Текст книги "Цивилизация (СИ)"

Автор книги: Безбашенный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 41 страниц)

– Так в этом-то ведь и вся суть замысла, святейший. Такое знание народа никак не повредит его почтению к богам. Абсолют выше их, и ему нечего с ними делить. А чего его чтить, собственно, когда до него всё равно не докричаться, и есть специальные боги, как раз на то им и явленные? Зато над любыми проповедниками ОБЫКНОВЕННОГО бога, объявленного ими Единым и не терпящим никаких иных богов, хорошо знающий об истинном Абсолюте народ только посмеётся, как и над теми неучами, что так и не сумели осилить школьной учёбы. Захотят, чтобы и у нас чтили их обожествлённого пророка – пусть выбирают между ним и своим Яхве. Выберут пророка – пусть принимают вместо Яхве нашего истинного Абсолюта, и тогда нам нетрудно и не жалко принять их пророка в число наших богов. Всё равно их много, и одним больше, одним меньше – какая разница? Ну а те, кому дороже их Яхве, пусть и возвращаются вместе с ним туда, откуда пришли – нам он здесь такой не нужен, у нас истинный Абсолют есть.

– Ну а зачем нам тогда их пророк, учение которого они, как ты считаешь, будут проповедовать всем, в том числе и нам? Не проще ли выпроводить и его вместе с их Яхве?

– Мы прекрасно обошлись бы и без него, святейший, если бы не Рим. Ты же и сам знаешь, как топорно и неуклюже римляне боролись с сектой адептов Вакха. Поймали только часть, а остальные продолжают отправлять свои обряды тайно и втягивать в них всё новых и новых людей. Счастье римлян в том, что сами их обряды безобразны и не для всякого привлекательны. А теперь представь себе, что там появилась новая секта, гораздо благопристойнее этих, и учит правильным вещам, против которых нет возражений ни у тебя, ни у меня, да ещё и обещает за их исполнение вечное блаженство в загробной жизни, и единственный её недостаток – нетерпимость их бога ко всем прочим богам. Ну так для простого малограмотного обывателя это разве недостаток? Разве ему не дешевле одного единственного бога чтить и одного только его жреца кормить, чем десять жрецов десяти разных богов? Представляешь, как легко такая секта будет вербовать новых адептов? А римляне слишком прямолинейны и бороться с ней будут, скорее всего, так же неуклюже, как боролись и с культом Вакха…

– И могут проиграть, – закончил за меня въехавший Ретоген, – Не сразу, но в конце концов очень запросто могут и проиграть. И наши боги, слившиеся со старыми римскими, окажутся тогда на проигравшей стороне, враждебной богу-победителю.

– Да, если мы не устраним причин для этой враждебности заранее. Рим велик и силён, и враждовать с ним в случае вражды наших богов мы позволить себе не можем…

– Да понял я это, понял. Но как ты предлагаешь это предотвратить?

– Для этого НАША новая философия должна преградить путь иудейскому Яхве и его нетерпимости не на наших, а на римских границах. Ещё лучше – на греческих. Сами римляне ничего внятного не придумают, а греки хоть и придумают, но не сформулируют просто и понятно для масс, а когда спохватятся – не договорятся меж собой, чей вариант лучше, так что ни на римлян, ни на греков в таком деле полагаться нельзя – или проспят, или провалят. Лучше уж заранее подарить им готовое учение, о котором, как только оно им понадобится, они давно уже будут знать. Сумеют вообще выпроводить новый культ взашей – прекрасно, тогда он и нам не нужен, а не сумеют – он будет, по крайней мере, пересажен с иудейской основы на нашу и терпим к греко-римским и к нашим богам, а мы – готовы к мирному приёму нового бога в число наших.

– Мне кажется, Максим, что ты преувеличиваешь опасность иудейского бога. И страна его далека от нас, и не проповедуют иудеи его культа другим народам, и этому их обычаю уже много веков. С чего бы им вдруг менять его? Если и найдутся вдруг такие, то сколько их таких будет среди всего их народа, и разве не угомонят их сами же иудеи? Но вот кое в чём другом я согласен с тобой полностью. Римская культура и сейчас уже выше нашей и этим привлекательна для многих наших соплеменников в Бетике. А когда они и греческую культуру переймут, которая ещё выше их собственной – мне страшновато даже представить себе, как притягательна она будет для наших людей. Вот эта опасность ближе и понятнее. Их мифы так же стары и наивны, как и наши, но вот сами их боги – крепкие, величественные и выглядят живее и достовернее наших, а их богини гораздо женственнее и привлекательнее наших в своей бесстыдной наготе. Как греческая гетера манит сильнее, чем греческая же домашняя затворница, так же и их богини в сравнении с нашими, а с ними становятся привлекательнее и их мифы. Наша традиция не в силах противостоять такому натиску, и раз уж эллинизация нашей культуры неизбежна – будет лучше, если она придёт к нам не через римлян, а так, как предлагаешь ты – по нашей собственной воле и напрямую от греков, минуя римское посредничество и раньше его, а главное – пусть она будет такая, какую выберем мы сами, и гораздо лучшая, чем та, что принесут римляне.

– Я рад, что ты понимаешь это, святейший.

– Понимаю, как видишь. Но при этом я понимаю и Вирию с её колебаниями – ведь эта новая статуя Иуны по-гречески бесстыдна и абсолютно не в наших традициях, но она лучше и совершеннее греческих – с ТАКИМИ богами нам уже не будут страшны ни греческие, ни римские. Я надеюсь, Иуна не единственная из наших богов обновит своё обличье? Я, конечно, не могу не радоваться тому, как чтут Нетона за Морем Мрака, но не пора ли и здесь почтить его надлежащим образом? – жрец намекал на давешнюю статую Нетона, отлитую для храма на Азорах.

– Там, святейший, маленькие острова посреди бескрайнего моря, и Нетон для них нужен морской – трудно ли было "срисовать" его с греческого Посейдона? Здесь же, как ты сам говоришь, у Нетона разносторонняя деятельность, и нельзя упустить ни одной из сторон. Это гораздо труднее, и без твоей помощи нам тут, боюсь, никак не обойтись. Хорошо ли будет, если в спешке или по незнанию мы упустим что-то важное?

– Я понял тебя, – благосклонно кивнул Ретоген, – Конечно, поспешность в столь большом и важном деле только повредила бы ему, и разумеется, мой долг как служителя Нетона помочь вам изобразить его новое обличье хорошо и правильно. Что же до картины создания нашего земного мира…

– Разве не должна и она у нас быть гораздо лучшей, чем всё, что только сумеют придумать греки? Пусть уж лучше они обсуждают НАШУ философию и сравнивают её со своей, чем мы будем выбирать из их плохо продуманных и непригодных для нас учений.

– Но ведь римляне же всё равно будут насаждать в Испании их.

– Конечно будут, святейший. Поэтому нам и важно, чтобы наше учение успело стать одним из них и именно так и воспринималось самими римлянами. И тогда мы, как бы уступая им и принимая насаждаемую нам греческую философию, на деле примем то, что нужно нам самим. Своё, но через греков, и таким образом как бы греческое.

– Мне кажется, греки обязательно чего-то недопоймут и всё переврут.

– Да и пускай, святейший. А мы и сами тоже в свою очередь где-то чего-то не так поймём, где-то что-то с греческого на турдетанский не так переведём, и в результате тоже переврём "их" учение так, как нужно нам. Мы ведь варвары, и нам это простительно.

– То есть мы изобразим повышенное рвение малограмотных, но ревностных в своих устремлениях быть правильнее всех неофитов? – окончательно въехал жрец.

– Именно, святейший. И если мы сделаем это раньше, чем до этого дойдут руки у самих римлян, у нас будут хорошие шансы если и не повлиять по этой части на сам Рим, так хотя бы уж охватить этим добрую половину Испании, включая и Бетику. И тогда уже поздно, да и незачем будет что-то менять в учении, ПОХОЖЕМ на греческое, а главное – УЖЕ "открытом" своим благочестивым почитателям богами, ОЧЕНЬ ПОХОЖИМИ на греко-римских – гораздо больше похожими, чем те похожи сами на себя…

– Это вы хорошо придумали, – признал Ретоген, когда отсмеялся, – Благочестие римляне смогут только одобрить, а благочестивый человек разве спорит с божественной истиной? Богов надо чтить, а вместе с ними – и явленные ими священные откровения. То, что ты предлагаешь – очень ново и очень непривычно, и ты хорошо сделал, что заговорил об этом впервые здесь с нами, а не на Большом Совете. Всё это нужно ещё хорошенько обдумать и мне самому, и моим жрецам…

После того, как договорились о главном, Телкиза ещё поканючила на предмет статуи для ейного храма Астарты, и Вирия тут же забеспокоилась, не окажется ли она лучшей, чем статуя Иуны. Понятно, что позволить финикийской диаспоре, подлежащей в перспективе ассимиляции, переплюнуть титульную нацию было никак нельзя, так что сошлись на компромиссе – новую статую Астарта получит, и она будет сопоставимого с турдетанской Иуной качества, но существенно меньшего размера. Насколько существенно – моя супружница хохотала, когда финикиянка, баба достаточно эффектная, скосив на неё взгляд, завуалированно намекнула мне на свою готовность обсудить размер новой статуи Астарты прямо на месте, то бишь в своём храме и без свидетелей, а когда её турдетанская коллега, попросив Велию для приличия заткнуть ухи и ничего не услыхать, высказалась прямо открытым текстом, что хоть сама она уже и не в том возрасте, чтоб в постели такие вопросы решать, это абсолютно не значит, что у неё в храме не найдётся жриц помоложе, посмазливее и ничуть не уступающих кое-кому в постельных навыках, наши ржали все. Потом, когда Аглея перевела всё это Клеопатре Не Той на греческий, то и гетера, развивая хохму, поинтересовалась, нельзя ли и для Афродиты статую заказать, а размеры она тоже готова обсудить, и не за одну ночь, поскольку вопрос ведь большой и серьёзный, и она это прекрасно понимает – тут уж до слёз хохотало и духовенство. В общем, Телкизе пришлось удовольствоваться тем, что новая Астарта будет не в натуральную величину, как Иуна, а в две трети от натуральной величины. Впрочем, учитывая, что в натуральную величину в её оссонобском храме была только старинная терракотовая статуя, неоднократно битая при землетрясениях и склеенная, живого места практически не найти, мраморная поновее её была, но только половинного размера, а бронзовая – вообще в локоть, то бишь примерно полуметровой, и ни одна из них даже отдалённо не тянула на наше качество, обижаться финикиянке оснований уж точно не было.

Затем прибыл посыльный с сообщением, что дети возвращаются с экскурсии на водокачку, духовенство откланялось думать свои мысли и шушукаться в своих кулуарах о предложенной нами религиозной реформе, да и мы сами разбежались по домам задавать потомству корм. Отужинали молодняк, выслушали их впечатления от системы городского водоснабжения и от водохранилища, выглядевшего с водокачки солидно, созвонились по радиотелефону, да и вывели семьи на вечерний выгул. Мы детвору ведём к парку, бабы следом, болтая "о своём, о женском". Как раз и Васькин освободился и тоже своих вывел, да и Фабриций со своими ожидался…

– Когда мне рассказали, что у вас в Оссонобе многоэтажные дома как в Тире и Карфагене, я ожидала увидеть финикийский город, где будет тесно и пыльно, – щебетала сзади по-гречески Клеопатра Не Та, – В Риме, когда я увидела эти их инсулы, я и вовсе пришла в ужас – как в этих муравейниках можно жить?! Эта теснота, эта грязь, этот шум и эти грубые и бесцеремонные мужланы на улицах! И это нынешние гегемоны Эллады?! Я с ужасом думала, что же я тогда увижу здесь, но увидела вполне приличный город. Это не Коринф, конечно, и не мой родной Милет, но даже и эти ваши огромные многоэтажные дома на множество жильцов выглядят совсем иначе, чем в Риме – просторнее и красивее, гораздо чище, даже на улицы никто не выплёскивает нечистоты – я уже заметила, как вы совершенно без боязни ходите прямо у самых стен домов.

– Ну, и у нас не все улицы и не все дома так просторны и красивы, как эти, здесь ведь живут не совсем уж простые горожане, но тех ужасов, которые ты рассказываешь о римских инсулах, здесь не ищи – это Оссоноба, – ответила ей сменившая Аглею в качестве её гида Хития, – Разве только Старый город, ещё финикийский, ну и в Гадесе ещё есть не очень хорошие кварталы, а Новый с самого начала строился по образцу самых лучших кварталов Карфагена, и даже ещё лучше. А как тебя в Рим занесло?

– Да я и не собиралась сперва. Но в Коринфе при выпуске мне намекнули, что я в городе лишняя, в других хороших городах тоже хватает своих гетер, и мне там рады не будут, а в какую-нибудь дыру не хотелось самой. Ну, чтобы перекантоваться на какое-то время, пока не определюсь с планами, попросилась к Гелике Фиванской…

– А почему именно к ней? – фиванка была как раз из их с Аглеей выпуска, так что обе её прекрасно знали.

– Ну, у неё как раз её напарница приболела, а мне ведь прозрачно намекнули, что мой самостостоятельный промысел добром не кончится. А кроме того, ты же и сама знаешь, каковы эти симпосионы – играй на флейте, танцуй, развлекай эту пьянь плоскими шутками, а они тянутся к тебе лапами и норовят затащить на ложе.

– Знаю, конечно. Ну так а чего ты ожидала?

– Так в том-то и дело, что Гелику не только на такие, а иногда и на симпосионы философов приглашают – она ведь самая умная…

– Самая умная? – спартанка расхохоталась, – Ну, среди тех, кого не выперли из Коринфа – может быть, и самая умная. И долго ты у неё продержалась?

– После пятого симпосиона она придралась к пустяку и выгнала меня взашей…

– За то, что ты оказалась умнее её и не сумела этого скрыть?

– А ты откуда знаешь?

– Нам ли с Аглеей её не знать! – снова расхохоталась Хития, – Неглупа, но особо уж в нашем выпуске умом не блистала! В Рим ты после этого подалась?

– Ну да, тут как раз и объявили, что Сципион Азиатский приглашает эллинских поэтов, актёров, танцовщиц и музыкантов в Рим на большие Игры, а мне деваться некуда, и что было делать? Собралась и поехала в качестве танцовщицы и флейтистки. Надеялась, конечно, за время Игр подыскать поклонников поумнее и покультурнее, но куда там! Ведь были же там и такие, как раз из сципионовского кружка, но как раз сейчас у них в Риме не лучшие времена – многие разорены и едва сводят концы с концами, Луций Азиатский в их числе, а сам Публий Африканский удалился из города и, как говорят, не намерен больше в него возвращаться. А преуспевают такие, что перед ними даже танцевать противно – не то, что ноги для них на ложе раздвигать. Того, что заработала на Играх, хватило на зиму самой, но рабынь-помощниц, хоть они в Италии и гораздо дешевле, чем у нас в Элладе, купить было уже не на что. Весной поехала в Кампанию, там всё-таки много эллинов, но и там спрос на настоящих гетер оказался невелик, а опускаться до уровня обыкновенной порны не хотелось. Совсем на юг Италии мне ехать отсоветовали – там нашли сбежавших из Рима вакхитов, многих схватили, и никто теперь больше не устраивает симпосионов с гетерами – все боятся, как бы их не приняли за Вакханалии и не донесли властям. Думала о Карфагене, но мне сказали, что тоже велика конкуренция, посоветовали Кордубу, но в Гадесе я услыхала, что и там тоже все в страхе перед обвинением в вакхических оргиях. Случайно встретила эллина из Гасты, и он посоветовал податься с ним и его друзьями к вам в Оссонобу…

– Ураниды Деметрия?

– Да, а ты откуда знаешь?

– Так ведь они же от нас в Гасту и перебрались. Им их вера воевать не велит, а нам здесь такие не нужны, ну наши и спровадили их в Бетику. Большая часть, правда, уже свою веру пересмотрела и обратно к нам вернулась, не заладилось у них что-то и там, а с десяток из них уже и отслужили первую кампанию. С тобой сколько их приехало, трое? Интересно, остался ли там с Деметрием хоть кто-то?

– Двое. Говорят, оба боятся крови – чуть ли в обморок при виде её не падают. А о вас говорят, что вы жестоки, когда считаете это необходимым, но избегаете ненужного кровопролития. Деметрий и сам склоняется уже к мысли, что хоть это и зло, но совсем его не избежать, а у вас оно – наименьшее.

– Ты с ним общалась? – так, это уже юлькин голос.

– Да, перед отъездом сюда я побывала у них в Гасте. С Деметрием мы говорили о многом – он ведь очень мудрый человек, и если не обращать внимания на эти его мечты о несбыточном, то в остальном ведь его взгляды очень близки к вашим. Вам ведь, как я поняла, нужен эллинский философ, который будет учить тому же, чему учите и вы?

Мы с Володей переглянулись и едва сдержали рвущийся наружу хохот. Святая простота, млять! Как раз в этих мечтах означенного Деметрия о несбыточном, на которые нам предлагается не обращать внимания, мы с ним и расходимся так, что лузитанский или кельтиберский дикарь куда ближе нам по взглядам и роднее, чем этот в остальном очень даже неплохой и очень неглупый грека. Одумается и выбросит из башки блажь – дайте боги, буду только рад, но пока-что этого не произошло, а я предпочитаю иметь дело ну никак не с теми, кто подставляет вторую щеку, схлопотав оплеуху по первой. Нет, ну в принципе-то можно и так, но только с небольшой поправочкой. Сперва с ухмылочкой ломаем ущербному уроду все пальцы на той руке, которой он осмелился нам оплеуху влепить, а потом – ага, можно с ещё более широкой ухмылочкой и вторую щеку ему под вторую руку подставить. Типа, евангелие от меня, прошу любить и жаловать, гы-гы!

Я ж чего эту Клеопатру Не Ту только сегодня и увидал, хоть и кантуется она тут уже с неделю? Алиби у нас с семейством, в Лакобриге мы осенние каникулы детей проводили, только вчера и вернулись. Велия и Софониба с детьми отдыхали, а я – ну, не то, чтоб перетрудился, но между отдыхом и делом иногда занимался – налаживал обжиг цинковой обманки для её перегонки не в окись, а в сульфат. Тот гигантский самогонный аппарат, в котором современная промышленность нашего прежнего мира цинк из окиси получала, нам не по зубам, а он, сволочь, восстановившись углём, сразу же испаряется, так что не подходит нам его угольное восстановление из окиси, а подходит электролиз его сульфата, который я и буду теперь в Лакобриге нарабатывать, да в азорский Нетонис на тот электролиз и в дальнейшую работу отправлять – ага, вместе с тем оборудованием, что тоже в Лакобриге делается. Ведь цинк в товарных количествах – это латунь, а латунь – это не только листовой прокат, это ещё и прессование, и штамповка. Массовое производство, короче, тех ништяков, которые только в массовом виде и делают погоду. Хотя бы тех же самых унитарных патронов к огнестрелу, например, без которых немыслимы ни быстро перезаряжающийся револьвер, ни скорострельная винтовка, ни пулемёт.

И из латуни-то нормальной вменяемую патронную гильзу в один присест хрен отштампуешь, там куча промежуточных операций, и об отжигах между ними для снятия напряжений в металле тоже забывать не след, и наемся я ещё с этим говна, пока оснастку с оборудованием отлажу, но с латунью это уж всяко полегче будет, чем со сталью, а нам, хвала богам, не сотни миллионов патронов нужны, а сотни тысяч. Не современный мир, чай, в котором среднестатистический боец-призывник приходит в ужас от одной только мысли о том, что сейчас человека убить придётся, из чего и растут ноги, как мне сильно мнится, у той сотни тысяч выстрелов, что приходится по статистике на одного убитого ими в современных войнах. Античный боец живёт в другом мире и воспитан иначе, а для того, кто меч в брюхо противнику всадит без особых душевных терзаний, всадить в него же пулю – дайте ему ту пулю, дайте ружжо, научите стрелять и не путайтесь после этого у него под ногами, а просто покажите ему, в чьей тушке дырку сделать надо. Есть, конечно, и такие, как эти ураниенутые, но мизер, хвала богам, основной же массе не нужно очень уж долго разжёвывать, чем обезьяна в человеческом обличье отличается от нормального человека, и какая философия для неё наиболее проста и доходчива – правильно, "у нас есть пулемёты, которых у вас нет"…

7. Зима

– Царёныш, мать твою за ногу, ты охренел, что ли?!

– Ууууу! Мыылять! Ты, обезьяна, я тебе в твою бестолковку случайно попал, а ты мне – нарочно! Получи-ка!

– Ууууу! Урод ты, млять, хоть и "блистательный"!

– Так, ну вы тут ещё, млять, подеритесь! Куда?! На! Кайсар, оттаскивай на хрен вот этого бабуина, млять, а ты, Мато – вот эту макаку! Мелкий, тебя-то куда, млять, несёт! Тут снежок в башку словить – как два пальца обоссать! Так, теперь успокоились, млять! Договаривались в башку не метить или не договаривались?

– Так я и не метил, а он пригнулся, ну и словил!

– Ну так мог бы и извиниться – не стёрся бы от этого!

Голоса у детворы звонкие и разносятся далеко, а царский дворец не так уж и велик, так что слышно всё прекрасно и со двора, где они в снежки играют.

– Мне кажется, Максим, что твой сын научил моего не самым лучшим словам вашего языка, – заметил Миликон-старший, ухмыляясь.

– Так и есть, великий, – не стал я отрицать очевидное, – Но ведь и игра у ребят – военная, а на войне разве до хороших манер?

– Да и не на турдетанском же языке они сквернословят, в конце-то концов, – поддержал меня и Фабриций, спиногрыз которого там тоже отметился вместе с моим и миликоновским, – А плотный снежный комок, да ещё и пращой – это больно.

– Ну, если так, то на войне – как на войне, – заключил наш венценосец, смеясь вместе с нами, – Ну а что у нас там с кварталами инсул? Отчего люди мёрзнут?

– Эту ночь уже будут спать в тепле – должно к вечеру разогреться, – ответил я, – Народ тоже таков, что иногда сам себе враг – многие так и не поняли или забыли, что эти дома МОЖНО отапливать, а из тех, кто и знал – кто побогаче, у тех бронзовые жаровни есть, а кто победнее, слишком уж привыкли терпеть и не жаловаться. Пожаловались бы сразу – давно бы уже разобрались и всё бы уладили, а им сперва не хотелось больших людей "по пустякам" беспокоить, а потом перед Олоником стушевались, когда он даже слушать их не захотел. Вот так и терпели все три дня, пока дети болеть не начали, и моя только случайно сегодня утром на рынке услыхала…

– Так а что, дома разве не отапливали?

– Отапливали, великий, пока оставался хворост, но он кончился, а истопникам, как оказалось, никто даже и не объяснил, что уголь в мешках – тоже топливо. Мы когда Олоника спрашивали, получил ли он уголь, так он ответил, что и получил, и по инсулам распределил, ну мы и успокоились, а он развезти-то уголь по домам приказал, но рабам-то откуда знать, что это такое и зачем привезено? Им приказали разгрузить с воза и в подвал занести, они разгрузили и занесли, а объяснить – никто им так ничего и не объяснил. Он и валит теперь всё на них – он, вроде как, обо всём своевременно позаботился, а эти тупые орясины и сами ничего не соображают, и не спрашивают тех, кто знает…

Я ведь уже упоминал, кажется, что городские инсулы НАШЕЙ Оссонобы мы с самого начала предусматривали с системой отопления по римскому образцу? Ну, не один к одному, конечно. Во-первых, у самих римлян таким манером только роскошные частные домусы отапливаются, да наиболее солидные виллы, а инсулы будут отапливаться только в имперские времена, да и то, только в северных провинциях, где иначе зимой просто не выжить. А во-вторых, у нас система немного посложнее – прогреваются не только полы и стены, но и чердак с крышей. А нахрена нам, спрашивается, скапливание на крышах снега и постоянное обивание свисающих со всех её краёв сосулек со вполне реальным риском падения людей с верхотуры? В конце концов, лучшее решение любой проблемы – это её недопущение, а героизм – мы и на войне стараемся его по возможности избегать, а уж в нормальном повседневном быту – сами боги велели. И оттого – тем омерзительнее дурь высокопоставленной бестолочи, неспособной нормально управиться и с тем, что ЕСТЬ.

– Такое, великий, безнаказанным оставлять нельзя, – заметил Фабриций, – Его для того и поставили начальником служб городского района, чтобы таких безобразий не происходило, а он всё на подчинённых свалил, да на рабов, а сам и проверить их даже не соизволил. Так разве делается?

– Ну, я его отругаю, конечно, на Большом Совете, – пообещал Миликон, – Так отругаю, что нескоро забудет. А серьёзнее наказать – вы же сами понимаете, что Большой Совет за него горой встанет.

– Как и всегда, когда провинится кто-нибудь из "блистательных", – проворчал наш непосредственный, – Хул, делаем тогда, как и наметили на такой случай.

– Понял, – отозвался наш мент, ухмыляясь.

– А что вы наметили? – озадачился царь.

– Я арестовал его "до выяснения". Оснований подозревать Олоника в воровстве я не обнаружил, но действие или бездействие, вызывающее массовое недовольство и этим способное спровоцировать в городе уличные беспорядки – это попахивает заговором…

– Заговором? Да что ты несёшь, Хул? Что я, Олоника не знаю? Ну какой из него к воронам заговорщик? Дурак и разгильдяй, это верно, спесив больше, чем следовало бы, но чтоб в заговоре участвовать – ты сам-то, Хул, веришь в эту чушь?

– Дайте боги, великий, чтобы это оказалось чушью, но вопрос ведь серьёзный – у меня уже несколько сотен жалоб, и с ними продолжают обращаться, так что мои писцы едва справляются. Учитывая не столь уж и давний заговор, я должен хорошенько во всём этом разобраться, – и сам едва сдерживает смех.

– И сколько ты разбираться будешь?

– Ну, люди сколько по его милости мёрзли? Три дня? Вот и он у меня посидит в холодной камере столько же, пока я не "разберусь". Потом, конечно, извинюсь и отпущу.

Глядя на вылупленные глаза нашего конституционного монарха, мы прыснули в кулаки все втроём. Потом, въехав во все нюансы, заржал он сам, и ржал не меньше, чем перед тем ржал Фабриций, когда мы с Васькиным, давясь от смеха сами, согласовывали с ним эту затею. Ну, нас только с ним они оба, конечно, в этом плане не превзошли. Самое же интересное, что я, придумав этот способ возмездия, настраивался на долгий рассказ Хренио о том, какой дубак бывал в наших современных подмосковных квартирах осенью, пока отопление ещё не включено, но оказалось, не надо ему это разжёвывать – он въехал сходу и ржал не меньше моего. Тёплый испанский климат имеет ведь и свою оборотную сторону – если мы, горожане холодной России, привыкли к центральному отоплению, то в субтропической Испании оно отсутствует как явление – слишком дорого, и если окна не на солнечную сторону или соседним домом затенены, то не жарко зимой в такой квартире даже в тёплой и солнечной Испании, и греются там либо электричеством, либо газом из баллона, и стоит это столько, что выйдя из дому на улицу, например, ни один испанец не оставит отопление включенным, а всевозможные ночные пижамы и одеяла становятся зимой в испанских магазинах весьма ходовым товаром. Короче говоря, у меня возникла мысля, и я заржал, начинаю объяснять ему суть, и он ржёт уже после третьей моей фразы, демонстрируя полное понимание, и разжёвывать в результате мне пришлось ему не это, а совсем другое – обоснование ареста версией злонамеренной провокации массовой бузы. Тут – опять же, по причине отсутствия в современной Испании центрального отопления – подобная ассоциация для него не была так самоочевидна, как для меня, но зато, когда я ему её растолковал, притянуть за уши чисто теоретически возможную связь "провокации" с недавно раскрытым и пресечённым вполне реальным заговором он сходу сообразил и сам. После этого мы с ним долго и дружно ржали, представляя себе в цвете и в лицах, как этот Олоник в кутузке дрожит не только от холода, но и от ужаса перед вполне логичным и правдоподобным обвинением, чреватым уже виселицей.

Я рассказывал уже о судьбе хреново кончившего Крусея, сына Януара? Ну так история с ним имела продолжение. В смысле, не с ним уже, конечно, потому как жмурики сами ни у кого уже под ногами не путаются, а с Януаром, папашей евонным. Тот, конечно, был свято убеждён, что с его отпрыском обошлись несправедливо, потому как где ж тут справедливость, когда с благородным человеком и целым "блистательным" обращаются как с каким-то грязным мужланом? Где ж это видано такое, чтоб законы, данные тупому и неучёному быдлу, были обязательны и для людей важных и уважаемых, не говоря уже о людях царских кровей? Когда же это такое бывало в старые добрые времена? В общем, изобиделся "блистательный" крепко, и осенила его гениальная идея, что так жить нельзя. Действовал старый бабуин, конечно же, не сам – ага, дурака нашли, своей собственной драгоценной шкурой рисковать. Подзуживал других, помоложе и поглупее, но с такими амбициями, что всегда будут чем-то недовольны, и сводился его гениальный замысел к эдакой сословно-самодержавной революции – все благородные люди жестоко угнетены неправильными законами, но больше всех угнетён ими царь, связанный этими законами по рукам и ногам – где ж это такое видано, и как с подобной несправедливостью можно мириться? Разве не на то и существует монарх, чтобы его воля была выше любого закона – его, а не этих проклятых олигархов, маскирующих под своими неправильными законами свою губительную для страны и народа волю?

Сдавая Фабрицию вышедших на него незадачливых заговорщиков, Миликон не строил из себя преданнейшего сторонника договора с Тарквиниями и ограничивающей его власть Хартии, подписанной им вынужденно, а был предельно откровенен. Он бы с удовольствием поддержал и возглавил ведущий его к самодержавной власти переворот, если бы за ним стояла сила, равноценная Тарквиниям – равноценная во всех смыслах. У Тарквиниев деньги, которых вечно не хватает оссонобской казне, у Тарквиниев планы – пусть и не во всём такие, как ему бы хотелось, но ведущие государство к процветанию, росту территории и росту культуры, у Тарквиниев и их правительства есть наконец те знания, которые и позволяют претворить эти планы в жизнь, а теперь ещё и заморские колонии, ничем не сдерживаемая мощь которых будет только расти, и эта мощь всегда будет готова оказать помощь государству, послушному воле Тарквиниев. А что у этих "державников" кроме их мечты о "правильном" государственном устройстве? Буквально на глазах усиливается Рим, и с каждым годом всё прочнее и прочнее его власть в Бетике, а с властью – и его культура, о которой с ним недавно говорил святейший Ретоген, и это тоже опасно – разве устоять перед ней куда более примитивной культуре турдетан? А из Бетики культура Рима неизбежно придёт и сюда, и долго ли после этого просуществует государство, народ которого захочет жить "как у римлян"? Тарквинии же и такую беду предусмотрели, и получается, что с ними турдетанское государство уж точно не пропадёт, а с государством – и его цари, пусть и не полновластные в нём, но и не те царьки-вожди, безраздельно правящие своими городами, но всецело зависимые от Рима, с каждым годом всё меньше и меньше нуждающегося в них. С Тарквиниями – надёжнее.