Текст книги "Ради общего блага (СИ)"

Автор книги: Dark_Lord_Esti

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Доктор Лоу, вроде бы, не такой. Когда я познакомился с ним, он показался мне вполне вменяемым человеком. Не повышает голос ни на персонал, ни на помощников и доноров, общается с нашими, как с людьми – без этих жестов и команд, как для животных. Мне сразу показалось, что он даже сожалеет о том, как всё получается.

К Махмуду я прибывал или рано утром, как раз на время обследований и анализов, или вечером, уже основательно вымотавшись после визитов к Дорис и Шарон. И понемногу закипал от этого непробиваемого идеализма, от бесконечных вопросов: «Со мной всё в порядке? А когда будут результаты? Может быть, люди умирают, пока меня тут держат просто так…». Или, бывало, парень рассказывал мне про свои эссе, про всех этих давно умерших рыцарей и поэтов, про какую-то неземную любовь. И так смотрел на меня своими широко распахнутыми голубыми глазищами…

К нему все в клинике как-то сразу привязались, с интересом слушая, как он развлекает освободившихся сестер и помощниц, читая наизусть старинные стихи. Медсестры улыбались в ответ на его искреннюю улыбку, приносили сладости, которые Махмуд любил, и по чуть-чуть угощали его. Бывало, я слышал горестные перешептывания: «Бедный мальчик! Такой милашка… ну почему, за что ему такая судьба?..». Да уж, могут такие ангелочки растопить женское сердце.

Да и у меня на душе было неспокойно. Может, Махмуд слишком напоминал мне того, кого я любил и потерял. Или…

Нет, я не хотел о таком думать. Не время.

…Как-то в один из моих вечерних визитов мы с Махмудом вместе с остальными донорами и помощниками сидели у телеэкрана в комнате отдыха. Шел какой-то сентиментальный фильм из тех, которые часто включают для таких, как мы: о чистой любви, чувстве долга и самопожертвовании ради ближнего. Главная героиня отказалась от любимого мужчины потому, что в него была влюблена ее младшая сестра, и осталась в их доме, заботясь о счастливой паре, по сути, проживая их жизнь вместо своей собственной. Не помню всех перипетий сюжета, не особенно я в них и вникал, занятый более важными мыслями. В памяти всплывает только один кадр – молодая женщина, плача, идет под дождем.

На финале фильма Кэрри, симпатичная молоденькая помощница, заплакала, и Махмуд сел рядом с ней, обнимая и утешая ее:

– Но ведь Лизбет жила не зря. Разве не для этого мы рождаемся? Чтобы раскрывать души, как цветы. Быть для других солнцем и светом.

И тут на меня будто что-то нашло.

– Не все заслуживают того, чтобы отдавать им себя. Мир жесток, и некоторых жертв никто не ценит, – тут запала просто оглушающая тишина, и я понял, что позволил себе сказать вслух вещи, которые многие из наших боятся даже в мыслях допустить. И уже мягче добавил: – Я о фильме. Семья Лизбет поступила с ней просто по-зверски, если бы у меня был родной человек, я бы с ним так не обращался.

На этом многие с облегчением вздохнули, разговор продолжился о фильме и судьбе несчастной Лизбет, потом Кэрри спросила меня что-то о Хейлшеме…

Уфф. Мне нужно попить успокаивающие отвары и привести нервы в порядок, иначе так и до беды недалеко. В этот раз вроде прокатило, все были так впечатлены дурацкой мыльной оперой, и я смог сделать вид, что тоже распереживался из-за героев.

Вот только Махмуд от меня не отстал. Когда мы уже сидели в его палате, он спросил:

– Заганос, неужели ты на самом деле думаешь, что жертвовать собой ненужно? Это наше предназначение… в нем невозможно сомневаться!

– Я и не сомневаюсь, – со спокойным видом соврал я. – Но ты ведь помнишь, что нам всегда говорили опекуны? Мы устроены вот так, и созданы, чтобы служить человечеству. А фильмы сняты об обычных людях, и вот у них предназначение у каждого свое, им необязательно приносить себя в жертву. Лизбет могла бы сказать Оливеру, что любит его. И могла не подстраиваться под прихоти родни и соседей. Они же ни разу не подумали, что делают ей больно.

– Ты совсем меня не понимаешь! – воскликнул Махмуд. – Думать только о себе – эгоистично. И это касается всех. И мы, и люди снаружи пришли в мир для того, чтобы сделать его лучше. Чтобы… – он запнулся, будто не зная, как выразить словами красоту этого идеального будущего.

*

Тот разговор оказался далеко не последним в подобном роде. Почему-то всякий раз, когда Махмуд заговаривал о высоких материях, мне хотелось поддеть его язвительными фразами, поспорить, заронить сомнения. Казалось бы, как помощник я наоборот, должен быть заинтересован в том, чтобы подопечный смиренно ожидал выемок, как овца, идущая на убой… но я не мог этого вынести.

У каждого живого существа есть предел выносливости. Я к своему уже приближался.

В один вечер я просто-напросто вырубился. Приехал к Махмуду после напряженного дня, и, пока парень где-то бродил с Кэрри, я присел на его койку, о чем-то задумался, и, оперевшись на подушки, заснул. Очнулся, только когда запищал телефон, возвещая о пришедшем смс.

Я открыл глаза и увидел, что Махмуд сидит рядом со мной и читает.

– Извини, – сказал я. – Я не хотел занимать твою кровать. Ты давно пришел?

– Час назад где-то. Не переживай, я вижу, как ты устал, – спокойно отозвался он. – Может, ты бы в клинике переночевал, чтобы время на дорогу не тратить? Попросись у дежурной переночевать в свободной палате. Или ко мне иди, у меня кресло раскладывается, я на него переберусь.

– Дурак, – проворчал я.

– С чего бы это?

– Мы с тобой цапаемся чуть ли не каждый день, а ты мне свою койку уступаешь, – устало вздохнул я. – Сегодня миссис Вернон работает в ночную смену, она мне место найдет.

Не нужна мне была его забота! Я всё делал будто нарочно, чтобы сохранить между нами дистанцию.

Знаю я таких идеалистов. Они во что-то верят, они рисуют и пишут стихи, даже понимая, что в итоге от них всё равно ничего не останется. Они отдают себя без остатка, не задумываясь, зачем, ради чего… не пытаются бороться, даже не думают о том, что заслуживают лучшего. А таким, как я, остается только сходить с ума от злости на них, себя и страну, в которой такое возможно.

Я помню последние дни Кристины. Она была в сознании всё время, но уже не могла говорить, только едва слышно шептала. Никакие лекарства не могли заглушить адскую боль, которую выражал ее взгляд – полный сострадания, но вместе с тем бесконечного смирения, как у мученицы со средневековой картины. Тонкие пальцы едва ощутимо сжимали мою ладонь. Кристина улыбалась мне сквозь слёзы…

Убийцей – вот кем я себя чувствовал.

Колин Т. из Сондерз-траст, еще один парень, к которому я по неосторожности привязался слишком сильно. Как он играл на скрипке! В Сондерз-траст вообще очень многие серьезно занимаются музыкой, но Колин всё равно считался особенным, ведь Мадам взяла в свою коллекцию больше десятка дисков с его мелодиями.

У меня жар разливался по всему телу, даже от самого незначительного и невинного прикосновения его узких ладоней. Голова кружилась, когда моих губ касались его тонкие губы. Колин не был красив, такого, как он, в толпе едва заметишь… я, любивший его, и то помню его лицо будто сквозь туман. Но тепло прикосновений, щемящая грусть мелодий – это останется со мной навсегда.

…Колин быстро сгорел. Три выемки сразу, за одну операцию. Воспалительный процесс из-за небрежности хирургов. В спешке – еще три выемки. Вот и всё.

Если так же быстро завершит Махмуд, это станет для меня последней каплей. Я слишком быстро привыкаю к нему, теряя власть над собой.

*

Сообщение от Райтхена я открыл не сразу. А потом долго бессмысленно пялился в экран, переваривая то, что прочел.

Оригинал Махмуда – Мехмет Бали, богатый наследник, занятый исключительно прожиганием своей жизни. Самодовольный ублюдок, который ловит кайф, издеваясь над всем живым. Просто так, от скуки, третирует мать, пассий, прислугу в доме, работников во всех магазинах и барах, которые посещает, и даже на приятелей, которые составляют ему компанию в развлечениях, смотрит как на грязь под ногами. Сигареты, алкоголь, гонки на машине в пьяном виде… и это еще только верхушка айсберга.

Райтхен сбросил мне ссылки на открытых ресурсах. О молодом Бали много писали желтые журналисты и популярные блоггеры, свидетели выкладывали видео, да и сам он обожал похвастаться, как избивал «нищебродов», отстреливал или травил животных, снимал девушек в непристойных позах и шантажировал их этими фотографиями или просто без разрешения выкладывал фотки в сеть.

Вот ради кого Махмуд должен отдать свою жизнь…

Нет!

Этого не будет. Я готов на что угодно – украсть, убить, пойти на любой подлог, поставить себя в вечную зависимость от Райтхена и его планов. Но Махмуд должен жить!

========== Глава 27. Кэти Ш. ==========

В конце мая завершил Джейк. Пересадка сердца. После того, как это случилось, я ходила будто в тумане, сама не зная, на каком я свете. К этому невозможно привыкнуть: сначала ты обманываешь донора, умалчиваешь правду о предстоящей выемке, убеждаешь его, что всё будет хорошо, и он поправится,… а потом он ставит точку, и ты до конца несешь в себе груз боли, лжи и потерь.

До самого дня операции я разговаривала с Джейком о книгах, о его эссе, о наших общих знакомых, говорила ему, что мы вместе увидимся с ними. Он отправился на выемку в статусе «спокоен».

Но Элис не простила мне этой лжи. Я и раньше, когда возила подопечных на прогулки или обследования в других клиниках, догадывалась, что Джейк и Элис неравнодушны друг к другу… и все же, когда я, измотанная после бессонной ночи и убитая горем, пришла в палату Элис и рассказала о том, что случилось, я не ожидала этого отчаянного крика.

– Джейк! Не может быть! Это же неправда… Кэт, это точно? Я не могу поверить!

Говорить у меня не было сил. Я только кивнула. Элис заплакала.

– Почему ты не говорила, что выемка будет такой опасной?! Почему ты ни мне, ни ему ничего не сказала?! Если бы мы с Джейком знали, мы бы попрощались, мы бы…

– Послушай, Эл, мы же знаем, что рано или поздно всё так закончится, – ответила я, но вышло неубедительно. Впервые за столько лет я не верила в себя и в правильность дела, которому служу.

– Всё равно! – Элис без сил упала на койку, обнимая подушку. – Ты тоже виновата, не меньше, чем они!

– Джейк был спокоен, – тихо сказала я, сев рядом и коснувшись ее плеча. – Разве ему было бы легко, если бы он знал правду?

Элис отшатнулась от меня.

– Не тронь меня! Не тронь! Ненавижу!

Я неслышно вышла из палаты. Хотелось побыть одной, но в Кингсвуде это редко удается. Когда я заглянула в столовую, обычно пустующую утром, там за одним из столов сидела Молли Дж., моя бывшая однокурсница по колледжу подготовки помощников. Она первой меня заметила, помахала рукой, позвала посидеть рядом, и мне показалось неприличным отказаться и уйти.

– Кэт, какая встреча, я рада тебя видеть! – Молли улыбнулась. – А ты почти не изменилась.

Я не могла сказать то же самое о ней. В моей памяти оставалась веселая девчонка с длинными черными косами, украшенными яркими лентами. Сейчас на меня смотрела коротко стриженная молодая женщина с усталым взглядом.

– Ты тоже хорошо выглядишь, – тем не менее, сказала я.

– У тебя всё в порядке, Кэти? – обеспокоенно спросила Молли. – Что-то глаза у тебя на мокром месте.

– Мой донор завершил, – призналась я. – В клинике в Линтоне. Пересадка сердца.

Молли кивнула.

– Да уж, не позавидуешь. Я недавно из Дорсета приехала. У меня донор на четвертой поставила точку.

– Сочувствую. Все мы через это проходим.

Я вновь и вновь повторяла одни и те же слова. Но то, что раньше звучало утешением, теперь звучало просто привычно, а в глубине души я думала: почему мы не боремся?.. почему мы позволяем, чтобы у нас отнимали друзей и любимых?

Ведь если эта система существует только в Британии, значит, не так уж она хороша и правильна.

В последнее время я думаю об этом всё чаще. Я не могу позволить себе опустить руки и потерять Томми.

Мы с Молли молчали. Она задумчиво водила пальцем по узорам на скатерти, наконец, сказала:

– В клинике остались мной довольны. Но всё равно мне не по себе. Мне часто кажется, что я не сделала всего, что от меня зависело.

– Твоим подопечным, думаю, везет, что ты о них заботишься.

Разговор шел по привычной для помощников колее. Доноры, выемки, хирурги, интерны, медсестры, условия в больницах. Это всё равно, что прокручивать раз за разом одну и ту же пластинку. Ты участвуешь в разговоре, и в какой-то момент тебе начинает казаться, что это происходит не с тобой. Будто просто снится. Или – будто ты смотришь на себя и собеседника или собеседницу со стороны. Наблюдаешь за усталыми лицами, слышишь монотонные голоса. И думаешь: однажды всё это закончится.

Вопрос в том – как закончится?!

– Кэт, скажи, а Джейк… он был твоим парнем? – вдруг спросила Молли. – У тебя иногда взгляд такой становится, будто весь мир рухнул.

– Нет, мы просто хорошо ладили. Его девушкой в последнее время была Элис, она моя подопечная здесь. Она эту новость очень тяжело восприняла.

Молли вздохнула.

– Нам, в Десяти Дубах, говорили, что для таких, как мы, секс – это просто функция, физиология… что любовь может быть только у обычных людей, а для нас на первом месте наше предназначение. Конечно, с этим не поспоришь, но и мы любим, теряем… был у меня один донор в Манчестере, он очень хотел завершить, когда узнал, что его девушки больше нет.

– Так и бывает. Надолго ты к нам? – спросила я.

– Не знаю еще. Вот, немного переведу дыхание с дороги, увижу доктора Соммерза, узнаю… – она взглянула на наручные часы. – Пожалуй, мне как раз пора.

*

Вскоре после того, как завершил Джейк, Элис таки добилась, чтобы ей дали другого помощника, и меня перевели в Лондон. Теперь у меня были подопечные в Лондоне, Лутоне и Мейденхеде. Томми пока оставался в своем прежнем регионе, и нас снова разделяли расстояния, нам снова предстояло только довольствоваться сообщениями и звонками, да ждать тех редких свободных дней, когда мы можем приехать друг к другу или увидеться в городе где-то на полпути.

После того, как мы узнали, что отсрочки не существует, Томми еще долго приходил в себя. Рисование он забросил, сказав мне: «Это никогда не было моим призванием, я только надеялся, что оно поможет нам показать, что мы достойны чего-то лучшего… а раз нет, тогда к чему?!». В последнее время я часто слышала от него этот вопрос – зачем нам тогда что-то вообще делать, кроме того, для чего мы созданы, если всех нас ждет один конец.

Я уговаривала его: потерпи, подожди, мы что-нибудь придумаем. Но ему было тяжело. Мы даже не были близки с той первой ночи. «Это не имеет смысла… ты приезжаешь ко мне полумертвая после всех этих поездок по клиникам, да и я чувствую себя не лучше», – говорил он, сжимая меня в объятиях. – «Я не знаю, как нам жить и зачем».

Мы жили, будто в предчувствии чего-то. Будто земля шаталась у нас под ногами.

*

Одна из моих подопечных в Лондоне наблюдалась в клинике Сент-Пол. С Ханной я сразу поладила, хотя где-то в глубине души боялась, что скажу или сделаю что-то не так, и она будет ненавидеть меня. Но пока она проходила обследования, мы ходили на прогулки, иногда просто выезжали в город… Ханна знала город лучше меня, она раньше работала помощницей в моем нынешнем регионе, и охотно рассказывала о том, что видела во время работы.

– У меня была похожая машина, – как-то сказала она, когда мы сидели в кафе за столиком у окна и увидели, как на стоянку подъехал маленький желтый автомобиль. – Мне нравилось ездить туда-сюда. Один раз на заправке ко мне подошел такой симпатичный молодой человек, заговорил, спрашивал, как у меня дела на работе. Обознался, видимо. Потом сказал, что я и с виду похожа на одну его знакомую, и тачка у меня почти такая же. Может, та, другая женщина, и есть мой оригинал?..

Ханна задумчиво смотрела в окно, теребя свою длинную русую косу. Во взгляде синих глаз чувствовалось то ли сожаление, то ли мечтательность.

– А вдруг? – улыбнулась я.

– Я так поняла, та, за которую он меня принял, работает в офисе, – сказала Ханна. – Никто из наших о таком не мечтал.

– Одна моя подруга по Хейлшему любила смотреть на все эти здания с прозрачными окнами, представлять, как бы работала там. Когда мы были в Коттеджах, она не пропускала ни одного журнала с объявлениями и фото…

Впервые за столько месяцев я смогла заговорить о Рут. Но с некоторых пор смотреть в прошлое мне становилось всё труднее.

*

Я знала, что Заганос тоже работает в Сент-Пол, но какое-то время мы не пересекались – у него было слишком много дел в других клиниках. Зато с его подопечным я успела познакомиться. Милый паренек, кстати, тоже наш, из Хейлшема, понравился Ханне. Правда, вряд ли у нее с ним что-то было. Махмуд Т. казался больше мечтателем, погруженным в стихи и фантазии и мало обращающим внимание на реальных девушек. Его жалели все в клинике – ведь он даже в Коттеджах побывать не успел, и только внимательно слушал рассказы старших о местах, в которых они проводили время перед обучением на помощника или выемками.

Он казался таким светлым, солнечным… и мне становилось страшно, даже не знаю, от чего больше: от того, что этому мальчику суждено прожить даже меньше наших обычных донорских двадцати девяти-тридцати лет, или от того, как спокойно смотрел на это он сам.

Что бы там ни говорили, к мыслям о завершении никогда не привыкаешь окончательно.

========== Глава 28. Кристиан Лоу ==========

Angels have faith

I don’t want to be a part of his sin

I don’t want to get lost in his world

I’m not playing this game

(A demon’s fate – Within Temptation) (1)

После разговора с Касимом Бали я сидел за столом, бесцельно перекладывая бумаги и вновь раскладывая карандаши по длине, хотя в этом и не было никакой надобности. Поглядывал в окно – за окном по-прежнему серел туман и моросил мелкий дождь. Форточка была приоткрыта, но из кабинета еще не выветрился запах дорогого одеколона и крепких сигар, в клинике кажущийся таким чуждым.

Я перебирал в памяти подробности нашего разговора, будто все еще продолжая спор. Как же всё это бессмысленно, бесцельно, жестоко. Будь она неладна, моя работа!

Всё в облике господина Бали говорило о том, что дорогу к богатству и известности он прошел нелегкую, пусть не из самых низов, пусть из вполне приличного среднего класса, но всего добивался своим трудом. Широкие плечи, достойные атланта, мощные руки с широкими ладонями и сильными короткими пальцами, на короткой шее круглая бритая голова типичного борца. Ни грамма жира, наметанный взгляд медика даже под модным костюмом от кутюр угадывает сильные мышцы. Рокочущий голос, уверенные спокойные интонации:

– Я рассчитываю на вас, доктор Лоу. Мехмет у нас с супругой единственный сын, Айлин не переживет, если с ним что-то случится. Понимаете, доктор, я сам уже устал от его выходок, устал платить по его счетам, если бы всё зависело только от меня, я бы давно закрыл бы все его карточки и отпустил бы в свободное плавание. Пусть бы работал, как я в его годы! А лучше всего было бы заставить его пойти в армию, там бы из него выбили всю дурь. Но у Айлин нервы не стальные, у нее такие приступы бывают каждый раз, когда Мехмет что-то вытворяет. Я даже скрываю от нее, что этот балбес подсел на наркотики.

Я выслушал его до конца, а затем сказал:

– Мистер Бали, не буду от вас скрывать, зависимость – серьезная проблема. Сейчас ваш сын употребляет легкие вещества, так? Конечно, мы в клинике можем переливать ему кровь от донора, но это будет лечением симптома, а не болезни. Я бы посоветовал лечить зависимость в том числе, в Сент-Пол есть отделение, которое занимается такими проблемами. Специалисты высокого уровня и полнейшая конфиденциальность.

– Конечно-конечно! Один раз Мехмет уже лечился в Уилтшире… я врал жене, что направил его туда по делам. Всё без толку. Делайте всё, что в ваших силах. Я готов платить любые деньги, – настаивал банкир.

– Естественно, я приложу все усилия. Но что я хотел бы вам сказать, проблема эта отчасти и психологического свойства. Молодой мистер Бали не встречает сопротивления на своем пути, миссис Бали, судя по тому, что вы рассказывали о жизни в семье, не проявляет должной твердости. Юношам в этом возрасте нужно постоянное занятие, физические нагрузки, – осторожно доказывал я.

– Не запру же я его в четырех стенах! – вспылил мистер Бали. – Я мог бы отправить его в Европу, чтобы отвлечь его от компании придурков, с которыми он водится в ночных клубах… да боюсь, французская родня Айлин узнает, будет скандал. В общем, вы врач, вам и карты в руки.

– Я трансплантолог, а не нарколог и не психотерапевт, – тут уже и я позволил себе повысить голос.

– Пока терапия подействует, Мехмету все равно понадобятся прошивки, иначе он и до тридцати не дотянет… – вздохнул Бали.

*

Когда я думал об этом разговоре, на душе становилось пакостно. Почему, если ты нормальный человек, не без недостатков, но и не полный моральный урод, тебе достаются родители, которые на тебя давят и выжимают из тебя все соки? Зато мудакам, которым только бы выпить, покурить, потрахаться и поиздеваться над себе подобными, везет – с них дома сдувают пылинки, объясняют их выходки нежной психикой и непонятой душой, вытаскивают их из всех неприятностей.

Мой отец с самого детства требовал от меня результатов и достижений. Чтобы я всегда и везде был лучшим: в детских играх, в школе, в университете. «Если ты опозоришь меня, ты мне не сын!» – эту фразу я слышал по любому поводу. От матери помощи можно было не ждать, ее больше всего волновала собственная карьера, даже на семейных праздниках она не отвлекалась от телефона или документов. Наверное, если бы не Ник Райтхен, у меня бы еще тогда крыша поехала. Ник всегда умел развеселить меня, подбодрить, прикрыть меня, если я хотел вырваться в кино или на свидание с девчонкой. И главное, ему было совершенно по барабану, какие у меня предки, хотя многие из парней, которых я знал, сторонились меня именно из-за высоких требований моей семьи.

Именно под давлением отца я в медицинском университете выбрал в качестве специализации трансплантологию. Вообще-то, мне самому хотелось стать неонатологом и работать в отделении детской реанимации, но родители были против: «всю жизнь с детьми возиться, что за специальность, нам за тебя перед знакомыми стыдно будет… а трансплантология – золотая жила!». Тогда я не нашел в себе силы возразить. Позже – смирился, в клинике по лечению тяжелых онкопатологий в Голстоне времени на философские размышления не было, я работал сутки через сутки, часами стоял у операционного стола и вырубался, едва добирался до кровати и опускал голову на подушку. И там я чувствовал, что нужен и полезен. Именно тогда у меня возникли первые самостоятельные идеи, к которым с восторгом отнеслись старшие коллеги. В Голстоне я встретил Эстер…

Она стала для меня еще одной опорой, тем человеком, благодаря которому я не оставил работу, не бросился в поиски себя и на курсы переквалификации. Другие парни не решались подойти к ней, опасаясь ее холодной красоты, похожей на красоту ледяной статуи. Бледно-золотые волосы, светлый серо-голубой взгляд, тонкие губы и едва заметная улыбка – мне же ее спокойствие казалось тихой гаванью, которая после вечного напряжения и криков в родной семье была мне так необходима. Я осмелился показать, что Эстер мне небезразлична, и ни разу об этом не пожалел.

То было мое самое счастливое время. Когда мне предложили перебраться в Лондон и работать в Сент-Пол, я обрадовался: меня оценили, я могу сделать еще больше и заниматься множеством исследований.

И чем всё это закончилось! Передовыми исследованиями я занимаюсь тайком в полулегальном частном кабинете, и вместо того, чтобы спасать людей от тяжелых болезней, «прошиваю» моделей, звезд шоу-бизнеса, владельцев процветающих предприятий и их родственников и любовниц. «Прокачаться» стало модой, многие привыкают не беречь здоровье, а вместо этого вкладываться в возможность создать свою копию и в случае чего сделать пересадку. Но, конечно, о клонировании напрямую не говорят. Наши клиенты предпочитают не знать, откуда берутся кровь и органы. Как будто всё производится отдельно, в каком-то вакууме.

Специфическая британская технология. То, о чем в международной прессе умалчивается: мы «используем передовые методы лечения», но только специалисты, напрямую задействованные в сфере, знают, какие.

Умение красиво говорить, и в то же время не сообщать правду. Достигать и молчать о цене успеха.

Вот в каком прекрасном новом мире мы живем.

Комментарий к Глава 28. Кристиан Лоу

(1)

У ангелов есть вера…

Я не хочу быть частью его греха,

Я не хочу заблудиться в его мире,

Я не играю в эти игры…

========== Глава 29. Заганос З. ==========

No one is saving you

How can you find

A heaven in this hell?

(A demon’s fate – Within Temptation) (1)

Когда Махмуда в первый раз вызвали сдавать кровь для переливания, мне казалось, будто это из меня капля по капле выпивают силы. Я должен был сопровождать его, присутствовать на самой процедуре, доставить его обратно в палату и следить за его состоянием после. Он шел спокойно, даже с радостью. Полулежал в донорском кресле, глядя в потолок, – наверное, о чем-то мечтал. Мне было не до мечтаний: я следил за показаниями аппаратуры и напомнил интерну, когда объем взятой крови приблизился к максимуму допустимого для первого донорства.

– Максимум, – холодно и четко, как автомат, произнес я.

– Так. Останавливаем. Забирайте, на сидячей каталке.

Парень держался спокойно, хотя сильно побледнел. Я привез его в палату, помог сесть на кровать, заварил ему сладкий крепкий чай, почистил фрукты. Когда я давал Махмуду дольки мандарина, его губы коснулись кончиков моих пальцев, и у меня мурашки пошли по коже.

Да не нужен он мне! Глупый, наивный мальчишка…

Вот, допустим, помогу я ему сбежать – и что? Как он выживет в мире, который не соответствует его представлениям о прекрасном?..

Он даже не понимает, в каком аду живет. Зато слишком хорошо понимаю я.

– Т-ты мог остановить мистера Уикфилда чуть позже, – шепотом сказал Махмуд. – Если люди так нуждаются в переливании крови, мне не жалко отдать. Вдруг они страдают, так сильно хотят выздороветь. Вдруг… прямо сейчас кто-то ждет…

– Знаешь, сколько я работаю помощником? – ядовито поинтересовался я. – Мне лучше знать, когда говорить «хватит». Ты должен хорошо восстанавливаться после сдачи крови, и контролировать это – моя обязанность.

– Наверное… но почему ты не жалеешь людей? – допытывался он со своим обычным упрямством.

– У них есть врачи, друзья, родственники. А мое дело – беспокоиться о доверенных мне донорах. Разве я плохо о тебе забочусь? Вот, попробуй еще дольку яблока. Хорошее, сладкое…

С этим белым и пушистым зверьком приходится вечно быть настороже. И уметь вовремя увильнуть от прямого ответа на вопрос.

Махмуд опустил взгляд.

– Обо мне ты хорошо заботишься. Но… ты не такой, как другие наши. Не знаю, хорошо это или плохо, но ты совершенно другой.

Я ехидно усмехнулся.

– Конечно, я другой. У меня доноры проходят больше, чем четыре выемки.

– Я когда-нибудь пойму, в чем дело! – воскликнул он в праведном гневе.

Проклятие. А ведь он может начать сунуть свой нос, куда не нужно.

У него просто потрясающий талант влезать в чужие дела! (2)

*

Прошло недели полторы. Я по-прежнему, как заведенный, мотался туда-сюда по клиникам. Дни сливались в один непроглядный серый, туманный и дождливый день. Меня преследовали эти два запаха – дождь и лекарства, лекарства и дождь.

Один из знакомых парней говорил, что Крисси завершила на второй. «Я слышал, Родни уже знает. Вроде держится, вроде спокоен пока… но до четвертой не дойдет, это точно. Мне показалось, он хочет уйти поскорее».

Крисси. Я помню, как она укладывала свои темные волосы в прическу, которая делала ее похожей на ведьмочку из комедий о Хэллоуине. Помню ее восклицание «о боже!» с интонацией актрисы ситкома. Помню, как она заботилась о новичках, растерявшихся от смены обстановки, деловито распределяла обязанности и учила нас жить самостоятельно.

Жаль, что ей достался в помощники какой-то придурок. Но я бы не смог провожать ее на выемки, это было бы все равно, что для человека снаружи убить мать или старшую сестру.

Я запутался.

Я не принадлежал себе сейчас и всё четче осознавал, что, даже если план Райтхена удастся, я тоже не буду собой в полной мере, я буду играть роль человека, которого презираю. Нести ответственность за его паршивые отношения с женой, вешать тонны лапши на уши его родителям – бедные старики, живут-то они в достатке, но сын вспоминает о них лишь тогда, когда нужно поторговать мордой и изобразить из себя примерного семьянина!.. Исправлять то, что он натворил и иметь в виду, что может вскрыться еще какая-нибудь мерзость…

Почему я не появился на свет в другой стране, в другом мире?.. Там, где я мог бы стать художником, или ученым, или врачом. Где я мог бы разрешить себе привязаться к Махмуду и не бояться того, как меня к нему тянет, до боли, до дрожи, до горячих снов по ночам…

Нет. Я должен смотреть на мир реально.

*

…Вечером мы с Махмудом, как обычно, сидели у него в палате, пили чай и старательно пытались опять не поспорить из-за ерунды. Вдруг он отставил чашку в сторону, посмотрел на меня, и почему-то уже по его глазам я видел: сейчас будет какой-то каверзный вопрос.

Предчувствие меня не обмануло.

– Заганос, я в последнее время думал об одной проблеме… наверное, мне лучше у тебя спросить, ты долго работаешь и должен знать, – смущенно сказал он.

– Ну?

Как же я ненавижу длинные предисловия!

– Это правда, что доноры должны заниматься сексом, чтобы все органы нормально функционировали и были пригодны для выемок? – спросил Махмуд и покраснел по уши.

Я засмеялся.

– Знаешь, сколько лет этому слуху? Его пересказывали в спальнях, еще когда мне было лет двенадцать!

– Нет, а серьезно? – парень сел, обхватив колени руками. Он всегда так делает, когда о чем-то напряженно думает. Эта привычка у нас до безобразия похожа.

– Серьезно? – я по-прежнему расслабленно сидел в кресле, неспеша очищая мандарин от шкурки. – Как тебе сказать… понимаешь, хотеть секса – естественно, особенно в юном возрасте. Для таких, как мы, это в своем роде способ снять стресс. Ну, понятно, гормональный фон стабилизируется. Но органы от этого не меняется никак.

Махмуд вздохнул.

– Я просто не знаю, кому больше верить. Парни в Хейлшеме говорили вот это, про органы, что нужно обязательно, иначе ты не будешь пригодным к донорству. А мисс Эмили – что, если не хочешь, то лучше не надо.

– Она была права. Если тебя это интересует, отчего бы тебе не подойти к кому-нибудь из девушек в клинике, у кого нет постоянного парня? На связи между нашими все всегда смотрят сквозь пальцы, – предложил я, надеясь, что на этом вопрос закрыт.