Текст книги "Ради общего блага (СИ)"

Автор книги: Dark_Lord_Esti

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Рисунки были у меня подготовлены заранее, но в последние полчаса я пересмотрел их еще раз и поменял несколько штук на более новые, которые казались мне красивее. Но все равно спокойнее мне не становилось.

Мы выехали на машине Кэт. Она водит более уверенно, чем я – я более-менее научился и привык за эти годы, но по сравнению с ней все равно тащусь, как черепаха. К тому же если бы я сел сегодня за руль, у меня так дрожали бы руки… такими темпами недолго и в кювет съехать или в столб врезаться.

Ехать пришлось долго… или, может, мне так казалось от того, что я сильно устал – но в пути я успел пару раз задремать и проснуться, и раза два мы останавливались на станциях обслуживания. Кэт даже маленькую порцию мороженого себе взяла. А мне как-то кусок в горло не лез.

Впрочем, когда мы прибыли, я немного отвлекся. Набережная в Литтлхэмптоне – просто потрясающее зрелище. Эти разноцветные дома совсем недалеко от воды, светлый песок, темно-синие воды, такие глубокие, безмятежные… ряды кораблей, на которые хочется смотреть и смотреть, мечтая о далеких странах. Вот бы мы с Кэт когда-нибудь жили здесь. Работали бы в магазине сувениров, ходили бы на обед в какое-нибудь маленькое кафе, с террасы которого видно море.

– Тут уже недалеко, – сказала Кэт, сворачивая на одну из узких улочек. – Оставим машину на парковке и чуть-чуть пройдемся пешком.

Это напоминало какие-то приключения шпионов: оставить машину на парковке, пробираться по узкой улице, пытаясь выглядеть как обычная пара, занятая своими делами. Кажется, я даже о чем-то шутил, и Кэт смеялась, хотя не думаю, что ей было так уж смешно. Юморист из меня еще худший, чем творец.

Невысокая стройная женщина в элегантном черном пальто и черной шляпке приблизилась к ограде одного из белых домиков.

– Вот она… – прошептала мне Кэти и позвала ее.

Мадам обернулась.

Я узнал ее, за эти годы она почти не изменилась. Даже взгляд был тот же – как будто она боялась таких, как мы. Боялась, или презирала…

– Простите, мы не хотели испугать вас, мадам. Мы приехали просто поговорить с вами, конечно, если вы позволите. Я Кэти Ш., из Хейлшема, со мной Томми Д. – может быть, вы помните нас.

– Из Хейлшема, – повторила она, внимательно глядя на нас. – Что же, пойдемте.

Мы последовали за ней в дом. В холле темнокожий слуга принял у нас куртки и пальто у мадам, и повесил в шкаф. Мадам провела нас в гостиную на первом этаже. На белых стенах уютной комнаты, обставленной мебелью «под старину», будто с иллюстраций в книгах, висели несколько картин, и на одной из них даже был изображен Хейлшем.

– Работа Кэти… – не удержавшись, прошептал я.

– Да, вы правы, я вас помню, – с ноткой горечи сказала Мадам. – Садитесь. Мне интересно, почему вы решили приехать ко мне и что вы хотели бы мне сказать.

Она указала нам на диванчик у большого стола из темного дерева, а сама расположилась в кресле напротив. Я, с трудом справляясь с застежками, достал из сумки тетради со своими рисунками.

– Вот. Я знаю, вы не брали моих работ в Галерею, и я сам в этом виноват. Но с тех пор я много работал, я пытался совершенствоваться,… в общем,… я привез вам свои рисунки из Коттеджей, и еще несколько недавних. Может быть, вы оцените прогресс…

Мадам слегка приподняла брови в удивлении. Кэти слегка сжала мою ладонь и заговорила, более уверенно и продуманно:

– Мы приехали к вам просить об отсрочке. Мы из Хейлшема, и мы любим друг друга. Говорят, если парень и девушка из Хейлшема любят друг друга, им могут позволить провести несколько лет вместе. Пожить так, как живут обычные люди.

– Вы не первые, – ровным тоном ответила Мадам. – Что бы ни делали наставники и служащие Центрального управления, этот слух живет. Я сама видела уже с десяток пар, которые приезжали ко мне и говорили, что по-настоящему любят друг друга. Некоторые пары приезжали в школу, кто-то писал письма. Вынуждена вас разочаровать. Это просто слух.

– Никакой отсрочки нет?! – потрясенно воскликнул я.

Она кивнула.

– Увы. Ни для кого, ни под каким предлогом, отсрочки не существует.

Я сжал кулаки так сильно, что ногти впивались в кожу, и в ярости выкрикнул:

– Тогда для чего нас воспитывали, как людей?! Для чего нас учили творить и ценить искусство?! Для чего была Галерея, если, в конечном счете, это ничего не значит?.. Я думал, наши работы должны помочь выявить, какие у нас души!

– Томми… – прошептала Кэти, успокаивая меня. – Томми, прошу тебя…

Мадам опустила голову.

– Но разве воспитанники Хейлшема так мало получили? Достойное образование и воспитание, даже не все дети в обычном мире получают такое. Вы стали развитыми личностями, хорошо осознающими свой долг. Что же касается Галереи… такие интернаты, как Хейлшем, Гленморан-Хауз и Сондерз-траст, возникли для того, чтобы исследовать вопрос, кто такие клоны, есть ли у них собственное сознание. Ваши работы выявляют не то, какие у вас души – они должны показать, есть ли у вас душа.

– Есть ли у нас душа… – задумчиво повторила Кэти.

В тот день, поглощенный своим отчаянием, я не обратил внимания на то, что она сказала. Но позже, вспоминая нашу поездку к Мадам, я понял, что тогда впервые увидел совершенно незнакомую мне Кэт. Мы так надеялись на отсрочку, и мне казалось, Кэти, при всей ее сдержанности, тоже не выдержит груза сегодняшнего шокирующего известия.

Нет, вряд ли ее слова были проявлением обычного самообладания. Впрочем, не об этом я сейчас хотел сказать.

– Я помню вас. Кэти, очень талантливая девочка… – Мадам вздохнула. – И ты, Томми, такой вспыльчивый, порывистый, но с добрым сердцем. Мне жаль, но я ничем не могу вам помочь.

Никогда.

Никогда ничего уже не будет.

========== Глава 23. Кэти Ш. ==========

Yet in the dark, still he screams your name

Nights living death with witch rhymes insane…

(c) Type o Negative – September Sun

Я поспешила деликатно закончить разговор, попросить прощения за беспокойство и уйти вместе с Томми, пока он окончательно не потерял контроль над эмоциями и не наговорил того, о чем потом будет жалеть. Странно – я даже не чувствовала разочарования, или боли, или шока, или отчаяния. Просто горечь и пустота. Мы с Томми шли, держась за руки. Я чувствовала, что он дрожит, сама же…

Наверное, где-то в глубине души я была готова услышать о том, что отсрочки не существует. И – продолжать жить дальше.

«Если ты хочешь быть с Томми, Кэт, ты должна бороться. Должна смотреть в будущее».

В полном молчании мы выехали из Литтлхэмптона, свернули на боковую трассу, проходившую через посадки и поля. Я догадывалась, что сейчас Томми будет неприятен любой намек на жизнь людей вокруг. Уже сгущались сумерки.

– Кэти, ты можешь остановить машину? – вдруг попросил Томми. – Я хочу выйти.

Я послушалась. В тишине было слышно, как хлопнула дверца. Томми вышел, вскоре его шаги стихли. Сидя за рулем, я вглядывалась вдаль, думая о том, как мне теперь быть. Все эти месяцы, даже еще надеясь на отсрочку, я продолжала писать сообщения Заганосу, рассказывая о том, что происходит в клиниках, где я бываю, что я слышу от помощников и врачей, что узнаю из разговоров, когда медики забывают о моем присутствии, воспринимая помощника как предмет мебели и не сдерживаясь в выражениях. Мы редко что-то обсуждали, но я ведь достаточно хорошо знаю его – во всяком случае, намного лучше, чем другие доноры и тем более люди – и, мне кажется, я понимаю, почему ему интересно, что где происходит. В этом должен быть какой-то замысел. Чтобы выжили такие, как мы.

А если и это очередная иллюзия?

Я уже предприняла один шаг в попытке уберечь Томми – мы вместе сделали этот шаг, попросили об отсрочке. Но раз ее нет…

Не думать об этом. Я и так слишком далеко зашла. Часть той бездны, которой я опасалась, поселилась во мне.

Мои размышления прервал крик – дикий, отчаянный, какой-то нечеловеческий. Будто кричал разъяренный зверь. Я выскочила из машины. А вдруг где-то в округе скрывается маньяк?..

Я побежала в кусты, из которых раздавался вопль, и увидела, как Томми, согнувшись, плачет и кричит. Как в Хейлшеме, когда над ним смеялись мальчишки. И точно так же, как тогда, я подошла и обняла его, не боясь, что он нечаянно меня толкнет или ударит.

– Томми…

– Почему?! – выкрикнул он. – Почему?!.. всё было зря, Кэти… я зря надеялся… отсрочки не будет… я не хочу становиться донором… я хочу жить…

Я держала его в объятиях, пока он не успокоился, пока яростный крик не сменился слезами. Томми плакал, прижавшись ко мне. Я поглаживала его по спине и плечам.

– Шшш… тише, тише, милый… я всегда буду с тобой… я никогда тебя не отпущу.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, Кэт, – всхлипнул он.

– Когда-нибудь всё изменится.

Еще долго мы так стояли, обнявшись, а потом я поцеловала Томми в щеку, чувствуя соленый привкус слёз, и прошептала:

– Заедешь ко мне? Мне кажется, будет лучше, если ты переночуешь у меня.

*

Когда мы уже подъезжали к Кингсфилду, хлынул дождь. Капли барабанили по окнам авто, мне пришлось включить «дворники» и замедлить скорость. От этого шума становилось как-то горько и одиноко.

В кафе неподалеку от дома, где я снимала квартиру, ярко горел свет, в окне во всю стену были видны люди, отдыхающие за столиками. Всю жизнь я наблюдаю за чужим счастьем издалека, из-за стекла, когда видимого, а когда – нет.

Я остановила машину на парковке. Ливень становился всё сильнее. Я вышла, Томми последовал за мной. На миг мы взглянули друг на друга. По лицу Томми текли капли, и трудно было сказать, от дождя или от слёз.

Темнота окутывала нас на улице и в подъезде, и даже когда мы поднялись и зашли в квартиру, я включила только небольшой светильник на стене. Тьма сменилась не светом, всего лишь мягким полумраком.

Мы сбросили успевшую промокнуть одежду и обувь, прижались друг к другу, застыв посреди комнаты. От Томми пахло мылом с каким-то цветочным ароматом, лекарствами – этот привычный, въедающийся в кожу запах – и дождем. И было в этой смеси что-то такое давно знакомое, родное, привычное и уютное…

Он обнимал меня, неуверенно скользнул руками под мой свитер – от этой робости и нежности меня пробирала дрожь.

– Томми… – прошептала я, слегка коснувшись губами его губ.

Этот первый поцелуй был таким нежным и невинным, будто раньше ни в моей жизни, ни в жизни Томми не было никого другого. Мы выросли вместе, но, казалось, только сейчас впервые по-настоящему узнавали друг друга, прикасаясь ласково и осторожно, понемногу избавляясь от одежды, будто от последних барьеров, которые разделяли нас. Словно в тумане, упали на кровать, переплетаясь руками и ногами, будто деревья – корнями.

– Кэти… Кэт… любимая… – шептал Томми, и я тихо стонала под его ласками, двигалась в такт с ним, шепча какие-то милые глупости в ответ.

То, что происходило в эту ночь, было больше чем секс. Это был тот самый «ценный дар» – только теперь мне в полной мере стало понятно, что значат эти слова. А потом, когда всё закончилось, я с силой прижала любимого к себе.

Я никогда не отпущу тебя, Томми. Никогда.

Комментарий к Глава 23. Кэти Ш.

Примечание:

В темноте, все ещё, он выкрикивает твоё имя.

Ночь – это как умереть, будучи живым, безрассудство рифмы.

========== Глава 24. Заганос З. ==========

Вчера родившись, завтра ты умрешь,

Не ведая сегодня, в миг расцвета,

В наряд свой алый пышно разодета,

Что на свою погибель ты цветешь.

…

Увы, тебя недрогнувшей рукой

Без промедленья срежут, чтоб гордиться

Тобой, лишенной жизни и души…

(с) Луис Гонгора, «Тщеславная роза»

О новом подопечном меня известили не звонком или письмом на электронную почту, как обычно, а бумажным письмом, на официальном бланке. Документ прислали мне на квартиру, на адрес, по которому я зарегистрирован в этом году. Бумажные письма мне не приходят – кто бы их мне отправлял? Обычно в моем почтовом ящике валяются бесплатные газеты и каталоги товаров и косметики, которые я собираю и привожу в клиники своим донорам вместе с прочим чтивом. А тут – плотный конверт, с марками и печатями. Слава небесам, красной печати, соответствующей извещению о переходе в доноры, не было. Но что тогда?

Я попытался найти ножницы, чтобы аккуратно открыть письмо. Не нашел, да куда же они делись… Резким движением разорвал с трудом подающуюся бумагу, достал светло-голубой бланк.

«Донор Заганос З. – ID 140920—Х

Интернат: Хейлшем

Колледж помощников: колледж Святой Марии

Стаж работы: 9 лет

Подопечные доноры, список на 29 мая 20—:

Дорис А., Колчестер, 5 выемок

Мириам Л., Колчестер, 7 выемок

Шарон Ф., Лондон, 3 выемки

Гордон О., Лондон, 2 выемки

Маргарет У., Илфорд, 4 выемки

Ребекка Т., Илфорд, 6 выемок

Алим Д., Дагенхэм, – 6 выемок

Настоящим сообщаем вам, что вы назначены помощником донора Махмуда Т., 18 лет, ID 010620—Х.

Интернат: Хейлшем.

Коттеджи, колледж: не проходил.

Клиника: Лондон

Врач-куратор: Кристиан Лоу

Данный донор является последним вашим подопечным. Доноры, не завершившие до финальной выемки Махмуда Т., будут переданы под опекунство других помощников. В течение 10 дней после завершения вашего последнего подопечного вам будет прислано извещение об окончании деятельности помощника и адрес регистрации как донора».

Не-на-ви-жу!!!

Я отшвырнул конверт и письмо в сторону, расшвырял бумаги и книги на столе, ринулся на кухню и принялся крушить всё вокруг себя.

Почему?!

А вдруг о моих планах узнали?! Вдруг меня раскрыли?!

Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу!

Я не хочу «служить всей своей жизнью». Служить – кому? Богатым подонкам, которые не знают цену этому дару, ищут острых ощущений… им бы узнать это «острое ощущение», жить в ожидании смерти и забвения.

Звякнули сброшенные на пол ложки. Жалобно зазвенело стекло изящных чашек с лиловыми цветами. С громким треском падали и разбивались тарелки. Я кричал так, что аж в ушах звенело. Хотел зарыдать, но глаза оставались сухими.

Очнулся я только тогда, когда случайно задел острый осколок и порезал себе палец. Боль и вид собственной крови меня отрезвили. Я обработал и заклеил пластырем ранку, выпил успокаивающие капли, навел порядок в комнате и на кухне, открыл электронную почту. Информацию о новом доноре мне уже прислали.

Итак, Махмуд Т., из моего родного интерната. По фото для досье трудно что-то определенное сказать. Светленький такой мальчик, типичное хейлшемское дитя. Вот только подозрительно, что его из Хейлшема отправляют сразу в клинику. Обычно после интерната доноры живут какое-то время самостоятельно. В Хейлшеме, да и многих других школах, такие места зовут Коттеджами, иногда я слышу о Фермах или Коммунах. Помощниками становятся не все, но я еще не слышал, чтобы у кого-либо из таких, как мы, отнимали последний глоток свободы.

Положение у меня отвратное. Большинство моих доноров уже прошли четыре и больше выемок, до шести-восьми я их, вероятно, доведу, но теперь у меня гораздо больше риск потерять их. И где гарантия, что новичку не произведут две выемки одновременно, и он на этом поставит точку.

Твою мать…

Я написал Райтхену и сообщил ему всё о моем положении. Теперь остается дождаться, что и он меня кинет, и прощайте, великие планы.

Хотя, в крайнем случае, я могу задуматься о том варианте, который отверг тогда, после смерти Салуджи. Но это самый последний выход. Если ничего другого я сделать не смогу.

Райтхен отозвался мгновенно.

«Сохраняйте самообладание, сейчас это нужно как никогда, не позволяйте себе поспешных поступков. Наш договор остается в силе. Но вы правы, история с новым донором крайне подозрительна. Ждите информацию».

Ему легко говорить. Будто у него всё схвачено! Он никогда не был на моем месте.

*

Следующим утром я приехал в клинику Сент-Пол, предъявил документы в приемном отделении и сообщил имена донора и куратора. Медсестра ответила:

– Доктор Лоу сегодня работает в ночную смену, приедет в пять вечера. Я скажу ему, чтобы он первым делом принял вас. Махмуда вы можете увидеть прямо сейчас, он уже сдал анализы и позавтракал. Вы в нашей клинике в первый раз? Провести вас?

Я согласился. Конечно, я бы и по карточке с указанием корпуса, этажа и палаты сориентировался бы, но нечасто увидишь в клинике внимание к себе от персонала. Молодая женщина повела меня по коридору. Обстановка здесь была ничего так: стены покрашены в персиковые тона, всё сверкает новизной и свежестью, даже запах спирта и лекарств чувствуется едва-едва. Столовая, мимо которой мы проходили, больше напоминала подобное помещение в гостинице или санатории – через открытые двери было видно огромный круглый стол с уютными креслами, окно во всю стену, занавешенное ажурной тюлью, и цветы в кадках.

– Вот, четвертая палата, – наконец сказала медсестра. – Удачи вам.

Она ушла. Я постучал в дверь.

– Заходите, – отозвался парень.

Переступив порог палаты, я увидел мальчишку, лежащего на животе на аккуратно застеленной койке, беспорядочно заваленной листами бумаги и карандашами. Махмуд был одет в немного вылинялую красную футболку с нарисованными на спине золотистыми крыльями, и светло-голубые слегка потертые джинсы. Растрепанные золотые волосы были неровно подстрижены, челка почти прикрывала правый глаз. Когда я пришел и сел в кресло рядом с койкой, парень быстро сгреб свои карандаши, записи и рисунки, сложил их на тумбочке и сел.

– Здравствуй, Махмуд. Я твой помощник, – приветливо сказал я. – Меня зовут Заганос З.. Кстати, я тоже вырос в Хейлшеме.

– Класс! – он улыбнулся, голубые глаза засияли так, будто мой приезд был для него самым лучшим подарком. – Я только недавно приехал, но уже скучаю по Хейлшему и по нашим опекунам… вчера я был в комнате отдыха, познакомился с некоторыми донорами и помощниками. Они говорили, что не обязательно, чтобы мне давали помощника из родного интерната, но всё так удачно получилось. Кстати, о тебе мне рассказывали.

– Вот как? – поинтересовался я.

– Да. Они считают, что мне повезло. Все наши знают, что ты один из лучших. У тебя доноры служат дольше. Значит, я успею написать свое выпускное сочинение и отправить его мисс Эмили, и успею принести людям больше пользы.

Я всякого успел насмотреться и наслушаться, но эти слова и блаженное выражение лица просто выбили меня из колеи. В мое время ученикам Хейлшема так мозги не промывали. Да, мы знали, для чего мы живем, относились к этому по-разному, кто спокойно, воображая, что у нас еще есть время в запасе, кто с насмешками и циничными шуточками… но ни у кого из наших я не видел такого воодушевления от перспективы на будущее.

Или этот парень так наивен?

– Ну… да, наверное, – согласился я, решив, что спорить в этом случае себе дороже. С психами не спорят.

– Я выбрал тему «Любовь в стихах средневековых европейских и восточных поэтов». Миссис Вернон сказала, что я могу в свободное время посидеть в сети в компьютерном зале для студентов-практикантов, если место найдется, – с воодушевлением рассказывал Махмуд. – Тема сложная, но у меня года два в запасе точно есть. И я с собой привез книги из Хейлшема, я много покупал на распродажах. Знаешь, сколько я получал жетонов, когда учился? Десять штук я даже потратить не успел.

«С каждым часом всё чудесатее», – подумал я, а вслух спросил:

– И что же ты представлял на Ярмарках?

– Стихи! – похвастался Махмуд. – Они многим нравились, а одну тетрадь даже забрали для коллекции Мадам. Ибрагим говорил, что на меня обратят внимание, может, я даже стану известным поэтом. Ибрагим В., это мой друг. Он на два года старше меня.

Мне только еще одного поэта не хватало. Неужели я недостаточно уже пережил?!

Видимо, мое молчание Махмуд истолковал как интерес, и дальше начал расспрашивать меня. Вопросы посыпались, как из рога изобилия:

– А ты о чем писал эссе? Ты сохранил текст? Покажешь мне? А твои работы в Галерее есть? А наставник Роджер у вас тоже преподавал? А кто у вас вел занятия по спорту?..

И так далее, и тому подобное, и в том же духе. Нет, похоже, до первой выемки я не доживу, я раньше чокнусь от этой гремучей смеси идеализма, наивности, разговорчивости и шила кое-где. Мне же еще сегодня к Шарон ехать, это тоже уникальный экземпляр, рот просто не закрывается.

Я благополучно избежал разговора о моем эссе. Не признаваться же, что я не написал ни строчки! Мне просто было не до того. Притом, я не видел смысла – ведь мы не возвращаемся в Хейлшем, и опекуны рано или поздно нас забывают. Но почему-то все поддерживают видимость, что сочинения важны.

Видимо, это точно так же, как у «людей снаружи» с правилами приличия и условностями, касающимися секса. Многие из этих представлений возникли в старину и сейчас кажутся смешными, а люди за них держатся.

Вот я и говорил с Махмудом о наставниках, ярмарках, распродажах и Галерее, слушал его рассказы о приятелях – в основном об этом Ибрагиме, который уехал в Коттеджи, и рассказывал о своих одноклассниках. Конечно, о нашей жизни в Хейлшеме, а не о том, что после. Мы вместе посмеялись, когда я пересказывал шуточки Лоры и когда по памяти перерисовал зверька в том стиле, в котором рисовал Томми Д..

В общем-то, я даже более-менее успокоился. Что это я так на парня разозлился? Ну, конечно, наивен он просто до глупости – но и наши были такими же почти, когда приехали в Коттеджи. Язык без костей, но это не самый существенный недостаток.

Мне даже жаль беднягу. Если его забрали в восемнадцать лет, долго он не протянет.

========== Глава 25. Доминик Райтхен ==========

Еще недавно я был счастлив и доволен собой. Программы, которые я написал, сливали мне инфу незаметно и в определенные промежутки времени сами деинсталлировались с компьютеров и из локальных сетей, в которые были запущены. Никто даже заподозрить не смог бы, что у кого-то еще есть доступ до конфиденциальной информации в сфере трансплантологии. Через знакомых хакеров я наладил контакты с несколькими ушлыми акулами пера, которые, в случае чего, могут распространить горячие слухи и срубить на этом бабло. Нарушив свои принципы, я немного развлекся, сняв деньги со счета одного теневика, и в качестве «анонимного доброжелателя» профинансировал исследования Криса, ведущиеся подпольно. И тут, когда у меня возникло чувство, что всё идет как по маслу, будто какая-то неведомая сила встряхнула рог изобилия, и из него посыпались проблемы!

Когда я бывал в районе Сент-Пол, я сталкивался с Кэрри, и неожиданно начал увязать в этой нежданной глупой влюбленности. Ее голос, смех, веснушки на лице, задумчивый взгляд… случайные или не очень случайные встречи, незначительные вроде бы разговоры. Я подсел на это, будто шестнадцатилетний мальчишка.

Даже то, что, порывшись в базах данных, я нашел «оригинал» Кэрри, меня не излечило. Ее «исходником» оказалась бизнес-леди из Уэльса, дама сорока пяти лет, железной рукой управляющая сетью супермаркетов и многочисленной родней. Внешность почти один в один, со скидкой на возраст, но для своих лет миз (1) Кейси Чински выглядела вполне себе ничего. Не будь она замужем, я бы, может, нашел предлог познакомиться. В общем-то, таких я уважаю: выбиться в люди из бедной семьи эмигрантов и добиться успеха исключительно своим трудом тоже надо уметь. Вот только одна проблема: при внешней идентичности, Кэрри меня волновала, а Кейси – не особенно. Классная, конечно, женщина, но не то. Не мое.

Меня успокаивало только то, что миз Чински пока в добром здравии и операции ей понадобятся не скоро. Значит, у Кэрри еще есть время.

К адвокату по семейным делам я обратился, но то, что я от него услышал, не обнадеживало. Отсудить ребенка у матери, если она не замечена в явно асоциальном поведении, и если она имеет стабильный доход, достаточно трудно. А Меган, как бы ни относилась к Эндрю, зарабатывает хорошо, вносит свою часть оплаты за школу и внешкольные занятия. Можно, конечно, собрать и представить в суде компрометирующую ее информацию, но это опасный ход.

«Понимаете, мистер Райтхен, ваша супруга может пойти тем же путем и нанять специалистов, которые встряхнут ваше прошлое и настоящее и пороются в вашем грязном белье. А ведь у каждого человека в вашем возрасте найдутся какие-нибудь проблемы, в которые юрист в таком деле может вцепиться, как шакал. Неоплаченный вовремя штраф за нарушение правил дорожного движения, солидные счета из баров и клубов, скандал с соседями… да любая, в общем-то, мелочь, которая не вписывается в имидж идеального отца. Вам проще сделать еще попытку договориться полюбовно. А если нет – вашему сыну через год исполнится тринадцать, в этом возрасте уже учитывается мнение ребенка, с кем он сам хочет проживать постоянно».

Эти аргументы были не без резона. Конечно, я на отличном счету на работе, вовремя оплачиваю налоги, штрафовать меня ни за что не штрафовали. Но вот мои бабы… если в суде соберутся консерваторы, ратующие за традиционные семейные ценности в духе времен королевы Виктории, мне придется туго. Вряд ли Меган накопает на меня что-то серьезнее этих интрижек, но я-то осознавал, во что ввязался, и мне уже было не по себе.

Еще года три назад я и не думал, что так влипну! «Конфликт между личным и общественным» казался мне сухой фразой из школьных учебников по мировой литературе, уделом героев прошлых веков вроде Сида и Федры. А тут выбор стал передо мной, современным человеком. Мне ведь глобальные вопросы нафиг не сдались. У меня была конкретная цель: любой ценой воплотить в жизнь планы Криса, освободить его от угрызений совести за погубленные жизни доноров.

Любой ценой – вот тебе и цена. Судебное разбирательство с Меган придется отложить и дальше оставаться для сына «воскресным папой». Ведь что я получу, если брошу свои планы на полпути? Где гарантия, что всё не вскроется случайно в процессе тяжбы… да я могу всё потерять.

После встречи с адвокатом я приехал домой и опрокинул пару рюмок коньяка, почти не чувствуя вкуса.

Крис и его проект.

Кэрри, ее шансы выжить и моя надежда на жизнь с ней.

Может, я просто построил себе воздушные замки – мы, мужчины, охотники по природе, и недоступная дичь нам желаннее всего. Но лучше уж быть с женщиной и разочароваться в ней, чем наблюдать за тем, как она медленно умирает, и быть не в силах что-либо сделать.

И только я пришел в себя после разговора с адвокатом, мне написал Заганос. Ему доверили нового подопечного, который должен стать для него последним. Да, при таком помощнике мальчишка может протянуть года два, но… я все же предполагал больший срок! Успею ли я выяснить, кто из хирургов должен будет оперировать Уэсли? Успею ли я найти подход, склонить врача на свою сторону общим интересом или шантажом? Если бы у меня было больше времени, я бы рассматривал и вариант подкупа, а теперь – как в короткие сроки провернуть дельце, способное принести достаточно денег? Притом, из всех вариантов этот самый ненадежный. Большие деньги легко перекрываются очень большими деньгами. И даже миллионы не гарантируют молчания!

Я ответил Заганосу, чтобы он сохранял спокойствие, но история с его подопечным мне очень не понравилась.

Покопавшись же в деле еще, я понял: это полный п…ц. Другого слова я не найду.

Начать с того, что мальчишку, почти еще ребенка, должен будет оперировать Крис. А нервы у него на пределе, я-то знаю, что чем дальше, тем больше он жалеет доноров, а особенно вот таких, как Кэрри О. или Махмуд Т. – юных и не успевших толком пожить. Если Крис сорвется, это будет финиш. Все мои усилия, все мои бессонные ночи просто накроются.

Дальше – хуже. Посидев одной ночью в базе данных, я выяснил, кто является оригиналом Махмуда Т., и тут уж не удержался и швырнул чашку об стену. Еще хорошо, что чашка была пуста. Нет, ну это же издевательство какое-то!

Первоначальной версией оказался парень по имени Мехмет Бали, двадцатичетырехлетний балбес, единственный сын банкира и бизнесмена Касима Бали. Пока отец трудился в поте лица своего, юный мажор забросил толком не начатое высшее образование, кутил в самых дорогих ночных клубах, пассий менял чаще, чем носки, и относился к слабому полу в высшей степени безобразно. Друзей он тоже не жаловал – хотя есть ли у таких друзья? Просто прихлебатели, которым нравится жить за чужой счет.

Бали-младший умудрился стать самой настоящей звездой ютьюба: поиск услужливо выдал мне видео, на которых будущий богатый наследник отрывался на вечеринках, гонял на крутой тачке по скоростным трассам, курил кальян, бил девиц и заставлял парней из домашней прислуги лизать ему ботинки. Как я понял, Мехмет выбрал жертв, держащихся за хлебное место, чтобы прокормить семью, и не стеснялся попрекать их «благодеянием» в виде хорошо оплачиваемой работы. Вот же идиота кусок!

В двадцать четыре вид у пацана был уже слегка потасканный, морщинки у глаз и желтоватая кожа выдавали привычку к клубному образу жизни и курению, хорошо еще, если только сигарет. Неприятный прищур, злобный взгляд, уродская стрижка с выбритыми висками и частичной покраской волос в ядовито-салатовый цвет. Наверное, мажор вообразил, что у него крутой рокерский вид, но выглядел он скорее как лицо нетрадиционной ориентации в худшем смысле.

Оценив «товар лицом», я понял: такой оригинал не даст Махмуду Т. долго любоваться красотами земного мира. Прокурит легкие, заработает себе язву коктейлями на голодный желудок – и конец кино.

Похоже, я должен рассчитывать на крайне сжатые сроки.

Была уже глухая ночь. Я закурил прямо в комнате. Как, как я проверну дело, рассчитанное года на три?!

Нет уж, я не сдамся.

Комментарий к Глава 25. Доминик Райтхен

(1) миз – в данном случае подразумевается, что в замужестве женщина сохранила девичью фамилию.

========== Глава 26. Заганос З. ==========

Жизнь, ресурсы и гордость – это нельзя забирать у людей, такое никогда не простят.

(с) Империя Альтаир

После того, как мне поручили Махмуда Т., для меня началось тяжелое время. В Лондоне меня будто на части разрывали – едва я приезжал к своим подопечным, меня звали еще и к тем донорам, чьи помощники временно находились на других точках. Раньше, конечно, тоже так бывало – но не в таких масштабах. А если учесть то, что доноры, к которым меня звали, были самыми бесперспективными, то есть идущие на четвертую или восстанавливающиеся после неудачно прошедших операций… я подозревал, что слух о «конце моего времени» прошел, и врачи пытаются выжать из меня всё возможное.

Конечно, это неудивительно: хирург в первую очередь заботится о пациенте-человеке. А донор что? Понадобится, нового сделают. Я уже сбился со счету, сколько раз за то время, что я работаю, я заново делал перевязки после того, как донора кое-как перевязали в операционной, сколько обрабатывал раны, следил за состоянием дренажей и при необходимости ставил их заново сам, когда от меня отмахивались врачи и медсестры, мол, «у нас столько людей в отделении, а ты нас отвлекаешь».