Текст книги "Королевская любимица (СИ)"

Автор книги: Девочка с именем счастья

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Кто-то ответил, однако сквозь сон Серсея не различила голос, узнавая только мелодичный и красивый голос леди Лолы. Она попыталась открыть глаза, и у неё это даже получилось, но едва увидев темноту за окном, она снова провалилась в тяжёлый сон, сквозь который продолжала видеть всё, как в тумане.

– Серсея, ― позвал голос, и девушка дёрнулась, узнав его. Её погладили по голове, и она открыла глаза. Зрение расплывалось из-за слёз, которые даже во сне застыли у неё на глазах, и Серсея поняла, что если сейчас закроет их, то снова провалится в тяжелый, парализующий сон. Поэтому с силой потёрла глаза, не думая о том, что они покраснеют ещё больше, и наконец-то увидела того, кто её разбудил.

– Нострадамус… ― выдохнула она, и, как ребенок, слепо потянула к нему руки. Мужчина тут же обнял её, прижимая к себе ближе.

Он был удивлен, когда, придя в себя после нападения Клариссы, узнал, что Серсея ночевала в покоях Лолы. Несмотря на все увещания врача о том, что ему надо оставаться в кровати, и что время ещё слишком раннее ― только пять утра ― прорицатель решительно направилась к комнате фрейлины королевы Шотландии, которая встретила его темнотой и холодом. Ни одна свеча не освещала спальню, ни одна деревяшка в камине не давала тепла. Не плотно накрытая одеялом Серсея лежала в кровати Лолы, подставив оголенные плечи по-настоящему морозному воздуху и каким-то чудом умудрившись уснуть в ледяной обители.

Сама Лола спала на кушетке, укутавшись в три или даже в четыре одеяла, и быстро проснулась, когда Нострадамус открыл дверь. Видимо, спросонья, она не сразу поняла, что прорицатель делает у неё в комнате, но поняв, что сама она лежит не в кровати, вспомнила минувшие события.

– Как Вы себя чувствуете? ― хрипло спросила Лола шепотом, бросая мимолётный взгляд на Серсею. Платье фрейлины помялось, волосы растрепались, и выглядела она не выспавшейся.

– Думаю, я больше напугал её, чем действительно был в опасности, ― сказал Нострадамус, нахмурившись, и, недовольный собственный мыслью, остановился. ― Почему она ночевала здесь?

– Серсея вчера весь вечер проплакала, не хотела ни есть, ни пить, ― Лола тяжело вздохнула, и у неё самой на глазах мелькнули слезы. ― Она была напугана, вот я и оставила у себя. Со мной ей было лучше, чем одной.

– Да, ― согласился Нострадамус. ― Спасибо, леди Лола, ― искренне поблагодарил он.

Лола машинально кивнула, а сам мужчина бесшумно подошёл к жене и вгляделся в расслабленное лицо. Во сне, тихом и безмятежном, оно казалось ещё красивее и моложе. Глаза её немного опухли от слёз, она сама немного побледнела. Лола бесшумно зажгла камин и закрыла окна, после чего вышла из комнаты, чтобы дать супругам немного времени, но прорицатель, несмотря на искреннюю благодарность, не рассчитывал оставаться здесь дольше положенного.

Серсея проснулась, едва он позвал её.

Он коснулся лица Серсее, сжал протянутые руки.

– Ты замерзла, ― мрачно констатировал он. Серсея слабо кивнула, смотря на шов у него на шее. Нострадамус отстранился, сдёрнул с плеч меховую накидку, которую всегда носил, завернул в неё Серсею и поднял на руки, чувствуя, как ледяные, даже сквозь рубашку, пальцы вцепились в его плечи.

– Как ты? ― хрипло спросила она.

– В порядке. Всё было лучше, чем лекари могли тебе представить.

Повезло, что в столь ранее время двор ещё спал. При выходе из комнаты, прорицатель ещё раз в благодарность кивнул Лоле, и та кивнула в ответ, не решаясь что-либо сказать. Казалось, она вообще думала совсем о другом, растерянно растирая собственные пальцы. Вид у неё был взволнованный.

Оказавшись в комнате, Нострадамус бережно усадил Серсею на кровать и погладил по плечам.

– Ты в порядке? Ничего не болит?

Серсея качнула головой.

– Я плохо спала, ― призналась она, сжимая накидку на своих плечах. ― Теперь снова хочу спать.

В комнате было теплее, и Нострадамус заметил, что дрожь, которая била девушку весь путь сюда, стала понемногу пропадать.

– Я велю фрейлинам сделать тебе чай. Ты согреешься, переоденешься и ляжешь спать, ― сказал мужчина, и дочь королевы кивнула. Нострадамус встал, и Серсея украдкой оглядела комнату. Новое белье, чистый пол ― ничто не указывала на то, что тут произошло несколько часов назад.

Пока ей делали чай, Камила помогла принцессе умыться теплой водой, капнула немного мятных духов за уши, чтобы приятный запах обволок сознание, сняла все украшения, в которых вчера заснула девушка, переоделась в ночную рубашку. Руки у Камилы были тёплые, а движения плавные и мягкие, и Серсея снова почувствовала, как её клонит в сон.

Нострадамус сидел чуть поодаль и приблизился только когда другая Камила принесла чай. Он обвел пальцами отпечаток ожерелья на шее, который впился в нежную кожу, пока девушка спала.

– Туда добавили немного боярышника, для успокоения, ― сказал Камила шепотом, и Нострадамус кивнул, после чего фрейлина плотно закрыла шторы и вышла. Серсея пила медленно, и, кажется, всё ещё была немного не в себе.

– Я не должен был так тебя пугать, ― извиняющимся тоном произнес мужчина, поглаживая девушку по спутанным, мягким волосам. Но Серсея посмотрела на мужа серьезно, своими зелёными, почти змеиными глазами. Её тонкие пальцы робко, почти не касаясь, скользнули по неровному шраму на шее, и королевская кобра покачала головой:

– Я рада, что ты, несмотря на всё, пришел ко мне.

Нострадамус усмехнулся и уткнулся носом ей в висок. Коснулся губами золотистой пряди.

– Кроме тебя, мне некуда идти. И никуда не хочется.

========== двадцать шесть. мы можем просто закопать ее ==========

– Ваша Светлость!

Габриель ворвался в комнату принцессы, заставив ту едва ли не подпрыгнуть в кресле. Юноша выглядел взъерошенным и взволнованным, чем немало удивил Серсею ― обычно тот себе такого не позволял. Наемник наспех поклонился и уже открыл было рот, чтобы доложить о причине своего прихода без лишних вопросов, как его прервали.

– Простите, что я не смогла его остановить, ― заявила Камила, появляясь следом за наёмником и метая в него ненавистный взгляд. Серсею это позабавило.

– Это срочно, ― не обращая внимания на исходящую от Камилы ненависти, твёрдо произнёс юноша.

– Выйди, ― приказала Серсея. Камила неодобрительно качнула головой, но только принцесса недовольно мотнула головой, как фрейлина была вынуждена удалиться. Серсея понадеялась, что она не побежит докладывать о приходе Габриеля королю, королеве или Нострадамусу. Это ещё хорошо, что Франциск уже уехал. ― Габриель, что такое?

– Помните, Вы сказали, что некая девушка сбежала из темницы?

Серсея кивнула. Конечно, когда она пришла в себя, Нострадамус рассказал ей, кто именно и при каких обстоятельствах ранил его. Она тут же велела наёмникам Габриеля найти беглянку, а тем, кто находился в замке, ещё тщательнее охранять детей и королеву ― неизвестно, что могла учудить безумная дочь Екатерины.

– Да, а что? Нашли её? ― деловито поинтересовалась принцесса. Нострадамус просил её не отдавать приказа об убийстве Клариссы, было видно, что мужчина глубоко сочувствует несчастной девушке, и Серсея велела наемникам постараться привести её живой. Но из памяти у неё так и не вышло то, каким она нашла своего мужа. А если бы Нострадамус умер? Мысли об этом приводили Серсею в два состояния ― злость и слёзы. Прорицатель, видя это, велел жене не думать о случившемся ― до родов осталось чуть меньше четырёх месяцев, и Нострадамус хотел, чтобы всё это время его жена находилась в покое и была максимально собранной. Поэтому она сказала, что надо постараться доставить Клариссу живой, но если она погибнет ― ничего страшного. Габриель понял её приказ, кроме того, она ничего от него не скрывала ― ни слова мужа, ни свои собственные ощущения и мотивы.

Если бы у королевской кобры были друзья, Габриеля можно было бы назвать лучшим из них.

Наёмник замялся, но ответил честно, как она всегда требовала.

– Вроде того. Она… Она попыталась похитить… Похитить принцев.

– Что?!

Внутри всё мгновенно перевернулось. Принцы ― три её маленьких брата. Карл, Генрих и Эркюль. Боже, неужели эта дикарка, жестокая убийца была рядом с её братьями?

– Прошу Вас, не переживайте. Принцы в полном порядке, можете спросить у служанок, ― поспешил успокоить её Габриель, видя, как стремительно побледнела Серсея. Принцесса глубоко выдохнула от облегчения и положила руку на свой живот. Практически сразу же ей ласково толкнулись в ладонь, словно сынок хотел её успокоить и заведомо знал, что скажет Габриель. ― Мои… ― он запнулся и исправился, словно принцесса могла обвинить его в неверности. ― Ваши люди всё время находились рядом, но… Они услышали какой-то шум за дверью, вышли, чтобы проверить, и эта девушка попыталась утащить их в тайный туннель. Конечно, стража сразу бросилась за ними, но… девушка попыталась оказать сопротивление, у неё была какая-то большая металлическая булавка или вроде того. В общем, её пришлось…

– Я понимаю. Похороните её.

Габриель посмотрел на принцессу.

– Где? Мы можем просто закопать её или…

Серсея покачала головой и устремила свой взгляд в окно. Конечно, ей не хотелось об этом думать ― где похоронить девушку, которая мешала планам Екатерины и которая чуть не убила Нострадамуса, оставив Серсею вдовой, а её ребёнка ― безотцовщиной. Если бы не Кларисса и её неуместная доброта, возможно, королева Шотландии была бы уже давно обесчещена и вернулась бы в свою холодную Шотландию, не представляя угрозы для Франциска. Будь воля принцессы, Клариссу бы скормили собакам, но… Но неуместно просыпавшееся милосердие рвало Серсею душу. Ребенок под её ладонями слабо толкался, и девушка вспоминала, что ответственна не только за свою душу ― за его тоже. Грехи родителей несут их дети. Хотя бы сейчас, когда ребёнок находился у неё под сердцем, она должна была быть милосердна.

И эта девушка была дочерью Екатерины больше, чем сама Серсея. Мысль об этом изъедала изнутри, но принцесса упорно гнала её от себя. Екатерина презирала, жалела и ненавидела Клариссу, особенно будет ненавидеть, когда узнает о покушении на принцев. А Серсею она безмерно любила, уважала и оберегала. Кларисса была обезображенной дикаркой, в то время как Серсея ― прекрасной принцессой.

Завидовать и ревновать было не к чему.

– Найдите какую-нибудь церковь в глуши, заплатите священнику, если понадобится. И поставьте крест из дерева. Но не закапывайте её как собаку.

Габриель склонился в поклоне.

– Как Вам будет угодно, Ваша светлость.

За что Серсея его и любила ― Габриель не задавал лишних вопросов, не лез к ней в душу. Он просто делал то, что она велела, и если бы Серсея приказала, например, сбросить Себастьяна со скалы, Габриель бы, не моргнув, уточнил, с какой именно скалы это сделать.

***

– … Габриель позже сообщит, где она похоронена. Возможно, ты или Ришар…

Серсея оперлась на стол, прижав руку к животу и чувствуя, как кружится голова. Озвученная мысль вылилась бы в интересное и полезное размышление, если бы не жгучая потребность поскорее уложить обессилевшее тело на подушки. Последняя новость выбила её из колеи, она даже не подумала про это… а сейчас всё так кончилось.

Екатерина какое-то время смотрела на дочь пустым, безэмоциональным взглядом, словно не понимая, о чём та говорит, а потом покачала головой и отвернулась.

– Нет. Никогда не говори мне, где её похоронили. И тебе это не стоит знать.

– Я хочу это знать, ― неожиданно твёрдо возразил Нострадамус. Екатерина с сомнением глянула на Нострадамуса и покачала головой, но Серсея неожиданно поддержала мужа.

– Хорошо, я попрошу Габриеля мне сообщить, ― мягко согласилась она. Принцесса стояла, облокотившись на письменный стол супруга и по-особенному сложив руку. Одну она положила на живот почти полностью, а второй держалась за талию, так, что большой палец лежал на пояснице, второй ― на животе, а ладони соприкасались. В последнее время это было её любимым вертикальным положением.

– Что там с Франциском? ― спросила Екатерина, отворачиваясь от окна, в которое смотрела неоправданно долго. ― Он уехал?

Серсея кивнула. Франциск с Лолой уехали практически на следующий день после того, как Нострадамус ― Серсея до сих пор не была уверена, правильно ли поступала, играя роль сводни, но и брат выглядел счастливым, когда уезжал с Лолой. Возможно, она приняла правильное решение и в будущем не пожалеет об этом. Пока никто не знал об этом, кроме Нострадамуса. Возможно, это будет ещё одна тайна, которую они разделят на двоих.

Ребёнок снова толкнул её, и Серсея выдохнула. Повитухи научили так делать ― на каждый толчок отвечать резким выдохом, чтобы было не так больно. Нострадамус обеспокоенно подался к ней и положил руку на талию, стараясь поддержать. Он больше не мучал её всевозможными рисками беременности, не навязывал постельный режим, просто старался как-то поддержать жену хоть в чём-то.

– С тобой всё хорошо? ― спросила Екатерина, с радостью переключая внимание с мыслей о погибшей дочери на живую. ― Как себя вообще чувствуешь?

– Довольно неплохо, ― правдиво ответила Серсея. До «прекрасно» её состояние было далеко, но она не теряла сознание на каждом шагу, что уже было хорошо. Нострадамус погладил её по руке, от плеча до локтя, и Екатерина внезапно сообщила, что ей надо идти ― родственники привезли вести из Рима. Серсея подозревала, что во время столь болезненной ситуации, Екатерина не могла находиться рядом с ней и Нострадамусом. Прорицатель заботился о своей беременной жене, был ласков и аккуратен, и смотря на всё это, королева вспоминала о том, что Генрих никогда не был так же ласков с нею, даже когда Екатерина носила их ребенка. В Нострадамусе было намного больше любви, чем когда-либо было в короле Франции.

Серсея не могла винить мать за желание держать дистанцию, кроме того, это было в натуре Екатерины Медичи ― отдаляться от всех немного, чтобы справиться в одиночку. Поэтому Серсея на прощание лишь кивнула, подставила щёку под тёплые материнские губы и спокойно смотрела, как королева уходит.

Ребёнок снова толкнулся. Серсея выдохнула и, с поддержкой супруга, дошла до кровати, аккуратно сев на неё.

– Больно? ― спросил он, присаживаясь на корточки перед принцессой и накрывая большой тёплой ладонью её живот.

– Нет. Ха, ― усмехнулась Серсея, поглаживая живот.

– Что? ― с легкой улыбкой спросил Нострадамус, прикасаясь к животу жены лёгким поцелуем.

– Он толкается, ― сообщила она с широкой улыбкой. ― Поразительно, я так долго этого ждала.

Ребёнок был неактивен, и редко радовал мать доказательством своего присутствия. Чаще всего это были весьма болезненные доказательства, но приходились весьма кстати, когда Серсее требовалось разыграть какой-нибудь приступ. Но чтобы просто так толкнуться – это сын проделывал нечасто. И это никогда не происходило в присутствии Нострадамуса, что тоже не радовало Серсею, поэтому она не спешила рассказывать об этом.

– Моё предложение всё ещё в силе, ― мягко заметил прорицатель, и Серсея тут же поморщилась.

– Нет, ― яростно мотнув головой, ответила принцесса.

– Серсея….

– Я сказала: «Нет». Этого не будет, ― жёстко прервала принцесса, раздражённая тем, что муж снова поднимает эту тему. ― Екатерина нашла мне повитух, одна из них спасла ей жизнь во время последних родов. Ты сам говорил, что Жанна ― умелая и талантливая женщина.

– Да, но я хотел бы быть рядом с тобой, ― Серсея поджала губы и отвернулась, глядя в окно. ― Ты даже не даёшь себя осматривать как врачу, предпочитая мучаться от боли, ожидая повитух, но… Но не дать мне это сделать. И роды ― я умею их принимать.

– Не сомневаюсь, ― холодно произнесла леди Нострдам, продолжая глядеть в окно.

Нострадамус сел на кровать рядом с ней, взял её за подбородок и повернул лицом к себе, заставляя смотреть себе в глаза. Серсею всегда это завораживало ― было в чёрных глазах мужа что-то колдовское, таинственное, мистическое. Ей всегда нравилось смотреть в них, будто она силилась разгадать волшебную загадку.

– В этом дело?

– Те женщины, которым ты помогал родить… Они были просто женщинами. Не более, а я ― твоя жена.

– Это скорее аргумент «за», чем против, ― терпеливо заметил Нострадамус. Серсею всегда это поражало ― как он мог быть таким спокойным с ней всё время? Не то чтобы она намеренно его провоцировала, но она была жуткой упёртой во многих отношениях, и терпеливость, которую проявлял к ней Нострадамус. ― Почему ― «нет»? Аргументируй.

Судя по сосредоточенному взгляду, риторическим вопросом это не было, и Нострадамус действительно ждал хоть каких-то доводов, ведь обычно такие разговоры с Серсеей заканчивались её решительным, твёрдым отказом, не подкреплённым какими-то аргументами.

Прорицатель внимательно взглянул на свою жену. Он не мог не заботиться о ней и их будущем ребёнке ― они являлись самым дорогим сокровищем в его жизни, данными ему по благословению самого Господа Бога, не иначе. И тем сложнее ему было смотреть на мучения Серсеи – всё вокруг изводило её. Безумный ненавистный бастард на троне, униженный Франциск, который покинул двор, находящаяся под стражей Екатерина, слишком много взявшая на себя королева Шотландии. Только редкие разговоры с матерью или же времяпровождение с ним заставляли её отпускать тягостные мысли, но этого времени было нещадно мало.

Нострадамус видел, что принцесса разрывается на части, одновременно желая родить здорового ребенка, и при этом помочь Екатерине и Франциску вернуть то, что у них пытались забрать. Переживания плохо сказывались на её здоровье и внешнем виде ― её кожа потускнела, под глазами появились тёмные круги, она не набирала нужного веса, постоянно испытывала головокружение и первые месяцы мучилась такой тошнотой, что он боялся, как бы у неё не открылось кровотечение. Меньше всего она походила на счастливую будущую мать.

Принцесса слегка недовольно выдохнула, но привычная злость не пришла. Нострадамус был её мужем, и в самом начале их брака она пообещала себе, что не станет юлить и придумывать отговорки, если ей что-то будет не нравится. Она требовала от него сообщать ей правду, глядя в глаза, какая бы эта не была истина, так почему он не отвечал ей тем же?

– Ты мужчина, с которым я делю постель, ― Нострадамус кивнул, но Серсея ещё не закончила. ― С которым я хочу делить ложу после родов, потому что, судя по твоим видениям, детей у нас будет больше одного и даже больше двух. Я согласна, мне… мне нравится быть с тобой, ― она хмыкнула. ― И я не хочу, чтобы ты перестал видеть во мне женщину.

– Я не перестану.

Серсея покачала головой.

– Сейчас ты говоришь так. Но что, если после родов или после очередного просмотра ты разочаруешься в моём теле. И больше меня не захочешь.

– Ты для меня ― не просто тело.

– Я знаю, ― Серсея взяла руку Нострадамусу и прикоснулась мягкими губами к грубым костяшкам. ― Я знаю. Но я не хочу думать о такой возможности. Поэтому ― «нет». Ты можешь давать мне советы, изредка осматривать, но я не позволю тебе осматривать меня глубже, принимать роды и даже просто быть на них.

Она отпустила его руку и обняла, спрятав лицо на мужской груди. Принцесса больше почувствовала, нежели услышала, как Нострадамус тяжело вздохнул, но в итоге мягко произнёс:

– Ты меня волнуешь, ― решил честно признаться мужчина. Конечно, его план вполне мог пройти и тайно, без участия Серсеи, но это было как минимум неуважение по отношению к супруге, которая всегда и во всём была честна с мужем. По чести говоря, у него от Серсеи было больше тайн, чем у неё от него. Нострадамус не собирался брать на себя ещё одну тайну, так ещё и обманывать её. Серсея была умной, но ещё не взрослой женщиной, однако это не означало, что Нострадамус мог не посвящать её в какие-то дела, ссылаясь на свой возраст и опыт.

– Я?! ― удивленно воскликнула Серсея, недоумённо посмотрев на мужа.

– Ты плохо себя чувствуешь, тошнота и сонливость стали обычным делом, ― Нострадамус положил руку ей на живот, стараясь воззвать к её материнскому инстинкту. ― Серсея, у тебя нет сил. А те, что есть, ты тратишь на дворцовые интриги. Это ужасно.

– И что ты хочешь предложить? ― устало спросила леди Нострдам. Она не нашла в себе силы спорить, к тому же, супруг был прав. ― Ты бы не завёл этот разговор, если бы не собирался мне что-то предложить.

Сегодня принцесса выглядела особенно плохо и вместо того, чтобы отдохнуть, она собиралась устроить какой-то праздник для своей матери Екатерины, дабы напомнить о том, что Екатерина де Медичи ― королева Франции. Опасения накрыли Нострадамуса новой удушающей волной.

Он вытащил из кармана флакончик с какой-то бесцветной жидкостью. Серсея нахмурилась, принимая склянку.

– Это сонное зелье. Оно безобидно для ребёнка.

– И сколько я буду спать? ― поинтересовалась она.

– Дня два.

Серсея раздраженно выдохнула. На два дня выпасть из жизни дворца ― ужасная перспектива, ей вовсе этого не хотелось. И вместе с тем ― она так устала. Ей хотелось просто забыться на несколько дней, выспаться, впервые поставить себя выше всех. Себя и своего ребенка. Чтобы она была в порядке, чтобы сын был в порядке, и чтобы Нострадамус не переживал за неё. Ради своего спокойствия, ради собственного здоровья и здоровья ребёнка можно было немного потерпеть.

Кроме того, что она могла сделать сейчас? Баш тонул в своих кошмарах, Мария была бессильна, казнь Екатерины король отменил, а Франциск был с Лолой в Париже. Она могла отдохнуть, Нострадамус был прав. Кроме того, если она этим успокоит любимого мужа, почему бы и нет?

Она улыбнулась Нострадамусу.

Тёплые пальцы свободной руки Серсеи чуть тронули лицо супруга, заставляя смотреть в зелёные глаза. Большой палец прочертил линию нижней губы, заботливо, нежно. Так касаются только ангелы. Но рядом с Нострадамусом был демон. И поэтому невинная нежность плещется, мешаясь на дне со страстью в голубых отблесках глаз. Она придвинулась ближе и чуть поддалась вперёд.

Дыхание с ароматом мелиссы обожгло губы. Прикосновение обещающе-невинное. Юркий язычок чуть пробежался по мужским губам, призывая провалиться в поцелуй. Контроль, сосредоточенность, сдержанность осыпались, оставив наедине только с этим ощущением. Со вкусом подкрашенных губ. Мягких, тёплых, нежных. Её губ, которые невероятно давно хотелось терзать поцелуями невероятной глубины.

– Увидимся через два дня, ― игриво подмигнула она.

Снова поцелуй, и тонкая талия охвачена ладонями. Тёплое хрупкое тело, тонкая кожа с голубыми едва приметными реками вен под ней. Манящая, словно оазис в пустыне. В его руках. От каждого движения её губ, тонких пальцев в волосах все опасения улетают в бездну. Чертит пальцами на груди долгие нежные линии, прижимаясь крепче, выдыхая в губы все обещания, всё, что хотела сказать уже давно… и растапливает окончательно напускное спокойствие Нострадамуса, напускной лёд где-то внутри.

Нострадамус верил, что его решение было правильным. И решиться на такой план, и посвятить в него жену. Серсея поняла его и приняла его идею. Пожалуй, он всерьёз получил самую прекрасную девушку в жены.

========== двадцать семь. серсея не знала, что было хуже ==========

– Франциск должен вернуться, ― скорбно сказал Генрих, глядя на то, как Баш равнодушно смотрит в стену. Он стал ничем, никем, превратился в овощ. Он больше не бежал по коридорам, спасаясь от таинственных всадников, больше не размахивал мечом, сражаясь с невидимым врагом. Он больше не делал ничего.

Теперь в признании Себастьяна не было никакого смысла. Как и в казни Екатерины, прелюбодеяние которой не то что не доказали ― даже не обнаружили. В королеве Медичи было много грехов, но измены мужу и короне среди них не было. Серсея победила, как она и мечтала.

Девушка обхватила свой раздувшийся живот. Повитухи говорили, что она рискует родить раньше срока, но принцесса уже об этом не волновалось. Нострадамус был более, чем прав насчёт этого ― она выспалась, после к ней пришел здоровый аппетит… но принцесса более не верила в это. Вся её беременность состояла из такого ― то хорошо, то плохо, то здорова, то едва находила силы встать с кровати. Она просто уже хотела… освободиться. Родить сына и заботиться о нём, чтобы её нездоровье не отражалось на малыше.

– Нострадамус говорит, что так выглядит человек, когда душа покидает тело. Когда рассудок уходит к Богу, а не к людям, ― сказала она. Баш повернулся на звук её голоса и бегло улыбнулся, а потом снова уставился в стену.

– Неужели это сделал я, Серсея? ― произнёс Генрих. ― Неужели, моя жажда настолько затмила мне глаза, что я принёс в жертву сына?

«Это сделала я, отец» ― вдруг неудержимо захотела она признаться, но вовремя прикусила язык. Ей Генрих ничего не сделает, но отыграется на тех, кого она любила больше всех ― Екатерине и Нострадамусе. Этого она не могла позволить, да и что могло изменить признание? Она перестала подливать зелье Нострадамуса в свечи Баша уже давно, но брат продолжал сходить с ума и в конце концов превратился в это: в безвольную куклу, заполненную органами, но почти не думающую и говорящую. Он изредка отвечал на вопросы Марии, но почему-то чаще всего просто рисовал корабли. Везде ― на стенах, на дереве, на листах бумаги. Один раз Генрих спросил его, зачем он это делает, и Себастьян ответил, что на этих кораблях он уплывёт из Франции, где его хотят убить.

Серсее было его жалко. Диану жалко не было, а Себастьяна ― да. Но принцесса не могла представить себе мир, в котором её матери Екатерины или брата Франциска не будет. Иногда надо пожертвовать одним, чтобы спасти остальных, и Серсея принесла эту жертву. Не одна, никакие грехи она не вершила в одиночку, но тут… тут Серсеи было жалко Себастьяна.

Она не знала, что ответить отцу. Лишнее слово ― и он всё поймет, не скажет ― разобьет ему сердце. Конечно, ей было не очень интересно сердце Генриха, но отец любил её, и Серсея не могла этого отрицать. Она должна была поддержать его хоть как-то.

– Некоторые люди просто не созданы для этого. Для трона, власти, ― безразлично произнесла она. Леди Нострдам уже думала, что можно сказать об этом, ведь знала, что отец захочет обсудить. ― Он мог справиться, а мог и нет. Кто же виноват, что так случилось? Никто не знал.

– Я должен был увидеть тревожные знаки.

– Вокруг столько слуг, лордов… Мария всегда была рядом, ― сказала она, дабы как-то облегчить душу отца. Он ― король, и у него есть более важные дела, чем следить за сыном. Другие должны были заметить, что бастард сходит с ума. Другие заметили, но сказать не осмелились. Серсея их не могла в этом винить.

– Ну, теперь ты будешь довольна, ― внезапно произнес Генрих, и Серсея непонимающе посмотрела на короля. ― Через несколько дней Себастьян отправляется в Рим, к родственникам Дианы. Там он станет монахом. Екатерина останется королевой, а Франциск ― дофином. Все будет, как ты хотела.

– Как все хотели. И как должно было быть, ― беспощадно добавила она. ― Отец, ― последнее слово заставило Генриха побледнеть. Баш подпрыгнул на месте и тихо рассмеялся, а потом схватил перо и снова начал рисовать корабль. Серсея вышла.

– Как Себастьян? ― спросил Нострадамус, едва она вернулась в их покои. Серсея растерянно погладила себя по запястью.

– Его разум теперь равен разуму ребенка, ― сказала девушка. ― У нас всё получилось.

Нострадамус протянул руки, и Серсея позволила обнять себя, утягивая в надёжный, спокойный кокон мужских объятий.

– Жалеешь? ― спросил прорицатель, чувствуя, как руки жены медленно обвиваются вокруг его торса, а сама она зарывается лицом в рубашку у него на груди.

– Нет, ― покачала головой принцесса. ― Иногда стоит принимать подобные решения. Маленькое зло ради большого добра, из двух зол выбирают меньшее, пожертвовать одним, чтобы спасти остальных ― и всё в таком духе.

Серсея усмехнулась и снова качнула головой. Кажется, несмотря ни на что, в ней было искреннее сочувствие к бастарду, который пытался сломать жизнь Франциску и другим законным детям Генриха и Екатерины. Она полагала себя холодной и сдержанной королевской коброй, но в ней было намного больше чувств, чем кто-либо знал. Возможно, всю многогранность её сердца и чувств знал Нострадамус, её муж, который знал её больше, чем самого себя.

Она неожиданно замирает перед мужем, прижимаясь всем телом, опутывая руками шею и приникая губами к его губам в безумной пляске. Кусая, удушливо заполняя собой мир, выпивая и забирая дыхание. И тонкие пальцы тянут все застёжки одежды, что она успевает нащупать. Улыбка в поцелуе и снова полубезумный напор. Душа ангела, желания демона… страсть, присущая человеческому существу и только ему.

– Нет, ― тут же отстранился мужчина, но Серсея крепко схватила его за запястье. ― Что ты делаешь?

– Хочу заняться с тобой любовь.

– Ты носишь ребёнка.

Серсея мазнула губами по мужскому, колючему подбородку и тихо рассмеялась.

– Но я же ношу нашего ребенка.

– Тебе может это навредить, ― терпеливо объяснил Нострадамус. В душе он удивился ― неужели она этого не понимала? Или её желание было так велико, что она об этом просто не думала? Конечно, это польстило ― ведь случилось то, о чём он желал с момента их брака. Она хотела его, хотела быть с ним, хотела, чтобы он был в ней, и для Нострадамуса это многое значило. Он был для жены не просто любимым, он был для неё желанным.

Но сейчас их желание не имело значение, только здоровье ребёнка. Если что-то случится, Серсея может серьёзно пострадать.

Жена, кажется, была немного другого мнения. Высокая и полная грудь, закреплённая, подобно бриллиантовой оправой и корсетом скромного платья, легко заколебалась в такт её смеху.

– Не отталкивай, – чуть улыбнулась Серсея, – это сильнее нас…

– Значительно сильнее, – согласился Нострадамус, улыбаясь ей.

Гибкая, тонкая… «Чем я заслужил тебя…» – многотысячный раз проносится в уме прорицателя. Она делает несколько шагов навстречу, словно подхваченная порывом ветра, в развевающемся платье, почти невесомом, как и она сама. И этот невыносимо свежий поцелуй вкуса вина… Тонкие пальцы зарываются в волосы, притягивая ближе, пытаясь слиться, снова стать тем, чем становятся только истинно любящие.

Вновь скользящие по лицу пальцы прочерчивают каждую деталь, каждую черту. Её маленькая игра, бесконечное изучение. Кошачья привычка прижиматься лицом, танцуя, кружась вокруг, извиваясь ловким невесомым вихрем, собирая потоки восходящей силы.

Нострадамус любил её. Как умел.

А умел он жадно и требовательно, с истинно королевским размахом. Он любил носить её на руках, любил целовать её плечи. Питал непростительную слабость к запаху её волос и теплу её кожи. Любил класть голову к ней на колени и слушать странные истории.