Текст книги "Ради общего блага (СИ)"

Автор книги: Dark_Lord_Esti

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Но все сходились во мнении, что перемен уже не избежать.

Британия – единственная страна, где в системе частных врачей традиции живут столетиями, и единственная страна с системой донорства. Рано или поздно это могло бы создать проблемы.

Впрочем, когда еще перемены коснутся таких, как мы…

Как-то раз в клинике в Бирмингеме я встретила Оливию К. из Сондерз-траст. Она была года на два младше меня, но время от времени мы пересекались и неплохо общались. В тот раз я сразу заметила ее издалека: на ней было новое синее платье, она начала отращивать волосы и заколола их красивыми фиолетовыми заколками.

– Ливи! – воскликнула я, приблизившись. – Прекрасно выглядишь. Тебе идет это платье.

Она улыбнулась.

– Да, теперь у меня больше времени на себя. Всего двое подопечных осталось. Я получила извещение. К осени я уже не буду помощником.

– Ты отлично справлялась, – смутившись, сказала я. Эта радость была мне непонятна.

– Да, мной были довольны. Но я уже не против всё оставить, – спокойно призналась Оливия. – Я уже устала от этой работы. Последние годы выдались более-менее спокойными, а ведь до того… Ривердейл, Второй Королевский, клиника Святой Терезы, короче, все самые трудные точки. Если бы я еще хоть раз туда поехала, я бы сошла с ума!

– Я слышала, во Второй Королевский пришли новые врачи, – я попыталась сменить тему. – С ними легче работать.

Мы шли по длинному коридору, который казался почти бесконечным. Я украдкой взглянула на Оливию. Блестящие черные локоны, крохотная родинка на щеке, стройная фигура. Она ведь еще так молода – неужели не хочет жить?!

Оливия упрямо продолжила:

– Я просто чувствую, что мне пора. Мы все рано или поздно к этому приходим. Вот ты, Кэт… тебе ведь уже двадцать восемь. Мало кто задерживается в помощниках до такого возраста. Это даже странно. Ну что ты будешь делать к тридцати, когда никого из твоих одногодков не останется в живых?

– Это не от меня зависит! – резковато ответила я.

– Но может, тебе стоило бы намекнуть куратору или врачам…

– Послушай, Ливи, мы ведь не знаем всей правды до конца, – этот разговор начинал меня злить.

– А нужна ли кому-то какая-то там правда? – Оливия тоже рассердилась. – Наша судьба молчать и подчиняться, так было и будет, и ничего не изменится!

Даже когда разговор на подобную тему заводила Рут, мне не было так обидно.

Может, потому, что тогда, два года назад, перспектива извещения была достаточно далекой. А может, просто подобные слова имеют свойство со временем ранить еще больше. Не знаю…

*

Время летело незаметно. Мне приходилось ездить по всей стране, я ночевала в клиниках, не успевала поговорить почти ни с кем из знакомых. Всё на ходу, всё на бегу. Но я даже была этому рада,… усталость забивала все тяжелые мысли. Я утешала себя только одним: если бы случилось что-то действительно из ряда вон выходящее, об этом уже узнали бы все.

Лето выдалось невыносимо жаркое. Заканчивался август, а солнце палило нещадно, даже, казалось, сильнее, чем в июне. Я как раз ехала в Кингсвуд, и остановилась на станции обслуживания, чтобы мне залили бензин в бак, а заодно и сходила в магазин купить минеральной воды. Но не успела я сделать глоток, как зазвонил мобильный.

– Томми?

– Алло, Кэт… ты можешь говорить? – голос у него дрожал. – Ты слышала? Тебе еще не присылали сообщение или что-то в этом роде?

– Я целый день в разъездах, – растерянно сказала я. – А что случилось?

– Объявили, что прежнюю систему донорства отменили! – взволнованно сказал Томми. – Это точно, не слухи. Я как раз был в Сент-Чарльз, нас всех позвали к телевизору. Выступал сам министр. Донорство отменят, мы получим права обычных людей. Нам оформят документы, засчитают стаж работы в медицине. Кэт, мне прямо не верится…

Получилось. Удалось. Мы выстояли, мы вместе это сделали!

Я молчала, тяжело дыша. Внезапно всё стало неважным: удушающий зной, усталость, жажда.

То, о чем я мечтала, свершилось!

– Кэт, ты как там? – с беспокойством спросил Томми.

– Прекрасно! Мы же теперь будем вместе, правда?

– Правда, – согласился он, и я услышала сдавленное всхлипывание. – Кэт, когда мы получим документы… выходи за меня замуж!

– Да! – не задумываясь, воскликнула я. – Да, Томми! Я же говорила тебе, помнишь?..

*

Когда я прибыла в Кингсвуд, там царила обстановка, напоминающая день окончания войны в каком-то старом фильме. Растерянные, ошеломленные парни и девушки собирались стайками, переговаривались, некоторые обнимались. Перешептывались, что доноры, у которых уже были выемки, пройдут программу восстановления по новой технологии.

Многие плакали. Даже парни.

– То есть?.. Выходит, мы не нужны?

– Но мы будем жить, как обычные люди!

– Помнишь, мы с тобой мечтали в Коттеджах, что будем работать на ферме? Теперь мы и правда сможем…

– Раньше мы знали, в чем смысл нашего существования. А сейчас?

Разноголосый гул сбивал с толку.

Многие из нас втайне надеялись хотя бы на отсрочку, но к такой значительной перемене оказались готовы далеко не все.

Я и сама, признаться, не до конца представляла – а что же буду делать я?

Все мои стремления сосредотачивались на том, чтобы помочь Томми выжить, чтобы нас не разлучили навсегда. И вот, возможно, мы станем мужем и женой.

Но как мы будем жить?..

========== Глава 48. Заганос З. ==========

Месяц за месяцем я жил чужой жизнью. Казалось, даже став горсткой пепла, развеянной по ветру, мой оригинал омрачал мое с виду безбедное существование.

Втайне меня бесило всё. Необходимость носить серые костюмы, которые не нравились мне, но были «фишкой» настоящего Уэсли, как часть имиджа надежды и опоры консервативного среднего класса. Те самые консервативные ценности и речи об общем благе – как же я ненавижу эту слащавость!..

Я копировал почерк оригинала – это было не так трудно, манера письма у нас почти совпадала – это мелкое притворство было подобно песчинке, попавшей в обувь и мешающей ходить.

А пытаться исправить его ошибки, разрываться между желанием быть более терпимым к людям и опасением, что они могут заподозрить неладное, если начальник вдруг «подобреет»… это было хуже всего. Я постоянно балансировал на грани, держась отстраненно-вежливо и делая вид, что слишком занят работой, чтобы кого-либо высмеивать или критиковать из-за вещей, неважных для главных проектов. Но от такого себя мне становилось противно.

Постоянная ложь, игра, маска, роль. Я помнил, что должен отдавать предпочтение тем же напиткам и закускам, что «предшественник», не водить машину сам, а пользоваться услугами водителя… появляться на значительных мероприятиях в сопровождении охраны… делать вид, что люблю классическую музыку, оперу и балет – хотя настоящий Уэсли тоже делал вид, судя по подборке всякого примитива в личных файлах.

А кое-что я просто не мог повторять за ним.

Доводить Изабеллу так, как настоящий Уэсли, я не смог бы, даже если бы от этого зависела моя жизнь.

Мы по-прежнему пересекались лишь изредка, существуя каждый согласно своих привычек и только на публике изображая идеальную семью. Наедине я говорил с женой так спокойно и вежливо, как с любым другим человеком в моем окружении. Она же долгое время вздрагивала всякий раз, стоило мне обратиться к ней.

Грядущие перемены занимали всё мое время. И это было то, ради чего я смирился со своей маской. Будучи Лейтоном Уэсли, я изучал, как функционируют клиники, над какими проектами работают ученые и как сделать достижения высокой науки доступными обыкновенным людям.

Рано утром я выезжал в министерство, работал с короткими перерывами на обед и иногда на интервью, возвращался домой не раньше семи-восьми часов вечера, что-нибудь еще читал по проектам или набрасывал в блокноте планы на будущее, и засыпал, где находил точку опоры.

В выходные я звонил родителям или приезжал к ним – единственный случай, когда я садился за руль сам. На обратном пути я заезжал куда-нибудь, где мог остановиться и просто посидеть в машине и порисовать. Рисунки я потом прятал.

Ведь только в них я мог быть собой, таким, как есть.

*

Когда документы по реформе первого уровня медицины и системы трансплантологии были подписаны, я еле удерживался, чтобы не потереть глаза, убеждаясь – я не сплю, всё это не сон…

Подумать только, я говорил с премьер-министром Франции, и месье Виргилио Луис сказал, что новые методы лечения тяжелых заболеваний не только доступны среднему классу, но и более этичны, отмена института донорства положительно скажется на имидже Британии в мировом сообществе.

Это сделал я.

Я закрыл эту страницу, написанную кровью.

========== Глава 49. Кэти Ш. ==========

Эйфория первого дня сменилась монотонной рутиной. Я приехала в Лондон, чтобы сдать донорский браслет, оформить документы и карточку на получение пособия. Всем донорам в возрасте от восемнадцати лет, не прошедшим выемку, по новому закону полагалось пособие, рассчитанное на год. В течение этого срока выпускники интернатов должны были найти жилье и решить, оставаться ли работать в медицине, пройдя курсы и заняв подходящие должности, или переучиваться для работы в другой сфере.

Томми свой выбор сделал сразу. Он хотел пойти на курсы и стать инструктором по физкультуре. Когда он об этом говорил, его взгляд сиял от счастья. «Больше никакой медицины! Я сыт этими клиниками по горло… и могу свободно это сказать!».

Но большинство парней и девушек, которых я встречала в Центральном управлении, показались мне растерянными, подавленными. Они не знали, что делать с доставшимся им драгоценным подарком, и я их понимала.

Когда миссис Лири спросила, что намерена делать я, я смутилась.

– У меня есть любимый человек. Мы уже решили, что поженимся. Он пойдет на курсы.

– А вы, Кэти? – поинтересовалась пожилая леди, пристально глядя на меня. – У вас есть план для себя лично?

Я молчала.

Миссис Лири продолжила:

– Вы проработали помощником довольно долго. Вы располагаете опытом и знаниями о своих коллегах и их проблемах. В рамках реформы создается центр социальной реабилитации для бывших доноров. Как вы смотрите на то, чтобы там работать?

Я вспомнила, какими мы, выпускники Хейлшема, были когда-то – растерянными и беспомощными перед всем многообразием мира снаружи. Вспомнила встречу с Лорой, ее рассказы о скитаниях из клиники в клинику и трудностях общения с людьми. И многих других помощников, которые «не справлялись».

Да, нашим теперь нужен кто-то, кто станет для них опорой.

И я решительно сказала:

– Я хочу попробовать себя в этом, миссис Лири.

Это напоминало сон, и я больше всего боялась, что опьянение счастьем развеется, как дым.

Держала Томми за руку, когда мы вместе шли присматривать себе съемное жилье и выбирать множество необходимых домашних мелочей, о которых раньше не задумывались.

То и дело мы сбивались с пути, заходя в магазины подержанных вещей, как когда-то в Норфолке. Перебирали старые диски, книги и альбомы репродукций. Устав от походов по магазинам, зашли в кафе и просто сидели, пили кофе, ели мороженое, радуясь тому, что нам больше не нужно куда-то спешить или напряженно ждать звонков.

Даже пусть я ездила на встречи будущего комитета по делам адаптации доноров, у нас оставалось время, чтобы пойти в кино или театр, как обычные молодые люди нашего возраста. И я смотрела на людей, проходивших мимо… теперь мы – такие же.

Мы с Томми оказались одной из первых пар бывших доноров, кто решил пожениться. И внимание общественности было уже неизбежным. Даже страшновато становилось. Столько лет мы никому не были нужны, существовали сами по себе – и тут вдруг для нас организовывали церемонию и свадебный обед, репортаж о празднике должен был попасть в сеть и на первые страницы журналов.

– Миссис Лири говорила, сам министр здравоохранения явится нас поздравить! – Томми ходил туда-сюда по нашей квартире, поправляя безделушки на полках. – Мне кажется, я вот-вот сквозь землю провалюсь.

– Не волнуйся, – я подошла к нему со спины, обнимая. – Всё будет хорошо. Мы вместе, нас никто больше не разлучит, а остальное неважно.

Он глубоко вздохнул.

– Ты так спокойна, Кэт. Будто заранее знала, что так будет.

Я тихо засмеялась.

– Да ладно тебе. Просто мечтала. Ну, и без женской интуиции не обошлось.

Томми прижался ко мне и прошептал:

– А всё же это так странно… когда мы с Кэрри были в клинике и смотрели выступление министра, нам обоим показалось, что он очень похож на Заганоса. Думаешь, мистер Уэсли мог бы быть его оригиналом?

– Вероятно… – спокойно ответила я. – Если уж мы все скопированы с кого-то, почему бы и нет. Ты ведь помнишь ту женщину из офиса, похожую на Рут?

– Конечно! Они тоже были очень похожи. Жесты, походка… так жаль, что Рут до этих дней не дожила.

– Жаль, – согласилась я. – Она бы точно исполнила свою мечту.

*

Даже в самые счастливые минуты, когда нас поздравляли друзья, мы не могли не помнить о тех, кто завершил, не дождавшись свободы. О ком-то на память остались только пара старых фотографий, а о большинстве – лишь воспоминания.

…День свадьбы выдался светлый, тихий и ясный. Дыхание осени чувствовалось лишь едва-едва. Мне казалось, что у меня крылья растут за спиной, когда мы с Томми шли в мэрию в сопровождении друзей и подруг, с которыми когда-то вместе работали. Парни держались еще немного настороженно, в их движениях была некая скованность – наверное, из-за ранее непривычных строгих костюмов. Девушки, наоборот, нарядились в яркие платья самых разных оттенков, будто наверстывая упущенное в прежние годы. У меня было золотистое платье с вышитым узором, стилизованным под осенние листья – белый цвет слишком ассоциировался с белыми больничными стенами, халатами медиков и стерильностью операционных. Томми выбрал бежевый костюм.

– Вы так красиво выглядите вместе, – смущенно сказала мне Кэрри.

И в эти минуты я с трудом сдерживала слёзы.

Кэрри говорила мне, что придет на свадьбу с любимым человеком, но каково же было мое удивление, когда я увидела ее, держащую за руку… мистера Райтхена! И эти двое так смотрели друг на друга, будто больше никого во всем мире не существовало.

Когда они успели?..

Я с улыбкой выслушивала поздравления журналистов, позировала фотографам… Когда к нам подошел министр здравоохранения с женой, Томми насторожился, сильнее сжимая мою ладонь. Миссис Уэсли мягко сказала ему:

– Поздравляю вас, мистер Бриджуотер. Вы с супругой искренне влюблены друг в друга, это заметно. Такие браки совершаются на небесах…

Бриджуотер. Именно на этой фамилии мы остановились – она напоминала о «Песнях после захода солнца» и дне, который мы провели в Норфолке. О том, что мы больше никогда не отпустим друг друга.

– Я давно не видел такой восхитительной невесты, как вы, миссис Бриджуотер. Обещайте мне, что будете счастливы.

Я помнила этот голос и знакомые нотки. И когда «мистер Уэсли» с видом дамского поклонника поцеловал мне руку, я ощутила знакомое прикосновение и тепло. Наши взгляды встретились всего на один короткий миг, незаметный для посторонних, но для нас двоих этого было достаточно.

*

После свадьбы мы с Томми провели медовый месяц в Норфолке. Жили в уютном домике, ходили по знакомым прежде улицам, заглядывали в те же магазины и галереи, а затем просто бродили по городу пешком или ездили на машине, наверстывая упущенное. А по вечерам, сидя в полутьме на диване и укутавшись в теплое одеяло, смотрели фильмы, иногда так и засыпали, не разжимая объятий.

Вернувшись в Лондон, Томми занялся тренировками и учебой, необходимыми для курсов и получения инструкторского сертификата. Я с головой ушла в новую работу. У меня теперь был отдельный кабинет в современном центре, и каждый день я занималась массой дел. В основном я общалась с теми из наших, кто до дня реформы работал помощником. Дженнифер Синклер – прежде я ее знала как Дженнифер С. из Интерната Хоуп – помогала недавним выпускникам, кого время перемен застало в год окончания школы, в Коттеджах или на курсах. Несколько человек занимались вопросами, связанными с детьми, которые росли в интернатах. На этом направлении нам пока не хватало сотрудников, и мы планировали расширить штат, позвать к себе и заинтересовать тех из наших, кто еще сомневался и не знал, куда пойти.

Будущее.

Нам всем предстояло прочно породниться с мыслью, что будущее у нас есть.

========== Глава 50. Доминик Райтхен ==========

После того вечера, как я сказал Кэрри, что никакая другая девушка мне не нужна, она избегала меня. Настаивала – ничего уже не изменится, а я свободен, у меня сын, я не должен рисковать карьерой и судьбой близких. Она была права… я слишком многое поставил на карту.

Но с тех пор, как я узнал ее, другого пути у меня уже не было. Разве раньше я мог представить себе, что буду на седьмом небе от счастья, всего лишь поцеловав руку девушки? Как же я хотел подольше держать в ладони ее изящные пальцы, целовать каждый из них…

Я не раз представлял себе, как снял бы с Кэрри эти бесформенные тряпки на размер больше, скрывающие ее красоту. Как целовал бы ее шею, плечи, коснулся бы ладонями груди. Мне хотелось чувствовать, как ее тело пробирает дрожь желания и услышать, каков ее голос в те самые, особенные минуты.

Закрывает ли она глаза, когда ей хорошо, или смотрит на любовника? Смутилась бы она, если бы я предложил что-то не совсем обычное? Я хотел знать о ней всё и даже больше.

Так охотник стремится догнать ускользающую дичь.

Нет, не только…

Наверное, лишь с Кэрри я был готов прожить вместе всю жизнь. Я решился бы познакомить ее с моими родными, друзьями и ребенком – если бы это было возможно.

А раз так – это должно стать возможным.

Недели через две после того нашего разговора Кэрри уехала по работе куда-то в Шотландию, а потом в Уэльс, и от нее только изредка приходили короткие сообщения.

Я топил доктора Мерсера с какой-то злой радостью, дергая, словно кукловод, за все возможные ниточки, и подбрасывая людям компромат, который они могли бы пустить в ход. Когда его судили и лишили права практики, я торжествовал. Получи, тварь. За всех этих несчастных наивных ребят, которые не успевают узнать, что такое настоящая жизнь.

Заганоса З. перевели в клинику доктора Халила Сехира. Теперь я мог быть почти спокоен: на нашей стороне человек, у которого почти те же цели. Он работает в сфере трансплантологии рекордно долгий срок, и тоже не отказался бы от шанса изменить систему.

Только бы не сорвалось… только бы не сорвалось…

Иногда мне так хотелось намекнуть Кэрри, что осталось продержаться всего немного, и она будет свободна, и мы станем равными. Но – нельзя. Сначала я должен добиться цели, а потом уже хвастаться. И я мирился с ее длительным молчанием и краткими, сухими сообщениями. Мирился с тем, что она далеко и не может приехать. Но я не прекращал писать ей, не прекращал повторять: мне нужна только она одна, а остальное неважно.

Даже когда она написала, что за ней ухаживает один парень из Сондерз-траст, я ответил: хорошо, я останусь твоим другом, только давай мне знать, что ты жива. Пиши, просто чтобы я знал, ты еще есть на этом свете.

Она перестала отвечать на мои сообщения как раз в то время, когда в клинике готовилась подмена. Я отслеживал Кэрри по базам данных. Пока что она не перешла в класс доноров… но хватит ли нам времени?..

*

Старик Сехир меня обрадовал. Вот уж кто не прочь слить ценную информацию и принять участие в рискованном дельце. Сам он был на хорошем счету в министерстве, практически вне подозрений… зато успел многого навидаться за годы в этой проклятой системе. И его лучших учеников с прекрасными разработками Уэсли успел обломать – вот и мотив отомстить.

Мы тайно встретились в подпольной лаборатории через неделю после того, как Заганоса З. перевели в Гринвич.

Коттедж, замаскированный под обычный загородный дом, я оценил. Прекрасная маскировка. В нашей стране частную собственность уважают, и если владелец не досаждает соседям шумом и вовремя платит налоги, им годами никто не будет интересоваться. Внутри всё было оборудовано по последнему слову науки и техники. Я даже присвистнул от восторга.

– Если вы нелегально такое рабочее место обустроили, представляю себе, что будет, дай вам свободу действий и все ресурсы.

Доктор Сехир покачал головой.

– Это место я содержу вместе с еще несколькими другими учеными,… понимаете, мистер Райтхен, в медицине мы во многом зависим от множества людей… даже от того, как к работе в отделении относится младший персонал. А медсестры и помощницы медсестер часто не выдерживают работу с донорами. Выгорают. Начинают ненавидеть этих ребят или наоборот, жалеть их. Заменить же младший и средний персонал помощниками-донорами или автоматами на сто процентов невозможно. Вот вам и еще одно доказательство того, что донорство себя исчерпало.

Мы стояли у окна. Я достал сигареты и зажигалку.

– Не возражаете, если я закурю?

– Нисколько. Дадите и мне прикурить?

– Окей, – я щелкнул зажигалкой. – Кстати, как вам копия господина министра? Я со своей стороны сделал всё, чтобы парень мог играть роль и вжился в нее.

Сехир глубоко затянулся сигаретой.

– Заганос когда-то уже у меня работал. Сначала на практике от колледжа Святой Марии, потом, через пару лет, помощником. Тогда я представить себе не мог, что он будет замешан в таком деле,… вы говорите, он сможет стать политиком, и я вам верю, вы слов на ветер не бросаете, мистер Райтхен. Но все равно не могу отделаться от первых впечатлений. Я-то помню ранимого и тонко чувствующего мальчика, одаренного, творческого… как, впрочем, многие из выпускников Хейлшема.

Я засмеялся.

– Этот-то «ранимый»? Да этот звереныш готов идти по трупам, в точности как его оригинал. Ну, разве что, цели у него благороднее. Для своих собратьев-доноров старается.

– Поверьте мне, мистер Райтхен, революционеры часто вырастают именно из тонких, нежных и ранимых юношей… с обостренным чувством справедливости. Цель и средства, вечный вопрос, кстати. Мы с вами решили, что наши цели оправдывают то, что мы задумали. Время покажет.

*

Мне отчаянно не хватало времени,… казалось, я пытался подтянуть все хвосты в последний момент. Даже Энди я звонил не каждый день, и он обижался, что мама опять уехала и о нем забыла, а вот теперь и я пропадаю на целые недели. Я обещал: потерпи, еще немного, и твое мнение будет тоже учитываться в суде, и вот тогда я обязательно заберу тебя к себе. Слабое оправдание! Ребенку трудно осознать, насколько все сложно, ему просто нужен родной человек рядом.

…Сообщение из Гринвича пришло ночью. Всего два слова: «всё готово».

Мы это сделали!

Но успех давно задуманного дела еще не приближал меня к Кэрри. Я не мог ее забыть, а она продолжала сбрасывать мои вызовы. Вполне вероятно, она и адрес моей электронной почты занесла в черный список.

Время тянулось ужасающе медленно.

Я жил в страхе, что всё может сорваться… однако ничего не происходило. В желтой прессе публиковали ехидные статейки об омолодившемся министре, а тот работал, как ни в чем не бывало, не обращая внимания на шум вокруг своей персоны.

И уже через пару месяцев я получил сообщение по зашифрованному каналу:

«Сообщите мистеру Лоу, что он может открыто представить свой проект. Я одобрю».

Мы были уже у цели.

Но я не чувствовал ничего, кроме изнуряющей усталости. Как будто всё, к чему я шел, используя все законные и незаконные методы, манипулируя, переступая через чужие жизни – всё было неважно. Я по-прежнему оставался одинок.

Общее благо. Благо всего мира. Какие же это абстрактные понятия…

*

…Кэрри позвонила в ноябре, как раз через два месяца после того, как доноры получили те же права, что и у обычных людей.

Она плакала в трубку, сбивчиво шептала:

– Ник… наверно, я зря тебе звоню… может, у тебя уже есть другая… я не решалась, до сих пор не верила… но теперь… теперь я такой же человек, как все! У меня есть будущее. Прости, что я тогда пропала… я не хотела, чтобы ты рисковал из-за меня, чтобы привязался ко мне и боялся потерять, если я стану донором и завершу… я всегда тебя любила…

– Где ты сейчас? – спросил я. – Я приеду, мы должны увидеться!

– В Илфорде. Мне предложили поработать там медсестрой в одной клинике, пока что временно, а потом видно будет.

Илфорд. Не так уж далеко. Хотя к Кэрри я готов был приехать хоть на край света.

========== Глава 51. Заганос З. ==========

Со времени реформы прошло три года. Еще немного, и будет четыре года с тех пор, как я занял место своего оригинала.

Мне уже почти перестали сниться кошмары. Ведь я пошел на эту сделку не только ради себя.

Как министр, я интересовался судьбами бывших воспитанников донорских интернатов. В первый год мне хотелось что-нибудь разбить вдребезги от злости! Несколько человек не выдержали шока из-за таких перемен в жизни и, посчитав свое существование бессмысленным, покончили с собой. Были и те, для кого свобода стала равна отсутствию прежних запретов, и, попробовав вкус алкоголя, они быстро спивались, коротая время в компаниях, сложившихся со старых времен. Только деятельность Лиги Помощи удерживала их от того, чтобы окончательно скатиться на самое дно.

И ради этого я пошел на такой риск?!

Кто бы только знал, чего мне стоило спасать тех доноров, которые еще воспитывались в интернатах… да, преимущества новой технологии признали все, это было революционное решение, которое с восторгом встречал «средний класс» – да только выращивание и воспитание клонов было уже оплачено их оригиналами. И эти немалые деньги следовало компенсировать, причем бюджет министерства позволял только мизерный процент возмещения. Я тайно, через посредников, вкладывал личные средства в игру на бирже, хотя это значило ту же зависимость от Райтхена и его готовности меня поддерживать, сводить с нужными людьми и подсказывать, какие вложения дадут значительные суммы. Пару раз я воспользовался средствами, которые входили в долю жены – страшно представить, что было бы, если бы Изабелла захотела со мной развестись и получить свою часть состояния до того, как я получу деньги от сделок. А если бы она заболела, и деньги понадобились на лечение? Да семья Хантер меня бы съела, не разбираясь, почему я «съехал с катушек». Слава небу, обошлось. Но все эти финансовые игры, переводы денег на подставные счета, легализации и компенсации выжимали из меня все соки. Мой оригинал умел плавать в мутной воде биржевых игр ради своей личной выгоды, а я в этом от него отличаюсь. Другое воспитание! И что, я так ломал себя, чтобы люди настолько бездарно распоряжались собой?!

Но начинался второй год, и я узнал, что парни и девушки из «элитных» интернатов понемногу стали устраивать свою жизнь. Кое-кто не решился далеко отходить от знакомого пути, оставаясь в клиниках в качестве младшего или среднего медицинского персонала или продолжая образование. Бывших помощников, кстати, на учебу и работу в медицине принимали охотно, учитывая их дисциплинированность и то, что они были не брезгливы и иллюзий о профессии не питали. Они уже знали, что такое ночные смены и капризные пациенты, и понимали, насколько отличается спасение жизни в кино и в реальности.

А через какое-то время первые «ласточки» начали работать там, где мечтали еще в Коттеджах. По отчетам из Лиги Помощи, они становились продавцами, водителями, администраторами на ресепшене в маленьких фирмах. Выходит, те, кто в первый год реформы занялись проблемой адаптации доноров, трудились не зря.

Дженнифер Синклер так заряжала всех энтузиазмом, что теперь никто из «обычных» людей и не догадывался, кем она была когда-то. Она выступала даже на педагогических конференциях по работе с подростками. Сэм Оуэн, прежде Сэм О. из Сондерз-траст, тоже работал над проблемами детей-клонов, женился, – кстати, на женщине не из «наших», вдове с маленьким сыном. Роза Бланш – ее я помнил как Розу Б. из Хейлшема – параллельно с работой училась и собиралась писать научный труд.

Я по-прежнему думал обо всех них, как о «наших», хотя формально стал частью другого круга и, если пересекался с кем-то из Лиги по работе, играл роль, делая вид, что познакомился с ними не так давно.

*

Кэтрин Бриджуотер организовывала благотворительную выставку – аукцион картин. Средства от продаж были предназначены на помощь подросткам, нуждающимся в медицинской или психологической помощи. Билеты прислали всем представителям столичной прессы, бизнеса, научной и политической элиты. Естественно, мы с Изабеллой тоже оказались в числе приглашенных.

За всё время, что я прожил с «женой», я так и не заявил о своих супружеских правах. Пусть я обращался с ней как джентльмен, вряд ли душевные раны, которые ей нанес настоящий Уэсли, так скоро заживут. Вряд ли она будет желать меня, «обновленного» и «изменившегося» мужа. А у меня и так хватает грехов на совести, я не могу ломать жизнь женщине, которая не виновата, что оказалась не в то время не в том месте.

Подозреваю, недавно у Изабеллы кто-то появился, и этот кто-то – из творческих людей. На мероприятия, связанные с искусством, она собирается особенно тщательно. Что же… пока ее роман не грозит скандалом, меня это не беспокоит. Может, когда-нибудь мы расстанемся тихо и мирно, но для этого нужен подходящий повод и час.

Выставка проходила в большой частной галерее. Я чинно шествовал рука об руку с Изабеллой, обменивался парой-тройкой фраз почти с каждым из приглашенных. Куда ни глянь, встретишь знакомого. Министр образования, репортеры из гламурных журналов… глава корпорации по производству медицинской аппаратуры, председатель благотворительного фонда… нужные люди, с каждым из которых следует что-нибудь обсудить.

Картины, правда, были так себе. На мой вкус, в Хейлшеме рисовали лучше.

Не по душе мне все эти попытки выдать желание выделиться за «глубокое видение мира» – различные абстракции, инсталляции и рисунки материалами, совершенно для этого не предназначенными. Я чаще останавливался у работ, в которых чувствовалась натура автора, его собственное восприятие богатства реальных цветов и форм.

Особенно мне приглянулось полотно с танцующей балериной. Манера была в чем-то похожа на произведения импрессионистов, девушка казалась окутанной туманом.

Другая картина называлась «Ключи от рая». Замок в фентезийном стиле, ажурная изгородь, с узором, похожим на ключи, густые заросли кустарников и цветов.

Один из моих коллег обещал познакомить меня с художником. Было бы интересно.

И вдруг я увидел пейзаж, до боли знакомый – то самое озеро в Хайнолт Форест Кантри и поваленное дерево. В густой траве спиной к зрителю сидел человек, опустив плечи и склонив голову, будто под гнетом вины и раскаяния.

– Правда, интересная работа? – спросил меня отец Уильям, священник в одной из церквей в предместье, известный своей благотворительностью. – Автор, кстати, тоже здесь присутствует. Махмуд Тугрил, наследник тех самых Бали. Помните, дело об автокатастрофе в Бэконсфилде?