Текст книги "Королевская любимица (СИ)"

Автор книги: Девочка с именем счастья

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

– Моя дорогая принцесса, не согласитесь ли вы подарить мне танец? ― улыбаясь, спросил Генрих. Ротик Серсеи сложился в букву «О», со стороны раздался добрый смешок Екатерины. Обычно король проявлял свою любовь к старшей незаконнорождённой дочери иными путями, не такими публичными.

Тогда он впервые публично назвал ее своей дочерью, пусть и не открыто, спрятав за словосочетанием «моя дорогая принцесса».

Но Серсея не растерялась ― в шесть лет она уже умела держать «лицо на людях» и вести себя более-менее правильно в необычных ситуациях. Поэтому она улыбнулась, взяла платьице в ручки и поклонилась.

– С большой радостью, мой король.

Генрих выпрямился, подал ей руку ― в детстве папа казался таким высоким, а она была такой маленькой ― и они вдвоем вышли в самый центр зала. Они еще раз раскланялись, заиграла музыка, и Генрих внезапно подхватил ее на руки и закружился вместе с ней. Серсея весело засмеялась от восторга, и многие гости вторили ей. Наверное, они выглядели невероятно забавно ― король, согнувшийся низко-низко, чтобы держать дочку за маленькую талию, и она, которая тянулась как можно выше, чтобы положить папе ручки на плечах. Это был ее первый танец ― не те танцы, где отец брал ее на руки и просто медленно вышагивал с ней на месте, а именно первый настоящий танец.

Счастливое, беззаботное детство.

В её уши снова полилась музыка, тихий говор гостей успокоил. Она танцевала, кружилась, и все вокруг хлопали, и хлопали, подобострастно сияя, даря ей настроение и желание жить. Послышались восхищенные вздохи приглашенных при виде лёгких поворотов и грациозных движений рук. И пусть они тысячу раз льстили, она вполне заслужила эту лесть. Она слышала ее с самого детства, и теперь в полной мере понимала свою уникальность. Она была незаконнорождённой, любимой дочерью короля, которую удочерила его жена и любила, как родную. Таких как Серсея больше не было.

Но поглощённая в свои мысли, Серсея не заметила, как в глазах отца мелькнули те самые хитрые искры, которые насторожили ее еще в начале разговора. Танец подходил к концу, но не успела музыка закончиться, как Генрих, в очередной раз крутанув ее на месте, подхватил за запястье и потянул в сторону. Серсея, весьма необычным способом вырванная из воспоминаний, пару раз недоуменно моргнула, вздрогнула, а потом увидела перед собой Нострадамуса. Екатерины рядом не было.

– Нострадамус, ― Генрих сам подвел ее к прорицателю и протянул ее руку. Мужчина замешкался, а король твердо произнёс. ― Моя дочь оказывает вам честь.

Серсеи хватило нескольких секунд, чтобы понять, что произошло. Видимо, она недооценила то, насколько скучно было отцу, или он хотел таким образом что-то доказать Серсеи, или наказать за слухи, или… Что руководило Генрихом было неясным, но пауза слегка затянулась. Отказаться было невозможно, и Нострадамус, и Серсея это понимали. Поэтому принцесса улыбнулась и ободряюще кивнула прорицателю. Нострадамус взял руку Серсеи в свою.

– Почту за честь, Ваша светлость, ― сказал мужчина ей. Генрих отступил, прорицатель вывел ее на середину полянки.

– Музыку! ― крикнул король, и ― одного беглого взгляда было ясно ― сбитые с толку музыканты тут же вернулись к своим обязанностям. Пространство вокруг Серсеи снова заполнила музыка, только в этот раз она сама была напряженная, как струна. Вместо теплых ладоней отца, ее держали крепкие чужие руки, вместо благовоний короля она ощущала запах лекарств, а также сандала и мускуса, которым пытались перебить этот запах. Нострадамус был… другим, совсем не похожим на тех мужчин, с которыми Серсея общалась до этого.

И девушке, вместе с тем, казалось, будто это делает Нострадамуса в ее глазах только лучше.

«Да, ― подумала Серсея. ― – Дворцовым сплетникам будет, что обсудить» Мелькнула мысль, что хорошо, что Екатерина куда-то отошла, а то ситуация грозилось стать еще более неловкой. Хотя, впрочем, королева недолго отсутствовала ― Серсея успела выхватить ее удивленный и ничего не понимающий взгляд среди других людей.

Она тяжело вздохнула и посмотрела на мужчину, который аккуратно вел ее в танце, и слабо ему улыбнулась.

– Простите, что вам пришлось участвовать в этом фарсе. Отцу, очевидно, слишком скучно.

– Ничего страшного, Ваша светлость. Очевидно хорошо, что я умею танцевать.

Серсея хмыкнула, и позволила себе открытую улыбку. В конце концов, люди могли говорить, что хотели, разве Серсея не имела права хоть на каплю веселья?

– Очевидно.

Нострадамус слышал, что Серсея всегда хорошо танцевала, но на балах такой чести оказывались немногие ― король Генрих, брат Франциск, иногда Серсея в шутку кружилась с младшими братьями. Почти никто чужой не получал согласия, а тут королевская любимица танцевала с обычным прорицателем, пусть и приближенным к ее приемной матери, а все же чужим мужчиной. Конечно, у Нострадамусу не было выбора, когда Генрих подвел дочь к нему, но сама Серсея могла аккуратно отстраниться и уйти, сославшись на нежелание танцевать.

Несмотря на это, сейчас он видел, как почти летают ее туфли над полом, без труда вспоминая всевозможные па. Она была маленькой, изящной и грациозной, живо реагировала на самые сложные повороты и смену рук. Ей отчетливо нравилась мелодия, собственная пышная, чуть подпрыгивающая при движении юбка и то, как лежит мужская ладонь у нее на талии.

Серсея была близко, настолько близко, что Нострадамус чувствовал запах вина и свежей травы, исходящий от нее; или это был запах винограда и пшеницы, но что-то определено приятное и терпкое. Она была близко, искренняя и улыбающаяся, такая… которая никогда не могла принадлежать прорицателю.

Когда музыка закончилась, Нострадамус задержал ладонь Серсеи в своей несколько дольше, но все равно отпустил ее спустя мгновение. Серсея ласково улыбнулась, сделав вид, будто ничего не заметила, сделала шаг назад и сделала реверанс в ответ на поклон Нострадамуса.

– Благодарю за танец, Ваша Светлость, ― кивнул мужчина.

– Всегда рада, Нострадамус, ― улыбнулась принцесса. Они кивнули друг другу и отошли в сторону. Музыка снова заиграла, гости вернулись к своим разговорам, но Серсея спиной чувствовала любопытные взгляды, которые неприятно жгли кожу. На несколько секунд мелькнула мысль: понимал ли отец, что своими действиями разжигает интерес людей к жизни Серсеи, развязывает языки сплетникам? Екатерина всегда учила не обращать внимание на зубоскалов, но королевская любимица не часто с ними сталкивалась, и почему-то думала, что навряд ли сможет выдержать насмешки и плевки в спину.

Кстати говоря, о Екатерине ― Нострадамус и Серсея не успели обменяться и двумя словами, как рядом тут же оказалась Медичи. Серсея не сказала бы, что женщина была зла, однако в ней явно читалось раздражение и непонимание. Впрочем, эти чувства у королевы были связаны ― непонимание чего-то вызывало у Екатерины раздражение, особенно когда она не понимала что-то, в чем были замещены ее дети.

– Что это было? ― шепотом спросила она.

– Генрих, ― просто ответила Серсея, но королеве этого хватило. Она крутанула головой, выглядывая в толпе короля, а когда нашла, ее зелено-карие глаза опасно сверкнули.

– Что это было? ― подошла Екатерина к Генриху с тем же вопросом, что и к Серсеи.

– А что такое? А, ты про Серсею и Нострадамуса. По-моему, ты должна быть довольна. Твоя любимица с твоим любимцем, ― Генрих усмехнулся, пригубил вино из бокала, и снова влился в праздник, как будто ничего и не произошло.

Екатерина внимательно вглядывалась в его спину, крепко сцепив руки, потом перевела взгляд на Нострадамуса и Серсею, которые что-то обсуждали чуть поодаль, и тяжело вздохнула. Ей оставалось только надеяться, что супруг не всерьёз увлекся какой-то своей идеей, связанной с прорицателем и принцессой, и в скором времени, он оставит Нострадамуса в покое.

Но Екатерина ошиблась ― Генрих не забыл про Нострадамуса. Наоборот, внимание короля почему-то снова и снова обращалось к прорицателю, хотя обычно он вызывал в Генрихе лишь глухое раздражение, злую иронию и полное недоверие. Иногда он даже мог кинуть в адрес Екатерины что-то завуалированно злое, будто обвиняя ее в измене с прорицателем, однако король знал, что жена верна ему как никто.

Был праздник ― с приезда Марии торжеств во Франции стало все больше, Генрих старался показать молодой королеве всю прелесть и пышность своей страны. Будто говоря: «Ты будешь когда-то всем этим править, если будешь хорошей девочкой». Серсея по большей части не волновали торжества в замке, она относилась к ним ровно безразлично, потому что когда живешь во всем этом восторг превращается в рутину, а праздник ― в обязанность. А вот свадьбы, дни рождения – вот это было бы поинтереснее.

Сегодня же был обычный праздник, призванный слегка расслабить и развеселить придворных. И Генриху, как часто, бывало, скучно в это время.

Его взгляд прошелся по залу, наткнулся на порицателя, говорящим о чем-то с Екатериной.

– Нострадамус, ― позвал Генрих. Все разговоры мгновенно понизили тон, даже музыка стала играть тише. Серсея, до этого сидящая с фрейлиной Камилой за одним из столов, посмотрела сначала на маму, потом на отца и перевела встревоженный взгляд на Нострадамуса. Мужчина рядом с Екатериной напрягся. ― Поделитесь с нами вашей мудростью.

– Я не понимаю, ― аккуратно ответил Нострадамус, смотря на короля. Серсея прищурилась.

– Вы все время говорите о чем-то с моей женой. О чем? ― на этих словах, Екатерина, которая смотрела в сторону Серсеи, будто у нее спрашивая, что нашло на ее отца, резко повернула голову в сторону короля. ― Я слышал, император Максимилиан завел в Праге пророка, который гадает на картах. Какая судьба ждет королеву Марию и ее дом?

Судя по тому, как свела брови Мария, ей самой не очень хотелось слушать предсказание о себе, но Серсея понимала ― если отец захотел, он получит от этого хоть какой-то результат, чем бы это не было. Нострадамус подошел к подножью трона и опустился на колени.

– Простите, Ваше Величество, я не силен в картах. И не властен над моими видениями, они приходят помимо моей воли.

Серсея ободряюще улыбнулась несмотря на то, что Нострадамус не мог ее увидеть. Однако, судя по тому, как повел плечами пророк, он что-то почувствовал.

– Вы уступаете пророку Максимилиана? ― провокационно спросил король.

– Оставьте его в покое, Генрих, ― приказала Екатерина, подходя к собственному трону и царственно на него опускаясь.

– Почему? Владеет же он каким-то искусством, раз вы так полагаетесь на его умения, ― в некоторой степени сварливо поинтересовался король. Серсея поймала взгляд Франциска в зале; брат устало закатил глаза ― если кого-то и веселили подобные придирки Генриха, то его семья порядком от них устала, понимая, насколько велика роль Нострадамуса в их жизни. В моменты опасности, часто именно провидец спасал детей, да и Екатерина часто оказывалась спасена лишь его нереальному таланту фармацевта. Случай с переливанием крови ― о котором никто не знал, но о котором Серсея не могла забыть ― был ярким тому подтверждением, и Серсею с Екатериной точно убедил в том, что дар Нострадамуса незаменим.

По крайней мере дочь Медичи считала, что мужчина заслуживает лучшего к себе отношения от короля, но все ее аккуратные доводы на этот счет вызвали лишь насмешку короля.

У Нострадамуса, как и в случае с танцем, не было выбора ― мало ли что взбредет королю в голову, посмей он отказаться. Поэтому Серсея ― как и все ― с интересом наблюдала за тем, как прорицатель по картам делает предсказания. И, как Екатерина, она смогла отличить настоящие предсказания от «банальностей», как их назвал Генрих, которыми мог повеселить любой картежник на рынке.

Услышав настоящие пророчества, Екатерина и Серсея переглянулись; королева сжала ладонь в кулак, и только это ее выдало. Но никто этого не увидел ― все были увлечены прорицателем, даже Генрих. Серсея хорошо знала то растерянное и даже болезненное выражение лица, которое исказило Нострадамуса ― так приходили настоящие видения. Его видения бывали запутанными, но всегда оставались красочными, они неизменно представляли собой яркие картины будущего, и причиняли боль. Один раз, будучи маленькой, она осмелилась спросить Нострадамуса об этом. Тот грустно улыбнулся, и сказал, что будто раскалённые иглы втыкают ему в голову.

Поэтому, вряд ли Генрих понимал, на какие муки, пусть и краткие, обрекает ни в чем неповинного мужчина.

Когда Нострадамус с честью выдержал «развлечение» короля, и даже получил от него какое-то, пусть и ироничное, одобрение, Серсея не могла сдержать облегченный вдох. Она отвернулась, надеясь, что ее через чур пристальное внимание останется незамеченным, и Камила снова начала мешать карты, надеясь возобновить прерванное раскладывание пасьянса, но то ли вздохнула Серсея слишком громко, то ли Генрих намеревался получить от Нострадамуса намного больше ― следующее предложение обожгло принцессу, как хлыст по спине.

– Серсея, дорогая, может, ты тоже вытянешь карту? Нострадамус, предскажите будущее и моей дочери.

Серсея резво, раздраженно обернулась, смерив отца недовольным взглядом. В глазах Генриха она рассмотрела уже знакомые искры, которые говорили только об одном: ему опять было скучно. Скучно, как и несколько дней назад на празднике в честь приезда Мадлен. И почему, когда короля одолевало подобное чувство, он пытался столкнуть прорицателя и свою дочь, какой в этом был смысл?

– Это лишнее, ― попыталась возразить Серсея, потому что в отличие от танца, тут у нее была возможность отказаться, не навредив никому из забав Генриха. Лучше прослыть принцессой, которая постеснялась ― или побоялась ― узнать свое будущее, чем услышать что-то по-настоящему правдивое,

– Давайте, Нострадамус, ― будто не услышав дочь, подначивал Генрих. Прорицатель обречённо приблизился к Серсеи, неопределённо махнув рукой, предлагая ей выбрать карту. Серсея подошла к делу со всей ответственностью ― пораздумав пару минут, она потянулась к одной из карт в колоде, но не успела вытянуть ее, как Нострадамус сказал:

– Вы выйдете замуж в скором времени.

Серсея впервые подняла глаза прямо на него, встретившись с обжигающим, пусть слегка и рассеянным взглядом прорицателя. Он видел, и видел по-настоящему, не в угоду словам Генриха. И он увидел это ― ее замужество. В глазах Нострадамуса будто клубился туман, он смотрел одновременно на принцессу, и вместе с тем ― сквозь нее.

Кто-то пораженно ахнул, гости зашептались. Судя по тому, как резко выпрямился Генрих, и как поддалась вперед Екатерина, они оба не ожидали такого. Честно признаться ― вряд ли кто-то вообще ожидал такое.

– За кого? ― слегка хрипло спросила Серсея, но в оглушающей тишине ее вопрос прозвучал громко. Она знала, что после видений, Нострадамусу нужно время, чтобы слегка прийти в себя, выстроить последовательность видения ― очнуться, проще говоря. И обычно, Серсея не позволяла себе задавать вопросы сразу, но тут… Это не тоже самое, что предсказание о том, что в десять лет ей подарят лошадь ― говорилось о ее замужестве.

Нострадамус вздрогнул, будто только сейчас заметив принцессу, поняв, что обращаются к нему. Мужчина посмотрел прямо на нее и пространственно ответил:

– За человека, которого вы знаете всю свою жизнь. Кто-то из вашего близкого окружения.

Серсея не успела спросить что-то еще: заиграла музыка, слишком громкая и оглушительная. Девушка вздрогнула, и поняла, что музыканты заиграли по безмолвному приказу Екатерины. Судя по всему, она боялась, что Серсея невольно продолжит развлечение Генриха своими дополнительными вопросами, и к стыду принцессы ― это бы так и случилось, не вмешайся мать вовремя. Она хотела знать.

Нострадамус, кивнув ей на прощание, направился в сторону выхода. Ему явно было не хорошо. Серсея мало обратила внимание на разложившую карты Камилу, продолжая наблюдать за Нострадамусом: сначала к нему подошла Мария, и начала что-то выговорить прорицателю с недовольным и даже злым выражением лица, отчего Серсея едва заметно поморщилась. Однако Нострадамус быстро избавился от молодой королевы, и опять направился к выходу.

Мария, явно неудовлетворённая исходом разговора, сжала ручки в кулачки, но удерживать Нострадамуса не стала.

Зато Серсея не была так великодушна ― раз провидец увидел ее будущее, особенно такие детали, то королевская кобра хотела получить как можно больше. Поэтому, несмотря на аккуратные возражения Камилы, принцесса встала и, аккуратно лавируя между вернувшимся к танцам гостям, направилась вслед за Нострадамусом.

К ее удивлению, он не ушел в свои покои, а ждал ― судя по всему, ее ― около выхода в тронный зал. Настроившаяся на настоящую погоню Серсея замерла, недоверчиво прищурившись.

– Я не хочу, чтобы вы снова обвинили меня во лжи, ― устало объяснил Нострадамус, которому даже не понадобилось задавать вопрос. Возможно, это было к лучшему ― Серсея не тратила время на пустые вопросы.

– Вы солгали? Я не выйду замуж? ― истолковала она его слова по-своему. Сцепив руки в «замок» ― одна в другой ― на уровне живота, девушка приблизилась к мужчине. Между ними едва оставалось расстояние вытянутой руки, но Серсею это не волновало ― лучше так, чем выставить на всеобщее осуждение то, что Нострадамус не рискнул сказать вслух при всех.

– Выйдете, но это будет тот, который скажет, что вы принадлежите ему, ― детализировал свое видение мужчина. Серсея закусила губу, усердно соображая.

– Но я знаю его всю жизнь.

– Да.

Серсея кивнула. Здесь было прохладнее, чем в зале, свежее и просторнее, в коридоре дул сквозняк. Тут, рядом с прорицателем, было куда приятнее, чем в зале среди разгоряченных французов.

– Спасибо, ― улыбнулась она, а потом, вспомнив о своем обращение с мужчиной еще до своей болезни, виновато улыбнулась. ― Я была груба с вами.

– Вы хотите, чтобы вам говорили правду, это нормально. Я не обижаюсь, ― улыбнулся Нострадамус.

– Хорошо, я рада, ― выдохнула Серсея.

Комментарий к пять. нострадамус, моя дочь оказывает вам честь

а я хочу напомнить, что у автора есть своя творческая группа с разными плюшками – https://vk.com/girlnamedhappiness

========== шесть. а ведь… вы ему тоже нравитесь ==========

Если для Нострадамуса праздник можно было считать оконченным, то для Серсеи ― точно нет. Ей пришлось вернуться в зал, хотя больше всего ей хотелось вернуться в комнату и, лежа на кровати, размышлять о том, кто мог быть ее супругом. Всю жизнь она знала не так уж и много юношей и мужчин, которые могли каким-либо образом претендовать на ее руку, и тем более ― сердце. Учитывая, что половина из них являлась ее родней, то картина становилась еще плачевнее. Честно говоря, Серсея понятия не имела, о ком мог говорить Нострадамус.

Серсея планировала уединиться с Камилой и обсудить все произошедшее, потому что кто-кто ― а цепкая, хитрая и наблюдательная фрейлина из летучего эскадрона точно могла предложить кого-то, кого сама Серсея упустила.

Но и этим ее планам не суждено было сбыться.

– Значит, вы скоро найдете своего суженного.

Серсея остановилась, и глаза ее заметалась по залу, но она не увидела никого, кто бы мог ей помочь. Единственной ее надеждой был Франциск, но он стоял спиной к Серсеи, и все, что она могла ― послать лишь мысль брату, что ее срочно надо было спасать от нежелательной компании. Надеясь, что хоть что-то брат почувствовал, Серсея натянула вежливую улыбку и медленно повернулась ― тянуть больше было и нельзя, и неприлично.

– Франсуа де Монморанси.

Франсуа был старшим сыном Анна де Монморанси, коннетабля Франции. В молодости он отличился при защите Теруана от Карла V; тогда же попал в плен к императору. Будучи вызволен из плена, отправился в Италию на помощь папе Павлу IV, где отобрал у испанцев Остию и ряд других городов. По возвращении на родину получил назначение губернатором Парижа и теперь часто появлялся при дворе.

Юноша весело улыбнулся ей, его русые волосы, как всегда, были в беспорядке. Он поклонился девушке, а потом протянул руку и коснулся ее ладони губами.

– Ваша Светлость. Вы как всегда прекрасны.

Серсея удержала улыбку на своих губах, хотя прикосновения Монморанси были ей как минимум неприятны. Нет, внешне он был весьма привлекательным ― высокий, широкоплечий юноша с копной русых, шелковистых на вид волос, со смеющимися ореховыми глазами. Так еще знатного происхождения и губернатор Парижа ― самая завидная партия, разве нет?

Но Серсею от его бросало то в холод, то в раздражение ― уж слишком сильно напоминал Монморанси змея. Холодного, хитрого и изворотливого, который будет преследовать свои цели как ползучий гад ― пока не достигнет. И его интерес к королевской любимице, который проявился совсем недавно, никак не улучшал положение. Не будь он губернатором, Серсея уже давно бы послала его далеко и надолго, не стесняясь в выражениях, а тут ей приходилось терпеть.

– Благодарю вас. Как вы поживаете? ― продолжая вежливо улыбаться, поинтересовалась Серсея. Пусть она и была королевской коброй, королевской любимицей, ей приходилось тоже соблюдать этикет, даже с людьми, которые вызвали у нее беспричинное волнение, как Монморанси.

А этому, казалось, только это и надо было. Не было ясно: он действительно не понимал, что его обществе принцессе противно, и разговор продолжается только из-за обязывающей ее вежливости; либо он все прекрасно осознавал, но ради своих каких-то целей продолжа играть этот спектакль.

– Я увидел вас, значит, моя жизнь стала немного лучше.

Серсея деланно улыбнулась. С Франсуа она встречалась много раз, он часто был здесь, и все время наведывался к ней, и весьма прямо объяснялся в симпатии. В такие момента Серсея так же наигранно улыбнулась и без всякого удовольствия слушала хвалебные речи о том, какая она прекрасная, надеясь, что кто-то из родных-друзей-знакомых придет на помощь. И в этот раз она не ошиблась. Спустя пару минут ее плечо накрыла сильная мужская рука, и Франциск одарил собеседника сестры широкой улыбкой.

– Франсуа, ― поприветствовал он. ― Рады вас видеть при дворе.

– Дофин, ― Монморанси поклонился, и заметно поскучнел, на его лице явно проступало разочарование. ― Вы прибываете в добром здравии, я надеюсь?

– Разумеется. Простите, я должен забрать у вас свою сестру.

Франциск взял Серсею за талию и увел раньше, чем Франсуа успел как-то на это среагировать. Серсея успела выдохнуть. Двор и так кипел, как котел с грешниками, и она не хотела к проблемам Екатерины, Генриха и всей Франции добавлять еще и свои. Будь ее воля, она бы закрылась в покоях и никуда оттуда не выходила, проводя время в компании книг или вышивки, однако присутствие королевской любимицы было необходимо. Баш, которого Екатерина ненавидела, мог ходить, где угодно и делать что хочет, а Франциск и Серсея были лишены такой привилегии.

– Что такого срочно случилось? ― поинтересовалась Серсея, когда Франциск завел ее в темный угол бального зала, где они могил рассчитывать хоть на какую-то приватность разговора.

– Ничего, ― Франциск поймал слугу с подносом, на котором стоял графин с вином, два фужера и шоколад. ― Просто я знаю, как ты относишься к Монморанси. Решил избавить тебя от плохой компании.

– Спасибо, ― искренни поблагодарила Серсея, улыбаясь. ― А ты…?

– Что я?

Серсея усмехнулась, ненадолго спрятав губы за бокалом вина. Мария со своими фрейлинами продолжала сидеть за столом, раскладывая пасьянс, но по отстранённому взгляду королевы Шотландии было видно, что наставления Нострадамуса она приняла слишком близко к сердцу. Серсея не могла ее в этом винить. В конце концов, сама принцесса относилась к предсказаниям с невероятной серьезностью и верила всему, что говорил Нострадамус.

Франциск ждал ответа, и Серсея дала его.

– Тамаши, португальский наследник. Он вьется вокруг Марии как шмель вокруг нектара. Что будешь с этим делать?

– А я должен? ― Франциск приподнял брови, но в его глазах Серсея прочитала явное неудовольствие от вопроса. Но в отличие от родного брата Серсеи, Франциск сдержался и не нагрубил в ответ, понимая, что сестра не хотела сказать ничего плохого. ― Союз Шотландии и Франции…

– Не крепок, и ты это знаешь. По крайней мере, хочу предупредить о том, что Мария и Тамаши ездили куда-то сегодня.

Франциск сначала побледнел, потом покраснел, с силой сжав хрупкую ножку бокала. Серсея обеспокоенно накрыла его руку своей, слабо улыбаясь.

– Прости, я не со зла это говорю.

– Я понимаю, спасибо, ― улыбнулся Франциск, и Серсея не могла не улыбнуться в ответ. Она невероятно сильно любила своего единокровного брата. ― Идем станцуем, немного повеселимся.

Серсея выпустила удивленный смешок, однако Франциск уже вытащил бокал из ее руки, схватил за запястья и потянул за собой. Принцесса громко рассмеялась, чем привела к себе и брату внимание других гостей. Выведя ее в центр, Франциск церемониально поклонился сестре, дождался ответного реверанса, обхватил за талию и ни вместе закружились в танце. Сначала не в такт, но музыканты быстро подстроились под движения принца и принцессы.

Серсея ди Медичи с момента своего десятилетия не понимала, а потом и ненавидела брата Себастьяна. Сначала все было даже неплохо. Они ― Серсея, Баш и Франциск ― играли все вместе, дружили, и, как многие дети, принимали решение «быть всегда вместе». Между ними не было пропасти, несмотря ни на что. А потом слуги стали выделять Франциска и Серсею, потому что они были важны для короля и королевы, особенно для королевы. Несмотря на то, что и Серсея была рождена не Екатериной, она была ее любимицей, ее воспитанницей, и носила ее фамилию, а Баш как был бастардом без титула, так и оставался. И это понемногу разрушало те чувства, что были между Башом и Серсеей. Как-то в детстве Себастьян назвал сестру «гнилой итальянкой». Серсея долго плакала, пока Франциск ее успокаивал, а потом сказал Башу, что Серсея ― его сестра, они почти как близнецы, вместе пришли в этот мир и всегда будут вместе, и если он обидит ее еще раз ― Франциск разозлится.

Постепенно, пробел между Франциском и Себастьяном зарос, а Серсея не могла простить брата. Ни за то, что он оскорбил ее, ни за то, что он ненавидел Екатерину. Зато, оглядываясь назад, Серсея понимала, что этот разрыв сделал ее настоящей дочерью Екатерины Медичи, и она не жалела. Она приняла как простую истину, что не должна любить Себастьяна и не любила его.

Франциск нашептывал ей какую-то глупую историю, и Серсея тихо смеялась. Но ее мысли были далеко: предсказания Нострадамуса напугали ее, и она не знала, как получить покой.

***

Вся ночь прошла беспокойно. Серсея ворочалась в кровати, не имея возможности заснуть, снова и снова обдумывала поведение Нострадамуса.

«Его стало слишком много в моих мыслях» ― с тяжелым вздохом решила принцесса, поднимаясь и, закутываясь в халат, выходя на балкон. Во Франции была ночь ― холодная, красивая, звездная. Серсея осматривала темные просторы, бездумно считала звезды на небе, и даже не замечая холодного ветра. Она посмотрела вниз, и увидела, как конюх выгуливает ее коня ― Агнус был тем еще привередой, и любил ночные прогулки. Понятно, что сама Серсея не могла гулять с ним каждую ночь, поэтому строптивца выгуливал конюх, и спустя много лет, конь даже перестал недовольно фыркать на нее следующим утром.

Серсея глубоко вздохнула, скользнула взглядом по балконам, и совершенно внезапно зацепился за хорошо знакомую фигуру. Нострадамусу тоже не спалось.

Принцесса хотела было сделать шаг назад, чтобы оказаться в комнате, и не видеть полуобнаженного мужчину ― вечером прорицатель наслаждался видами явно без рубашки, в один штанах, но это не смутило Серсею. Она лишь переместилась в тень, чтобы ей было видно его все-таки же хорошо, но он, в случае чего, не мог ее увидеть.

Серсея не знала, о чем думал Нострадамус, не могла даже предположить, но зато явно видела эмоции, отразившиеся на его лице ― она никогда не видела, чтобы на лице одного человека было такое количество эмоций одновременно: удивление, неверие, шок, смятение, гнев и почти омерзение сменяли друг друга в доли секунды. Мужчину тяжело вздохнул, потер переносицу, что-то пробормотал, но Серсея не услышала. Очевидно, она не должна была даже видеть его ― ночные размышления Нострадамуса принадлежали только ночи и ему самому, а принцесса была в них чужой.

Серсею неприятно кольнуло в сердце. Она должна была уйти, должна была ― если кто-то заметит подобную картину, то не будет долго разбираться, слухи потекут по замку как вода через сито. Конечно, Серсея имела дело с незначительными слушками, но что делать, если ей предпишут роман с Нострадамусом она представляла слабо. И вместе с тем она не находила в себе силы; наоборот, словно во сне, она поддалась вперед, бесшумно касаясь перил руками. Теперь, даже незначительный поворот головы мог помочь Нострадамусу обнаружить ее, но принцессу это больше не волновало.

– Ваша Светлость! ― громко позвала Камила из комнаты, однако Серсея не услышала. Зато мимо Нострадамуса голос служанки не прошел: он резко поднял голову, рассматривая на балконе не дрогнувшую и даже не смутившуюся Серсею. Прошло несколько секунд, прежде чем он, скорее всего, осознал, что перед ним не видение ― а именно такой представлялся Серсея в длинном белом халате с широкими рукавами и гладкими золотистыми волосами, переброшенными на одно плечо ― а вполне настоящая принцесса; осознав это, прорицатель торопливо поклонился, и на несколько секунд так и застыл, будто решая, что делать дальше.

Но вот мгновение прошло, и прорицатель поднял голову. Серсея все стояла и смотрела, и мужчина, будто не стесняясь своей частичной обнаженности, сделал несколько шагов, оказываясь незначительно, а все же ближе к девушке. Серсея втянула немного больше воздуха, чем ей требовалось, но не смогла сделать шаг назад. Спроси ее ― она бы не ответила, что заставляло ее стоять на месте, но она не покидала балкон, хотя ей и было холодно, и вот-вот зашла бы Камила, но она просто стояла и смотрела на мужчину, которому, очевидно, была обязана жизнью.

И какая-то часть ее разума, отдаленная от всего, шептала о том, что их настоящее общее нечто с Нострадамусом только начинается. Возможно, путь Серсеи только начинался.

«Вынужденное одиночество» ― мелькнула мысль, и тут на плечо Серсеи легла теплая женская рука. Она вздрогнула и развернулась. Камила смотрела на принцессу, показательно не опуская глаза, хотя точно знала, кого там увидел.

– Ваша Светлость, вы замерзнете, ― сказала Камила. Серсея слабо кивнула, и снова посмотрела вниз. Нострадамус оттолкнулся от перил и коротко поклонился, стремительно исчезая в комнате.