Текст книги "Последний спектакль (СИ)"

Автор книги: Безупречное алое цветение

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

За девчонку, подсунувшую поддельное зелье, пообещали сотню золотых.

Один двинулся за ней.

В любом гуманном обществе заведено две вещи: не презирать других открыто и не искать себе проблем. Грязного, опухшего от долгих попоек оборванца замечали, да старались не глазеть – дороже будет. Мало ли как человека жизнь искалечила? Что таращиться на бродягу? Прохожие обтекали его покорным потоком, тогда как он крался спешно к своей цели.

Поначалу Джиневра не замечала ничего необычного. Она не имела привычек рассматривать общественных изгоев. Разве будущим королевам есть дело до черни? Внимание и время младшей Уизли стоили дороже, чем незнакомые люди. Она пребывала в мечтах и тешилась сладким будущим, что куда важнее остального. Совсем скоро у неё будет новая палочка!

В дверях магазинчика рыжую охватило колковатое чувство. Сахарные образы рассеялись, и дымка тревожной неопределённости поглотила мечты. Девушка остановилась на пороге и обернулась к улице. В ней снова зарождались опасения. Вот так, на ровном месте, средь бело дня в уютном Косом переулке!

Зная о том, что трусливые детишки в темноте видят не просто монстров, а уродливых существ, непременно разрастающихся в размерах, Джиневра глубоко вдохнула. Наступает новая жизнь. Пора перестать трусить! Она выдохнула и опять сделала глубокий вдох.

Спокойствие! Никто за ней не следит. Авроры позабыли о смерти Снейпа. Беспокоиться бессмысленно, это те же детские необоснованные кошмары! С твёрдым намерением развенчать тревоги, она осмотрелась по сторонам. Прохожие галдели и суетились. Всё как обычно. Никаких странностей. Никого подозрительного.

Приветствие старика Оливандера напугало, и ответом его не удостоили. Какое бешенство взяло взвинченную Джиневру в тот момент! С какой стати она не живёт как прежде? В чём ещё нуждается? Уже нашли и кукловодов, и жертв, и виноватых! Она-то причем? Чего опасается чужой смерти?

«Сальноволосый ублюдок не даёт покоя, даже находясь в могиле!» – подумалось Уизли.

Случайно, на развороте, её полный ненависти взор упал на грязного, небритого оборванца, который таращился на неё. Уизли покосилась исподлобья. Этого уродца еще не хватало! От его липкого взгляда хотелось помыться. Бывают же мерзкие люди! И почему таких выпускают из Лютного в цивилизованный мир?!

Не имея желания церемониться, она вошла в лавочку. Дверь закрылась, огородив защищающей стеной, однако чувство безопасности так и не пришло. Джиневра кожей ощущала грозящую беду.

Подумалось, что всё это – следы паранойи и они ужасны. Бродяга не причем. Жизни она боится! Не живёт, а прячется забитой дурой! Не улыбается, а испуганно озаряется! Вместо восхищённых взглядов – её, трусишку, не замечают! Никто не любуется! Не восторгается! Уизли дрожащая тень, хуже идиота-Лонгботтома – вот до чего довели невиновного человека!

И вдобавок мерещилось, что следит кто-то недобрый.

«Всё прошло, Джиневра! Спокойно, не поддавайся мнимому страху. Дело остаётся за малым. Угомони тревоги!» – приказала она себе. За то время, что рыжая выбирала палочку, беспокойство утихло, однако стоило завершить покупку и подойти к выходу, как захватил ураган ужаса. За витриной прошлась высокая фигура. Тот самый недружелюбный мужчина. Он явно всё время ожидал её!

Джиневра постаралась взять себя в руки. Она сцепила зубы настолько сильно, что свело челюсть. Глупо вот так отдаваться опасениям! Уизли – гриффиндорка или кто? Если сейчас она не пересилит паранойю, то наверняка не сделает этого никогда. А ещё жить и жить счастливой жизнью!

Девушка вышла и направилась к «Всевозможным волшебным вредилкам» Джоржа, что лежал вниз по переулку, подальше от Лютного. Стараясь не привлекать внимание, она не оборачивалась, думая о том, что в Хогвартсе она была куда уязвимее и сейчас попросту не имело смысла аврорам нанимать людей. Ложная тревога! Почудится же!

Бродяга пошёл за ней.

Джиневра невольно ускорилась и вида, что обеспокоена, пыталась не подавать, убеждала себя, что всё мерещилось. Бывает так, что пути разных людей сходятся и некоторое время они идут одной доро́гой – то называется совпадением. Возможно, это сейчас и происходило.

Бродяга шаркал. Его массивная тень приближалась. Волнение напуганной нарастало, а вместе с тем и пульс. А что, если это и вправду наёмник поганого аврора? Если у него заказ: вот-вот схватить Джиневру и доставить психопату Шарлю? Там, конечно, устроят жестокий допрос с грубыми, нечеловеческими заклинаниями, под которыми даже такая невиновная, как она, подпишется под чем угодно, лишь бы отпустили! Скорее всего, Квентин не побрезгует и тупой физической силой! Куда ниже падать этому уроду, издевающемуся над людьми в удовольствие?

Ненависть к аврору взбудоражила, но сил придала. Ежели действительно её схватят, Джиневра плюнет Шарлю в лицо. Она пообещала.

В надежде найти помощи у прохожих, девушка остановилась. Как уже говорилось: никому не было дела. Большинство спешило завершить покупки и продолжить уик-энд в более спокойном месте. Дети толпились у витрин. Взрослые вычёркивали из списка продуктов пункты, щебетали, торговались. Если кто и замечал, то отводил глаза.

Тень мужчины настигла и поглотила её миниатюрную тень. С замирающим сердцем Джиневра вдохнула побольше воздуха. Внутренний голос не переставал напоминать, что её рука дрогнула однажды над стаканом, и в случае чего во второй раз уже не дрогнет. Из чувств самосохранения она будет защищаться, как настоящая львица!

Успокаивающие размышления не помогали. Ноги предательски дрожали.

Мужчина, будто в издевательство, помедлил.

– Мисс, можно с вами познакомиться? – раздался хриплый, пропитый голос.

Она ответила не сразу. К её лицу словно протянулась рука спокойствия и сорвала вуаль неведения. Уродец хотел познакомиться! Ну и нагнал страху этот тупица!

Джиневра выдохнула.

– Нет. Думаю, не стоит.

– И всё же я настаиваю. Мало на свете встретишь таких очаровательных крошек. Выпьем? – промурлыкал незнакомец и шагнул вплотную к ней. Как видимо, нарушение границ и пережитый страх были последней каплей, переполнившей чашу терпения Уизли.

– Я сказала: нет!

– Какие мы привереды! – мужчина схватил ладошку, которую Джиневра брезгливо вырвала, и продолжил: – Меня зовут Ларри.

– Ну что за идиот?! Отвалите!

– Мисс, да не кусайтесь. Как ваше имя?

– Никак!

– Миледи, я не хочу пугать вас.

– Не корчьте из себя джентльмена! Я не знатная особа, так что отстаньте!

Он подошёл ближе, встревожив Джиневру.

– Вы урод, от вас разит! Отойдите!

– Моё имя Ларри, – повторил бродяга. – Я всегда предлагаю по-хорошему.

– Непонятно что ли? Я не знакомлюсь! – Джиневра одарила оборванца презрительным взглядом и поспешила уйти. В груди клокотало задетое самомнение. Как в голову могло прийти, что с ней можно запросто познакомиться? Да еще и такому грязному и вонючему, как он? Уизли оскорбленно фыркнула.

– Эх, редкая дура! – прилетел прокуренный голос вдогонку. Она остановилась, хотела уже колко ответить, как кончик палочки упёрся в спину и незаметно всадил империо. В мгновенье тёмная магия распространилась по телу – чувство из странных: тебе и холодно, и мышцы будто онемели.

– Что ж, будем общаться так, мисс. Покорная вы радуете меня больше! – залыбился сумасшедший волшебник и побрел к Лютному переулку.

В кошмарных снах бывает так: кричишь и не выходит, бьёшься – тщетно, стремительно бежишь – на деле стоишь на месте. Джиневра бесплодно боролась, но результатов это не давало.

Тело ей не принадлежало.

Под приказом ноги поволоклись за бродягой Ларри. С немым ужасом рыжая видела, как мимо протекают кривоватые домики, ничего не замечающие прохожие, заинтересованные покупатели и весёлые продавцы. Ничто не показывало сопротивления в её довольном личике. Внешне Уизли не была такой счастливой с тех пор, как видела напуганную Грейнджер. Глаза искрились энергией восторга.

Девушка улыбалась.

Какой хаос творился в сознании пленницы? Её вёл псих. Вёл к человеку, который действительно забавлялся игрой. Как жирный кот, Шарль давал жертве уйти, но тотчас догонял и подбивал. Кто он, если не маньяк?

Садист. И это хуже: маньяк в конечном счёте убивает, и его ловят, а садистов если и вычисляют, то долго, и действий никаких не предпринимают.

К тому же у Шарля есть алиби – повод. Он имел право расспрашивать подозреваемых и выпытывать признания. Он будет долго с ней играть.

При встрече Джиневра плюнет ему в лицо дважды.

В Лютном, в первом темном углу, пивное пузо прижало её хрупкое тельце и грязные ручища смяли юбку. В рот сунули склизкий, противный язык. Чуть не вывернуло. Уизли не жмурилась – империо запрещало. Сальные волосы кололи лоб, губу куснули в кровь. Кто-то вовремя оттащил мерзавца, иначе тот бы продолжил терзания.

– Ты сдурел?! Шлюх мало? Веди её к хозяину!

Джиневра увидела не менее уродливого мужчину.

– Так я ж не развлекусь! Как лох, не успею!

– Да говорю же тебе, это не та шмара, больно не соображает! Я лично оплачу неделю со шкуркой, не так уж дорога окажется. По-тихому веди её.

Мужчина криво усмехнулся и потрепал напуганную по щеке.

– Ладно, пойдём-пойдём, шлюшка. Ох, хрустальная фифа! Имя она не говорит! На Плесень будешь отзываться, мразь!

Не передать словами, какая паника зажглась в Уизли, когда стало ясно, что люди, схватившие её, не связаны с авроратом. В мыслях она забилась, заколотилась, завопила – всё бесплодно. Никто не замечал. Ноги тащили в притон. Губы кривились в улыбке. В висках больно пульсировало.

От своих действий хотелось блевать. Предавало собственное тело, пускай и под приказом чужой магии. Самостоятельно она шла в западню, в место, как ей думалось, перекрывающее дорогу в театр! Низкая проба, уже не то, а Джинерва считала себя дорого́й девушкой! Это она должна выбирать любовников! Это она должна быть сверху и изъявлять волю, никак не наоборот! Как и многие, она наслаждалась молодостью и сексом, для неё это не было чем-то высшим, и потому от мысли о продажи тела её больше волновало слово «продажа».

Заработать хотели на ней. Навариться!

Зачем она борделям? Разве мало доступных девушек? Доступных рыжих девушек? Разве в борделях волнует цвет волос? А магия на что годится? А парики?

Дело крылось в естественности – в признаке качества. Трансфигурируйте вещи, они испортятся быстрее. С волосами так же.

Это понимание внесло в душу безысходную муку.

Всё видеть и не принадлежать себе, не мочь сказать, ни капли самовыражения – поистине ужасно. Вы наблюдаете, как в маггловском кино, но не живёте. В своём теле вы гость.

Джиневра вновь забилась в бешенстве. От бессилия её эго застонало. Даже на слёзы лишили прав, и это гнетущее чувство тянуло душу. Ещё хуже было осознание, что она в западне: ожидать спасения не от кого. Если авроры и вытащат, то для допроса, к Шарлю, которого она терпеть не могла!

До этого момента Джиневра до конца не понимала, что её ожидает, но чем дальше они уходили в Лютый, тем отчётливей прояснялось будущее.

Её. Тело. Будут. Продавать.

Это осмысление что-то сломало в ней. Словно что-то светлое, глубоко спящее внутри, вздрогнуло.

Себя не узнавая, девушка вошла в лавку, виляя бёдрами и прикусывая игриво губу. Не знакомые с ней могли увидеть ветреную девицу, сведущую в любовном деле. Навязанное кокетство, игра глазками, хихиканье были рассчитаны на привлечение клиента, и, на счастье Джиневры, зал пустовал. Как видимо, похититель просто развлекался.

Стены, черты интерьера, стойка показались знакомыми. Здесь, только ночью, она покупала яд. У кассы стоял единственный посетитель, эмоционально жестикулировал и что-то объяснял. Широкая спина, высокий рост и знакомый голос заставили Джиневру замереть. Её глаза распахнулись, горло сжалось, и она не сразу поняла: что-то резонировало от громкого вопля. То был её крик, вырвавшийся из-под империо. То возымели власть и ужас, и надежда.

Шарль обернулся и изогнул бровь. В его длинных пальцах лежал флакончик, точь-в-точь как тот, который выкинула она.

Продавец недобро сверкнул глазами. Ещё секунду назад на его лицо легла тень довольства, и фанатический взгляд сказал о многом обманщице. Парализующий яд стоил дорого, ещё дороже личное время, потраченное на разбирательства с недовольным клиентом. Вдобавок ко всему, зелье невидимости, которое впарила рыжая, знатно подорвало репутацию заведения, а это не могло не разочаровывать. Хитрая дрянь была уже в его руках, как всё испортил неожиданный крик. Продавец неестественно выпрямился. Любое волнение со стороны товара могло вызвать подозрения у покупателя. Когда вам подают стейк, вы стараетесь не думать о смерти животного, которого принесли в жертву вашим деньгам. Всем так проще живётся.

– Мм… К…Какая хорошенькая… Новенькая? – промурлыкал Шарль. Известное дело: встревоженные люди расслабляются в обществе простофиль. Квентин хорошо играл, а сутенёр только и желал, чтобы новый клиент не распознал подвоха.

– Новенькая, – кашлянул продавец. – Так что изволите?

Магия надавила Джиневре на затылок, заставляя почтенно кивнуть и скорее направиться в комнаты. Её место не здесь. Ноги потянуло магнитом к обители порока, но воздействие вдруг ослабло, когда Шарль мягко схватил её запястье и остановил. Он привлёк рыжую к себе, осматривая с оценочным вниманием.

– Так-к вы не знаете, кто покупал у вас эт-тод яд, с-сэр? – Шарль подкинул галлеон. Он и сам не смыслил, почему заик никто не берёт в расчёт, однако на примере Невилла Лонгботтома понял, что в этом, правда, есть что-то простецкое.

– Нет, сэр.

Джиневру второй раз дёрнуло магией в сторону комнат, она постаралась вырваться из объятий, но Шарль крепче сжал талию.

– Д-да что ж т-такое?! Я в под-дмастерье у одного зельевара нах-хожусь и ск-кажу вам, что готов зап-платить немало гал-л-леонов, чтобы узнать пок-купателя. Видите ли, м-мой мастер поспорил с друг-гим мастером, к-кто первый воссоздаст рецепт этой бил-л-леберды, и м-мой учитель п-проиграл. Нам к-крайне важно…

– Извините, мы не продаём рецепты, – перебили никому не интересную болтовню.

Квентин подкинул ещё одну монету, наконец, оторвал взгляд от девушки и сосредоточенно посмотрел на продавца.

– И всё же. П-подумайте. Я-явно второй мастер просто к-купил у в-вас…

– Вы зря тратите время. Мы не ведём клиентскую базу.

– А м-может, и не зря… П-продайте мне один флакончик…

– Закончились.

– Да что ж ты дёргаешься? – совсем ласково, с похотливой зачарованностью поинтересовался Шарль, вновь вглядываясь в глаза Уизли. – А п-по какой цене она?

Продавец среагировал сразу. Парализующий яд стоил немало, и подделка рыжей дряни доставила хлопот. А сколько ещё эта сука умудрилась наварить на перепродаже какому-то зельевару!

– Молодой сорт. Дороговато.

– Тысяча?

Заслышав баснословную цену, продавец вгляделся в монету чудака. У богатых свои прихоти, но раз готовы заплатить тысячу, то и больше отвалят.

– Дороже. Говорю, новенькая, ценная. Три.

– Хорошо, б-беру.

– Но, это за час.

– Отлично.

– Плюс за модное бельё должны три сотни.

– Чу́дно.

То, как странный покупатель соглашался, возбуждало в сутенёре алочного демона, который подбрасывал самые нелепые идеи того, как можно содрать с похотливого безумца денег.

– По рукам? – спросил Шарль. – Два часа.

– Восемь триста.

– Было же ш-шесть…

– Ш-шесть – ш-шесть, – передразнили Квентина. – Вы ошиблись. Восемь.

Шарль великолепно сыграл сконфуженность и выложил мешочек галлеонов. Его рука крепче обвила перепуганную Джиневру, которой щёки сводило от улыбки.

– А т-теперь, п-пожалуйста, снимите империо. Я не люблю, к-когда женщина шаблонная. Н-ну же, смелее. Я д-давно клиент в-вашего дела… З-знаю, что п-по чём.

Мужчины растерялись, таращась на чудака.

– Боюсь, она дикая…

– Ничего, это же д-девушка. Сн-нимите.

– Но, сэр! – встрял Ларри и смолк, как только продавец покосился на него и строго повторил просьбу богача. С Джиневры Уизли спало империо, но говорить о невольности магия так и не позволяла.

Шарль кивнул поощряюще и состроил серьёзный, но глуповатый взгляд.

– Сскажите, а что случилось с борделем в двух кварталах отсюда? Я ис-скал вход, н-но… – Шарль вздохнул с сожалением, когда продавец отвлёкся от пересчёта денег и пробормотал:

– Накрыли, нагрянули аврорские рожи. Повязали всех. Одного только не пойму, что за охрана у них там была, раз пропустила крысастых? Жаль, ребят, да сэ ля ви, как говорится.

– Ой, да вы что?! – ужаснулся кокетливо Шарль. – Да, да… Беда… Вот чёрт бы их попутал, этих авроров! Н-надеюсь, у вас ул-лучшили охрану…

Продавец неодобрительно посмотрел на жалобные слёзы Уизли.

– Не переживайте, сэр. У нас головорезы получше будут. За этой я пришлю… да вон, Ларри!

Шарль с очаровательной улыбкой кивнул.

– Тогда к шести заб-бирайте её.

Уизли шла, не видя дороги. Слёзы размывали глаза. Она тряслась, осознавая, что продана. И продана Шарлю! Его крепкая рука не позволяла улизнуть или отстраниться. Жалобный скулёж не спасал. Мужчина оставался непоколебим. Обида, унижение, страх – всё, что могла осознавать Джиневра. То, как они миновали подъезд, лестницу, зашли в чью-то квартиру, оставалось для неё чем-то непонятным и не важным.

Шарль закрыл дверь, развернулся и подал платок, который девушка не сразу приняла. Она долго таращилась на белоснежный лоскуток, чего-то недопонимая. Платок? Самый обычный? Элемент сочувствия и внимания? В какой-то момент она всё поняла и покраснела. Аврор не имел на неё планов, и, в довершении всему, спас.

Увёл от негодяев.

– Вы больше не вернётесь туда, мисс Уизли. Мерлин, и как вас занесло? Разве вам не говорила мама, что ходить у Лютного опасно?

Он просканировал её на наличие темных заклинаний и ослабил эмоциональный запрет. Рыдания, подступающие всю дорогу к горлу, наконец-то вырвались наружу. Она закричала и ослабла, наверняка упала бы, если бы Шарль не подхватил и не увлёк на диван. С сожалением он вздохнул и слабо улыбнулся в поддержку.

– Теперь всё хорошо, мисс Уизли, тихо. Такое в Лютном, к сожалению, часто бывает…

Как видимо, Шарль знал, как поддерживать людей, так как пускал в ход нежность. Он улыбнулся, смягчил тон, сжал холодные ладошки и даже подал стакан воды.

– Выпейте, и легче станет, уверяю. Вы, мисс, выплакали процентов десять влаги, а знаете, как страшно обезвоживание? Ну всё, не надо слёзок, я же сказал, что не отдам вас. Вы знаете, кто я? Наверное, и нет. Так вот, мисс, я аврор!

Глоток прохладной воды от икоты не избавил, но помог отвлечься. Губы дрожали, а внутри зародилось слабое доверие к тому самому человеку, от которого ещё недавно не шёл сон. Она робко кивнула и сделала новый глоток.

– Мне очень жаль, мисс Уизли, что всё так сложилось. Мир полон боли и страдания, не так ли? Вы, должно быть, считаете сутенёра гадким? Не спорю, он мерзавец, но давайте разберёмся. Залезем поглубже, а? Люблю я находить причинно-следственные связи. Так вот, мисс Уизли, скажите, что мы увидим внутри этого звереныша, который так восторженно пересчитывал купюры?

Шарль остановился рядом с ней, притихшей и задумавшейся, и резко переменился, всматриваясь в зарёванное лицо ожесточённым взглядом.

– Зависть. Мерзкую и низменную.

Вода застыла комком в горле. Джиневра закашлялась, попыталась бокал отбросить, но ничего не вышло. Ловко цепкая клешня Шарля схватила подбородок, вторая сжала ладошку на стакане, не позволяя отдалять от губ.

– Именно зависть к деньгам привела его к продаже женщин. Он хотел лёгкой наживы и, глядя на богатеньких сынков, завидовал. Несправедливо, не правда ли? Он рос в бедности, а жить желал хорошо, в то время как некоторым повезло лишь родиться от мешка с монетами. Пейте, пейте, пейте.

Она замотала головой, что стеклянная кромка съездила по дёснам. Шарль направил всю силу в ладонь, держащую подбородок, и мягко наклонил стакан. Вода настырно полилась в рот.

– Странно, я думал, что отравительницы с рук авроров не пьют, а впрочем, вернёмся к сутенёру, – протянул Шарль, смотря на то, как Джиневра давится, но глотает. – Так вот, этот козёл (да, козёл, он продал вас, видя второй раз в жизни!) считает, что мир несправедлив. И поскольку он озлобился, то стал продавцом женских тел и контрабандистом. Сколько горя нахал принёс, верно? Сколько погубил девушек! Это же рабство! Милая, империо куда страшнее авады! И всё же, я вынужден признать: одно их существование, существование «зла», этих гнилых тварей, падших, жалких людишек, выдаёт интереснейшую вещь. Несомненно, это не оправдывает злодеяний преступников, однако… – он отдалил стакан, похлопал мягко по бледной щеке и отошёл.

Более его глаза не замечали девушку.

–…однако ничто не справедливее этого мира, мисс Уизли. Это система. Здесь совсем иные законы. Человек глуп, раз считает, что избежал судьбы. Фатальностей ровно столько, сколько и возможностей выбора, но, мисс Уизли, всякий выбор – это часть системы, которая надиндивидуальна*.

Если бы не было алочного и злопамятного сутенёра, вы бы не попались ему в лапы, и я не словил бы вас и не подал веритасентиум в воду. Но я поймал вас, разве не справедливо это? Более того, без вас, – Шарль посмотрел на часы, отсчитывая время монолога и того, когда подействует сыворотка, – я бы не понял суть справедливости. Так и ловил бы подряд всех упивающихся. Все люди связаны, мисс, и мы не исключение. Без вашей зависти к Гермионе Грейнджер я бы не вышел на сутенёров и не подкинул меченые купюры, и в скором времени их бы не взяли. А уж поверьте, на них тоже давно ведётся охота. Они хуже вас в разы. Так что, благодарю вас. А теперь ответьте: вы отравили профессора Снейпа?

Она хлопала глазами, а с ресниц капали крупные слёзы. На губах замерцала кровь. Бесполезно прикусывать их, когда правда лезет наружу. Джиневра пыталась. Её трясущееся лицо посерело, и она прошептала:

– Да… Это сделала я…

– Хорошо, мисс Уизли. Очень хорошо. А теперь знайте, что он жив.

Она испустила вопль, затряслась и забилась, что Шарлю пришлось еще долго успокаивать перед допросом, и пока он делал это; совсем не законно, но сенсационно вышел новый выпуск «Пророка». О нём будут долго говорить, много раз оспаривать, упрекать во лжи, но в итоге мнения сойдутся на том, что Малфои и Панси Паркинсон целы и невредимы. На фотографиях они держали разные выпуски французских газет с недавними датами.

Комментарий к Плен

* – термин Э. Дюркгейма, означающий независящее от воли индивида

О даа, я всё же заткнула своё недовольство и остановилась в редактуре. Так и с ума сойти можно, ей-Мерлин!

*вытирает пот со лба холодными ручонками*

А вообще я вас люблю, мои читательницы! Очень соскучилась, да и вообщет сама виновата)))

Что ж, осталось всё самое интересное, верно? *Шевелит бровками*

Надеюсь, вы не забыли, что Гермиона осталась с ночевкой в Больничном крыле?))) Кхе-кхе, я тут задумалась над одной философской темой, но пока раскрывать её не собираюсь, не время еще *шевелит интригующе бровями*

Лучше скажите, как вам Шарль? Когда я подкатываю к нему с шипперскими намеками, он надевает маску покерфэйса и игнорирует меня, негодник! Я же в раздумьях над новой историей о недолюбленной и озлобленной девушке и несчастном авроре-шантажисте, мм, не дает мне это покоя! А что вы думаете?

*ушла редактировать следующую главу*

*Миллион сердечек и воздушных поцелуйчиков*

========== Бессонница ==========

Не на своём месте всегда непривычно спать. В этом прослеживается привлекательная таинственность. Неизвестно, как тебя примет постель. Тяжёлым окажется одеяло, и шелковистыми ли – простыни? О чём подумаешь перед сном? Какую забавную историю припомнишь? Какие сны подкинет подсознание? Выспишься?

Словом, волнительно как в детстве.

Новая постель – это миниатюрная крепость, свой личный уголок, почти что хижинка. Это маленький переезд. Это что-то необыденное.

Ещё никогда в Гермионе не преобладало столько восторженных чувств. Она вроде уже и спала здесь, да и место давно знакомое, но сейчас – другое время. Тогда голову заполняли переживания, и лишних минут для упоения не находилось. Отравление профессора и его неожиданное внутреннее кровотечение занимали её всю и обещали недоброе. Тот факт, что сама мадам Помфри изменила правилам и разрешила Гермионе остаться в палате, говорил о крайне паршивом состоянии пациента. О том, что он вряд ли выйдет из комы. Что при смерти. К тому же подпирал Шарль. Всё это не давало никаких шансов уютной атмосфере.

Тогда девушка думала о самочувствии профессора и о будущем. Сейчас – о Северусе и о настоящем.

Больничное крыло вечером – маленький мир, несмотря на белые стены, унылую обстановку и мрачные, совсем нерадостные для многих ассоциации. Для обычных студентов это стерильное место представлялось воплощением болей, мерзких микстур и строгой дисциплины, которую гарантировала колдомедик, но для Гермионы всё было иначе.

Уютно – как дома в выходной день. Волшебно – как перед днём рождения.

Подсвечники сияли достаточно, чтобы мрачные тени разбежались по углам. За окном клубился мягкий туман. Осторожно наступала ночь. Вокруг тихо и тепло. Поппи оставила их, но при условиях, что Снейп будет принимать зелья, не перегружаться ходьбой и посещать процедурный кабинет. Северус согласился.

Тинки принёс вещи, и в благодарность Гермиона потрепала эльфа за щёчку. Домовик на ласку испугался, заверещал, спрятался за хозяином и натянул на мордашку длинные уши. Взволнованный писк вывел Северуса из мрачных мыслей.

– Любите же вы доводить их, мисс Грейнджер…

Несколько секунд она и сама походила на растерянного домовика, но после звонко захохотала и плюхнулась коленями на ковёр, пытаясь увидеть ушастого трусишку. Северус закатил глаза и мягко подтолкнул эльфа к собеседнице.

– Тинки, я обещаю тебе никогда-никогда не покушаться на твои права, не вставать на защиту и уж тем более не дарить одежды! – со всей серьёзностью и невинным ребячеством проговорила Гермиона, за что уловила мягкую улыбку профессора, настолько незаметную, что могло померещиться. Она была как пар на фоне зимнего неба. Как только Северус это понял, тотчас надел маску непроницаемости и ушёл в кабинет Помфри.

Глупец тот, кто считает женщин недогадливыми. Каким-то необъяснимым даром они улавливают незаметные изменения. Будь Гермиона слепой, она бы всё равно почувствовала закрытый взгляд своего профессора. В чёрных глазах не бурлила страсть. В них отражалась ледяная пустыня, где мело пургой. Холодной, буйной, от которой переменяются и часто уходят в себя.

Отрешённость Снейпа девушка наивно с собой не связывала. Для неё и вовсе не существовало шахматной партии, в которую постоянно играл Северус. На репутацию она плевала, а от навязанных конформистских* правил отреклась, когда подружилась с Гарри и Роном. С тех пор советы о том, «как поступать» перестали для неё существовать. Любовь к книгам окончательно сформировала взгляды на жизнь, а потому-то Гермиона находила задумчивости Снейпа иные причины, куда серьёзнее, чем репутация. Очевидно же, что всех тревожило излишнее спокойствие Шарля! Поппи на расспросы не отвечала, от темы уходила, а профессора и спрашивать нечего: знал он не больше нее, да и тревожить лишний раз человека, вышедшего из комы, было сущей глупостью.

После освежающего душа с предвкушением уютного спокойного вечера, сродни кануну Рождества, Гермиона надела гриффиндорскую пижаму с нелепыми львятами, вышла, наслаждаясь теплом мягкой ткани, и застыла.

Северус Снейп закрыл дверь кабинета Поппи. После магического сканирования мужчина застегивал рубашку. Увидев полоску обнаженной груди и длинные пальцы, работающие умело с пуговицами, Гермиона вспыхнула. Она подняла взгляд и встретилась с его нечитаемым выражением лица. Он вскинул бровь.

Девушка смутилась и, чтобы не стушеваться пуще, прошла к своей постели. Нетрудно догадаться, что та стояла, как и прежде, рядом с койкой профессора. Бедняжка-гриффиндорка залезла в пакет с вещами и притворилась увлечённой поиском какой-то важной безделушки. Как и всегда, с бархатных щёчек не сходило пламя.

Не говоря ни слова, но улавливая её реакцию, Северус ушёл в душ.

По тому, как сосредоточена девушка на своих волосах, можно сказать о порядке в её мыслях. После того как Гермиона Грейнджер задержала секундный взгляд на мужчине, стало понятным, что бедные непослушные волосы подвергнутся насилию. Гребень сметал любые узлы на своём пути и рвал запутанные пряди. Был бы тут Шарль, то непременно упомянул, что увиденное единожды никогда не забудешь. И оказался бы прав. Запахи, звуки, ощущения – ничто, по сравнению с навязчивым визуальным образом. Вот почему маги недолюбливают маггловское кино, и вот почему магглы советуют сначала прочитать книгу, а после посмотреть экранизацию.

Воображение безгранично, но то, что восприняло наше зрение – вечно. Объятия, запах парфюма, мелодия – забудутся. Фантазия их в точности не воспроизведёт, но вот лицо актёра, рекламу Шанель и женщину с самой загадочной улыбкой не забудет никто. Как ни описывай, первым представится то, что увидели глаза.

Глаза Гермионы увидели многое. Будь ей Снейп безразличен, она никогда не обратила внимание, скорее удивилась, но не взяла бы в голову. Любая другая на её месте не предала бы значения ни широким плечам, ни исполосованной шрамами груди. Кому интересно, что скрывается под мантией неприступного Мастера зелий? Кто задумается о рубцах, таивших историю мрачного прошлого упивающегося?

Гермиона отложила расчёску, всматриваясь в окно. Осознавала ли она, что ничего не видит, кроме густого тумана? Нисколько. Стремилась ли она разглядеть что-нибудь? Нет. Её мысли остались в прошлом. Отвлечься на что-то другое она уже не могла. То, как шелковая рубашка струилась по коже, прикасалась к рельефу тела, к груди и ключицам профессора, навсегда закрепилось в памяти. Шрамы, которые стягивали бледную кожу, не показались уродливым ни на животе, ни на груди, ни на шее. Разве может видящий красоту души, обращать внимание на физические изъяны? Нет.

Как бы банально ни показалось на первый взгляд, но Гермиону увиденное впечатлило. Нет, у Снейпа не было кубиков пресса, накаченных мышц и прочих изяществ, которыми могли похвастаться обложки модных журналов. Он был скорее подтянутым и широкоплечим, а сила больше заключалась не в физической мощи, но в интеллектуальной и духовной. Бледная метка Волдеморта красноречивей всего заявляла об этом и устрашала. Только вот Гермиона и этого не замечала. Его тело было для неё не эротизмом Давида и не предметом эстетического восхищения, но символом.

Он мужчина. Мастер зелий. Её профессор. Раньше они играли. И играли любовников. Забавлялись в глупую затею «Привыкайте» и искали разгадку витражам. Теперь ничего этого нет, а на всё больничное крыло они одни. Даже Поппи оставила их!