Текст книги "Сломанная игрушка (СИ)"

Автор книги: darkknight

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

Глава 12

…Когда впереди забрезжил тусклый свет позднего вечера, Лира подавила желание броситься наружу бегом.

Труба выходила к озеру грязной воды посреди бескрайней свалки. Горы мусора высотой в многоэтажный дом, штабеля старых автомобилей и даже флаеров, руины каких-то древних построек, глядящие на мир пустыми глазницами выбитых в незапамятные времена окон и витрин.

Где-то далеко за нагромождениями мусора высились пронзающие ночное небо белые иглы Шпилей. Озаренные светом, словно врата в другой, благополучный мир, чуждый тьме.

– Добро пожаловать, – сказал Джерри.

– Вы тут живете? – спросила единорожка, потянув носом. Как ни странно, свалка вовсе не пахла разложением. Металл и пластик, пыль и строительный мусор, каучук и гарь, но без тошнотворного запаха разлагающейся органики.

– Мы живем где хотим, – ответил Джерри, – а старые свалки – идеальное место, чтобы тебя не нашли. Много металла и, соответственно, помех для сканеров. Все что могло сгнить, сгнило и сгорело в незапамятные времена, а из хлама можно при желании построить настоящее жилье.

– У нас такое есть, – добавила Скуталу.

Дом этой парочки представлял собой… дом. На колесах. Вернее, раньше там были колеса, а теперь только проржавевшие оси. Выбитые стекла были заделаны листами пластика, а место вокруг – любовно расчищено от мусора. На крыше вагончика стояла большая емкость для сбора дождевой воды, а рядом – небольшая будка с совсем уж миниатюрной дверью, очевидно, рассчитанной только на Джерри.

– Дом, милый дом, – улыбнулся мыш, когда Скуталу распахнула дверь в бывший прицеп.

Внимание Лиры привлекло движение на одной из гор мусора. Из обломков вылез фиолетовый шар и, повиснув в воздухе, довольно чем-то зачавкал.

– Коффи… Коффи-Коффи-Коффи… – донеслось бормотание.

– Джерри, Скут, кто это? – спросила единорожка, показав копытом на странное создание.

Мыш оглянулся и сказал:

– А, это Коффи. Он тут много лет живет. Не бойся, он безобиден.

– Позовем его на ужин? – спросила единорожка, – Раз это ваш сосед…

– Бессмысленно, – отозвался Джерри, – он не понимает ничего. И говорить почти не может. Только бормочет свое имя и что-то постоянно ищет. Ты заходи, не стой.

Единорожка еще раз оглянулась на парящий в воздухе шар. Тот, прожевав добычу, снова спустился к мусору и начал в него зарываться.

Лира мысленно пожала плечами и пошла вслед за Джерри и Скуталу, уже скрывшимися в доме.

Внутри было уютно. Даже несмотря на то, что вся обстановка была собрана из обломков и мусора, являя собой яркий образчик какого-то бродяжьего стиля, она не была лишена своеобразного очарования.

Джерри ловко соскочил с пегасенки и запрыгал по мебели. Кто-нибудь сказал бы «прямо как в мультике». Щелкнул старинный выключатель, и под потолком зажегся диод, заливший комнату бледным светом. Загудело электричество в старых проводах, и дом, казалось, начал оживать.

Загрохотали вытолкнутые на середину тазы, большой и маленький. Зажурчала вода, через шланг полившаяся в большой, причем Джерри успел туда плеснуть чего-то густого, в результате чего стала набухать белая шапка пушистой пены. Носа коснулся запах цветов и мыла.

– Скут, полезай в ванну, – приказным тоном велел мыш.

Маленькая пони переступила на месте и, покосившись на Лиру, протянула:

– Неохота. Давай завтра, я спать хочу…

Джерри провел рукой по лицу.

– Ох, каждый раз это пытка… Ты уже реши, что для тебя «менее круто», быть грязной или мыться. Вспомни, в чем ты плавала сегодня.

Лира улыбнулась. Жеребята не меняются. Может быть другим весь мир вокруг, но рыжая хулиганка так и не полюбит водные процедуры. Пока не повзрослеет, наверное.

– Давай я помогу, – сказала единорожка, за что удостоилась сердитого взгляда двух фиолетовых глаз.

«Изменница!» – читалось в них.

Джерри вздохнул. Единорожке показалось, что с облегчением.

– Давай, – согласился он, – а то я устал уже воевать каждый раз… А я пока постираю одежду. Заодно сам отмоюсь. Все-таки мелким быть удобно.

Скуталу, пятясь, быстро проговорила:

– Спасибо, я уже чувствую себя значительно чище!

Лира и Джерри одновременно посмотрели на нее и сказали хором:

– Полезай в бадью!

– Нет! – воскликнула Скуталу и резко развернулась к двери, определенно готовясь дать деру.

Лира бросила на Джерри быстрый взгляд, и мыш кивнул.

Скуталу успела только тихо пискнуть, когда ее охватило телекинетическое поле и подняло ввысь. Копытца замолотили воздух, а крылышки захлопали в тщетных попытках вырваться.

Лира, посмеиваясь, снова представила призрачные руки, которые начали аккуратно, но настойчиво раздевать рыжую пегасенку.

Улыбка единорожки моментально увяла, когда она увидела, что рыжую шкурку на спине и крупе пересекают шрамы. Почти как у той жутковатой Рейнбоу Дэш из «Пони-Плея», только поменьше. Висящая в воздухе Скуталу пыталась прикрываться крыльями и хвостом, но без особого успеха. В глазах малышки стояли злые слезы.

Веселье по поводу жеребячьих капризов сменилось горьким пониманием причины для нежелания раздеваться при малознакомой пони.

– Откуда у тебя шрамы? – спросила Лира.

– Ветками исхлестало, пока пыталась учиться летать, – буркнула Скуталу, опускаясь в бадью с пеной.

Лира не поверила. Никакие ветки не оставляют таких ровных следов. Судя по всему, когда-то по пегасенке прогулялись розгами или плетьми.

Единорожка уже хотела было задать еще вопрос, но вдруг осеклась. Ради простого любопытства разбередить старые душевные раны? Она перехватила обеспокоенный взгляд Джерри и промолчала.

Пропахшие сточными водами шорты и футболка улетели в таз для стирки.

Джерри, глядя на все это с улыбкой, сказал:

– Как же хорошо, когда взрослый, как и положено, больше ребенка. Я устал уговаривать это рыжее недоразумение всякий раз, когда ее надо отмыть от грязи и пыли.

– Не хочу мыться! – громко запротестовала Скуталу из пенной горки, но ее никто не слушал.

Единорожка испытывала просто материнские чувства, м?я жеребенка… Или, по крайней мере думала, что подобные чувства – материнские. Скуталу, капризно маша крылышками, забрызгала все вокруг. Лира чувствовала, что вымокла до нитки, и бывший аккуратным и элегантным костюм окончательно превратился Дискорд знает во что.

– Джерри, я тоже, наверное, помоюсь, – сказала единорожка, – все равно промокла.

Мыш, который ходил по грязной одежде в другой бадье, ответил:

– Конечно. Тогда свою одежду тоже давай.

Пони хихикнула и, не прекращая телекинезом удерживать в ванне и мыть Скуталу, стала скидывать насквозь промокший костюм.

Джерри отвернулся. Хотя он и знал, что пони, как и любые другие покрытые шерстью существа, к наготе относятся спокойно, человеческая мораль (лицемерная, по мнению мыша) накладывала свой отпечаток.

Через какое-то время он уже хотел спросить, можно ли поворачиваться, но на голову рухнул мокрый ком, бывший когда-то аккуратным жакетиком Лиры, накрыв мыша с головой.

«Что за детский сад!» – сердито подумал Джерри, услышав приглушенный слоями ткани веселый смех.

Когда он вылез наружу, его взору предстали две пони, довольно хихикающие в бадье. Пена закрывала их обеих по самую шею. После озорной выходки Лиры протесты по поводу мытья были волшебным образом забыты.

Впрочем, как всегда. Джерри уже достаточно долго жил под одной крышей с рыжей пегасенкой и знал, что иногда она протестует и капризничает просто из подросткового фрондерства…

…После того, как следы подземелий были смыты, вся троица перекусила какой-то кашей быстрого приготовления – по мнению Лиры, совершенно безвкусной, но набившей живот и заставившей чувство голода отступить.

Вытащенная из ванны и вытертая почти чистым полотенцем Скуталу была похожа на взъерошенного воробья, рыжего и опять сердитого – на этот раз на то, что ее, как младшую, ультимативно отправили спать.

Демонстративно надувшись, маленькая кобылка отвернулась к стене и завернулась в одеяло. В планах было изображать обиду, но усталость взяла свое, и несколько минут спустя пегасенка уже тихо сопела, сморенная крепким сном.

Лира и Джерри на правах взрослых сидели за столом… Вернее, это Лира сидела за столом, а мыш расхаживал туда-сюда в свете настольной лампы. Единорожка после мытья обмоталась полотенцем, а Джерри щеголял в великоватых шортах кричаще-алой раскраски с небольшим рисунком в виде желтой звезды. Когда-то он нашел их в ворохе кукольной одежды и с тех пор использовал как домашний наряд на случай стирки. Как сейчас.

– Джерри, откуда у Скуталу на самом деле эти шрамы? – спросила Лира.

Мыш покачал головой и сказал:

– Прости, Лира, я обещал ей никому не рассказывать. Скажу лишь, что она пережила то, о чем предпочитает не вспоминать. И я не могу осуждать ее за это.

Единорожка вздохнула. До смерти хотелось узнать о прошлом рыжей пегасенки, но расспрашивать дальше означало бы подорвать доверие неразлучной парочки.

– Зачем ты в подземелье ткнул мне в затылок вилкой? – спросила Лира, решив сменить тему.

– Тут все просто. У любого синтета на шейной части позвоночника есть биочип…

– Волшебная метка! – воскликнула единорожка, вспомнив слова Виктора.

Мыш немного замялся, потом продолжил:

– Э… да. Так вот, метка. По ней тебя можно вычислить на расстоянии и узнать, где ты находишься. И даже что делаешь. Но те из нас, кто в бегах, выводят чип из строя. Направленный электрический заряд от переделанного в отмычку шокера портит электронные замки и вырубает биочипы синтетов. Теперь для общих сканеров метка не подает активного сигнала, делая его… «зеленым», так сказать. Однако индивидуальный сканер сразу выдаст, что ты бегаешь от людей. Это все называется «перебить метку» или «деактивировать чип». Такое повреждение можно восстановить, но для этого нужен комп с нейроинтерфейсом…

В голосе единорожки послышалось беспокойство:

– Так что же, у меня теперь нет… метки?

– Технически есть. Но неактивная. И без нейропрограмматора заново не заработает… – мыш перехватил непонимающий взгляд пони и вздохнул, – Да, нету метки больше.

Единорожка промолчала. Она испытывала смешанные чувства. С одной стороны, Виктор нечестно поступил, не рассказав, что обозначает метка. С другой, Вик еще не сделал ничего предосудительного. Не успел?

– Погоди, – сказала вдруг единорожка, – Хочешь сказать, что Вик теперь не сможет меня найти?

– Вик – это твой хозяин?

– Мой друг!

Джерри вздохнул.

– Прости, поняша, но твоя метка была синей. Ты сама говорила, что он тебя не освобождал. А значит, ты была его собственностью. Даже если он хорошо с тобой обращался. Полагаю, он недавно тебя купил?

– Купил?!

– Ну да. Синтеты, хотя и являются живыми существами, по закону, фактически, вещи. Или рабы, если угодно. И зеленую метку можно получить только с дозволения хозяина или властей. И зеленой она остается, только пока платишь налоги. А если нет – желтеет, что уже основание для твоего задержания. Все просто.

Лира почувствовала, как в груди снова поднимается чувство неприятия действительности. Быть чьей-то вещью? После слов о дружбе? От подобного обмана хотелось заплакать. Нет. Зарыдать. Кинуться прочь и не останавливаться, пока хватает сил.

Мыш бросил на единорожку сочувствующий взгляд. Ее сейчас обуревали сомнения, и мыш не хотел быть тем, кто окончательно подведет черту под недолгой счастливой жизнью.

«Каждый раз это пытка, – подумал Джерри, – видеть, как рушится чей-то мир, оставляя взамен бездну страха и боли. Можно не замечать этого, но это будет лишь означать, что мы уподобились людям…»

– Лира, возможно, я неправ, и в отношении тебя твоя версия – верная, – сказал он вслух, хотя на душе было гадко от такой откровенной лжи, – Так что не вешай нос. Я ведь и сам доподлинно не знаю.

– Правда? – поникшие было уши пони снова встали торчком.

– Правда, – вздохнул мыш, – Есть такая вероятность.

Брать на себя ответственность за разрушенную надежду и вытаскивать из черного отчаяния еще одну душу Джерри категорически не желал. С другой стороны, совсем наивной ее оставлять было еще опаснее.

Мыш не мог этого знать, но если бы сейчас спросили психопрограммиста БРТО, то он бы сказал, что Лира Хартстрингс только что едва убереглась от сбоя поведенческой программы.

Фатального сбоя, который мог бы окончиться чем угодно.

– Эта злобная Рейнбоу Дэш в «Пони-Плее», она говорила, что Эквестрия, моя родина, вся моя жизнь – это все искусственная память! – воскликнула Лира и положила мордочку на передние ноги, – Я не могу поверить…

Мыш, вздрогнувший при упоминании Рейнбоу Дэш, натянуто улыбнулся, резко сменив тему:

– Вот ведь! Раньше я нянчился с одним ребенком, а теперь у меня их двое.

– Я не ребенок! – надулась Лира, на эмоциях даже не заметившая уловки.

Скуталу во сне пробурчала что-то неразборчивое и дернула ушами.

– Угу, – кивнул Джерри, – а ведешь себя именно как наивный ребенок. Ты как давно тут?

– Три дня! – гордо заявила единорожка.

– Ну за что мне это, а? – вздохнул мыш, прикрыв лицо ладонью.

Лира была, похоже, на грани отчаяния.

– Джерри, ну хоть ты разъясни, как такое возможно. Я помню целую жизнь, друзей, родителей, и что же, все это ложь? Если так, то мне несколько дней от роду! Мне, взрослой кобыле! Неужели Эквестрии не существует?

Джерри посмотрел в желтые глазищи. Лира спросила про Эквестрию с призрачной надеждой ребенка, застукавшего родителей, подкладывающих подарки под рождественскую елку вместо Деда Мороза.

Мыш вздохнул и беспомощно развел руками:

– Возможно, это так. А возможно и нет. Скуталу верит, что Эквестрия – это рай для таких как вы. И что если быть достойной и хорошей пони – попадешь туда. Не в этой жизни, так в следующей. Никто не может этого ни доказать, ни опровергнуть. А значит, это вопрос веры. Веры, которую исповедуют Скут и остальные… селестианцы. В этом ей гораздо легче, чем, предположим, мне.

– А ты не веришь в Эквестрию?

– Ха! Я верю в себя и свои способности. Я верю в эту пони, что свернулась калачиком и сопит в стенку. Я верю, что этот мир жестокое и мрачное место, а так же в то, что всегда все может стать только хуже. А жизнь за пределами бытия? Я этого не видел.

Лира не ответила, продолжая смотреть на мыша. Тот, заметив в золотых глазищах незаданный вопрос, вдруг добавил уже тише и смотря в сторону:

– Но знаешь… если вдруг кто-то там, – он показал наверх, – решит, что старый мыш достоин того, чтобы по-прежнему заботиться о маленьком рыжем ерзике… я не обижусь, нет.

Лира улыбнулась:

– Маленьком?

Джерри сердито упер руки в бока:

– Не прикидывайся, ты прекрасно поняла, что я имел в виду!

– Джерри… а сколько тебе лет?

На мордочке мыша вновь появилось выражение много повидавшего существа, так не вяжущееся с мультяшной внешностью.

– Слишком много для мыши, Лира, – сказал он, отведя взгляд, – До недавнего времени я думал, что даже чересчур.

– А что изменилось?

Джерри посмотрел туда, где мирно посапывала спящая Скуталу. Потом на Лиру.

– Мне удалось сделать так, чтобы малышка смогла жить дальше и даже радоваться тем мелочам, что преподносит нам жизнь. Но ее пробивает озноб при малейшем упоминании прошлого. Так что пусть старая жизнь там и останется. Так будет лучше для нас обоих.

Лира уже открыла было рот для следующего вопроса, но Джерри сделал резкий жест рукой и сказал:

– И предвосхищая твой вопрос, отвечу – нет, я не хочу рассказывать душещипательную историю своей жизни. Я на ней поставил крест. Точка. После того, что случилось с Томом и остальными, и после того как моя метка перестала существовать.

– Что? Что значит перестала?

– Меня для сканеров вообще нет. Это подозрительно, но если меня не видно, то нет и повода искать. А маленькому мышу спрятаться легко. После побега этим только и жил.

Лира уставилась на Джерри жалобным взглядом.

– Ну вот, теперь я буду вся сгорать от любопытства… Начал рассказывать, так не таи теперь!

Джерри вновь прикрыл глаза рукой в жесте непритворного отчаяния.

– Вот же свалилась на мою голову… Том – это кот из того же мультика, что и я. Нас подарили ребенку на день рождения, такое часто делают с синтетами. Ну и ребенок случайно уничтожил мою метку. А Тома вообще замучил.

Глаза единорожки распахнулись еще шире, и Джерри в очередной раз задался вопросом, как они у пони вообще в черепе помещаются.

– Что значит «замучил»?! – в шоке спросила Лира, и на мордочке Джерри на мгновение отразилась настоящая боль.

Он отвел глаза.

– Я… не хочу об этом, – проговорил он, – Просто имей в виду, что я потерял того, кого действительно мог назвать другом, несмотря на все наши различия. В сериале он гонялся за мной больше из спортивного интереса, а наши взаимные подковырки и розыгрыши были, наверное, признаком настоящей дружбы. Том никогда не съел бы меня, я уверен. Хотя грозился неоднократно. Но тот мальчик… он перечеркнул все.

Лира, которая сейчас вспоминала вежливого и доброго ребенка из парка, слегка стукнула копытцем по столу:

– Нет! Это невозможно! Только не дети…

Мыш с горечью поднял на единорожку взгляд.

– Лира, дети тоже разные бывают, – заметил он.

– Дети не могут быть плохими!

– Верно. Есть плохие взрослые, которые позволяют детям творить ужасные вещи, не объясняя, что это плохо.

– Но как ребенку вообще может что-то подобное прийти в голову?! – в голосе Лиры послышались слезы. Последняя ниточка веры в то, что мир людей прогнил не насквозь, натянулась и затрещала, – Ты видел еще когда-нибудь таких же как ты?

– Мало, – отозвался он неохотно, – Знаешь, у нас с Томом есть одна проблема… выживаемость. В нашем стапятидесятилетнем оригинале, – в его голосе послышалась горькая ирония, – любой из нас не раз получал и наковальней по голове, и топором по хвосту, и пулю… А уж сколько раз мы там друг другу подкладываем взрывчатку, не перечесть. Сама понимаешь, в жизни все это не работает. Но многие дети пробуют. Ведь если в мультике с нами после этого все в порядке, почему и в жизни не должно?

По щекам Лиры потекли слезы. Какую жестокость в людях воспитывают с самого детства… И зачем такое вообще показывать детям? Неужели ради денег? А как потом жить с осознанием того, кого ты воспитал своим творением?

В памяти исподволь всплыл эпизод со страшным шоу про карманных монстров, жестоко бьющихся друг с другом ради дурацких нашивок для хозяев.

Лира сказала:

– Теперь я поняла, откуда в некоторых людях столько злобы, почему их любовь выглядит уродливой пародией!.. Вот же корень этого зла! Недостаток любви и дружбы в детстве, отождествление развлечения и жестокости!

– Любовь выглядит пародией? – спросил мыш, – А, кажется, понял. Познала на себе «любовь» хозяина?

Лира, которая задумалась было о чем-то, встрепенулась:

– На себе?.. Что? Нет! Вик – настоящий друг, он никогда ко мне не приставал! Даже когда я… провоцировала его. Чтобы проверить…

Единорожка вдруг зарделась, не умея подобрать нужных слов. Судя по саркастическому выражению мордочки, Джерри понял неправильно.

– То есть ты не из «Пони-Плея»? – уточнил он.

– Нет… я туда сходила, но без спросу. Чтобы посмотреть…

– И как, посмотрела? – в голосе мыша вновь проскользнули ироничные нотки.

– Я видела пони… Знаешь, у них такой взгляд…

– Или затравленный, или безразличный. Так?

– Да, а откуда ты знаешь?

– Во-первых, я бывал в «Пони-Плее», а во-вторых, большинство синтетов делятся на тех, которых ломают, и тех, которых сломали.

Лира не сдавалась:

– Но ведь ты и Скут под это не попадаете?

– Не попадаем.

– Тогда как?

– Мы есть друг у друга и это позволяет не сломаться… обоим. Поодиночке мы бы давно сдались, а так у нее есть я, а у меня – она. Я меньше ростом, но я взрослый и теперь должен о ней заботиться. А она ребенок, которому надо хоть кому-то довериться. И я рад, что она не замкнулась в своем горе, а нашла в себе силы открыть сердечко еще раз.

– Но в «Пони-Плее» таких нет…

– Конечно. Откуда взяться привязаности, если пони там постоянно насилуют и избивают? Заставляют драться друг с дружкой, нередко – насмерть?

– Я там видела человека, который целовался с Эпплджек. В губы, вполне недвусмысленно. И непохоже, чтобы она возражала, даже наоборот.

– А это третий тип… Те, которые приняли навязанные правила и мораль. Те, кто получают удовольствие. И та психованная Рейнбоу Дэш, что дерется на арене, такая же, хоть никогда и не признается даже себе.

Глядя на Лиру, которую пробрала нервная дрожь, Джерри задумался, что иногда, возможно, следует сбивать градус цинизма. Подобное отношение помогает принимать мир таким, какой он есть, но только когда ты сам одинок. А другим так можно запросто причинить боль.

Лира вдруг сверкнула глазами и сказала резким голосом:

– Но так не должно быть! Надо все исправить! Попытаться хоть что-то изменить, в конце концов. Почему никто ничего не делает?

Джерри пожал плечами.

– Потому что людям так удобно. И чем быстрей ты это поймешь, тем легче тебе будет жить в этом мире.

– А ты?

– А что я? Меня слишком часто били по голове, так что я не смог уразуметь простую истину, что заботиться и беспокоиться надо только о себе. Видать, так и помру дураком, – мыш посмотрел на единорожку, – И вообще, нам давно пора последовать примеру Скут и лечь спать. А то завтра нас тот еще денек ожидает.

Лира легла рядом со Скуталу, накрывшись вторым одеялом, и практически мгновенно уснула. Очевидно, сегодняшние впечатления вымотали единорожку донельзя. Джерри же улегся на столе, в раздвижной коробочке из-под канцелярских скрепок, где устроил себе кровать, подобную той, что видел в мультиках со своим участием.

Скуталу, словно почувствовав рядом другую пони, пододвинулась так, чтобы прижаться, а единорожка ее обняла, тоже не просыпаясь.

Джерри лежал и смотрел в окно с уцелевшим стеклом, где ночную тьму немного разгоняли звезды и далекие огни Гигаполиса. На мгновение скосил глаза на двух пони, что переплелись в трогательный рыже-зеленый комок, и улыбнулся в темноте.

– Дети… – хмыкнул он и закрыл глаза, – Мои маленькие пони…

* * *

– Есть еще идеи, где могла оказаться Лира? – спросил Виктор, когда они вернулись в машину.

– Надо будет навестить пару заведений и поспрашивать. Сам понимаешь, обычно я не этим занимаюсь. Но знаю, где и у кого спросить. И что за это потребуют.

Серафима завела мотор.

– Кстати, – добавила она, – Раз уж мы об этом заговорили, ты не мог бы оплатить счетчик? Я понимаю, что Серафима просила, и готова помочь, но ты же понимаешь, я на работе…

– О, без проблем, – улыбнулся Вик и полез в карман, – я специально взял с собой наличные.

На свет появилась пачка купюр. Серафима посмотрела на них, потом снова на Виктора.

– Тут гораздо больше, чем счетчик, – сказала она.

– Скажи своему начальству, что тебя наняли на весь день, – ответил парень, – в качестве водителя и гида. В принципе, это даже недалеко от истины.

Серафима усмехнулась:

– Знаешь, за такие деньги ты мог бы купить себе новую пони.

– Мне не нужна новая! – резко отрезал Виктор, вкладывая деньги в руку девушки, – Мне нужна Лира! Она мой друг, и другой мне не надо.

Он отвернулся и откинулся в кресле, скрестив руки на груди. Серафима будто чувствовала, насколько парня довели постоянные (наверняка же постоянные!) подковырки и дурацкие советы насчет его пони…

…Транспортный контур «тау» стоял. Оказавшись в потоке, колесные машины не могли никуда деться, и затор растянулся на многие километры. Как передали по Сети, на дороге столкнулись два грузовика, и целых шесть полос движения из двенадцати оказались перекрыты.

Вика раздражало это стояние. Серафима объяснила, что такие вот «пробки» – явление древнее и почти традиционное для городов прошлого. Да, дороги Гигаполиса – это сотни километров отличного полотна, удобных перекрестков и развязок. Дорожные службы работают как часы благодаря автоматизации, а информационная сеть позволяет организовывать движение так, чтобы доставлять грузы и пассажиров с минимальными затратами. Простой транспорта – это всегда убытки, а такое плохо сказывается на бизнесе. А бизнес правит современной цивилизацией.

– …но иногда что-нибудь вносит погрешность, – завершила речь Серафима, – Так что единственное, что мы можем сделать – набраться терпения и ждать, пока сможем доехать во-он до той развязки.

Виктор посмотрел, куда она показывала, и увидел съезд с магистрали. До него было относительно недалеко, но машина двигалась по несколько метров в минуту, и поездка грозила затянуться на пару часов.

– Да, никогда бы не подумал, что такое еще возможно, – проговорил парень, – Когда летаешь на флаере, об этом даже не вспоминаешь.

Серафима фыркнула.

– Флаеры, да… Всегда мечтала иметь флаер, но в Сером городе его некуда деть, а в Белом мне не по карману жить. Собственно, мне не по карману и сам флаер.

– Возьми ссуду, – посоветовал Виктор, но девушка только рассмеялась:

– Ссуду! Кто же мне даст столько? К тому же, чтобы перезарядить антигравы, мне понадобится взять еще одну.

– Интересно, – решил сменить тему Виктор, – А если в этой вот «пробке» кому-то станет плохо? Или банально захочется… в туалет, например?

Серафима снова захихикала.

– Спасательные службы могут и прилететь, – ответила она, – а насчет второго… Ты не захочешь узнать ответ.

– Через часик-другой очень даже захочу! – чуть натянуто рассмеялся Вик, – Скажи, а куда ведет та развязка?

– Вообще, в Руинберг. Но не волнуйся, мы его быстро проедем. Всяко лучше, чем стоять в пробке часов восемь.

– Сколько?!

Тонкая рука постучала по экранчику навигационной панели. Вик обратил внимание, что ногти Серафима стрижет и совсем не красит. Все остальные знакомые девушки старались хотя бы немного отрастить и чем-то украсить пальцы, но Серафима этим почему-то пренебрегала.

– Смотри сюда. Видишь, вот контур, а вот мы. Вся дорога обозначена красным, значит, это пробка. До следующего съезда – километров тридцать. Стало быть, с такой скоростью движения затора мы прокукуем тут часов восемь – если, конечно, хозяева аварийных грузовиков не соизволят спасать свои грузы. Так что съехать в Руинберг мне кажется не такой уж плохой мыслью.

– А это далеко от места, куда мы ехали?

– По прямой не очень. Если по улицам… как свезет. Не бойся.

– Что вообще за район этот Руинберг? – спросил Виктор, – И почему я должен бояться?

В карих глазах промелькнула озорная искорка.

– Увидишь, парень из Белого города, – сказала девушка изменившимся голосом, – Не хочу портить тебе впечатление…

…Пробка продержала машину на магистрали еще час. Виктор и Серафима развлекались тем, что травили байки из собственной жизни, и оба с удивлением осознавали, что до сих пор жили в совершенно разных мирах.

То, что для Виктора являлось повседневным и естественным, для Серафимы было научной фантастикой. Роботы, флаеры, искусственный интеллект и виртуалка – все это для жителя Серого города было чудесами технологии будущего, едва ли не большими, чем для синтета-пони из сказочного мира.

Виктор же диву давался, что Серый город, по сути, во многих районах представлял собой латаные-перелатаные постройки вековой, если не большей, давности. Но что самое удивительное – люди в Сером городе жили примерно так же, как и в век постройки их районов, перебиваясь «технологическими объедками» Белого города.

Топливные ячейки и микрореакторы вполне могли соседствовать с двигателями внутреннего сгорания, нановолокна – с обычной грубой тканью, а синтезированная из натуральных образцов пища – с химической отравой, полнящейся консервантами и вкусовыми добавками. Примеров было множество, но все это накладывало отпечаток и на жителей.

А некоторым рассказам Серафимы Виктор попросту не поверил. По крайней мере, до того, как машина спустилась по развязке в район под порядковым номером триста два, более известный среди аборигенов под названием Руинберг.

Создавалось впечатление, что машина, спустившись с напрочь забитой магистрали, оказалась в каком-то захолустье двадцатого века.

Обветшалые здания из кирпича и бетона глядели на улицу грязными стеклами или вообще пустыми проемами. Окна с решетками, а то и просто заколоченные досками, были обычным делом. По обочинам дорог громоздились и гонялись ветром кучи мусора.

Если бы Виктора попросили охарактеризовать одним словом этот район, то это было бы «обветшание». Старые машины, старые здания, ржавые и искрящие коммуникации. И это рядом с транспортным контуром! К слову, Вик подумал, что несмотря на пробку, сюда с магистрали практически никто не решился съезжать.

Серафима медленно вела машину по запущенной дороге, короткими ругательствами сопровождая каждую попавшую под колесо колдобину.

Но местных жителей, казалось, совершенно не волнуют окружающие условия. Повсюду можно было наблюдать самый обычный быт, если, конечно, отбросить мысль об ужасающей нищете.

Вик расширившимися глазами смотрел, как две женщины натягивают между окнами соседних домов бечевку и начинают развешивать белье, словно и не существует такого понятия как «сушилка». Как чумазые дети играют в песочнице, и помимо песка в игре участвует многочисленный попавшийся под руку мусор. Вон относительно прилично одетый человек с кейсом остановился возле парня в коже и джинсе и о чем-то возбужденно с ним беседует…

Подумалось, что здесь очень к месту пришлась бы к какая-нибудь банда верхом на мотоциклах или грузовиках, палящая во все стороны из старинных пистолетов или ружей. Но вместо этого на глаза попалась бело-синяя машина полиции, что стояла на углу и мерцала огнями.

А два полисмена из этой машины стояли неподалеку и молотили шоковыми дубинками обросшего человека в рваной и грязной одежде. Невдалеке лежала потертая гитара и футляр, деньги из которого как раз выгребал какой-то оборванный мальчишка.

Полицейские здесь тоже не походили на тех спокойных, вежливых офицеров в отутюженной форме, что следили за порядком в Белом городе. Место мундиров занимала легкая броня. Из-под шлемов с глухим забралом доносились грубые ругательства.

– Что это они делают? – удивился Виктор.

Серафима скосила глаза и ответила:

– Скорее всего, этот бродяга просто не успел спрятаться. Пытался заработать пару монет, но попался патрулю.

– Да что же это!

– Добро пожаловать на землю, небожитель.

– Остановись!

Едва Виктор это произнес, как Серафима, наоборот, прибавила газу. Картина произвола скрылась за поворотом.

– Ты что делаешь?!

– Послушай меня, – серьезным голосом сказала девушка, – Мы не будем останавливаться в Руинберге, понятно? И мы – особенно ты – не будем выходить здесь без крайней на то необходимости. Это очень опасно, а уж тем более если провоцировать полицию, которая здесь на короткой ноге с бандами. Тот бродяга, скорее всего, не заплатил смотрящему за районом, вот тот и стукнул легавым, что можно кого-то задержать. Для палочки, что называется.