Текст книги "Ради общего блага (СИ)"

Автор книги: Dark_Lord_Esti

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Вскоре пришел ответ: «Эти слухи могут быть оправданы. Постарайтесь узнать всё, что можете. Я подкопаюсь со своей стороны».

========== Глава 39. Махмуд Т. ==========

Я лежал в палате, забинтованный, словно мумия, и совершенно беспомощный. Болела голова, болела кожа под повязками. Я смотрел в потолок и пытался отогнать от себя тяжелые мысли.

Пути обратно уже нет. До конца жизни мне придется притворяться, обманывать, носить маску другого человека…

В одиночестве думать об этом было невыносимо. Почти всё время я был один. Сиделки, которые убирали в палате, кормили меня и заботились о моих потребностях, не заговаривали со мной без надобности, да и я боялся заговорить с ними, боялся выдать себя. Каждый день приходили доктор Лоу или миссис Лоу и медсестра. Меня осматривали, перевязывали… опять же, почти в полной тишине.

На четвертый день моего «заточения» с доктором Лоу пришла незнакомая мне женщина средних лет в медицинской униформе, которая представилась как доктор Берман. Светло-рыжая, с внимательным взглядом карих глаз, она сидела в кресле у моей койки и задавала мне вопросы, вроде бы мало связанные друг с другом. Кто я, дата моего рождения, где я нахожусь, что я помню о том, как именно оказался в клинике,… указав на циферблат настенных часов, спросила, который сейчас час. Спрашивала, какой валютой расплачиваются в Британии, попросила подсчитать в уме названные ею числа. А затем – кто мои друзья, есть ли у меня девушка, часто ли я общаюсь с родителями и что помню об их вкусах и привычках. Снова общие вопросы – и вслед за ними вопросы о личном. На которые я отвечал одно и то же, как меня учил Заганос. Я помню, что меня зовут Мехмет Бали и восьмого июня мне исполнится двадцать пять лет, я ехал в машине и попал в аварию, но об этом помню только удар и боль, я потерял сознание и очнулся уже в клинике. Всё.

На общие вопросы отвечать можно, но если спросят что-то, связанное с французским языком – изображать неуверенность. «Ты учил язык в Хейлшеме и был хорошим учеником, твой оригинал тоже учил, но кое-как. Но в отличие от тебя, он жил в нормальном обществе, поэтому лучше не рисковать». Мне повезло: до этого дело не дошло.

Еще через пару дней меня пришли навестить двое: крепкий на вид, но изрядно измученный мужчина, который будто не спал несколько суток, и стройная женщина с длинными светлыми волосами, чем-то неуловимо похожая на мой оригинал… или, скорее на меня самого.

– Мехмет… солнышко мое, мальчик мой… – сев на краешек моей кровати, она осторожно коснулась моей руки. – Ты узнаешь нас с папой? Ну скажи, милый…

Мужчина опустился в кресло.

– Айлин! Не время нежничать.

Я слабо улыбнулся и будто с усилием приподнял голову – движение, которое можно истолковать как угодно.

– Уверяю тебя, Мехмет, если бы не заключение специалиста, я бы не поверил, что ты потерял память, – грубовато сказал «мой» отец. – Ты же у нас мастер выкручиваться. Я уже ко всему был готов. Но тебе придется пошевелить мозгами и понять, в какое дерьмо ты влип! Если бы не мать, я бы не выкладывал бешеные деньги, чтобы тебя вытащить. Беременная женщина и маленький ребенок, ты хоть понимаешь, что ты натворил?! Как ты мог?! На меня все журналисты набросились, как стая голодных волков. Я нанял целую толпу специалистов, чтобы доказать, якобы машина была неисправна и ты тоже стал жертвой несчастного случая. К Чемберзу еле подступился, чтобы убедить его взять отступные… да с тобой я с ума сойду…

– Хватит, дорогой!.. – умоляюще воскликнула «моя» мать. – Мальчик и так еще слаб…

– Помолчи, Айлин! Он для тебя всегда был слабым и беспомощным, вот и вырастила. Запомни раз и навсегда, Мехмет, это уже последний раз, когда я вытаскиваю тебя за уши из ямы. Реальная жизнь – это не твои дурацкие стрелялки, возможности сто раз погибнуть и воскреснуть, у тебя нет. Из твоего клона извлекли всё, тебя так перепрошили, как никого в Британии не прошивали. И заказывать новую копию я не буду. Хватит.

– Да, папа, – покорно сказал я.

– Когда тебя выпишут, ты переоформишь документы, возьмешь девичью фамилию матери и будешь жить у ее родных в Ницце. Год, два, три – сколько понадобится, чтобы скандал утих. И будь добр получить хоть какое-нибудь образование! Конечно, ты и раньше был не семи пядей во лбу, а уж чего от тебя теперь ждать, страшно подумать… но хотя бы какой-нибудь колледж искусствоведения или философии будь добр закончить, чтобы хоть перед людьми видимость была.

– Хорошо, папа, – согласился я и зажмурился.

Голова раскалывалась.

Айлин Бали расплакалась, прижимая мою ладонь к своему лицу. Мне стало страшно. Она любила своего сына, каким бы выродком тот ни был. Она хотела верить, что ее ребенок выживет и исправится. И что бы я ни думал об обмане, в который меня втянули, и о своей вине, я не мог лишать ее надежды и смысла жизни.

*

Айлин навещала меня почти каждый день. Кормила меня, рассказывала о «моем» детстве, говорила, что не верит в то, чтобы я сам хотел творить жуткие вещи, это всё виновата дурная компания, с которой я связался, и нам повезло, что я их теперь не помню. «Слушайся отца, он тебе добра желает, хоть и держит в строгости». Понемногу я к ней привык и уже ждал, когда она приедет, будто она на самом деле была моей матерью. Но ведь, если так подумать, мы и правда родные…

Семье Бали пришлось нелегко, но аварию признали несчастным случаем из-за неисправности механизма, а меня – «неподсудным по причине нарушений психического здоровья». Этот статус лишал меня возможности получить водительские права, работать в сфере финансов, вступить в политическую партию… но по сравнению с ограничениями, которых была полна жизнь донора, эти значили так мало!

Иногда мне казалось, что я с ума сойду от вынужденного бездействия и необходимости притворяться слабее, чем я есть на самом деле. И я не знал, что сейчас происходит с моими близкими по прошлой жизни.

Жива ли Ханна? Работают ли Кэти и Кэрри помощницами, или получили извещения?

Где теперь Заганос и что с ним?.. Как мне смириться с мыслью, что мы никогда не увидимся, не будем спорить о самых разных вещах, что я не буду засыпать, склонив голову ему на плечо…

Всё это уже не вернется.

Он говорил мне: «Ради меня ты должен уйти в мир «снаружи». Ради меня ты должен жить, жить долго, без угрозы выемки и завершения».

Но проходили дни за днями, а мне казалось, что я ушел на пепелище, на руины чужого дома.

Если бы не мама – я привыкал звать Айлин матерью – не знаю, что было бы со мной. Она не знала истинных причин моей тоски и предполагала, что мне больно из-за того, что отец напоминает мне о моем незавидном прошлом. Но как бы там ни было, она пыталась меня приободрить, читала мне книги или включала фильмы, рассказывала о своей жизни и о городах, в которых побывала. Я больше молчал, боясь выдать себя. Наверное, во время операции умер не только настоящий Мехмет Бали, но и прежний я: я стал немногословен и осторожен. У меня не стало вообще никакого прошлого – только та жизнь, которая длилась сейчас.

========== Глава 40. Доминик Райтхен ==========

Первая подмена прошла так гладко, что я даже удивился. В клинике дело удалось сохранить в узком кругу посвященных. Мальчишка, естественно, молчит, как рыба, а дальнейшее, без сомнений, довершат родители, вознамерившись вытащить сына из плохой компании и отправить его туда, где ни его не знают, ни он никого не знает.

После такого качественного дельца я уже предчувствовал, что, по закону подлости, дальше нас ждет полная жопа. И чутье меня не подвело. Уэсли начал «прокачиваться» во Втором Королевском Госпитале. Из четырех специалистов, работающих с самыми богатыми пациентами, к которым в перспективе мог обратиться министр, доктор Мерсер был самой неподходящей кандидатурой для наших планов. Ему нынешняя система была выгодна, и все новые разработки он рубил на корню, пользуясь самыми гнусными методами, чтобы топить талантливую молодежь, а самому оставаться при наградах и деньгах. Доноры в его клинике содержатся, как в концлагере. Полагаю, ВИП-клиентура об условиях в донорских блоках даже не знает, – а зачем? К тому же, такие типы умеют вложить средства в корпуса для выгодных пациентов и дать понять, что здесь к ним проявят максимум внимания.

Крис как-то говорил о Мерсере: «Богатые пациенты на него не жалуются, но на безопасность донора ему плевать. Он считает, что расходный материал есть расходный материал, ну, в самом худшем случае еще копию закажут».

А кстати, неплохо было бы донести такую инфу до ВИПов. Политики и бизнесмены, конечно, могут себе позволить хоть десяток клонов, но никто ж не любит, чтобы денежки пропадали зря.

Еще повезло, что Заганос З. выкрутился и на этот раз, будто чувствовал. Он написал мне, что передает связь помощнице и что на девушку можно рассчитывать. «Это Кэти Ш., моя одноклассница по Хейлшему. Если вы бывали в Сент-Пол, то могли ее видеть. У нее и сейчас там есть подопечная».

Да, в Сент-Пол я бывал, но девушку не помню совершенно. Если она серенькая и незаметная, тем лучше. Идеальный кандидат.

Выматывался я так, что мне казалось – в один прекрасный день я лягу и сдохну. Работа, ночи в «серой» сети, поиски компромата… и я ведь по-прежнему старался хоть на полчаса вырваться к Кэрри. Второй год такой жизни, а у меня такое впечатление, будто за это время я состарился лет на сто.

Месяц с небольшим прошел без перемен. Кэт регулярно отчитывалась мне о том, что происходит во Втором Королевском госпитале. По письмам она была мне даже симпатична. Краткие отчеты, всё по делу, и главное – она умела держаться в тени, так, чтобы ее без особой надобности в ее услугах не замечали. Правда, пока мы так и не нащупали уязвимое место Мерсера. Но я уже вцепился в это дело и на полпути не остановлюсь.

Пока что объект решил заняться собой по полной, проходил курс липосакции и намеревался очищать организм переливаниями донорской крови. Из этого следовало, что у меня в запасе есть месяца три-четыре. Но я уже не раз видел, как продуманные планы могут рухнуть в любой момент. Максимум через два месяца у меня должен быть компромат на Мерсера! Причем такой, чтобы утопить его раз и навсегда.

*

Я поехал в Сент-Пол поздно вечером. От работы гудела голова. В последние дни я правил массу кодов за новым сотрудником, которого приняли недавно. Вроде бы у человека есть и опыт, и голова на плечах, но к некоторым специфическим моментам он еще не привык. Блин, вот я бы наорал на него со всей дури, да только помню, что сам когда-то был новичком.

После всего этого дурдома мне хотелось увидеть Кэрри, пусть ненадолго. Хотя бы подвезти ее домой, поболтать… все мелочи, которых обычно не замечаешь, с ней начинали казаться такими приятными.

В последнее время Кэрри почти не улыбалась. От бессонных ночей у нее залегли под глазами темные круги.

– Знаешь, Ник, когда уходят те, к кому успел привязаться, становится не по себе. А в последнее время… один за другим, – с грустью рассказывала она. – Махмуд поставил точку, его помощника куда-то перевели. Альберт М. недавно завершил… конечно, это всё равно случилось бы рано или поздно… четвертая есть четвертая… но он долго жил в Сент-Пол, к нему все привыкли…

– И всё это так внезапно на тебя свалилось… – посочувствовал я. – Держись, малыш. Я с тобой. Будем выживать.

Кэрри вздохнула, закрывая глаза. Пока мы ехали в машине, она задремала, и я разбудил ее только тогда, когда подъехал к парковке.

– Просыпайся, моя спящая красавица…

Она сонно открыла глаза.

– Уже? Да, в самом деле,… а мы так и не поговорили толком. Разве тебе нужна такая девушка, которая до полусмерти выматывается на работе,… и у которой нет будущего.

– Мне не нужен никто, кроме тебя, – ответил я, поймал ее ладонь и прикоснулся губами.

Это был первый раз, когда я решился поцеловать Кэрри.

– Не надо так говорить, Ник! – она выдернула руку и, заплакав, вышла из авто и поспешила к своему дому.

*

На следующий день, приехав в один из офисов «Корпорации программного обеспечения системы трансплантологии», я пересекся с менеджером, Джорданом. Мы обсудили рабочие вопросы, вышли перекурить, и он будто невзначай спросил:

– А у тебя, кажется, новая цыпочка появилась? Не теряешь время зря! Я ехал вчера к тетке и видел тебя у парковки с какой-то девчонкой. Ножки очень даже ничего.

Я пожал плечами.

– Нормальная девчонка. Ну, правда, у меня с ней ничего нет. Просто приятель попросил подвезти его знакомую.

Джордан хохотнул:

– Знаю я твои случайные встречи и случайных спутниц. Ты же у нас прямо Казанова.

– До тебя мне далеко, – я свел всё в шутку.

Вот засада. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь узнал про нас с Кэрри. Иначе, вдруг что, ниточки потянутся ко мне: связался с девушкой-донором, значит, заинтересованное лицо.

…Недели проходили в напряженном ожидании. Объект прошел курс липосакции и прошел первое переливание крови, а компромата с железными доказательствами у меня еще не было!

Приближалось Рождество, и это был мой самый паршивый праздник за все последние годы. У Меган появился постоянный богатый поклонник, и она решила на несколько дней полететь вместе с ним в Испанию и на рождественские каникулы забрать нашего сына с собой. Да еще и Энди из упрямства согласился поехать с мамой, обидевшись на меня, что я до сих пор не забрал его к себе навсегда. Конечно, в его возрасте кажется, что всё так просто!

Меня всё достало, и я подписал разрешение на поездку, а потом долго злился на самого себя. Хреновый из меня папаша.

В праздничные дни я сидел в своей квартире, как сыч, в полном одиночестве. Мне не хотелось никого видеть, не хотелось показываться Кэрри на глаза в таком виде. Я заказывал из службы доставки картофель фри с рыбой и колу, забывал выбрасывать коробки и мыть посуду, лежал на диване с планшетом и играл в «Злых птичек». В квартире творился полнейший бардак, горы нестиранного барахла разрастались до угрожающих размеров. Хорошо провожу старый год, называется! После такого «праздника жизни» я возвращался к делам почти с отвращением.

И вдруг в конце января вечером мне позвонила Кэти – с незнакомого номера, дрожащим голосом, попросив меня встретить ее возле «Национального театра» и забрать домой. Я собрался и вылетел, хоть и подозревал, что повод может не стоить того. По какому поводу такой странный звонок…

Когда я приехал, она села рядом со мной в авто и, протянув мне микрокарту, сказала:

– Простите, мистер Райтхен, что так побеспокоила вас, но я хотела, чтобы никто не мог потом доказать, что я с вами виделась. Номер был чужой. Я попросила у школьника из туристической группы дать мне позвонить. Дала денег, соврала, что потеряла телефон в метро, а мне нужно, чтобы брат меня срочно забрал.

Я улыбнулся.

– Неплохо. Значит…

Она прошептала:

– На карте – фото расходных ведомостей на препараты строгого учета. Фальшивая и настоящая.

Вот это был джек-пот!

– Но… как?..

– Я оставалась в отделении на всю ночь. А в ночную смену в кабинетах врачей убирает одна женщина, у нее любимый человек – фанат азартных игр. Он ей позвонил, просил привезти деньги. Но кто ее со смены отпустит. И тут я предложила ей, что прикрою ее на пару часов. Все равно уборку делают тогда, когда дежурный врач куда-нибудь выходит, какая разница, кто убирает… а она сама будет молчать, что доверила мне ключи, потому что она замужем.

Я осторожно заметил:

– Ну, это еще не гарантия, что она не проболтается.

Кэти упрямо уставилась в одну точку.

– Я была в медицинских перчатках, следов я не оставила. И в случае чего, я буду отрицать всё до последнего. Для них всех я – недочеловек, мое дело развлекать донора, пока он держится на ногах, и выносить за ним утку и грязное белье, когда он уже на пути к завершению.

– Надеюсь, Кэти, вы понимаете, что никаких гарантий у нас нет, – на всякий случай снова напомнил я.

Она вздохнула.

– У меня есть свои причины в этом участвовать, мистер Райтхен. Вы будете так любезны подбросить меня до клиники Сент-Чарльз?.. Мне лучше попасть туда вовремя, чтобы никто ничего не заподозрил.

– Конечно. Сообщайте мне, если узнаете что-то еще важное. Не упустите ничего, Кэт.

========== Глава 41. Кэти Ш. ==========

Когда я возвращалась из Второго Королевского Госпиталя, мне хотелось плакать. Хотелось прийти домой и что-то разбить, или совершить какой-нибудь безумный поступок.

«Нельзя…» – повторяла я себе. Я должна держаться ради тех, кто мне дорог. Держаться ради людей, уже замешанных в этом деле.

То, что я знала, угнетало меня, как героя древней легенды – случайно выведанный секрет тирана-царя. Значит, Рут ошибалась, говоря, что нас создают из отбросов. Наоборот, мы копии людей достаточно богатых, чтобы позволить себе заказать донора! Но кто тогда мой оригинал? Кто?..

Заганос о своем оригинале узнал достаточно давно. Это объясняет многие его поступки. Но разве это не безумие – выдать себя за другого? Тем более, мистер Уэсли значительно старше… конечно, омолаживающие процедуры и пересадки органов меняют человека, и все же…

Он готов пойти на какой угодно риск, на какие угодно поступки, чтобы спасти от смерти таких, как мы, отменить систему донорства. А на что готова я и ради чего?..

Томми.

Неужели моя любовь к нему настолько сильна, что я готова забыть всё, чему меня учили в Хейлшеме? Самопожертвование, чувство долга, стремление сделать этот мир лучше… Я стала другой с тех пор, как завершила Рут, с тех пор, как я узнала об оригинале Махмуда Т. и как сильно отличались рассказы о «самопожертвовании ради неизлечимо больных людей» от правды о некоторых богатых пациентах.

И с каждой неделей, проведенной во Втором Королевском, я делала новый шаг на этом пути, хоть и корила себя за проступки, которые совершаю. Но мне снились в кошмарах узкие коридоры и палаты, похожие на тюремные камеры, меня преследовали стоны доноров, которым отказывали в новых инъекциях обезболивающего. Запах крови, спирта, несвежего белья, лекарств. Именно так выглядит ад.

Без привычной «брони», в которой я его видела во времена работы помощником, Заганос выглядел совершенно по-другому. Беззащитным. Потерянным. Как будто элегантная одежда, изящные украшения и со вкусом подобранные мелочи играли роль стены, которой он отгораживался от всего остального мира.

В сером спортивном костюме он казался бледной тенью прежнего себя. С тех пор, как он потерял Махмуда – хоть я и знала теперь, что парень живет под именем своего оригинала – он «выгорел», во взгляде появилась усталость от всего и от всех.

Иногда мне стоило огромного труда просто заставить его поесть или выйти на прогулку. Бывало, целыми днями Заганос только спал, или просто лежал на койке, уставившись в одну точку, или разгадывал головоломки из журналов. Скорее всего, еще и истощение давало о себе знать. Я ведь помню, как ему приходилось в последний месяц.

В эти недели мы почти не разговаривали. Хватало взглядов, незначительных прикосновений. Почему-то здесь, в этой тишине и тесноте, даже говорить не хотелось. А если мы все же говорили о чем-нибудь, то никогда не вспоминали Хейлшем. Редкий случай в моей практике помощника.

Я старалась быть как можно более незаметной. Как вещь, о которой вспоминают, только когда она нужна. Сливаться с серыми стенами, но в то же время, если кому понадобится, быть на подхвате. И наблюдать за всем, что происходит.

Донорам после операций, и правда, часто отказывали в достаточном количестве обезболивающих. Лекарства явно уходили на сторону. Но как?.. Стремясь это выяснить, я оставалась на ночные смены в клинике. Приметила несколько закоулков, где могла спрятаться и записать разговоры на диктофон в телефоне. Хотя с этим следовало быть осторожной. Я сбрасывала записи в файлообменник и тут же удаляла их и чистила историю.

Томми ни о чем не догадывался. Но когда я заезжала к нему, выжатая как лимон после суток на ногах или взволнованная перед очередным днем во Втором королевском, он обнимал меня и в отчаянии шептал:

– Кэт, что с тобой делает эта работа,… может, еще не поздно хотя бы отказаться от самых трудных доноров?

– Мне не трудно, милый, – я качала головой. – Я делаю то, что должна. То, что правильно.

Нельзя ему знать, что я предаю наши идеалы, наше воспитание, всё то, во что мы верили. Он слишком добр и чист для такой правды.

Рождество мы провели вместе. Неслыханная удача – у нас совпали вечерние дежурства в Сент-Чарльз. И пусть у нас у обоих были тяжелые доноры, мы то и дело заходили друг к другу, помочь в работе и просто перемолвиться и переглянуться лишний раз.

Ближе к ночи, когда наши подопечные заснули, я заглянула в палату, где ночевал Томми. Он лежал на койке, одетый, и крепко спал. Мне, наоборот, не спалось. Но я прилегла рядом, поцеловала его в щеку, обняла…

«Я никому, никому тебя не отдам. Я слишком долго разрешала людям и обстоятельствам разделять нас».

*

В праздничные дни от веселья, часто подкрепленного крепкими напитками, люди болтают больше обычного. А особенно, если есть благодатная тема вроде чьей-то женитьбы, развода или измены… здесь не нужно даже расспрашивать. На любой работе найдется человек, который всё знает о коллегах, иногда и не только нынешних, но и бывших и их приятелях, и обрадуется новому слушателю. В Сент-Чарльз таким был диспетчер дядя Боб – все к нему обращались именно так. К этому добродушному толстяку прибегали занять всякую мелочь вроде таблеток от головной боли, салфеток или пары фунтов в долг, парни заглядывали к нему в свободную минуту поболтать про футбол. Дядя Боб знал всё обо всех, и стоило мне пару раз сбегать по его поручениям и перекинуться с ним словечком-другим, он стал называть меня «деткой» и бесхитростно высказывал всё, что приходило ему в голову.

– Тебе, детка, в одном повезло. Такие, как ты, не выходят замуж и не рожают детей, – бывало, говорил он. – От брака проблемы одни. Теща мне уже пятнадцать лет покоя не дает, самая настоящая террористка! А наш дом попробуй, продай или разменяй. Все риэлторы говорят, что слишком большая площадь и неудобная планировка.

Про тещу и огромный, старый, прочный, но не очень удобный дом дядя Боб мог рассказывать сколько угодно, плавно переходя от этого на истории других знакомых и знакомых знакомых. Так я и узнала, что у Элен Пирс («ты ведь бываешь во Втором Королевском, детка, может, вы пересекались») муж намного старше ее, и она изменяет ему с молодым парнем. А парень играет в карты на каких-то подозрительных квартирах,… постоянно просит у нее деньги!

Дальнейшее было делом терпения и случая. Я помогала Элен в работе, когда у нас совпадали смены, помогала ей днем скрыть отлучки на час-другой от врачей и медсестер… так и выждала необходимые мне пару часов в ночной смене.

Правда, еще неделю после встречи с мистером Райтхеном меня трясло. Каждый раз, когда я засыпала, то просыпалась от кошмаров о том, что всё вскроется.

Я не знала, что может быть с донором, которого поймают на серьезном проступке. Таких случаев просто не было, на моей памяти точно. Сама удивляюсь: в Коттеджах, к примеру, большую часть времени мы были предоставлены самим себе – но никому и в голову не приходило принести алкоголь, или сигареты, или книги, о которых отзывались как о «неподходящих для порядочных парней и девушек» учителя из Хейлшема. Что-то в нашем воспитании, в глубине наших душ удерживало нас. А чтобы кто-то из наших решился на более серьезный шаг… невероятно!

*

В начале февраля Заганос снова сдавал кровь для переливания. После процедуры он был совсем бледен и слаб, и лежал на койке, закрыв глаза. Я смазывала мазью синяк на руке, который оставила ему медсестра, не сразу попав в вену. Аккуратности по отношению к таким, как мы, здесь можно было не ждать. Мне было больно смотреть на всё это и молчать. Я только и могла, что прошептать:

– Держись… нам недолго осталось ждать.

Заганос посмотрел на меня.

– Не надо жалеть меня, Кэт. Думай о том, ради чего всё это. Будь сильной.

Я молчала.

*

Через две недели разразился скандал. Доктора Мерсера обвинили в продаже препаратов строгого учета наркозависимым покупателям, а тут еще и какая-то богатая пациентка обвинила его в домогательствах. Скорее всего, дама была просто истеричкой: ее фото и репортажи о ее выходках часто можно было увидеть в желтых газетах. То ее увезла полиция из ночного клуба, где она устроила пьяный дебош. То она подралась в бутике с другой такой же светской львицей. То из-за нее подрались поклонники. Может, в другом случае претензии такой женщины никто бы не принял всерьез – но Мерсера топили планомерно, и в ход шло всё. Все специалисты, которым он когда-то помешал в карьере, теперь были согласны, чтобы против него использовалась любая информация. А дела о домогательствах, к тому же, уже не одно десятилетие привлекали внимание общественности.

Мне было страшно наблюдать за этим пиром стервятников. Как бы я ни была занята на работе, слухи преследовали меня везде. А уж для помощников, которым доктор Мерсер тоже когда-то немало потрепал нервы, это была лакомая тема для разговоров. Даже от самых забитых девушек, живущих в вечном страхе перед врачами, медсестрами и вероятностью получить извещение, я пару раз услышала: «Так ему и надо!».

Как только начался судебный процесс доктора Мерсера, Заганоса перевели в клинику в Гринвиче, под кураторство доктора Сехира. У меня уже была одна подопечная в этой клинике, поэтому в моем списке доноров ничего не изменили. По сути, начальству так даже было удобнее: я могла проводить в Гринвиче больше времени и там мне могли дать больше поручений.

Мистер Райтхен сообщил мне, что теперь у нас есть шанс.

========== Глава 42. Томми Д. ==========

Когда меня впервые похвалили за то, как я выполняю свои обязанности, я даже недоверчиво оглянулся. Мне казалось, что такого просто не может быть, кто угодно окажется достоин похвал больше меня. Я всегда был «крепким середнячком» – ко мне не придирались, но и, когда моя работа в какой-нибудь клинике подходила к концу, со мной прощались спокойно. Даже из вежливости не говорили что-нибудь вроде «заглядывайте к нам, когда сможете» или «будем рады, если вас снова направят к нам».

Теперь же я вдруг услышал: «В последнее время вы выросли как помощник». И, понятное дело, смутился, растерялся.

Не заслужил я эту похвалу, просто не заслужил! Я не умею принимать решений самостоятельно. Всего лишь внимательно изучил электронные документы и рукописи Заганоса и следовал «инструкциям», принимая во внимание детали, которые раньше считал незначительными, и вовремя принимая меры.

Ничего своего я предложить не мог и прекрасно это знал. Мне было стыдно пользоваться чужим опытом… но Кэт убеждала меня, что так нужно. Это поможет мне, по крайней мере, удержаться в роли помощника в клиниках Лондона и городов в часе-двух пути от столицы. А значит, мы будем видеться чаще и дольше, и, возможно, работать в одних и тех же больницах.

Может быть, какое-то время мне не придется ездить в места вроде Ривердейла – уже везение.

И все же мою радость омрачало смутное тревожное чувство. Почему между мной и Кэти постоянно возникает кто-то третий? Когда-то я увлекся Рут, поверил ей. У нее была сила воли, ей удалось убедить меня, что я нужен только ей и больше никому. А я плыл по течению. Теперь Кэт стала помощником Заганоса, они столько времени проводят вместе. У него есть то, чего никогда не будет у меня – талант в искусстве, умение не смущаться в любых ситуациях…

Кэт часто оставалась во Втором Королевском госпитале на суточные смены. Я забирал ее оттуда по утрам выжатую, как лимон, вымотанную до крайности. Отвозил ее на квартиру – она, бывало, даже пошевелиться не могла, не то что сесть за руль. Поспав хорошо если часа три, она снова куда-то спешила.

Почему?.. что такого, недоступного мне, знали эти двое?!

Когда я представлял, что Кэти и Заганос снова могут быть вместе, мне хотелось закричать на нее, потребовать, чтобы она раз и навсегда выбрала, я или он. Такими мыслями я терзал себя в одиночестве. А потом снова видел ее, исхудавшую от усталости, бледную, но до странности уверенную в том, что делает – слова сами собой куда-то девались. Стоило Кэт просто посмотреть на меня, и продуманные заранее реплики стирались из памяти.

Раньше я просто любил ее, такую нежную, хрупкую, застенчивую и ранимую. Новую Кэт, сосредоточенную на секрете, известном ей одной, я любил и иногда побаивался.

*

После зимних праздников у нас выдалась короткая передышка, и мы смогли поехать ко мне и по-настоящему побыть вместе, а не просто свалиться полумертвыми и заснуть. Как же я соскучился по таким ночам! Соскучился по тому, как медленно Кэт проводила ладонями по моей спине, как целовала меня, нежно и в то же время уверенно. Она шептала, как сильно любит меня, только меня одного… и я верил.

Моя.

Ты только моя, Кэт.

Будь со мной, люби меня, никогда не оставляй меня. Никогда.

Утром она сидела на кухне, накинув мою рубашку, пила чай, смотрела в окно.

И я так и не мог разгадать, о чем она думает.

*

Мой подопечный в Илфорде пережил четвертую выемку. В моей работе это случалось впервые. Правда, говорили, что после пятой всё точно закончится. «Но вы останетесь у нас, мы уже подали запрос, чтобы вам доверили еще одного донора здесь».

Я слушал это, опустив взгляд. Что хорошего в попытках выехать на чужом уме?! Я просто бездарность.

Моих работ не брали на выставки, да это, оказывается, и не было так уж важно. Как помощник я тоже посредственность.

Выйдя из клиники, я решил пройтись в ближайший магазин и немного успокоиться, прежде чем ехать в другой пункт назначения.

По дороге я вспоминал мисс Люси, ее слова о том, что каждый человек хорош по-своему и в чем-то одарен.

Но в чем мой дар? В чем я могу раскрыться?

И тут я впервые за долгое время задумался над опасной темой: кем бы я стал, если бы не был донором?

В Коттеджах многие из наших это обсуждали. Не всерьез, конечно. Так, заговаривали время от времени, как хорошо, наверное, быть продавцом или водителем. Понятное дело, это для нас невозможно.

А если бы!

Если бы я мог…

Наверное, я стал бы учителем физкультуры. Я люблю футбол, в Хейлшеме я неплохо играл. И показал бы себя еще лучше, если бы другие ребята чаще брали меня в игру и не смеялись бы надо мной за неудачи в рисовании и скульптуре.

Впрочем, нет смысла жалеть о несбыточном. Я буду работать помощником, со временем стану донором. И через несколько лет завершу. Вот и всё.

========== Глава 43. Заганос З. ==========

Когда-нибудь я забуду Второй Королевский госпиталь и доктора Мерсера, как страшный сон. Но сейчас кошмар оставался слишком реальным. Гринвичский центр трансплантологии по сравнению с тем адом, который я покинул, производил впечатление тихого места… но я еще с Хейлшема привык не доверять уюту и покою.