Текст книги "Королевская любимица (СИ)"

Автор книги: Девочка с именем счастья

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

– Ты жертва этого ублюдка.

– Я не жертва, ― тут же ощетинилась Серсея. Липкая, неприятная тревога снова окатила с головой. Тревога и нечто более страшное – страх, самый низменный и унизительный страх перед мужчиной. Она, содрогаясь, вспоминала о том, что произошло ― и что не произошло ― в том доме. Виноват в этом был Монморанси.

– Никто не имеет право так оскорблять члена правящий семьи, ― отчаянно зашипела Екатерина. ― Никто и никогда! Если его не казнят, я его отравлю, а потом расчленю, утоплю, а что останется ― скормлю собакам!

Серсея улыбнулась. Для неё не было секретом, что мать всё делает для них ― своих детей. Серсее повезло быть ребенком Екатерины Медичи, быть связанной с ней не только кровью, но и общими тайнами, интригами и мыслями. Ничего удивительного, что королева была готова разорвать того, кто навредил её ребёнку.

– Пусть его казнят, ― решал Серсея. Генрих кивнул.

– Как пожелаешь, дочка.

– Казнь ― слишком милосердно, ― снова кинула Екатерина.

Серсея задумалась.

– Смотря какая казнь, мама, ― улыбнулась девушка. Она сделала красивый реверанс и, оставив родных в смешанных чувствах, вышла.

– Куда теперь? ― спросила Камила, скользя за принцессой бесшумной тенью. Серсея уже перестала её замечать, хоть и привыкла, что фрейлина всегда рядом. Сейчас гораздо меньше, но королевская кобра не жалела о пропасти между ними. Всему должны были быть границы.

– Мне надо в темницу, ― решительно ответила Серсея. Было ещё одно обстоятельство во всём этом, которое она хотела прояснить.

– Зачем? ― не скрывая удивления, спросила девушка. Серсея не ответила.

Придворных на пути не попадалось, тонкий аромат духов успокаивал. Она уверенно шла вперед, стараясь уловить своё отражение в каждом блестящем предмете по дороге. Никто не должен заметить её смятение, особенно пленник. У спуска в подвал фрейлины оставили принцессу, а стража безмолвно двинулась за ней по темному и холодному коридору.

Серсея не любила темницы. С ними у неё были связано своё болезненное воспитание. Они с Франциском были любопытными детьми, любили спорить и играть на желания. В тот вечер Серсея упросила брата пробраться в темницы. Как и у любых детей, делалось всё это на спор, и будущий дофин, подстрекаемый сестрой, не смог сдержаться. Кроме того, им тоже было любопытно ― темницы представлялись таким лабиринтом, как в древнегреческих мифах, и им хотелось побыть смельчаками.

Сложно сказать, повезло им или нет, но именно в этот день стражи поймали и доставили в темницы одного еретика. Генрих приказал его пытать, чтобы выяснить, где находятся другие, а пыточные были недалеко от камер ― если король считал, что пленник может что-то рассказать, то его сажали в камеры аккурат рядом с пыточной, и там показательно пытали человека. За два дня, как правило, пленник сдавался и рассказывал то, что от него хотели услышать.

Запутанными коридорами Серсея и Франциск подобрались к пыточной. Палач оставил на дыбе мужчину, который был ещё в сознании. Он лежал, закрыв глаза и пытаясь успокоить своё ноющее тело. Серсея и Франциск, какое-то время неловко потоптавшись, вышли, посчитав, что лучше сразу признаться родителям, что они сделали, и получить наказание, чем пробыть здесь ещё хоть немного. Они решили тихо прошмыгнуть мимо дыбы, но едва они вышли из ниши, как еретик изогнулся всем телом, и занёс свою тарабарщину. Серсея даже сейчас помнила его голубые глаза с лопнувшими капиллярами.

Испуганные, они закричали тоже. Серсея отшатнулась, наткнулась на какой-то механизм и… запустила его. Как же громко еретик взывал, когда принцесса привела механизмы в действие. Как же сильно он кричал, когда раскалённые пруты потянули его тело в разные стороны. Мучения несчастного прекратились нескоро: механизм успел содрать с его левой руки почти всю кожу. Палачи, увидевшие детей королевской четы в пыточной, были в настоящем ужасе.

Серсея не помнила, как и вывели с Франциском оттуда, но Екатерина как-то упомянула, что, мол, Серсея и Франциск в обнимку забились в угол и не разговаривали почти неделю после этого случая. Генрих велел высечь стражей, которые так халатно отнеслись к делу. Екатерина ещё два дня отпаивала дочь и сына разными успокоительными веществами и… у Серсеи запылили щеки, когда она вспомнила об этом ― Нострадамус часто оставался в её комнате, чтобы читать ей какие-то сказки. Его глубокий, слегка хриплый голос успокаивал её.

Ей доложили, что заинтересовавший её человек сидел в последних камерах ― не все участники похищения были пойманы, но одного из них Генрих посчитал достаточно вменяемым, чтобы расспросить. Пока без пыток. Конечно, никто не рассчитывал, что принцесса придёт сюда, хотя и пропустили её без вопросов в требуемую камеру.

Серсея думала всё это недолгое время, что прошло с ареста Франсуа. Имена его сообщников стали известны, а Камила даже каким-то образом узнала о том, что Барсук тоже здесь. Чтобы принять единственно верное решение ― что оказалось непросто ― Серсее надо было увидеть этого мужчину. И всё же она сумела призвать на помощь выдержку и самообладание. Она должна перехитрить врагов, каждого по отдельности и всех вместе.

– Ваша Светлость, ― прохрипел Барсук, поднимаясь с кучки соломы, которая заменял кровать, и отвешивая нелепый поклон. Очевидно, кандалы на руках и ногах не давали возможность для более широкого маневра.

Барсук поднял на неё глаза, и хотя в этот раз мужчина был без маски, она его мгновенно узнала. Да и мужчина ли ― да, он был широкоплеч, ростом примерно с Себастьяна, у него были тёмно-каштановые, немного спутанные волосы, хриплый, грудной голос, каким Серсея его помнила, но это был мальчик. Юноша, если быть точнее, и Серсея видела это в его карих глазах. Возможно, он не был старше её самой.

– Как Вас зовут? Или мне называть Вас Барсуком?

– Неплохо, ― улыбнулся юноша и представился: ― Габриель.

– Габриель де Монморанси? ― Серсея удивленно ахнула. Во рту загорчило, и она неосознанно скрестила руки на груди. ― Вы брат Франсуа?

– Да.

– Вам сейчас сколько?.. Шестнадцать? ― неуверенно предположила она, и Габриель кивнул. Они были одного года рождения с Франциском и ней самой. ― Зачем губить свою жизнь?

Серсея поняла, откуда могла вспомнить его ― в 1550 году в возрасте девяти лет Габриель получил от Генриха II должность капитана Бастилии, принадлежавшую его отцу. Тогда Серсее тоже было девять, и она больше волновалась о том, как выглядит её новое зеленое платьице, а не о мальчике с тёмными волосами и грустными глазами. Хотя, выходит, она всё-таки его запомнила.

Габриель какое-то время молчал, рассматривая юбку принцессы, а потом поднял на неё тоскующий взгляд и честно признался.

– Он мне заплатил. Мой отец, Анн I де Монморанси, не слишком обращает внимание на младших детей. Его интересует война, деньги и наследники. Но не те, кто родился позже; они не играют роли. Кроме того, мой брат Франсуа стал героем, так зачем искать другого наследника? Мои старшие братья разорили семью, и я сбежал. Нашёл тех людей, чьи судьбы похожи на мою, и стал их предводителем, ― Габриель внезапно усмехнулся и покачал головой. ― Знаете, среди них только я умею читать. Брат узнал об этом и предложил мне хорошую сумму, чтобы выкрасть Вас. Но, клянусь, если бы я знал…

Серсея верила каждому его слову. Она хорошо помнила растерянность Барсука, когда он узнал, кто она такая. Она помнила, что только он был вежлив и спокоен, помнила, как он держал её, чтобы ― теперь это было очевидно ― девушку не покалечили. И пусть он не справился, пусть ей и причинил боль, судя по всему, Габриель сам желал этого не больше неё. Он считал, что помогает брату соединиться с упрямой девушкой, в которую Франсуа был влюблен, и которая должна была быть влюблена в него ответно. Не дочь короля Франции, которая ненавидела Монморанси всей душой.

– А Ваша матушка? ― хрипло спросила она.

– Моя мать мертва, миледи. Меня казнят?

Он посмотрел на неё, и Серсея поняла, что парень ждет только одного ответа. Он просто был лордом больше своего брата и хотел знать, что приговор ему выносит та, что пострадала от его решений.

Серсея вспомнила Диану де Пуатье. Вспомнила Екатерину Медичи. Если бы что-то в жизни сложилось иначе, Серсея бы могла повторить судьбу этого юноши ― стать призираемой в обществе, слабой и без защиты, потому что если бы Екатерина её не забрала от матери, какая бы судьба ждала Серсею? Она могла быть проституткой или воровкой, потому что ни фаворитка, ни королева бы не потерпели в замке девчонку. Её судьба была таковой лишь потому, что королева проявила милсоердие и сочувствие, потому что в её сердце нашлось место для любви. А Серсея всегда хотела быть похожей на Екатерину, верно?

– Вашего братца и того Тигра точно, ― честно призналась она. Габриель де Монморанси усмехнулся, покачав головой, ведь другого ответа он не ожидал. ― Хотите мне служить? ― внезапно спросила она.

Габриель вскинул голову.

– Простите?

«Раны быстро заживают, связки уже почти не болят» ― подумала Серсея. Франсуа ни в чём не раскаивался, более того, он считал бы себя счастливцем, если бы обесчестил принцессу, а его брат Габриель был другим. Он раскаивался, не молил о прощение, он просто понимал, что за преступление должен понести наказание. Был взрослее своего братца, он – юноша, готовый отвечать за свои поступки.

Габриель был её ровесником. Серсея просто не могла поступить иначе, не могла его убить.

– Я сохраню Вам жизнь, ― медленно повторила девушка. Габриель сделал небольшой шаг вперед, но тут же рухнул на колени. Видимо, его тоже неплохо приложили, Серсея только сейчас заметила, как исполосована его спина ударами плетки. Она вздохнула и присела перед ним на корточки. Габриель смотрел на неё спокойным взглядом, в котором сияла надежда. Глаза у него были глубокие и красивые. Принцесса продолжила мягким голосом. ― Но Вы должны поклясться мне в абсолютной преданности. Вы будете служить мне и только мне, станете моими глазами и ушами там, где я повелю, сделаете, что я повелю, и убьете, кого я повелю.

– Те люди ― мои наёмники, мы работаем вместе. И они сообщили мне кое-какие правила. Мы не убиваем детей, не убиваем на святой земле. Если вас это устроит…

– Устроит, ― решительно кивнула девушка. Она выпрямилась, отмечая, что стоило бы послать кого-то обработать раны. Палачи королевской семьи работали на совесть, как бы не было гадких последствий. ― Сколько у Вас людей?

– Нас всего двенадцать. Они все старше меня, самому старшему около сорока, но они уважают меня и моё положение. Они тоже были там, и им тоже не пришлось по душе, что мы украли… принцессу, ― Серсея вспомнила людей, которые стояли в стороне и не спешили присоединяться к насмешка тигра, хоть и высмеивали её попытки купить их. ― Они почтут за честь служить Вам.

– Вам придется отказаться от имени отца, титулов, стать практически никем, ― напомнила она, и Габриель кивнул.

– С радостью. А люди, что идут за мной, и так никто.

Она кивнула и пообещала привести врача, после чего вышла из камеры. Камила топталась у самого входа в темницы, видимо, ей доложили о случившемся и, боясь нового наказания, она поспешила к своей принцессе.

– Приведете врача в камеру Габриеля, ― приказала Серсея и не стала ничего объяснять недоумевавшей фрейлине. Принцесса направилась в свою комнату и по пути она внезапно вспомнила о заветном флакончике, припрятанном в шкатулке. Девушка испытала почти восторг от этой мысли ― она убьет ни двух, а сразу трёх зайцев. Диана получит своё, Габриель докажет ей свою верность, и её предчувствие не обмануло ― нужный человек нашёлся.

Быть может, и насчет Нострадамуса она более, чем права. В конце концов, выбирая из того, кого любишь ты и кто любит тебя, Серсея, судя по всему, получила и то, и другое.

Казнь преступников организована через три дня. Габриеля должны были обезглавить, для Франсуа и Тигра она придумала более изощрённую казнь. Генрих захотел сделать из этого потеху, как и на день Святого Михаила с английским послом Саймоном. Поэтому казнь была сначала превращена в театральное представление, но Серсея на нём так и не появилась. Смотреть на прикованного к дереву Габриэль почему-то оказалось выше её сил. Отец решил устроить казнь в саду, погода располагала, как он сказал. Серсея равнодушно пожала плечами. Ей был важен факт свершения мести, а не место.

Она появилась перед самой казней ― в красивом красном платье, с распущенными волосами и блестящей золотой короной, как символ того, что горевать по убитым она не будет, как и носить траур. Франциск сидел по правую руку от Генриха, Мария ― рядом с ним. Серсее досталось место около Екатерины, за их спинами тёмной тенью стоял Нострадамус. Серсея испытала лёгкое чувство вины перед всеми ними ― она никому не сказала о том, что собирается помиловать юношу. Конечно, ей стоило было обсудить всё это с отцом и матерью, но она почему-то искренне считала, что уж такие-то новости до короля и королевы обязательно дойдут, и ждала, что один из родителей сам ворвется в её комнату с обвинениями. Но этого так и не произошло, и девушка как-то уже позабыла о своём решении.

Генрих произнёс речь, но Серсея не запомнила ни слова, хотя отец, судя по всему, был красноречив и несдержан. Она смотрела на Габриеля и думала только о нём. Когда палач уже подходил к Габриелю ― его ждала самая быстрая и легкая смерть из тех троих, что сегодня казнили, слуг Франсуа просто повесели сразу после ареста господина ― смиренно подошедшему к плахе. Принцесса внезапно осознала, что он не ждал от неё спасения, очевидно, списав всё произошедшее на простое издевательство.

Габриель сжал свой серебренный, реконструированный рубинами крест и начал тихо произносить молитву. Он прочел молитву, потом опустился на колени и, обхватив руками плаху, сам положил на неё голову. В спасение парень больше не верил.

Серсея резко выпрямилась. Все взгляды устремились на неё, но Серсея видела только Габриеля и слышала только стук собственного сердца.

– Что ты делаешь? ― удивленно шикнула Екатерина, но Серсея заговорила сама. Она подняла правую руку в самом торжественном жесте, на который только была способна, и дорогое золотое кольцо с изумрудом сверкнуло в свете солнца.

– Габриель де Монморанси, ― громко позвала она. Габриель поднял склоненную голову и посмотрел на принцессу с надеждой и немалым удивлением. Он до последнего не верил в своё спасение. ― Я сохраняю Вам жизнь, дарю Вам своё прощение и помилование, ― тихий шепот придворных поднялся мгновенно, но голос Серсеи прервал его. ― Вы будете лишены фамилии своего отца, своих богатств, земель и титулов. И всё-таки Вы будете живы.

Габриель кивнул несколько раз. Надежда в его глазах, как у заплутавшего оленёнка. Его подняли и бестактно швырнули к подножью помоста, на котором устроилась королевская семья, ожидая высказывания благодарности.

– Спасибо, Ваша Светлость, ― хрипло проговорил он. Серсея испытала чувство вины по отношению к этому юноше, хотя винить себя должен был именно он.

Решив, что так будет правильно, она спустилась с помоста и остановилась перед Габриелем. Бывший лорд мгновенно понял, что от него требовалось, и прикоснулся губами к красной юбке принцессы. Красный ― цвет невинности для католиков, цвет мученической смерти. Прикладываясь губами к одежде принцессы, Габриель словно очищался от преступления против неё. Серсея поднялась обратно и села на свое место. Палачи медлили, дожидаясь решения по поводу Франсуа и Тигра ― вдруг она и этих двух пощадит? Но милосердие на сегодня уже источилось, и принцесса была как никогда решительной.

– Зачем? ― шепнула Екатерина.

– Те, кому ты спас жизнь, никогда этого не забудут.

«Я уже знаю, как он докажет мне свою благодарность» ― подумала Серсея, и жесткая ухмылка украсила её лицо.

Отголосок жалости мелькнул в душе принцессы и тут же угас. Она чувствовала, как ожесточилось её сердце, как очерствело и заледенело то, что благодаря Нострадамусу загорелось после долгих лет вынужденного равнодушия.

«Я поступаю, как должна, ― подумала она. ― Франсуа и его люди виновны, но я дарую жизнь Габриелю. Это более, чем милосердно».

Генрих, впрочем, не разделял неуверенность своих людей. Он явно не ожидал такого, но идти против дочери не стал. Лишь кивнул, чтобы палачи подтащили к нему Франсуа и Тигра.

– Франсуа де Монморанси, ― жёстко произнес король. Глаза Серсеи сузились от злости, а полученные не так давно раны запульсировали и неприятно закалили запястья. ― Вы обвиняетесь в преступление против королевской семьи Валуа, в похищение моей дочери и дочери Екатерины Медичи, Серсеи де Медичи.

– За оскорбление, нанесенное мне, Вы получите корону, ― оскалившись, сказала Серсея. Тут Генрих тоже улыбался ― только немногие знали, как будет казнен Монморанси, и Екатерина, Франциск, Мария и Нострадамус в это число не входили. Поэтому их ждал ещё один сюрприз. ― Ты получишь великолепную золотую корону, от которой затрепещет любой человек.

– Я… я не понимаю, ― растерянно пробормотал Франсуа.

– А ты и не должен, ― презрительно скривилась принцесса и кивнула двум застывшим у самого края помоста мужчинам. Это были те люди Габриэля, которые успели прибыть по приказу своего господина. Серсея объяснила им, что необходимо делать. Они бросились вперёд. Рыжеволосый схватил Монморанси, вырывая его из рук солдат, а высокий золотоволосой блондин ― тигра. Им раздробили руки резким поворотом огромных ладоней. Но даже теперь Монморанси ещё ничего не понял. В нём оказалось достаточно достоинства, чтобы не кричать от боли.

Но худшее было впереди. Нострадамус видел, как пламя пляшет в изумрудах её глаз.

В сад, так, чтобы приговорённые видели, двое сильных стражников вынесли два больших, черных котла. Изнутри шёл пар. Мария тихо вскрикнула и отвернулась. Тигр завопил отчаянным тонким голосом труса, увидевшего свою смерть. Он брыкался и вырывался, скулил как пёс и рыдал как дитя, но наемники крепко держали его. Серсея так и не узнала его имени.

Монморанси посмотрел на неё, когда стражники замерли перед приговоренными.

– Меня убьет любовь, ― тихо сказал он и печально улыбнулся.

– Вас убьет Ваша тупость, ― холодно обрубила Серсея. ― Вас и Ваших людей.

Стражи перевернули котлы над головами двух людей, которые пытались обесчестить принцессу.

Вопль, который издал Монморанси, когда жуткий железный шлем прикрыл его лицо, ничуть не напоминал человеческий. Ноги его выбили отчаянную дробь по утоптанной земле, движения их замедлились, остановились. Капли расплавленного золота стекали на его грудь, воспламеняя лохмотья… но ни капли крови не было пролито.

Серсея встала первая. Генрих и Екатерина поднялись за ней. Мать и Франциск выглядели шокированными, Нострадамус скорее удивленным. Никто не знал, что принцесса может решиться на такое. Бросив последний, прощальный взгляд на трупы людей, что пытались обесчестить её, Серсея подняла голову и гордо удалилась. За ней никто не последовал, и, вероятно, это было к лучшему.

***

В своей комнате она обессилено рухнула на пол. Серсею била мелкая дрожь, ей было невыносимо жарко. Вынужденно присутствовать на казни тех, кого приказал обезглавить король-отец – это одно, а вот самой решить судьбу людей оказалось не так уж и просто.

И эта его улыбка в конце.

«― Меня убьёт любовь».

Серсея с трудом поднялась и покачала головой. Нет, Монморанси жалеть нельзя было ― он похитил её, и если бы не Франциск, Генрих и Нострадамус, то изнасиловал бы и силой заставил стать его женой. Это было любовью? Нет, это было безумием.

Она так устала, что еле-еле нашла силы пересесть на кровать. Всё, что девушка хотела ― свернуться клубочком и заснуть. Но не тут-то то было: в комнате появилась Камила.

– Миледи, ― поклонилась фрейлина.

– Камила? Ты принесла мне хорошие новости?

Габриель получил свое задание почти на следующий день после их разговора в темнице и передал его своим людям. Серсея отдала бывшему лорду немного яда, часть оставив при себе, и Габриель попросил её ждать хороших новостей. Принцессе оставалось только радоваться, что изувечением женщин люди Габриеля не гнушались.

– Сегодня утром Диана проснулась с ужасными ранами на лице, ― оскалилась Камила. ― Она лица лишилась. Раны заживут, конечно, но вряд ли шрамы когда-нибудь исчезнут.

– Прекрасно. Король к ней приходил?

– Нет. Но ему доложили.

Серсея облегченно выдохнула. Конечно, Генрих сразу догадается, кто сделал подобное с его фавориткой, но ― Серсея была более, чем в этом уверенна ― спустит непокорной дочери всё с рук. Столько событий ― и казнь, и подготовка к свадьбе, какое дело до какой-то там Дианы? И конечно, дочь Екатерины не могла не оценить, что как быстро и профессионально работают наёмники Габриеля. Интересно, это из-за верности своему лорду-предводителю, или из-за желания выслужиться перед новой хозяйкой? Пожалуй, помимо жизни Габриеля она могла подарить им ещё что-нибудь, что можно перевести в материальную выгоду. И недели не прошло, как Диана поплатилась за свое нападение на неё. Конечно, узнав об этом, каждый во дворце поймет, чьих это рук дело, но Серсея не боялась. Пусть сначала попробуют обвинить любимую дочь Генриха, кроме того, король сам наказал свою фаворитку отлучением от двора, так какая разница, в каком виде она уедет?

– Хорошо, ― довольно улыбнулась Серсея. ― После мой свадьбы спрячьте Диану так далеко, как только можно, чтобы эта змея и голоса не могла подать. Сияние моей свадьбы ослепит её, а то, что останется, мы упрячем далеко-далеко. С таким лицом, как у неё теперь нигде не покажешься. Передай мою благодарность и вот это Габриелю, ― она извлекла из стола небольшой мешочек и передала его Камиле. ― Тут тринадцать небольших сапфира, на каждого его человека и его самого.

Камила округлила глаза. Она поняла, какой ценой была куплена жизнь Габриеля ― верностью, преданностью. Наёмники оплатили жизнь своего господина, но если Камила станет об этом распространяться, то эти же наемники придут за ней. Она сосредоточенно кивнула, спрятав мешочек с камнями ― лекарь Её Светлости обещал, что через три дня Габриель покинет замок, будет здоров и наберется силы. Серсея была рада ― Габриель ей симпатизировал. Как и его верность и возможность убить за неё.

– А что делать с ядом? ― спросила фрейлина, понизив голос, но Серсея не успела ответить. Дверь открылась, и в комнату вошел Франциск.

– Сестра, ― поприветствовал он. Серсея широко улыбнулась брату и, кивком головы отослав фрейлину, поспешила обнять Франциска. Сильные руки брата сомкнулись на её спине, и Серсея почувствовала, как что-то жесткое уперлось ей в лопатки, но она не обратила на это внимание.

– Проходи, Франциск, ― отстранившись, кивнула она. ― Насыщенные дни пошли, ― заметила принцесса, наливая вино в бокал и поддавая один брату, который сел на край её кровати. Франциск ей слабо улыбнулся; девушка заметила, что в руках он держал какой-то сверток.

– А они когда-нибудь заканчивались? ― заметил дофин и, с улыбкой глотнув вина, протянул сверток Серсее, понимая, что его подарок не остался незамеченным. – Это тебе.

– Что это?

– Открой и узнаешь, ― подмигнул Франциск.

По его взгляду ― слегка растерянному и пытливому ― она поняла, что случившееся с Дианой дошло и до дофина Франции, но сожаления по этому поводу её брат не испытывал. Франциск Диану ненавидел, в большей степени из-за того, что та причиняла боль их матери одним своим существованием. Теперь же, когда обострились и отношения с братом, Франциск не выносил удачливую фаворитку отца ещё больше.

Девушка быстро и аккуратно развернула золотистую бумагу и увидела небольшую шкатулку, украшенную рубинами и изумрудами. Сама по себе вещь была прекрасна, и затмить её могло только то, что было внутри. Золотые серьги, огранённые в форме треугольника; два бриллианта, расположенные под рубином с грецкий орех.

– О, Франциск, ― Серсея прикрыла рот рукой, смотря на это абсолютное великолепие. ― Они прекрасны.

– Это подарок на свадьбу, ― улыбнулся Франциск. Отставив бокал, он подошёл к Серсее и крепко обнял. ― Ты должна быть прекрасна, а настоящее украшение женщины – это счастье в её глазах. Я люблю тебя, сестра.

– И я люблю тебя, брат.

Серсея прикасается губами к щеке Франциска и прижимается к его шее головой. На голую кожу падает несколько капелек слез. Дофин слегка склоняет голову, внимательно наблюдая за сестрой: у Серсее взгляд дикарки и острый ум, своя собственная красота и вечный запас упорства. Эта хрупкая девушка не похожу на ту, что отдает приказы о казне своих похитителей, смотрит в глаза своему отцу совершенно спокойно, вздёрнув подбородок и чуть выпятив нижнюю губу. Она стояла прямо, распрямив плечи и сжав кулаки. Иногда Франциск забывал, что сестра на самом деле ещё юная девушка, даже не женщина, и ей всего шестнадцать.

И как её можно было не любить?

========== пятнадцать. я назову ее страсть ==========

Королевские свадьбы всегда были красивым зрелищем, но в то же время не таким формализованным, как коронации. Детали церемонии могли меняться и менялись, неизменным же оставалось, в сущности, самое важное – венчание и торжественный обед.

Генрих и Екатерина выбрали для венчания Нотр-Дам, и Серсея с Нострадамусом не смогли возразить ― их, по сути, никто и не спрашивал. Всё, что требовалось от них – это покорно исполнять свои обязанности, что означало просто приходить на примерку свадебных нарядов и отвечать на вопросы о свадьбе.

Три месяца пришло в приятной, предсвадебной суете. За неделю до свадьбы Нострадамус преподнёс своей невесте два кольца. Одно из них было обручальным ― золотое, с одним большим изумрудом и шестнадцатью маленькими, а в дополнение к обручальному кольцу ещё одно, представлявшее собой ободок, усыпанный бриллиантами, который был надет на указательный палец, как символ принадлежности к роду.

На обручальном кольце с обратной стороны были написано: «Господь послал мне любовь, которое я должен сберечь», что лучше всего говорило о чувствах прорицателя к принцессе.

Всегда носи своё обручальное кольцо, ибо в нем заключено больше, чем многие думают. Если ты вдруг рассердишься или тебя будут одолевать неподобающие мысли, или ты подвергнешься соблазну нарушить каким-либо образом свой долг – посмотри на своё кольцо и вспомни того, кто дал его тебе, где это было и что произошло в те священные мгновения.

Никакое, даже самое прекрасное кольцо не гарантирует счастливого брака. Все об этом помнят, но… каждый раз надеются на лучшее. Иногда это «лучшее» действительно случается. Иногда даже у королей.

– Вы влюблены, ― с удивлением сказала Екатерина, внимательно вглядываясь в лицо своего старого друга. ― И это видят все. Даже она. Вы глаз от неё не отводите. Являетесь по первому зову. Разве это не очевидно? – Екатерина снова улыбнулась.

Прорицатель рассматривал зал, который был убран золотом и шелками: для свадебной процессии проложили покрытую красной саржей дорожку, которая вела к двум, стоящим на хорах, тронам. Жест был слишком символичным, но король Генрих слишком уж сильно стремился подчеркнуть то, что Серсея его дочь. Кроме того, Екатерина не согласилась бы на что-то менее церемониальное. Она занималась большей частью приготовлений, поэтому большую часть времени Серсея и Нострадамус могли провести время вместе. Несмотря на всё, связывающее их, им было, что узнать друг о друге.

Нострадамус перевел взгляд на королеву. Как-то так получилось, что сейчас ― когда до заветного мгновения венчания осталось всего ничего ― рядом с прорицателем осталась только Екатерина. Женщина проведала Серсею и, оставив её с фрейлинами и королевой Марией, отправилась к старому другу, чтобы поддержать его. У прорицателя не было никого, ближе них, и в такой важный момент Екатерина хотела быть рядом с ним. Скоро он станет её зятем, и женщина с легкой иронией думала о том, что лучше и быть не могло ― прорицатель был добрым, как бы банально это не звучало, сильным, надежным и верным, а для Екатерины это было важнее всего.

И теперь она точно знала о том, что по крайней Нострадамус будет невероятно сильно любить Серсею. Так, как Екатерину, вероятно, не любил никто. Возможно, их свадьба ― одно из лучших решений Генриха.

– Разве я могу мечтать о том, что не могло быть моим? ― задал риторический вопрос Нострадамус. Королева фыркнула и поправила и так идеально выглядевший ворот дорогого камзола.

– Но Вы мечтали. И теперь она ― Ваша. На самом деле, я рада, Нострадамус. Серсея… её я любила больше всех своих детей, и я рада, что она станет счастливой, выйдет замуж за человека, который любит её, а не её положение и деньги, ― Екатерина тяжело вздохнула, но тут заиграла музыка, и она вздрогнула. ― Церемония началась, друг мой.

В конце зала стоял величественный помост, к которому вели четыре ступеньки. На нём под балдахином стояли кресла для короля Генриха и его супруги. Перед ними стоял стол, а дамы, королевы и французская знать пировали внизу. Король не стал размениваться на присутствии послов и высылать официальные отдельные приглашения, хотя гостей собралось более, чем достаточно. Свадьбы Серсеи должна была стать неким актом миром, а не публичным действием, как свадьбе Елизаветы несколько месяцев назад. Получилось… совсем не так, но гости действительно были больше увлечены беседами и добрыми разговорами, чем политикой.

Так было, пока не появилась невеста.

Серсея Хелена ди Медичи шествовала под богатым балдахином из золотой парчи, одетая в платье из нежно-белого бархата, верхнее одеяние из бежевого бархата было украшено горностаем, а на голове красовалась богатая корона из жемчуга и драгоценных камней. Мария Стюарт, в темно-красном бархате и золотой коронке, несла её шлейф, а маленький Карл Валуа поддерживал шлейф посередине. За нею следовали десять дам в голубых одеяниях, отделанных горностаем, с серебряными коронками на головах. Следом шли фрейлины принцессы в голубых платьях, отделанных белым балтийским мехом.

Её роскошный шлейф, белый с серебром, несли восемь юных леди. Этим избранным девам, наследницам самых древних родов, было от пятнадцати до двадцати лет. Все они, удостоенные такой важной роли в длинной программе этого счастливого дня, дочери герцогов, маркизов или графов, чьи титулы почти так же хорошо знакомы, как имена королей прошлого.

Царила настолько глубокая тишина, что, кажется, даже блеск драгоценностей, сверкающих повсюду, вот-вот нарушит её. И, несмотря на этикет, который до сих пор контролировал каждое слово и жест, теперь все наклоняются вперед, и приглушенный шум и шорох в нефе свидетельствуют, что приближается невеста. Её головка гордо приподнята, и, глядя временами по сторонам, Серсея медленно двигалась к алтарю. Справа её поддерживал Франциск, который были в полном обмундировании, с цепями и знаками рыцарских орденов.