он аккуратно запустил язык внутрь.

Серсея повторяла за мужем все ласки. Её сердце буквально замирало от чувств, что расцветали внутри неё. Мягкий и нежный язык с лёгкостью сплетался с её. Нежность и трепет, с которым они целовались, парила невидимой дымкой, такой важной и неотъемлемой, как и любовь к ещё не рождённому ребенку Серсея прижималась к нему, потому что так подсказывало ей тело, ей хотелось быть как можно ближе к нему.

Настолько чувственным был поцелуй, что королю вскружило голову. Между ними проходил ток, пробуждающий желание.

– Я люблю тебя, ― сказал прорицатель, и Серсея улыбнулась, уткнувшись лицом ему в грудь. Она и не подозревала, что можно быть такой счастливой.

Сообщить родителям она смогла только утром, потому что весь вчерашний день провела с Нострадамусом. Муж не пожелал отпускать свою жену, и поскольку прорицатель пока был никому не нужен, то Серсея позволила себе запереться с ним наедине. Слуги ― пусть думают, что хотят, девушке было всё равно. Она была счастлива.

Окрылённая хорошими новостями, Серсея пребывала в хорошем настроении. Поэтому на вечер у неё были совершенно определённые планы. Она была счастлива и хотела поделиться этим счастьем, когда его тело аккуратно впечатывалось в её собственное. То, как его пальцы судорожно сжимались на её бедрах, словно навсегда оставляя на них следы, то, как его горячее дыхание на её шее вызывало в ней безудержное желание, и на несколько секунд у Серсеи мелькнула невероятная мысль ― этот ребенок определённо должен был быть сильным и счастливым, ведь был зачат в любви, настоящей любви.

Утром после завтрака она нашла короля и королеву в тронном зале. Судя по напряженным лицам, они опять сошлись в очередной словесной перепалке. В последнее время и так не самые лучшие отношений Генриха и Екатерины пошатнулись ещё сильнее. Стоящая перед Генрихом Екатерина, освещённая мягким светом, смело смотрела в сторону короля. Тишина стала осязаемой; казалось, сам воздух дрожит от напряжения.

– Ругаетесь? ― буднично спросила принцесса, подходя к родителям. Генрих метнул в неё гневный взгляд, и огонь его немного поутих. Он медленно повернулся к дочери, сложив руки в замок за спиной.

– Иди к себе, Серсея, ― строго произнёс он. Серсея с неким беспокойством посмотрела на своего отца-короля, отмечая, как чернеют от усталости его глаза, а меж бровей давно залегла и не хочет расправляться упрямая морщинка. ― Тебя это не касается, ― обманчиво-мягкий голос плавно обволакивал мрамор колонн, отражаясь от стен.

– Действительно. Но я тут по-другому поводу, ― ровно ответила Серсея, смело глядя отцу в глаза. Она качнула головой, отгоняя непрошенные мысли. ― Я хочу принести немного радости в этот мрачный день.

– И каким же образом? ― удивленно спросила Екатерина, и девушка порадовалась тому, что её шпионы не донесли раньше, то ли занятые другими делами, то ли уважая право принцессы рассказать самой.

– У меня будет ребенок, ― она попыталась придать голосу максимум веселья и торжества, и широко улыбнулась. ― Я беременна!

Екатерина тихо вскрикнула. Генрих застыл, глядя на дочь расширившимися глазами, а потом внезапно громко рассмеялся, привлекая внимание всех аристократов в зале. Генрих взошёл на свой трон.

– Дамы и господа! ― громко и торжественно объявил он. ― Господь милостив к нам, он преподнёс нам подарок. Скоро, дом Валуа получит первого наследника. Моя дочь Серсея ждёт ребёнка.