Текст книги "Play the kitten (СИ)"

Автор книги: candied v

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– Меня так бесит, что я не знаю, что он чувствует. Куда тяжелее быть уверенной, что он не в отношениях с ней, потому что теперь я с каждым часом все больше убеждаюсь, что не нравлюсь ему, потому что… – губы Вайолет дрогнули, брови непроизвольно сдвинулись у переносицы. Донован подался вперед, словно боясь того, что по всем законам жанра должно было случиться. Но Вайолет утерла нос кистью руки, тяжело втягивая воздух. Раньше она плакала часто, и это никак не зависело от времени суток, а теперь на слезы ее пробирало лишь от выпивки и только по ночам.

– Мы гораздо легче для понимания, чем вы думаете, – с легкой улыбкой продолжил Донован, но вновь остановился, понимая, что делает только хуже. Ему хотелось рассказать Вайолет то, что он знал, в чем он разбирался, попросту потому, что был мужчиной и довольно симпатичным, но не мог, потому что Вайолет была на грани нервного истощения, а еще один глоток виски означал бы ночь в обнимку с белым предметом интерьера уборной. Он тактично пододвинул бутылку ближе к себе.

– Я просто… – Вайолет подперла тяжелую голову рукой, – … просто так хочу быть свободной. Знаешь, как когда я не знала Кита. До этого всего я была просто ребенком, жаждущим стать писательницей, и ничего больше. Он все разрушил, – Вайолет часто закивала, глядя куда-то, словно сквозь Донована.

– Ты смазала ожог?

Вайолет вздрогнула, инстинктивно пряча руки между коленей.

– Что? Откуда ты знаешь? – ее лицо так вытянулось, что не задай он этого вопроса, то можно было подумать, что фарфоровый друг нужен уже незамедлительно. Донован улыбнулся.

– У меня очень острый нюх на такие вещи.

Вайолет прищурилась, но не ответила, надеясь, что он продолжит. Он и продолжил:

– Ты же понимаешь, что просто бежишь от своих проблем?

Она закатила глаза, хоть и не имея сил сдержать улыбки.

– Ну а ты сам что же? Тоже ведь бежишь, – она вскинула бровь, видя непонимающую модельную мордашку. – Сторонишься своей матери, ведешь себя как полная скотина.

Донован прыснул со смеху. Да он и сам прекрасно понимал, что это правда.

– Ты ничего не знаешь о моих отношениях с Айрис.

– Но я хочу узнать, – подалась вперед девушка. Вновь смешок.

– Это долгая история, – потер тот брови, массируя лоб. – Долгая и очень грустная.

– Но ведь было же что-то, что заставило тебя так пренебрежительно относится к ней!

Донован посасывал нижнюю губу.

– Я так сильно хотел сбежать от нее, что, кажется, обогнал и самого себя, – произнес он так тихо и загадочно спокойно, глядя при этом поверх макушки собеседницы, что испугался загрузить ее и без того набитую разным хламом головку. Он задумался. – Нас обоих с тобой меняют в этом отеле. Я был отвратительным подростком: подсел на наркотики, когда связался с плохой компанией – один из них, – Донован сглотнул, – привел меня сюда, к Салли. С тех пор моя жизнь кардинально изменилась. Но я об этом не жалею, потому что тот, кем я являюсь сейчас, намного лучше того малодушного пацаненка, каким я был. Но ты, Вайолет, ты раньше была хорошей! А теперь это… – Донован слабо приподнял руку по направлении недавнего «украшения» на кисти девушки. – Поверь мне, стать злой, закрытой для других так легко. Делать вид, что на все плевать, избавиться от эмоций, потому что твое сердце разбили – самое простое. Но попробуй потом вернуться на дорожку добродетельности, – Донован изогнул бровь, выдав полуулыбочку. – Вот почему я не могу наладить отношения с матерью. Возможно, где-то в глубине души я и хочу, но я не знаю как, потому что я… потому что я просто-напросто забыл как это делается.

***

Всю неделю Вайолет жила в некоем волнении и даже страхе перед двадцать седьмым числом, что с такой стремительностью приближалось. Было обидно расселять новых постояльцев по номерам, когда низ живота так скручивало и тянуло, что мешало наслаждаться своей выполняемой работой. Заселилась новая пара с ребенком. Вообще с некоторых пор за таких вот гостей Вайолет переживала больше всего, хоть и знала, что Джеймс не посмеет никого тронуть. Но а что будет после ее ухода? Или даже, что еще хуже, что если она однажды попробует что-нибудь на пару с Джеймсом, а ей понравится?

Чудесная рыжая девчушка скакала по кабине лифта, подбрасывая плюшевого медведя.

Анну Вайолет, к своему разочарованию, не встречала за эту неделю, хотя ей этого очень хотелось. Страшно нужно было спросить у нее, откуда та все узнала и что еще может рассказать. Но, что самое странное, Вайолет хотелось знать, как та себя чувствует. Прошло ли горло, и как там отношения с ее музыкантом…

Но никого знакомого ей не попадалось в поле зрения. Словно все действительно готовились к предстоящему дню. Двадцать пятого Вайолет помогла дотащить до большой кладовой на седьмом этаже огромную посылку с хлопушками и, не найдя нигде Айрис, самой же и расписавшись за доставку. Левая рука ныла, волдырь с горем пополам уменьшался.

А двадцать шестого, давая Лиз на время “Шагреневую кожу”, Вайолет услышала вопрос:

– Ты ведь знаешь, какое завтра число?

Вайолет шумно выдохнула, распластываясь по полированной поверхности стойки регистрации.

– Ну как тут забудешь…

Комментарий к Fall guy

Fall guy (ам. слэнг) – тот, кто расплачивается за чужие преступления; легкая жертва обмана.

* – в английском существует несколько версий этого имени: в Американской истории – Kit, тогда как Keith – более распространенное написание.

Ребята, которые писали мне с сообщения как незарегистрированные пользователи, надеюсь, вы это читаете и знаете, что я не могу вам ответить просто потому, что для сообщений от незарегистрированных пользователей, увы, нет кнопки “ответить”.

========== Putting on the Ritz ==========

Вайолет часто пыталась думать. Пыталась потому, что мысли попросту не удавалось удержать в голове – они разлетались, как канарейки из клетки, устремляясь под потолок, откуда их так тяжело вылавливать. Нужно прилагать усилия, для которых у Вайолет было слишком сильно развито за эти дни состояние апатии и почти что полного безразличия. Почти что потому, что она все же остановилась в тот раз. Она отпустила Анну, стараясь после не особо задумываться о том, что ей на самом деле понравилось. Понравилось чувствовать контроль, власть над кем-то, понравилось ощущать, как стремительно уходит чья-то жизнь. Услышь она еще год назад по радио сводку новостей, где ведущий монотонным голосом сообщал бы об «удушении на бульваре Сансет», Вайолет, хоть и на мгновение, а ужаснулась бы. Но сейчас же Джеймс превращал все в игру, в увлекательную шалость, где правильным изгибом губ и безумным взглядом добирался до самых потаенных уголков души девушки, вытаскивая наружу все скрытые темные желания.

И если на данном этапе ее жизни она пыталась размышлять, то раньше это удавалось совсем легко, порой даже без ее собственного желания. Мендельсон считал, что любовь настоящая лишь тогда, когда ты готов пожертвовать ради нее всем, включая собственную жизнь. И Вайолет свято в это верила, чаще чем нужно задумываясь над этим, и равно так же часто приходя к выводу, что еще три года в одном учебном заведении с этим юношей она не выдержит. И где-то совсем далеко, где-то в самой-самой глубине ее сознания Вайолет знала, что разорвать эту дьявольскую связь, как бы ни было болезненно, придется именно ей, и в тайне она стремилась к несчастному случаю. К любому; что угодно. Раз каким-то неведомым природе образом умершие души Джеймса – и точно Хейзел – остались в «Кортезе», то это и один из ее собственных возможных выходов.

Вайолет не понимала и ненавидела себя за то, что чувства к Киту сосуществовали как две противоположенные стороны монетки: ненависть и тотальное обожание. Но, что самое отвратительное, Вайолет наслаждалась болью, которую юноша ей приносил. Возможно, именно поэтому она перестала обращать внимание на боль физическую.

Она сумасшедшая, не иначе. Ведь как тогда объяснить ее презрение к Киту, осознание того, что он не интересуется ею, но в то же время испытывать нечеловеческий страх потерять его. Что, если он возьмет академический отпуск? Что, если уйдет из университета, бросив всех, включая и ее? Она была в ужасе от размышлений подобного рода, и вот почему так страшилась возможного внезапного решения родителей переехать на другой конец страны или совершенно беспочвенного собственного отчисления. Боль, которую приносил Кит, была толчком к жизни, она заставляла Вайолет каждый день подниматься с постели, но в то же время и была ее погибелью…

Джеймс и Хейзел мертвы. Явно мертвы, ярче всего это выдает одежда и манера разговора. Да и потом не только как, но и что именно они говорят. «Раньше показы устраивали часто – новые картины Гарольда Ллойда, Чаплина» – вспоминала Вайолет слова Хейзел в день уборки в кинозале. Ну и кто так будет говорить в наше время?

Об остальных ей трудно было судить, хоть она и пыталась. Айрис выглядела как… как обычный человек, как среднестатистическая уставшая от жизни женщина, уже переставшая следить за собой, но и еще не достигшая возраста заказа места на кладбище. На Лиз и Донована думать было глупо, та часто выходила из отеля, иногда возвращаясь с салатами и буррито, да и мужчина постоянно сновал туда-сюда со своей спортивной сумкой. А Салли? Вайолет было неудобно спрашивать, к тому же что разговор как-то никогда не заходил так далеко. Но она была более чем уверена в положительном ответе, учитывая обстановку номера женщины, ее бесконечный треп о выдающихся артистах 90-х и полное отсутсвие представления о сегодняшнем дне.

Однажды Вайолет подслушала разговор Лиз и Айрис в небольшой комнатке напротив кухни:

– … ей нельзя здесь больше оставаться, если не Марч, так она сама себя погубит! – Лиз в ответ громко и нервно вздыхала.

– Сама подумай своей головой! Если мы попытаемся помешать планам Джеймса, какими бы они ни были, то ты догадываешься, что нас ждет? Если уж Салли досталось за непослушание в тот раз, то подумай, что он сделает с нами, живыми людьми!

– … она ребенок, она еще совсем ребенок… если не случится чуда, отель погубит ее…

***

Знаменательная дата в календаре подкралась незаметно. Двадцать седьмое июля – день рождения Кита.

Лиз поведала Вайолет о том, что Джеймс – страстный любитель тематических вечеринок. И для любимого племянника – во что Вайолет уже не верила, учитывая то, насколько далеким на самом деле было их родство – Джеймс всегда устраивал лучшие вечера.

– На этот раз тема «Ревущие двадцатые», – Лиз чувственно вздохнула, – тебе повезло.

Вайолет залилась улыбкой, перегибаясь через стойку регистрации.

– Итак, каков план на день? В чем заключается моя работа на сегодня?

Лиз подперла бок, прищурившись.

– А ты разве не знаешь? Джеймс дал тебе выходной. Ты свободна. Иди, наслаждайся молодостью, к семи приходи ко мне, я помогу с нарядом.

Мысль о том, что весь день ей будет нечем заняться, испугала. Как это выходной? Что он о себе возомнил? Что, если мертв, так все позволено? Работа спасала ее, помогала ни о чем не думать, помогала чувствовать, что Вайолет не бесполезна, что ей есть ради чего продолжать жить. Хотя бы это лето, хотя бы пока не начался учебный год…

– Ну уж дудки! – воскликнула та, мило надув щеки и выпустив воздух. – Не собираюсь я сидеть весь день без дела, и плевала я что там Джеймс сказал. Кто, если не я, будет убираться? – Вайолет так настойчиво смотрела на Лиз, что та сдалась. Она протянула ключ; звякнул брелок.

– Зал для приемов, – повела бровью Лиз, – дорогу ты знаешь.

Вайолет с дьявольски довольной улыбкой схватила ключ.

***

Работа и правда успокаивала ее. Словно бы привносила волну умиротворенности, когда мысли не занимали кровь и возмездие. Поэтому Вайолет и нравилось убираться. Да и ко всему прочему, всегда было приятно узнать что-то новое о так полюбившемся ей отеле. Ну и, пожалуй, еще один важный плюс – чувство удовлетворения, когда в самый разгар какого-то действа она осознавала, что это все благодаря ей, что она не просто гость и наблюдатель, но непосредственный и самый первый и главный участник.

Одна из дверей заскрипела, и эхо разнеслось по пустому помещению: как будто герой старого фильма ужасов зашел в обветшалый дом с привидениями. Символично, ничего не скажешь. Если в первое ее посещение в зале была кромешная тьма, то сейчас на противоположенной и боковой стенах горели синие неоновые буквы вывесок, гласившие «Я люблю тебя до смерти» и «Боль не приносит страданий». Совпадение ли? Вайолет неприятно передернуло. Даже если бы их и не требовалось бы снимать, она бы все равно это сделала.

Зал был действительно огромен. Пустое пространство создавало сквозняк. Лишь у одной из стен небрежно был оставлен, словно забыт, низкий прямоугольный кофейный столик с одним скучающим канделябром на поверхности. С потолка посередине свисала огромная хрустальная люстра, прозрачные подвески и бусы которой едва-едва тихо подрагивали, позвякивая. Вайолет с грохотом опустила на пол ведро и швабру и нащупала выключатель: помещение окутало приглушенным теплым светом. То же действие было проделано и с настенными светильниками. Вывески Вайолет отключила, стараясь лишний раз не читать столь жизненных надписей.

Теперь, не в потемках, Вайолет могла осмотреть масштабы своих владений на ближайшее время. Айрис говорила, что ничего сверхъестественного не требуется – «Кортез» и так родня самому Рузвельту. Но вот огромные, точно вата, куски пыли у плинтусов явно не вписываются в дух двадцатых. Вайолет вздохнула, собирая волосы в высокий пучок.

***

Лиз притащила магнитофон и CD-диск со странным – среди прочих джазовых композиций – обилием разных версий «Puttin’ On The Ritz». Вайолет и не возражала. Под такую музыку готовить зал для вечеринки в стиле «большая часть фильмов Вуди Аллена» одно удовольствие. Снятые неоновые вывески скромно ждали своей участи у выхода. Хейзел ушла сменить воду в ведре, и девушка двигалась со шваброй по залу одна, едва заметно покачивая головой в такт музыке. Как ее всегда и учили – от конца к выходу, чтобы грязь собиралась равномерно и не размазывалась по уже вымытому. Музыка резко прервалась, Вайолет возмущенно развернулась.

– Трудно поверить, что девушка твоего возраста действительно получает удовольствие от работы такого рода, – пропел Джеймс. – Я же ведь дал тебе выходной, мисс Хейзел со всем бы справилась.

Вайолет подавила улыбку, облизнувшись, опираясь на ручку швабры.

– Мне нравится здесь работать, не хочу отлынивать.

Как всегда, Джеймс выглядел шикарно: темный, в едва видимую полоску костюм с иголочки, атласный красный платок, заправленный под белоснежную рубашку, белая гвоздика в кармашке да начищенные до зеркального блеска туфли – мисс Эверс действительно знает свое дело.

Джеймс, поведя головой, улыбнулся, повторив за Вайолет и облизнув нижнюю губу, будто насмехаясь.

– Что же, почитательница двадцатых, полагаю, и на самом торжестве ты произведешь фурор? – и, усмехнувшись, продолжил, видя недоуменное лицо девушки. – Приношу извинения, я подслушал ваш с Лиз разговор. Она и правда знает толк в нарядах двадцатого века. Но знакома ли мисс Хармон с танцем чарльстон?

Вайолет помотала головой.

– Знать о нем, конечно, знаю, но танцевать не пробовала.

Джеймс, слегка разведя губы в полуулыбке, изящным движением руки нажал на кнопку магнитофона. Вайолет и спрашивать не стала, при каких обстоятельствах он научился пользоваться техникой. Свою версию «Puttin’ On The Pitz» запела Джуди Гарленд.

– Иди сюда, – Джеймс сделал шаг, галантно подавая руку. Вайолет, подчиняясь, прислонила ручку швабры к одной из стен.

– Я как-то неподобающе одета для чарльстона, – оглядела девушка свои коричневые конверсы и майку с выглядывающим из-под джинсового комбинезона Куртом Кобейном. Джеймс лишь простодушно усмехнулся.

– Левая рука в моей, – крепко сжал ее ладошку мужчина, поднимая на уровне головы, – правую мне на плечо. – Вайолет чуть не рассмеялась – все так пафосно и одновременно серьезно. Но, вспоминая о темной стороне Джеймса, она сдержалась, все же очарованная духом двадцатых, что исходил от него так же часто, как идет пар от кипящей воды –постоянно. Плечо казалось каменным; рубашка хрустела, а от его руки на ее спине по телу расходилось приятное щекочущее тепло, как и от любой мужской руки, что касается женского тела. – Итак, все на восемь счетов: в классическом чарльстоне начинают с левой ноги, – Джеймс сделал шаг, Вайолет повиновалась, отступая, – моя вперед, твоя назад, потом правой, и снова левой.

Вайолет беспрекословно подчинялась, выполняя движения. Джеймс все считал: «Раз, два, три, четыре…». Его любовь к эпатажу проявлялась и на сей раз. И так серьезен он был, контролируя каждое действие, при этом странно улыбаясь.

– Теперь стопы… раз, два, три, четыре, при этом сгибаешь колени, – таким Вайолет его никогда не видела: будто Джеймс вспомнил что-то давно ушедшее в прошлое, что никак не могло вернуться к нему, по чему он непременно скучал. – Теперь прямые ноги, в сторону, спина прямая, а после – с легким наклоном, – он показывал быстрые, интенсивные движения, подошва конверсов Вайолет скрипела, – и так вот руками, – они повторяли все вновь, и девушка счастливо улыбалась, потому что задыхалась, чувствовала энергию, задор, и вкупе с Джуди Гарленд воздух вдруг наполнился легкостью, свободой, наслаждением. И Джеймс так легко и виртуозно выполнял все движения, будто был рожден для этого. Недаром в те времена в высших кругах не знать танцевальных па было сродни преступлению. Было столь странно и непривычно наблюдать, как ее учил модному во времена его молодости танцу тот, кто лишь иногда загадочно прохаживался до бара с намерением подлить тебе выпивку да закуривал сигару, перекидывая одну ногу через другую, бросая при этом цитаты философов. Он крутил ее, поворачивая так, как было принято в этом танце, затем вновь выполняя движения ногами. Малышка Гарленд закончила свою песню.

– Отец не позволял ходить на танцы, – вновь напустил пугающей серьезности Джеймс, поправляя платок и выбившийся цветок. – Он считал танцы дьявольской задумкой, – и горько усмехнулся, а затем вздохнув так, словно старался намеренно уйти от темы. – Ну что же, если продолжишь так и вечером, то ты полностью готова.

Вайолет расплылась в улыбке; добрая часть волос выбилась из пучка, покрывая плечи. Хейзел вернулась с полным ведром, пристраивая его возле входа, а, завидев Джеймса, послушно сложила руки на фартуке. Джеймс подмигнул Вайолет, удаляясь к дверям.

– Не перетрудись, – стуча каблуками, кинул тот прежде, чем скрыться за поворотом. Вайолет пыталась отдышаться.

***

Чем чаще Джеймс уделял внимание Вайолет, тем более кроткой становилась и Хейзел, словно четко уяснив для себя, что протеже хозяина перечить категорически воспрещается. Вайолет была рада такому стечению обстоятельств – сказать по правде, ее порой бесило отношение экономки, словно девушка была лишними рабочими руками отеля, Хейзел с первых минут знакомства открыто проявляла свою неприязнь. Но теперь роли менялись…

За короткое время Вайолет вычистила полы, протерла светильники – чисто символически коснувшись и громадной люстры, – вытащила и спрятала в кладовой все еще не остывшие неоновые вывески, выволокла кофейный столик с несчастным канделябром, теперь же, с помощью мисс Эверс, втаскивая большой круглый стол из смежного с кухней помещения.

– Вот у той стены будет еда, – раздавала указания Лиз, сжимая планшет со списком дел. – А вон там тогда группу посадим.

Вайолет стояла рядом, внимая словам. Группу? Живой джаз-бэнд? Ну, Джеймс, ну и затейник…

***

Ниши в стенах, деревянные, чуть поскрипывающие полы и прохладный запах ушедшей эпохи. А, может, это лишь воображение Вайолет рисовало идеальную картинку вечера. Как ей хотелось всегда и самой оказаться на такой вечеринке! Совершенно очарованная картиной «Наши танцующие дочери», она и представить себе не могла, что наступит такой день.

Двое мужчин – один из них очень уж походил на их еженедельного доставщика тоника – втащили в зал старенькое пианино и совсем древнюю барабанную установку, какие использовали в тридцатых. Любопытствовать Вайолет не стала, прекрасно понимая, что в «Кортезе» ответы либо сами тебя находят, либо вопросы столь глупы и ничтожны, что так и остаются пустыми произнесенными звуками.

Вайолет руководила, направляя работу, порой делая замечания, что, мол, подвиньте пианино подальше от стены или возьмите чуть левее, чтобы в нишу встало. Изредка она поглядывала на наручные часики, еще реже посматривая в сторону коридора, боясь, как бы ее деятельность не омрачило появление нежелательных личностей. Тейта, например… Он не пытался выйти с ней на контакт уже несколько дней, и это пугало ее. Ведь нельзя реагировать на затишье охотника иначе, верно? Что-то грядет, но вот что… Вайолет вздрогнула, вспомнив, что порой, читая перед сном глубокой ночью или, трезвея, высушивая полотенцем волосы, она слышала шаги возле своего номера – тихое приминание ковролина, и двигающаяся тень в щели меж дверью и полом. И она знала, что это был он: держал свое слово и не трогал ее, но неизменно был где-то рядом.

Раздался звоночек со стойки регистрации, и Вайолет вернулась к реальности, оставив хозяйничать Хейзел. Пятый час – доставили еду.

***

Готовить зал для дня рождения Кита было менее напряженно, чем конференцию для врачей. Ответственности меньше, да и работы тоже. А уж о предвкушении холодного шампанского и говорить нечего…

Джеймс поощрял алкоголь и курение. В расцвет его молодости это были естественные радости жизни: алкоголь с начала 20-х был запретным плодом, достать который – целое приключение, а сигареты считались не только безвредными, но и даже полезными – табак славился избавителем от многих недугов, в том числе от кашля. Поэтому-то Джеймса ужасали рассказы Вайолет о том, что в настоящие дни родители оберегают своих чад от столь «пагубных» привычек, издавая тучу законов и запретов. «Странный у вас век, – как-то раз сказал Марч в одном из разговоров с Вайолет, – вы осознанно даете подростку право распоряжаться чужой жизнью, разрешая садиться за руль с шестнадцати, но запрещаете продажу безобидного вина до двадцати одного». Вайолет хмыкала, поддерживая нелепость данных правил в сегодняшнем обществе, а Джеймс непременно упоминал о вреде родительского контроля над детьми. Теперь же Вайолет понимала, к чему он вел…

Оливер не жалел денег для любимого сыночка. Вайолет знала, что родители Кита – люди строгие, но занятые, поэтому понимала, что Джеймс баловал Кита как мог, а будучи прекрасно осведомленным в том, что взрослых не будет на сегодняшнем вечере, поручил Айрис и Лиз растратить все выделенные средства на утонченную попойку с хорошей музыкой и вкусной едой.

В пять вечера Вайолет приняла закуски. Еще не зная, сколько приглашенных гостей, теперь же она явно предчувствовала нечто грандиозное – для перевозки всех коробок на кухню потребовалась не одна тележка для багажа. Девушка самолично рассовывала белые картонные короба по полкам огромных блестящих холодильников полутемной кухни, улавливая тонкие запахи ветчины и чего-то пряного. Торт для именинника был самой большой и самой плоской коробкой. Из кухни – в кладовую седьмого этажа, а после – с очередной коробкой подмышкой – обратно в зал. Лиз накачивала полупрозрачные воздушные шарики, решив, что проще справиться самой, чем объяснять Хейзел как пользоваться агрегатом.

Не то что джазовый оркестр, но и бармен и даже несколько официантов были наняты на этот вечер. Это было просто нелепо, насколько Джеймс хотел тотального сходства с настоящей вечеринкой минувших времен. Вайолет изнывала от предвкушения, бегая по этажам то с одной коробкой, то с другой, перетаскивая какие-то предметы, едва не врезаясь в изредка появляющихся постояльцев, указывая рабочим, куда что ставить, где пристроить короба с алкоголем, куда и откуда принести бокалы под шампанское и стаканы под коктейли, где переодеться официантам и у кого просить требуемые ключи. Эта деятельность помогала ей забывать о том, для кого все это торжество готовилось. Она вновь увидит их всех… Запястье приятно побаливало.

***

Но как бы Вайолет ни хотела закончить всю подготовку сама, Лиз почти насильно утащила ее готовиться к вечеру, оставив все дела на Хейзел с Айрис. В конце концов, и участники группы в крайнем случае смогут помочь расставить бокалы…

Над макияжем и прической Вайолет колдовали Лиз с Салли. В номере пахло средством для укладки волос, горячим паром от щипцов для завивки, пудрой и еще чем-то кислым, о чем Вайолет не очень хотела думать. На туалетном столике Лиз грудой была высыпана вся косметика, какая только имелась. Образ для девушки подбирался долго.

– А давай, – Салли вертелась на краю постели, – давай еще чулки, а?

Лиз с каменным спокойствием продолжала накручивать волосы девушки.

– Мы из нее кокетку Века джаза хотим сделать, а не проститутку, – с легким шуршанием очередной локон ниспадал на спину. Салли поджимала губы, пожевывая один уголок.

– А мне можно будет прийти? – вновь с детской надеждой вопрошала та со своего места, разглаживая подол приготовленного для Вайолет платья. Лиз вздыхала.

– Спроси у Джеймса. Ну вот, готово, – та повесила щипцы на зеркало, выдергивая вилку из розетки. Когда все они молчали, то можно было слышать, как снизу в зале разыгрывается оркестр.

– Я прямо так пойду? – восхищенно спросила Вайолет, дотрагиваясь, будто с опаской, до своих роскошно завитых волос. Порой она пыталась сделать что-то похожее в домашних условиях при помощи фена, но ничего и близко напоминающего эту голливудскую укладку и быть не могло. Лиз фыркнула, тем самым говоря что-то вроде «Ну еще чего! То ли будет!».

– Дорогая моя, где же ты видела длинноволосых барышень на вечеринке в двадцатых? – с легкой доброй улыбкой ответила та, снимая с поверхности столика шпильки. – Осталось придать тебе глянца начала столетия.

Вайолет с дурацкой улыбкой предвкушения елозила на пуфике, пока Салли, по указанию Лиз, отбирала нужные косметические средства. Не прошло и двадцати минут, как женщины закончили наводить марафет малютки Хармон. Вайолет ахнула, стоило Лиз отойти от зеркала: ее кожа напоминала холодное молоко, ее большие красивые глаза обрамлял ненавязчивый тонкий слой темных теней, и четко очерченные темно-винной матовой помадой губы приковывали наибольшее внимание. Локоны были уложены в прическу как и подобает тому десятилетию – небрежно подколоты у шеи, словно при короткой стрижке.

– Теперь ты понимаешь силу косметики?

Не в силах ответить, Вайолет лишь медленно кивнула. Но рано было принаряжаться – сначала работа. Лиз неожиданно дала Вайолет последнее указание на день – отнести кое-какой заказ в пентхауз.

***

Без подобающего платья Вайолет чувствовала себя глупо, видя отражение в боковинах лифта: безупречный макияж с прической и джинсовый комбинезон с потертыми конверсами. Абсурд! И что в графине? Вайолет абстрагировалась от несуразицы с внешним видом, приподнимая стеклянную пробку: кровь? Пахло именно ею. Вайолет проработала в отеле почти месяц и отчетливо научилась отличать этот запах от всех остальных. Явная кровь. Кому она вообще несет сие подношение? Айрис ведь говорила, что это апартаменты прежней владелицы отеля. Она врач? Или, наоборот, тяжело больна? Тогда почему кровь не в пакете, как в больницах? Столько вопросов и, она была уверена, ни одного ответа. Вайолет вздохнула, все еще боясь часто шевелить губами – вдруг помада сотрется?

Сразу после дверей лифта – две сверкающие ручки входа. Вайолет взяла поднос на одну ладонь на манер официантов, и трижды громко постучала. Прислушилась. Никакого ответа. Решив, что терять время здесь нечего, девушка дернула за ручку.

– Хе-ей, – позвала она, – есть кто-нибудь?

Тишина. Холодные панели на стенах, подсвечивающиеся розовой и голубой неоновыми вывесками по бокам лестницы, ведущей в соседнее помещение: «Ты не творчески одарен, ты просто эмоционален» и «Почему мы не занимаемся сексом прямо сейчас?», три кресла, трехместный диван, обтянутые сверкающей светлой кожей, и круглый кофейный стеклянный столик – предметы интерьера, которые Вайолет успела подметить. Сделав несколько несмелых шагов, девушка чуть не выронила содержимое подноса на велюровый ковролин:

– Так, так, так, – Вайолет вздрогнула, дрогнул и графин. – Что же тут у нас?

Голос напоминал пение пташек. Совсем неслышно в помещении появилась она – белокурая женщина. Ее черный халат до колен с японским узором поражал своей изысканностью, ее волосы с претензией на беспорядок были тем не менее уложены пышными крупными локонами, ее макияж казался минимальным, но красиво изогнутые губы сверкали от качественного блеска, а глаза выделяли тени, что на тон темнее цвета кожи – ее нельзя было назвать красавицей, но от нее исходила такая сильная женская энергия и утонченность, что становилось страшно. Вайолет сглотнула, оставаясь на месте.

– Лиз сказала отнести это Вам, – протянула та поднос с графином. Женщина странно улыбалась, даже не посмотрев на содержимое, все продолжая словно бы изучать девушку.

– Поставь это туда, – слегка кивнула она в сторону комода, продолжая улыбаться.

Вайолет не боялась. Лишь чувствовала себя глупо. Надо было платье сначала надеть, ей богу! Пристроив поднос на веленном месте и сняв графин, она потерла бедро ладонью: зашуршала джинса.

– Что ж, если-

Вайолет вмиг умолкла, прерванная одним лишь жестом руки – эта женщина только приподняла идеально ухоженную кисть, а Вайолет уже замолчала. И когда такое было с ней в последний раз? Мучил вопрос, кто же она такая, что имеет такое нечеловеческое влияние. Ее выражение лица было более чем любопытствующим. Она впервые по-настоящему улыбнулась.

– Ты знаешь, что твоя боль умеет говорить? – женщина плавно тронулась с места, медленно обходя девушку. Вайолет тяжело дышала: кровь стучала в висках. Она знает? И что именно она знает? – Не говорит, даже поет, – прикрыла глаза женщина, все продолжая свой путь. – Столь яркой боли я давно уже не ощущала. Она сравнима лишь с моей, – ее нежный, чувственный голос действовал как гипноз. Одурманенная, Вайолет лишь медленно поворачивала голову. Женщина коснулась спинки кресла, подперев бок свободной рукой. – Мужчины – красивые дети, с которыми можно играть, – она говорила размеренно, слегка склоняя на бок голову, будто все еще оценивая юную работницу.

– Как Вас-

– – Элизабет, – вновь прервала вопрос та, продолжая словно с насмешкой изучать девушку. Вайолет, сбитая с толку, медленно моргнула, прижимая к себе холодный пустой поднос. Женщина вздохнула. – Кит слабый, – Вайолет вздрогнула, заслышав знакомое имя. – Он не будет бороться за то, что ему дорого не потому, что боится, а потому что не знает, что же именно для него дорого, чего именно он хочет, – ее голос стал властным, громоподобным. Она словно хотела, чтобы слова прочно осели в сознании Вайолет, чтобы она прислушалась и вникла. Девушка нахмурилась.