Текст книги "Ради общего блага (СИ)"

Автор книги: Dark_Lord_Esti

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

However can I live without your love?

So hold me tight in your arms, but don’t you say a word

and spoil all this moment, cause this is worth more than forever

Я остановил машину за квартал от того дома, где жил Махмуд. Мы расставались – но всего на неделю.

Комментарий к Глава 53. Заганос З.

(1) Песня: Julia Shortreed – Never Let Me Go

========== Глава 54. Томми Д. ==========

Я возвращался с тренировки уставший, но счастливый. Мышцы немного ныли, и больше всего мне хотелось добраться домой, сбросить пыльную, пропитавшуюся потом одежду, и стать под теплым душем, чувствуя, как льющаяся вода ласкает кожу. Блаженство!.. Ради таких моментов и стоит жить. Сегодня моя команда юниоров показала класс. Как они дали жару ребятам из Эдинбурга, хоть среди тех и были достаточно сильные противники, и их тренер работает с подростками уже лет десять. Правда, это только разминка, решающий матч состоится через неделю… но мы прорвемся!

Уже прошло четыре года с тех пор, как я перестал работать помощником и живу нормальной жизнью обычного человека. Иногда коллеги и знакомые говорят мне: «И не обидно тебе, Том, существовать в тени супруги? Она с такими важными птицами чаи распивает – не ревнуешь?». Я только плечами пожимаю. Говорю, что люблю Кэт и доверяю ей. Что у нее получается найти общий язык с кем угодно – от трудных подростков до первых лиц государства. Я бы, например, такой работы не выдержал, а она – как рыба в воде.

Но никому я не скажу другую часть правды – что если ты жил в предчувствии близкой смерти, все эти мелочи вроде ревности, или амбиций, или кто сколько получает и кто с кем знаком, становятся неважными. Много ли значило для нас, что раньше Кэт была помощником экстра-класса, а я – так себе? Категория не защищала ровным счетом ни от чего. Змей каким помощником был, его врачи по всей Британии стремились получить в свою клинику… и что? Завершил на первой. От судьбы, увы, не убежишь.

Именно об этом я подумал, когда зашел домой и услышал, как в гостиной Кэт говорит по телефону: «Я буду рада увидеться с вами на благотворительном концерте в пятницу, Лейтон…».

Что-то странное есть в этой ее дружбе с министром Уэсли. Конечно, свою роль играет работа в близких сферах и то, что они часто видятся по работе. Но… он старше ее на хороших двадцать лет, он человек другого поколения… он родился и вырос в «мире снаружи», а для наших, хейлшемских, это еще кое-что значит, мы и теперь держимся своих, как до всех этих перемен.

Кстати, о переменах…

Это случилось так быстро. Для наших, во всяком случае, как гром с ясного неба. Но Кэти будто знала заранее!

Стоп. Кажется, я просто слишком устал. Да и день был жаркий. Солнцем голову напекло.

Я дождался, пока Кэт договорит по телефону, позвал ее. Мы обнялись, перекинулись парой слов на ходу. Я пошел в душ и слышал, как она на кухне включает чайник, достает чашки. По радио играли какую-то веселую танцевальную мелодию.

Журчала вода, я расслабился… сполоснулся, вытерся мягким полотенцем, переоделся в чистые футболку и шорты. Красота!

Сидя на кухне, я пил чай. Теперь уже телефон звонил у меня. Брайан приглашал в субботу заглянуть к нему, посмотреть гонки. Фред и Тобиас уже пообещали прийти. Вот и отлично. Классные ребята, мы когда-то работали вместе. Не мешало бы увидеться и поболтать.

Правда, Брайан недавно женился на какой-то начинающей актрисе, которая снимается в рекламных роликах. Тина курит, как паровоз, и временами выпивает, да и ругается как не всякий мужик на футбольном матче. Странноватый выбор для «нашего». Хотя вроде бы неплохая девчонка, несмотря на все ее причуды. Так или иначе, в субботу мы сидим в исключительно мужской компании и болеем за «Макларен».

*

Дни проходили в привычных делах, одних и тех же занятиях. Я тренировал команду юниоров, время от времени навещал приятелей, вместе с Кэти ездил за покупками, в кино или за город на пикник. Мы жили почти так, как это представляли себе, мечтая об отсрочке. Вместе смотрели фильмы, или ходили в кафе, проводили отпуск на море… может, когда-нибудь мы полетим во Францию или в Испанию – Кэт об этом мечтает, откладывает деньги и присматривает туры, просто я пока не решаюсь. После того, как столько лет мир, который я знал, состоял только из Хейлшема, коттеджей и клиник, страшновато бывает осваивать что-то новое. Работа – это другое, с этим я уже сжился, тем более, я выбрал то, что любил и раньше, и со своими учениками я езжу на соревнования практически в те же города, где бывал в роли помощника. А вот привыкнуть, что никто не помешает тебе полететь хоть на край земли…

Хоть в Америку! Пит завершил задолго до отмены донорской системы, и так и не увидел Нью-Йорк. Почему бы мне не исполнить его мечту? Это было бы своего рода данью тем, кого мы знали, любили и потеряли.

Становилось больно когда-то, боль эта напоминает о себе и сейчас – завершивших доноров сжигали в крематории, нам некуда возвращаться, чтобы погоревать об ушедших… от многих даже фото не осталось, если не считать снимков на официальные документы, на которых часто человек не похож на себя. Портрет Рут, например, Кэти нарисовала по памяти.

А еще у нее сохранились рисунки наших парней и девчонок из Хейлшема. Все же это здорово, что мисс Джеральдина учила нас искусству: хоть так мы можем возвращаться к воспоминаниям.

В этом году мы с Кэти выкупили квартиру, которую до того снимали, и решили усыновить ребенка. Обратились с заявкой в детский дом и начали собирать все необходимые документы. В свободные дни я обустраивал одну из свободных комнат под детскую. Нанял рабочих, чтобы сделали ремонт, да и сам участвовал по мере сил. Просматривал целые пачки каталогов, выбирая мебель, а потом заказывал, ждал доставки, переживал, чтобы довезли в целости и сохранности, и именно то, что нужно. Выбирал всякие полезные мелочи, хоть было еще рановато, мы еще только собирались поехать и присмотреться к детям. Но мне хотелось, чтобы ребенок приехал не в пустой дом.

Странное чувство: я строил планы на будущее, и всё равно временами, как в донорские годы, возвращался мыслями в прошлое. Может, из-за того, что мы решили принять в семью ребенка лет шести-семи, я вспоминал, какими мы сами были в этом возрасте, в какие игры играли, из-за чего радовались и расстраивались…

Большая папка, в которой хранились рисунки наших одноклассников и друзей, лежала на полке. Я достал ее, сел на диване в гостиной и задумчиво перелистывал, без всякой цели, просто останавливаясь на картинках, изображавших нас детьми.

Вот Кэти еще в десять лет изобразила Рут и Лору. Довольно похоже, она еще в младших классах хорошо рисовала.

Артур и Молли. Не помню, кто их изобразил. Может, кто-то из параллельного потока – или, судя по почти фотографическому сходству, из старшего класса.

Группа ребят, сидящих на траве, слушая музыку – помню, была у нас такая мода, когда кассетные плееры только-только начали появляться на Распродажах. Многие парни и девчонки нарисованы со спины, трудно разобрать, кто есть кто.

Еще одна зарисовка с тех времен: мы с Кэти сидим на траве с плеером. На Кэт голубая спортивная куртка и синяя клетчатая юбка, на мне – серая футболка с принтом. Тоже вещи с Распродажи.

Но воспоминания о прошлом почему-то не успокаивали.

Столько лет прошло, а я живу со все тем же странным чувством: как-то слишком быстро всё изменилось, и Кэти знает больше, чем говорит!

*

…Мы с Кэти поехали в детский дом. Нас встретила дежурная воспитательница и повела на игровую площадку – дети как раз вышли поиграть и позаниматься спортом.

Кэт сильнее сжала мою ладонь.

– Помнишь, в нашем классе все тоже вот так собирались в маленькие компании?

– Ага, – я кивнул.

Здесь многое напоминало о Хейлшеме. Футболки и спортивные куртки, в которые были одеты некоторые ребята – одежда будто с чужого плеча, немного вытертая и полинявшая. То, как мальчишки спорили, кто будет играть футбольным мячом поновее. Стайки девочек, сидящих под деревом и прижавшихся друг к другу, секретничая.

Одного парнишку мы с Кэти заметили почти одновременно. Светло-русый мальчик лет шести сидел на качелях, с тоской наблюдая за резвящимися одногодками.

– Почему его никто не принимает в компанию, миссис Дженкинс? – спросил я у воспитательницы.

Седая женщина в строгой темно-синей униформе пожала плечами.

– Наверное, Чарли слишком застенчивый и послушный, в этом возрасте дети таких не любят. Им веселее с кем-то, кто может придумать интересную игру, или кто просто умеет пошуметь. Но мальчик хороший, добрый. Кстати, с усыновлением никаких трудностей не возникнет. Его нашли в «колыбели милосердия», о его родителях ничего не известно.

– Когда мне было столько же, мне тоже было трудно ладить с мальчишками в классе, – сказал я. – Это обидно, видеть, как всем весело, и знать, что тебя не возьмут в игру…

– Естественно, мы следим, чтобы дети не обижали друг друга, – с гордостью сказала миссис Дженкинс. – У нас ученики никого не травят из-за оценок, внешности или чего-либо еще. Но сами понимаете, мистер Бриджуотер, есть ребята, к которым все тянутся, а есть вот такие тихони, как Чарли. Этого уже никаким воспитанием не изменить.

Миссис Дженкинс понемногу рассказывала нам о воспитанниках, чуть позже дети и сами осторожно приближались посмотреть, кто приехал. С некоторыми мы поговорили, другие, наоборот, побаивались незнакомых людей.

Но первый шаг мы уже сделали.

*

Когда мы ехали домой, нам пришлось свернуть на заправочную станцию. Там уже стояло довольно много машин, и в ожидании своей очереди я вышел прогуляться. Я рассеянно разглядывал автомобили – люблю вот так вот постоять и посмотреть, иногда совершенно неожиданно можно увидеть интересный тюнинг. Но сияющие-синий «Бентли» привлек меня не из-за тюнинга. Ничего особенного в этой машине не было, просто я вспомнил старые времена, и…

К «Бентли» приближались двое молодых мужчин. Что-то в их внешности, походке и жестах показалось мне знакомым. Нет, но ведь не может быть.

Хотя, если ты знаешь, что и ты, и все твои одноклассники по школе и приятели по курсам созданы по образу и подобию кого-то, всегда есть вероятность увидеть «оригинал».

Вот что еще удивляло меня в приятельских отношениях Кэт с мистером Уэсли: если министр – «оригинал» Заганоса, я бы подумал, что Кэти может быть больно видеть человека, из-за которого завершил ее хороший друг. Или в оригинале она ищет замену?

Не знаю, хотелось бы мне пообщаться с «вторым я» кого-то из наших – Крисси, например, или Элис. Мне, скорее, было бы страшно.

А на днях Тобиас сказал странную вещь. Впрочем, тогда, на вечеринке, он немного выпил, а пьянеет он быстро, так что, может, он ничего уже и не помнит. Но вот что он сказал: «Ты знаешь, Томми, уже столько лет прошло, а я каждый день радуюсь, что живу. И думаю иногда: всё так изменилось, будто кто-то из обычных людей наконец-то посмотрел на мир глазами таких, как мы. Будто кто-то из наших сделал что-то для нас всех!».

Мысль была слишком дикая и невероятная. А если Уэсли на самом деле не тот, за кого себя выдает?

О господи, и додумаюсь же я!

Никому ничего и говорить не буду – засмеют. Да и… неважно. Главное то, что мы с Кэт – семья, и совсем скоро мы станем родителями, и поможем хоть одному ребенку стать счастливее, чем в свое время мы. Не это ли главное?

========== Глава 55. Махмуд Т. ==========

Видеться только по выходным вскоре показалось слишком мало. И я уговорил Заганоса приезжать ко мне, когда стемнеет. Он возражал поначалу – для того ли мы нашли друг друга, чтобы прокрадываться, будто крадем эти минуты вдвоем… но все же не выдержал. Ждал, когда я позвоню или напишу, что у меня закончились занятия на второй смене, приезжал затемно, оставался на ночь и уезжал на рассвете.

Никто не должен узнать, что мы вместе. У него жена, родители, политика – всё, что он унаследовал от своего оригинала. Самое страшное, политика…

Ведь не ради себя же он занял должность министра.

И я не думаю, что мои родители будут в восторге, если узнают, что я встречаюсь с мужчиной.

Я старательно убирал следы того, что иногда живу в квартире не один. Вовремя бросал постель в стирку, мыл посуду – при том, какой я тощий, никто не поверит, если я скажу, будто ем за двоих!.. Прятал подальше в шкафы всякие мелочи, которые у меня забывал любовник, в спешке собираясь домой по утрам. Почаще выносил мусор, чтобы никто не увидел стаканчиков из-под кофе с окурками и пеплом.

Да мало ли, что может выдать, что у меня кто-то появился!

Как-то раз мама, заглянув в гости, увидела у меня на столе фиолетовую чашку со стилизованным восточным узором, и всего лишь спросила:

– О, новенькая? Где купил?

– Подарили, – как можно более беззаботным тоном ответил я, а внутри уже всё похолодело. Мысли метались по одному и тому же привычному пути.

«Так, себя я в порядок привел… одежда и белье в стиральной машине, мусор вынес, на балконе убрался… чашка – это мелочи, диски с тяжелым роком слушаю я, рисунки – кто их заметит, у меня вечно валяются целые пачки и своих, и чужих… а те, на которых Заганос меня нарисовал спящим, я спрятал или не спрятал?! Блин!!!».

И так вот всегда.

Ну, мало ли каким одеколоном от меня пахнет. То, что флаконов с шампунями и гелями в ванной стало в два раза больше – ерунда. А может, не ерунда, вдруг мама заметит, женщины замечают такое.

Главное, чтобы отец ничего неладного не заподозрил. Он более-менее смирился с тем, как я живу. Конечно, скромный преподаватель и начинающий художник его амбиций не потешит, зато жизнь без скандалов и опасных историй – тоже хорошо.

Поэтому чаще я ездил к родителям, чем они ко мне. Это всех устраивало, и я мог надеяться, что никто не догадается.

Эти моменты счастья были чем-то слишком личным. Даже если бы я мог сейчас увидеться и поговорить с близкими друзьями из прошлой жизни, я и то вряд ли бы решился рассказать. Только когда я оставался один, выезжая на природу порисовать, или сидел дома за столом, готовясь к занятиям, я перебирал в памяти драгоценные моменты встреч.

Когда выдавалось свободное время, Заганос писал мне сообщения, и мы договаривались увидеться. Ожидая его, я занимался обычными своими делами. Готовил что-нибудь, заканчивал планы занятий и наброски, слушал музыку. Но чем бы я ни был занят, я каким-то шестым чувством ощущал его приближение – задолго до того, как слышал шаги на лестничной клетке и звонок в дверь.

Мы начинали целоваться уже в прихожей, с трудом вспоминая, что нужно закрыть дверь, и неохотно отрываясь друг от друга. Удивительно, но почему-то после такой пылкой встречи мы тут же заводили разговор о том, что нового у нас случилось за те дни, когда мы не виделись, или вообще о посторонних вещах. Хотя Заганос говорит, что отвлекает меня на болтовню нарочно: «Я же знаю твой характер, ты начнешь мне доказывать, как цинично я обо всем рассуждаю, мы будем друг друга, так сказать, покусывать. После такого и секс горячее». Я на такое только смеюсь. Ему нравится, когда мы в шутку спорим, как прежде, секс тут ни при чем.

Тем более, до этого не каждый раз доходило. Бывало, Заганос приезжал ко мне таким уставшим, что просто засыпал, когда мы, поужинав, сидели перед телевизором, пили чай и смотрели кино. Я представляю, как надо вымотаться, чтобы дремать под исторический боевик с криками и звоном мечей. Но и засыпать вместе было хорошо. Прижиматься друг к другу, даже во сне обнимаясь… зная: никто уже нас не разлучит, никогда, ни за что.

А ночи любви… от нежности прикосновений меня пробирала дрожь. Я лежал, закрыв глаза и глубоко дышал, когда Заганос проводил ладонями по моим бокам, касался губами шрамов, терся щекой о мое плечо. Мне нравилось чувствовать на себе тяжесть его тела, чувствовать, что мы становимся единым целым, обхватывать его руками и ногами, умолять: «еще… еще… не бойся, ты не сделаешь мне больно…».

И когда блаженная судорога пробирала всё мое существо, ни наше прошлое, ни будущее уже ничего не значили.

Неважно, кто мы. Важно только это притяжение…

Ночи были сказкой.

Звонок будильника возвращал в реальность. Заганос поднимался, и, накинув халат, шел на кухню, включал чайник, наливал себе кофе, потом курил на балконе. Возвращался, сидел какое-то время с блокнотом, делая наброски. А потом, перекусив на скорую руку, снова приходил ко мне и сидел на краешке дивана.

В такие минуты я его не трогал. Досыпал последним неглубоким сном – как же я не люблю рано вставать… да и просто я понимал, что такие минуты необходимы.

Я ведь тоже живу чужой жизнью и несу на себе груз ошибок, которые не я совершал.

Позже мы приводили себя в порядок, прощались – и, всякий раз, когда мы обнимались на прощание, я вспоминал наш последний вечер в Сент-Пол.

*

Так мы прожили почти год. Встречались у меня, тайком, иногда выезжали в отели или на прогулки, но, естественно, планировали маршрут так, чтобы не попасться на глаза знакомым. Выбирали какие-то пустынные места, где можно было побродить, не опасаясь свидетелей. Один раз мы выбрались на заброшенный пляж. Весна была уже в разгаре, но от моря все еще веяло прохладой. Старые лодки с облупившейся краской будто тонули в песках. Мы ходили долго, молча…

Уже позже, в машине, Заганос достал из бардачка маленький листок для заметок и написал:

«Сюда многие из наших часто ездили на прогулки, когда жили в Коттеджах или работали помощниками. Меня до сих пор тянет в эти края».

– Вот как, – прошептал я, склоняя голову ему на плечо и касаясь кончиками пальцев его руки.

Он щелкнул зажигалкой, сжигая листок, а затем закурил.

Позже, оказываясь наедине, мы часто так переписывались, вспоминая Хейлшем и тех, кого потеряли – и сжигали листки. Забыть о том, какую цену мы заплатили за свое счастье, даже через пять лет невозможно.

Да и через десять лет мы вряд ли забудем. И через двадцать.

А в начале июня прогремел гром. В желтой прессе появилось наше фото на балконе отеля для влюбленных парочек.

«Сенсация! Лейтон Уэсли, всем известный представитель консервативной партии и защитник традиционных ценностей, встречается с юным любовником!».

========== Глава 56. Доминик Райтхен ==========

Вскоре после того, как я снова встретился с Кэрри после долгой разлуки, мы поженились в Гретна-Грин. Просто в свободный день собрались и поехали в Шотландию, никому ничего не сказав. Иначе ведь начались бы расспросы, любопытствующие взгляды, попытки выяснить, почему мы так долго скрывали свои отношения. А что я мог бы на это ответить?

Мы проезжали по извилистым дорогам среди зеленых садов и высоких холмов, останавливались передохнуть на станциях, стилизованных под старинные постоялые дворы. Это была та Шотландия, которую хорошо знал и любил я – когда-то в этих краях я путешествовал с однокурсниками, когда-то здесь же ездили мы с Крисом, когда он работал в Голстоне и мне удавалось уговорить его всё-таки воспользоваться выходными и съездить на экскурсию, футбольный матч или просто посидеть в пабе.

Я охотно рассказывал Кэрри об этом прошлом, ведь она, хоть и бывала в Данди и Инвернессе, видела, по сути, немногое. Только аптеки, клиники и изредка торговые центры: стандартная программа для помощника, мотающегося туда-сюда. Сейчас ей открывалась совсем иная жизнь. Когда мы прибыли в деревушку и увидели скульптуру с переплетенными руками влюбленных, светло-карие глаза так сияли от радости и восторга… я никогда не видел такой искренней увлеченности каждым моментом во взгляде своих прежних спутниц, которым годам к двадцати пяти-двадцати семи всё успело надоесть.

Но мне казалось, что женская страсть к хождению по магазинам свойственна даже самой идеальной натуре… и я не прогадал. В сувенирной лавке мы застряли на хороших пару часов. Ничего. Я хотел баловать моего олененка – много ли радости она до сих пор знала в жизни.

В мэрии на нас смотрели немного удивленно. Взрослые ведь люди, серьезные на вид, а сорвались регистрировать брак не там, где живем, а именно здесь, будто в старые времена, когда в Шотландии законы были не столь строги, как в Британии. Сейчас ведь в Гретна-Грин влюбленные парочки просто приезжают отпраздновать свадьбу в романтичной обстановке, почувствовать вкус запретного плода. Хотя такой ли уж плод запретный, если за «беглецами» следуют толпы друзей и родственников? По пути я видел такую свадебную процессию.

Как бы там ни было, в присутствии двух случайных свидетелей я пообещал Кэрри, что буду любить ее в радости и горе, богатстве и бедности, пока смерть не разлучит нас.

Когда я поцеловал ее, она заплакала.

– Ну что ты, моя радость? – тихо спросил я.

– Просто не верится, Ник… не верится, что теперь нас уже никто не разлучит.

Я утешал ее, хоть и сам чувствовал – некоторые проблемы всё еще впереди.

Но в этих прекрасных краях, утопающим в зелени, под ясно-голубым небом, думать о плохом не хотелось. Я прогуливался под руку с Кэрри по узким улочкам с белыми домиками, покрытыми черепицей – эти пейзажи будто сошли с картинок о жизни в девятнадцатом веке. Кэрри приходила в восторг от всех этих китчевых скульптур на каждом шагу, вроде голубей, сердечек и прочей любовной атрибутики. И я удивлялся в глубине души, что меня это не раздражает. Ей всё это казалось милым, а для меня ее улыбка и радостный смех значили больше, чем художественная ценность подобного «искусства». Мы фотографировались на каждом шагу, пообедали, а позже поужинали в ресторанчике, где подавали традиционные местные блюда.

Впервые за долгое время я по-настоящему отдыхал.

Дурдом, как следовало ожидать, начался, когда мы с Кэрри приехали в Илфорд и я сообщил родным и знакомым, что женился во второй раз. Отец сказал – «Тебе что, холостяцкая свобода приелась? Я думал, после той стервы, с которой ты расписался по дури, ты сыт браком по горло». Мать, наоборот, не устраивало, что из всех девушек, с которыми я мог познакомиться, я выбрал сироту без солидного банковского счета и полезных связей. И это ведь я никому не говорил, что Кэрри – воспитанница донорского интерната…

Меган была просто в ярости. Ей я не сообщал ничего, но доброжелатели нашлись, и она позвонила мне, и, не дав мне слова сказать, начала орать:

– Ник, это что, правда?! Ты женился на какой-то серой мыши, которая работала в клинике у твоего приятеля? С ума сошел… думаешь, ты ей нужен? Да она за твоими деньгами охотится! Подумай, какая у тебя зарплата, и сколько она зарабатывает, вот и сравни и сделай выводы.

Я безразлично ответил:

– Знаешь, медсестры в онкологических клиниках тоже получают немало, но речь не о том. Вообще, почему тебя волнует, с кем я живу. Я же не спрашиваю, собирается ли на тебе жениться твой нынешний поклонник.

– Вечно ты со своими идиотскими намеками!

Так, судя по тому, как она взлетает, этот ее мачо предлагать ей руку и сердце не спешит. Ну, понятное дело: вместе оторваться с Меган на испанском курорте может быть весело, а терпеть ее двадцать четыре часа в сутки…

Или, может, это она только со мной такая?

– А вообще, раз уж ты позвонила, хотел тебя спросить, как насчет пересмотра нашего опекунского соглашения? – так же спокойно поинтересовался я. – Мнение Эндрю уже будет учитываться в суде. Но мы бы могли решить вопрос мирно…

– Я подумаю, – ответила она. – Еще неизвестно, как отнесется Энди к тому, что ты женился на какой-то левой тетке, которую он до сих пор в глаза не видел.

Будто сглазила. У ребенка и так переходной возраст во всей красе, и небось, когда Энди был у нее, эта «любящая мамочка» напела ему сказки о злой мачехе и о том, что «если папа до сих пор скрывал свою новую спутницу жизни от всех знакомых, значит, здесь что-то не так».

Хотя и в самом деле, Энди ничего до сих пор не знал, встречаюсь я с кем-то или нет. Я старался беречь его от знания обо всех моих случайных бабах – а смысл ребенку такое знать? Было бы ему хотя бы шестнадцать… а уж наше с Кэрри положение… я даже с Крисом на эту тему не слишком откровенничал.

Вот теперь и получил очередной скандал. Как бы я ни пытался обойтись половиной правды – «просто Кэрри работает в больнице, а я знаю, как ты боишься врачей и медсестер» – это положения не спасало. Когда я приехал в школу, чтобы забрать Энди на каникулы домой, он не летел ко мне навстречу, будто на крыльях, а медленно тащился, волоча за собой рюкзак и сумку.

– Привет, па, – мрачно поздоровался он и спросил: – А эта с тобой?

Я вздохнул и мягко, но достаточно уверенно сказал:

– Во-первых, не «эта», а Кэрри. Я не требую от тебя называть ее «мамой», но надеюсь, что ты не будешь ей грубить. И ты ее еще не видел, откуда заранее такое настроение?

Энди неуверенно посмотрел на меня.

– Не знаю. Просто мама говорит, ничего хорошего из этого не выйдет. И… помнишь, я тебе рассказывал про Льюиса, он староста параллельного класса?

– Да, конечно. Это тот парень, который не дал другим обижать новичка? – вспомнил я.

– Он самый. Хотя Фил оказался таким ябедой, что раз-другой дать по шее ему не мешало бы. Так вот, я начал про Льюиса. У него предки давно развелись, а в этом году папа женился снова. Так та вторая жена Лью просто достала. Требует называть ее мамой, придирается из-за оценок, и вообще, такая маньячка насчет порядка! Кроссовки должны стоять ровно, все вещи в комнате должны быть на своих местах, лопать поп-корн и чипсы у телевизора нельзя, сухарики есть вредно… брр!

– Кэрри не такая. И кстати, она тоже любит есть у телевизора, уж из-за этого вы точно не поцапаетесь, – я попробовал свести всё в шутку.

Пока мы ехали, я изложил Энди более-менее удобную и приемлемую для подростка версию нашего с Кэрри знакомства и свадьбы. Но первый семейный вечер всё равно прошел не слишком гладко. Энди держался молодцом и не нагрубил новоявленной мачехе, и всё равно поспешил побыстрее закрыться в своей комнате и сесть за комп, мочить монстров.

Кэрри ничего не сказала. Только в широко раскрытых глазах плескалось смешанное с виной сомнение: «Что я сделала не так?!».

– Не переживай, малыш, – я обнял ее за талию. – Перемелется. Возраст такой. Разве у вас в школе мальчишки не вредничали по поводу и без?

Она прижалась ко мне.

– Всякое бывало. Но я же хотела, как лучше. Он твой сын, я чувствую, что он для тебя дороже всего. Вы с ним так похожи.

День проходил за днем. Меган подвернулся выгодный контракт, она на два года улетала сниматься в Испании во второстепенной роли в мелодраме, и мы наконец-то переоформили опекунство. Кэрри перевелась из Илфорда в Лондон и окончательно переехала ко мне. Она пыталась поладить с Энди, но пацан заупрямился не на шутку. Днем с самого утра где-то шастал с друзьями – то у них футбол, то у них каток, то всей компанией собрались в кино. А вечером закрывался у себя в комнате и играл в стрелялки или слушал музыку, от которой даже у меня сдавали нервы в те дни, когда я работал из дому. Почему у подростков такие увлечения, что хочется сбежать куда подальше, лишь бы не видеть и не слышать? Хотя, помню, когда я увлекался «Guns N’ Roses», мои родаки тоже были не в восторге.

Кэрри ко всему относилась спокойно – у меня и то терпения иногда не хватало. Она занималась домашними делами в свободные дни, попросила на работе ставить ей в график в основном суточные смены, чтобы Энди мог проводить время только со мной, и делала вид, что не обижается, если громкая музыка мешает ей отсыпаться после суток. За это с сыном всё лето бодался я, и обрадовался, когда наконец-то началась школа.

Тадададамм! До осенних каникул, блин, поживем спокойно – этот самостоятельный и почти взрослый четырнадцатилетний олень заявил, что на выходные домой не хочет. Ну спасибо, сынок.

Каким же для меня было сюрпризом, когда в середине октября, позвонив Энди и поговорив с ним, я вдруг услышал:

– Передавай привет Кэрри. У нее всё нормально?

И это уже был крохотный шаг вперед.

*

Еще года два после того, как я вместе с доктором Сехиром провернул подмену министра, я нет-нет, да и просыпался в холодном поту: а вдруг всё вскроется, вдруг двойник выдаст себя неосторожным поступком или какой-нибудь оговоркой, и погубит себя, и меня следом. Но вскоре новые технологии завоевали популярность у людей – конечно же, и цена не такая дорогая, как у прошивок, и риск намного меньше. А когда всё идет благополучно, кому придет в голову копать глубже?

К третьему году будничные заботы и дела окончательно вытеснили из моих мыслей тревоги прошлого. Гораздо важнее было то, что Энди собирался поступить в университет и начал встречаться с девушкой. Как быстро время летит!

Жалею ли я о том, что, пусть косвенно, причастен к гибели двух человек? Возможно. Но скольких я своими поступками спас… Может, я вообще предотвратил восстание! Хотя не по душе мне была роль вершителя судеб. Из всех игр, существующих в этой жизни, я предпочитаю менее кровавые.

========== Глава 57. Заганос З. ==========

Утром мне позвонила секретарь моей пресс-службы и спросила, могу ли я ее принять по неотложному делу. Еще никогда я не замечал, чтобы миссис Баррет говорила так взволнованно. Что могло произойти? Я назначил встречу.

Миссис Баррет зашла в мой кабинет, как всегда, безукоризненно одетая – в этот раз на ней был новый серо-голубой костюм по последней моде. Очень идет к ее пепельно-русым волосам и серым глазам.

– Доброе утро, миссис Баррет. Садитесь. Слушаю вас.

Она села в кресло напротив моего стола и протянула мне папку с сегодняшними газетами.

– Вы еще не читали новые выпуски «Сан» и «Дейли мейл» и «Новостей мира» (1)? В них опубликовали скандальные статьи о вас, мистер Уэсли. К тому же, подозреваю, фотографии в них – подделка.

Я начал просматривать яркие страницы с крупными фотографиями. Да статьи обо мне попали на первые страницы таблоидов! И что хуже всего, какой-то папарацци изловчился сфотографировать меня с Махмудом. На фото было то, что мы вместе приезжаем и уезжаем, и то, как мы стоим на балконе, обнявшись. Теперь ни у кого не останется сомнений, какие отношения нас связывают.

Горло будто удавкой сдавило. Я закашлялся.

Твою ж налево. Ладно, я переживу. Не переизберут на должность министра – ну и пусть, я уже сделал то, что хотел, возврата к прошлому не будет. Выйду в отставку, разведусь с Изабеллой. Денег на жизнь мне хватит.

А вот как мать с отцом это воспримут? У отца в последнее время сердце пошаливает, и на прогулки он всё реже выходит, хотя раньше любил пройтись где-нибудь пешком, и слабость какая-то его одолевает. Мать тоже расстроится, она годами надеялась, что мы с женой подарим ей внуков, а я, естественно, скрывал, какая у меня на самом деле «семейная жизнь».

А Махмуд? Эти стервятники в него вцепятся! Снова встряхнут ту историю с аварией, вытащат на свет божий все грешки Мехмета Бали… а всё я виноват, я хотел, чтобы мой любимый жил, но вместе с жизнью повесил на него груз тех мерзостей, что натворил его оригинал.