Текст книги "Арбалетчики в Карфагене (СИ)"
Автор книги: Безбашенный
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
Хлеб дёшев – ну, кроме тех краткосрочных периодов, когда хлеботорговцы устраивают очередную спекуляцию, а по мере развития сельского хозяйства, которому карфагенские землевладельцы уделяют всё больше и больше внимания, будет дешеветь ещё. И не только хлеб, а вообще всё, что традиционно выращивается на плодородной североафриканской земле. А значит, традиционной сельхозпродукцией здесь не озолотишься. Поэтому я решил развернуть на вилле шелководство, которое в случае успеха окажется многократно доходнее. Дело это трудоёмкое, так что и после постройки оборонительного периметра вокруг виллы безработица моим рабам не грозит…
16. Дачные хлопоты
– За спор с надсмотрщиком – три палки. За спор с управляющим – ещё пять. Итого – восемь палок за недисциплинированность, – приговорил я провинившегося раба. Надсмотрщику, впрочем, подал знак особо не зверствовать. Хотя рассекающие при ударе кожу кнут и плеть я для наказания рабов запретил вообще, для рабов – только палка, но и палкой ведь можно искалечить, а то и вовсе убить, если колотить со всей дури. А мне не нужно смертей и увечий, мне нужна просто трудовая дисциплина. Тем более, что мальчишка, возможно, не так уж и неправ.
После наказания его снова подвели ко мне.
– Тебя плохо кормили? – спросил я его.
– Хорошо, господин, – буркнул тот.
– С тобой плохо обращались до сих пор?
– Под твоей властью – нормально, господин.
– Ты хочешь быть проданным другому хозяину?
– Нет, господин! – парень забеспокоился, гы-гы!
– Тогда впредь, будь так любезен, повинуйся приказам людей, поставленных руководить тобой. Никто из нас не бог, все мы простые смертные, и каждый из нас может ошибаться. Но это не даёт тебе права на неповиновение. Если надсмотрщик неправ – ты всё равно должен выполнить его приказ, а потом уже только пожаловаться на него управляющему. Если неправ и управляющий – есть ещё я. Если неправ и я – на меня тебе жаловаться уже некому, но ты всегда можешь попросить продать тебя. Как знать, вдруг я не откажу?
– Я же сказал, господин, что не хочу этого. У тебя неплохо служится, раньше было гораздо хуже…
– Хорошо, оставим это. А теперь – рассказывай, в чём неправы надсмотрщик и управляющий, – наказал я его сразу, по факту проявленного неповиновения и не вникая в детали, поскольку дисциплина обязательна в любом случае, но теперь по справедливости следовало выслушать и его, – Говори смело, не бойся. Своё наказание ты уже понёс, и я не наказываю за одну и ту же провинность дважды.
– Я сделал свою работу быстрее остальных и хотел отдохнуть, пока они доделывают свою. Разве это не справедливо? А меня заставляли помогать неумелым! Разве я виноват в том, что другие не додумались сделать так, как я?
– А что ты сделал?
– Он сначала обрезал только нижние виноградные гроздья, до которых легко дотягивался рукой, а потом привязал нож к длинной палке с сучком и обрезал верхние прямо с земли! – заложил его надсмотрщик.
– Молодец, хорошо придумал! – одобрил я, – Чтоб завтра так работали все! А он остаток сегодняшнего дня будет отдыхать. Завтра – поставить его на лёгкую работу. Если придумает и сумеет сделать быстрее и её – будет отдыхать после того, как научит этому остальных. И доложить мне, чтобы я знал о его заслугах. И так поступать с каждым, кто придумает, как сделать работу легче и быстрее, если при этом не пострадает качество!
Для уборки урожая я уже особого выигрыша от изобретательности работников не ждал, тут за века и тысячелетия всё давно обсосано – ну, разве только этот парень придумает ещё какую-нибудь кружку с крышкой на палке вроде той, что мой дед применял при сборе яблок, а так – вряд ли. Но впереди работы серьёзные и для людей непривычные, и должный творческий настрой следует выработать у них загодя. С соломой ведь отлично придумали.
Собственно, уборка соломы жаткой, для чего её просто опустили пониже, была моим личным бзиком – мне не понравилась практика её сжигания на корню. Это, можно сказать, облегчённый вариант подсечно-огневого земледелия, когда почва удобряется золой, но при этом из неё выжигается органика. Как раз этот способ хозяйствования, вкупе с перевыпасом скота на одних и тех же пастбищах, и сделал Сахару такой, какой мы её знаем. Но произошло это, конечно, за века, а не за десятилетия или годы. За те полвека, по истечении которых эти земли уж точно не будут принадлежать ни мне, ни моим потомкам – я-то ведь знаю, что тут будет происходить через пятьдесят лет, и дожидаться этого не стану – здешняя земля ещё не опустынится. Это сделают только римляне с их куда более интенсивным землепользованием. Но меня чисто психологически давит жаба. В Киргизии, где я начинал служить срочную, опавшие сухие листья с земли сметали и сжигали. Собственно, так делалось всегда и везде, но ведь Средняя Азия – засушливый регион с тонюсеньким слоем плодородной почвы, и там лишать её органики – экологическое преступление. Сами собственными руками творили пустыню! То же самое будет и здесь в наше время, и мне не хочется прикладывать к этому своих рук. Пусть римляне делают это сами и пеняют потом на себя, а моя совесть будет чиста. Вместо этого срезанную у самой земли солому сожгли на вымощенном камнем дворе, а золу снова разбросали по полям перед их вспашкой. Немножко лишней работы, зато устраняются все минусы от удобрения золой при сохранении всех плюсов. Отставание потом легко наверстали за счёт того, что пахали острыми лемехами, предварительно доработанными кузнецом. Даже вперёд вырвались, что позволило закончить начатое после окончания жатвы пересаживание кустарникового дуба из леса на межевые полосы виллы.
Первый рейс за дубовым кустарником я возглавил сам и прихватил с собой Мунни и пару рабынь с виллы, которых озадачил поиском шелкопряда – гусениц или коконов, что попадётся. Под руководством знавшей своё дело индогречанки помощницы быстро нашли и собрали на дубовых ветках десятка четыре гусениц нужного нам вида.
Этого было для начала достаточно, но Мунни захотелось их ещё кое в чём просветить. Кончилось это довольно неожиданно – отчаянным визгом одной из рабынь. Неожиданно в том плане, что баб я отобрал специально таких, которые насекомых не боялись. На этом-то одна из них и погорела. Когда "наставница" показала им скопление волосатых гусениц походного шелкопряда, эта дурёха вздумала взять одну рукой – ну и, конечно, "обожглась".
– Зато теперь будут знать, каких гусениц брать нельзя, – сообщила Мунни, – Меня и саму так учили.
По такому случаю я обговорил с ней то, о чём уже слыхал от Наташки. Рабыня подтвердила, что коконы походного шелкопряда для работы не годятся, поскольку ядовитые волоски остаются в них – и пряхе мучения, и ткачу, да и шёлк в итоге получается "жгучим", а кому такой нужен? Поэтому им всем на Косе родители с детства показывают походного шелкопряда и демонстрируют его полную непригодность. А то ведь соблазнительно – коконы все вместе, находить и собирать легко. Вот насчёт этой соблазнительности я и подумал, глядя на многочисленное копошащееся скопление. Потом, приглядевшись внимательнее, заметил одну гусеницу с краю, волоски которой были заметно короче, чем у соседних. Указал на неё индогречанке – та сказала, что всё равно длинноваты. Вот если бы были ещё покороче…
Я приказал ей соорудить самодельный пинцет из прутиков и собрать с десяток "короткостриженых". Один ведь хрен с фермой заморачиваюсь, так почему бы не поэкспериментировать заодно с выведением коротковолосой породы и этого "жгучего" шелкопряда? Не выйдет – так и хрен с ним, похерю, а если выйдет, так уход за такой породой и сбор коконов будет всяко удобен и малохлопотен по сравнению с "обычным". Потом, подумав, велел ей взять ещё столько же нормальных длинноволосых. Вспомнил, что наибольшей генетической изменчивостью обладают обычно самцы, и если взять только "мутантов", то велика вероятность, что все они как раз самцами и окажутся. Ну и как их тогда разводить? Добавлением обычных волосатых я обеспечивал практически гарантированное присутствие в отобранной партии хотя бы нескольких самок, а за счёт значительно большего процента коротковолосых в выборке можно было рассчитывать на значительное повышение их процента и в потомстве. В общем, поэкспериментируем…
С окончанием пахоты и сева удалось наконец заняться и фортификацией. За время ожидания, пока высвободятся люди, всё было уже обдумано и обговорено неоднократно. Да и будущий оборонительный периметр давно уже разметили. Начали, естественно, с рытья рва и насыпания извлечённого грунта в основу вала.
Сперва дело спорилось, но затем земля пошла каменистая – всё-таки предгорья Атласа. Зато извлекаемая глина и выворачиваемые камни заложили основу будущего запаса стройматериалов. Из глины параллельно начали готовить и саманные кирпичи.
А из просушенных кирпичей через недельку начали потихоньку и стену выкладывать. Тут дело даже при всём своём громадном объёме было, можно сказать, на мази – управляющий был в курсе моих планов и всю мелочную рутину решал сам, совещаясь со мной лишь по серьёзным вопросам.
А в нашей с Велией спальне уже вовсю шуршал вентилятор. Мне даже целиком его "изобретать" не пришлось. Пропеллер, ремённая передача с бечевой вместо ремня, да ветряк на вертикальной оси, работающий при любом направлении ветра – всё это напрашивалось само собой. Мешал лишь маленький пустячок – полное отсутствие идей, как это сделать из имеющихся материалов имеющимися инструментами.
Не знаю, сколько ещё дней я сушил бы над этим мозги, если бы не нашёлся тот, кто решил проблему чуть ли не играючи. Вышло же это дело так. Ещё в самые первые дни управляющий доложил мне, что прежний хозяин собирался продать старого раба. Прямо по Катону, млять! Не то, чтоб я был таким уж гуманистом-толстовцем, этот мир суров, а с волками жить – сам шерстью обрастёшь, но есть такой принцип – сказав "А", говори и "Б". Если уж я взялся за приведение в порядок морального климата на вилле в общем и целом, то и о подробностях не следует забывать. Ведь молодые рабы смотрят на то, как ты обходишься со старым и понимают, что и с ними в его годы обойдутся так же. Если люди видят хозяйскую заботу, так они и сами работают на совесть. Да и сколько там дали бы за начавшего дряхлеть старика? Озолотят меня эти гроши, что ли? Тем не менее, на физических работах толку от него было уже – почти как с козла молока, и с ним нужно было что-то решать. Поговорив со стариком, я узнал немало интересного.
Собственно, достаточно было уже и того, что старый сицилийский грек Диокл был одним из тех, кто строил эту виллу и знал её всю, как свои пять пальцев. Он же сделал и то водяное колесо, которое я видел ранее, использовавшееся для подачи воды из реки в оросительную систему виллы с помощью цепного насоса, аналогичного используемым в карфагенских многоэтажках. Нашёл он мне и сам насос, после чего мы починили колесо и восстановили механизм, избавившись от необходимости таскать воду амфорами. Но главное – после того как я, заинтересовавшись его технической подкованностью, пожелал узнать об её источнике, то выяснил, что Диокл – бывший раб самого Архимеда! И не домашний слуга, а раб-механик, собственными руками воплощавший в жизнь изобретения великого сиракузца. Строго говоря, он был не личным рабом Архимеда, а предоставленным в его распоряжение государственным, но какая на хрен разница? Когда я разговорил его – оказалось, что передо мной участник спуска на воду громадной "Сиракузии" – той самой, которую я видел в александрийском порту. Не обошлась без его рук и паровая пушка Архимеда – не та здоровенная, конечно, которая впоследствии обстреливала римский флот, а её первый прототип. Он много чего из архимедовских задумок делал собственными руками, этот Диокл. Проданный за какую-то провинность, о подробностях которой старик упорно помалкивал, незадолго до осады римлянами Сиракуз, он попал в Карфаген. Его новый хозяин-финикиец техникой абсолютно не интересовался, а интересовался лишь торговыми барышами, да сельской идиллией отдыха, так что прошлое нового раба его абсолютно не волновало. Строителем, носильщиком, землекопом и пахарем пришлось прозябать бывнему архимедовскому механику, и колесо с насосом – единственное, что ему было милостиво дозволено сделать по специальности. В общем, разобравшись с подноготной грека, я понял, что хрен я его кому продам, и не просите даже – самому пригодится. И, само собой, с этого момента больше он у меня ни на какие тупые работы не попадал, а получал от меня исключительно творческие задания.
Вот он-то и соорудил мне вентилятор из подручных материалов, стоило мне лишь познакомить его с идеей пропеллера, ремённой передачи и ветряка. Сейчас по его образу и подобию ещё пять штук мастерит. Первая половина осени в Северной Африке – практически продолжение лета с его жарой и сухостью, и нам с супружницей так понравилось спать при практически постоянном свежем ветерке, что я вознамерился оснастить аналогичной вентиляцией все помещения виллы, где работают или отдыхают люди. Ага, хрен там! Прослышав о нашей диковинке, тесть заявился заценить и заценил по достоинству. А услыхав, откуда взялся её создатель – пожелал купить у меня Диокла за целый талант серебра. Ну и каково мне было отказывать собственному нанимателю и тестю, который сам же мне эту виллу с этим рабом и подарил? Спасибо, Велия выручила – мигом въехала в ситуёвину, и пока я лихорадочно выдумывал благовидный предлог для необидного отказа, упросила отца не лишать нас нашей ходячей достопримечательности. Хвала богам, отделались малой кровью, пообещав ему три агрегата, так что нам из этих пяти останется только два. Один на кухне поставим, второй в спальном бараке рабов, а там как-нибудь попозже ещё несколько штук сварганим…
– Юля, иди ты на хрен! – раздался со двора голос Серёги, который в этот раз ничего неподходящего не выпил и не съел, так что в "дачную" поездку с нами попал. Увы, вместе с Юлькой, которую оставить в городе на хозяйстве не удалось.
– Чего?! Я тебе пошлю! Я тебе так пошлю! – раздался звук звонкой пощёчины, затем ещё одной – не получалось у Серёги поставить Юльку на место так, как Володя сумел в конце концов свою Наташку.
– Ну, как ты тут поживаешь, рабовладелец-латифундист? – ага, вот уже и очередной ярлык мне сходу наклеила, гы-гы!
– Да вот, наслаждаюсь жизнью плантатора!
– Вижу! Неплохо живётся античным рабовладельцам! – Юлька уселась так, чтобы попасть как раз под воздушную струю вентилятора, – А холодильника тебе твои рабы ещё не изобрели?
– Да может и изобрели бы, но вот беда – Чубайса своего в Карфагене не завелось, а без лизвиздздричества – сама понимаешь.
– А как насчёт льда?
– И где я его тебе надыбаю посреди Африки? На вершине Килиманджаро? Так она – того, далековато отсюда. А по дороге ещё и мухи кусачие, це-це называются. Оно мне надо?
– А всё оттого, что ты не патриот! – вставил Серёга, – Вот были бы мы сейчас в России-матушке, пили бы холодное пивко из погреба-ледника!
– Спасибо, я уж лучше в тёплом Средиземноморье как-нибудь прохладным вином из подвала перебьюсь! Особенно зимой! Пар – он, знаешь ли, костей не ломит.
– Да ты больше слушай этого засранца! – снова перехватила инициативу Юлька, – Сам ничего в жизни не добился, вот и всё ему тут не так!
– Хорош! Запилила уже!
– Запилила?! Ах, какие мы нежные и ранимые! Обижают нас!
– Да иди ты на хрен!
– Заладил, зануда! Слыхал, Макс, куда он меня посылает? Заметь, сам! Может, мне исполнить его желание в буквальном смысле, а? Пойдём, Макс, опробуем твою кровать, хи-хи!
– Юля, ну тебя… гм… ну, ты уже слыхала от Серёги, куда именно.
– А что так?
– А то, что тут рядом моя законная жена сидит, которая по-русски уже не только матерные выражения понимает.
– Хи-хи! Понимаю от пять до десять! – подтвердила Велия.
– Охренеть! – выпала в осадок Юлька, впервые с момента нашего попадания столкнувшаяся с необходимостью фильтровать базар, – Ты, Макс, с дуба не рухнул? Хочешь спать с ней – спи, но нахрена ты её русскому языку учишь?! При ней же скоро и не поговоришь уже ни о чём откровенно!
– Дык, зато я с ней скоро смогу поговорить под настроение и на нормальном человеческом языке.
– Сволочь ты, Макс! Сволочь и эгоист! Только о себе и думаешь!
– Ну, не скажи! Теперь ещё и о семье, и о хозяйстве! Дача вот тоже немалых забот требует, гы-гы!
– Ага, ещё скажи, что сам на огороде горбатишься, рабовладелец хренов! В натуре плантатор!
– Гы-гы-гы-гы-гы! – заржала вся компания, когда в гостиную внесла поднос с вином и закусью рабыня-негритянка, – Млять, в натуре плантатор, гы-гы-гы-гы-гы!
Девчонка аж испугалась, решив, что чего-то сделала не так, и Велия знаком успокоила её. Юмора, конечно, моя супружница не поняла и сама, но, зная уже нас, сообразила, что это какой-то очередной из наших многочисленных приколов.
– А у тебя до хрена ещё негров? – спросил Володя, отсмеявшись.
– Да парочка ещё есть. А так – в основном ливийцы.
– Жаль! Прикольно было бы наблюдать, как негры на плантации вгрёбывают!
– Негры, ливийцы – не один ли хрен? – встрял Серёга, – Животные, гы-гы!
– Ну и шутки у вас! – прикололась Наташка, – Гринписа на вас нет, хи-хи!
– Ага, не придумали ещё! – хохотнул я.
– Слышь, Макс, а это правда, что у тебя тут бывший раб Архимеда есть? – спросила Юлька.
– Ну, не личный – механик его, приданный от казны. Ты как раз его изделием обдуваешься.
– Не, это ни хрена не престижно! – заявил Серёга, – Вот если бы у тебя сам Архимед в рабах оказался – тогда да, было бы круто!
– Да опоздали мы маленько! – поддержал шутку Володя, – Римляне уже прирезать успели, чтоб не путался под ногами со своей долбаной геометрией!
– Даже если бы и был жив – в звизду такого раба! – рассудил я, ради хохмы приняв условия задачи, – Он же ровным счётом ни хрена собственными руками не умел – теоретик в чистом виде! А нахрена мне тут дедукция, мне давай продукцию!
– Святотатцы! – прикололась Юлька, – Самые натуральные варвары!
– Ага, ни разу не греки и ни разу не римляне, гы-гы!
– Дело не в этом, – вмешался Велтур, тоже заехавший ко мне проведать сестру и по нескольким знакомым словечкам – хоть мы и говорили по-русски – понявший суть последнего прикола, – Архимед был великий человек! Один только его закон чего стоит, по которому плавают корабли…
– А до него – что, не плавали? – я с деланым изумлением выпучил глаза.
Наши снова заржали – и не столько от моей подгрёбки, сколько от озадаченного лица моего шурина.
– Ну, плавали, конечно. Но Архимед открыл закон! Вы его хоть знаете?
– Да у нас его любой мальчишка знает! – заявил я ему.
– Ты хочешь сказать – любой из хороших семей?
– Да из всяких, если не совсем дурак.
– Не может быть!
– Ещё как может! Слухай сюды, – и я продекламировал – по-русски, конечно:
Тело, впёрнутое в воду,
Выпирает на свободу
С силой выпертой воды
Телом, впёрнутым туды!
– Гы-гы-гы-гы-гы! – прикололись наши.
Естественно, при переводе для Велтура на иберийский получилось не так складно, но он убедился, что закон сформулирован по смыслу верно, а значит – тот самый.
– А на вашем языке он, значит, в стихах? Хорошо придумали – так и в самом деле можно научить почти любого. У наших предков тартессиев все законы государства в стихах писались, чтобы их легче запоминать было.
– Ну, мы ж тоже не пальцем деланные.
– А что ты за строительство вокруг виллы затеял?
– Да вот, заборчик обветшал, надо бы подновить.
– Заборчик подновить? Ха-ха-ха-ха-ха! – Велтур, конечно, подъезжая к вилле, успел разглядеть и ров, и вал, и начавшие уже возводиться стены, – Думаешь, ливийцы могут взбунтоваться?
– Ну, и эти тоже. Особенно, если нумидийцы нагрянут.
– Не осмелятся! Пока у нас есть армия Ганнибала…
– Вот именно – пока есть…
– Ты думаешь…
– Рим!
Больше Велтуру ничего разжёвывать не понадобилось. С мозгами, эрудицией и соображалкой у парня полный порядок. Призадумался, прикинул хрен к носу, въехал и озадачился:
– Когда?
– Бог или провидец я тебе, что ли? Может – через полгода, может – через год, может – через несколько лет, – на самом деле я знал только о самом факте предстоящих вскоре нумидийских набегов, но понятия не имел о конкретных датах и местах, – Но вряд ли больше. Рим воспользуется первым же поводом для расправы с Ганнибалом, а без него долго ли просуществует его армия?
– И ты спешишь, чтобы успеть наверняка?
– Естественно! Тем, кто не успеет – не позавидуешь…
– Ну, если сюда придёт войско самого Масиниссы, твои стены не очень-то помогут тебе.
– Да, в этом случае надо сразу же бежать в Карфаген. Но я надеюсь, что сам Масинисса не позарится на эти земли – южнее и юго-восточнее есть земли побогаче. Я опасаюсь самостоятельных банд нумидийских родов. Помнишь, что недавно творилось в Испании?
– Ясно. Да, от таких банд можно отбиться и отсидеться за твоим "заборчиком". Надо бы и мне поговорить с отцом…
– Обязательно поговори. Его вилла побогаче, и на неё разбойники позарятся скорее, чем на мою.
Поболтали, как водится, о политике, о жизни, о хозяйственных делах. Кое-как, сам то и дело консультируясь с Наташкой, растолковал Велтуру суть своей задумки с шелководческой фермой, строительство которой он заметил во дворе. Она ведь незамысловата, если разобраться. Дикие гусеницы шелкопряда ползают и жрут листья везде, где им только заблагорассудится. Тех, что на виду, склёвывают птицы, и остаются только те, которые забираются в места малозаметные и труднодоступные, где и коконы свои вьют. И как их прикажете там разыскивать и собирать в приемлемые сроки? Ведь для нормального производства этих коконов нужны не десятки и не сотни, а многие тысячи. Ну и стоит ли удивляться тому, что у косских шелкоткачей постоянный сырьевой голод? Меня такая ситуёвина не устраивала категорически, а организовывать скупку коконов по всей стране – и громоздко, и "ноу-хау" слишком быстро распространится среди потенциальных конкурентов. Оно мне надо, спрашивается? Поэтому реальной альтернативы разведению дубового шелкопряда в неволе я не видел, и загородная вилла – как раз наиболее подходящее для этого место.
В отличие от тутового шелкопряда, кокон дубового толком не разматывается, и его один хрен придётся расчёсывать и прясть. Так что замаривать куколок в коконах, как это делается с тутовым шелкопрядом, нет ни малейшего смысла – ну, разве только в дефектных коконах, дабы не допускать размножения неполноценной породы, и от собранных Мунни и её помощницами нескольких десятков гусениц можно достаточно скоро получить весьма многочисленное поголовье. Мы ведь в субтропиках, а предгорья Атласа и летом не слишком засушливы, то есть сезонность выражена не так ярко, как в Европе и во внутренних районах Сахары. В результате местному шелкопряду никакая религия не запрещает размножаться круглогодично, давая в год столько поколений, сколько успеет. Со слов Наташки картина получалась вот какой. Вылупившиеся из коконов взрослые бабочки спариваются в первый же день, а на второй уже самки откладывают яйца – в среднем около двух сотен каждая. Примерно через десять дней из яиц вылупляются гусеницы. Их рост и развитие через несколько линек происходит в тёплых странах при наилучших условиях примерно за тридцать дней. Затем до пяти суток идёт завивка кокона и окукливание примерно в течение трёх дней. И ещё примерно десять дней уходит на превращение куколки во взрослую бабочку до её выхода из кокона. Таким образом, полный цикл смены поколений у шелкопряда в оптимальных условиях составляет дней шестьдесят или два полных месяца. Получается, что теоретически – до шести поколений в год. Учитывая, что и вид не тот – данные Наташки относились к китайскому дубовому шелкопряду, а не к местному североафриканскому, и с оптимальными условиями у нас неизбежны ошибки, где-то поколения на четыре, наверное, рассчитывать можно. Здесь, в тёплых субтропиках – можно. У нас ведь, на горячо любимой родине, прежнее лесное шелководство отчего было похерено? Из-за зимы нашей проклятущей, ограничивающей разведение дубового шелкопряда двумя поколениями в год – в два или даже в три раза проигрыш такому же конкуренту из тёплых тропических стран, что в условиях глобализации для любого производства губительно. Грёбаный российский "налог на климат", млять! Но тут – не Россия, тут – субтропический Тунис, ещё лесистый и не обезвоженный, а глобализации как таковой практически нет. Индийский "дикий" шёлк дорог из-за спекулятивных наценок египетских Птолемеев, а косский – из-за перманентного дефицита сырья. В таких условиях, да не урвать хорошей прибыли – это ж ещё суметь надо, гы-гы! Вот, собственно, и весь нехитрый "бизнес-план".
В последующие дни закончили по всему периметру ров с валом, а местами – и выложили из саманных кирпичей будущую стену. С известью для связующего раствора каменной облицовки я решил не заморачиваться, а тупо купить её близ Карфагена. Влетело, конечно, в копеечку, зато сразу же приступили к облицовке вывороченным ранее из земли камнем, которого в предгорьях достаточно. А в лесу уже начали заготовку древесины и её подготовку к перевозке. Я спешил успеть к зимним дождям.
Рабов, естественно, продолжали кормить досыта, так что основная масса была довольна и работала на совесть. Хотя нашлись, конечно, и нерадивые работнички. Пятерых ливийцев, не внявших разъяснительной беседе, я велел управляющему продать, а вместо них купил в Карфагене у римского работорговца трёх македонян и двух фракийцев. При всей своей относительной дешевизне – римляне распродавали остатки военнопленных после победоносной войны с Филиппом – обошлись они мне втрое дороже ливийцев, зато были здесь чужеземцами, которым некуда и не к кому бежать. И у ливийцев, и у нумидийцев их ожидало бы гораздо худшее рабство, чем у меня. Вдобавок – бывшие вояки, которым при хорошем с ними обращении вполне можно при необходимости и оружие в руки дать. И остальные призадумались, да так, что дурившие ранее взялись за ум. Особенно, когда к законченным участкам стены с её внутренней стороны я приказал разметить площадки для будущих пристроек, которые станут жилищами для семейных рабов. Рабы намёк поняли, и погонять их больше практически не приходилось. Из трёх надсмотрщиков двое даже палки свои брать с собой перестали – в случае чего за глаза хватало и окрика. И отношения между надсмотрщиками и работниками стали заметно лучше – из хозяйских цепных псов надзиратели всё больше и больше превращались в бригадиров, а общая обстановка всё больше напоминала ту, что имелась на двух маленьких виллах приданого Велии и очень нам с ней там понравилась.
Освобождённый от тупых работ типа "бери больше, кидай дальше", старик Диокл воспрял духом, вспомнил молодость и развил бурную творческую деятельность. К месту строительства как раз начали прибывать с лесоповала первые брёвна, и сицилиец, осмотрев их и прикинув предстоящие мучения по их разделке на брус и доски, вдруг "изобрёл" лесопилку. Немудрёную, вроде той, что в имперские времена будут применять римские легионеры при перестройке временного военного лагеря в постоянный, но по сравнению с обычной ручной распиловкой – небо и земля. Для воплощения в жизнь его идеи мне пришлось раскошелиться на приобретение хороших пил – причём, Диокл настаивал на дорогих импортных, из твёрдой лаконской стали, которые меньше тупятся. Я крякнул, но крыть было нечем – сам ведь в конце концов начал эту борьбу за качество инструмента, гы-гы! Зато теперь пара-тройка человек должна была справиться с заготовкой пиломатериалов для парапета и прочих надобностей, что прекрасно вписывалось в мою политику модернизации трудового процесса по последнему слову античной техники. В отличие от древесины привычных нам хвойных пород, в том числе и сибирской кедровой сосны, древесина настоящих кедров вроде ливанского или местного атласского, который как раз в основном и заготавливался – твёрдая и тяжёлая, ближе к нашей лиственнице. Пилить такую врукопашную – по-русски пишется однозначно с мягким знаком. А нам не надо с мягким, нам надо полегче, да побыстрее.
Пару раз подъезжал Арунтий, с которым успел уже поговорить Велтур, смотрел на мои фортификационные работы, качал головой, но молчал как рыба об лёд. А посмотреть уже было на что. Пусть и не карфагенские стены, не гадесские, даже не кордубские, хотя к ним ближе всего, но и далеко уже не прежняя чисто символическая ограда. А за досчатым кедровым парапетом уже виднелась решётчатая, но прочная конструкция сторожевой вышки – первой из нескольких, задуманных мной вместо недоступных по причине запредельной для меня трудоёмкости настоящих крепостных башен. Идея была моя, но её конструктивное исполнение тоже продумывал Диокл. Я-то поначалу замышлял сторожевые башни римского типа, но когда прикинул хрен к носу, во что это выливается – выпал в осадок. Потом вспомнил решётчатые сторожевые вышки родных отечественных погранвойск, на одной из которых и сам частенько службу тащил – не слишком-то добросовестно, откровенно говоря, но не о том речь. То, что можно сварить из стального уголка – можно сколотить и из деревянного бруса. Если, конечно, конструкцию вспомнить. Вот с этим у меня возникли немалые затруднения, и я даже не представлял, как к этому делу подступиться. А оказалось – и не надо ничего представлять, надо только поставить соответствующую задачу бывшему механику Архимеда.
В помощь ему я выделил того пацана, что придумал рационализацию при уборке винограда. Он вскоре снова отличился, изобретя таки простенький, но эффективный съёмник для древесных плодов, и теперь с их сбором вполне справлялись бабы, высвободив мне мужиков для строительства. Не имея ни малейшего образования, парень отличался отменной соображалкой, и я решил, что обладатель таких мозгов должен ими в первую очередь и работать. Рук же у меня и без него хватает, а мало будет – ещё куплю.
Они же мне, уже вдвоём, и первую секцию шелководческой фермы соорудили. Наташка растолковала мне устройство выкормочной "этажерки" по-русски, я кое-как разжевал им по-финикийски, и они прекрасно справились с задачей. Собранные Мунни гусеницы шелкопряда деловито хрустели свежими дубовыми листьями, растя день ото дня буквально на глазах. Потом Наташка рассказала о правилах ухода за китайским дубовым шелкопрядом, действовавших в период его разведения у нас, и мы с ней составили инструкцию "для особо тупых" – на русском, естественно, языке. Вроде бы, должна в общем и целом подойти и для этого местного. Проверив и подредактировав, я затем с грехом пополам перевёл её на иберийский – Велия писала под мою диктовку. После этого уже она сама занялась её переводом на финикийский, задавая нам с Наташкой время от времени уточняющие вопросы. Эдаким многоступенчатым манером мы наконец породили наставление по шелководству для управляющего и тех рабынь, которых Мунни отобрала для работы с гусеницами. Обозревая "дачу" перед отъездом в город, я аж сам прихренел, сколько всего переделано за эти дни…