Текст книги "Последний спектакль (СИ)"

Автор книги: Безупречное алое цветение

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Выходило, что Северус Снейп любил, а Драко Малфой жертвовал.

Шарль прикрыл глаза. Он шёл по коридору, ведомый ассистентом. Ему всегда казалось, что закон и справедливость – две вещи, порождающие друг друга. Для него не существовало и помысла о том, что может быть закон неверным, а справедливость – не всегда закон. До селе такое не представлялось возможным.

Но, как оказалось, и такое случалось.

Шарль прошёлся мимо столпившихся у гобелена. Ему было безразлично, что пищала Клэр, что Макгонагалл уже не реагировала, а один из знаменитых критиков Магической Британии был с разбитым подбородком и сердитыми глазами; что складки ковра опять теснились холмиками, а в округе царил беспорядок.

Он, Квентин Шарль, лучший из авроров, ловец Пожирателей смерти, трусов и убийц, заплутал во тьме своей совести. Неужели все эти годы та спала сном младенца, неужели все эти годы он слепо вверялся своей идее?

Он испытывал странные муки, словно с его сознания внезапно сняли катаракту. В его душе заявился голос, требующий пощады Драко Малфою, а принципы отказывали отпускать преступника. Разве есть что-то страшнее убийцы на свободе? Мир станет небезопасным. Стоит появиться ещё одному безумцу на свет, как все эти непойманные слабаки перетекут в насилие и разбой. Что может быть страшнее знания о том, что люди, жестоко глумящиеся, бессердечно убивающие, на свободе? Как можно гулять на улице девушкам и детям, тем невинным цветам, которые могут легко сорвать? Даже в садах есть охрана.

Неужели существует что-то страшнее этого беспредела?

Шарль отвечал «да». То была совесть, протест его души. Он стоял у самого перепутья, и эти муки не давали покоя.

– Мистер Шарль, мистер Шарль! – донёсся до уха, но никак не до сознания задумчивого аврора писклявый голос, – скорее спешите сюда! Здесь вновь случилось неладное, а вы министерский человек!

Ассистент одёрнул его за рукав, и только тогда Шарль обернулся. Наконец-то он чётко увидел, как красный, распираемый возмущением критик утирал подбородок салфеткой.

– Вы пресс-секретарь? – рычал он гневно на аврора. Рассеянный Шарль кивнул и осмотрелся.

– И вы не позаботились о таком пустяке, как порядок в коридорах? Разве подобное, – он ткнул носом начищенного сапога в ковер, – соответствует нормам безопасности, скажите, а? Здесь полтергейст, а вы созвали фестиваль? Возмутительно!

– Да! – запищала Клэр.

– Какое гиблое место – этот Хогвартс! Он словно проклят, что при Дамблдоре, что при Макгонагалл здесь случаются беды! И вы ещё уповаете на рейтинг, звание и награду, директор Макгонагалл?! У вас актёр загремел с аллергией от сока!

Вы даже этого не могли продумать! Какой кошмар…

– Ох, а я говорила Минерве, что нужно здесь контролировать как следует, сэр! Нет, если бы проводили в моей школе, такого никогда бы в жизни не случилось! Ох, сэр, вам не больно?

– Нет, не больно, но досадно. Я уезжаю. Ждите отзыв в газетах, чёрт возьми!

– Но, сэр, а как же остальной фестиваль?!

– Мадам Клэр, вас это беспокоить тоже не должно.

Всё это время Макгонагалл не издала ни слова. Она смотрела скупым на эмоции взглядом. Признаться, ей, как и Шарлю, было не до этого. Она общалась с Поппи. Даже после переливания, как сказала та, Северус Снейп мог не прийти в себя.

– Я ещё в инспекции напишу!

– Напишите! Напишите! – визжала Клэр.

– Мадам Макгонагалл, я с вами, кажется, говорю. Или для вас мои слова – пустой шум? Вы чего вообще добиваетесь?! – взревел критик.

Макгонагалл осмотрела его скопившуюся слюну у уголков губ и прошептала тихо:

– Пишите.

Критик бросил строгий и недоумевающий взгляд, и безразличие к его словам взбесило, куда сильнее проделок полтергейста.

– Постойте, сэр… Остановитесь. Мадам Макгонагалл очень устала. Вам со мной следует решать этот вопрос, – проговорил Шарль.

– С вами? И на каком таком основании? Быть может, вы ещё и инспектор по безопасности? И министр? И аврор?

– Именно…

Критик скептический фыркнул.

– Тогда объясните, почему в школе с повышенной социальной опасностью у вас, так на минуточку, происходят вот такие вот травмоопасные происшествия? Мадам Клэр рассказала, что это не впервые! Её дети уже подверглись нападению каких-то призраков. Разве в Хогвартсе больные неупокоенные души? Это вы как объясните? Уж извольте… Извольте!

Шарль осмотрел место происшествия, силясь переключиться и найти выход из сложившейся обстановки. Как раненый зверь, он оглядел ковёр, стены, увешанные канделябрами, пустующие портреты и рыцарские доспехи. На гобелене с изображёнными оленями в диком лесу не было ничего из ряда вон выходящего, да и кого он собирался найти? Виновного, чтобы доказать слова критика?

– Я уверен, этому найдётся объяснение… – пролепетал Шарль.

Казалось, критик смотрел на них всех скептически и готовился нанести очередной удар.

– Не спешите оправдываться, мистер Шарль! – с долей истинного возмущения и самодовольства раздался голос самой Трелони. – По-моему, здесь всё очевидно, и до такой степени глупы ваши сомнения… скажите, что здесь произошло?

– Ковёр ушёл у меня из-под ног, и свет погас! А вы кто?

– Прям на этом самом месте?

– На этом самом. Кто вы?

– И вы никого не видели?

– Никого. Да кто вы, чёрт возьми?!

– Сивилла Трелони.

– Чудно! И что же вы скажете, великий знаток? Что это полтергейст?

– Нет, это ваше самодурство и призраки, причём и то, и то не наши.

– Хах, ещё одна сумасшедшая! – рассмеялась Клэр и закатила глаза. – Да у вас что здесь, психушка? Минерва, уж это я даже от тебя не ожидала…

Трелонни закатила глаза.

– Какая же вы дура! Ей-Мерлин, пустая, завистливая тетеря! Сколько таких, как вы, жизнь попортило, фу! – Трелони скривилась и прошлась вдоль гобелена. – Зависть, я всегда считала её гнилым чувством, а вы знаете, дар прорицателя дан не всем. От таких, как вы, всегда воротит нас. Вы необычным, хоть сколь-нибудь выделяющимся людям плюёте в спины. Вместо того чтобы развивать свои извилины, вы качаете губехи до размеров вот этого булыжника, – она указала пальцем в каменную кладку, – а когда до вас доходит, что этим дело не спасти от слова совсем, начинаете гадить, распускать слухи и тихо разлагаться своими скудными талантами. Вот плюнула бы тебе в рыло, что ты хлопаешь облезлыми глазищами, а?!

Когда Трелони завелась не на шутку, из забытья вышли и Шарль, и Макгонагалл. Критик не отрывал внимательного взгляда от свирепой женщины.

– Ты на кого полезла, стрекоза вечно пьяная, а? Ты свои бредни иди рассказывай пророческим шарам! – Клэр скалила нижние зубы, как ощетинившаяся собака, и её вымазанная в блеске губа выпятилась соплёй.

Трелони пару раз моргнула, изучая мерзковатый вид. За это время никто не произносил и слова.

– Алкоголичка?! – было нечто страшное в тихом голосе и прищуренных огромных глазах Сивиллы, будто они за счёт размера приобрели и навык испепеления. – Алкоголичка, значит…

Она подскочила к Клэр, и Минерва едва успела поймать локти Трелони.

– Она бешеная! Вы делали ей прививки? Сэр, вы видите, что происходит? Здесь сброд неадеквата!

На писк Клэр критик молчал.

– Ар! – зарычала Трелони, – Отпусти меня, всё хорошо! Отпусти!

Сивилла вырвалась и содрала гобелен, за которым висела наклейка с маленьким облачком дыма внутри.

– Не ожидала?! Не ожидала, что твоего призрака поймают, да?! – с энтузиазмом инквизитора прошипела Трелони.

Клэр впилась в руку критика.

– Защитите меня от нападок, прошу! Да что же вы стоите?!

– Мадам, по-моему, этот спектакль пора кончать. – Шарль сверкнул глазами, заприметив существо в наклейке. Он ткнул того пальцем, и облачко завизжало.

– Здесь тесно, отпустите! Я не помещаюсь. Где моя свобода? Где мои поля?

– Кто ты?

– Никто, отпустите же!

Шарль ткнул грубо и оскалился, не обращая внимание на вопль существа.

– Кто ты?!

– Я Энтуниан!

– Откуда ты?

– Ниоткуда.

– Я же сожгу тебя, Энтуниан. Говори, откуда ты.

– Ээ, не отсюда. Меня привезли. Это всё, что я могу сказать! Не трогайте меня! Я защищён правами призрачных завывателей!

– Завывателей?

– Ну, мы те, кто завываем. Поём на заказ, если желаете на Хэллоуин, то к вашим услугам. Клиентов своих не выдаём.

Шарль надавил ладонью, что облачко расплющило, а силуэт его головы вылез меж длинных пальцев.

– Мы ещё разыгрываем, пугаем и прикалываемся как дополнительные услуги! Это всё! Хва-а-тит!

Но Шарль давил дальше, пока не залопались пузыри под наклейкой.

– Мадам Клэр нас наняла, она! Мы аннулируем наш договор, мэм! Вы нас втягиваете в неприятности!

– Что за наглая ложь?! – завопила Клэр, когда все взгляды устремились на неё. – Да меня подставили!

– Что?! Да никто не подставлял вас, мы живём неподалёку от вашей школы, в поле! Нам нужен ветер и новые места!

Из стен повылазили маленькие облачка с миниатюрными человеческими лицами. В витражах именно их видела Гермиона, только те передавали образы, а не настоящие размеры этих странных сущностей.

– Она нас заказала, весь наш коллектив, сэр… Отпустите его, и мы уйдём…

Шарль закатил глаза и устало вздохнул, поворачиваясь к ассистенту.

– Разберись со всем здесь, составь рапорт о нарушении порядка и ко мне на подпись.

Юноша с восторгом закивал, а Трелони потянулась снимать наклейку.

Шарль ушёл в сторону подземелий. У него разболелась голова.

***

С недавних пор в Запретном лесу завёлся необычный зверь. Никто не понимал, что нужно ему, и тем не менее встречаться с ним опасались, а изучать и не пробовали. Прозвали его Костлявым игроком, да за то, что это кривое, похожее на облезлые ветки создание подкрадывалось в темноте леса и следило за путниками горящими глазами. По слухам, его игра начиналась тогда, когда кто-то замечал его в тени деревьев. Костлявый игрок устраивал погоню и, достигнув соперника, начинал неистово прыгать вокруг. Случаев, когда бы монстр приносил вред, не выявлено, но Драко Малфоя он существенно напугал. Особенность Костлявого крылась в том, что бегать он мог только по корням деревьев, а потому-то заплутавшим в чаще леса встречи с ним не избежать. Тем более напуганной девчонке.

Обычно, когда мнительные девушки попадают на маятник эмоций, одному случаю известно, куда занесёт их. Маятник злобным колдовством, пренебрегая законами физики, раскачивается всё сильнее, амплитуда увеличивается, и чаще всего загнанная и растерзанная страхом девушка оказывается одинокой в парке или мрачном лесу, полном хищников и маньяков.

Нелепой удачей Джиневра Уизли миновала Запретный лес. Долгое время она беспрерывно бежала по окраине, боясь деревьев, хищников и людей, которые могли увидеть подозрительную девушку в поле. Её лёгкие сжигал страх. В голове, как под империо, засела лишь одна мысль – мысль о доме. Только там она будет в безопасности.

По лесу гулял вой ветра. Несмотря на пришедшую весну, было холодно. До ушей доносился хруст веток. Почему-то казалось, что древесина ломалась не из-за её маленьких ножек.

И действительно, за ней крался костлявый игрок. Он подбирался к ней всё ближе, она бежала и спотыкалась. Ей и не мыслилось, что кто-то, кроме авроров, охотился на неё. Вот Джиневра устала, огляделась, оперлась о дерево, чтобы отдышаться, как во тьме увидела горящие тёмно-зелёным огни. Они были почти не заметны, но недобрый взгляд ощущался мощнее приставленной к горлу палочки. Она закричала и резко помчалась в поле. Костлявый сбил её длинной дохлой лапой. Девичий крик ужаса разнёсся по лесу. Рыжая упала и поползла, и чем дальше она ползла, тем выше он прыгал вокруг. Слои магии ложились плащом на плечи, окутывали Джиневру, а она вопила. Её руки сжимало напряжение, кулаки – палочку. Лишь когда поняла, что под коленями голое поле и мокрый снег, она остановилась и со страхом обернулась. Костлявый игрок стоял у последнего тоненького деревца и пожирал её пустыми зелёными, но грустными глазами. Дальше идти он не мог. Их игра закончилась.

Стоило ей понять это, как она отряхнулась и почувствовала занозу в пальце. Медленно кулачок разжался, и два деревянных куска упали на липкую прошлогоднюю траву. Больше магии в них не будет. Теперь у неё не было и волшебной палочки.

Утопающая в жёлчи Джиневра сжала кулаки и посмотрела на уродливое существо, которое запугало так, что она лишилась палочки, и плюнула в его сторону.

– Тварь! – вырвалось облачко дыхания в свежий ночной воздух.

Джиневра долго оставалась на месте и переводила дух, стараясь не думать ни о чём. К утру она добралась до Хогсмида, там заплатила за омнибус, на котором они всегда доезжали до дома, и к вечеру сидела на кухне и пила пустой чай. Молчаливая и истерзанная, она сказала матери, что умер Снейп, а их отпустили на неделю домой. Какое-то опасливое чувство велело держать язык за зубами.

Как и все попавшие в беду дети, Джиневра после бессмысленного чаепития легла спать, укрывшись одеялом. Заснуть она не смогла, а легче так и не стало. Её не отпускал страх. Если авроры возьмут её след, то она пропала!

Молли Уизли наблюдала, как её молчаливая дочь сидела взаперти, как плотно зашторивала окна и жаловалась на излишнюю утомляемость. Молли также не понимала, что с ребятами и почему те не приехали все вместе. Джиневра каждый раз что-то раздражённо бубнила в ответ. Молли даже позвонила директрисе и разузнала, что же произошло. Ответил мужской приятный голос:

– Мы действительно отпустили всех по домам, мэм.

И трубку бросили. От этого разговора Джиневру затрясло. Позаимствовав у Джорджа подслушивающее ухо, она каждое слово разбирала с особой тщательностью, то бледнела, то краснела. Если Шарль знает, что убийца она, так почему же не ловит? Почему так спокоен? Ей становилось страшнее.

Началась паранойя. Она ненавидела каждую почтовую сову. Те явно несли плохие вести или приглашение в Визенгамот. Двери она никому не открывала, но каждый стук отражался глухим ударом в голове. Она убийца, теперь не отвертеться, это за ней!

Вместе со спокойствием пропал и аппетит. Мать стала причитать и жаловаться отцу, но сам Артур ходил мрачным. Он слышал краем, что в Хогвартсе вновь тёмные времена, но не понимал почему.

Под конец недели ей стало мерещиться, что каждый прохожий, каждый гость подкуплен и пришёл сдать её! Что стучит в дверь не ветер, а шпионы, а дом закидывают письмами против неё!

Она медленно сходила с ума.

Рыжая перестала выходить на улицу. Худоба и бледность придали ей сходство с вампиром. Вместо сладких снов, над её постелью поселилась бессонница, а из каждого угла таращились недоброжелательные тени.

Джиневра существовала в футляре страха и ничего с этим не могла поделать. Настали минуты, когда покатились слёзы, но это были не те рыдания из мук совести и сострадания к человеку, которого погубила. То была жалость к себе. Она находилась в неопределённом положении, от которого зависело все её будущее и амбиции. Либо ей быть актрисой, счастливой и знаменитой женой и войти в высший свет, либо сгнить в Азкабане.

В последнюю ночь, когда жалость к собственной ничтожности захватила воображение Джиневры, а мечты о прекрасном будущем рушились Шарлем и Сальноволосым ублюдком, Молли Уизли вошла в её комнату и села молча на кровать. В ней самой зарождался комплекс плохой матери, а потому-то она ласково потребовала:

– Да что же случилось, Джиневрочка? Миленькая, скажи…

В этот момент в голову младшей Уизли ударила мысль о позоре. Какие проблемы она нагонит на семью! Да собственная мать станет презирать её и откажется!

Преступница промолчала.

– Что-то серьёзное же, Джинни…

– Нет!

– Не упрямься. Что?

– Уходи, прошу.

– Мне звонили из школы.

Джинни застыла.

– Они ждут тебя, дорогая, завтра. Мы с папой тебя отвезём на вокзал к восьми. Но меня пугает твоё состояние…

– Что?! Нет! – завизжала Джиневра, – в этой школе небезопасно! Я должна перевестись!

– Что ты выдумала? – насупилась Молли.

– Мама, там умирают люди! Нет, там немыслимо! С меня хватит! То Василиск, то Драконы, то Воландеморт и всё среди детей!

– Джинни, профессор Снейп скончался от аллергии, ты сама сказала. Да и в школе меня заверили, что авроры начеку, – залепетала Молли, но остановилась, заприметив страшный взгляд дочери. – Джиневра, почему ты не хочешь в Хогвартс?

– Я уже сказала.

– Хорошо, давай по-взрослому, – проговорила холодно мать. – Я знаю этот взгляд: ты вляпалась во что-то. Что опять ты натворила?

Джиневра затрясла головой с такой тревогой, что косы захлестали по щекам.

– Я. Случайно…

– Что?

– Отравила… Авроры не поверят… Надо забрать документы… И

И уехать…

– Кого отравила?

– Его!

– Кого «его»?

– Сальноволосого мудака! Мама, этого урода! Но я, я, я ведь случайно! Ты же понимаешь, он же убийца! – её тонюсенький голосок задрожал. Нечто, похожее на стыдливость, заставило Джинерву бегать взглядом по комнате в надежде найти хоть что-то, за что можно бы зацепиться. Мать не отвечала. Тогда охваченная виной девушка воскликнула:

– Я придумала! Уеду отсюда, далеко! Мне нужно уезжать… Ох, спаси меня Мерлин! Я собираю вещи, где наш чемодан?

Джиневра подлетела к шкафу и схватила все вешалки с одеждой, как грубая рука одёрнула её, а вторая залепила звонкую пощёчину.

– Ты с ума сошла?! Приди в себя, идиотка!

Да стоит тебе уехать после такого, как всё, совершенно все подозрения падут на тебя, пустоголовая бестолочь! Да как ты умудрилась отравить его? Нет, не говори! Ох, какой ужас, ты подставила себя, всех нас! Ты хоть понимаешь, что ты натворила, Джиневра Молли Уизли?!

Молли смерила укоризненным, злым взглядом и прошлась по кругу, затем ещё и ещё. Долго стояла тишина. Обида за щеку щипала не слабее материнской руки. Джиневра опустилась на кресло и ощупала отметину на лице. Признаться, в её голове не было иных идей, как сбежать, а потому она ожидала других планов. Наконец, Молли заговорила:

– Мы сделаем так. Ты вернёшься в Хогвартс, недели две-три поиграешь тоску и боль, а я и папа подготовим документы о переезде и о покупке дома. Веди себя как можно менее подозрительно, ты поняла?

– У меня сломалась палочка…

– Тем лучше! Изобразишь жертву, что сломала палочку дома, а на неделе сходишь к Оливандеру. Успокойся. Снейп давно злит министерство, его делом не будут заниматься всерьёз. Он тварь, каких ещё поискать нужно, а теперь утирай слёзы и ложись спать. Завтра у тебя сложный день. Но всё не так паршиво, как кажется. Снейп не герой, чтобы его оплакивать.

А тем временем, ровно в эту минуту, будто почуявший, что где-то о нём говорят, пришёл в себя Северус Снейп, и первая, кого увидел он, была Гермиона Грейнджер.

Комментарий к Путаница Шарля

* – в классической поэзии небольшое по объёму лирическое стихотворение-комплимент, стихотворение хвалебного содержания.

Здравствуйте, мои котятки))) У меняя сессия, ах, как я хотела успеть до нг дописать! Все из-за нее!

Ну что ж, зато так мы все еще общаемся с нами героями, уи))) А то скучали заранее, пффф *закатывает глаза, ибо знает себя*

И да, вы хотите хат моментов, и я их хочу)))

Конечно, скоро они будут, ноо не забывайте, что здесь не прям нц, а отношения Севки и Герми на самой грани… чего? Мм, узнаем *шевелит бровями и отцепляет Северуса от Гермионы в своей голове*

Люблю вас! *Алые сердца (не Коре, а жаль)*

========== Рациональность теряет свои права ==========

Есть что-то злостное в матерях. С рождением малыша они напоминают какого-то неодолимого зверя, ласкающего и рычащего, безвредного и защищающего, сильнейшего и беззащитного. Существуя благодаря любви, эти хищницы, не желая делать зла другим, расправятся со всяким, кто посмеет задеть их чада.

По-настоящему любящий мужчина опаснее. По крайней мере так казалось мадам Помфри. Всю любовь, которую от природы своей утаивает от окружающего мира, он направляет в защиту самого дорого. Он плюёт на условности, на нормы и на принятые правила, злится, пугает и жертвует всем ради защиты возлюбленной. Он рычит как зверь, но оберегает не своё сердце, и один Мерлин ведает, какое пламя сжигает его изнутри, это же мужчина.

Однако что-то подсказывало Поппи, что пламя это посильнее яда, и потому-то не оставалось и сомнений: Северус Снейп выкарабкается. Каждый час она проведывала пациента и просила мисс Грейнджер прилечь хотя бы на минуту. Та предсказуемо отказывалась. Если Гермиона и спала, то отрывками и только при условии, что силы сами покидали её ослабший организм. Ни в какую сон не одолевал её. Уговорам она не подчинялась. Упрямилась. Мадам Помфри ничего не оставалось, как переклеить надписи с флакончиков зелий и вместо Животворящего подсунуть Сон без сновидений.

Обман раскрылся поздно, пришлось поддаться. Гермиона лишь заботливо укрыла Снейпа очередным одеялом и, покоряясь сну, легла на соседнюю кушетку.

Зелье действовало, но медленно. Его эффект усилился и тем, что Гермиона ничего не знала о приходе Драко и её мысли не занимали лишние тревоги.

Сегодняшним утром Малфоя уже не было в Больничном крыле.

Мадам Помфри вздохнула, ощущая тяжесть, которая проникала всё глубже к сердцу. С виной так всегда: сначала трусость, затем оправдание, а в конечном итоге всё обрушивается невыносимой ношей и жалом впивается в душу. Поппи полагала, что самым тяжёлым для неё был день отравления Северуса, но, к большому сожалению, она ошибалась. То была ночь. Сегодня произошло не менее отвратительное утро. После такого не сразу отпускает. Поппи порой даже потряхивало.

Северус не приходил в себя, а Гермиона голодала и мало спала. Драко Малфоя, выглядящего похуже старика, увели ещё до рассвета, и об этом, к несчастью, знала только Помфри! Мальчишка нуждался в лечении, и, по правде говоря, вид его не предвещал ничего хорошего. Он вновь становился призраком.

Но кого волновало состояние юноши, кроме неё? Северус и Гермиона даже не знали о приходе Драко, а Шарль, в чьих руках замирала судьба школьника, считал его состоявшимся преступником. Этот аврор оказался жестоким и категоричным. И что могла поделать Помфри, обычный колдомедик, против профессионала с многолетним стажем? Казалось, многое, но, как не прискорбно признавать, противостоять Шарлю Поппи так и не решилась – дорожила должностью.

Неслучайное подслушивание Шарля и Драко дало преимущество: Поппи соединила всё воедино, и включила благоразумие. Становиться врагом новой системы ей не хотелось.

Еще несколько лет назад гуманные колдоврачи из Мунго прислали бы кровь незамедлительно, даже не поинтересовавшись, кому она требовалась, а фестивали, соревнования и праздничные мероприятия создавали сами школы и не по приказам.

Раньше газеты выполняли одну функцию – информативную, они не манипулировали. За считанные годы знакомая ей система изменилась. Поппи не знала, кто за этим стоял, но несомненно за ним стояло еще и Министерство. Когда бледного Малфоя увели, в кабинете колдомедика ещё долго слышались всхлипы.

Ближе к вечеру, когда Гермиона ещё спала под властью зелья, а мадам Помфри находилась в кабинете, спокойное дыхание Северуса нарушилось, веки дрогнули и он открыл глаза. Странное онемение прокатилось вдоль его тела, когда он попытался привстать, но слабость в этой прихоти отказала – он не смог пошевелиться. Разве что лицо ощущалось да уловимо покалывало. Обычному человеку показалось бы, что парализованность останется с ним навсегда. После такой порции, какую выпил Снейп, нужно радоваться, что жизни не лишился, а рассчитывать на что-то большее – глупо. Видимо, именно об этом подумал и Северус. В чёрных омутах проскользнул гнев. Снейп вопреки разрушающей слабости дёрнул головой, с презрением выплюнул волшебные дыхательные трубки и замер. Вся ярость тотчас иссякла, стоило его взгляду задеть соседнюю койку. Он изумился, позабыв о том, что и руки, и ноги, и корпус не поддаются контролю. Впервые Северус понял, что не разучился удивляться.

Она здесь.

Утихомиренный и покоренный, он опустил голову на подушки.

Снейп долго вглядывался и едва уловимо хмурился, не понимая, откуда взялось очаровательное создание. Неужели любимый ангел вновь находился рядом и опять ожидал его? Северус не поверил и скептически осмотрел потолок и стены, нахмурился, но вновь обратил к ней полный нежности взор. Не сон – реальность! Наконец-то, выпал шанс полюбоваться чарующей девушкой без лишних свидетелей; насладиться вдоволь лицезрением запретной нимфы и сколь душе угодно насытиться! Видит Мерлин, в таком случае Северус не жалел о выпитом яде!

Гермиона безмятежно спала, и пока ничто не выдавало её внутренних переживаний. Северус прислушивался к тихому сопению. Уголки его губ слегка приподнялись.

Какое, должно быть, ужасное состояние – быть растроганным! Быть гранитом и позволить себя обточить! Быть изваянием, отлитым по установленному сдержанностью образцу и вдруг ощутить в бронзовой груди что-то непокорное и безрассудное! Быть льдом – и растаять! Соответствовать вечной строгости – и улыбаться просто так, потому что угодно душе!

Это какое-то безумие!

В такие минуты сливается всё самое доброе и злое, совершается великое и трагическое. Это время опасно. Никогда в мгновения, переполненные забвением и трогательностью, не стоит терять голову, иначе жди беды. Утраты нагрянут неминуемо. Придётся платить цену. Жертвовать.

Долгие годы врезали в душу и память Северуса это правило, оставляя глубокие, уродливые шрамы. Он поклялся, что никогда больше не нарушит жестокого закона, не переступит границы, не увлечется, не привяжется, не полюбит. Чувства – вот враг разума. Через такой жалкий инструмент, как эмоции, они разрушают броню. Они бьют. Они калечат.

Вопреки всему Северус улыбался.

Он глядел на мисс Грейнджер, позабыв обо всём. Глядел упоительно, жадно, нежно, страстно. Так, засмотревшись на обворожительных вейл, мужчины проигрывали войны, соревнования, турниры. С таким же взглядом за Елену Парис вручил яблоко Афродите, а Орфей, любуясь Эвридикой с той же теплотой, проиграл сделку Аиду. Этот взгляд, полный бурлящих чувств, делал Северуса чуть больше мужчиной и и вместе с тем чуть меньше. В нём танцевали любовь душевная и страсть физическая.

Он терялся от полета и к небу, и в бездну одновременно, и всё равно продолжал созерцать.

– Северус, ну наконец-то! – воскликнула тихо Поппи, пришедшая на шум упавших трубок. Тотчас Северуса вернуло из завороженности: он резко переменился, губы превратились в тонкую нить, а меж бровей залегла глубокая морщина. Несмотря на это, Мадам Помфри посветлела в лице, тактично отвела глаза, но аккуратно подошла и померила ладонью температуру. – Я уж думала, ты и впрямь нежилец! Лежи, лежи…

Сначала ничего из сиплой, режущей слух и горло речи было не разобрать. Снейп оставил эти тщетные попытки и глубоко выдохнул. Его серьёзный взгляд сосредоточился, но всё равно то и дело возвращался к Гермионе.

Поппи улыбнулась сардонически и с видом точно знающей работу поднесла флакончик к губам пациента. Она почти не выдавала волнения: смотрела прямо, дышала спокойно. Чуящий подвох Снейп всё же вскинул бровь. Сухожилия её руки сжимало напряжение, ногти врезались в этикетку – знак недобрый. Своим пристальным взглядом он как будто хотел запечатлеть вопрос в её мозгу. В нём зарождались опасения. А у кого не возникнет тревоги при виде невроза в повадках целителя?

Вместо ответа, Помфри потребовала принять зелье. Северус сделал несколько болезненных глотков. За это время побледнели не только его кожа, но ещё и губы. Мрачные теории атаковали ему голову. Снейп вновь перевёл взгляд на Гермиону, долго рассматривал, а затем едва слышно, с заметной хрипотцой проговорил:

– Её укрой.

– Не беспокойся, Северус. Она ещё та упрямица и…

– Укрой нормальным одеялом, – отчеканивая каждое слово, повторил с усилием он и подорвался встать. Не вышло и малейшего движения. Организм был крайне слаб. Поппи едва уловимо хмыкнула и невзначай, стаскивая одно из покрывал, бросила:

– Это бесполезно, всякое одеяло оказывается на тебе, стоит мне оставить мисс Грейнджер одну.

Его бровь вновь взметнулась вверх. Северус едва не фыркнул, но промолчал, продолжая осматривать Гермиону. Немного погодя, он произнёс:

– Ей холодно.

– Да нет.

– Дрожит.

– Ерунда, её греет твоя мантия.

– Будь мисс Грейнджер не холодно, она не складировала бы на мне одеяла, – к сожалению Северуса, он не огрызнулся, а только послал суровый взгляд. – Укрой.

Он медленно, насколько хватило сил, повернул голову к окну. В этот момент его посещали тяжёлые мысли. Какие? Поппи казалось, что Снейп догадался про визит Драко, потому как помрачел и нахмурился.

На самом деле Северус не знал о крестнике. В последний раз тот потерялся в коридоре и, как надеялся сам Снейп, умудрился сбежать. Что же до отравления, то ничего удивительного в нём мужчина не находил. Шарль нуждался в обыске, и вполне логично, что всё закончилось ядом в бокале. К незваным гостям он подготовился: тех в Подземельях ожидал порядок. Да и зачем думать обо всём этом? То было в прошлом. Северус смотрел вперёд, просчитывал ходы, и, как ни странно, все его мысли сейчас занимала Гермиона, а уже потом всё остальное, в том числе и собственное самочувствие.

На улице моросило. Пасмурное небо не пропускало солнце. Завывал и бился в окно ветер, а на лице Снейпа ходили желваки.

Он явно думал о чём-то плохом.

Когда Поппи укутала спящую девушку, то потревожила её чуткий даже под зельем сон. Гермиона пошевелилась и приоткрыла уставшие, покрасневшие глаза, с которых ещё не сошла пелена дремоты.

– Мадам… Скажите, с Северусом всё хорошо? Он же очнётся? Кровь прижилась, да? Скажите… – зашептала она сонно. Её голос принадлежал подсознательному, Гермиона ещё спала, но вот-вот была готова расплакаться, словно то, что тревожило её долгое время, проникло глубже и теперь остервененно точило сердце.

Помфри провела рукой по одеялу и ласково прошептала:

– Всё будет хорошо. Поспите немного.

Когда утешенная Гермиона вернулась в сон, колдомедик обернулась мгновением раньше ожидаемого. Северус неотрывно смотрел на девушку, а его взгляд излучал сияние звезды. Его словно лихорадило. Секунды для него казались счастливой и одновременно мучительной вечностью. В голове проносилось дивное эхо её нежного голоса, ласкающего его имя.

«Северус»

Поппи была готова поспорить на Феликс Фелицис, что увидела такого Снейпа впервые. Ещё никогда в жизни она не замечала, что в чёрных, казалось бы, цвета тьмы глазах может греться неизъяснимая нежность. Вид Северуса в эту секунду произвёл неизгладимое впечатление, и Помфри почему-то показалось, что вот-вот он подорвётся к спящей Гермионе и по-хозяйски загребёт в охапку, а там его тёплые губы найдут её, замерзающие; он отогреет её, разбудит, вырвет из царства мрака и печали, и тогда они сольются в ещё более чувственном поцелуе, чем тогда, на сцене.

Как жаль, что всё это могло ей просто показаться! Как печально, что о поцелуе сценическом она знала лишь понаслышке! Когда Поппи вышла из фантазий, вопросительный взор Снейпа был устремлён уже на неё.