Текст книги "Последний спектакль (СИ)"

Автор книги: Безупречное алое цветение

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Она не шевелилась.

– Поцелуй, – продолжал Шарль. – Неужели для вас наличие такой сцены стало открытием?

В зале никто не ахнул, не переглянулся – все глазели то на Грейнджер, то на Снейпа. А её забил озноб.

– Мистер Шарль, это возмутительно! Мисс Грейнджер – студентка, а мистер Снейп – её профессор! Вы не только порочите школу, но и уверенно толкаете нас за грани эпатажа. За такое нас закроют! Я против! – подала голос сердитая Минерва. Квентин отреагировал на это чересчур спокойно, словно каждый день разжёвывал мамашам, что с их дочерьми ничего не случится. А Макгонагалл сейчас, как никогда, походила именно на встревоженную даму века, эдак, XIX, считающую поцелуй компроматом, а Снейпа никем иным, как совратителем.

– Ваша проблема, директор, в том, что вы видите в них актёров, а не персонажей. Для вас они Северус и Гермиона, для меня и зрителей – Антоний и Клеопатра. Грехом не будет, если Царица поцелует своего любовника в момент триумфа. Это не кабинет и не класс.

– Мисс Грейнджер, стойте. Поцелуя не будет, – твердо, чеканя каждое слово, проговорила Макгонагалл.

Гермиона только тогда пришла в себя. Оказывается, всё это время она, если и дышала, то очень слабо и с трудом.

– Мисс Грейнджер сейчас не с нами, а на сцене. А это уже не она, а Клеопатра. Не путайте актёров, директор Макгонагалл.

– Это вы, мистер Шарль, забываетесь! На сцене дети. И спектакль детский. Никому не нужен поцелуй. Он ничего не даст.

Шарль медленно заулыбался, словно в его руках были все козыри. С очаровательным ленивым видом он протянул:

– В таком случае, что ж вы не выбрали для детей асексуальную пьесу, а, директор? Клеопатра и Антоний – одна из страстных пар человечества. С этим не поспоришь – раз. Два: даже в детских сказках хэппи-энд не удался, если в нём отсутствует поцелуй. Белоснежка. Золушка. Спящая красавица. Вы избрали тему любви? – он развёл руками. – Извольте следовать канонам. Поцелуй – логичный элемент, один из базы. Я не заставляю их разыгрывать постельную сцену, а всего-навсего прошу прикоснуться к любви. Это смело, это красиво, этого ждут зрители.

– В сценарии о, так называемом, «прикосновении к любви» ни слова!

– На то она и пьеса. Актёры не читают, а показывают. Мы передаём смысл, а то, как именно мы это делаем, вас уже не касается. Мисс Грейнджер, почему стоите и глазами хлопаете? Возвращайтесь в образ Царицы да вперёд!

Немой крик разрывал ей горло, когда студенты, Шарль, Трелони и Макгонагалл уставились на неё с ожиданием. Последние двое запрещали недобрыми взглядами всякое движение. Остальные считали Гермиону королёвским шутом, обязанным развлекать толпу пошлыми перфомансами. Дурные слизеринки шевелили бровями и лишь добавляли щепетильности положению. Как складно пиар-агент завёл жителей Хогвартса в ловушку!

Но что в поцелуе неправильного? Где кроется коварство? Это игра, принадлежащая сцене. Законы театра не отменяют принципов настоящих, а учат жить жизнью других. Ей просто нужно перевоплотиться: забыть себя и быть египетской правительницей. «Легче лёгкого!» – сказал обманчивый внутренний голос. Это было далеко не так. Сходства образа Клеопатры и характера Гермионы Грейнджер крылись в принадлежности к женскому полу да в чувствах к зрелому мужчине. Всё остальное – сплошь различия. Учебники говорили, что плох тот актер, который играет исключительно себя. Никто и не спорил. Но на сцене она не забывала ни себя, ни профессора Снейпа. Не могла.

Джинни усмехнулась, будто считав её мысли. За секунду Гермиона приняла решение: она либо сыграет другую личность полностью, либо провалится сквозь землю, но сотрёт эту поганую улыбку с веснушчатой морды.

Она со страхом повернулась в сторону Снейпа и словила пристальный взгляд. Для профессиональной актрисы в несколько дублей ласкать губы партнёра не составит труда. Но Гермиона была даже не любитель! Новичок, и как дал понять профессор, до сих пор не научившийся играть. Будто в издевательство он всё это время выглядел закрыто и нечитаемо. Нельзя предположить, о чём думал он сейчас. Он не Антоний.

– Ну же, мисс Грейнджер, – проворковал Шарль, а показалось, что его голосом говорил сердитый Снейп – тоже ожидавший её решения. Все наслаждались происходящим, кроме неё и профессора. Гермиона не смела шевелиться, хоть мышцы и передёрнуло. В сознание закрались мысли о немедленном побеге, но тотчас воспринялись как глупость.

Такого удовольствия она не доставит никому.

Смелость готовила к действию. Главное ведь начать, так? В то же время устрашающая реальность не позволяла решиться. Однажды прикоснувшись к его губам, она не сможет вернуться. Всё изменится. Это точка невозврата, из-за которой медлила она и о которой думал Снейп.

Стояла тишина, как во время урока, к которому никто не подготовился. Сейчас именно она, лучшая ученица, стояла у доски истуканом. Если для двоечника такое поведение в порядке вещей, то отличнице обернётся позором. Страх её детства был именно таким. Она не знала, что делать.

Актёрство – испытание храбрости, а гриффиндор – это диагноз.

С мыслями, что сегодняшний день окажется самым унизительным в её жизни, Гермиона медленно двинулась на профессора. Решительность с каждым шагом меркла.

– О воплощенье мужества и силы! – прошептала она с хрипотцой, которая возникла не от сценического образа, а от волнения. —

С улыбкой ты вернулся, разорвав

Тенета злой судьбы!

Следивший за ней Снейп не сразу начал строчки. Он долго прожигал дерзкую девчонку холодным взглядом, как мишень, в которую неминуемо попадёт проклятье. Ему казалось, он один видел последствия и чувствовал их.

– Мой соловей!

Мы спать навеки уложили многих, – слова мягкий баритон растягивал с таким же желанием, с каким Гермиона хотела оттянуть момент поцелуя. Девушка медленно подошла к мужчине и остановилась меж его раздвинутых коленей. Он сидел, она стояла, но даже сейчас чётко ощущалось, какая она маленькая и наивная по сравнению с ним. Снейп заговорил:

– Любимая, хоть в волосах моих

Мелькает седина, – её дрожащие ладошки сжали плечо совсем не так, как несколько минут назад. Это было невесомо. Сквозь неуверенность пробивалась женская чувственность. Подушечки пальцев коснулись горячей шеи. Она готова была поспорить: он вздрогнул. Рубец пылал жаром, словно под ним до сих пор тлела боль от укуса змеи. Снейп замолчал и осмотрел лицо стеснительной девушки. Прежде чем продолжить, он заглянул в её глаза:

– всё ж не совсем

Иссяк мой ум, источник нашей мощи,

Ещё с юнцом могу я потягаться.

Она стыдилась своей реакции на взрослого мужчину, тогда как внутри ликовала девичья влюблённость. «Как глупо и как прекрасно!» – горько подумалось. Кто мог бы ей подсобить сейчас, на сцене? Не нашлось бы таких. Она была беззащитной, и нынче это казалось примером слабости. Зрители и сплетницы, как падальщики, поджидали малейшей ошибки – проявления их романа. Девушка постоянно напоминала себе об осторожности и оттого захлёбывалась чувством унижения.

Вид Снейпа уже заставлял жалеть о принятом решении. Чтобы избежать повторного провала и не показаться влюблённой дурой перед всеми, Гермиона раскраснелась, быстро наклонилась и коснулась тонких губ.

Воцарилась тишина. Подушечки её пальцев приласкали шрам. Она замерла. Волнение клокотало в юном сердце. Ни о какой страсти речи идти и не могло. Гермиона имела небольшой опыт в поцелуях, однако сейчас многие сочли, что она и вовсе не понимала значения этого слова. Гермиона не шевелила губами, незаметно дрожала, не зная, куда деть себя, как справиться с нахлынувшими чувствами.

В это же мгновенье Снейп неожиданно схватил хрупкие плечи и с нежностью ответил манящим и столь желанным губам. Девушка вздрогнула, когда горячие пальцы нырнули в кудри и мягко зафиксировали, не позволяя пугливой отдаляться. К ней впервые прикоснулась любовь. Она шевельнула её душу, тронула сердце трепетом. Снейп целовал её не с теми же глубиной и сладостью, с какими бы Антоний ублажал возлюбленную Клеопатру. Иначе. Он с жаждой пробовал её губы, как драгоценное вино из хрустального кубка и этим вызывал мурашки.

Её топил восторг.

Охваченная пробуждающейся пылкостью Гермиона неуверенно погладила плечи. Напряжение сразу куда-то делось… Шокированные взгляды, осуждения и унизительные присвисты померкли. Она просто не замечала их, ведь изнутри грел слабенький лучик счастья и опьяняющая нежность. Был только профессор и его горячие ласковые губы.

Стеснительные движения заставили Снейпа крепче прижать к себе Гермиону. Когда к робости девушки прибавилось любопытство, Северус чуть не застонал и отстранился. Уголки его рта дрогнули в мягкой улыбке. Губы перешли на белоснежную шею, где кожа была особенно чувственной. Повинуясь инстинктам, слабости, возникшей во всём теле, она прижала его голову плотнее.

Шарль медленно расплывался в улыбке и с взглядом победителя смотрел на директрису. Макгонагалл не моргала и неотрывно смотрела на сцену. В её глазах мелькнул особый холод, когда Северус с невыразимой лаской покрыл поцелуями ключицу студентки.

Гермиона сияла. Горячие губы до сих пор казались на её устах. Она не открывала глаз и наслаждалась ощущениями. Лишь когда Снейп неспешно разжал объятия и выпустил из поцелуя нежную, словно шёлк, кожу, она пришла в себя. Её щёки теперь напоминали два спелых персика, обласканных лучиками южного солнца.

Как ящер, Снейп медленно повернул голову в сторону зрителей. Его дыхание было тяжёлым, взгляд обещал жестокую расправу всякому, кто осмелиться разинуть рот и даже пошевелиться.

Шла репетиция. Клеопатра и Антоний поцеловались. Наконец-то Шарля что-то впечатлило! Не смея смотреть в глаза профессору, Гермиона попыталась отойти, но руки Снейпа задержали её на некоторые секунды. Если бы она осмелилась и опустила взгляд, то вздрогнула бы. Нечто, полное любви и желания, мерцало в чёрных глазах, когда профессор изучал её.

– Теперь вы довольны? – разрезал тишину кроткий девичий голос. В нём отчетливо слышалась отдышка, а на лице читалось выражение, словно Гермиона проиграла спор и выполнить обещанное не составило никакого труда. Шарль метался восторженным взглядом от Снейпа к ней и обратно.

– На самом деле, мисс Грейнджер, Клеопатра целует Антония в конце сцены и этим ставит финальную точку, вы же даже не договорили. Но для первого раза, вышло натурально, хоть и немного не так. А теперь все свободны, Цезарь и стражники остаются. Ещё раз прогоним. Клеопатре тоже нужно остаться, примерить парик и украшения, – перевел тему Шарль, добившийся своего.

К тому времени Снейп ушёл. Потрясённые поцелуем студенты оборачивались и глазели на Гермиону. Некоторые не считали лишним попялиться на припухлые губы или рассмотреть покраснения на теле. Кто-то просто обходил стороной. У стены Гермиона заметила глупых слизеринок, но те показали ей большой палец вверх.

Похоже, они были теми немногими, кто видел на сцене нечто неподдельное. Гермиона не осознавала этого.

Её сердце вновь заныло. Воздух представился ледяным, а внутри погас свет надежды. Опять она отвечала на поцелуй, а он лишь играл. Антоний, не Северус? Ей не верилось, но внутренний голос убеждал, что именно наивность отличает девушку от интересной женщины. Конечно, тот врал, но Гермиона была слишком потрясенной, чтобы это понять. Она запуталась в своих мыслях окончательно. Она помнила миссис Малфой…

– Вы староста гриффиндора?

Гермиона кивнула и с усталостью в грустных глазах рассмотрела новенькую из Чармшира.

– У меня случилась беда. Кто-то залез в мою спальню и порвал все платья. Домовики ничего не признают. И я не знаю, что делать.

Гермиона алгоритм знала, да делать не желала – настрой не тот.

– А давайте сразу с директором решим вопрос. Я немного занята.

Сухой ответ Минервы ударил её, как хлыстом:

– Нет, мисс Грейнджер. Этот вопрос расхлебывать вам, – отчеканила директриса и с недовольным видом вышла за дверь.

Перед самой примеркой к Гермионе прилетела сова с запиской:

«Хогсмид, за лавкой «Писсаро». Эта суббота, 11:30. Жду».

========== Сплошные поражения ==========

Свечи испуганно взвились к потолку, будто по стойке смирно, когда дверь одного из кабинетов Хогвартса распахнулась и с грохотом ударилась о стену. От столкновения с металлической изящной ручкой остался оскол. Встревоженная неожиданной яростью Горгулья сжалась и отвернула голову в сторону лестниц. В такие опасные моменты она всегда старалась не привлекать внимания. Не каждый камень выдержит магического натиска, особенно когда хозяин такой, как Снейп, в дурном настроении, в таком, как сейчас. По этой причине она осторожно затворила магией дверь и, оказавшись в безопасности, спокойно выдохнула.

Воровато оглядываясь, тишина постепенно возвращалась во всё ещё неспокойный коридор, у которого горящая боль от только что полученной раны мучительно остывала. Вместо стонов, в заброшенных частях Подземелий пульсировало эхо грохота. Но и оно вскоре затихло. Восстановился порядок. Замолкло всё.

Воцарившийся покой стёр всякий след только что промчавшегося чёрного вихря. Влюблённые в слухи портреты помалкивали, предпочитая стену сырой и тёмной каморке – знали, что декан факультета церемониться не будет и при удачном случае устроит перестановку, а потому-то и не спешили попадаться под руку бывшему пожирателю.

Из своего угла не высовывался и Кровавый Барон.

Тишина, повисшая в кабинете после грохота двери, была иного рода. Так бывает только перед бурей, или, проводя аналогию со словами кретина Шарля, исключительно перед взрывом. В такие моменты таймер бомбы затихает.

Тик-так-тик-так-тик-так.

Северус облокотился о рабочий стол широкими ладонями. Его длинные пальцы походили на ястребиные когти, которые вцепились в края и стремились разорвать древесину на части. Снейп задержал тяжёлое дыхание и прикрыл глаза. Покрасневшие губы всё ещё горели. Едва уловимая ваниль, которой пахли волосы Гермионы, до сих пор преследовала мужчину, словно его тайная боль и сокровище в одном флаконе стояла здесь, рядом. Ему было невыносимо.

Северус вдохнул горький воздух сквозь зубы и сжал сильнее край холодной столешницы.

Он ненавидел Грейнджер.

Дыхание вырвалось облаком пара. Обычно, если Тинки не справлялся с Хогвартскими делами, Снейп топил камин сам. Сейчас такого желания не возникало. Гнев, дующий вены, сливался в его душе с костром, вызванным нежным, доверчивым поцелуем девчонки. Нет, девушки.

– Студентки… – прошипел он хриплым голосом и с едва сдерживаемой яростью ударил ладонями по столу. Чернильница пошатнулась и упала.

Тик-так-тик-так.

Не Клеопатры, а его ученицы. Совершеннолетней ученицы.

Тик-так.

Гермиона Грейнджер смело оставила печать своими нежными, желанными губами. Теперь он знал вкус слаще спелой черешни. Как давно Северус тайно желал познать этот вкус, наблюдая за ней в роли Антония? Застенчивость, в которой она долго не решалась двинуться к нему, излучала манящий для мужчин свет, совмещающий в себе невинность нынешнего дня и всю страстность завтрашнего. В эти долгие минуты ослеплённый Северус сходил с ума. Он сильнее обычного представлял, какая пылкость таится внутри мисс Грейнджер, и оттого долго не мог отвести взгляда от этого чистого и одновременно чувственного ангела.

Втайне от себя самого он молился отказу девушки и намного сильнее надеялся на гриффиндорскую смелость.

Вспомнился дурманящий вкус её молочной кожи и то, как Гермиона не смела остановить его и продолжала играть. Что бы он мог с ней сделать, останься они наедине в тот момент?

Северус медленно открыл глаза, налитые ненавистью к себе, и не к добру затаил дыхание. Чёрное пятно пожирало белоснежные пергаменты, пятнало их.

«Чернила, губящие чистоту…» – пронеслось в голове красной тряпкой. Вспыхнули новой волной гнева воспоминания бала: напуганные глаза Гермионы, ваниль и белоснежное платье с фонариками.

Он был в чёрном.

Тик…

Ярость вмиг овладела им. Свирепствуя, Северус швырнул флакончик в стену. Одновременно с лязгом удара взорвались стёкла в шкафчиках, треснули со скрипом петли дверец.

– Студентка, – повторил Снейп, не обращая внимания на магический выброс, и ударом скинул стопки работ со стола. Пергаменты с шелестом полетели на пол. Он схватился за книгу и снёс ею канделябр, сам фолиант с хрустом корешка ударился о медный котёл. Прогремел металлический звон. Магией Снейп взорвал любимый котёл.

«Виновата в поцелуе не Гермиона Грейнджер, не удержался ты!» – проник насмешливый голос в голову.

Столь драгоценный и сложнозаколдованный стол, сделанный на заказ, Северус опрокинул вместе с колбами, склянками и деревянными французскими ложками. Дребезг стекла пронёсся эхом меж стен кабинета. В камине вспыхнул огонь, взвившись глубоко в трубу. Профессор яростно пнул тумбочку, попавшуюся на пути, схватился за дверцу книжного шкафчика с намерением дёрнуть вниз.

– Совсем сдурел?! Снейп. Что. Ты. Творишь?! – раздалось яростное рычание позади. – Остановись сейчас же!

Дверцы его рука не выпустила.

– Поди. Вон. Минерва! – прошипел низкий голос, принадлежащий больше не человеку, а какому-то демоническому существу. Существу хоть и сильному, но загнанному в угол неземными охотниками, чувствами, которым даже он сам побоялся бы дать имена.

Его магия пронеслась между банок с заспиртованными ингредиентами и в одночасье взорвала стёкла. Послышалось недолгое падение ошмётков мерзких тварей. С полок словно кровью заструился вонючий спирт.

– Перестань! – приказала Макгонагалл и вошла, хлопнув дверью. Она сама не менее нуждалась в паузе. – И изволь объясниться!

– Вон! – рявкнул Снейп с лицом, искажённым болью и презрением. Свободной рукой он указал на дверь женщине, заварившей спектакль, а следовательно, толкнувшей его в клетку к дикому зверю, которым был он сам.

– Не уйду! Сначала ты перестанешь паясничать и расскажешь, как ты понимаешь педагогическую этику. Может быть, тебе знакомо и такое слово, как мораль? – её тактичность трещала по швам, и дребезжащий голос не скрывал этого. – Возможно, все, кроме меня, поверили в сцену поцелуя, но я видела, что ты не играл! Северус Снейп, чёрт тебя подери, ты не играл!

Северус расправил плечи и отцепил одеревеневшую от напряжения ладонь. Дверца шкафа скрипнула в попытке побега, но замерла от вибрации магии. Не передать словами той силы, которая клокотала в груди мужчины, и, несмотря на это, он нашёл в себе стойкость обуздать эмоции. Не сейчас, не при Старой Кошке давать им волю. Мужчина, обычно всегда владеющий собой, прикрыл глаза и вдохнул воздуха глубже.

Минерва не умолкала и взялась за старый приём манипуляции – продолжила разочарованным тоном:

– Как ты посмел? Ты, хваленный Альбусом шпион, герой и педагог! И поддался глупому безнравственному порыву, или неправда?! Не смей отпираться! Я знаю этот взгляд и знаю тебя! Погром, который я наблюдаю, тебе не объяснить ничем иным!

– Не неси чепухи, Макгонагалл, – устало и совсем равнодушно проговорил Северус и переступил осколки колб, – то, что я… поцеловал Грейнджер иначе…

– Как захотел.

– Откуда тебе знать, как я хотел? – огрызнулся Северус и достал бутылку огневиски, меняя тон на безучастный, – да, я поцеловал актрису, но это не означает, что я соблазнил студентку. Тебя же это печёт, не так ли? Так вот, Минерва, Шарль прав, мы были на сцене и я видел Клеопатру, и, признаться, трагичность её судьбы меня тронула сильнее, чем страсть к Грейнджер. То есть н-и-к-а-к.

Раздался лёгкий щелчок крышки. Янтарная жидкость наполнила бокал, и взгляд Северуса на секунды застыл в цвете алкоголя. Даже в нём он находил оттенок её глаз.

– Нечего сказать! Взял себя в руки, а теперь, как баран, споришь! А что это? Ответь, что ты сделал с кабинетом? Из-за чего к пойлу за помощью побежал? Перо Шекспира ранило сердце? Ох, не лги мне, Снейп!

– Не лгу тебе с такой же степенью, с какой бы интересовался твоей любимой всезнайкой. Прекрати шипеть и скалиться.

С губ Макгонагалл вылетели слова, заставившие Снейпа на доли секунды потерять контроль вновь. Он замер, когда услышал пулемётной дробью:

– А как мне не шипеть, если ты захотел утащить в постель Гермиону Грейнджер! Собственную студентку! Девочку, которую знал с её одиннадцати лет, Северус! В своём ли ты уме?

Снейп вместо ответа уселся на единственный уцелевший диван и развалился, как самый нахальный правитель, существующий в истории человечества. Он сделал пару медленных глотков, опаливших горло, и посмотрел на Макгонагалл. Его взгляд окончательно покрылся толстым слоем льда, скрывающим бушующий океан на глубине. Бесстрастно он спросил, изогнув при этом чёрную бровь:

– Тебя волнует моё бельё?

– Нет.

Он выдержал паузу – навыки шпиона всё ещё пригождались.

– Тогда не ройся в нём. Скитер и то пока не дошла до скандальной пары Хогвартса. А знаешь почему? Пиар ваш плох, Макгонагалл, он – прогнившая палуба тонущего корабля. Даже пожар на ней, палубе этой, не привлечёт общественность – не загорится. А вот матросы сгинут все. Ты не заметила гнили и допустила к штурвалу не того. Или, что, не так? Действительно, Минерва, поправь меня, если я ошибусь. Ты ни чёрта не шаришь в пиаре и во всём потакала Шарлю до сегодняшнего дня. А зря, этого выродка не стоило и в школу пускать. Но ты пустила. Ты выбрала спектакль. Ты разрешила отдать роль Грейнджер. Из-за этого целую её я, дурит Уизли, а в школе все шушукаются, – он жадно осушил стакан и налил ещё. Минерва не находила слов для ответа, да Снейп и не позволил бы прервать его. – Поэтому тебе, брезгливой и обременённой моралью, и подавно не стоит копаться в моём белье. Ты молчала тогда, молчи и теперь. А сейчас попрошу выйти и закрыть дверь с обратной стороны. Я разберусь сам, – отчеканил Снейп сухим менторским тоном и сделал новый обжигающий глоток. Желваки ходили на его лице, а тяжёлый взгляд стремился изжить незваную гостью хотя бы невербальным способом.

По мере того как Снейп говорил, в директрисе Макгонагалл, всегда обладающей достоинством, знающей такт и чувство меры в спорах, рвалось на маленькие кусочки терпение. Как рычащий на охотников зверь, Северус защищался, и оба понимали это.

Если раньше она спустила бы такое с рук, то сейчас, когда на кону стояла честь любимой гриффиндорки, лучшей ученицы и наивной, по сути, девочки, Макгонагалл приходила в бешенство. Одна аморальная мысль, что профессор Хогвартса смеет влечься к студентке, заставляла её скалиться. «Невозможно представить такую пару! – напоминала она себе. – Мы все цивилизованные люди, и игры в мезальянс ни к чему! Он выбросит её, как только надоест! Жизнь надкусанной девочки полетит под откос! Как много она потеряет в отношениях со Снейпом!»

Минерва злорадно улыбнулась, и повисшую паузу рассёк директорский приговор:

– Все обвинения снимаются с Гермионы Грейнджер, – промолвила Макгонагалл с горящими глазами, – её отработки закончены. Если ты желаешь, чтобы я сохранила твою тайну, не приближайся к ней без необходимых на то причин.

Снейп не знал, как изменилось его лицо, но по тому, как вздрогнула и как невольно отшагнула директриса, стало ясно: гнев вновь овладел им.

– Ты не посмеешь, – прошептал он и подался вперёд.

Она не сразу вернула властный взгляд. В её речи проскользнула строгость:

– Посмею, если ты, извращенец, попробуешь запудрить мозги студентке! Мы в одной лодке, Северус, нам лучше дружить.

Невесть сколько продолжалась бы перепалка враждебных взглядов, если бы не Тинки, выбежавший будто в доказательство словам директрисы.

– Тинки пришёл сказать, что всё готово…

Снейп встал и молча склонил голову. Макгонагалл без тени улыбки кивнула и вышла.

***

Тем же вечером, когда закончились репетиция и примерка, Гермиона пообещала себе не царапать душу раздумьями о профессоре и о том, что между ними произошло. С трудом она уводила мысли. Ещё никогда учебе и будущему не удавалось так непоколебимо терпеть фиаско в её голове и так изящно находить дорогу к мыслям о поцелуе, как сейчас.

Единственным спасением оказались витражи. Гермиона ухватилась за них, как за тонкую нить клубка, и потянулась из бездны влюблённости и романтики к твёрдой земле реальности.

Удивляло то, что всегда предусмотрительная Макгонагалл до сих пор не потребовала витражи для создания древнеегипетских украшений. Ещё в начале года она заявляла превратить их в части декораций… А теперь? Девушку передёрнуло.

Идея сделки с мистером Домшоном не нравилась изначально. Сейчас же, когда Гермиона выяснила, что обладает не просто искусными стёклышками, но артефактом, не допускалась и мысль заработка денег. Невозможно! Она не позволит!

Девушка из Чармшира топталась у выхода и трогала от неловкости свой локоть. Оно и понятно: пока спектакль – командная тайна, и нечего соперникам делать на чужой репетиции. При виде пугливых глазок сердце Гермионы сжалось.

– Веди, разбираться будем. Говоришь, вещи разбросал кто-то? А у другой что?

Они направились в сторону гриффиндорской башни. Пока шли, чармширка неустанно болтала о происшествиях:

– Кто-то проник и перерыл вещи. Мадам Клэр очень не рада этому… Я же как… прихожу, а там всё разбросано, платья, которые выглаживала магией часами, представляешь, часами! А здесь их смял кто-то. А у соседки пропали бусы к спектаклю! Костюмы каждая сама везла…

Гермиону рассказ наводил на подозреваемую, и всё же она старалась не делать поспешных заключений. Уизли не так глупа, как кажется. Она не стала бы повторяться.

Когда дверь спальни чармширок отворилась и перед Гермионой предстал беспорядок, на стене выросла тень длинной, тучной фигуры с огромной шляпой и торчащими из неё облезлыми перьями. Больше походя на странную бабку, нежели на элегантную женщину, мадам Клэр вздёрнула курносый нос и вальяжно вошла. Зрелище чем-то напоминало третий курс, урок защиты от темных искусств, когда Невилл бросил ридикулус в мрачного Снейпа. Об этом она поспешила забыть. Только не Снейп. Не его опытные нежные губы и профессиональная игра!

– Я думала, что решать такой вопрос нам пришлют кого-то получше актрисы, ну, или хотя бы получше вас…– вытащил из размышлений грубый голос Клэр. Гермиона чуть не вздрогнула. Она подняла скромный, но сильный взгляд и тихо спросила:

– Простите?

– Не расслышали? Я сказала «…получше вас».

От беспардонности Гермиона раскрыла рот. Оскорбление, наглое и прямое, ошарашило её. Она никак не ожидала услышать такое от женщины, так как всегда казалось, что только дети и хамы способны на такое безрассудное, неэтичное поведение. Потому-то всё, что смогла сделать Гермиона, так это спросить:

– Почему?

Клэр, никогда не встречавшая столь нахальную, смелую школьницу, изумил вопрос, но она быстро нашла, что ответить.

– Я думала, что вы просто выскочка и почемучка, но чтобы задавать вопросы невпопад… – она хмыкнула, – и вы лучшая ученица? Бред какой-то… Позовите Макгонагалл.

Но Гермиона не двинулась с места. Она вспомнила, как Снейп на педсоветах хранил спокойствие, как Макгонагалл тактично вела беседу, ощущая раздражение, как сам Дамблдор держал отпор тёплым взглядом. Не вскипать – первый шаг к взрослению, а она именно это и пообещала себе. Стараясь не обращать внимания, девушка покачала головой и спросила вновь:

– Почему? Почему, извольте!

Клэр подарила утомлённый взгляд.

– Ну и? Я должна задать вопрос «Что «почему»?».

– Именно. Почему вы считаете, что имеете право оскорблять актрис и меня? Я пришла помочь вам. Давайте обсудим вашу проблему.

– Нашу?! – завопила директриса Чармшира. – Повторите, нашу? Это проблема вашей школы, мисс Грейнджер. Но знаете, больше всего меня удивляет не то, что произошло (Это Хогвартс, ничего лучше я и не ожидала), а то, что директор такого «престижного» заведения послала решать вопрос о воровстве студентку с сомнительной репутацией. Вы ведь не станете отрицать, что именно о вас ходят слухи, как о пойманной с поличным?

Если, получив пушечное ядро прямо в грудь, человек остался бы жив, то у него, наверное, было бы такое же выражение лица, как в эту минуту у Гермионы. Она не знала, как отреагировал бы взрослый человек на столь грубый и нежеланный удар. Она задала вопрос о неуважении к ней. Ей ответили.

Невидимый капкан Джинервы, который всё это время висел в воздухе, цепко сомкнулся на шее Гермионы сейчас. Последствия ложного обвинения в воровстве и отсутствие оправдания влекли за собой цепочку неприятностей. Ни возразить, ни отбить натиск сейчас нельзя. Будет поистине странным, если Гермиона начнёт возражать. Ради рейтинга школы пришлось промолчать тогда, придётся и в этот раз. Вновь принести себя на жертвенный алтарь пиара. Внутри девушки всё противилось: гордость требовала возразить, чувство собственного достоинства и вовсе – уйти. Без раздумий она развернулась бы и тотчас покинула беспардонную женщину, не будь у неё значка старосты. Директриса ясно дала понять: одним её плечам выносить давление разбирательств. Клэр продолжала:

– Хороша… Нечего сказать! Если взялись за грязь, то умейте и отмываться, грязнокро… грязнуля!

– Мэм! – сначала возмутилась, затем заметно расстроилась Гермиона, – вы же сама директриса школы и как видимо… – её подавленный голос стих, когда она заметила агрессивную решительность в холодных, пустых глазах мадам Клэр. Аргументы не дойдут до той, даже если бы говорил сам Мерлин. Взяв паузу, девушка опустила глаза в пол и сжала кулачки.

Кровь застучала в висках и позорно, совсем не очаровательно наливала щёки стыдом. Она не знала, как общаться с такими, но была готова поспорить, что психика Клэр не взрослее её.

– «И как видимо», что, мисс Грейнджер? И? Вы оборвались, или нечего сказать? – с надменностью промурлыкала женщина, наслаждавшаяся видом растерянности. Она не любила, когда такие соплячки, как и эта гриффиндорка, задирали нос и умничали перед ней. Таких Клэр быстро усмиряла.

– И как видимо, – раздался голос из коридора, – вы недалеко ушли от тех не обделенных умом сплетниц, что разносят ложь. Мадам Клэр, что здесь происходит?

Макгонагалл подоспела вовремя. Стёклышки в её круглых очках отражали огни свеч, поэтому оставалось неясным, как она смотрела на бывшую однокурсницу. Но по поджатым губам стало понятно: дальше будет недружелюбная атмосфера. После перепалки со Снейпом сил на новый спор не осталось, однако Макгонагалл вовремя поняла, что ту, которую защищала от орла, добровольно отдала на растерзание гиенам.

– Минерва, – протянула приторно Клэр, – зачем ты послала воришку? Хочешь, чтобы она улики все замела? Уже был случай…

Если бы Гермионе завязали глаза, она не узнала бы голос Макгонагалл: настолько тот был сух и предостерегающий.

– Мисс Грейнджер ни при каких обстоятельствах не взяла бы чужого, Энн. Кому как ни тебе известно, что слухи – недостоверная информация.