Текст книги "Война сердец. Магия Тьмы (СИ)"
Автор книги: Darina Naar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Двое суток он варил Зелье Сущностей, замешанное на клоке его волос и крови, а потом выпил, открыв разум для проникновения трёх чужих Сущностей.
Будь у Данте руки, а не крылья, он бы схватился за голову. Зачем ставить такие опыты на себе? А вдруг что-то пойдёт не так? Кто приведёт Салазара в адекватное состояние, если, кроме него, подобной магией никто не владеет? Однако Салазар выдержал эксперимент легко – он не забыл выпить Блокатор мыслей, дабы не слышать голоса новых Сущностей. Но имена их прежних хозяев повергли Данте в шок. Когда Салазар осушил три фиала, Данте увидел в волшебном зеркале Косме, Райнерио и Джеральдину. Они являлись вместо отражения Салазара в тот момент, когда он переключался с одной Сущности на другую, не меняя облика и не теряя контроля над собственной личностью.
Так, диагноз доктора Медина оказался справедлив, но не учёл одного – Салазар не сошёл с ума, он управлял Сущностями. И это потрясало воображение – такую магию Данте наблюдал впервые. Салазар воистину гений!
Вскоре Салазар исчез из дома. Данте, сопровождавший его, знал – Сущность Косме загуляла в борделе. Но во дворце решили: с ним что-то случилось. Леопольдо даже велел открыть бутыль вина в честь этого события. Однако через пару суток Салазар явился, помятый, взъерошенный, с синевой под глазами и пахнущий ароматами местного Дома Терпимости. Леопольдо пришлось утихнуть – после диагноза доктора Медина он боялся Салазара. Но Октавия обрадовалась его появлению – состояние Салазара тревожило девушку, о чём она побеседовала и с Эу. Но та посоветовала не лезть и ушла на наверх – поить Салазара травяным чаем.
Неприятностям Октавии суждено было усугубиться, и вовсе не из-за Салазара. Вскоре после родов Софии и Игнасии (та снова испарилась, расстроенная смертью своего ребёнка, – версия для тех, кто знал о её беременности) у порога дворца Эу обнаружила коробку, подписанную: «Сеньоре Октавии Фонтанарес де Арнау».
Ожидая сюрприза в виде башмачков или чепчика для младенца, Октавия открыла коробку с энтузиазмом. На крик её сбежались все: Леопольдо в одних подштанниках, Салазар – нынче он был в хорошем настроении, Эу с мокрой тарелкой в руках и вся армия прислуги.
На дне коробки, завёрнутая в кусок белого атласа, лежала женская рука. Настоящая. Человеческая. Окровавленная, отрубленная по локоть.
У Октавии случилась истерика. Она рыдала и причитала два часа (даже успокоительный отвар не помог), требуя немедленно позвать жандармов, найти шутника и наказать его. Но Леопольдо связываться с жандармами не захотел – вбил себе в голову, что это проделки Салазара.
Данте бы удивился, если бы сие оказалось правдой – он сутками находился рядом с Салазаром и не помнил момента, когда тот отрубал некой даме руку. В ответ на обвинения брата Салазар лишь ухмыльнулся, заявив: он не мясник и расчленением людей на куски не увлекается – нудное занятие для великого мага.
А через пару дней история повторилась – у двери снова нашлась коробка, перевязанная синим бантом и адресованная Октавии. Та отказалась её вскрывать сама и позвала Леопольдо. На сей раз внутри была женская стопа, завернутая в кусок чёрного бархата. Сверху лежала записка с пояснением: «Благочестие или смерть. Ослушаешься – с тобой поступят также».
Леопольдо пригласил жандармов, но они только развели руками, уверив: какой-то дурак выкопал труп на кладбище и шлёт его части Октавии, чтобы её напугать.
– Делов-то! Подумаешь, кто-то хулиганит, – зевнул главный жандарм, подкручивая бородку пальцем. – Вот когда это будут руки-ноги вашей жены, тогда и зовите, разберёмся. А сейчас нечего тревожить нас по пустякам, мы работаем, у нас дел невпроворот.
Захватив кровавые сувениры, жандармы ушли.
В течение двух следующих недель Октавия получила ещё несколько частей женского тела в коробках: кисть руки, язык, одну грудь и карий глаз. К ним прилагались записки одинакового содержания: «Будь благочестивой или с тобой поступят также».
Октавия перестала выходить из дома, только в сад выглядывала или гуляла на балконе – дышала воздухом. Подарочки довели её до паники. Верно, этого отправитель и добивался. Наконец появилась финальная коробка. Открыл её лично Салазар – Леопольдо вопил, что его всё достало и «разбирайтесь сами», а эти кошмары ломают его нежную психику.
Новыми посылками оказались: клок чёрных волос, золотой браслет, при виде которого Октавия охнула, и записка: «Ещё не догадалась, кто эта славная жертва? А я всегда говорила – мои внучки глупы. Немудрено, что одна пошла на развлечение корсарам и обед для собак. Берегись, если я узнаю, что и ты падшая, как твои сестры и мать, ты будешь следующая. Целую, бабушка».
Октавия моментально лишилась чувств. А, как пришла в сознание, ни Леопольдо, ни Салазар не сумели задержать её – она рванула в замок Мендисабаль. И Салазар, который испугался за свою ненаглядную Софию, увязался с ней.
В замке они встретили одну Прэску. С её слов выяснилось: Аурелиано и Лоида разругались ни на шутку. Узнав, что Игнасия родила «мёртвого ребёнка», Аурелиано решил дочь забрать к себе. Бабка воспротивилась, крича: и ноги этой грязной женщины в её доме не будет. Но Аурелиано настырно увёл Игнасию от Абеля и Софии, чему последние были рады. София с момента рождения двойняшек Клелии и Крисанто жаждала избавиться от Игнасии – та лезла к детям и всех нервировала.
– Это мои дети! Мои! – возмущалась София. – Я не хочу, чтобы Игнасия научила их дурному! Пусть не приближается!
Так Игнасия вернулась в замок Мендисабаль. Лоида, не церемонясь, приступила к наказанию – избила внучку хлыстом и сопроводила её в подвал, где гордо показала Валенти, прикованного к стене, – тот со дня свадьбы находился в этой импровизированной тюрьме. Но всё вышло из-под контроля, когда Игнасия, стянув у бабушки ключ от подвала, Валенти выпустила. Он сбежал, хромая на обе ноги, а Игнасия попалась Лоиде, когда запирала дверь в пустой подвал.
– А дальше стало ещё хуже, – Прэска понизила голос до шёпота. – Пока сеньора Аурелиано не было дома, сеньора Лоида позвала целую шайку корсаров из тех, что вечно сидят в таверне «Кашалот». Ну той, знаете, на окраине, там, где куча выпивки да неприличные женщины. Так вот, она им сеньориту Игнасию отдала, чтоб они с ней развлекались, пока она не помрёт. Вообразите, так прям и сказала, мол, делайте с ней чего хотите, главное, чтоб не жилец была. Уж не знай, чего они там вытворяли эти изверги, да только две недели назад сеньора Лоида получила труп своей внучки в таком виде, что и сказать стыдобища, – Прэска перекрестилась. – Но она не расстроилась, счастлива была да кричала на весь дом, что справедливость восторжествовала и одна из позорных выродков её невестки наконец-то последовала за мамашей. Сеньор Аурелиано только вчера узнал, что сеньорита Игнасия померла. Сеньора Лоида прятала труп в подвале и требовала, чтоб все слуги молчали. Никто бы наверное и не узнал, а только я Валенти на улице встретила да и рассказала ему, чего сделала эта полоумная старуха с сеньоритой Игнасией. А он взял да к жандармам пошёл, бабка наша ему поперёк горла. И вот к нам жандармы и нагрянули. Обыскали весь дом да ничего не нашли, кроме окровавленного топора и нескольких кусков чьего-то тела в подвале. А сеньора Лоида не признается, куда внучку мёртвую дела и чьи это останки топориком порублены. Её сегодня под домашний арест посадили. Она из комнаты не выходит, а там наверху стоит конвой. Но днём она убедила их пустить к ней сеньора Абеля. Он долго сидел в её будуаре, а потом выскочил как ошпаренный и рванул куда-то. С таким перекошенным лицом, что я аж напугалась. Вот у нас тут страсти, так страсти! – закончила Прэска и одним махом осушила кружку воды.
Октавия, бледная как смерть, украдкой глянула на Салазара – он уже стоял в дверях.
– Куда вы? – шепнула она.
– А вы как думаете? Если ваша умалишённая бабка что-то наплела Абелю про Софию, её ждёт участь Игнасии. Неужели вы ещё не поняли – эта женщина не остановится, пока не изведёт вас троих? Или думаете, она просто так присылала части тела вашей сестры?
– Но на Игнасию бабушка злилась из-за Валенти, а София ничего не сделала плохого, – усомнилась Октавия.
– Это вы так думаете! – и Салазар кинулся на выход.
Мысль его Данте истолковал верно, она напрашивалась сама – Игнасия, будучи ещё жива, могла рассказать бабке, что София забрала её двойняшек. А после того, как сумасшедшая Лоида попалась жандармам, ей стало нечего терять, и она, позвав Абеля, выложила ему правду.
– Вот старая гадина! – Салазар озвучил мысли Данте. С хлопком он превратился в чёрный вихрь и полетел вперёд.
Но у замка с изгородью, увитой пассифлорой, Данте смекнул – что-то не так. Двери и калитка были распахнуты. Вокруг – жандармы и несколько испуганных горничных, одна из которых прижимала к груди двух младенцев.
– А что случилось? Почему такой шум? – нейтральным тоном спросил Салазар немолодую женщину в чепце и переднике.
– Катастрофа! Катастрофа! Сеньор Абель убил свою жену! Прирезал её кухонным ножом да и покончил с собой! Чего ж теперь будет-то? Малютки Клелия и Крисанто осталась сиротами! А нам всем придётся искать новых хозяев, вот несчастье, так несчастье! – запричитала она слёзно.
Когда жандармы вынесли из парадной два укутанных в саваны трупа, Салазар уже сидел на клумбе, глядя в пустоту. Как Данте не бился, прыгая рядом и стуча юношу клювом по голове, не смог растрясти его – Салазар не реагировал, выпучив глаза и бормоча: «Она умерла, умерла…».
И Данте вернулся в дом Мендисабаль. Октавия ещё находилась там – заплаканная, напуганная, сидя в столовой, она ждала возвращения отца или Салазара с новостями. Прэска отпаивала её чаем. Заметив птицу, Октавия вскочила на ноги. Данте, пролетев несколько кругов под потолком, снова выпорхнул на улицу, давая понять: надо идти за ним. Схватив шаль, Октавия накинула её на плечи и выбежала на мостовую. Поймала городской экипаж и велела кучеру ехать к замку Абеля и Софии.
К моменту их прибытия трупы уже отвезли, но прислуга и жандармы ещё стояли у дома. Здесь находился и отец Абеля, герцог Мигель де Чендо-и-Сантильяно. Октавия пристала к нему с расспросами, но мужчина лишь горестно вздохнул – он знал не больше других.
По словам экономки, Абель днём ворвался в замок, схватил нож и, влетев в спальню, где отдыхала София, убил её двумя ударами в грудь. А затем повесился в гостиной, прикрутив веревку к балюстраде второго этажа.
Салазар оцепенело сидел на том же месте – в клумбе, прислонившись спиной к изгороди с пассифлорами.
Через три дня состоялись похороны супругов де Чендо-и-Сантильяно и Игнасии. Отцу Абеля удалось замять историю с самоубийством – он уверил общественность, что в дом проникли воры. Они убили Софию, а Абеля задушили шейным платком и бросили через балюстраду. Иначе священник не стал бы отпевать его, а потребовал захоронить за кладбищенской оградой – месте для самоубийц и еретиков. Сколько денег заплатил герцог за легенду с грабителями, никто не знал, но явно немало, и похороны прошли достойно. Октавия плакала на плече у Леопольдо. Тот, делая скорбное лицо, был недоволен скандалом и после похорон высказал жене: её родственники могли бы умереть и с большим достоинством. Зато Лоиду, наконец, отвезли в тюрьму – на этом настоял убитый горем Аурелиано. Теперь ей грозила смертная казнь.
Вопреки протестам мужа Октавия забрала Клелию и Крисанто к себе.
– Они мои племянники и будут расти в нашем доме, нравится вам это или нет! – заявила она твёрдо.
Леопольдо, охая, смирился, а Данте понял главное: все считают Клелию и Крисанто детьми Софии и Абеля, которые, как и Игнасия, унесли тайну их рождения в могилу. Свидетелями интриги оставались обезумевший от горя Салазар и, вероятно, Лоида, ожидающая приговора.
На похороны Салазар не явился – в день смерти Софии он впал в прострацию и так и не вышел из неё, часами бормоча одну фразу: «Она умерла, умерла…». Ни снадобья и зелья, которыми его пичкала Эу, ни попытки Данте влезть к нему в голову не помогали – он словно находился в ином мире, там, где существовала прекрасная София, которой на земле отныне не было. Меж тем внутри Салазара жили и другие Сущности, целых три, опасных и кривых, и Данте это тревожило.
А вскоре пришло письмецо и от Кассии. Что именно она посоветовала Леопольдо, Данте не смог узнать – тот быстро сжёг письмо в камине и написал ответное с пожеланием возвращаться домой, ибо – «всё кончено».
На следующий день во дворец привезли огромную железную клетку и установили в одной из комнат левого крыла. Пока Октавия и Эу нянчили двойняшек – теперь они занимали всё их свободное время, Леопольдо с помощью слуг закрыл в клетку невменяемого Салазара.
– Вот так, братец. Мама знает толк в хитростях, – сказал Леопольдо с улыбкой и подбросил на ладони ключ. – Я не хотел доходить до этого, но ты сам виноват. Благополучие моей семьи превыше всего.
И он ушёл, оставив Салазара, как дикое животное, лежать на дне клетки – его новой тюрьмы.
Комментарий к Глава 18. У каждого своя тюрьма
[1] Креденца – это невысокий шкаф, покрытый резьбой или росписью, где размещали еду и напитки перед подачей гостям.
========== Глава 19. Узники мести ==========
Никто в доме не впал в панику, обнаружив, что Салазар исчез – все привыкли к его выходкам. Когда явилась Кассия, исхудавшая, покусанная москитами, но воодушевлённая, Леопольдо отдал ей ключ от клетки. Мать и брат по очереди носили Салазару еду, к которой тот не притрагивался, и Кассии быстро это надоело. Она рассудила: самое мудрое – закрыть Салазара в клетке официально, чтобы ни Октавия, ни Эу и пикнуть не смели. Пригласив доктора Медина, Кассия и Леопольдо убедили его: Салазара необходимо изолировать в доме.
– Ах, доктор, вы же понимаете, это позор – умалишённый родственник, а я дружна с вице-королевой! Это несмываемое пятно на репутации! Вы должны нам помочь! Мы хотим запереть Ландольфо здесь, в доме, где у него будут комфортные условия. Но надо оградить и остальных членов семьи, тем более детей, – пела Кассия приторным голоском, угощая доктора Медина португальским вином – он был известным выпивохой.
– О, это вино превосходно! Лучшее, что я когда-либо пробовал! – пригубив вина, доктор изучил содержимое бокала на просвет. – Я с вами согласен, дорогая сеньора Кассия. Наблюдая за молодым человеком, я сделал вывод, что у него крайне редкое и плохо изученное заболевание головы – магнетический сомнамбулизм. Но я не понимаю, чего именно требуется от меня?
– Всё просто, милый доктор. Нам нужно официальное разрешение от вас. Напишите бумагу с диагнозом и рекомендуемым лечением – изоляция в доме, – вкрадчиво сказала Кассия и натянуто улыбнулась, но доктор Медина, увлечённый вином, не заметил ни фальши в её голосе, ни проступившего в уголке губ шрама – признака скрываемой злости.
– Так мы не будем бояться жандармов, если кто-то из сердобольных слуг вздумает разболтать, что мы держим Ландольфо взаперти.
Доктор не заставил себя уговаривать, рассудив, – доводы Кассии логичны. И теперь вытащить Салазара из заточения не сумели бы и жандармы – в бумаге, написанной чревоугодным эскулапом, рекомендовалось держать пациента под замком, лучше за решёткой, дабы тот не причинил кому-либо вред.
Удовлетворённая Кассия явилась ко двору живой и здоровой Клары-Изабеллы (хитрость Салазара с приворотным зельем потерпела фиаско), объяснив своё исчезновение путешествием в удивительную страну Трансильванию.
А Данте не знал что предпринять – добраться до Салазара и как-нибудь открыть клетку? Оповестить Октавию, Эу? Или снова переместиться во времени? Наверное, последнее – самое здравое решение, ведь и Эу вела себя непривычно. Всегда готовая за Салазара пойти в огонь и в воду, ныне она казалась равнодушной – молча относила юноше еду, но не поила его ни Блокатором, ни травами.
Октавия уговаривала её помочь Салазару, но Эу гнула одно: «Уймитесь и живите своей жизнью. Ему лучше там, где он сейчас».
Без поддержки экономки Салазар необратимо впал в беспамятство и теперь походил скорее на загнанного в капкан зверя, чем на человека. Октавия, хоть и ежедневно навещала его, плакала и звала по имени, помочь не сумела – лежа на полу своей тюрьмы, он бормотал одно: «Она умерла… умерла». Но иногда Салазар впадал в ярость и стучался головой об прутья клетки, требуя выпустить его, а ещё дать вина, сигар и женщин – Сущности, живущие в нём, давали о себе знать.
Вид Салазара навевал на Данте воспоминания о собственных кошмарах в тюрьме и Жёлтом доме, и он воспользовался кольцом. Но перемещение не получилось. Впервые. Прокрутив кольцо раз, два, три, он снова и снова оказывался у клетки. Менялись только даты и внешность Салазара – он осунулся, похудел и стал напоминать заморенного голодом шакала; обычно красивые шелковистые волосы, которыми он гордился всегда, уверяя: в них – его магическая сила – теперь, грязные и спутанные, висели клочьями, как тряпки на заборе. Он целиком потерял связь с реальностью и часами сидел, обняв колени и раскачиваясь туда-сюда. Но магия его искала лазейку, выливаясь в агрессию – когда кто-то подходил к клетке, Салазар на него бросался. Так, однажды просунув руку через решётку, он схватил за горло слугу – чуть не задушил его.
Данте частенько посещала мысль: Салазар легко может выбраться, разрушив свою тюрьму – силу, подобную его, надо ещё поискать. Но выйти из клетки он и не стремился.
А во дворце жизнь текла и менялась. Хозяйством нынче управляла Октавия – командовала прислугой, контролировала меню и чистоту комнат, принимала гостей, расплачивалась с бакалейщиками и выбирала новые портьеры и обивку для мебели. Аурелиано предложил Леопольдо место главы Национального банка, но получил отказ, и управление взяла в руки Кассия – мечта её о власти сбылась. Постаревшая, ещё более жестокая, она теперь редко появлялась дома, третируя несчастных работников банка.
– А я всегда знала, что верну себе всё, украденное у моего отца! – провозгласила Кассия однажды за вечерним чаем.
– О чём вы говорите, мама? – не понял Леопольдо, но Кассия, обретя статус главы Национального банка, казалось, утратила желание скрывать истину.
– Ваш отец – сын вора! – она нервно звякнула чашкой о блюдце. – Все Фонтанарес де Арнау, как и Мендисабали, – грязные мошенники и пройдохи. И не смейте возражать! Я знаю что говорю.
И Кассия поведала сыну и невестке любопытную историю. Некогда её отец Галеасо де Берсани; Иренио Мендисабаль – отец Аурелиано и муж Лоиды; и Лусио Фонтанарес де Арнау – отец Ладислао – были лучшими друзьями. Они создали могущественный Союз Торговцев, нажив огромные состояния, – принадлежащие им корабли снабжали товарами весь континент. Но Иренио и Лусио решили от компаньона избавиться – Галеасо своими экстраординарными затеями вносил смуту в их ведение дел. Так, его предложение торговать прямо на кораблях, не причаливая к берегу, двумя консерваторами было одобрено, но послужило великолепным поводом убрать Галеасо с дороги. Подкупив корсаров, что грабили местные суда, прикрываясь флагом Испанской империи, Лусио и Иренио устроили компаньону ловушку. Когда новые корабли под названием «Лавки на плаву», куда Галеасо вложил все «живые деньги», отплыли от берега, на них напали корсары, отняли товар, убили капитанов и торговцев, а суда подожгли. Двадцать четыре корабля сгорели дотла, и вина за убытки легла на плечи Галеасо, как инициатора этой авантюры. Компаньоны же, получив от корсаров товары назад, спрятали их, а Галеасо выставили счёт. Не сумев оплатить его сразу, он подписал несколько векселей на имя Иренио Мендисабаля. Тот клялся: приятель может не беспокоиться – он подождёт, когда у него дела наладятся, ведь они друзья, а от несчастья не застрахован никто.
Через некоторое время Лусио, поскандалив с компаньонами, вышел из «Союза Торговцев». Он забрал свою долю и предъявил к оплате те самые векселя, что таинственным образом оказались у него. Иренио Мендисабаль только руками развёл, притворяясь жертвой, – якобы векселя он проиграл Лусио в карты и «никогда-никогда не думал, что тот их предъявит».
Как Галеасо не взывал к совести приятеля, Лусио был непреклонен, не желая давать отсрочки. И отец Кассии, чтобы расплатиться с долгом, продал все земли и собственный дом. Лусио обобрал друга до нитки, не побрезговав даже мебелью и столовым серебром. Мать Кассии, высокомерная и очень красивая аристократка по имени Мария-Беатрис, не в силах вынести позора разорения, надев на шею камень, утопилась в океане, оставив малолетнюю дочь с бедолагой-отцом.
Иренио умыл руки, играя в сочувствие и свалив вину на «коварного Лусио». Но сам и пальцем не ударил, дабы помочь бывшему компаньону. Галеасо и Кассия очутились на улице. Они поселились в хижине, в рыбацкой деревушке. Отец занялся рыболовством, а юная Кассия торговала его уловом, и они еле сводили концы с концами. Со временем Галеасо начал прикладываться к бутылке и через несколько лет умер от пьянства.
Кассия, вынужденная просить милостыню и надеяться на сердобольность местного священника, поклялась отомстить друзьям отца и вернуть всё украденное богатство. Она устроилась ученицей к известному среди дам света и полусвета шляпнику, англичанину мистеру Дэвису – создавала тканевые цветы для головных уборов и нарядов знати. И однажды попала во дворец Фонтанарес де Арнау – вместе с мистером Дэвисом пришла делать шляпку для капризной супруги Лусио.
Так девушку увидел Ладислао. Покорённый её статью, он захотел непременно жениться на Кассии, ради этого провернув целую интригу. Нашёл очень дальнюю родственницу матери, которую никто из домашних не знал в лицо и которую по совпадению звали Ана-Мария Кассия, и, выкрав документы, выдал Кассию за неё, придумав ей биографию. Кассию приняли в семью поначалу как родственницу, а затем и как хорошую партию для Ладислао. Позже Кассия узнала: Ана-Мария Кассия, чьё имя она присвоила, исчезла при загадочных обстоятельствах.
Таким извилистым путём Кассия вернулась в ряды аристократии. Она выяснила, что средства, вырученные от продажи имущества её отца и долей в «Союзе Торговцев», Лусио и Иренио поделили между собой. Лусио, купив несколько поместий с пастбищами для скота, виноградниками и плантациями какао, имел теперь прибыль от сельского хозяйства. А чтобы сделать себе титул, ударился в политику – стал главным министром вице-короля и нашёл тёплое местечко при дворе и для сына. А Иренио Мендисабаль вложил деньги в Национальный банк.
– Национальный банк, по крайней мере часть денег, на которые он был создан, принадлежала моему отцу! Я долго ждала, когда банк станет моим, и этот день наступил! – отодвинув чашку, Кассия смерила Леопольдо и Октавию уничижительным взглядом. – А вот с вашим дедом было сложнее – он вложил деньги в сельское хозяйство, а сам ударился в политику. Но то, что после его смерти перешло к Ладислао, – это моё. Я – единственная хозяйка всего этого, – встав с кресла, она прошлась по гостиной и широким жестом обвела рукой пространство. – А вы и ваш брат – два выродка, рождённые от сына вора, на брак с которым я пошла, дабы вернуть себе имя и деньги отца. Всё затянулось из-за этого фамильного проклятия. Мне понадобилось много лет, чтобы осуществить план. Остался финальный этап – когда вашему брату исполнится тридцать три года и я, наконец, избавлюсь от него, я займусь и вами. Мне нужен только наследник, мой внук! А вы, Леопольдо, если не прекратите быть бесполезным лентяем и не найдёте себе занятие, вместе с вашей женой – ох, я не забыла, что она внучка ещё одного вора – Иренио Мендисабаля, – отправитесь просить милостыню на паперти! Я доведу начатое до конца, уж будьте уверены, – и она улыбнулась так, что Леопольдо и Октавия побледнели – нелегко сохранять равнодушие, когда на тебя пялится махайрод – саблезубый тигр.
Данте историей Кассии не проникся – вроде она объяснила мотивы своей ненависти, но сочувствия у него не вызвала. Он не понял, какое отношение имеют Салазар и Леопольдо к преступлениям их деда.
Однако Леопольдо оказался ещё непробиваемее, чем Данте считал – он не услышал посыла матери – «надо подумать о будущем». Напротив, сделал всё наоборот, быстренько потеряв работу в Торговом доме.
После обвинений Мигеля де Чендо-и-Сантильяно в разгильдяйстве и ничегонеделании Леопольдо, обиженно хлопнув дверью, уволился. И по совету фамильного адвоката взял на себя управление землями и поместьями, что достались по завещанию Салазару. Тот не мог заниматься ими, и хозяйничать начал Леопольдо, как отец и представитель будущего наследника. Кассия, занятая Национальным банком, не возражала. А лучшей деятельности для ленивой, изнеженной натуры Леопольдо и найти было нельзя. Раз в две недели он прекращал считать мух дома и, загрузившись в карету вместе с кучей сундуков, уезжал на несколько дней, чтобы побить баклуши в одном из загородных поместий. А по возвращении ругался на протекающую кровлю и батраков, которым плевать на урожай и доходы – им лишь бы брюхо набить и взять то, что плохо лежит.
Клелия росла, превращаясь из младенца в забавную белокурую девчонку, которую обожали все слуги, включая Эу. Сын Октавии и Леопольдо (его назвали Лусиано) бегал за кузиной хвостиком; в своих шёлковых костюмчиках с оборочками он напоминал Леопольдо в его детские годы. Крисанто, пухлый, розовощёкий, пышущий здоровьем мальчик, в отличие от сестры, ненадолго задержался в доме тёти. Аурелиано, сетуя на отсутствие наследников, забрал его к себе и, несмотря на протесты отца Абеля, ухитрился официально поменять мальчику фамилию на «Мендисабаль» – дабы тот продолжил род. Мигель де Чендо-и-Сантильяно был возмущён, но успокоился, когда после двух десятилетий вдовства женился снова. Выбрал в невесты он семнадцатилетнюю девушку, которая вскоре подарила ему мальчика-наследника.
А Клелия осталась у тёти, разделив детские годы с Лусиано. Сначала няньки, потом гувернантки, выписанные из Парижа; затем появились учителя правописания и арифметики, музыки и этикета, танцев и хороших манер – из Октавии вышла отличная мать, нежная и любящая. Она не делила детей на своих и чужих, полюбив Клелию, как родную дочь, и сил на воспитание не жалела.
Но с годами Клелия чаще стала коротать время в замке Мендисабаль с братом и дедушкой – увы, не все поддержали Октавию в её стремлении не делить любовь к детям. Девочка чувствовала презрение со стороны Кассии и холодность Леопольдо, но никто из семьи так и не узнал о реальном происхождении двойняшек – Салазар унёс эту тайну в мир забвения, а Лоида – в могилу.
По рассказам прислуги, дело о «кровавой бабушке» получило резонанс – многие желали ей смерти, как из числа простых горожан, так и из числа представителей знати. Судьи Трибунала под давлением общественности не учли даже почтенный возраст герцогини – вынесли приговор о смертной казни путём отсечения головы. Но до казни дело не дошло – в ночь накануне Лоида проглотила мышьяк. Откуда она его достала, сидя в одиночной камере в крыле для смертников, история умалчивала. Но, когда утром явились конвоиры, то нашли на полу её бездыханное тело и письмо, адресованное Октавии и Аурелиано. В нём бабуля уверила: она не раскаивается в содеянном, но умирать недостойной её титула смертью и выставляться на потеху толпе не намерена, поэтому уходит, не дожидаясь публичной казни. В письме она обвинила во всём Гильермину – покойную жену Аурелиано и мать его дочерей. Однажды застукав невестку с любовником, Лоида решилась на убийство – воткнула в саду вилы ручкой в землю, а остриём наружу, и вытолкнула Гильермину со второго этажа. Та упала на вилы, а жандармы ничего расследовать не захотели – всё свалили на садовника. С тех пор Лоида стала бдить за нравственностью внучек, наказывая их за любой промах – девочки по её мнению унаследовали от матери склонность к разврату. А когда Игнасия подтвердила это романом с конюхом, Лоида решила извести «поганую кровь прелюбодейки Гильермины», уничтожив всех внучек.
«Я хотела счастья моему сыну, – написала она в конце. – Ни один мужчина не будет счастлив в окружении непотребных женщин. Его жена, как и её проклятые дочери, всегда мечтали лишь о разврате. Я обязана была положить этому конец. Все развратницы должны умирать в муках! Однажды мир поймёт это и пожалеет о том, как заклеймил меня. Я лишь боролась за благочестие моей семьи. Жаль, что ты, Октавия Луиза, меня переиграла. Увы, у меня нет времени покончить и с тобой. Но я верю, это сделает кто-то вместо меня. А тебя, сынок, я буду оберегать, пусть и с того света. Целую, бабушка и мать, Лоида Мендисабаль, герцогиня Буэнавентура».
Лоида так всех шокировала, что даже Октавия не особо горевала о её кончине – туда ей и дорога.
Хотя Крисанто и Клелия пришлись не ко двору, в Лусиано все души не чаяли. Забавный, любознательный и весёлый мальчик растопил и чёрствое сердце Кассии – она разрешала ему называть себя «бабушкой» и сажала на колени, помня, что он – истинный наследник Ладислао.
Казалось бы, во дворце воцарились любовь и покой, но Салазар, по-прежнему сидящий в клетке, портил идиллию. Перемещаясь всё дальше и дальше на год, два, пять, Данте осознавал – о юноше давно никто не думает. Только Октавия порой горько вздыхает, да Кассия терпит до назначенного Тибуроном часа.
А Салазар утратил оценку происходящего, даже Сущности не беспокоили его – он лежал на дне клетки, ожидая конца. Или ничего не ожидая, но иногда повторяя, как в бреду, имя «София»; цепляясь за прутья и призывая девушку, что давно в могиле.
Данте испытывал смешанные чувства. То была и жалость, и ярость, и ощущение бессилия. Да, он знал – вторгаться во время нельзя – и помнил, что Салазар выберется из клетки. Ведь он дожил до сотни лет, будучи в своём уме и изломав море жизней. Но именно в этот момент Данте понял его лелеемую годами ненависть ко всему роду Фонтанарес де Арнау. Наверняка за забором каждого богатого дома скрываются гадкие фамильные тайны, но мало кого родственники запирают в клетку на годы.
Данте много раз вращал кольцо, продвигаясь на годы вперёд. Наконец появилась дата – 8 апреля 1743 год, и он материализовался всё у той же клетки, уже начиная злиться. Но что определённо изменилось, так это поведение Эу. Сидя на кованой люстре под потолком, Данте наблюдал, как экономка подносит к губам Салазара кубок с некой жидкостью – от неё поднимался сверкающий пар. Салазар проглотил всё до капли, и вдруг задымился. Упав на спину, он кричал и извивался. Но вскоре лицо его приобрело осмысленное выражение, хотя глаза, потемнев, напоминали больше чёрные ямы, нежели глаза нормального человека. Но действие содержимого кубка возымело эффект. Салазар впритык уставился на Эу. Цап! Просунув руку через решётку, схватил её за воротник.
