Текст книги "Цивилизация (СИ)"

Автор книги: Безбашенный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 41 страниц)

– Камни с неба падать не могут, потому что никаких камней на небе нет. Если бы они там были, то они бы давно уже все попадали, – дурашливым тоном изрёк Серёга, – И между прочим, это вам не какой-нибудь церковный мракобес сморозил, а тогдашнее научное светило – сам Лавуазье в 1772 году, и его вывод приняла и одобрила Парижская Академия наук.

– Ага, понял, спасибо. Добавляем:

"… ибо не вся материя Вселенной сгустилась в звёзды и планеты с их лунами, а часть её собралась в камни и кометы, что летают свободно по ней, пока не притянет их к себе небесное тело помассивнее."

– Ты, значит, даже теорию эволюции Дарвина в Священное Писание запихнуть решил? – прикололась Наташка.

– А что нам остаётся, если этот зловредный старикан имеет гнусную привычку то и дело подтверждаться? Раз уж его от этого хрен отучишь, так пущай заодно и Писание нам подтверждает – ага, к вящей славе Абсолюта. Времени мы ему на это тоже выделяем вполне достаточно, чтоб успел и не запыхался, а то повадились тут некоторые кошерные товарищи вроде Моисея, понимаешь, мир и жизнь на нём за неполную неделю сотворять. Говорю же – халтурщики, млять, бессовестные, – и мы рассмеялись всей компанией.

6. Философия

– И что же это во мне такого неправильного? – спросила Аглею по-гречески её собеседница, тоже довольно эффектная брюнеточка, которую мы видели впервые.

– Да я и сама не поняла, что Юлия имела в виду, – ответила ей бывшая гетера, – И кажется, она сказала не "неправильная", а "не такая".

– И при этом ещё и улыбалась. Шутка это, что ли, какая-то?

– Похоже на шутку, но её смысла я не уловила…

– А о чём вы при этом с Юлей говорили? – поинтересовалась Велия, когда мы вышли с ней к ним на балкон.

– Да ни о чём ещё даже и не успели, – ответила Аглея, – Я только представила ей Клеопатру…

– Клеопатру?! – мы с супружницей переглянулись и расхохотались.

– Ну да, это Клеопатра Милетская, она из прошлогоднего выпуска коринфской Школы гетер. И что в этом смешного?

– А Юля точно сказала "не такая"? Может, "не та"?

– Правильно, вспомнила – "не та"! Именно так она и сказала!

– Ну так правильно сказала – на самом деле не та, – хмыкнул я, – Но переживать из-за этого никчему – оно, пожалуй, и к лучшему.

– А которая тогда – та? – озадачилась милетянка.

– Та – в Египте, в Александрии.

– В Александии? Что-то… Гм… Постой – это Сирийка, что ли? – так в Гребипте прозвали – за глаза, конечно, попробовал бы только кто в глаза – Клеопатру нумер Один, супружницу нынешнего Птолемея Эпифана, и правильно в общем-то прозвали, потому как сирийка и есть – дочка покойного Антиоха нумер Три.

– Ну да, кем же ей ещё быть-то? – я не стал распространяться, что эта Клеопатра нумер Один, Сирийка которая, хоть и "уже из тех", но всё-таки тоже не Та Самая, которая "и Цезарь с Антонием", потому как у той будет инвентарный нумер Семь, и прозвана она будет Филопаторшей. Но все они, начиная со Второй, вот от этой Первой пойдут, которая Сирийка. А посему, хоть она и не Та Самая, но для вот этой ейной тёзки будет просто Та. Хватит с ней и этого, потому как она и сама ни разу не та, и форма допуска к информации под грифом у ней тоже ни разу не та.

– А почему это к лучшему? – поинтересовалась та, то бишь Не Та.

– Ну, во-первых, Та – всё-таки царица, а иметь дело с царицами всегда тяжело, – включилась и Юлька, как раз освободившаяся от хлопот со слугами, – А во-вторых, тебе и самой вряд ли захотелось бы быть похожей на неё, – наша историчка продемонстрировала медный гребипетский обол из коллекции – с чкеканным профилем Сирийки, на котором чётко просматривались и "слишком греческий" нос, и двойной подбородок. Показывает гостье Сирийку, а нам подмигивает – мы-то видели на её аппарате фотки и Той Самой. В смысле, фотки монеты с ейным профилем и ейного же скульптурного портрета – ага, с таким выдающимся "кавказским" шнобелем, что по сравнению с ней и вот эта нынешняя Сирийка ещё очень даже ничего…

– Не красавица, конечно, – констатировала Клеопатра Не Та, – Но за царство и я бы уж как-нибудь смирилась с такой внешностью.

– Боюсь, что царство ей дали всё-таки не за внешность, – заметил Серёга, тоже как раз высвободившийся от принятия и размещения новых гостей, – За такую внешность я бы царства точно не дал.

– Я тоже столько не выпью, – поддержал я, – За осмотрительность ей царство, скорее всего, досталось. Она была ОЧЕНЬ осмотрительна в выборе своих родителей.

– Ты говоришь прямо как орфики и пифагорейцы, которые верят во множество жизней одной и той же человеческой души. Ты разделяешь их учение?

– Ну, не до такой степени. Считать, что человеческая душа может воплотиться и в животном и на этом основании не есть мяса – это уж чересчур. А если кто-нибудь вдруг придумает, будто человеческая душа может воплотиться и в рыбу, так что же нам тогда, и рыбу больше не есть?

– А если серьёзно?

– Я разделяю учение о карме и перерождениях в соответствии с наработанной кармой, но не думаю, чтобы несовершенные люди перерождались в животных – для этого вполне хватает и людей с неблагополучной судьбой. Хотя – это заблуждение индийцев и перенявших его у них орфиков с пифагорейцами я понять тоже могу. Судя по тому, какие глупцы иной раз встречаются среди людей, нетрудно предположить, что в прежней жизни их души обитали в баранах, – милетянка с Аглеей расхохотались, – И если, предположив и не найдя резонных возражений, принять это как истину, то почему бы тогда не посчитать верным и обратное? – тут уж мы поржали всей компанией.

За столом, конечно, все не на ложах развалились, а расселись – даже в элитных инсулах комнатам далеко до настоящих залов, но у нас ведь и не официозный помпезный пир, даже не греческий симпосион, а так, неофициальный междусобойчик "по простому", на которых и те же рафинированные греки нередко насыщаются сидя, так что места всем хватило с запасом, и никаких неудобств никто не испытывал. А компания собралась, надо отметить, представительная, хоть и без Фабриция, который зашился с государственными делами, и без Васькина, который был занят расследованием очередной обезьяньей бузы кое-кого из "блистательных". Да и другая у нас тут сейчас специфика, и основные гости – ей под стать. Обе гетеры, например, как бывшая, так и новенькая, ни разу не по млятской специализации приглашены, а как весьма хорошо образованные и по части культа жрицы греческой Афродиты. Финикиянка Телкиза – тоже не кто ни попадя, а верховная жрица финикийской Астарты. Ну и турдетанка Вирия – правильно, чужие здесь не ходят – тоже их коллега, то бишь верховная жрица турдетанской Иуны, которая тоже не бездельничает, а работает по той же самой специальности. Несколько выбивается из этого божественного профсоюза жриц любви Ретоген, верховный жрец Нетона, но и он приглашён не просто так, а по поводу – всё-таки главный бог на Турдетанщине, и без его служителя культовые вопросы решать – не по понятиям было бы. Да и с ним кое-что заранее обсудить надо, чтоб не было потом дурацких дрязг по второстепенным вопросам, в которых тонет суть…

– Я всё-таки не понимаю, для чего у входа в НОВЫЙ храм Иуны установлены СТАРЫЕ статуи, – рассуждала Клеопатра, – Если уж вы обновляете культ, объединяя её с Афродитой и Астартой, то разве не должна новая богиня и выглядеть по-новому?

– По-новому – это как? – насторожилась Вирия, – Как ваша Афродита? Вам дай палец, так вы норовите отхватить всю руку!

– Сближение с эллинским культом неизбежно, святейшая, – вступилась Юлька, – В Кордубе римляне уже сейчас чтут Венеру, которая и есть Афродита, так что в Бетике при власти римлян её культ рано или поздно втянет в себя и культ Иуны, и с этим ничего уже нельзя поделать. Мы же не хотим раскола единого турдетанского культа? Тогда, раз так – можно только опередить их в этом, сделав то же самое, но самим и по-своему, и это должно оказаться лучше, чем у них, чтобы не у нас подражали им, а у них – нам.

– Лучше – это значит ещё бесстыднее? Начиная с Афродиты Книдской, греки всё чаще изображают свою богиню в том виде, в котором приличной женщине пристало показываться только мужу, – турдетанская жрица, хоть и говоря по-гречески с трудом, продемонстрировала недюжинное для Испании знание предмета.

– Культ Астарты гораздо древнее культа Афродиты, и уже много столетий она предстаёт в наших храмах нагой, а мир от этого так и не рухнул, – заметила Телкиза.

– Мир не рухнул и от того, что ваши женщины служат Астарте телом – ты и это предлагаешь нам перенять у вас?

– Да ладно тебе, Вирия! Ты и сама знаешь не хуже меня, как нелегко отменить старинный обычай, если он соблюдался веками. И сейчас мы говорим не об этом обычае, которого тебе никто и не навязывает, а об изваяниях богини любви. Разве не должна она выглядеть желаннейшей из женщин?

– Может быть и должна, может быть ей и пристало пребывать нагишом внутри храма, раз уж к этому идёт дело у греков и римлян, но не снаружи же! Раздевать богиню на улице посреди города – где ты видела женщин, разгуливающих по городу голышом?

– Я кое-где видел, но не по эту сторону Моря Мрака, – вставил и я свои двадцать копеек, имея в виду кубинских гойкомитичек в финикийском Эдеме и в нашей Тарквинее.

– За Морем Мрака – может быть, но наш народ этого не поймёт.

– Здесь, конечно, это никчему, святейшая, – согласился я, – Статуи старого типа на улице будут уместнее новых.

– Если цель этого скульптурного бесстыдства – показать красоту богини, то не очень-то хорошо это получается ни у финикийцев, ни у греков, – Вирия, конечно, видела и статую Астарты, и привезённые нами из Коринфа маленькие копии самых знаменитых из греческих Афродит, – Астарта – не обижайся, Телкиза, но при её очень хорошей фигуре проработана она похуже наших статуй…

– Старинный канон, Вирия – сейчас её изваяли бы получше, – возразила та.

– А у Афродит при хорошей проработке никуда не годные фигуры и совсем уж жиденькие волосы – лучше бы они их не показывали вообще, чем показывать такие…

– Канон, – отмазала своих и Аглея, – Могут и лучше, если захотят.

– И гораздо лучше, – подтвердил я, – А теперь это могут уже и у нас.

– Твой скиф, досточтимый – вообще бесстыжий! Лучше бы он совсем голой эту девчонку показал, чем вот так НАПОКАЗ раздевающейся…

– Но многим нравится, святейшая, – отмазал я своего похабника.

– И мне нравится, – одобрил Ретоген, – Хороша! Был бы я помоложе…

– Хороша, я разве спорю? Но ТАК богиню никто и никогда ещё не изображал!

– Ну, если тебе не подходит – закажи другую, – хмыкнула финикиянка, – А эту – ну, мой храм Астарты, конечно, не так богат, но может быть, как-нибудь в рассрочку?

– Обойдёшься, Телкиза! – жрицу Иуны задавила жаба, – Я разве сказала, что не подходит? Необычно, бесстыдно, но раз уж мир катится к этому – не будем отставать от него и мы. Особенно, если в рассрочку, – когда речь заходит о самом святом, духовенство самых разных конфессий и культов становится поразительно единодушным, гы-гы!

Фарзой, конечно – стервец ещё тот. Просил же как человека свой эротический зуд маленько поумерить и сваять свою зазнобу ну хоть немножко поблагопристойнее – ага, примерно в таком духе, как и Вирии бы хотелось. Куда там! Нет, он, конечно, честно занялся и тем, чем сказано, но – млять, беда с этими творческими натурами – не пошло у него, хоть и разрешил я ему работать с зазнобой евонной, а не с бабёнкой пофигуристее, которую сам хотел ему навязать. Но раз уж парень увлёкся, то тут в приказном порядке навязывать – только портить всё дело. Попросил его только добавить форм, где следовало – немного, тут буквально сантиметры рулят. Слепить-то он модель честно слепил, и будь это не он, а обычный подражатель-ремесленник, так я был бы даже и доволен его трудом, но ОН-то ведь – знаю же прекрасно, на что он способен, когда "в ударе". А мы с Серёгой как раз в Мавританию собирались прошвырнуться, где тот припомнил выход нефти на поверхность. Маленький и говённенький, откровенно говоря, до хорошей-то нефти там бурить надо, а чем бурить прикажете? Да и не сама нефть нам нужна была, а как раз вот этот приповерхностный битум – и на битумную бумагу для изоляции электропроводки, и на битумный лак, и на много чего ещё. В общем, не до опеки фарзоевского творчества мне как-то оказалось, и дал я ему карт-бланш творить "как видит". Ну так он, стервец эдакий, и "увидел"! Нашли мы тот битум в Мавритании, порешали там вопросы с его добычей и поставками, возвращаемся домой с сознанием честно и хорошо выполненного долга, ведь без дураков большое и нужное дело сделали, а тут – ага, скиф тоже лучится от счастья и тоже с сознанием выполненного долга. Он как раз уже чеканил и полировал свою отлитую "стриптизёршу", а "правильная" модель так и стояла незавершённой. Доделать-то он мне её пообещал, но с такими тусклыми глазами, что я махнул рукой – посредственную работу и без него есть кому делать. Да и понравилась мне эта, если честно – решил даже, что если храму Иуны её в рамках религиозной реформы впарить не прокатит, так себе оставлю – и дома прекрасно смотреться будет. Фарзой ведь и волосы статуе зачернил, сделав её эдакой заправской жгучей брюнеткой, и тряпку ейную патиной выделил – и сам ведь, главное, до всего этого додумался, хрен кто так делает в античном мире. Собственно, как я понимаю, как раз эта повышенная натуральность Вирию и шокировала, как и тех греков в Коринфе, помнится, но здесь не Коринф и вообще не Греция ни разу, и каноны классические так не довлеют, а ценить красоту умеют и у нас, так что – прокатило. Даже и жаль как-то храму её уступать, уже ведь и дома мысленно пристроил, ну да ладно – заставлю этого стервеца "в качестве наказания" уменьшенную копию сваять…

– В Коринфе, конечно, не одобрили бы – слишком далека от канона, а главное – слишком хороша для большинства коринфянок, – высказала своё мнение Клеопатра Не Та, которая, приехав в Оссонобу, пока я с семейством в Лакобриге был, успела уже и увидеть эту фарзоевскую Иуну, и заценить её, – Оригинальны и очень красивы работы Леонтиска, но и на них иногда смотрят косо, а ещё оригинальнее были, как мне говорили, работы его раба-ученика, и мне очень жаль, что я их не застала. Говорят, что старик сильно ревновал к его мастерству и избавился и от этих работ, и от него самого. Представляете, он продал талантливейшего ученика какому-то заезжему варвару!

Аглея, переглядываясь со мной, держалась, сколько могла, но в конце концов сложилась пополам от хохота, а вслед за ней заржали и мы.

– Я разве сказала что-то смешное? – не въехала милетянка, – Это же трагедия!

– Ну, во-первых, Леонтиск продал парня не из-за ревности к его мастерству, а оттого, что иначе ему грозили неприятности, а парню – ОЧЕНЬ большие неприятности, – ответил я ей, – Во-вторых, парню не пришлось жалеть о переменах в своей судьбе – ему живётся очень даже неплохо. А в-третьих, у тебя хорошие шансы увидеть его работы.

– Ты уверен? Почему ты так думаешь?

– Я не думаю, а знаю точно. Видишь ли, Клеопатра, мир тесен – этот купивший парня "какой-то заезжий варвар" сидит сейчас перед тобой, – мы заржали всей компанией при виде её изумлённых глаз.

– Прости, досточтимый, я не хотела оскорбить тебя, – пролепетала гетера.

– Пустяки, мне правда в глаза не колет. А статуя, которую мы сейчас обсуждали – как раз его последняя работа…

– Судя по ней, Эллада потеряла великого мастера, которым могла бы гордиться.

– В теории, Клеопатра, – заметила Юлька, – А на деле что ожидало бы варвара в любом из эллинских полисов? Ну, получил бы он свободу, допустим, но так и остался бы бесправным метеком – не всякий эллин получает гражданство в ЧУЖОМ полисе.

– И это ещё в САМОМ лучшем случае – если бы случилось такое чудо, что его не затравили бы за его неканоническую оригинальность, – добавил я, – На деле же как раз от этого мы с Леонтиском его и спасли. Тоже своего рода чудо для парня, но для Эллады он потерян в любом случае. Да и сам Леонтиск разве не являет собой похожий пример, хоть и в более мягкой форме?

– Ну, с ним пока ещё ничего не случилось. Его порицают, но никто не трогает.

– Леонтиск – эллин и полноправный гражданин Коринфа. Да и ему ли не знать своих сограждан-эллинов? Ему не нужно объяснять, как опасно быть НАМНОГО лучшим, чем любой из окружающей его толпы. Я думаю, он и сам ничуть не менее талантлив, чем купленный мной у него парень-скиф, но он с детства приучен "уважать общество" и не раздражать сограждан СЛИШКОМ ярким превосходством над ними. Поэтому он жив и не затравлен, но в результате Коринф и вся Эллада имеет в его лице не ВЕЛИКОГО, а просто очень хорошего скульптора, а великий потерян для них точно так же, как и вот этот скиф, которого я увёз из Коринфа. Так что не он первый и наверняка не он последний…

– Глупцы, конечно, – согласилась милетянка, – Вот так же примерно и афиняне затравили Сократа.

– И Сократа, и Алкивиада, и Фемистокла, да и сам Перикл избежал остракизма только за счёт потакания толпе. Для этого он притеснял и доил союзников, а такое разве могло кончиться добром? Не просто глупцы – обезьяны! Ты была уже в нашем зверинце?

– Ну, уж туда-то Аглея сводила меня в первый же день – интересно, конечно! Но вот эти с их собачьими мордами не очень-то похожи на людей.

– Это те самые псоглавцы, которых ваши географы с лёгкой руки Гесиода где только не помещали, – пояснила ей моя, – А на самом деле они живут только в Африке, и как ты могла убедиться, это никакие не люди, а обыкновенные обезьяны. И ты не только на головы их пёсьи смотри, а ещё и на их поведение – ничего не напоминает?

– Верно, оно очень похоже на поведение дурно воспитанных людей, – признала гетера, – Ваши дети поэтому и дразнят друг друга обезьянами?

– Да, мы для того и привезли их из Африки, чтобы показывать нашим детям, на кого похож дурно воспитанный человек, – ответил я ей.

– Но внешнее сходство не так уж и велико.

– Есть и более похожие, – я имел в виду макак-маготов, тоже в нашем зверинце уже имевшихся.

– Да, я видела и их, но и они не настолько похожи на людей, чтобы объяснить эту вашу странную философию, по которой люди произошли от обезьян.

– Ну, не от таких обезьян – ещё более похожие на людей и покрупнее, близких к людям размеров, водятся южнее, в глубине Африки. Их встречали там моряки Ганнона Мореплавателя и приняли за диких волосатых людей, но живыми захватить не смогли и привезли в Карфаген только их шкуры. А были когда-то и совсем человекоподобные, мы бы с трудом от человека отличили, но это было настолько давно, что и памяти о них не сохранилось. Те из них, которые не развились в людей, давно вымерли, поскольку люди – даже голопузые дикари – оказались совершеннее их и лучше приспособленными к жизни.

– Меня вот и удивляет в вашем учении то, что у вас всё живое меняется…

– Погоди, я ей сейчас покажу, – сказал мне Серёга, пока я прикидывал, как бы ей подоходчивее разжевать, – Вот, смотри, – геолог принёс из другой комнаты две каменюки и показал милетянке одну с крупной раковиной аммонита, – Что это такое по-твоему?

– Ну, похоже на бараний рог, кажется…

– Да, похоже. А вот это? – он показал вторую каменюку.

– Такой же, но только… Таких маленьких бараньих рогов не бывает…

– Вот именно. А на раковину улитки не похоже?

– Ну, есть некоторое сходство, но именно вот таких улиток я никогда не видела и даже ничего о них не слыхала.

– Правильно, сейчас таких нет нигде. Когда-то очень давно их было много, но они все вымерли, и от них остались только вот такие окаменевшие раковины. Теперь есть только современные моллюски, которых не было во времена этих, – Серёга не вдавался в тонкости вроде той, что аммонит – не брюхоногий моллюск, а головоногий, родственный современным кальмарам и каракатицам, а не улиткам – по раковине это хрен докажешь.

У Клеопатры Не Той серёгины образцы забрала посмотреть Аглея, а уже у неё – духовенство. Рассматривают, меж собой переглядываются, качают головами.

– Так что же это получается? Что история создания богами мира, которую они сами открыли нашим предкам, неверна? – спросил Ретоген, – Возможно ли такое? – сам он наверняка считал свой вопрос чисто риторическим, так что отвечать на него следовало как можно аккуратнее.

– Я не знаю, святейший, всех подробностей, открытых богами тем людям, что жили на земле задолго до нас. Знаю только, что в те незапамятные времена люди жили гораздо проще, чем теперь. Не было у них городов, не было и учёных, а сильно ли знания простого тёмного крестьянина об устройстве мира отличаются от знаний малого ребёнка? И тебе ли не знать, святейший, что детям надо всё объяснять проще, чем взрослым – так, чтобы им было понятно, но упрощение – это всегда и невольное искажение точности, и то, что мы рассказываем детворе, не так уж и редко бывает далеко от правды? Боги поведали людям то, что сумели объяснить им просто и понятно для их малых знаний, а их дети и внуки, наверное, и запомнили не всё, а только то, что поняли, и только так, как поняли из пересказов своих отцов и дедов. Стоит ли удивляться всем накопившимся за множество не владеющих письменностью поколений неточностям? И стоит ли порицать за это предков? Как сумели, так и передали будущим поколениям, и уже за это они достойны похвалы, – мы с верховным жрецом Нетона не настолько были оба сильны в греческом и говорили, конечно, уже по-турдетански, а гетере переводила Аглея.

– То есть боги открыли людям истину, но люди поняли её неверно?

– Ну, так уж прямо и неверно. Очень кратко и неточно, скажем так.

– Верно, но неточно? – жрец рассмеялся, и это был хороший признак, потому как обычно, когда "не могут поступиться принципами", то и чувство юмора отключается.

– В Элладе сейчас очень многие разочарованы наивностью нашего эллинского мифа о создании богами мира, – добавила милетянка, когда ей перевели, – А это ведёт в свою очередь к разочарованию и в самих богах. Все, кто достаточно образован, понимают, что истина должна быть сложнее, и философы ищут её, но то, что они находят, нелегко примирить с простой и наивной верой предков. А ваше новое учение, если я правильно его поняла, даже и на их фоне какое-то – ну, СЛИШКОМ новое, что ли? Гелиоцентризму учил Аристарх Самосский, и я слыхала, что его взгляды разделял и Архимед, но даже он при всём своём авторитете не осмеливался учить этому открыто. А у вас ещё и атомистика Демокрита Абдерского, тоже не очень-то одобряемая большинством. Демокрит, правда, не разделял аристархова гелиоцентризма, но Млечный Путь считал густым скоплением звёзд, которые сливаются для наших глаз в единое целое по причине их близости между собой и удалённости от нас. Вы тоже так считаете?

– Да, мы тоже разделяем это учение Демокрита. То большое звёздное скопление мы называем Галактикой, в которую входит и наше Солнце, и ближайшие к нему звёзды, а Млечный Путь – более удалённая от нас её часть, – объяснил ей Серёга.

– А его учение о множественности обитаемых миров?

– При нашем уровне знаний его нельзя ни доказать, ни опровергнуть, – ответил я, – Предки не оставили нам сведений о них, и мы не знаем, открывали ли им его боги, но существование других миров, во многом подобных нашей Земле, не противоречит логике. Верить в них или нет – личное дело каждого, но приходится, по крайней мере, допускать возможность их существования, как допускал её и Демокрит.

– Личное дело каждого? В эллинских полисах так не считают. Ваш Абсолют, как я его поняла, напоминает Анаксагора Клазоменского – его Мировой Ум. Но и судьба Анаксагора не очень-то завидна – его обвинили в безбожии и осудили, и только Перикл едва убедил судей заменить смертный приговор изгнанием из Афин. Обвиняли и судили и Аристарха Самосского за то, что "двигает Землю", и его счастье, что он хотя бы уж не отрицал богов, иначе ничто не спасло бы и его. А Демокрит, хоть и сумел оправдаться перед судом сограждан, не избежал репутации умалишённого, и только Гиппократ смог вернуть ему его доброе имя. Судьба Сократа вам известна, и хотя сейчас, конечно, уже не те времена, но ведь и судили его за гораздо меньшие разногласия с общепринятым.

– Ну так ничем хорошим это для Эллады и не кончится.

– Многие и в самой Элладе так считают, но традиция слишком сильна, и никто не хочет повторять судьбу Сократа и Анаксагора.

– У нас здесь, хвала богам, не Эллада. ПОКА ещё не Эллада, – выделение слова "пока" я адресовал, конечно, не столько этой здорово подкованной в философии гетере, сколько представителям турдетанского жречества, – Но римляне, конечно, принесут и в Испанию культуру Эллады, которую сейчас перенимают у неё сами, а вместе с ней – и её богов, и все её нынешние болезни. Что в этом изменится от того, что Зевс прибудет к нам под именем Юпитера, а Афродита – Венеры? – означенного Зевса – он же и Юпитер – я упомянул уже специально для Ретогена – не по прямой профессиональной аналогии, а по аналогии главенства в местном пантеоне.

– Не нужно повторять того, что Юлия уже объясняла Вирии о будущем слиянии культов Иуны и Венеры, – предвосхитил он мой плавненький переход, – Я всё это хорошо расслышал и прекрасно понял, что сказанное касается ВСЕХ богов, включая и Нетона. По своей морской части он будет сливаться с греческим Посейдоном и римским Нептуном, а по части подземных сил – с Гефестом и Вулканом. Эта вторая часть для нас даже важнее – как для народа в основном сухопутного. Но это вполне нормально и естественно – ясно же, что каждому народу боги являлись в самом подходящем для этого народа обличье. А в чём ты видишь опасность?

– Опасность кроется в детской наивности всех традиционных мифов о создании мира, святейший – что турдетанских, что греко-римских. А слившись в одно целое, они из-за множества несовпадений в мелочах сложатся в ещё более наивную картину, верить в которую станет ещё труднее. И как греки сейчас, разочаровываясь в устаревших мифах, неизбежно тем самым разочаровываются и в самих богах, так же случится когда-нибудь и у нас. Римлян пока ещё спасает их слабая образованность, но с её ростом то же ждёт и их, а вслед за ними и вместе с ними – и нас. Тебе ли, святейший, не понимать, что когда народ разуверивается в СВОИХ богах – на их место неизбежно приходят ЧУЖИЕ, часто ничем не лучшие прежних, просто не успевшие ещё разочаровать в себе людей?

– Ну, боги могут ведь и ПОСТЕПЕННО меняться. Наши боги – не стану этого скрывать – тоже не с самого начала выглядели так, как выглядят сейчас.

– Это если у них будет время, святейший. Но что, если чужой культ окажется СЛИШКОМ чужим и не склонным к слиянию со здешними?

– Судя по этой вашей идее Абсолюта, ты намекаешь на единобожие наподобие египетского культа Атона? Но он ведь и в самом Египте продержался недолго.

– Есть страна на самом восточном краю Внутреннего моря, где культ Единого держится уже много поколений.

– А, этот иудейский Яхве? Ну и что же в нём такого уж опасного? Маленькая страна с маленьким и малокультурным народцем, и расположена по ту сторону мира, и бог у неё самый обыкновенный, и сами иудеи слишком слабы, чтобы навязать своего бога силой, да и не проповедуют они его культа даже ближайшим соседям.

– Но они ждут пророка, святейший, которого называют Мессией. И он, как они считают, должен вознести их и их бога над всеми прочими. А раз ждут – всегда найдутся и желающие стать таким пророком. Что, если какой-нибудь очередной из них предложит вдруг новое учение, соблазнительное для тёмных масс, да ещё и в момент разочарования в прежних богах у соседних народов? – и у нашего высшего духовенства "форма допуска" не та, чтобы посвящать его в наше послезнание, так что приходится шифровать его в духе "если бы, да кабы".

– Ты хочешь сказать, что их проповедники вместе со своим богом принесут и своё учение о создании мира? Но ведь и оно тоже наивно, и ничем оно у них не лучше ни нашего, ни греческого.

– Главное, святейший, что оно и НЕ ХУЖЕ, и у него будет притягательный для ротозеев эффект НОВИЗНЫ. А бог проповедников с Востока будет ведь ещё и нетерпим к другим богам, как нетерпим к ним и нынешний иудейский Яхве. И поэтому нам особенно важно, чтобы где-то на полпути к нам их проповедь столкнулась с философией, намного превосходящей иудейскую основу их учения – настолько, чтобы им пришлось выбирать между сменой этой основы и неудачей проповеди своего нового учения на Западе. И тогда – пусть выбирают, что хотят, и что бы они ни выбрали, нас это вполне устроит.

– И в качестве вот этой НОВОЙ основы ты предлагаешь вот это ВАШЕ учение?

– Я бы с удовольствием выбрал какое-нибудь из уже известных, если бы среди них нашлось подходящее. Но такого нам не попалось.

– Среди известных мне таких нет, – подтвердил жрец, – И я понял смысл вашего. Его не опровергнут ни опыт народа, ни открытия учёных, а многие из них – как вот эти раковины древних моллюсков, например – будут только подтверждать его, – он протянул оба образца обратно Серёге, – И богов, культы которых примут такое учение, народ будет продолжать чтить ещё множество поколений. Но всё-же мне кажется, что для широких масс ваше учение слишком сложно. Чтобы понимать его правильно, нужно хоть какое-то образование, а откуда оно у неграмотного крестьянина? Не получится ли так, что это ваше так хорошо продуманное и такое логичное учение проиграет наивному и нелогичному, но зато простому и понятному для любого глупца?

– Так и будет, святейший, если чужое учение поновее и пособлазнительнее для простецов, чем традиционное, появится уже завтра или в ближайшие двадцать лет. Если случится так, то мы опоздали, и сделать уже ничего нельзя. Но если наша судьба не столь плоха и отпустит нам хотя бы двадцатилетний срок – а я надеюсь, что она отпустит нам и больше – за двадцать лет мы успеем ввести школьное образование для всего народа. Не все способны понимать так легко и быстро, как понял ты, святейший, но за месяцы учёбы поймут многие, а за годы – почти все. Останутся, конечно, совсем уж безнадёжные дурни, но это будут единицы из сотен. Пускай себе живут на неподвижной и неизменной плоской Земле, вокруг которой вертятся маленькие Солнце, Луна и звёзды, и пускай над такими смеются все, кого боги не обделили умом. Так же точно будут смеяться и над приезжими с Востока – из этого плоского мира, сотворённого иудейским Яхве за неделю и с тех пор пребывающего неизменным, – тут уж расхохотались и наши, и обе гречанки, и жречество.

– С этим понятно, – резюмировал Ретоген, – Ну а учение об едином Абсолюте, создавшем мир и явившем людям самих богов – к чему оно? Мы и так прекрасно знаем о единой Высшей Силе и о том, что боги, которых мы почитаем – просто её части, явленные нам для нашего же удобства. Но зачем перегружать этим знанием простой народ, если Высшей Силе или, если угодно, вашему Абсолюту, нет дела ни до Земли, ни до людей на ней, и милость надо вымаливать всё равно у богов?