Текст книги "Железное небо (СИ)"

Автор книги: Dammer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 76 страниц)

====== Пролог ======

Знаешь, как я оказался здесь?

Когда Они меня подобрали, мне было пять лет. Грязный исхудавший мальчишка без семьи и какой-либо поддержки, блуждавший по трущобам города. Они искали именно таких. Моей единственной опорой стали эти люди – учёные, вживившие в мой позвоночник железяку, которая увеличивала физические способности.

Железных – так нас теперь называли – в том месте было много. Разных возрастов, полов, рас.

Меня сразу поставили перед фактом: «Ты жив сейчас лишь потому, что мы тебя подобрали. Ты стал железным благодаря нам. Всё, что тебе прикажут делать – это твоя плата за спасение». Я был не против, так как абсолютно согласен с тем, что обязан Им жизнью.

Нам мастерски внедрили в головы мысль, что теперь мы неуязвимы, обрели желанное всем миром бессмертие и вообще подобны Богам. Вот только мы, как и обычные люди, чувствовали физическую боль. А её, уж поверь, каждый из нас знает в самых различных оттенках. Об этом, как и о том, что случалось с разумом, нам не сказали. Никто просто не знал.

Мы действительно не умирали. Нам отрубали конечности – те отрастали; нас взрывали – мы восстанавливались; нас заваливало обломками зданий или тоннами камней – мы самостоятельно выбирались. Мы – люди, получившие силу благодаря всего лишь какой-то штуке в позвоночнике. Мы – чертовски странные создания, пугающие даже самых смелых и бесстрашных. У нас появлялись стальные зубастые маски и длинные стальные хвосты. На самом деле, эти железки из какого-то нового сплава – теперь самого крепкого на Земле. Проще называть его сталью или просто железом, чем пытаться выговорить настоящее название.

Нас также обучили чтению и письму, многим видам единоборств, и показали как пользоваться холодным и огнестрельным оружием. Сначала я, в силу своего возраста, не понимал, зачем Им это нужно. Осознание пришло уже позже.

Из нас сделали бессмертных солдат. В семь лет меня отправили воевать.

Когда я в первый раз оказался в бою, то со мной были железные, которые тоже до этого момента понятия не имели, что же произойдёт дальше, и что им нужно делать. Но так как большинство из них – не добровольцы, а подобранные на руинах улиц бродяги, то в головы им вбивали только азы контроля железки в позвоночнике и их общую задачу на войне. И, конечно, угрожали убить, если кто-то откажется подчиняться. Внутри мы были самыми обычными людьми, которых пугало то, что будет дальше; которым хотелось, чтобы всё это оказалось страшным сном. Каждый хотел вдруг проснуться в дорогих сердцу пыльных развалинах и понять, что происходящее – злая шутка его собственного разума.

А эта война оказалась не такой, какой её описывали в книжках, которые нам давали читать. У железных ходили слухи, что это было чем-то вроде ссоры между теми самыми учёными, после чего они же поругались и с мэром ближайшего города-государства. Детали неизвестны – это всё-таки просто слухи. Но в начавшейся гражданской войне нас видели лишь бездушным оружием.

После третьего нашего «захода» я стал замечать, как изменяется поведение каждого.

Кто-то поддавался своим ненормальным желаниям и, после убийства врага, обливался его кровью, ел человечину, утробно рычал через железную маску, давая сигнал остальным, что задача выполнена, и предупреждая следующих врагов – я иду. Кто-то просто сходил с ума и занимался посторонними делами (от таких обычно избавлялись). Некоторые разбрасывали чужие кишки, как конфетти, или пытались с серьёзным видом доказать что-то оторванной голове военного.

Мы сходили с ума от того, что вырванные, подожженные или полностью уничтоженные части тела отрастали, а затем это повторялось снова и снова. Два искусственных позвонка в теле каждого железного работали так, чтобы процесс регенерации запускался каждый раз, когда нас ранят, но только при условии, что мы грызём какие-то странные таблетки. Уже позже я узнал, что они содержат немыслимое количество сахара. К болевым ощущениям стоит прибавить те ужасы, которые приходилось наблюдать со стороны, результаты собственных действий, личные размышления и переживания по поводу всего этого – и, как итог, психика сыпалась, словно облупившаяся штукатурка со старой стены.

Спустя время ощущение боли притуплялось настолько, что она казалась чем-то обыденным, вроде чесотки. Порой и сломанные кости не сразу замечаешь. Но к этому времени, достаточно навидавшись и натерпевшись, было уже откровенно плевать, ранен ты или нет – вместо беспокойства за самого себя появлялось искреннее желание убивать.

Конец наступил неожиданно резко. Нас никогда особо не информировали о происходящем в мире вне поля боя, поэтому мне нечего рассказать по этому поводу. Но тут вдруг отменили все миссии, а железных собрали в подземном бункере размером с футбольное поле. Оно было обнесено бетонными стенами в несколько десятков метров толщиной, а на стене, на большом экране нам передали сообщение от Мирового Правительства о том, что война закончится лишь с одним условием, которое всеми уже принято и одобрено.

Ты понимаешь? Понимаешь?! Мою жизнь навсегда связали с этой войной и официально объявили меня врагом всего мира, потому что я в этой войне участвовал! Потому что я – железный! Я был в ярости. И подобных мне были сотни. Из железных сделали козлов отпущения, свалив на нас всю ответственность, и приняли решение уничтожить, дабы конфликт не повторился.

«Нам не сломать эти стены. Нам не выбраться отсюда», – поймал я себя на мысли в тот момент, когда какой-то газ заполнял пространство. Я почти сразу отключился.

Убивали таких, как мы, не менее «нежным» способом: ставили на колени, руки и хвосты заковывали в специальные цепи (они из того же сплава), сзади стоял палач. У того в руке была штука, похожая на плохо сделанную искусственную руку с восемью пальцами. Она обхватывала ими позвоночник (обычному человеку эта штука раздробила бы кость), а палач, используя свою физическую силу, вырывал его и поднимал над собой, дабы толпа любовалась и ликовала. Да, казнь была публичной. Тело тут же обмякало и безвольно повисало на цепях. Уже мёртвого железного цепи автоматически отпускали, а палач пинал его в спину. Труп падал к ногам людей, и те били безжизненное тело и матерились. Это семьи тех, что погибли от наших рук.

Втайне от простых людей какое-то количество из нас не было убито, а находилось в подземной тюрьме. Тут уж не знаю, какой из этих двух частей железных повезло больше: убитым или пленённым. Тюрьма по размерам как небольшой город, а камеры для заключённых железных называли «дырами», ну, потому что, это правда были дыры. «Камеры» для заключённых бурили вглубь земли до сотни метров, и на середине «дыры» было что-то вроде пьедестала, доходящего до самого дна. По кругу от него было пустое пространство в несколько метров, поэтому до круглых стен «дыры» даже при всём желании никак не дотянуться ни хвостами, ни тем более допрыгнуть, а если и попробуешь – упадёшь глубоко на дно. На самом же пьедестале железного ставили на колени, заковывали в цепи, крепящиеся к колоннам, и больше никуда его не выпускали. Всё вокруг железного было из этого долбанного сплава. Выбраться невозможно.

Я был в цепях. Это не могло не бесить. Первое время я кричал, орал матом на своих «охранников», плевался в них, звенел цепями в попытках освободиться. В глазах наверняка отражались бешенство и боль. А били эти надзиратели отменно. Умели доставить удовольствие мазохисту, скажем прямо. Уже потом до меня дошло, что брыкаться бесполезно, а сплав этих цепей никогда не заржавеет. Иногда по ночам я слышал, как в соседних отсеках воют или безумно смеются другие железные. Их регулярно пытали или ставили на них эксперименты. «Сосед» справа даже пытался всячески подкупить охранников, в конце концов, предлагая им собственное тело в качестве платы, как единственную доступную с его стороны валюту. Продавался им за сигареты, если не ошибаюсь. Казалось бы, железным дальше сходить с ума уже некуда. Нет, это не предел, но это я узнал уже потом.

Таким образом, прошло десять лет. Десять лет в цепях. Десять грёбаных лет унижений, боли, запаха запёкшейся крови, чужих насмешек и оскорблений. Регенерировать давали только в том случае, если я уже небо в алмазах видел. Я сходил с ума всё больше. Довольно часто приходилось наблюдать свои вырванные рёбра, растёкшиеся по бетонному полу органы, а всего себя – в собственной рвоте и крови. Издевательства и пытки – неотъемлемая часть нашей новой жизни, как часть терапии и как способ некоторых надзирателей выплеснуть свои эмоции, такие как: обида, ненависть, отвращение, и дать волю убогой фантазии. Им не разрешали только убивать нас. Зря. Я бы с радостью…

– Он уже заебал пиздеть сам с собой! – фыркнул некто раздражённо, и от этого я словно пришёл в себя, дёрнувшись. О, так я всё это вслух говорил?

– Он хотя бы спокойнее других. Или хочешь послушать гневную речь о том, какое ты дерьмо?

– От дерьма слышу!

– Вот и не возмущайся, – не обиделся второй надзиратель, будучи более лояльным по отношению ко мне. Мило с его стороны.

Обычные будни, в целом. Но я и не думал, что спустя всего пару секунд после их разговора произойдёт что-то из ряда вон. Только что, над дверью, в десяти метрах от меня, загорелась красная лампа и раздался громкий гул сирены. Впервые такое вижу. Что-то пошло не так?

Цепи слетели с запястий и хвостов. Я заворожено смотрю на свои руки, пытаясь ими шевелить. Это шутка такая, да? Я наверняка в бреду, а меня просто вновь пытает какой-нибудь урод со скучной фантазией, верно? Я ведь только что вслух толкал речь о своей жизни, так почему бы этой ситуации не быть очередным глюком моего больного сознания?

Слышу, как другие железные уже бегут на своих надзирателей, хохоча. Затем из соседних «дыр» доносятся крики, вопли, чавканье и треск костей. Мои же надзиратели судорожно жмут на кнопку, которая открывала тяжелую дверь, дабы попасть в лифт. Они не были напуганы. Они были в ужасе.

Недолго думая, кидаю в одного огромный булыжник, когда-то бывший частью колонны, к которой крепились цепи. Ему размозжило голову перед лицом второго мужчины. Тот оборачивается – я стою напротив. Он кричит. Хорошо так кричит. Я не хочу тратить время. Пропасть под нами была настолько глубокая, что когда я столкнул парня с обрыва, то не услышал даже звука удара тела об землю. Если я всё же не в бреду, то нужно взять пример с сокамерников и убираться отсюда поскорее.

В коридорах царил хаос. На полу лежали не мертвые тела, а каша из трупов. Это же месиво было и на стенах, свисало с труб, шедших под потолком. Резкий запах крови ударил по слизистой, но я быстро привык к знакомому «аромату». Множество людей в панике носились туда-сюда, кричали. Кого-то преследовали железные и, конечно же, убивали. Свет в помещениях и коридорах то и дело мерцал – где-то освещение уже и вовсе отсутствовало. От мощных компьютеров и каких-то огромных установок сверкали искры, где-то что-то горело или дымилось. Вой сирены, перемешавшийся с воплями людей, никак не прекращался.

Миленько у вас тут, железные.

В одном из помещений на меня бросился явно спятивший мужик в белом халате. Учёный? Замечательно. Пинком отбрасываю его к очередному лифту. Он хватается руками за железные прутья, загораживающие проход в кабину, и пытается встать на ноги. Он не сразу понимает, что я стою сзади, что его голова удачно находится между двух толстых железных прутьев. Один удар ногой – прутья сдавливают его череп, кость не выдерживает и с жутким хрустом лопается как арбуз. Кроваво-красные сгустки затекли под лифт, двери которого уже никогда не откроются.

Улыбаюсь. Мне никогда до этого так сильно это не нравилось.

Уже в другом помещении под столом нахожу ещё двух шепчущихся перепуганных ребят в халатах. Не церемонясь, хвостами разрезаю им кадыки и ухожу. Я бы никогда не смог простить этих людей.

В одном из следующих узких коридоров меня встретил ещё один белый халат. Только как-то по-японски склонившийся в позу «простите меня». Он что-то промямлил про то, что заслужил это вместе со всеми, что приведет меня к выходу. Я смерил его взглядом и кивнул. Через три минуты мы оказались в каком-то ангаре, где были припаркованы большие фургоны, грузовики и служебные машины. Он открыл огромную стальную дверь. К нам подоспели остальные железные. Умиротворённо улыбающегося учёного они, конечно, не обделили своим дружелюбным настроем. Мне, в общем-то, плевать на него.

Из большого дверного проёма повеяло свежим горячим воздухом, яркий свет заставил зажмуриться. На улице день? Это вообще… улица? Солнце. Жарко. Много песка. Ну, это же не может быть пляж? Целая вьюга из песка. Пустыня? Мы столько лет находились под пустыней? Я почему-то помню это место по-другому.

Выхожу на солнце вместе с остальными железными. С непривычки даже закрываю глаза ладонью. Небо чистое, красивое. Не думал, что когда-нибудь увижу его таким. Все удивлённо озираются вокруг, полной грудью вдыхая свежий воздух. Кто-то топчет под ногами песок, словно проверяя, настоящий ли он. Но всё это быстро сменяется привычным безумием. На лицах снова появляются звериные оскалы, слюна течёт, железки на морды налезают. Как же гадко мы со стороны выглядим.

Встречаюсь взглядами с парочкой железных ребят, которые, судя по всему, так же, как и я, не поддались сумасшествию всех прочих железных. Мы поняли друг друга без слов.

Не трудно догадаться – нас будут искать. Устроят охоту и будут публично убивать. Перспектива так себе, но это было ясно как день. Проходит ещё пара секунд. Разъярённые монстры завыли, зарычали, а затем почти одновременно побежали в сторону еле заметного вдалеке леса. Я тоже бежал. Там должен быть город. Посёлок. Хоть что-то. Кто-то.

Мы бежали долго, толкались, скалились. Я старался находиться в стороне и всё ещё поглядывал на небо. Оно символизировало для меня свободу, но… Что мне теперь делать со своей свободой?

Я отлично помню, что, чтобы преодолеть ту пустыню, нам пришлось потратить кучу времени, прежде чем мы попали в лес. Там мы разошлись кто куда. Были даже и такие железные, которые считали себя какими-то там лидерами и тащили за собой свою шайку железных. Последние, по сути, следовали не за лидирующим железным, а за его более кровожадным, чем у других, нравом. Я разумно решил остаться один и продолжал свой путь только прямо. Я полтора суток бежал туда, где, как мне казалось, не будет ни врачей, ни учёных, ни железных, ни трупов. Меня колотило от резко нахлынувшей истерики. Перед глазами поплыло, поэтому я остановился и сел на корточки перед одним старым мощным деревом, упираясь рукой в его ствол, а второй зажимая собственный рот.

«Меня тянет блевать? Серьёзно? А мне есть чем это делать?», – эти мысли звучали с иронией, однако теперь я понимаю, что тогда та истерика – результат того, что я осознал, что нас заставляли делать, и что мне пришлось вытерпеть, чтобы однажды – как сейчас – оказаться на свободе.

Я всё ещё сидел под деревом и сдерживал позывы, тогда как перед глазами мелькали плачущие за секунду до смерти люди, а затем их трупы и искажённые болью лица. Я вновь видел образы матерей, вставших перед своими детьми и закрывающих их от наших железных объятий. Меня тошнило от себя и от тех, кто заставлял нас совершать подобное. Мы умело демонстрировали всё скрытое уродство людей, когда те пытались откупиться от смерти, предложить что-то взамен на жизнь. Когда они были готовы пойти на любую низость, лишь бы остаться в живых; когда они пробовали отвлечь железного убийством другого человека, а сами пытались сбежать; когда они трусливо бросали свои семьи в момент, когда приходил железный. Я даже не представляю, какую ненависть и отвращение питают к нам потерпевшие горе семьи. Теперь в голове мешаются между собой фразы убитых, тех, кого лично я… Нет, не могу больше.

Меня «выворачивает» под несчастное дерево. Всё тело трясёт, а голова разрывается жуткой тупой болью, в горле встал желчный ком и началась одышка.

Простите меня. Простите.

Тело измотано и еле слушается, разум в таком странном состоянии, которое сейчас я могу сравнить с алкогольным опьянением. Шатаясь в каком-то переулке, я опёрся спиной на холодную кирпичную стену и сполз вниз. Секунду… А когда это я успел добраться до города?

Мне всё ещё плохо. Стукаюсь затылком об стену и смотрю на тёмно-синее небо. Стена оказалась такой холодной, что я даже малость «протрезвел». И, будь я обычным человеком, застудил бы почки. Голова снова закружилась, поэтому я закрыл глаза. Вроде легче.

– Эй, ты, пьяница? Чего сидишь?

Тогда я ещё не знал, что значит «пьяница».

По голосу понимаю, что это мужчина средних лет, может, чуть старше, чем мне кажется. Он совсем рядом стоит.

– Парень, тебе плохо? Ты в крови весь…

«Точно. Не в своей».

– Говорить умеешь аль как? Хоть бы посмотрел на меня, что ли! Я же помочь хочу, – он оскорблено хмыкнул, но продолжал нависать надо мной. Я заставил себя открыть глаза и, не поворачивая головы в сторону мужчины, посмотреть на него. Наверняка у меня взгляд побитого пса.

Тем временем, пока мы играли в гляделки, я убедился в том, что этому мужику точно уже за сорок. И, судя по чёрному фартуку, он повар или что-то типа того. Это я понимал исходя из того, что в центре исследований, где нас растили, работники столовой носили точно такие же фартуки.

Мужик присел передо мной на корточки и оглядел. Спросил имя. Я почти забыл, что моё имя – это то, на что я уже второй день смотрю как на единственную вещь, способную вернуть мне спокойствие. Небо*.

– Пошли со мной, – он протянул руку в мою сторону, а я… Я не знаю, злиться ли мне, потому что он видит меня, как нуждающегося в помощи; радоваться, потому что эта помощь мне предлагается; бояться, потому что он может отдать меня полиции.

Отрицательно киваю. Зачем?

– Я не буду спрашивать, чья это кровь, – он улыбнулся. Меня словно ледяной водой окатило. – Но если на твоей одежде не окажется моей крови, то можешь зайти в мой магазин, отогреться, поесть. Я дам тебе новую одежду.

С чего такая доброта к незнакомцам?

Я хмыкнул, но вслух этого не сказал. Мужчина, видимо, понял мой немой вопрос и ответил на него:

– Есть в этом мире добрые люди.

Задумался. Может, я слишком плохого мнения о людях, зная только тех, для кого являлся палачом и тех, кто заставлял меня им быть? В любом случае, надо перестать промывать свой мозг этой псевдофилософской и психологической мутью. Я теряю свой единственный шанс немного отдохнуть.

Тяну старику руку, он помогает мне встать и ведёт в магазин. Им оказалось именно то одноэтажное здание, на стену которого я облокачивался.

Мы немного поговорили. Точнее, он со мной. Я ни слова не произнёс, только кивал когда надо и вперился взглядом в лакированный барный стол, сделанный из какого-то красного дерева. Старик принёс аккуратно сложенную чистую одежду и объяснил, где ванная.

Встать под ледяной душ было замечательной идеей. Остатки моей панической атаки улетучились, только в голове совсем пусто.

– Так откуда ты такой пришёл, Сора?

Я уткнулся лицом в холодную гладь стола и тихо пробубнил «издалека». Мужчина всячески пытался по чуть-чуть тянуть из меня слова. Узнал он только о том, что я не имею каких-то личных документов, нигде не зафиксирован, как реально живущий человек, ничего не знаю о месте, куда попал. Надеюсь, что он решил, будто из какой-то очень далёкой деревни, куда цивилизация не добралась. Какой-то я уж больно наивный. Но старик предложил мне остаться у него и помогать работать, а взамен он расскажет мне об этом месте, городе, сделает документы и поможет встать на ноги в целом. Соглашаюсь, в ином случае мне было бы некуда идти. Разве что к железным.

Квартира старика была в другом доме, немного дальше, но у самого магазина имелось свободное помещение. Оно как раз было обустроено, как комната: небольшая, но просторная. Без лишних предметов интерьера. Стены покрашены в белый, широкая двухместная кровать из красного дерева стояла у противоположной от двери стены. Слева от кровати – тумба, а справа в углу комнаты – небольшой письменный стол и красный компьютерный стул. На полу был постелен тёмно-багровый ламинат. Слева от входной двери была ещё одна дверь – она вела в ванную и туалет.

Для меня подобное было верхушкой роскоши и уюта. Сюда меня и заселили.

– Что ещё за «паспорт»? – недоверчиво поморщился я, глядя на небольшую полупрозрачную голографическую страницу, являвшуюся «паспортом» старика, что развернулась передо мной после того, как мужчина нажал что-то на пластине за своим ухом. Исходя из этого, можно догадаться, что я не знаю не только того, что такое паспорт. Мои знания о мире, в который я попал, равны практически нулю.

– Удостоверение личности, – мужчина потёр переносицу. Видимо, ему со мной тяжело. – Ты совсем как ребёнок, ничего не знаешь и всё надо объяснять.

– Ты сам на это подписался, – спокойно ответил я и услышал в ответ тяжёлый вздох.

Дело в том, что моя работа в заведении старика заключалась во всяческой помощи ему. Если он где-то не справлялся или не успевал, то это должен был делать я. Он продаёт как спиртные напитки, так и просто еду, которую готовит лично он сам. Иногда её кто-то заказывал на дом, приходилось доставлять. Кто-то приходил поесть в самом заведении, тогда надо было принимать заказы и разносить их, а старик успевал готовить и разливать алкоголь в это время. Закрывались мы поздно, обычно после одиннадцати вечера. Убирались, мыли остатки посуды, недомытой вечером, расставляли бутылки со спиртным по полкам и распаковывали привезённые продукты. Так что работы было много. Первое время он платил мне деньгами, которые я отдавал ему же, когда хотел поесть. Хитрый старикан. Таким образом он объяснил мне, что теперь всё, что мне захочется получить, будет стоить вот таких бумажек. Потом я начал откладывать часть денег. Не знаю, правда, зачем, но начал. Старик похвалил – не трачу на что попало. Ещё бы, а что мне надо? Еда, вода, место для «поспать». За аренду комнаты, он сказал, трясти из меня копейки не будет, но зарплату урежет. Меня устроило и это. И дабы у старика не было из-за меня проблем, мне нужно было сделать документы, чтобы моя работа у него считалась официальной и чтобы я сам «существовал», иначе появились бы нежелательные вопросы. Знать о том, кто я и откуда, старику совершенно не обязательно.

Не знаю, как раньше, но сейчас, если у тебя нет документов, а само твоё существование нигде не зарегистрировано, то тебя таскают не долго. Пройти врачей, чтобы получить медицинскую карту и хоть какие-то начальные записи о себе, и прийти к кому-то, кто всё самое важное забивает в этот самый паспорт. Я знаю только своё имя и возраст, поэтому фамилию мне разрешили выбрать. Что такое фамилия мне тоже объясняли, так что я ткнул пальцем наугад.

– Будешь теперь зваться этим именем, Сора Ямарута, – улыбнулся мне парень, заполнявший какие-то электронные листы. Сам не понимаю, почему у него не возникло ко мне претензий.

В то время, когда мы ещё воевали, мы все подверглись непонятному безумию, но теперь-то ясно, откуда оно взялось. Нас постоянно рвали, подрывали, отрубали части тела, протыкали, поджигали, и всё заново отрастало – и снова можно отрывать, жечь и протыкать. То есть, по большему счёту мы сошли с ума от боли. Однако изначально мы не были безумны – мы поддались мысли о том, что теперь можем всё, что мы бессмертны и ничего нам не будет. Но количество физической боли во всех её красках снесло крышу каждому. А уже затем кого-то добивал тот факт, что мы не простые убийцы, а невероятно жестокие палачи по отношению к тем, кого отправили на тот свет, и что нас банально используют. И я не исключение. Но если у остальных безумство являлось постоянным состоянием, то у меня нет. Я начинал убивать с ещё большей агрессией тогда, когда меня серьёзно ранили или когда я начинал жевать эти увеселительные регенеративные таблеточки. Зрачки сужались до такого размера, что, казалось, их вообще нет, а радужка будто светилась ярко-жёлтым. Этакий современный терминатор. Мой внешний вид при этом и поведение были в несколько раз страшнее любого другого железного, поэтому уже позже появилась фраза «синдром Соры» среди военных, которые уцелели и видели меня со стороны. Среди железных меня называли просто «Синдром». Затем, уже находясь в этом городе какое-то время, я узнал, что данная мне военными кличка «мутировала», и у местных теперь есть такое выражение «синдром белой стали», которое означает, что человек стал психопатом-Сорой. То есть, сумасшедшим. Сама фраза в мгновение стала крылатой. Это уже не было моей кличкой, но фраза активно употреблялась по отношению к тем психам, что маниакально вырезали толпы людей, умело скрывались и в остальном плане оставались вменяемыми и адекватными людьми.

Мы разобрались с документами, и теперь я официально существую, официально работаю. Старик удивлён тому, что, пусть я мало знаю о нынешнем мире, но я обучен письму, чтению и нахожусь в хорошей физической форме. Думаю, он догадывается, что с моим незнанием того мира, в котором я теперь нахожусь, всё это не вяжется. Но он не особо-то и спрашивает.

Спустя пару недель после этого я узнал, что такое алкоголь. Случайно. Но мне понравилось. Затем старик объяснил все прелести моего возраста.

В какой-то момент он устал объяснять и посадил меня перед допотопным ноутбуком, лишь мельком упомянув, как им пользоваться. Разобрался я быстро. После этого я узнал, что то, что со мной происходило – интернет-зависимость.

На самом деле я читал и смотрел всё, что только мог найти, чтобы узнать больше, впитывал информацию. Ради этого надолго отказался от сна. Мой организм спокойно воспринимал тот факт, что я буквально не сплю несколько недель, но только в том случае, если я ем что-то сладкое.

Ещё через несколько месяцев я стал чаще общаться с нашими соседями, с некоторыми продавцами, хозяевами заведений. Вроде как очеловечился.

Помню, как старик повёл меня в магазин, чтобы я купил себе что-нибудь.

– Зачем? У меня всё есть, – удивился я тогда. Старик объяснил, что я полгода таскаю его старую одежду. – В чём проблема? Ты же в неё сейчас не влезешь, не выкидывать ведь.

– Я рад, что ты бережно к ней относишься, но тебе нужны личные вещи. Пошли.

Смирившись, я с недовольным выражением лица прошёл мимо забитых до верха полок и, не глядя, вытянул из них два предмета одежды. Это оказалось что-то вроде чёрного свитшота, но без кармана-кенгуру, и тёмно-серых штанов, внешне напоминающих спецназовский балахон, но более узкие и без лишних карманов и заклёпок. Сойдёт и это.

Но вот ботинки я уже выбирал. Не раздумывая взял чёрные боты. В подобных я уже когда-то давно ходил. Они удобные, мне этого достаточно.

Старик не понял, почему я так ценю минимализм и какую-то своеобразную грубость в одежде, но сделал мне подарок и оплатил вещи. Я, честно говоря, не понял его, но промолчал.

А не так давно я нашёл на просторах сети и новостных лент знакомые имена и лица. Думаете, железные? Нет. Да и плевать мне на них. Но не на тех ублюдков, погубивших мою жизнь. Я смирился с тем, что они заставляли меня делать, потому что в порывах своего бешенства я был не против заниматься этим. Война, зачистка – я стерпел всё это. Но десять лет тюрьмы за то, что мы выполняли приказы, за то, что делалось официально и считалось военным действием… Легко ли это простить?

Пришлось порыться в памяти, чтобы вспомнить имя каждого.

В час пик вполне обыденно спешащие кто куда люди остановились на самом большом перекрёстке в городе, образовав огромную толпу и не менее гигантскую пробку из машин. Из последних повысовывались хамоватые водители, которые, на удивление, кричали что-то нецензурное не долго. Все как один уставились вверх – на огромный экран одной из самых больших высоток в центре, на котором шла прямая трансляция. Очень странная трансляция.

– Люди никогда не могли жить мирно, без войн. В этот раз мы создали своих «монстров». Вот только… не можем их контролировать.

В кадре было видно, как перед камерой стоит мужчина при галстуке и пиджаке, освещение в помещении, где он находился, почти полностью отсутствовало, поэтому виднелся только его тёмный силуэт и часть белых полосок на костюме.

– Какое-то время они были на нашей стороне… Слушались, выполняли зверские приказы.

Его голос звучит ровно, но в интонации слышатся нотки страха. Силуэт слегка повернулся. Хоть лица и не было видно, но смотрящие знали точно – он оглядывался.

– А когда они надоели нам, мы поймали их, убили, а кого-то держали на цепях. Что из этого было нашей самой большой ошибкой?

С чего вдруг кто-то вспомнил о сбежавших железных? С того, что те самопровозглашённые железные лидеры объединялись и разрастались в большие группировки, которые периодически нападали на людей. Тихо, незаметно. Их поймать до сих пор не удаётся. С того, что многие из окончательно спятивших железных, не следующих ни за кем и ни за чем, кроме своего желания убивать, стали в открытую нападать на жителей города. Да что там! На жителей давно погибшей страны. Они добирались туда, куда только могли добраться. Убивали. Давали о себе знать.

– Их создание, убийство или плен?

Мэр города, который первым потерпел выходки железных, связался с Мировым Правительством, предупреждая другие выжившие после третьей мировой города-государства. За несколько месяцев сформировали отряды специально обученных людей. А обучили их всему, что хоть как-то могло помочь в драке с железным. И тому, что слабое место железного – спина.

– Страшнее всего то, что они будут мстить.

Отряды формировались повсюду, но они были довольно малы сами по себе. И неудивительно – железных боялись без преувеличения все. Однако, этим отрядам удавалось выслеживать и убивать железных. Эта некая безымянная полиция быстро заполучила популярность среди населения. Их были готовы носить на руках.

– «Это не люди! Их нужно убивать!» – скажете вы и будете не правы.

Толпа смотрящих начала шушукаться. Что за бред несёт этот поехавший? Но он продолжал:

– Это обычные люди. Жестокими и ненормальным их сделали мы, – мужчина усмехнулся. – Но не все они… такие.

Люди стали возмущаться уже гораздо громче, пытаясь докинуть очередную банку из-под газировки в экран.

Полиция была беспомощна перед теми железными, которые прятались среди обычных людей и никак себя не проявляли. Вычислить можно было только в том случае, если ранить подозреваемого и рана станет затягиваться прямо на глазах. В крайнем случае резали спину, дабы проверить позвонки. Но резать каждого странного человека – разве это разумно? Однако, с другой стороны, есть ли иной способ?