Текст книги "Цивилизация (СИ)"

Автор книги: Безбашенный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 41 страниц)

– Ну, всё-таки он ведь собрал после этого войско в Азии, и немалое?

– Да, судьба была всё ещё благосклонна к нему – Фермопилы ему простили, как ни странно. Но что толку, если сам он, каким был, таким и остался? Ведь и при Магнезии всё повторилось в точности! Ещё же ничего не было потеряно, и всё было в его руках! Ну, смяли ему фалангу, но с его превосходством в коннице он вполне мог избежать разгрома!

– Прикрыть конницей отступление фаланги и прочих?

– Ну конечно же! Отступление прошло бы в полном порядке, лагерь с запасами не был бы потерян, войско собралось бы с силами и на следующий день возобновило бы бой! Превосходство-то ведь в силах у него всё равно оставалось бы! Да пускай бы даже и на второй день он не выиграл – кому легче и быстрее было бы получить подкрепления и снабжение, римлянам или ему?

– Больше конницы – больше и фуражиров?

– Разумеется! В затяжной войне теперь уже римляне оказались бы почти в том же положении, что и я в Италии, и само время работало бы на него. Но этот слизняк опять бросил войско и бежал, едва завидев его отступление! Всемогущий Баал!

– Как и Дарий при Гавгамелах?

– Именно! В точности как Дарий, хоть и мнил себя наследником Александра! Я, кстати, так и сказал ему, когда мы встретились с ним после его разгрома – так видел бы ты, как он окрысился! Как будто бы это я, а не он, бежал с поля боя!

– Цари не прощают тем, кто на деле оказывается лучше их самих.

– Тоже верно. Тогда-то я и понял, что пора бежать.

– То есть, ты не стал дожидаться требований римлян о твоей выдаче?

– Только этого мне ещё не хватало! Если такое же требование к Карфагену было и остаётся в силе, стоит мне только появиться в нём, так чего мне было ждать у Антиоха? Хвала богам, он не приказал арестовать меня заранее, а я отпросился у него в Тир – якобы проверить, в каком состоянии флот, ну и посетить с семьёй храмы. Оттуда уже я и бежал на Крит – ну, я рассказал тебе уже о приключениях в Гортине. А уже из неё – да, подался в Вифинию к Прусию.

– И принялся за старое?

– А что, уже и так говорят? – Циклоп расхохотался, – Ещё и Прусия подбивать на войну с Римом? Об этом, естественно, и речи быть не могло. Я подбивал его только на союз с Филиппом Македонским, да и на него-то он решился не сразу.

– А на что вы рассчитывали в союзе с Филиппом?

– Сразу или после того?

– "После того" – зная тебя, понятно и так, – хмыкнул я.

– Верно, в этом я – неисправим! – ухмыльнулся пуниец, – Нашей первой целью был, конечно, Пергам. Он же как заноза в заду у Филиппа! Стоит ему обернуться против Рима, как в спину ударит Эвмен Пергамский! Особенно теперь, когда у Македонии почти не осталось флота, а пергамский флот в Эгейском море – сильнейший после родосского. Но греки есть греки – грызлись, грызутся и будут грызться. Родосцы получили немало, но меньше, чем им хотелось – Карию и Ликию с Писидией им пришлось поделить с Эвменом, а Памфилия, на которую они рассчитывали, и вовсе досталась ему. Так что на их помощь Пергам рассчитывать не мог, а их нейтралитет нас тоже устраивал. Прусий, естественно, хотел вернуть свои Мисию с Фригией, а Ликания, Памфилия и Писидия, никогда Пергаму не принадлежавшие, вряд ли упустили бы случай отложиться. Галатам, конечно, хотелось пограбить и подзаработать в качестве наёмников, а Филиппу резкое ослабление Пергама развязало бы руки, чего я, собственно, и хотел добиться для начала. Надо было, конечно, сразу возглавить кампанию самому, но мне не хотелось высовываться раньше времени…

– Толку-то от всего этого, если дело решается в Риме?

– Ну, мы рассчитывали на то, что Эвмен всё-же постыдится жаловаться в Рим на какую-то маленькую Вифинию, дабы его не подняли там на смех. Мы с Прусием и до сих пор ломаем голову, в чём же мы ошиблись? Что могло заставить Эвмена пренебречь даже этим смехом? Неужели НАСТОЛЬКО обиделся за ТУ морскую битву?

– В которой ты побил пергамский флот? Что там на самом деле было? А то у нас рассказывают, будто бы ты чуть ли не забросал корабли Эвмена горшками со змеями.

– Ты сомневаешься? – Циклоп снова хитро ухмыльнулся.

– Это ведь нужны по меньшей мере сотни горшков, и в каждом из них должно быть не меньше десятка змей. Получается, нужны тысячи ядовитых гадов, и нужны они тебе не частями, а все вместе, и не через год, даже не через месяц, а за неделю, крайний срок – за две. За больший срок тебе не удалось бы сохранить свою затею в тайне, да и часть пойманных змей успела бы передохнуть от дурного ухода за ними. Эти тысячи змей нужны были тебе чем скорее, тем лучше, но яд их силён, и укус смертельно опасен для всякого, кто не обучен правильному обращению с ними. Тебе понадобились бы многие десятки опытных змееловов, но есть ли их столько во всей Вифинии?

– Не уверен, – признался Одноглазый, – Мне тогда удалось разыскать к нужному сроку – за неделю до отплытия флота – только восьмерых. Сам понимаешь, наловить за эту неделю нужные мне тысячи ядовитых гадов они не могли. Я даже не уверен, водилось ли их столько в ближайших окрестностях. Но ко дню отплытия из гавани Никомедии на борту моих судов было почти девятьсот горшков со змеями! Я это сделал!

– Ты дал солдат в помощники змееловам?

– Этого ещё не хватало! Кто-нибудь из этих неумех обязательно проворонил бы укус, и какая уж тут ловля, когда надо оказывать помощь этому недотёпе! Змееловы свою работу выполняли сами – сколько нашли и успели, столько и наловили – где-то на сотню горшков или около того. А солдат я послал без них, зато широкой облавой. Я приказал им ловить – кого бы ты думал? Обыкновенных ужей!

Я сложился пополам от хохота – дальше мне не нужно уже было объяснять.

– Ты же не слыхал ещё главного, – удивился Ганнибал.

– Не нужно, почтеннейший – понял! – выдавил я из себя сквозь смех, – А где ты взял столько художников или вазописцев?

– Их собирал по моей просьбе Прусий, и я не знаю подробностей. Но набралось маловато, и их пришлось заставить работать и ночью при свете костров и светильников. Тебе, кстати, кто-то уже рассказал или ты сам догадался?

– В детстве, почтеннейший, мне как-то раз попался уж – мелкий, меньше локтя в длину, и мне захотелось подшутить над приятелями. Я закрасил ему его жёлтые пятна на голове и разрисовал его самого в сетчатый узор – примерно как гадюку, да поярче. Держу в руке за шею у самой головы, будто бы боюсь, как бы не укусил, приятели видят это дело и спрашивают, что за змея такая странная. А я им отвечаю, что сам такую никогда раньше не видел, ну и бросаю им – нате, типа, посмотрите!

– Они тебя не побили за такую шутку? – спросил Циклоп, когда отсмеялся.

– Я отбежал на безопасное расстояние, но уж с него выслушал немало нового и интересного о себе самом и о своих предках.

– Ну, тогда тебе и рассказывать, собственно, уже нечего. Разумеется, я приказал сделать со всеми этими тысячами ужей то же самое. Но расписывали их старательно и не под обычную гадюку, а половину из них под гюрзу, остальных – под эфу.

– Сурово! – хмыкнул я, заценивая маскарад. Гюрза и эфа – тоже гадюки, и яд у них – такой же гемотоксин, но если от укуса нашей подмосковной гадюки редко и мало кто окочуривается даже и без оказания ему помощи, то южная степная уже поопаснее – выше концентрация яда в слюне, а уж гюрза или эфа – на хрен, на хрен, как говорится. Их яд, может быть, и не так силён, как у американских гремучников и им подобных, но для человека – вполне достаточно и его. Да и поагрессивнее они, кстати, обычной гадюки…

– Ну, дальше-то – как рассказывают, так оно всё примерно и было. Встретились с пергамским флотом, я затеял переговоры для вида, чтобы знать точно, на каком корабле находится сам Эвмен. Его и пару соседних с ним мы только и забрасывали горршками с настоящими ядовитыми змеями, а всем прочим достались ряженые. Но видел бы ты, какая паника царила на их палубах! – сам он хохотал гораздо дольше меня, но оно и понятно – то, что я воспринимал чисто умозрительно, он вспоминал в цвете и в лицах.

– Ты хотел обезглавить пергамский флот?

– Паники хватало и без этого. Но у Эвмена нет законного сына, а его брат Аттал не всем по вкусу. Кто-то предпочёл бы поддержать кого-нибудь из незаконных царевичей, которых хватает, так что в случае смерти царя мы добились бы немалой смуты в Пергаме. Вот мы и гадаем с Прусием, за это он окрысился или за позор бегства его флота от наших размалёванных ужей. Хоть он и запретил все разговоры об этом, но всем болтунам разве заткнёшь рты? Представляешь, как смеются те, кому его моряки всё-же проболтались?

– Так или иначе, почтеннейший, при всех твоих успехах на море и на суше, ваш замысел провалился. Да даже если бы он и удался – ну, получил бы Прусий свои Мисию и Фригию, а Пергам увяз бы в смуте и подавлении мятежей на востоке и юге. Но дальше-то что? Филипп Македонский всё равно не готов к большой войне, и много ли толку было бы от его развязанных рук?

– Увы, это верно. Мы надеялись, что дела у него обстоят получше – он ведь, как и вы, не развёртывает всех своих сил одновременно. По договору с Римом ему запрещено иметь больше пяти тысяч войска, так он постоянной держит только одну тысячу, а четыре других призывает, обучает и распускает, вместо них призывает другие четыре тысячи и точно так же обучает их, потом снова заменяет их следующими, и так уже добрый десяток лет. Мы рассчитывали на то, что у него накоплен резерв на пятьдесят тысяч собственного войска и достаточно золота на оплату наёмников, и даже Прусий склонялся уже к мысли о полноценном военном союзе с ним, но оказались, что дела его не настолько хороши, как мы думали. Поспешили мы с этой пергамской войной…

– То-то и оно. И вдобавок, вам это ещё и не удалось. На чьей стороне Рим, тебе объяснять не нужно. Дело тут даже и не в тебе – Эвмен давний союзник Рима, а Прусий – недавний союзник Антиоха, и уже в силу этого Пергам римлянам ближе Вифинии. Но и ты у римлян, сам понимаешь, на особом счету. Где ты, там для них одни неприятности. И если Эвмен – большая заноза в заднице у Филиппа…

– То я – ещё большая заноза в заднице у Рима, – закончил за меня Ганнибал, – Хотя что я теперь могу, когда натравить на Рим больше некого? Здешняя мелюзга вроде Прусия бессильна, Филипп не готов, и у него связаны руки, вы – не хотите…

– В том-то и дело, почтеннейший. Это ты клялся своему отцу, а не мы и даже не Филипп с Антиохом. Но ведь и ты, если разобраться, свою клятву сдержал.

– Разве?

– Если она была такова, как ты сказал сам – "сделать всё возможное", то разве ты этого не сделал? Твоя ли вина в том, что даже этого оказалось недостаточно, а большее оказалось не под силу даже тебе? Назови мне хоть кого-нибудь из простых смертных, кто сумел бы на твоём месте сделать больше, чем сделал ты сам.

– И значит, Рим – непобедим?

– Да, на ближайшие столетия – для всех, кто в состоянии до него дотянуться.

– И вы надеетесь переждать все эти столетия в своей части Испании в качестве местного испанского Пергама?

– Пока-что, скорее, местной испанской Нумидии, но со временем, как подтянем культуру и хозяйство – почему бы нам и не стать испанским Пергамом?

– И мне Арунтий предлагает спрятаться от римлян где-нибудь у вас в Испании и не высовывать носа из своей норы?

– Даже не в Испании, почтеннейший. И до Рима слишком близко, и тебе сидеть безвылазно в норе было бы слишком скучно. Но к западу от Испании – Море Мрака, а оно на самом деле не так уж и мрачно. И есть посреди него острова, которые уже и сейчас – не такая уж и захолустная дыра. Возможно, на них будет несколько скучнее, чем в Карфагене или у Антиоха, может быть – даже чем здесь, пока ты был занят войной с Эвменом. Но и эта война, считай, закончена, и что ты будешь делать у Прусия теперь? Или – задам тебе этот же вопрос несколько иначе – что римляне ПОЗВОЛЯТ тебе делать теперь у Прусия, даже если и не потребуют от него твоей головы?

– Ты считаешь, что им до сих пор нужен старый и проигравший всё, что только можно было проиграть, одноглазый Циклоп? – млять, так и думал, что это его заглазное прозвище ему прекрасно известно.

– Почему бы и нет, почтеннейший, если этот Циклоп для них – Тот Самый? Ты ведь знаешь уже и сам, кто возглавляет сенатскую комиссию? Былая слава Тита Квинкция Фламинина успела уже поблекнуть и зарасти паутиной, а тут ещё и брат её основательно подмочил. Его всё ещё чествуют в память о прежних заслугах в Греции, там всё ещё стоят его мраморные бюсты, а кое-где всё ещё не стёрлись его изображения на отчеканенных в его честь монетах. Но всё это ветшает и когда-нибудь наскучит и грекам, а римлянам уже наскучило. Его нынешняя дипломатия, ради которой он и задержался в Греции, тоже едва ли оправдает его надежды и прославит его в Риме.

– Он, кажется, добивается на общеахейском собрании в Навпакте отделения от Ахейского союза Мессены? Вот он, образчик римского отношения к союзникам!

– В какой-то мере – да, раз уж Фламинин рассчитывал прославиться этим. Но из этого же следует и отсутствие у него официального задания от сената, который, конечно, с удовольствием принял бы "добровольное" ослабление Ахейского союза, к чему договор его не обязывает, но не станет подрывать своей политической репутации официальным требованием такого ослабления. И ахейцы, естественно, как и вообще все греки, на такой политике собаку съели, и всё это они прекрасно понимают, и уж всяко не в их интересах ослаблять себя "добровольно". Но это ахейские дела, и пусть о них болят головы у самих ахейцев. Для тебя же, почтеннейший, важнее то, что эта ахейская дипломатия не принесёт Фламинину нужной ему новой славы, и что ему тогда остаётся? Только ты, пусть старый и уже не опасный Риму, но всё-таки Тот Самый Ганнибал.

– Ну, может быть, ты и прав. Да только ведь старого Циклопа вовсе не так легко поймать, как тебе, возможно, кажется. О том тайном ходе, которым вас провели ко мне в первый раз, могут уже и знать, но кто сказал, что он у меня – единственный? Есть ещё два примерно таких же, которыми я не пользуюсь, чтобы о них не прознали даже случайно. Я готовил их не от римлян, а от пергамцев, но какая разница?

– И о них тоже могут если и не знать, то хотя бы подозревать. Это входы в них в твоём доме, и о надёжности всех своих слуг ты, конечно, позаботился. Но любой тайный ход оканчивается выходом из него, который снаружи, и разве можно было оборудовать его в полной тайне?

– Два других ведут в катакомбы бывших каменоломен, в которых не так уж и много праздношатающихся, – усмехнулся Одноглазый.

– Но не так уж и мало тех, кому не с руки попадаться стражам порядка. И это не первый год, надо думать, так что и стража наверняка давно знает, где их искать и ловить. А в твоём случае и обыскивать все катакомбы не нужно – достаточно просто перекрыть все выходы из той их малой части, что под твоим домом и рядом с ним. А если соглядатаи не поленились обследовать эту часть катакомб, то знают уже и о твоих выходах в них.

– Ну, для этого ведь надо знать и тот день, когда я захочу сбежать. Не будут же они стеречь выходы вечно.

– У тебя ещё и семья, почтеннейший, и едва ли возможно скрыть подготовку к её отъезду. Ещё труднее – увести от погони женщин и детей.

– Семья – да, это моё слабое место. Семью мне, конечно, нужно спасти. Но как этому поможет их купание в море?

– Тяжело, конечно – уж очень их у тебя много. Но будем стараться.

– Я облегчу вам жизнь, если отошлю хотя бы часть из них в другое место?

– Если ты сумеешь не вызвать этим подозрений, то это было бы неплохо…

Что повозиться придётся с Имилькой, которая уже не в тех годах, чтобы быть в хорошей физической форме, мы знали с самого начала. Знали, конечно, и об их пацане, к счастью, уже не слишком мелком и вполне здоровом. Но вот о ком тесть не удосужился предупредить нас, так это о молодой наложнице Одноглазого и об её мелкой шмакодявке, внешность которой не оставляла сомнений в отцовстве. Скорее всего, Арунтий и сам не был о них в курсе, а агентура – она ведь как? Что ей велено выяснить, то она и выясняет. Велел наниматель разузнать о жене и сыне некоего человека, имя которого не поминаем всуе – агентура разузнала и доложила в лучшем виде, а уж о всяких там слугах, включая и молодых рабынь, и которая там из них с кем спит и от кого рожает, у нанимателя ведь не было вопросов? Ну так и нахрена им, спрашивается, лишнюю работу делать, да ешё и с лишним риском и самим на этом спалиться, и интерес своего нанимателя к подробностям жизни определённого человека спалить? Им разве за это платят? Так что, если рассудить по справедливости, то нет и не может у нас быть претензий к осведомителям тестя, честно выполнившим то, что им было поручено, и если на месте уже мы столкнулись с не самым приятным для нас сюрпризом, то это – уже наши проблемы. А сюрприз – млять, лучше бы их было штук пять, но другого рода! На проблемных мужиков или пацанов у нас хватило бы володиных "людей-амфибий", но тут-то – бабы! Рассчитывая на одну бабу, мы только одну бабу для возни с ней и подготовили, а их – опа, аж целых три штуки оказалось! Мир же вокруг античный, и если купаться в море нагишом приличия не возбраняют, то это ещё вовсе не значит, что порядочная баба может плескаться в воде с посторонними мужиками. Этого – уж точно не поймут-с. Мы Лисимаха прихватили только из-за того, что нам Хития евонная требовалась, которая давно уже "не из таких", а значит – только вместе с мужем. Но местных нанимать – палево, а три бабы вместо одной – многовато даже для спартанки.

– Мы с Имилькой хотели ещё одного ребёнка, но когда решили окончательно, то оказалось, что она уже не может рожать – счастье ещё, что успела родить Гамилькара. У нас был с ней маленький сын в самом начале, но мне нужно было выступать в поход, и я отправил семью в Карфаген. Там случилась эпидемия, которая и унесла нашего малыша, а война унесла лучшие семнадцать лет нашей жизни. Наверное, после Канн я должен был сам отправиться в Карфаген за помощью, а не посылать Магона – заодно побывал бы дома и сделал бы жене второго ребёнка. Но нужно было готовиться к походу на Рим, и мог ли я в такой момент оставить войско? Да и кто мог предвидеть, что война затянется настолько? Случилось то, что случилось, и теперь Гамилькар – наш с ней единственный сын. Когда все жертвы богам оказались напрасными, и стало ясно, что судьба больше не пошлёт нам детей, Имилька захотела хотя бы приёмного. Федру она подыскала и купила сама – ты ведь разглядел её уже и мог заметить, что даже внешне они немного похожи, так что и не скажешь с виду, что маленькая Диона – не от Имильки. Мы и воспитываем её с женой как нашу с ней дочь, и Имилька подумывает даже удочерить её официально.

– Надеюсь, об этом никто ещё не знает из посторонних?

– Пока ещё нет, хвала Баалу. Я понял тебя – да, я смогу отослать девочку с её настоящей матерью и частью слуг. По греческим понятиям они всего лишь рабыни, и их отъезд куда-нибудь не очень далеко не привлечёт внимания царских соглядатаев. Мало ли, с какими поручениями я посылаю своих слуг? Но то, что Диона – хоть и незаконная, но всё-же МОЯ дочь, здешним грекам известно, и если её исчезновение не обеспокоит меня, это покажется подозрительным даже им.

– Значит, она должна исчезнуть в один день с тобой.

– Отсылать нужно сейчас?

– Не спеши – нам тоже нужно время, чтобы всё подготовить. Выбери пока место на побережье, где нанятые нами пираты смогут легко "похитить" их и уйти без потерь, ну и придумай убедительную причину для их отправки туда. Жаль, что ты не можешь вместе с ними отослать и блистательную…

– Ну, ты же сам понимаешь, что мои ЗАКОННЫЕ жена и сын – другое дело. За ними будут следить, и вряд ли вам будет легче, если Имилька приведёт за собой царских соглядатаев. Придётся уж вашей гречанке как-нибудь помучаться с ней. Так для чего вам всё-таки нужно это плавание под водой?

– Чтобы не утонули на самом деле, когда от них требуется только сделать вид, будто утонули. Ты готов убедительно изобразить горюющего по утопленникам мужа и отца? Не удивляйся, почтеннейший – так будет лучше всего. Если человек просто исчез – значит, сбежал, и его можно и нужно выследить и разыскать. А если человек утонул в море – значит, утонул. Ищейки Прусия только возблагодарят Посейдона за то, что теперь им нужно будет следить уже не за тремя, а только за одним слёгшим от горя стариком…

23. Операция «Головастик»

– Объясните мне ради всемогущего Баала, какой смысл в этих побрякушках? Я могу ещё понять, когда их стала больше носить Имилька – женщинам такое пристало, но не Гамилькару же блестеть украшениями как расфуфыренной греческой гетере! Разве это делает достойного человека значительным и знаменитым? – возмущался Ганнибал, – Я не беден, и мне не жаль, но не этому я учил его до сих пор и не этому намерен учить впредь!

– Папа, ну это же не насовсем, а только на несколько дней, – отозвался мелкий, – Я тоже не понимаю, для чего это, но дядя Хул сказал нам, что так будет лучше.

– Нужно, чтобы украшения были на них во время морской прогулки, – пояснил Васькин, – И чтобы это не вызвало ни у кого удивления, они должны показываться с ними везде, где бывают – и на улицах, и на агоре, и даже на море во время купания.

– Особенно на море, когда этих блестящих побрякушек на них явно больше, чем одежды! – съязвил старик.

– Именно, почтеннейший. Если зеваки привыкнут к этому – тем более никто не удивится украшениям, когда одежды на них будет побольше.

– Так, так! Ну-ка, оставьте нас! – отослал он жену и сына, – И вы тоже! – это уже адресовалось слугам, – Нет, ты останься, Онит, – это относилось к управляющему домом, – А теперь – рассказывайте, почему им нужны украшения в море?

– Да потому, что утопленникам они абсолютно не нужны! – схохмил я.

– С этим – согласен, – хмыкнул пуниец, – Но как понимать ваши загадки?

– В самом прямом смысле, почтеннейший. Раз это понимаешь ты – прекрасно поймут и царские ищейки.

– Утопленники всплывают, почтеннейший, через несколько дней после гибели, – начал разжёвывать ему Хренио, – Акулы в Пропонтиде небольшие, да и немного их в ней, а этот залив – узкий, и всплывшего в нём утопленника, пускай и объеденного акулами, но не съеденного ими полностью, всё равно должно прибить волнами не к этому, так к тому его берегу. И вот, представь себе, два человека тонут, а их останков так никто и не найдёт. Ведь должно же этому быть какое-то разумное и правдоподобное объяснение?

– Так, так! Понял! Тела нашёл какой-то нищеброд, свидетелей не оказалось, он польстился на дорогие украшения и снял их с тел, а сами тела закопал или притопил их в море снова, привязав камень, чтобы никто и не знал об его находке. Поэтому их никто и не нашёл и вряд ли теперь когда-нибудь найдёт.

– Особенно, если драгоценности будут НАМНОГО дороже награды, которую ты пообещаешь любому, нашедшему их тела, нужные тебе для их достойного погребения.

– Гм… Неглупо придумано. Но слишком много золота разве не утянет ли их на дно и в самом деле? Оно ведь тяжёлое.

– Надо, чтобы было не слишком много. Ценность побрякушек должна быть не в весе металла, а в тонкости его выделки, в камешках и жемчужинах – не тяжёлых, но очень дорогих, гораздо дороже обещанного тобой серебра…

– И кстати, почтеннейший, предлагать эту награду будешь уже не ты сам, а твой управляющий, – уточнил Васкес, – Тебя едва хватит на то, чтобы принять соболезнования от Прусия и его придворных, после чего ты "заболеешь" и сляжешь от горя, и тебе будет уже не до множества мелочей. Это убедительно объяснит и глупость раба, который и сам о драгоценностях на телах не подумает, и от тебя указаний об этом не получит.

– Верно, так будет правдоподобнее всего. Ты всё расслышал и понял, Онит?

– Я понял, господин, – отозвался управляющий, тот самый старик турдетан, что выходил на контакт с нами, – С госпожой понятно, она и сама подберёт всё, как надо, а что подобрать для молодого господина?

– Что-нибудь, ещё пристойное для мальчика его лет. По одному перстню на руку, пару браслетов. Ожерелье будет выглядеть по-женски и неприлично для него, так что – витую цепь с подвеской. Кинжал на пояс, ну и, пожалуй, обруч на голову.

– Обруч он может и потерять, господин…

– Потеряет, так потеряет – лишь бы голову не потерял вместе с ним. Обеднею я от этого, что ли? В общем, подбери для Гамилькара этих побрякушек где-нибудь драхм на триста. Если в чём-то не будешь уверен сам, посоветуешься с Имилькой, в этом у неё вкус получше моего. А награда – какую ты САМ осмелился бы предложить без моего ведома?

– Ну, если "забыть" о драгоценностях, то – в пределах сотни драхм, господин. За оба тела, а за одно это полсотни. Для здешней бедноты это уже немалые деньги.

– Да, это разумно. Через пару дней, когда ничего не найдут, добавишь ещё – до полутора сотен. Управляющие ведь ценятся своими хозяевами как раз за скаредность, а не за щедрость, а раз я болен, и от меня указаний нет – это будет правдоподобно. Награда за оба тела – сто пятьдесят драхм, на одном только Гамилькаре их около трёхсот, а уж на его матери – наверняка не меньше пятисот, – мы рассмеялись всем "военным советом".

– А заодно твоя "болезнь", почтеннейший, объяснит и твою "забывчивость" об отосланных тобой домочадцах, – добавил я, – Ты болен, и тебе не до того, а твой слуга – он, конечно, предан тебе и честен, но с твоей болезнью на него свалится столько хлопот, что зачем ему дополнительные, которые могут и подождать?

– И что обо мне люди подумают?! – старик управляющий всплеснул руками.

– Для тебя, Онит, важнее, что Я о тебе подумаю, – усмехнулся его хозяин, – Если надо побыть несколько дней трусоватым скупцом и нерадивым лентяем – разве это самое трудное из моих поручений, какие тебе приходилось уже выполнять?

– Как прикажешь, господин.

– А моя "болезнь" нужна вам ещё и для того, чтобы от меня в эти дни никто не ожидал бегства? – это уже адресовалось нам.

– Сперва, почтеннейший, мы вообще хотели "утопить" тебя с женой и сыном разом, – ответил Хренио, – Но мы не рассчитывали на остальных твоих домочадцев, а их слишком много, и раз ты хочешь вывезти их всех, то что тогда делать с ними? Всех вас разве "утопишь" за один раз? А повторяться – слишком рискованно. С тобой самим у нас, к счастью, время ещё есть. Можно изобразить твою смерть от горя и похороны – никого не удивит, если ты пожелаешь быть похороненным в саркофаге по обычаю Карфагена, а не сожжённым на погребальном костре, как это принято у греков. А можно и не скрывать самого факта твоего бегства, но пустить ищеек по ложному следу – если ты исчезнешь, но они выяснят при расследовании, что похожий на тебя по описанию человек был замечен случайными зеваками на пути в Понт, так и пускай разыскивают тебя у Фарнака…

– Который тоже готовится к войне с Пергамом, и этим нетрудно объяснить моё бегство к нему? – сходу въехал Одноглазый.

– И пускай шпионы всей Вифинии и всего Пергама наводнят Понт в поисках твоего присутствия или хотя бы твоих следов, – ухмыльнулся я, – А мы с тобой пожелаем им в этом всяческой удачи, – смеялись мы долго, смакуя подробности эдаких тщательных поисков в тёмной комнате чёрной кошки, которой там нет и в помине.

– Тоже неплохо, – оценил Циклоп, когда отсмеялся, – Но моя мнимая смерть, как и моей семьи, представляется надёжнее. Если умер – значит, умер. Кто станет совершать святотатство, тревожа мертвеца в его могиле? Даже если потом и вскроют её, на что ещё нескоро осмелятся, отсутствие останков тоже объяснимо – их выкрали мои сторонники из Карфагена для тайного перезахоронения в родовой усыпальнице Баркидов. Тем более, что моё бегство делает подозрительным одновременное "похищение пиратами" отосланных мной домочадцев, а вот если я болен, тут их "похитили", и потеря ещё и их доконала меня окончательно – кого это удивит? И кому они нужны, если я сам – мёртв?

– А тем, кто всё-же заинтересуется ими, мы подсунем пергамский след.

– Это возможно?

– Легко. Шпионы пиратов, разведывая обстановку в таверне, расплатятся в ней за еду и вино пергамскими монетами.

– Вряд ли Прусий поверит. Он знает Эвмена, а тот не опустился бы до подобной слишком мелочной для него мести.

– Главное, почтеннейший, чтобы о пергамской версии заговорили, а в качестве официозной она вполне сойдёт. А тем, кто не поверит в неё, останется только "настоящая пиратская" – пускай поищут твоих домочадцев на невольничьих рынках Родоса и Делоса, если не поленятся, – мы снова рассмеялись.

Суть юмора тут в том, что на обоих островах – крупнейшие в Греции и вообще в восточной части Средиземноморья рынки, включая и невольничьи. Во времена Поздней Республики будет преобладать Делос, и его большой невольничий рынок станет, пожалуй, основным поставщиком рабочей силы для римских латифундий. Там будет продаваться в рабство основная масса захваченных римлянами на Востоке военнопленных и уведённых откупщиками налогов за недоимки пейзан, туда же будут в основном свозить свою живую добычу и пираты – как критские, так и киликийские. Сотни в день, а в наиболее бойкие на торговлю дни – и тысячи рабов будут менять на нём своих хозяев, а учитывая, что и везти их туда на продажу будут крупными партиями перекупщики-оптовики, отдельные головы своего многочисленного двуногого товара не запоминающие, то и найти потом попавшего туда и проданного там раба будет практически нереально. Правда, станет Делос таковым главным центром работорговли только после Третьей Македонской или Персеевой войны, в которой соперничающий с ним Родос ошибочно примет не ту сторону и тоже окажется в числе проигравших, за что и пострадает – в наказание римляне не аннексируют Родос и не лишат его государственности, но отберут его владения на материке и лишат значительной части доходов от торговых пошлин, сделав Делос зоной беспошлинной торговли. А купец, для которого прибыль – цель и смысл его жизни, всегда предпочтёт тот рынок, на котором "за место" платить не нужно, так что придётся Родосу многократно снижать свои тарифы, чтобы не лишиться всего своего рынка вообще. В результате, поумерив свои аппетиты и живя уже не в пример скромнее прежнего, Родос останется вторым по величине центром работорговли в регионе. Пока же он – первый, но это не значит, что Делос вообще не при делах. Ещё как при делах, просто он пока-что – второй. Рокирнутся они меж собой в этом смысле, только и всего, а в остальном – от перестановки слагаемых сумма, как известно, не меняется. Ну, общий приток рабов разве что на оба этих рынка пока-что ещё не таков, каким он станет в те позднереспубликанские времена, но и сейчас он один хрен весьма и весьма немал. Не сотни, так десятки рабов сбываются на каждом за средненький торговый день, и торговля оптовая, а значит, специализированная – малоценный старый и увечный сброд отдельно, крепкие мужики отдельно, смазливые бабы отдельно и мелкая детвора – тоже отдельно. Ну и каковы шансы отыскать предположительно попавших туда молодую бабу с мелкой шмакодявкой, даже если и будет у сыщиков их словесное описание?